CC BY
177
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. VI, №4
/
онтекстуализм как методологическая программа1
И. Т. КАСАВИН
1. Неочевидность контекста
Осознание природы и следствий лингвистического поворота в эпистемологии предполагает фокусирование на том историческом по своему значению моменте, когда произошло «крушение Вавилонской башни» - осознание непреодолимого различия национальных языков. Этот момент, многократно повторявшийся в истории, знаменует собой разрыв семантического пространства. Как ни странно, причина такого разрыва - вовсе не очередной этап социальной или национальной дифференциации. Наоборот, это случается в периоды активного межгруппового взаимодействия, когда нарушаются групповые границы и происходит невыносимое для человека смешение несовместимого. Возможно, что этапы развития герменевтического метода соотносимы с такими ситуациями, когда локальный язык (греческий, латынь или какой-либо еще2) приобре-
Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ, 1рант 03-03-00647а.
Наверное, индологи и китаисты могут привести немало примеров тому из истории санскрита и древнекитайского языка.
р едакционная стать
тает транснациональное звучание. Именно тогда контекст познания и выражения, ранее не подвергавшийся вопросам и сомнениям, утрачивает очевидность. Так, юридическая герменевтика возникает в эпоху резкой экспансии Рима на сопредельные регионы как проявление необходимости применить римские законы на иной социальной и культурной почве. Формирование библейской экзегетики отражает собой распространение христианства среди языческих народов. Каббалистический и схоластический методы истолкования священных текстов приобретают популярность в эпоху крестовых походов, феодальных войн и глобальных миграций. Рождение филологической герменевтики созвучно «открытию Востока» Европой, возникновению этнографии и буржуазным революциям, разрушившим социальные границы. Именно в такие моменты слова утрачивали привычное применение, появлялась необходимость в истолковании, и звучали фразы типа «Значение слова - это его употребление», «Смысл слова производен от его контекста».
Философская герменевтика с ее настойчивым вслушиванием в язык вызывается к жизни осознанием того обстоятельства, что язык -вовсе не беспроблемное средство самовыражения и коммуникации, но сложный, саморазвивающийся объект, для вхождения в контакт с которым требуется особое искусство. Данная сложность языка высвечивается особенно ярко, когда его социальные и культурные контексты утрачивают прежнюю очевидность. Указание на контекстуальную относительность слова или фразы отныне превращается в методологическую максиму, ибо язык живет во множестве взаимопересекаю-щихся, равно легальных, хотя и по-своему значимых, в разной степени денотативных и коннотативных контекстов.
Понятие контекста оказалось, помимо всего прочего, серьезной проблемой для классической эпистемологии. В своих истоках она представляла собой идеологическое провозвестие формирующегося эмпирического естествознания Нового времени и была направлена на оправдание его идейной и институциональной самостоятельности. В дальнейшем классическая эпистемология воодушевлялась успехами науки и культивировала растущие иллюзии, касающиеся роли науки в общественном прогрессе. Применительно же к философскому анализу знания эпистемологическая классика содержала максиму, согласно которой основания и критерии достоверности и объективности знания могут быть обнаружены в нем самом. Казалось, что достаточно лишь осуществить соответствующую аналитическую работу и в структуре знания будут найдены те самые абсолютные, базисные элементы, которые позволят дать окончательное обоснование знания, открыть тайну его истинности. Эта программа, получившая название эпистемологического фундаментализма, была по-разному сформулирова-
на Декартом и Локком и в дальнейшем воспроизводилась вплоть до XX в.3. В качестве абсолютного основания знания последовательно избирались интеллектуальная интуиция, чувственные впечатления, априорные структуры, чистый опыт, нейтральный язык наблюдения и т.п. Нельзя сказать, что программа фундаментализма в эпистемологии оказалась совершенно бесплодной. Напротив, в ее рамках был разработан целый ряд тонких аналитических процедур, позволяющих достичь высокого внутреннего совершенства знания и обеспечить его обоснованность. Однако поиски абсолютного основания знания в нем самом потерпели крах, что сделало юмовский скептицизм едва ли не самой распространенной эпистемологической установкой.
Одновременно с крушением фундаменталистских надежд обнаружила свою несостоятельность еще одна максима классической теории познания - так называемый тезис эпистемологической исключительности науки4. Он предполагал рассмотрение науки как особого, высшего вида знания, который не просто наиболее совершенен в себе и для себя, но и представляет собой образец для всех иных видов знания, а также их беспристрастного судью. Поскольку же объективность и адекватность науки оказались ограничены набором свойственных ей же самой экспериментальных и технических процедур, то и научное знание утратило универсальность и обрело свое место в многообразии локальных «когнитивных практик». Тем самым наука расставалась с социальной и идеологической нейтральностью, а смысл и значение ее положений предстояло понять путем обращения к чему-то иному. Неклассическая эпистемология, нередко рассматривая аналитическую строгость как признак дурного тона и скучного стиля, не озаботилась тем, чтобы оформить данное непроясненное «иное» в концептуально проработанную и структурно расчлененную целостность. Вместо этого она позаимствовала в социально-гуманитарных науках термин «контекст», и отсылка к контексту стала отныне способом едва ли не универсального обоснования зна-
3 Параллельно эпистемологическому фундаментализму развивалась и программа «онтологического фундаментализма», берущая начало с Античности (Платон, Лейбниц, Гегель, Уайтхед). Она связывала совершенство знания с его укорененностью в определенных структурах бытия. Современный контекстуализм является также версией онтологизма, однако само бытие уграчивает монолитность и обретает, напротив, локальную конкретность, наполненность жизненным многообразием.
4 Понятие эпистемологической исключительности науки («special epistemological status of science») было сформулировано в философии и социологии науки второй половины XX в. (П. Фейерабенд, Б. Барнс, Д. Блур, М. Малкей).
едакционная стать
Редакционная стать£
||
ния. Характерно, что тем самым и эпистемология, и философия науки избавились от столь надоевшей им исключительности и стерильности, и дисциплинарные границы, отделявшие их от бурно развивающихся наук о познании5, стали стремительно расплываться. Одновременно происходила и утрата философской критической позиции в отношении смежных наук, с которыми шел активный обмен образами, гипотезами и аналогиями. Проблематичность контекста, необходимость поставить его под вопрос и подвергнуть критическому анализу новые средства обоснования знания еще долгое время оставались неосознанными. Впрочем, только снижение критической рефлексии и того, что аналитические философы называют «эпистемиче-скими критериями», позволило двигаться по пути междисциплинарного синтеза. И лишь явная угроза исчезновения философской эпистемологии как дисциплины заставило, в конце концов, задуматься о его сфер-' и границах. Но для этого предстояло основательно разобраться в достоинствах и недостатках междисциплинарной методологической программа контекстуализма, проанализировать его типы.
2. Типы КОНТЕКСТОВ
Антропологический поворот и соответствующая ему эпистемологическая программа в феноменологии нашли выражение в понятии «жизненный мир»6. Аналогичная программа герменевтики, выразившая собой лингвистический поворот, строится вокруг понятий понимания и интерпретации, прояснение которых осуществляется путем обращения к казалось бы самоочевидному понятию «контекст». Эта программа, впрочем, не ограничивается герменевтикой, обнаруживая выраженную тенденцию к междисциплинарности. Понятие контекста вошло в устойчивый оборот в эпистемологии, лингвистике, социальной антропологии, психологии, истории науки, когнитивистике, истории философии и даже теологии. Соответственно можно говорить о различных типах контекстуализма, которые соотносятся и взаимодей-
5 «Науки о познании» - более широкий по объему термин, чем «когнитивные науки», поскольку включает, наряду с когнитивной психологией и лингвистикой, логикой, нейрофизиологией и компьютерными науками, также историю, социологию и психологию науки. К наукам о познании относятся, помимо этого, обширные области лингвистики и филологии вообще, общей психологии и психологии личности, социальной и культурной антропологии (когнитивной антропологии), культурологии, социологии знания (когнитивной социологии).
6 См.: Касавин И.Т. Мир науки и жизненный мир // Эпистемология и
философия науки. 2005. № 2.
;
ствуют друг с другом. Однако анализ даже некоторых из них показывает, что понятие контекста во многом остается непроясненным; оно не только не самоочевидно, но представляет собой серьезную проблему.
Контекст в герменевтике г т
Следует подчеркнуть, что в рамках герменевтики понятие контекста не получает эксплицитной тематизации. Однако проблематика индивидуальности говорящего и понимающего (Ф. Шлейермахер), время и временность в экзистенциальном проекте (М. Хайдеггер), ис- Щ
тория, традиция и язык герменевтического опыта (Х.-Г. Гадамер) - все эти концепции артикулируют «контексты» герменевтического субъек- !||
та, которые при всех различиях аналогичны известным понятиям теоретической лингвистики.
«Всякий акт понимания есть оборачивание акта речи» - так звучит известная формула Шлейермахера7. Герменевтика призвана показать, как данные на уровне языка значения слов в процессе речевого >: *
использования и понимания конкретизируются и превращаются в ||||
смыслы. Шлейермахер различает два процесса истолкования. щ
«Грамматическая», или «объективная», интерпретация состоит в лин- Ijf;'
гвистическом истолковании языковой формы текста, в анализе пра-вильного применения слова, в выявлении подлинного авторского ill!
смысла. «Техническая» («психологическая», «субъективная») призва- 1111
на раскрыть личность автора в ее специфичности и его стиль как единство языка и представлений8, осуществить «превращение» интерпретатора в автора. Вторые контексты, связанные с позицией интерпретатора, суть присущие ему специфические условия и предпосылки (индивидуальное знание, языковый талант, талант знания человеческих особенностей). Первые контексты открываются в самом процессе истолкования, который направлен на то, чтобы в круговороте целого и части попытаться понять стихию языка из его внеш- [ГЗ
них взаимосвязей, и наоборот. В языке конструируются непосредст- л
венные контексты текста и с помощью языка реконструируются его т
опосредованные предпосылки и контексты. Контексты, создавая и
смысл текста, только и обнаруживают сам текст. т
Гадамер формулирует понятие герменевтической ситуации и х
принцип влияния истории (Wirkungsgeschichte); в них выражается ис- *
торичность контекстов, обеспечивающих понимание. «Wirkungsge- х
schichte» определяется им как столкновение традиций предмета jjf
_________ т
7 ts
См.: Schleiermacher F.D.E. Hermcneutik. Heidelberg, 1959. S. 80. ф
8 Ibid. S. 108. Г^ч
редакционная oaibg
с индивидуальной историчностью интерпретатора. Ситуация представляет собой место, ограничивающее возможности зрения. То, что может быть увидено, - это горизонт, круг зрения, включающий и ограничивающий все, что можно увидеть из данного пункта9. Язык, по Га-дамеру, есть основа всякого опыта. Историчность и конечность языка определяют не только наш доступ к миру; в языке получают осмыс-ленный образ традиции, в которых мы встречаемся со всякого рода историчностью, а также герменевтические ситуации, в которые мы встроены. «Бытие, доступное пониманию, есть язык» - так звучит формула Гадамера10. Итак, традиция, влияние истории, горизонт, герменевтическая ситуация, язык суть те контексты, в которых производятся СМЫСЛЫ И осуществляется герменевтический ОПЫТ, И'|И процесс познания феноменов культуры.
Контекст в аналитической традиции
Проблема контекста, являясь герменевтической проблемой, в то же время не ограничена континентальной (немецкоязычной) герменевтической традицией. Понятая как философия языка герменевтика получает распространение и в аналитической (лингвистической) философии, для которой понятие контекста оказывается столь же значимым. Современные аналитические дискуссии по проблеме контекста производны от столкновения трех влиятельных концепций. Последние обычно ассоциируются с Д. Юмом (скептицизм), с Дж. Муром (здравый смысл) и с Л. Витгенштейном (идея контекста). Контекстуа-лизм подчеркивает зависимость смысла и значения единиц языка от включенности в синтаксические, семантические и прагматические системы, от ситуации употребления, культуры и истории. Скептицизм доводит программу контекстуализма до крайне релятивистских следствий. Философия здравого смысла, напротив, отрицает необходимость контекстуального подхода. Современный эпистемологический контекстуализм возник, таким образом, как ответ на скептическое отрицание возможности знания мира вокруг нас и на упрощенное
Гуссерль придавал термину «горизонт» другой смысл. Это - выступающая в интенциональной связи с миром пространственно-временная неопределенность среды (Umgebung), окружения, в котором тематизиру-ется и тем самым определяется воспринимаемое и переживаемое. См.: Husserl Е. Ideen zu einer reinen Phanomenologie und phanomcnologischen Philosophic. Buch I. Haag, 1913/1950. S. 58.
10 Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. Grundziige einer philo-sophischcn Hermeneutik. Tubingen, 1975. S. 450. В неточном русском переводе - «Бытие, которое может быть понято, есть язык» (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988. С. 548).
обоснование возможности такого знания. Контекстуализм в его современной аналитической версии стремится найти точки соприкосновения со скептицизмом и одновременно показать правомерность повседневного познания. Делается это путем выделения разных контекстов рассуждения и различия соответствующих им эпистемических критериев (более сильных и более слабых). Конфликт этих трех позиций, таким образом, имеет мнимый характер, или, точнее, обязан динамике нашего знания11.
во фразе, сама фраза приобретает смысл только в контексте абза-
: чі
Контекст в психологии
Одним из первых психологов, осознавшим значение контекста в познании, был Карл Бюлер. Он сформулировал «теорию окрестности», или языкового окружения (Umfeldtheorie): «Не нужно быть специалистом, дабы понять, что важнейшая и наиболее значимая окрестность языкового знака представлена его контекстом; единичное являет себя в связи с другими себе подобными, и эта связь выступает в качестве окрестности, наполненной динамикой и влиянием»12. Здесь Бюлер обнаруживает свою приверженность гештальттеоретической парадигме, согласно которой единичные элементы образуют изменчивые целостности и переживаются в контексте последних. Перенос гештальттеории из психологии в теорию языка (из теории цвета было взято, в частности, понятие «поле» - Feld) означал, что отдельные языковые феномены рассматриваются не изолированно, но лишь в отношении к доминирующим над ними целостностям.
Сходную позицию отстаивал примерно в то же время Л.С. Выготский: «Слово вбирает в себя, впитывает из всего контекста, в который оно вплетено, интеллектуальные и аффективные содержания и начинает значить больше и меньше, чем содержится в его значении, когда мы его рассматриваем изолированно и вне контекста: больше -потому что круг его значений расширяется, приобретая еще целый л
ряд зон, наполненных новым содержанием; меньше - потому, что аб- т
страктное значение слова ограничивается и сужается тем, что слово и
означает только в данном контексте... В этом отношении смысл слова «
является неисчерпаемым... Слово приобретает свой смысл только х
X
о
X
11 См.: DeRose К. Solving the Skeptical Problem // DeRose К., Warfield jjjjj
T.A. (Eds.). Skepticism: A Contemporary Reader. Oxford, 1999. *3
Biihler K. Sprachtheorie. Die Darstellungsfunktion der Sprache. ф
Stmtgart, 1934/1965. S. 155.
S3
редакционная статьС*
ца, абзац - в контексте книги, книга - в контексте всего творчества автора»13.
Современный контекстуализм в котитивистски ориентированной психологии14 нередко представляет собой заимствование из филосо-фии науки. Так, в частности, реляционная теория фреймов (RFT) ос-нована на функциональном контекстуализме, как он формулируется Гиффордом и Хэйесом15. Функциональный контекстуализм развита вается в русле философского прагматизма и характеризуется своей
базисной метафорой и критерием истины16. Базисная метафора слу-j | жит главной аналогией, с помощью которой теоретик подходит к по-
I ii ниманию мира, а критерий истины дает основу для оценки состоя-
; j; тельности анализа.
j I Базисная метафора контекстуализма есть текущее действие, noli нятое в своих структурно-функциональных деталях и во взаимо-
I j отношении с той системой, частью которой они являются. Это чтение
I книги, поедание бутерброда, преподавание в классе и т.п. Такие со-
бытия - конкретные практические акты, которые «производятся кем-то в некоторых целях в некотором контексте»17. «Контекст» в данном смысле - это не просто физический, но исторический контекст -контекст-как-история, а не «контекст-как-место»18. Это употребление термина, полагает И. Моррис, ведет начало от понятия контекста Дж. Дьюи как «исторической ситуативности значения и функции поведения»19. Функция данного акта отражает собой влияние прошлых || событий и служит для влияния на будущие события в постоянно из-
меняющейся, динамической манере. Исходя из этого, Пеппер рас-
I сматривает в качестве базисной метафоры контекстуализма понятие
исторического события20.
13 Выготский J1.C. Избранные психологические исследования. М., 1956. С. 370.
14 Здесь мы не касаемся контекстуализма применительно к психоанализу и гуманистической психологии в целом, что представляет собой отдельную большую тему.
15 См.: Gifford E.V., Hayes S.С. Functional contextualism: A pragmatic philosophy for behavioral science // O’Donohue W., Kitchener R. (Eds.). Handbook of behaviorism. San Diego, 1999. P. 285-327; Hayes S.C. Analytic goals and the varieties of scientific contextualism // Hayes S.C. etc. (Eds.). Varieties of scientific contcxtualism. Reno, NV, 1993. P. 11-27.
16 Cm.: Pepper S.C. World hypotheses: A study in evidence. Berkeley, CA, 1942.
17 Reese H.W. Contextualism and dialectical materialism // Hayes S.C. etc. (Eds.). Varieties of scientific contextualism. P. 72.
1 Morris E.K. Some reflections on contextualism, mechanism, and behavior analysis // The Psychological Record. 1997. Vol. 47. P. 529-542.
19 Ibid. P. 533.
20 Cm.: Pepper S.C. Op. cit. P. 232. 1 ‘ - ^ ! c
✓
Контекстуалисты рассматривают акт и контекст как единое интерактивное целое и выделяют в нем отдельные части только для достижения практических целей. Подходы, в которых, к примеру, поведенческие события расчленяются на изолированные «стимулы» и «реакции», подчинены достижению некоторой цели (предсказанию и влиянию на поведение), а не раскрытию «истинной структуры мира». Подобные различения в контекстуализме имеют не онтологический, а методологический смысл.
В прагматизме истина и значение идеи состоят в их функции, или полезности, а не в том, насколько адекватны их претензии на отражение реальности. Критерий истины в прагматистском контекстуализме именуется «успешной работой»: анализу приписывается истинность, или валидность, поскольку он ведет к эффективному действию или достижению некоторой цели. Это понятие истины не требует и даже не касается существования абсолютных, фундаменталистских истин или допущений по поводу Вселенной. Для контекстуалиста идеи верифицируются сериями человеческого опыта, идея «значения» существенно определяется своими эмпирическими, или практическими, следствиями, а «истина» идеи - тем, насколько эти следствия отражают успешное действие. Это вполне соответствует подходу У. Джеймса, который пишет: «Истина идеи - это не застойное качество, присущее ей. Истина случается с идеей. Идея становится истинной, она делается истинной благодаря событиям»21.
Контекст в социальной антропологии и лингвистике
Современная социальная антропология стремится объяснить и понять все наличное социальное и культурное многообразие. Главный ее метод - это локализирование конкретных социальных феноменов в рамках широкого компаративного контекста. Она выделяет следующие его измерения22: «в
. окружение (setting): социальные и пространственные рамки, в ко- я
торых происходят интеракции; и
• поведенческая среда (behavioral environment): способ, которым *
участники используют свои тела и поведение как ресурсы для фрей- ж
мирования и организации разговора (жесты, позы, взгляды); §
James W. Essays in pragmatism. N.Y., 1907/1948. P. 161.
" Cm.: Goodwin Ch., Duranti A. Rethinking Context: An Introduction // JO Duranti A., Goodwin C. (Eds.). Rethinking Context: Language as an
Interactive Phenomenon. Cambridge, 1991. P. 1-42.
• языковой контекст (language as context): способ, которым сам разговор, или текст, озвучивает и продуцирует хонтекст для другого разговора, или текста;
• экстраситуационный контекст (extra-situational context): понимание обмена репликами требует «базисного знания» (background knowledge), которое выходит далеко за пределы локального разговора и непосредственного окружения.
В 1990-е годы социальные науки пережили этнографический поворот23. Особенной антропологической новацией в арсенале социально-гуманитарного знания является так называемая «качественная методология». Последняя призвана дать новые возможности для понимания когнитивного, эмоционального и поведенческого развития, а также тех проблем, которые характеризуют современное общество в целом. К качественным методам относится широкая палитра средств, начиная с включенного наблюдения и кончая герменевтической работой с текстом. Позиционируя качественные этнографические исследования в центре социально-научного знания, антропологи специально демонстрируют эпистемологическую актуальность понятия контекста (а также понятий значения и субъективности) в науках о поведении.
В своих представлениях о контексте современная социальная антропология опирается, впрочем, на давние традиции британской школы «контекстуализма»24, которая зародилась в работах Б. Малиновского и Дж. Фёрса в 30-е годы XX в. Эта школа обобщила некоторые идеи, которые уже встречаются у В. Гумбольта и Ф. Соссю-ра, и предвосхитила то, на чем позже специально сосредоточилась интерпретативная антропология и социолингвистика (функциональная лингвистика).
Б. Малиновский первоначально считал, что зависимость языка от
сферы его использования есть черта примитивных, или первобытных,
языков25. Однако затем он изменил свою точку зрения: «Подлинное
понимание слов всегда, в конце концов, выводится из опыта деятель-
£ ности в тех аспектах реальности, к которым относятся эти слова»26.
2 Это то, что может быть названо «контекстом ситуации». За его пре-
u ______________
® 23 Cm.: Jessor R., Shweder R.A., Colby A. (Eds.). Ethnography and
X Human Development: Context and Meaning in Social Inquiry. Chicago:
X University of Chicago Press, 1996.
24 Cm.: Steiner E. Die Entwicklung des Britischen Kontextualismus.
3- Heidelberg, 1983.
“ Cm.: Malinowski B. The problem of meanig in primitive language // Supplement I to C.K. Ogden & I.A. Richards. The Meaning of meaning. L., 0) 1923. P. 306.
L“b 26 Malinowski B. Coral Gardens and their Magic. V. 2. L., 1935. P. 58.
делами лежит то, что можно назвать «культурным контекстом», и определение слова отчасти состоит в отнесении его к контексту культуры. Язык как система лексики и грамматики относится к контексту культуры; примеры использования языка - специальные тексты и их элементы - относятся к контексту ситуации. Оба этих контекста находятся за пределами языка.
Лингвисты, не формулируя отчетливо понятие ситуативного контекста, также постепенно приходили к пониманию его необходимости, как скоро «текст» перестал быть ограничен письменным языком и уже не относился преимущественно к результатам работы умерших авторов; лингвисты обратились к речи, к диалектологии. И здесь им пришлось принять во внимание такие факторы, как отнесение к личности, объектам и событиям, находящимся в поле внимания говорящего (экзофорический деиксис - как лингвистическое определение неязыковой ситуации). Так, говоря словами М. Холлидея, известного британского лингвиста, «ситуация была уподоблена тексту, окружающему отрезок проговариваемого дискурса»27.
Понятие культурного контекста языка как системы было, вместе с тем, значительно полнее артикулировано у Сепира и Уорфа. Сепир не использовал выражение «context of culture», но он на деле интерпретировал язык как выражение ментальной жизни говорящего, и, исходя их этого, он и Уорф разработали свою концепцию взаимодействия языка и культуры («гипотеза Сепира-Уорфа»), Согласно ей, поскольку язык развивался как часть всякой человеческой культуры, он функционировал как первичное средство, с помощью которого базисные восприятия и интерсубъективный опыт индивидов подтверждались и транслировались в социальную реальность. В этом смысле культура предлагает контекст языка, в котором интерпретируются слова и грамматические системы. Уорф называл «криптотипами» системы значений, которые скрываются глубоко под поверхностью грамматических конструкций и могут быть обнаружены лишь при основательном грамматическом анализе28.
27 Halliday М.А.К. The Notion of «Context» in Language Education // Text and Context in Functional Linguistics. Amsterdam/Philadelphia, 1999. P. 4. В этой цитате из работы известного британского лингвиста содержится важное, на мой взгляд, аналитическое разграничение текста и контекста, живой речи (непосредственно и наглядно связанной с контекстами и процессом ее производства независимо от наблюдателя) и текста (существующего только в своих носителях, оторванного от внеязыковых контекстов и процесса производства). О различии терминов «дискурс» и «текст» см. также: Касавин И.Т. Проблема и контекст. О природе философской рефлексии // Вопросы философии. 2004. №11.
28 См.: Worf B.L. Language, Thought and Reality. Cambridge, Mass., N.Y., 1956.
[редакционная стать *
едакционная стать *|
Эти две главные традиции изучения языка в контексте - британская и американская - существенно дополняют друг друга. Первая фокусируется на ситуации как контексте языка в качестве текста, причем язык рассматривается как форма деятельности, как осуществление социальных отношений и процессов. Вторая фокусируется на культуре как контексте языка в качестве системы; язык здесь понимается как форма отражения, как встраивание опыта в теорию или модель реальности.
Однако многообразие контекстуальных факторов, относящихся как к языку, так и к его окружению, и различающихся применительно к устной и письменной речи, составляет реальную проблему для лингвистов, которые не находят алгоритмического способа распознавания существенных и несущественных факторов. Вот типичное свидетельство данного положения дел: «Нам следует продумать длинные перечни контекстуальных факторов. Проблема в том, что мир предлагает нам столь бесконечное разнообразие ситуаций. Мы должны учиться концентрироваться на тех признаках, которые релевантны для нашей цели, и игнорировать остальные»29. Примечательно, что под этим может немедленно подписаться и современный эпистемолог, занятый процессом социокультурной реконструкции некоторой познавательной ситуации. Но как же выделить и структурировать, ие-рархизировать факторы, влияющие на процесс познания в конкретном случае? Какие из них и когда играют решающую и второстепенную роль? Какова степень такого влияния? Все это по-прежнему открытые вопросы. Баланс между наукой и искусством остается поэтому неизбежной стратегией контекстуальной реконструкции. Ее методология далека от алгоритмичности, она, скорее, ситуативна.
Таким образом, теория контекста, как она формулируется в целом ряде гуманитарных исследований, фатально обречена на неудачу в силу бесконечности контекстов и ситуаций. Это характерно, к примеру, для интерпретативной антропологии К. Гирца30. Она в лучшем случае может предложить типологическую рамку, которая в процессе анализа текста требует от интерпретатора конкретизации, определяемой спецификой контекстуальных отношений. Из этого следует, что не может быть теории контекста как закрытой системы. На этой основе современные лингвисты нередко объявляют понятие контекста тривиальным и даже пустым, поскольку-де нет ни одной фразы, которой можно придать смысл вне контекста31. Остается лишь
29 Enkvist N.E. Categories of Situational Context from the Perspectives of Stylistics // Language Teaching and Linguistics. Abstracts 13. 1980. P. 90.
30 Cm.: Geertz C. Interpretation of Cultures. N.Y., 1973.
'1 Многие лингвисты предпочитают вообще не использовать понятие контекста, считая его «теоретически перенагруженным».
строить модели процесса интерпретации, в которых контекст играет значимую роль, и выводить из этого следствия для теории языковых актов. Именно к такому скептическому выводу приходят критически настроенные лингвисты32, сознающие пределы теоретизации в своей дисциплине.
Извлекаемый из данного анализа урок состоит в том, что для содержательного эпистемологического использования термина «контекст» нужно построить его типологическое определение на основе разных форм проявления языка и различных типов социальности.
Это - специальная задача, которая еще далека до своего решения.
Можно, однако, высказать гипотезу, что философское понятие контекста Зудет сформулировано не столько как обобщение лингвистических, антропологических и психологических значений этого термина, сколько путем его контекстуального определения в системе таких понятий, как «текст», «дискурс», «знание», «культура» и«социальность». |||
Итоги
Опыт классической теории познания неожиданно оказывается значимым и востребованным на этапе современной - посткпасси-ческой - эпистемологии, пересматривающей ряд положений как классического, так и неклассического подхода к познанию. Философ, занятый социокультурным истолкованием некоторого элемента знания, воодушевлен теми многообразными смыслами, которыми оно обрастает, превращаясь из гносеологической абстракции в культурный объект. Однако он упускает из вида, что всякая контекстуализация есть локализация, переход от возможного многообразия смыслов к их реальной ограниченности, переход от общего к частному. Практикуемый сам по себе этот метод ведет от философского обобщения к специально-научному описанию, - к тому, что по идее призвано служить исходным пунктом философской рефлексии, но оказывается ее невольным, пусть и неокончательным результатом. Блеск контекстуа-лизма нуждается в философском контексте, последний же представляет собой обращение к абсолютному. Философия как таковая-это мысль на фоне абсолюта. Внимание к контексту, в свою очередь, позволяет показать, что абсолют не просто витает в «умном месте», но наполнен человеческим, культурным, историческим содержанием, которое всегда стремится выйти за свои собственные пределы.
См.: Aschcnberg Н. Kontexte in Textcn. Umfeldtheorie und literarische Situationsaufbau. Tubingen, 1999. S. 106.
едакционная статьу
