CC BY
3
ФИЛОСОФИЯ
УДК: 130.8
КОНЦЕПТ «АНАРХИЯ»:
ФИЛОСОФСКО-КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЛИКАЦИЯ
Н.О. Анисимов1^, В.Г. Туркина2^, О.А. Спицына3^
1‘^Белгородский государственный институт искусств и культуры, г. Белгород ■^Белгородский юридический институт МВД России им. И.Д. Путилина
^e-mail: nik.anisimov.o@bk.ru 2)e-mail: veni_vedi_vika@mail.ru 3)e-mail: 9092039277@mail.ru
В статье произведен философский анализ концепта «анархия», который показывает, что его смыслы гораздо глубже, чем принятая его ассоциация с «хаосом». Анализируя представление об анархии от ее древнегреческих корней до современных философских интерпретаций, демонстрируется, что анархия может быть понята как высшая степень свободы и порядка, основанная на принципах самоуправления и имманентности. Исследование охватывает широкий круг философов, от П.-Ж. Прудона до современных мыслителей, таких как Ж. Деррида и М. Фуко. Особое внимание уделяется различию между философским и политическим анархизмом, а также роли анархии в деконструкции традиционной философии. Показано что анархия не является антиподом порядка, а представляет собой альтернативный способ его организации, основанный на принципах множественности, становления и отсутствии централизованной власти. Показано, что философский анализ анархии имеет глубокие импликации для понимания природы власти, субъективности и устройства общества.
Ключевые слова: анархия, философский анархизм, политический анархизм, самоуправление, архэ, власть.
Термин (исходная смысловая матрица любого концепта) «анархия» образован от греческой прибавочной приставки «ап» и существительного «arkhe», термина, характерного для античной философии, обозначающего
как «первый принцип», так и «то, что повелевает». Таким образом, анархия буквально определяется отсутствием основания. Вот почему слово «анархия» долгое время было синонимом «хаоса». Анархия воспринималась как целое, в котором ни один из элементов не является первоочередным. «Анархическое целое», неизбежно принимает форму ситуации, в которой не может быть никакого порядка. Такая семантическая конструкция основана, однако, на философском постулате, что любая ситуация порядка требует принципа управления, которому должны подчиняться все составные элементы. Иными словами, отождествление анархии с хаосом основано на идее, что порядок, имманентный самому себе, невозможен, потому что любой порядок предполагает первый и трансцендентный упорядочивающий принцип.
Первым эту идею и постулат поставил под сомнение П.-Ж. Прудон в XIX веке, назвав себя «анархистом». И действительно, такое заявление вовсе не было провокацией, призывающей к хаосу, поскольку, по мнению Прудона, анархия - это «высшая степень свободы и порядка, которой может достичь человечество» [8, с. 98]. Для анархистов «анархия» - это ситуация, в которой гражданское общество подчиняется не внешнему по отношению к себе принципу порядка, то есть государству, а имманентному самому себе принципу порядка, воплощенному, прежде всего, в требовании «самоуправления» или, как его иногда называют, «принцип самовластия» [3].
Поэтому анархизм подчеркивает, что порядок не требует внешнего упорядочивающего принципа, утверждая, что порядок может быть имманентным в элементах, которые он объединяет, и в отношениях, в которых они находятся друг с другом. Противники идеи «самоуправления» могут обвинить такое видение вещей в том, что оно предполагает наивнопозитивную антропологию, то есть слишком «оптимистичную», согласно которой человек, будучи по природе добрым, способен сразу и без проблем вступать в отношения с себе подобными. Этому возможно противопоставить реализм негативной антропологии гоббсовского типа, согласно которому человек от природы эгоистичное существо, а производство и сохранение социальных связей зависит от вмешательства государства, которое предстает перед гражданским обществом как принцип внешнего порядка. Что отсылает нас к онтологическому тождеству между анархией и хаосом.
Обоснование анархизма с точки зрения естественной доброты человека можно найти в некоторых наиболее известных анархистских работах П.А. Кропоктина [5], интерес к которым привёл к тому, что некоторые
современные исследователи, такие как Герен Даниэль [4], Вивьен Гарсия [14], Роберт Нозик [7], показали, что существует истинная философия анархии, в которой желание увидеть рождение постгосударственной, прямой демократии никоим образом не оправдывается на основе наивно-позитивной антропологии. И формируется на основании структуры «бытия», которое можно считать анархическим само по себе, и из которой можно вывести антропологию, а также политику становления и множественности, противоречащую идентичности и уникальности суверена.
Разъяснение разницы между фактическим анархизмом и анархизмом освободительным требует прежде всего выделения другого различия: того, которое отделяет философский анархизм от политического анархизма. Недостаточно продуманное до сих пор, это различие отражает парадоксальную ситуацию несоответствия теории и практики. С одной стороны, Ж. Деррида, М. Фуко, Д. Агамбен ставят анархию в центр своей мысли, но систематически подчеркивают ее несводимость к политическому анархизму.
С другой стороны, политический анархизм часто враждебен философской рефлексии. «Когда читаешь анархистские тексты, - замечает В. Гарсия в своей книге «Анархизм сегодня», - нельзя не поразиться постоянному утверждению имманентности отношений между теорией и практикой» [14, р. 76]. Также П.-Ж. Прудон писал: «Действие, поймите его, есть идея» [8, с. 103]. Кроме того, эта фраза во многом отражает отказ Прудона или колебания М.А. Бакунина признавать себя философами, которыми они, тем не менее, являются.
Культурные и философские основания анархизма необходимо искать в его уникальной архаической (arkhe) парадигме, что обозначает структуру, которая вне традиции западной мысли связывает между собой государственный суверенитет и правительство. Именно эта структура называется arkhe, философское понимание которой открывает Аристотель, определяя ее одновременно как «принцип» и «заповедь». «Arkhe, - говорит В. Барнетт, - это принцип, который ставит вопрос о политике на пересечении государственного суверенитета и власти, осуществляемой правительством» [13]. Эта парадигматическая солидарность являлась ориентиром для всей политической философии вплоть до второй половины XX века. Нет ни одного трактата по классической политической философии, который не начинался бы с совместного рассмотрения суверена и правительственной власти как абсолютных отправных точек. Если демонтаж этой
парадигматической солидарности есть задача, которую разделяют философы анархии и практики-анархисты, то для первых это требует гораздо большего, чем поспешное осуждение правительства.
Основа традиционной политической мысли, является фундаментальным мотивом греческой философии, в частности Аристотеля, который постулирует, что конституция полиса (politeia) - то, что мы сегодня называем государственным суверенитетом, - не может существовать без правительства. В III книге «Политики» Аристотель доходит до того, что устанавливает синонимию между этими двумя понятиями: «Конституция есть правительство» [1, с. 90]. И аналогично: «Конституция и правительство означают одно и то же, а [...] правительство - это то, что является сувереном в полисе» [1, с. 108].
Анархия для современных философов, как это ни парадоксально, уже заложена в основу логики правления, определенной Аристотелем. Анархия должна наступить только потому, что, как ни парадоксально, она уже наступила. Критическое рассмотрение архаической парадигмы показывает, что анархия, по сути, преследует архэ с момента его возникновения, как отсутствие необходимости. Анархия - это первоначало, которое вписывает случайность в политический порядок.
Однако ничто, на первый взгляд, не указывает на это как на недостаток. В «Политике» архе, форма превосходной конституции (ariste politeia), наделена тройным значением: суверенная или верховная власть (to kurion), распределение отдельных полномочий или магистратур (arkhai), осуществление управления (politeuma). Именно такая структура должна уберечь полис от беспорядков (anarkhia).
Зачем же говорить о непредвиденных обстоятельствах? Потому что изначальная анархия обусловлена тайным поворотом архетипа, архаичная парадигма придает принципиальную ценность тому, что на самом деле является производным.
Порядок не является и никогда не может быть чисто политическим. «Правительственным предрассудком» является неразрушимая связь между правительством и внутренним господством. Хотя Аристотель ясно говорит, что arkhe politike рождается из arkhe domestike - размежевания господства отца над женой и детьми и господина над рабами, - ему не удается в то же время выявить чисто политическую нормативность, которая бы ничего не заимствовала из домашней экономики. Закон господина остается непризнанной моделью любого правительства. Закон домашнего хозяйства,
oikonomia, поддерживает отношения с arkhe politike, чья двусмысленность является парадоксальным цементом архаической парадигмы. Обратимость командования и повиновения, специфический признак гражданства, когда каждый гражданин, говорит Аристотель: «должен уметь как командовать, так и быть повелеваемым» [1, с. 172] неизбежно разрывается с тем, что в конечном счете командуют только некоторые, якобы более подходящие для правления, чем другие. Это гегемонистское предательство гражданского равенства обнаруживает неизгладимый отпечаток фигуры хозяина дома в сфере, из которой он по праву исключен.
Анархический вирус, который с самого начала заражает архэ - это неспособность политического порядка основать себя. Этот порядок, таким образом, обнаруживает свою зависимость от того, от чего он должен отделиться, и что Ж. Рансьер, распространяя ойкос за пределы стен дома, характеризует как «естественный порядок царей-пастухов, военачальников или собственников» [11]. Контингентность архэ, таким образом, проистекает из парадоксального раскрытия, то есть его диссимуляции.
Анархистский вопрос о бытии развернут наиболее отчетливо в работе Прудона «Что такое собственность?..» В данном тексте автор оригинально интерпретирует идею «прогресса», которая, по его мнению, не относится к тому, что обычно понимается под этим термином, а используется применительно к необходимому движению истории к освобождению человека. Это, прежде всего, название онтологического принципа. Проще говоря, это название гераклитовского принципа, на который ссылается сам автор, согласно которому бытие есть прежде всего вечный двигатель.
Продолжая классические философские отсылки, можно сказать, что у Прудона абсолют есть название парменидовского онтологического принципа, согласно которому бытие необходимо находится на стороне неизменного. Как показывает В. Гарсия, то же самое утверждение онтологического мобилизма мы находим у М.А. Бакунина. В приложении к своему труду, озаглавленном «Кнуто-германская империя и социальная революция во Франции» [2], он фактически утверждает, что природа есть не что иное, как движение. Мобилистская онтология, следствием которой является отрицание того, что Прудон называет абсолютным, является, таким образом, анархической онтологией: бытие лишено какой-либо формы архе, из которой реальное должно было бы упорядочить себя. Иными словами, бытие лишено всякой необходимости подчинения абсолюту.
Следствием анархистской онтологии является то, что бытие невосприимчиво к абсолюту, значит можно сказать, что оно невосприимчиво к «абсолютизму» и, что любая форма абсолютизма в политической сфере противоречит структуре бытия. Но, прежде чем перейти к этому вопросу, отметим, что анархистская онтология имеет и другие следствия. Одна из важнейших - эпистемологическая. Как отмечает Ж. Рансьер, анархистская онтология ведет, по сути, к «отказу от фундаментализма» [10]. Действительно, в анархистском видении бытия во Вселенной нет первопричины, потому что есть только движение. Это анархистское отрицание эпистемологического фундаментализма само по себе имеет в качестве следствия отказ от исторической телеологии. Таким образом, подобно тому, как онтологическое утверждение вечного становления отрицает существование какого-либо первого принципа, кроме самого принципа становления, оно опровергает существование предельного принципа - телоса. Поэтому не может быть анархистской философии истории.
Таким образом, анархия может привести к определению состояния бытия. Это не значит, что анархисты путают бытие с огненным хаосом, о котором, кажется, говорит Ф. Ницше [6]. Нет, это означает, что бытие не упорядочено вокруг первого принципа, управляющего его формами. Как мы видели, это анархистское видение бытия имеет важные эпистемологические следствия, но оно также и прежде всего имеет сильные антропологические последствия. Таким образом, если современность впервые воспринимала субъект как субстанцию: единую, фиксированную и однородную, то анархистская антропология, как справедливо указывает В. Гарсия, дает ему радикально иной образ: множественный, изменчивый и разнородный. Эта анархистская концепция субъекта является следствием только что описанной нами мобилизационной онтологии: поскольку бытие само по себе постоянно трансформируется, человеческие существа не могут избежать этой трансформации. Иными словами, на основе анархистской концепции бытия субъективность может быть понята только по модели становления.
Это видение субъекта не как субстанции, а как становления особенно заметно у Макса Штирнера. В книге «Единственный и его собственность» [12] он понимает «я» как «движение» и рассматривает субъект в форме «результирующего» как итог непрерывного движения бытия, но также и в первую очередь социальных сил. В этом смысле для Штирнера субъект всегда является социально обусловленным субъектом. Прудон также
утверждал существенную социальную детерминацию субъекта. На самом деле, если мы оставим в стороне анархистов-индивидуалистов, таких как Штирнер, то почти все анархисты, кажется, понимают это именно так. Настолько, что мы можем сказать, что для них антропологический дискурс обязательно является социологическим дискурсом.
Прудон убедительно показал, что мобилистская онтология необходимо является реляционной онтологией, т.е. онтологией отношений.
Следовательно, с точки зрения человека, всякая онтология необходимо социальна, а человек есть «коллективное существо», участвующее в различных «группах».
Таким образом, анархия может квалифицировать состояние субъекта. Следовательно, последнее следует понимать уже не как субстанцию, замкнутую в себе, а как становление. Этот антропологический дискурс, как мы видели, имеет важное социологическое следствие: индивид не является первичной социальной реальностью, потому что в действительности он сам является результатом социальных сил, в которых он развивается. Именно на основе этой антропологии, проистекающей из особой онтологии, мобилизма, по-настоящему понимается политический запрос на анархию, как мы сейчас подчеркнем в заключение.
Анархия относится к ситуации, при которой гражданское общество больше не подчиняется власти государства. Как мы уже показали, этот идеал не следует путать со стремлением к хаосу. Напротив, он делает порядок существенным требованием. Однако он отрицает, что порядок обязательно должен быть гарантирован внешней властью, которая была бы в положении трансцендентного по отношению к гражданскому обществу. Если вернуться в прошлое, то этот анархистский отказ от государства следует понимать в связи с утверждением мобилизационной онтологии как отрицания абсолюта. В самом деле, государство есть не что иное, как абсолют, который отрицает движение бытия, стремясь подчинить его упорядочивающему принципу. Но, прежде всего, анархистское неприятие государства должно быть связано с реляционной онтологией и ее антропологическими следствиями. Действительно, с точки зрения реляционной онтологии, бытие необходимо множественно. Однако ставить государство перед гражданским обществом -значит отрицать эту множественность в пользу Единого. Точнее говоря, это желание подчинить множественность социального бытия единственности решения суверена.
Анархисты размышляют о постгосударственном горизонте как о ситуации, в которой принцип власти не отделен от гражданского общества, а совершенно имманентен ему. Поэтому власть должна полностью принадлежать гражданскому обществу. Следовательно, оно должно будет в совершенстве сочетать свои формы, т. е. формы становления и, прежде всего, множественного. В этой перспективе анархисты выдвигают два принципа организации: федерация и самоуправление. На местном уровне власть будет принадлежать самоуправляемым муниципалитетам, которые будут объединяться в федерацию на региональном, национальном или международном уровнях.
Таким образом, мы можем определить анархию как ситуацию, в которой принцип порядка (arkhe) имманентен объекту, к которому он применяется. Это определение мотивировано философским прочтением анархистских сочинений. Однако это не означает разрыва с их материалистическим прочтением, в котором они предстают прежде всего как выражение политического сознания, появление которого было обусловлено историческим и социальным контекстом.
Философы утверждают, что эта проблема требует более радикального объяснения, чем то, которое было разработано анархистской критикой. Это разъяснение, даже если исследуемые здесь философы не называют себя «деконструкциони стами», заимствовано скорее у хайдеггерианской деструкции метафизики, чем у революционной мысли. Более того, в своей книге Р. Шюрманн прямо связывает хайдеггерианскую «деконструкцию» с анархией [16].
Демонтаж архаической парадигмы может произойти только за счет деконструкции метафизики, единственно способной осуществить деконституцию arkhe: онтологическая (Р. Шюрман, Ж. Деррида), этическая (Э. Левинас) и политическая (М. Фуко, Ж. Рансьер, Дж. Агамбен) деконструкция. Каждое из этих трех направлений вытекает из генеалогии философской традиции, колеблющегося движения архаической парадигмы, исчерпания ее легитимности и авторитета. Первая, «онтологическая анархия», ставит под сомнение архео-телеологическое господство, навязывающее мысли и практике производную схему, согласно которой все исходит из начала и упорядочено до конца. Вторая, «анархическая ответственность», подрывает господство и подчинение инаковости. Третья осуществляет «анархическую» критику «устройств» (М. Фуко), выявляет
«анархию внутри власти» (Дж. Агамбен) и утверждает, что «у политики нет архэ [и что она], строго говоря, анархична» [9] (Ж. Рансьер).
Как же можно понять, почему философы никогда не ссылаются на анархистскую традицию? Аргумент, как правило, всегда один и тот же: для них классический политический анархизм - это лишь момент метафизики. Во-первых, анархисты придерживаются субстанциалистского взгляда на власть; во-вторых, они борются с господствовавшими до сих пор политикометафизическими принципами, чтобы заменить их другими: человеческой природой, моральным добром или разумом. Здесь речь идет не об «анархии» в смысле Прудона, Бакунина и их учеников. Эти мыслители стремились к тому, чтобы вытеснить происхождение, заменить власть авторитета, princeps, рациональной властью, principium. Метафизическая операция среди всех прочих. Замена одной фокусной точки другой.
Философская анархия, таким образом, принимает парадоксальную форму анархии без анархизма. Это, несомненно, объясняет, почему ни одно серьезное прочтение текстов П.-Ж. Прудона, П.А. Кропоткина, М.А. Бакунина, и других, не говоря уже о более современных анархистах, не привело к поддержке философской деконструкции архаичной парадигмы. Саркастическая ирония, с которой К. Маркс и Ф. Энгельс высмеивали и маргинализировали анархизм, еще не была деконструирована. Более того, если объявить себя марксистом, что для философа никогда не было и не является зазорным, то называть себя анархистом почти неприлично, поскольку анархизм сразу ассоциируется с невозможным, недостижимым, смесью террористического насилия и растерянной наивности. Однако бесспорно, что М. Шюрман, Э. Левинас, Ж. Деррида, М. Фуко, Дж. Агамбен или Ж. Рансьер ближе к анархизму, чем к марксизму.
Феномен анархии бытия в момент исчезновения принципов демонстрирует свою несводимость к какой-либо онтической детерминации: бытие больше не является таким-то и таким-то и, следовательно, больше не может выполнять свою функцию агента предикативной передачи. Анархия обнаруживает себя более оригинальной, чем онтология, она превосходит само онтологическое различие (Э. Левинас). Ее «сказанное» превосходит «сказанное» вообще, она бесконечно переполняет пропозициональную форму, принимая на себя ответственность обязательства за пределами сущности.
Разделяя анархию и анархизм, философская критика господства невольно открыла пространство для соучастия между концептуализацией и
демонтажем метафизики, этикой и защитой государства, различием и господством, парресией и управлением (собой), «политикой» и семантической репрессией. Это соучастие одновременно выявляет степень философского подчинения логике власти.
Философское осмысление анархии в основном сводится к подрыву легитимности анархизма, к подрыву власти в жесте, который никогда не воспринимался и, следовательно, не анализировался сам по себе. Жест одновременно гегемонистский и покорный, который будет оставаться немыслимым до тех пор, пока анархия как концепция не столкнется с анархистской действительностью.
Деконструкции метафизики было недостаточно для разрушения архаической парадигмы, как и критики субъективности, деконституирования священного или непредставимого.
Причина в том, что, вопреки всему, философия так и не оценила онтологическую - то есть именно философскую значимость анархизма. Заявляя, что только анархия может и должна стать нитью Ариадны деконструктивного вопрошания онтологии, она выбрасывает анархизм из круга этого вопрошания. Обнаруживая в паутине теоретических и политических событий второй половины XX века приход онтологической анархии, этической анархии, критической анархии, теологической анархии, демократической анархии, ценой разрыва любой реальной связи с анархизмом; вновь настаивая на невозможности быть анархистом, философы не смогли увидеть именно анархическое измерение бытия. Вопрос о бытии перешел на сторону самого себя, поскольку анархизм - это его смысл. Если вопрос о бытии действительно имеет смысл, то он спутался с неуправляемым, с радикальной странностью господства. Бытие не заботится о власти. Бытие - анархия.
Список литературы
1. Аристотель. Политика / Аристотель. - Москва : Эксмо, 2018. - 542 с.
2. Бакунин, М. А. Кнуто-германская империя и социальная революция во Франции / М. А. Бакунин. - Москва : Ленанд, 2020. - 112 с.
3. Беляков, С. С. «Русское самовластие» Сергея Сергеева / С. С. Беляков // Историческая экспертиза. - 2023. - № 2. - С. 233-245.
4. Герен, Д. Анархизм. От теории к практике / Даниэль Герен. - Москва : ACT, 2022. -256 с.
5. Кропоткин, П. А. Анархия и нравственность / П. А. Кропоткин. - Москва : ACT, 2021. -608 с.
6. Ницше, Ф. Несвоевременные размышления / Ф. Ницше. - Санкт-Петербург : Азбука-классика, 2009. - 416 с.
7. Нозик, Р. Анархия, государство и утопия / Р. Нозик. - Москва : ИРИСЭН, 2019. - 424 с.
8. Прудон, П-Ж. Принципы политической организации, или Создание гуманного порядка / П-Ж. Прудон. - Москва, 2005. - С. 98.
9. Рансьер, Ж. На краю политического = Aux bords du politique / Ж. Рансьер ; пер. Б. М. Скуратова. - Москва : Праксис, 2006. - 240 с.
10. Рансьер, Ж. Несогласие: Политика и философия = La mesentente: Politique et philosophie / Ж. Рансьер ; пер. и прим. В. Е. Лапицкого. - Санкт-Петербург : Machina, 2013. - 192 с.
11. Рансьер, Ж. Понятие анахронизма и истина историка / Ж. Рансьер // Социология власти. - 2016. - Т. 27, № 2. - С. 203-223.
12. Штирнер, М. Единственный и его собственность / М. Штирнер. - Москва : ACT, 2021.-480 с.
13. Barnett, Derek C. The Primacy of Resistance: Anarchism, Foucault, and the Art of Not Being Governed / Derek C Barnett // Electronic Thesis and Dissertation Repository. - 2016. - 4265. -URL: https://ir.lib.uwo.ca/etd/4265 (дата обращения: 21.06.2024).
14. Garcia, V. L'anarchisme aujourd'hui / V. Garcia. - Editions L'Harmattan, 2007. - 256 p.
16. Schürmann, R. Broken Hegemonies / R. Schürmann. - Bloomington : Indiana University Press, 2003. - 692 p.
17. Schürmann, R. Heidegger on Being and Acting: From Principle to Anarchy / R. Schürmann. - Bloomington : Indiana University Press, 1987. - 406 c.
THE CONCEPT OF «ANARCHY»:
PHILOSOPHICAL AND CULTURAL EXPLICATION
N.O. Anisimov1-*, V.G. Turkina2), O.A. Spitsyna3)
1,2)Belgorod State Institute of Arts and Culture, Belgorod 3)Belgorod Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation
named after I.D. Putilin, Belgorod
1)e-mail: nik.anisimov.o@bk.ru
2)e-mail: veni_vedi_vika@mail.ru
3)e-mail: 9092039277@mail.ru
The article provides a philosophical analysis of the concept of "anarchy", which shows that its meanings are much deeper than its accepted association with "chaos". Analyzing the idea of anarchy from its ancient Greek roots to modern philosophical interpretations, it is demonstrated that anarchy can be understood as the highest degree of freedom and order based on the principles of self-government and immanence. The research covers a wide range of philosophers, from P.-J. Proudhon before modern thinkers such as J. Derrida and M. Foucault. Special attention is paid to the difference between philosophical and political anarchism, as well as the role of anarchy in the deconstruction of traditional philosophy. It is shown that anarchy is not the antipode of order, but represents an alternative way of its organization based on the principles of plurality, formation and absence of centralized power. It is shown that the philosophical analysis of anarchy has deep implications for understanding the nature of power, subjectivity and the structure of society.
Keywords: anarchy, philosophical anarchism, political anarchism, self-government, arche, power.
