CC BY
152
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 79
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 2006. № 5 (2)
УДК 81 ’38 Е.И. Лелис
КОНЦЕПТ «СВОБОДА» В ИДИОЛЕКТЕ А.П.ЧЕХОВА (к вопросу о языковой личности автора)
Рассматривается вопрос лексической, структурно-семантической и
интертекстуальной репрезентации концепта «свобода» в повестях и рассказах
А.П.Чехова.
Ключевые слова: ментальность, идиолект, языковая картина мира, концепт,
концептуальная картина мира, языковая личность.
Свобода является одной из нравственно-психологических доминант русского национального самосознания. Так, споря с западными учеными, видевшими в русском характере, воспитанном православием, терпение, покорность и низкий уровень духовных запросов, Д.С.Лихачев подчеркивал высокий уровень социальной активности киевлян и новгородцев еще в Х-Х1 вв. Он писал, что народ с трудом терпел произвол государства, «иные бежали в казачество». Крестьянские движения, связанные с именами С.Разина, К.Булавина, Е.Пугачева, вся русская литература свидетельствуют о неискоренимом стремлении русских к свободе личности, к социальной справедливости. Это связано с тем, что русский национальный характер оформился до закрепощения крестьян. О чувстве собственного достоинства у представителей русского народа писали А.С.Пушкин, И.С.Тургенев, Л.Н.Толстой.
В русском характере чувство свободы, как отмечают многие философы, ученые, художники слова XIX и XX вв., тесно связано с природно-климатическими условиями. В душе русского человека есть такая же необъятность, безграничность и бесконечность, как в русской равнине. Ср., например, толкование слова свобода в Словаре В.И.Даля: «Свобода -своя воля, простор (курсив наш. - Е.Л.), возможность действовать по-своему; отсутствие стесненья, неволи, рабства, подчинения чужой воле» [2. С. 581].
На протяжении долгого времени считалось, что А.П.Чехов относится к той группе писателей, в произведениях которых не просматриваются «общие идеи», что, однако, не помешало ему занять достойное место в мировой литературе. На самом же деле нужно было обладать огромной интеллектуальной силой и истинным талантом, чтобы на переломе двух эпох, двух столетий создать свой собственный ценностный и творческий мир и создать свое, чеховское направление в литературе. И, безусловно, чеховский моральный кодекс основан на концептуальных понятиях русской ментальности.
Известно, что концептуальная картина мира шире и богаче языковой, так как в ее создании участвуют разные типы мышления. Но вторая тесно связана с первой. Языковая картина мира выполняет, как минимум, две функции: означивание основных элементов концептуальной картины мира и экспликацию концептуальной картины мира средствами языка.
Исследователи справедливо утверждают, что «языковая картина мира есть не только понятийное и категориальное отражение мира; это одновременно и образно представляемая, эмоционально переживаемая, динамично изменяющаяся картина мира в зависимости от возраста человека, условий его жизни, рода деятельности, образования, способностей и др.» [1. С. 169]. В процессе такого динамического отражения действительности и формируется языковая личность, реализующая языковую картину мира в понятиях, категориях и образах, совмещающих в себе диалектику объективного и субъективного.
«Активный процесс отражения действительности в сознании человека, - как пишет Г.В.Колшанский, - сопровождается одновременно активным процессом речепорождения, таким образом осознанный объективный мир закрепляется в качестве мыслительного мира человека, существующего на базе естественного звукового языка» [4. С. 10-11].
Языковая картина мира может не осознаваться языковой личностью, в том числе автором художественного текста, в качестве определенного цельного мировидения и миропонимания. Но, как и любая другая языковая личность, автор руководствуется этой картиной вместе с усвоенным языком, привнося свой взгляд на мир, осмысливая его в понятиях и образах.
В идиолекте А.П.Чехова слово свобода не является наиболее частотным словом. Но, безусловно, это понятие в художественной системе писателя носит концептуальный характер и раскрывается вербальными и невербальными средствами. Оно входит в концептосферу чеховского художественного мира наряду с такими понятиями, как жизнь, Родина, человек, счастье, скука, страх, пошлость, зло, правда, красота, молодость, смысл жизни и др.
Еще в «Степи» Чехов создал глубоко лирический образ Родины -безграничной, до конца не разгаданной и живой, которая томится от ощущения скованности и неумения применить свою красоту и силу. Степи, как живому существу, хочется вырваться на свободу, освободиться от оков, вдохнуть широкой грудью. Концепт свобода раскрывается здесь через эстетическую актуализацию ключевых слов текста, реализующих сему воли и вольности, - степь широкая, таинственная, живая. «Широкие тени ходят по равнине, как облака по небу, а в непонятной дали, если долго всматриваться в нее, высятся и громоздятся друг на друга туманные, причудливые образы... А взглянешь на бледно-зеленое, усыпанное звездами небо, на котором ни облачка, ни пятна, и поймешь, почему теплый воздух недвижим, почему природа настороже и боится шевельнуться: ей жутко и жаль утерять хоть
Sl
одно мгновение жизни. О необъятной глубине и безграничности неба можно судить только на море да в степи ночью, когда светит луна» [8. С. 109].
Говоря о поздних рассказах Чехова, для поэтики которых важно осмысление героями смысла бытия и цели обретения внутренней свободы, нужно отметить, что известные открытые финалы этих рассказов, как правило, оптимистичны, потому что открывают для героев перспективы внутреннего роста, победы над собой, новые жизненные горизонты, связанные с осознанием никчемности и пошлости их прежней жизни. Впереди - путь к внутреннему освобождению и осознанию себя как необходимого звена жизнеустройства.
«Чувство личной свободы и достоинства, - пишет Ю. С. Степанов, -было, несомненно, краеугольным камнем этики Чехова. И это чувство, будучи социальным чувством, делает этику Чехова конкретно-историческим, социальным явлением» [6. С. 780].
Как подлинный художник, Чехов представляет человека в единстве объективных и субъективных факторов его бытия. Чеховский герой живет «общей жизнью», т. е. в извечных формах бытия массового человека, но именно по этой причине проблема внутренней свободы для него - проблема первостепенная. Например, Гурову, герою «Дамы с собачкой», его собственная жизнь видится так: «И по какому-то странному стечению обстоятельств, может быть, случайному, все, что было для него важно, интересно, необходимо, в чем он был искренен и не обманывал себя, что составляло зерно его жизни, происходило тайно от других, все же, что было его ложью, его оболочкой, в которую он прятался, чтобы скрыть правду, как, например, его служба в банке, споры в клубе, хождение с женой на юбилеи, -все это было явно» [8. С. 382-383].
Метафорический образ внутренней несвободы человека в этом произведении - клетка: «и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках» [8. С. 384].
Синонимом клетки является в произведениях Чехова футляр. Чеховский Беликов («Человек в футляре») - вариант традиционного в русской литературе «маленького» человека. Футляр - реальный жизненный статус человека, форма человеческого существования, соответствующая его «внутреннему содержанию». Феномен Беликова - его жизнебоязнь, его необщительность, нелюдимость - в концентрированной форме воплощает извечно «человеческое». Навязанная ему «доброжелателями» любовь слегка раскрепостила Беликова, но оказалась ему внеположенной, как гоголевскому Башмачкину его новая шинель. Башмачкина его «подруга» завела в глухое место, где он был ограблен и остался без защиты от окружавшего его безжалостного мира. Беликова любовь вовлекла в «историю», которых он панически боялся; падение с лестницы под звонкий смех его возлюбленной потрясло все его существо, и он ушел из этого беспокойного мира. Оказавшись в гробу, «он достиг своего идеала», «выражение у него было кроткое, даже веселое, точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет» [8. С.336].
Далеко не один Беликов не приемлет действительности столь активно. «От жизни человеку - убыток, а от смерти - польза» [7. С.277] -таков жизненный итог гробовщика Якова Иванова по прозвищу Бронза («Скрипка Ротшильда»), в огромном теле которого жила очень маленькая душа. Прозвище не случайно, за ним - напоминание о мрачноватой профессии героя, бронзовые надгробные памятники. Но не только. Душа Якова ожесточилась, покрылась бронзой: делать детские гробики - для него значит заниматься «чепухой»: он без всякой причины ненавидит и презирает «жидов», особенно флейтиста Ротшильда; Яков с нетерпением ждет смерти надзирателя; он забыл, что был у него когда-то ребенок, «младенчик с белокурыми волосиками»; он искалечил жизнь своей жене Марфе. Символом окостенения, точнее, обронзовения души Якова является железный аршин, которым он будет снимать мерку для гроба с еще живой Марфы.
Смерть Марфы заставляет Якова очнуться от духовной обронзовелости. Когда его футляр стал разрушаться, из него «выпросталась» душа, почувствовала себя в этом мире очень неуютно и воплотилась в скрипичную мелодию, в которой словно бы излилась тоска человечества, существующего в неблагоустроенном, неупорядоченном мире. И звучат очень правильные, очень нужные слова, являющиеся ключевыми в рассказе: «Если бы не было ненависти и злобы, люди имели бы друг от друга громадную пользу» [7. С.277].
Описываемые события происходят весной, в пасхальный период. Это не случайно: речь идет о воскрешении человеческой души,
освобождении ее из-под гнета ненависти и злобы. Окончательно «бронзовые» одежды спадут с Якова перед смертью: «Яков вышел из избы и сел у порога, прижимая к груди скрипку... он заиграл, сам не зная что, но вышло жалобно и трогательно, и слезы потекли у него по щекам. И чем крепче он думал, тем печальнее пела скрипка» [7. С.277].
Чеховский человек не приемлет мир таким, каков он есть, но не по идейным соображениям - он всегда стремится освободиться от своего футляра, чтобы почувствовать себя человеком. Как, например, ветеринарный врач Иван Иваныч («Крыжовник»), который не приемлет мир не только в его социальном срезе («Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье.»), но и в исконных формах бытия («Мы видим тех, которые ходят на рынок за провизией, днем едят, ночью спят, которые говорят свою чепуху, женятся, старятся, благодушно тащат на кладбище своих покойников») [8. С.343].
Чеховский герой достоверен, жизнен, потому что единичен. Точно так же, как единичны реальные люди. Но чеховский герой, также как и реальный человек, всеобщ, всеобщ в своей футлярности и сознанием своей внутренней несвободы. И, с другой стороны, всеобщ в неосознанности того, что же делать с замаячившей впереди свободой.
Надо сказать, что не все чеховские герои успешно проходят испытание свободой.
S3
В советском литературоведении писатель порой представал «провозвестником революции», ожидавшим конца старого мира и видевшим за белыми лепестками вишневого сада будущую бурю. Так, на взгляд советской критики, смысл рассказа «Невеста» абсолютно прозаичен: Надя Шумина - будущая революционерка - пробуждается к новой, сознательной жизни под влиянием революционера-демократа Саши и совершает подвиг: уходит из опостылевшего ей «родного угла» как раз накануне свадьбы.
Из небольшой экспозиции в начале рассказа мы узнаем, что Наде Шуминой 23 года, что с 16 лет она «страстно мечтала о замужестве». Но сейчас, когда уже назначен день ее свадьбы с Андреем Андреичем - «умным, добрым» человеком, который ей нравился, вдруг как-то разом все переменилось: «радости не было, ночи спала она плохо, веселье пропало». Надя внезапно почувствовала себя замкнутой в футляр, в котором ей душно и тоскливо. Молодая девушка рвется на простор: «Хотелось думать, что не здесь, а где-то под небом, над деревьями, далеко за городом, в полях и лесах развернулась теперь своя весенняя жизнь, таинственная, прекрасная, богатая и святая, недоступная пониманию слабого, грешного человека» [8. С. 415416].
Впечатление футляра усиливают раздражающие Надю звуки, запахи, предметы обстановки. Запах жареной индейки и масляной краски, стук ножей в кухне, ворчание бабули и кашель Саши - буквально все сводит Надю с ума. И кажется, «что так теперь будет всю жизнь, без перемены, без конца!» [8. С. 416]. Тревога и волнение нарастают по ходу сюжета, и состояние природы за окном вполне соответствует душевному состоянию героини: «Ветер стучал в окна, крышу...», «В печи домовой жалобно и угрюмо напевал свою песенку...»[8. С. 423], «Послышался резкий звук, должно быть, сорвалась ставня...»[8. С. 423-424], «Дождь стучал в окна.», «Было серо, тускло, безотрадно.» [8. С. 425].
И приходит решение, которое кажется Наде единственно верным: «Жениха я презираю, себя презираю, презираю всю эту праздную, бессмысленную жизнь. Я не вынесу здесь и одного дня. Завтра же я уеду отсюда» [8. С.425]. И читатель на ее стороне, сочувствует Наде,
сопереживает, полагая, что иначе и поступить нельзя. Но действительно ли у героини нет другого выхода? Ведь это не авторское, а Надино повествование, это ее глазами мы смотрим на бабушкин дом, сад, мать, Андрея Андреича, Сашу.
Но что испытали бабуля и Нина Ивановна, мать Нади, узнав об ее отъезде? Мать рассказывает: «Когда ты уехала тогда с Сашей и пришла от тебя телеграмма, то бабушка, как прочла, так и упала; три дня лежала без движения. Потом все богу молилась и плакала»[8. С. 429]. Все было «прощено и забыто», Надя получала из дому «тихие и добрые» письма.
«Сильно соскучившись» по родным, Надя приезжает на каникулы. Как сильно изменились бабушка и мать! Одна - «совсем уже старая», другая - «сильно постарела и подурнела», а ведь с момента отъезда Нади прошло
меньше года. Значит, не от времени постарели Нина Ивановна и Марфа Михайловна.
Э.А.Полоцкая в книге «Пути чеховских героев» пишет: «Не испугавшись возможного материнского проклятия, Надя мужественно вынесла испытание, на которое сама себя обрекла» [4. С. 74]. Но можно ли назвать испытанием жизнь и учебу в столичном городе, причем наверняка на бабушкины средства?
Находим в тексте еще одно красноречивое свидетельство того, насколько «перевернутыми» оказались жизни матери и бабули: «Видно было, что и бабушка и мать чувствовали, что прошлое потеряно навсегда и безвозвратно: нет уже ни положения в обществе, ни прежней чести, ни права приглашать к себе в гости; так бывает, когда среди легкой, беззаботной жизни вдруг нагрянет ночью полиция, сделает обыск, и хозяин дома, окажется, растратил, подделал, - и прощай тогда навеки легкая, беззаботная жизнь!» [8. С.428].
Интересное сравнение! Кто же растратил бабушкино доверие, любовь матери, уважение Андрея Андреича? В критической литературе не встречается эта цитата. Наверное, она не вполне объясняет такую понятную «общую идею» творчества Чехова. Но, видно, все не так просто в отношении Антона Павловича к героине и ее поступкам. Случайно ли в рассказе ничего не сообщается о свободной, радостной, чистой новой жизни Нади в Петербурге, зато о том, как изменилась жизнь ее близких, сказано достаточно полно, хотя и лаконично?
А о чем говорит деталь, сопровождающая Надю на протяжении всего рассказа? «Мать при вечернем освещении почему-то казалась очень молодой.», «Саша, когда говорит, кажется наивным и странным.», «.ей уже казалось, что перед нею открывается нечто новое и широкое.», «Наде казалось, что она очень взволнована.» и т. д.
Почему за короткий период времени Надя Шумина коренным образом меняет свои представления об окружающих ее людях? «Умный, добрый» Андрей Андреич оказывается «неумен, просто глуп»; мать из «необыкновенной женщины» превращается в «глупенькую» и «несчастную»; «интеллигентный» и «интересный Саша становится «серым и провинциальным». Может, это духовный рост героини, освобождение ее от пут внутренней несвободы? Или иллюзии, с которыми, как и с «близкими и дорогими» людьми, она расстается легко, без сожаления и, нарядная, веселая, здоровая, идет дальше? Куда? Не к новым ли иллюзиям?
От чего теперь свободна Надя? Не от любви ли? Полюбит ли она кого-нибудь и сможет ли полюбить? Или она, как Петя Трофимов, «выше любви» - если не уронила и слезы, узнав о смерти «самого близкого, самого дорогого человека» - Саши; если ушла от «серой, грешной жизни», не думая о горе матери и бабушки; если с поразительной прямотой указывает больному на то, что он «очень, очень болен», а несчастному - на то, что он несчастен?
Для исследователей творчества А.П.Чехова до сих пор остается открытым вопрос, куда же ушла героиня рассказа «Невеста». Ведь новая жизнь Нади Шуминой выносится за рамки повествования.
В. Б. Катаев считал вопрос о судьбе Нади не принципиальным, ибо главной задачей писателя, по мнению критика, было создание образа-символа: «В этой своей устремленности к будущему, подчеркнуто лишенной какой бы то ни было конкретности она (Надя - Е.Л.) становится символом самой идеи новой жизни, ее души: не каких-то частных, хотя бы и важных улучшений и изменений, а того главного, с чем связаны человеческие мечты о лучшем будущем, того, что вдохновляет всех дерзающих “перевернуть жизнь”» [3. С.165]. Поэтому вполне понятными кажутся критику такие размышления героини рассказа: «Она едет на волю, едет учиться, а это все равно что когда-то очень давно называлось уходить в казачество».
Как пишет В.Б.Катаев, такое сравнение явно рассчитано на ассоциации с творчеством Гоголя, а именно с судьбами сыновей Тараса Бульбы: «Гоголь, вечный спутник творчества Чехова, рассказал о
безжалостном по отношению к родному дому уходе детей в большой мир (безжалостен в этом смысле и разрыв Нади со своим домом); он же осветил этот уход светом высшей необходимости: было нечто важнее семейных уз, жалости к покидаемой матери, что властно влекло человека, давало его уходу высший смысл» [3. С. 164]. Как мы помним, уход Тараса Бульбы и его сыновей в казачество был освещен не светом абстрактной свободы - он был обусловлен призванием мужчины: брать в руки оружие и защищать Отечество. Не несет ли упоминание о казачестве в контексте чеховского рассказа явно сниженный, иронический оттенок? В самом деле, разве служение высшей идее, высшей правде, мечте «осчастливить человечество» толкают Надю на бегство - как это происходит с героинями произведений о «новых людях»? Ничто в рассказе не указывает на состоятельность такого сопоставления. Ею, скорее, руководит обыкновенный эгоизм молодости. Для нее отжили свое и пыльный город с серыми заборами; и Саша, от которого просто «веяло чем-то давно спетым и, быть может, ушедшим в могилу»; состарились и тоже, должно быть, отжили свое мать и бабушка.
У Чехова герои приносят своим близким страдания бессознательно: либо в силу своей духовной ограниченности, либо в силу всеобщих свойств мира, в котором они живут. Так же и Надя, совсем того не желая, обрекает родных ей людей на горе, тоску и одиночество, не интересуясь тем, что творится в их душах, не чувствуя перед ними никакой нравственной ответственности. Это ли есть душевная свобода? В подтексте рассказа автор обращается к читателю с таким вопросом.
Сейчас, в финале рассказа, ей уже не кажется, что она «заедает чью-то жизнь». Она здорова, молода, имеет средства, чтобы «прямо и смело смотреть в глаза своей судьбе, сознавать себя правым, быть веселым, свободным» [8. С.429].
Но на прощание писатель оставил нам загадку. В заключительных строках рассказа читаем: «Она пошла к себе наверх укладываться, а на другой день утром простилась со своими и, живая, веселая, покинула город, -как полагала, навсегда» [8. С.430]. Что означает это «как полагала»? Это
принятое Надей решение не возвращаться в родной город или авторская оценка происходящего? Верный своим принципам, Чехов дает читателю возможность самому додумывать и предполагать, как сложится дальнейшая судьба его героини и сможет ли она освободиться окончательно от нитей, связывающих ее с родным домом, а значит, обрести абсолютную свободу. Но достойная ли это цель жизни?
Как видим, для репрезентации концепта свобода Чехов выбирает смысловое, композиционное и лексическое противопоставление объективно противоположенных понятий: свобода - несвобода. При этом понятие несвобода раскрывается достаточно детально в содержательном,
экспрессивно-эмоциональном и ассоциативно-образном планах.
Репрезентация концепта свобода асимметрична репрезентации несвободы. И это вполне соответствует философии писателя: осознание свободы как нравственного выбора, как осознанной необходимости, как способности действовать в соответствии со своими интересами и целями - для чеховских героев лишь начавшийся процесс, а потому этот концепт реализуется не столько лексическими единицами, сколько структурно-композиционным строением отдельных рассказов и интертекстуальными связями.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Гречко В.А. Теория языкознания. М., 2003.
2. Даль В.И. Толковый словарь русского языка: Современная версия. М.: Эксмо, 2006.
3. Катаев В.Б. Финал «Невесты» // Чехов и его время. М., 1977.
4. Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и в языке. М.: Наука, 1990.
5. Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев. М., 1983.
6. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. М.: Акад. поект, 2001.
7. Чехов А.П. Избранные произведения: В 3 т. Т.2. Повести и рассказы 1888-1897 / А.П. Чехов. М.: Худож. лит., 1976.
8. Чехов А.П. Избранные сочинения. М.: Худож. лит., 1988.
Поступила в редакцию 01.04.06.
E.I. Lelis
The concept of “freedom” in A.P. Chekhov’s idiolect (based on the author’s language personality)
Lexical, structural semantic and intertextual representation of the concept of “freedom” in Chekhov’s stories is considered in the article.
Лелис Елена Ивановна
Удмуртский государственный университет
426034, Россия, г. Ижевск,
ул. Университетская, 1 (корп. 2)
