CC BY
93
Вестник Челябинского государственного университета. 2018. № 5 (415).
Философские науки. Вып. 48. С. 71-77.
УДК 168.522
ББК 87.6
КОНЦЕПТ «КРИЗИСА ИДЕНТИЧНОСТИ» В СОВРЕМЕННОМ СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКОМ ДИСКУРСЕ: ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Д. Л. Шкарин
Центр развития тренинговых технологий, Екатеринбург, Россия
Проанализирован концепт «кризиса идентичности» социального субъекта, оформившийся в социально-философском дискурсе последних десятилетий. Продемонстрированы истоки формирования исходного для данного концепта понятия личностной идентичности, рассмотрены предпосылки широкого распространения данного понятия в новейшем социально-гуманитарном познании и его быстрая теоретическая девальвация в начале XXI в. Обсуждается целесообразность использования понятия «кризис идентичности» применительно к проблеме трансформации социального субъекта современности. Выделены две крайние позиции, формирующие теоретическое поле исследования данной проблемы: отягощённый социальным редукционизмом отказ от концепта идентичности с заменой его на самоопределение социального субъекта и альтернативный постмодернистский проект мобильной идентичности в качестве теоретической предпосылки практических антропологических трансформаций разного рода. Обрисованы риски искусственного формирования новых форм идентичности, концентрированным выражением которых выступают угроза реализации проекта трансгуманизма с последующим переходом к постчеловеческим формам субъектности. В заключение формулируются некоторые положения теоретико-методологического порядка, позволяющие, по мнению автора, продуктивно использовать концепт «кризис идентичности» с целью выработки адекватного понимания процессов, воздействующих на социального субъекта в современном обществе.
Ключевые слова: субъект, общество, современность, личность, самосознание, идентичность, трансформация, постмодернизм, трансгуманизм, я-концепция, группы, классы.
Современный социальный дискурс явно «перегружен» темой кризисных трансформаций идентичности человека. Об этом, в частности, свидетельствует то обстоятельство, что в новейшем социально-философском дискурсе концепт «кризис идентичности» в качестве характеристики современной эпохи получил распространение, сопоставимое по значимости с такими концептами, как «смерть субъекта» (М. Фуко), «экзистенциальный вакуум» (В. Франкл), «текучая современность» (З. Бауман), «общество риска» (У Бек) и др. Более того, произошла экспансия понятия «идентичность» и в массовое сознание, и в профессионально специализированные сферы: например, в определитель психических заболеваний в 1994 г. была введена форма заболевания «диссоциативное расстройство идентичности» [12. С. 205].
Однако парадоксальным образом данная тенденция стала свидетельством и смысловой инфляции самого понятия «идентичность». Она выражается в отягощённости социально-философского дискурса разнообразием выделяемых типов и видов идентичности (виртуальная, гендерная, городская, национальная, профессиональная, гражданская, сетевая, религиозная, конфессиональная,
культурная, политическая, возрастная, классовая и квир-идентичность, и пр.), так что о концептуальном единстве здесь говорить не приходится. Вряд ли имеет смысл и работа по упорядочиванию этого множества, так как сами основания выделения этих форм произвольны и не способствуют прояснению феномена. В этой ситуации необходима не новая классификация, а работа теоретико-методологического порядка, нацеленная на приведение и самого понятия «идентичность», и концепта «кризис идентичности» в соответствие с уровнем сложности современного социума и стоящих перед ним проблем.
Хотя понятие идентичности как состояния самотождественности личности, эквивалентное единству её самосознания, концептуально восходит к Декарту, сам феномен идентичности в качестве философской и социальной проблемы окончательно оформляется и оживлённо дискутируется в рамках актуальной для эпохи раннего модерна проблемы автономной личности. Совершается этот процесс по двум её линиям. Для «эмпирической линии» исходной является трактовка идентичности Локком в качестве выражения непрерывности самосознания субъекта; к ней примыкает последующая,
усложнённая Юмом, трактовка данного феномена. Альтернативная «рационалистическая линия» берёт исток в субстанциализме Декарта и оформляется в трансценденталистском решении проблемы идентичности (Кант, Гегель, Гуссерль и др.). По ходу развития европейской культуры, особенно после промышленной революции, в поле проблематики постепенно вводится и концепт «кризиса идентичности», но полноценный научный статус он обретает в середине XX в. благодаря работам Эрика Эриксона, осуществившего перенос сферы исследования идентичности во внутреннее пространство личности и связавшего её кризис с коллизиями социальной адаптации [14]. Идентичность была определена Эриксоном как Я-концепция, вырабатываемая в контексте социальных взаимосвязей личности, а кризис идентичности—как необходимый компонент развития личности, связанный с трансформацией этих связей.
Но по мере роста популярности данного концепта и его широкого внедрения в теоретический обиход в нарастающей степени стали заявлять о себе и девальвирующие тенденции. Дело в том, что господствующая в современном социально-философском познании методологическая установка социального интеракционизма (согласно которой социальный контекст выступает определяющим по отношению к индивиду началом, в субъектном отношении реализующимся как рефлексивная способность поставить себя на место другого) породила структурно усложнённые конструкции личности, перегруженные разнообразными сущностями — «обобщённого другого», «желаемого Я», «социально-желательного Я», «реального Я», «значимого другого» и т. д. Этого мало, модель идентичности продолжала усложняться: например, в социологической концепции личности Ирвина Гофмана [6] добавилось ещё и внутриличност-ное сценическое взаимодействие идентичностей в рамках разыгрывания ею нескольких социальных ролей с несколькими уровнями задних планов. Как следствие, и концепт кризиса обрёл гораздо более сложный облик, нежели созданная Эриксоном исходная одномерная модель возрастной динамики кризисов идентичности в онтогенезе. Вдобавок в разработку пошли всевозможные процессуальные, структурные и содержательные аспекты самоидентификации социального субъекта, следствием чего оказалось формирование бесчисленного множества инстанций социально-психологического и практического порядка: проектирование, презентация и репрезентация новых
видов идентичности, установление согласованных, конгруэнтных отношений между отдельными частями личности, формирование и предъявление виртуальной идентичности в интернет-сообществах, технологии проектирования нарративной идентичности, практики создания вариативных автобиографий или историй самого себя, и т. д., и т. п. А если учесть, что в условиях ускорения процесса социального развития, углубляющего дифференциацию общества и снижающего его интегрированность на фоне глобализации, отдельный индивид оказался буквально раздёрган на кусочки без какого-либо шанса на обретение целостности, то вполне закономерно, что понятие «кризис идентичности» к сегодняшнему дню фактически утратил определённость, необходимую для сохранения статуса научности, а его теоретико-операциональный потенциал, необходимый для сохранения практической значимости, снизился до минимума.
На издержки этого рода и обращает внимание З. Бауман, выражая неприкрытый скепсис относительно перспектив дальнейшей эксплуатации данного концепта в его сложившейся версии: «Парадокс, однако, заключается в том, что для того, чтобы предложить хотя бы видимость уверенности и тем самым сыграть свою целительную роль, идентичность должна создать ложное представление о своём происхождении, должна отрицать, что она всего лишь подделка и более всего нуждается в появлении фантома того сообщества, на смену которому она якобы приходит. Идентичность пускает корни на кладбище сообществ, но процветает благодаря своему обещанию оживить мертвецов. «Эпоха идентичности» полна шума и ярости. Поиск идентичности разделяет и обособляет; тем не менее рискованность построения её в одиночку провоцирует строителей на поиск крючков, на которые можно подвесить индивидуально переживаемые страхи и беспокойства и заняться изгнанием духов в компании других, столь же напуганных и мятущихся личностей» [3. С. 191].
Таким образом, краткий теоретический анализ показывает, что понятие идентичности обладает ныне весьма аморфным, разнесённым по многим контекстам значением, что по меньшей мере должно служить сигналом тревоги для современного общества, в котором размываются все рациональные критерии для самоопределения личности в социальном пространстве, а тем самым и для преодоления ею кризиса идентичности. Мы солидарны с Бауманом в том, что теоретически было бы
целесообразней пожертвовать этим термином. Но что можно предложить взамен? Чтобы ответить на этот вопрос, целесообразно обозначить те базисные теоретические подходы, в поле которых возможна продуктивная разработка данной, столь актуальной для современности проблемы.
В рамках первого подхода работают теоретики, в основном опирающиеся на марксистскую традицию в её сложившемся за советский период варианте [7; 10] и нацеленные на поиск социально-групповых оснований личностного самоопределения [14]. Проблема в том, что в прежней — «классической», «классовой» — трактовке данный вариант не работает, поскольку разрушение сложившихся в традиционную эпоху видов идентичности (гражданской, государственной, национальной, гендерной, профессиональной) и нарастающее тиражирование так называемых «фиктивных общностей» на основе случайных, временных связей (квир-идентичности, клубные сообщества, группы по интересам) не позволяют пока говорить о складывании каких-то новых, достаточно стабильных и перспективных социальных форм, которые могли стать прочным основанием для соответствующих им форм идентичности. Не случайно наиболее последовательными противниками парадигмы идентичности выступают леворадикальные социальные движения. В обращении Международной ассоциации трудящихся, озаглавленном «Против парадигмы идентичности», говорится: «В практическом плане, идентистский взгляд попросту благоприятствует реакционной этике и политике. Любая социокультурная идентичность, превращаемая в сущность, будь она этнической, национальной или сексуальной, заключает своих последователей в онтологическую тюрьму. С теоретической и эпистемологической точки зрения, не приходится удивляться тому, что идентистская парадигма выводится из самых худших элементов философии XIX и XX веков, чья нить тянется от романтизма до постмодернизма. Она подпитывается партикуляристским и диф-ференциалистским дискурсом, где до принципиальной восторженной экзальтации доводится какая-либо эмпирическая отличительная черта, произвольным образом возведённая в ключ самого существования и собственной неповторимости, вплоть до умалчивания обо всём, что есть общего и что характерно для идентичности всех людей» [11. С. 1].
В рамках второго подхода, развивающего постмодернистскую линию «смерти субъекта» в духе
Барта, Делёза — Гваттари или Нанси, идентичность как концепт не отвергается, но превращается в эфемерную, многоликую, мимолётную сущность, постоянно ускользающую от чёткой фиксации. Как ни странно, в этом же духе рассуждает и такой обычно причисляемый к последователям марксистской традиции классик современности, как Пьер Бурдье, когда он заявляет о «классах на бумаге» [5. С. 17]. Рассмотрим второй подход подробнее, поскольку, в отличие от первого, он демонстрирует явную, причём агрессивную жизнеспособность, хотя, на наш взгляд, в перспективе имеет на это меньше шансов.
В качестве примера манифестации постмодернистской ценностной установки на «плавающую мобильную идентичность» в контексте формирующегося «сетевого общества» приведём формулировки из первой части философской трилогии «Футурика» А. Барда и Я. Зодерквиста «№Шкратия»: «В сети идентичность будет проявляться только в текущем контексте с тем, чтобы в следующий момент претерпеть захватывающий дух изменения. Индивидуум, человек цельный, уходит прочь, прикованный к единообразию, как к тяжёлому рюкзаку, на его место приходит ди-видуум, человек многоликий. На первой стадии человек многоликий перестанет стараться быть человеком, на второй для него станет невозможным стать человеком снова, как бы он этого ни хотел. Эта новая свобода и привлекает, и пугает одновременно, но она неизбежна. То, что мы описываем, —это виртуальный субъект плюрархического и, собственно, постмодернистического общества, в котором каждый решает за себя, и у кого нет возможности принимать решения за других во имя большинства» [2. С. 78].
По сути авторы постулируют неизбежность завершения проекта целостного человека, обосновывают неизбежный приход «постчеловека» в качестве закономерного итога развития современной цивилизации и, усугубляя обозначенную ими тенденцию «кризиса идентичности», фактически встают на позиции трансгуманизма: «Взамен появляется идея освобождения тела от предопределённости — возможность смены идентичностей, похожая на смену одежды в зависимости от ситуации и контекста. Человек окажется в состоянии постоянного становления, исключительной восприимчивости к новым веяниям и переоценки ценностей, без чётко определённой цели. Смысл не в том, чтобы достичь какого-то конечного результата благодаря упорству и дисциплине, а в том,
чтобы сохранять как можно больше возможностей. Мы говорим здесь, по меткому замечанию Делёза, не об индивидууме, человеке неделимом, а о диви-дууме. У этого дивидуума не одна идентичность, а несколько, да и те бесконечно делимы. Человек— это просто место встречи массы противоречивых сил и стремлений, не имеющих центра» [2. С. 79].
Понятно, что приведённые выдержки содержит в себе некоторый заряд философского эпатажа, предназначенного для привлечения внимания. И всё же, хотя тема «смерти субъекта» изначально окружена яркой эмоциональной аурой и содержит в себе типичные для дискурса постмодерна игровые коннотации, на самом деле это не просто игра, здесь просматривается цель внушить идею, будто, констатируя «смерть субъекта», можно без труда избавиться от тяжёлой ноши универсального всеобщего субъекта, которая якобы виновата во всех издержках проекта модерна, включая эксцессы XX в. и, главное, угрожает возрождением «репрессивности» уже в наше время. В общем представления о простоте отбрасывания старой идентичности и лёгкости обретения новой далеко не столь безобидны, как может показаться на первый взгляд, поскольку направлены они в конечном итоге на подмену и полное стирание объективных оснований самоидентификации социального субъекта. Вот как говорит об этом Люк Болтански, автор солидного исследования «Новый дух капитализма»: «С устранением представления о социальных классах многочисленные особенности, единичности снова вышли на поверхность повсюду, где прежде они затирались под воздействием гомогенизации эквивалентностей, вписанных в установленные формы (классификации, организационные механизмы и т. д.), а также инкорпорированных в когнитивные компетенции социальных акторов. Таким образом, на смену схематичному, а потому легко поддающемуся критике представлению о том, что социальный мир разделён на группы или на однородные категории, пришло другое миропонимание, не менее упрощённое, согласно которому универсум весь раздроблен, разбит на отдельные частички, образован исключительно из противопоставленных друг другу индивидуальных судеб: это на него смогли опереться социологи, которые констатировали или предвещали исчезновение общества как особенного представления социальной жизни» [4. С. 528-529].
В первую очередь обратим внимание на чёткое выделение двух этапов стратегии стирания со-
циального: дроблению социального универсума предшествует стратегия гомогенизации, унификации человека в образе естественного рационального субъекта за рамками социальных различий; на втором этапе в ход идут мимолётные, случайные различия как основания для производства новых форм идентичности. Если обратиться к аспекту социальной практики, то установление идентичности теперь полностью выводится за пределы компетенции субъекта, обретает целиком внешний характер, тогда как самому субъекту предоставляется возможность довольствоваться «второстепенными различиями» в «бесклассовом обществе». В случае же возникновения «кризиса идентичности» в запасе имеется вариант воссоздать её заново на путях биологической трансформации, то есть проектирования «постчеловека» в духе трансгуманизма [13. С. 37]. В итоге постмодернистский ответ на «кризис идентичности» недвусмысленно воплощается как реальная социальная угроза.
Первый следующий из данной констатации вывод таков: сама проблематика концепта «кризис идентичности» указывает на недостаточную, неадекватную относительно стремительно меняющейся ситуации начала XXI в. проработанность социально-философских оснований субъектности человека. Второй вывод: тем не менее с учётом накопленного за последние десятилетия теоретического материала имеется возможность выдвинуть ряд положений, способствующих формированию искомой модели. Эти положения сводятся к следующему.
Прежде всего наличие социальных групп, включая классы, это отнюдь не идеологическая конструкция, а объективный факт, укоренённый в материальной действительности. Констатация социально-классовых диспозиций не является теоретическим или политическим произволом хотя бы по той причине, что их отрицание неизбежно приводит к релятивизму, конструктивизму, эклектике «воображаемых сообществ» и к чему угодно, включая все иные проявления субъективистского произвола, но только не к социальной реальности. Следовательно, если мы хотим оставаться на твёрдой научной почве, дискурс социально-философского познания должен обращаться не к частным представлениям субъекта относительно собственной самотождественности, которые — как и все идеологические конструкции — носят по меньшей мере исторически конкретный и изменчивый характер, будучи в той или иной степени отягощены интересами, то есть субъек-
тивизмом, а к системам реальных общественных отношений и социальных взаимосвязей.
Одна из базисных аксиом социального познания гласит, что индивид обретает свою сущность в процессе социализации, занимая определённую позицию в системе общественных отношений, то есть становится социальным субъектом, личностью в полном смысле этого слова (преодолевая тем самым «кризис идентичности»), в том случае, если он включается в эту систему с достаточной степенью сознательности и активности. И тогда ответ на вопрос о сущности человека становится невозможно подменить проектированием и конструированием произвольной идентичности, то есть усилиями, исходящими из представлений, согласно которым личность можно стереть и нарисовать заново. Что и позволяет ответить на вопрос, почему трансгуманистические проекты новых искусственных форм идентичности не могут служить основой для «улучшения человека» (хотя подобные проекты могут обладать некоторой положительной значимостью в том случае, если рассматривать их как демонстрацию ограниченности обосновывающих их нынешних медицинских, естественнонаучных, психологических и прочих частичных представлений о человеке). Следует подвергать последовательной критике установки на релятивизм, плюрализм и либеральную толерантность, одновременно ставя под вопрос и установку на возможность проектирования произвольных форм идентичности в духе пожеланий типа «давайте придумаем социальную идею и сформируем под неё новую национальную, гендерную, микрогрупповую и прочие идентичности».
Далее. В рыночном обществе не может быть никакого более глубокого критерия социального деления, нежели отношение к капиталу. Свобода экономического начала от политического, провозглашённая неолиберальной идеологий, на деле означает подчинение политического — а с ним и социального и даже биологического — экономическому. Соответственно, переживающий «кризис идентичности» субъект — это не бесклассовый субъект, а всё более отстраняемый от источников собственного жизнеобеспечения социальный
субъект современности, либо вводимый в систему наёмного труда на основе срочных или разовых контрактов, либо пополняющий армию безработных индивид, которым при желании может заняться подконтрольное капиталу государство, как в рамках правового поля («социальное государство»), так и за его пределами («политика исключения» [1. С. 211]).
Подводя итоги проведённому анализу, можно эксплицировать следующую логику: идентичность (как ответ на вопрос «кем я себя считаю?») в отличие от социального субъекта (как ответ на вопрос «кто я такой на самом деле?») имеет произвольную природу и легко подвержена идеологическим и прочим манипуляциям. Поэтому постулируемые в социальном дискурсе темы кризиса идентичности, производные от постмодернистских концептов «смерти субъекта», «исчезновения социального», «проектирования постчеловека» и пр., по большей части носят иллюзорный характер и служат интересам сохранения господства. Это не просто безобидные социологические фантазии, они служат интересам сохранения господства, при котором реальной трансформации в тех или иных формах могут быть подвергнуты отнюдь не иллюзорные идентичности, а реальные социальные субъекты. В этом контексте в качестве завершения темы будет уместно вспомнить жёсткое предупреждение Сёрена Кьеркегора, хотя и поданное в иронической форме: «Как только вся жизнь меняется для человека непосредственного и он впадает в отчаяние, он делает ещё один шаг вперёд: ему приходит в голову и кажется удачной мысль — а что, если стать другим? Но вот сумеет ли он затем узнавать себя? Рассказывают, что некий крестьянин, придя в город босым, заработал там столько денег, что смог купить себе чулки и башмаки, да вдобавок ещё и напиться. В анекдоте говорится, что затем, будучи пьяным и пожелав вернуться, он упал на дороге и заснул. Тут как раз ехала карета, и кучер с криком требовал от него посторониться, чтобы ему не отдавили ног. Наш пьяница, проснувшись, поглядел на свои ноги и, не узнав их из-за чулок и башмаков, крикнул в ответ: "Проезжайте, это не мои!"» [9. С. 401].
Список литературы
1. Агамбен, Дж. Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь / Дж. Агамбен. — М. : Европа, 2011. 256 с.
2. Бард, А. Netократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма / А. Бард, Я. Зодерквист. СПб. : Стокголм. шк. экономики в С.-Петербурге, 2004. — 252 с.
3. Бауман, З. Индивидуализированное общество / З. Бауман. — М. : Логос, 2005. — 390 с.
4. Болтански, Л. Новый дух капитализма / Л. Болтански, Э. Кьяпелло. — М. : Новое лит. обозрение, 2011. — 976 с.
5. Бурдье, П. Социология социального пространства / П. Бурдье. — СПб. : Алетейя, 2007. — 288 с.
6. Гофман, И. Представление себя другим в повседневной жизни / И. Гофман. — М. : Канон-Пресс-Ц, 2000. — 302 с.
7. Кемеров, В. Е. Общество, социальность, полисубъектность / В. Е. Кемеров. — М. : Акад. проект : Фонд «Мир», 2012. — 252 с.
8. Кутырев, В. А. Реконструкция человека. Информационная реальность и философская антропология / В. А. Кутырев // Философия и культура. — 2010. — № 1 (25). — С. 19-26.
9. Кьеркегор, С. Болезнь к смерти / С. Кьеркегор // Этическая мысль : науч.-публицист. чт. — М. : Политиздат, 1991. — 401 с.
10. Межуев, В. М. Маркс против марксизма. Статьи на непопулярную тему / В. М. Межуев. — М. : Культур. революция, 2007. — 176 с.
11. Против парадигмы идентичности (перепечатка материала из Gazeta de Antropología. — 2008. — № 24 (1)) // Сайт Междунар. ассоциации трудящихся. — URL: http://www.aitrus.info/node/2412
12. Трубина, Е. Г. Множественной персональности синдром / Е. Г. Трубина // Социальная философия / под ред. В. Е. Кемерова, Т. Х. Керимова. — Екатеринбург, 2006. — С. 205-207.
13. Тульчинский, Г. Л. Сдвиг гуманитарной парадигмы, трансцендентальный субъект и постчеловеческая персонология / Г. Л. Тульчинский // Методология и история психологии. — 2010. — Т. 5, вып. 1. — С. 37.
14. Эриксон, Э. Идентичность: юность и кризис : пер. с англ. / общ. ред. и предисл. А. В. Толстых. — М. : Прогресс, 1996. — 344 с.
Сведения об авторе
Шкарин Дмитрий Леонидович — соискатель по кафедре философии Челябинского государственного университета, ведущий консультант Центра развития тренинговых технологий, Екатеринбург, Россия. dshkarin@ mail.ru
Bulletin of Chelyabinsk State University. 2018. No. 5 (415).
Philosophy Sciences. Iss. 48. Pp. 71-77.
THE CONCEPT OF THE "IDENTITY CRISIS" IN CONTEMPORARY SOCIAL AND PHILOSOPHICAL DISCOURSE: THE THEORETICAL AND METHODOLOGICAL ASPECT
D.L. Shkarin
Center for Development of Training Technologies, Ekaterinburg, Russia. [email protected]
The concept of the «identity crisis» of the social subject analyzed in the social and philosophical discourse of recent decades is analyzed. The origins of the formation of the concept of personal identity for the given concept are demonstrated, the prerequisites for the wide dissemination of this concept in the latest socio-hu-manitarian knowledge and its rapid theoretical devaluation at the beginning of the XXI century are considered. The expediency of using the concept of «identity crisis» as applied to the problem of transformation of the social subject of modernity is discussed. Two extreme positions have been identified that form the theoretical field of investigation of this problem: the rejection of the concept of identity burdened by social reductionism, replacing it with the self-determination of the social subject and the alternative postmodern project of mobile identity as a theoretical prerequisite for practical anthropological transformations of various kinds. The risks of artificial formation of new forms of identity are outlined, the concentrated expression of which is the threat of the realization of the transhumanism project with the subsequent transition to posthuman forms of subject-ness. In conclusion, certain provisions of the theoretical and methodological order are formulated, allowing, in the author's opinion, to use the concept of «identity crisis» productively in order to develop an adequate understanding of the processes affecting the social subject in modern society.
Keywords: subject, society, modernity, personality, identity, identity, transformation, postmodernism,
transhumanism, i-concept, groups, classes.
References
1. Agamben, Dzh. Homo Sacer. Suverennaya vlast'i golaya zhizn' [Homo Sacer. Sovereignty and a bare life]. Moscow, Europe Publ., 2011. 256 p. (In Russ.).
2. Bard A., Zoderkvist J. Netokratiya. Novaya pravyashchaya elita i zhizn' posle kapitalizma [Netocracy. New ruling elite and life after capitalism]. St. Petersburg, Stockholm School of Economics in St. Petersburg, 2004. 252 p. (In Russ.).
3. Bauman H. Individualizirovannoye obshchestvo [Individualized society]. Moscow, Logos Publ., 2005. 390 p. (In Russ.).
4. Boltansky L., Kyapello E. Novyy dukh kapitalizma [A new spirit of capitalism]. Moscow, New literary review, 2011. 976 p. (In Russ.).
5. Burd'e P. Sotsiologiya sotsial'nogo prostranstva [Sociology of Social Space]. St. Petersburg, Aleteyya Publ., 2007. 288 p. (In Russ.).
6. Gofman I. Predstavlenie sebya drugim v povsednevnoy zhizni [Imagine yourself to others in everyday life]. Moscow, Canon-Press-C Publ., 2000. 302 p. (In Russ.).
7. Kemerov V.Ye. Obshchestvo, sotsial'nost', polisub"yektnost' [Society, sociality, polysubjectivity]. Moscow, Academic project; «The Mir» Foundation, 2012. 252 p. (In Russ.).
8. Kutyrev V.A. Rekonstruktsiya cheloveka. Informatsionnaya real'nost' i filosofskaya antropologiya [Reconstruction of man. Information reality and philosophical anthropology]. Filosofiya i kul'tura [Philosophy and culture], 2010, no. 1 (25), pp. 19-26. (In Russ.).
9. K'erkegor, S. Bolezn' k smerti [The disease to death]. Eticheskaya mysl' [Ethical thought]. Moscow, Politizdat Publ., 1991. 401 p. (In Russ.).
10. Mezhuyev V.M. Marks protiv marksizma. Stat'i na nepopulyarnuyu temu [Marx against Marxism. Articles on an unpopular topic]. Moscow, Cultural Revolution Publ., 2007. 176 p. (In Russ.).
11. Protiv paradigmy identichnosti (perepechatka materiala iz Gazeta de Antropologia. 2008. № 24 (1)) [Against the paradigm of identity. Reprint from Gazeta de Antropologia, 2008, no. 24 (1). The website of the International Workers' Association. Available at: http://www.aitrus.info/node/2412 (In Russ.).
12. Trubina E.G. Mnozhestvennoy personal'nosti sindrom [Multiple personality syndrome]. Sotsial'naya filosofiya [Social philosophy]. Yekaterinburg, 2006. Pp. 205-207. (In Russ.).
13. Tul'chinsky G.L. Sdvig gumanitarnoy paradigmy, transtsendental'nyy sub"ekt i postcheloveches-kaya personologiya [Shift of the humanitarian paradigm, transcendental subject and posthuman personolo-gy]. Metodologiya i istoriya psikhologii [Methodology and history of psychology], 2010, vol. 5, iss. 1, p. 37. (In Russ.).
14. Erickson E. Identichnost': yunost' i krizis [Identity: youth and crisis]. Moscow, Progress Publ., 1996. 344 p. (In Russ.).
