CC BY
45
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
27
УДК 136 А.А. Шадрин
КОНСТРУИРОВАНИЕ ЯЗЫКОВОЙ РЕАЛЬНОСТИ В ОНТОЛИНГВИСТИКЕ Л.С. ЛИПАВСКОГО
Анализируются основные положения «Теории слов» Л.С. Липавского в перспективе их онто-гносео-логических взаимоотношений с традиционными лингвистическими моделями и понятиями. Утверждается принцип самоос-новности языка, предопределяющий возможности онтолингвистического конструирования реальности в смысловом треугольнике язык/мир/человек.
Ключевые слова: тождество, омонимия, синонимия, идиомы, ассоциативность, лингвистические тропы, метафора, со-осуществление, со-принадлежность, субстрат-процессы, точка, деятельность, действие, отношение, дискурсивность.
Третья часть «Теории слов» Л.С. Липавского имеет заглавие: «Вероятность значений» 1. Здесь философ обращается к тем «причудам» языка, которые на первый взгляд могут показаться случайными и даже противоречащими принципам языкового основоустройства. Это омонимы, идиомы, синонимы и архаизмы, нарушающие традиционные лингвистические положения об «экономности», «стройности» и «разумности» языка. В тезисе Липавского утверждается обратное: «Язык... как природное явление, воплощает принцип избытка, а не принцип экономии»2. Под «природным явлением» имеется в виду не генезис языка (т.е. не ономатопоэтическая теория), но скорее спинозистский постулат тождества природы творящей (natura naturans) и природы сотворенной (natura naturata). Иначе, язык самоосновен, и его самоосновность избыточна по своей природе.
В отношении феномена омонимии принцип избыточности (или самоосновности) будет означать следующее. Омоним - это не слово с несколькими никак не связанными друг с другом значениями; но омонимы также и не разные слова, каким-то образом случайно совпавшие по своему звуковому составу. Онтически - это слова одного рода, они имеют общую площадь значений, которая формально закреплена в их звуковом составе, или комплексе. Если - согласно утверждаемому Липав-ским принципу близости - звуковой состав слова стремится к наименьшему изменению, то омонимы реализуют этот принцип par exellence. Онтологический же аспект омонимии связан с контекстуаль-ностью: «разные контексты придают слову разные, суженные, значения»3. Во внутриязыковом пространстве такое слово оказывается точкой пересечения нескольких линий, или контекстуальных проекций, смысловое единство или начало которых реконструируется при обращении к треугольнику исходных значений: тянуть(ся), стремить(ся), хватать(ся).
Идиомы («идиоматические обороты»), или фразеологизмы, рассматриваются Липавским как частный случай омонимии. Их присутствие в языке неслучайно: они необходимы для проявления особых - индивидуальных - черт языка, сохранившихся на его теле/поверхности в виде странных наростов, своего рода архаических складок (термин Ж. Делеза), непереводимых на другие языки. «Отличие идиом от обычных омонимов в диспропорциональности значений; оба (или больше) значения омонима имеют обычно почти одинаковую площадь, оба употребляются приблизительно одинаково часто в различных контекстах; при идиоматичности же одно значение имеет широкую площадь и употребляется часто, а другое имеет очень узкое значение, употребляется только в одном каком-нибудь выражении; это второе, идиоматическое, значение является последним, уцелевшим только в этом выражении, остатком когда-то более широкого употребления слова в этом смысле»4. Апосте-
1 Леонид Савельевич Липавский (1904-1941) - один из двух философов (вторым был Я.С. Друскин), входивших в эзотерическое содружество чинарей (поэты А.И. Введенский, Д.И. Хармс и Н.М. Олейников). Анализ предыдущих частей трактата «Теория слов» представлен в статье: Шадрин А.А. Конструирование языковой реальности в онтолингвистике Л.С. Липавского: от состава слов к теории значений // Социальная онтология в структурах теоретического знания: материалы 3-й Всерос. науч.-практ. конф., 27-28 мая 2011 г. Ижевск, 2011. С. 73-83.
2 Липавский Л.С. Теория слов // «...Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «чинари» в текстах, документах и исследованиях / сост. В.Н. Сажин: в 2 т. М., 1998. Т. 1. С. 273.
3 Там же. С. 274.
4 Там же. С. 275.
риори к идиоматическому обороту применима формула, используемая Ж. Железом и Ф. Гваттари для определения существа ризомы (п-1), но с противоположным знаком: п+1, где п принадлежит общая площадь значений, а +1 служит обозначением затвердевшего нароста на обычном значении слова -реликтовой складки, вызванной и/или определенной к существованию «необъяснимой игрой языка». «Идиоматическое выражение - это как бы заповедник, в котором хранится последний экземпляр, реликт вымершего значения»5.
Анализируя идиоматические языковые конструкции, Липавский (как бы невзначай, попутно) делает существенное - принципиальное для концепта «Теории слов» - замечание в отношении лингвистического и/или семиотического понятия метафоры, первоначально кажущееся парадоксальным. Язык, по мысли философа, не производит метафор, его избыточность не «метафорична» в своей основе: «метафор в языке вообще не бывает»6. Их отсутствие в языке на первой стадии его со-существования, или, вернее, со-осуществления с миром, объясняется тем, что слова тогда означали некие «зыбкие беспредметные среды», или стихии, то есть автономные субстрат-процессы. Иначе, слово здесь не отделено от действия, как точка от деятельности. Это та текучесть и/или непрерывная изменчивость мира, которой в языке - на первой стадии перевоплощения значений - соответствует проекция на жидкость. «Мы должны выставить следующее положение: категория предметности - фиктивна, в мире имеются только процессы»7. Предметы и действия (частей речи) в этой проекции как бы совмещены, совпадают в целостно-избыточном языковом/речевом потоке, внутри которого еще только намечаются некие различия в направленности и степенях интенсивности совмещенных в этом общем движении автономных субстрат-процессов. Их автономия условна и безусловна одновременно, поскольку это слова-отметки густоты, вязкости, растекания, бурного или спокойного течения, обволакивания и захватывания потоком, выпрыскивания и т.п. Она условна ввиду беспредметности и бессубъектности того «стихийного мировоззрения», когда язык и мир со-осуществляются в совместности и со-принадлежности друг другу без какого-либо разделения. Она безусловна, так как слова уже присутствуют, произносятся и различаются в речевом - всегда уже осмысленном - высказывании.
На второй стадии перевоплощения значений взаимоотношения между языком и миром начинают усложняться. Во внутриязыковой деятельности выделяется («кристаллизуется») собственно действие с его неотъемлемыми - сущностными - атрибутами: однократностью и возможностью повтора. Соответственно, ограничения действию (по «краям») задают его причина и результат: «начало» как причина и «конец» как результат. Через (смысловое) взаимо-действие слов в язык вводится -проникает средствами самого языка - субъектность и объектность. Проекция на жидкость преобразуется в проекцию на мускульное усилие. «’’Тянуть” стало значить уже не «обволакивать и уносить с собой», а “тащить за собой”; “стремить” - уже не “течь, гнать в своем потоке”, а “толкать, ударять”; “хватать” - уже не “густеть, затвердевать („цемент схвачен”), пропитывать, поглощать”, а “схватывать рукой или ртом”, “держать”, “рвать”, “кусать”, “ломать”»8. Под воздействием языка мир сред превращается в мир вещей. Мускульное усилие имплицируется как отношение между причиной и результатом действия в проекции на деформирование и передвижение. Само (инициируемое языком) действие в этой проекции оказывается производящим отношением - оно производит и воспроизводит себя в деятельности «по производству» вещей. Человек начинает называть изготавливаемые/производимые им вещи «своими» именами. На стороне языка действие воплощается в значении слова (слова обретают собственную значимость, сами по себе начинают что-то значить), на стороне мира - в произведении (поименованной) вещи, отмечающей человеческое присутствие в мире. Язык и мир на этой стадии их со-осуществления становятся имплицитными, то есть различаясь в отношении друг к другу, они сплетаются, скручиваются, прорастают друг в друге, но еще не разделяются, не отделяются друг от друга до состояния разрыва. Это стадия взаимопроникновения: в язык проникают создаваемые и/или называемые человеком «вещи», а в мир - их имена и проецируемые языком причинно-следственные и пространственно-временные связи между ними (если/то, когда/тогда, где/там).
Наконец, «эта стадия истории значений постепенно перешла в новую, когда предметы и действия уже отделились от мускульных усилий, связанных с ними прежде, стали самостоятельными. Только тогда новые значения получили возможность возникать не по строго определенным принципам, а по
5 Там же.
6 Там же. С. 276.
7 Липавский Л.С. О преобразованиях // Указ. соч. С. 103.
8 Липавский Л.С. Теория слов // Указ. соч. С. 269-270.
Конструирование языковой реальности. ФИЛОСОФИЯ. СОЦИОЛОГИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА
разнообразным связям, существующим на практике между разными предметами и разными действиями,
- по ассоциациям»9. Таким образом, современная стадия истории значений представляет собой ассоциативную проекцию на вещи, действия и свойства. Язык, который мы «знаем», всегда уже предъявляется нам и употребляется/высказывается нами (и/или посредством нас) в этой проекции, в то время как предыдущие стадии его со-осуществления с миром могут быть лишь неким образом - онтолингвистически - ре-конструированы, то есть эксплицированы дискурсивно. Но ассоциативность показывает, что язык и мир на этой современной нам - предопределенной во временной перспективе - стадии уже не сопричастны друг другу: их парадоксально «связывает» лишь одно отсутствующеприсутствующее отношение - состояние (непреодолимого) разрыва. Оно пролонгируется на протяжении всей истории развития (по крайней мере, европейского) языкознания и по сути обусловливает/инициирует само его возникновение (языкознания как науки). Причем реальность разрыва между языком и миром, (невозможная) реальность разделяющей их дистанции целиком переносится внутрь языка, поскольку язык, несмотря на его материальность, не совпадает ни с одной вещью мира, не может быть помещен в ряд вещей (среди прочих), и ни одна вещь мира (вещь-как-таковая, или «вещь-в-себе») не имеет отношения к языковой реальности до ее (как «вещи») обозначения в слове. Взятая (спроецированная) со стороны языка, эта дистанция оказывается нулевой, заданная со стороны мира - бесконечной. Поэтому вопрос «Чего больше: имен или вещей?» мог возникнуть лишь в перспективе их изолированной разомкнутости, то есть такого «со»-существования, которое не предполагает какого-либо способа со-осуществления языка и мира, укорененного в отношении между ними10.
В структурной лингвистике Ф. де Соссюра понятие ассоциативной связи выражает отношение, размыкающее языковой знак (слово) «изнутри» опосредуемой им двусторонней целостности. В различенной комбинации понятия (означаемого) и акустического образа (означающего) ассоциативная связь - в качестве дискурсивного конструкта - задействуется для выполнения (как минимум) двойной функции: она призвана сблизить противопоставляемые стороны (как элементы структуры) и в то же время утвердить произвольность языкового знака, его независимость от вещи. Но если ее существование предшествует тем компонентам, которые она связывает, само понятие связи утрачивает смысл. Если же, наоборот, самостоятельно существующими полагаются связуемые ею звенья, между означаемым и означающим с необходимостью должно присутствовать некоторое сходство (пространственное или временное), что предполагается самим понятием ассоциативности. А это, в свою очередь, противоречит принципу произвольности языкового знака (О.Н. Бушмакина). Природа этого сходства может быть соотнесена либо с пространственно-временным единством вещи (вариант натурализации), либо с устойчивыми состояниями сознания (вариант психологизации). В первом варианте (не устраивавшем Соссюра) язык неизбежно становится номенклатурой, во втором - проблема существования ассоциативной связи переводится в (до сих пор неразрешенную) проблему памяти. Тогда ассоциативная связь «либо превращается в бесконечную субстанцию связи, которая никогда не достигает ни одного из связующих звеньев, либо переводит лингвистическую систему в психологическую, где языковое исследование невозможно»11. Вместе с тем, как отмечает сам Соссюр, «слово напоминает собою дом, внутреннее устройство и назначение которого много раз менялись. Объективный анализ наслаивает одно на другое и подытоживает эти сменявшиеся во времени переустройства; но те, кто
12 и
живет в доме, знают только одно его устройство» . И поскольку всякое слово есть слово языка, то же справедливо и для языковой реальности в целом, но также и для изменявшихся исторически взаимоотношений языка с миром (и человеком).
Ассоциативность, характеризующая современную стадию истории значений, имеет непосредственное отношение к различным вариантам семантических сдвигов при употреблении слова в т.н. «образном смысле», или переносном значении. На соотношении прямого и переносного значений слова строятся три основных типа лингвистических тропов (от др.-греч. тролю<; - поворот, оборот речи): метафора - на соотношении по сходству (слово-за-слово), метонимия - на соотношении по смежности (слово-в-слово), и оксюморон - на соотношении по контрасту (слово-против-слова). Но
9 Там же. С. 270.
10 См.: Эко У. Поиски совершенного языка в европейской культуре. Сер. «Становление Европы» / пер. с итал. и примеч. А. Миролюбовой. СПб.: Александрия, 2009. С. 149.
11 Бушмакина О.Н. Язык и бытие: проблемы структурирования. Ижевск: Изд-во «Удмуртский университет», 2009. С. 91.
12 Соссюр Ф., де. Курс общей лингвистики. М.: Логос, 1998. С. 178.
язык сам по себе не производит метафор, он начинает принимать участие в их производстве лишь на той стадии своего развития, когда его связь с миром нарушается, вплоть до полного разрыва. Фигура-тивность языковых тропов (сходство/смежность/контрастность) наглядно демонстрирует этот разрыв, всегда-уже перенесенный во внутриязыковое - семантическое (синтаксическое) - пространство. В метонимии он (пространственно) минимизирован, в оксюмороне - максимализирован, в метафоре же
- в ее пространственно-временном разрезе (С. Жижек) - и минимизирован, и максимализирован одновременно. Поэтому фигуративность тропов (риторических и стилистических «фигур речи») не противоречит их же (ими же проецируемой) фигуральности, или абстрактности. На ассоциативнометафорическом уровне, опосредуемом самим лингвистическим дискурсом, они способны бесконечно предъявлять собственную фигуративную абстрактность, или абстрактную фигуративность. В этом смысле известный тезис Ж. Делеза - «всесилие языка состоит в том, чтобы говорить о словах» - может и/или должен быть дополнен положением «Теории слов» Л. Липавского: «в ассоциативной проекции на вещи, действия и свойства». Иначе, на современной стадии истории значений в треугольнике язык/мир/человек «место» отношения «ассоциируется» уже не с языком, а с человеком в его способности к установлению множества разнообразных произвольных связей между «словами» и «вещами». Не случайно в текстах М. Хайдеггера («Время картины мира») этот непреодолимый онто-гносео-логический разрыв именуется субъективизмом: всякая ассоциация условна, произвольна, неустойчива, индивидуальна и потому ненадежна. Как память (А. Введенский).
Несмотря на то что язык изначально не «метафоричен» в своей основе, его избыточность проявляется в синонимии, которая необходима языку и у которой есть свои законы. «В синонимичности надо различать две стороны. Первая: одному и тому же понятию соответствует несколько слов. Уже это дает впечатление какой-то беспорядочности языка. Но впечатление это еще усиливается другой стороной синонимичности: слова, обозначающие одно и то же понятие, часто совсем не родственны друг другу, ничего общего по своему звуковому составу не имеют»13. Синонимичность обусловлена смысловой равнозначностью исходных элементов, то есть выделяемых Липавским трех типов (или шести видов) исконных согласных, варьируемых в зависимости от присоединения гласных (Ы или Е). Однако синонимы могут встречаться не только в разных родах, но и в разных рядах одного и того же рода, поскольку смыслообразование происходит через расщепление, сужение понятий. Липавский называет это горизонтальной синонимичностью. Но синонимичность возможна и между словами разных поколений одного и того же ряда, так как в производном слове всегда сохраняется какая-то часть смыслового содержания того слова, от которого оно произошло. «Возьмем, к примеру, ряд РЕШИ - РОЖДАТИ; и то и другое слово значит “испускать”; правда, последующее слово ограничило предыдущее, оставив ему только значение “производить, родить”; но такое взаимоограничение произошло не сразу; и остатком прежнего, более широкого смысла этих слов будут их кристаллизации: РЕШИ - РЕКА и РОЖДАТЬ - РОДНИК. И то и другое образовались по смысловой линии: “источать
- источник”. Правда, полной синонимичности тут нет, но она могла быть»14. Так возникает вертикальная синонимичность. Липавский также различает гомологичную и аналогичную синонимию. Первой соответствуют равнозначные слова, образовавшиеся по одним и тем же смысловым линиям (РОДНИК и РЕКА или РОДНИК и РУЧЕЙ); второй - равнозначные слова, произошедшие от разных смысловых линий (вариант конвергенции смысла).
«Аналоговыми» синонимами будут, в частности, ИСТИНА и ПРАВДА: «ПРАВДА происходит от ПЕРЕТИ - ПРИВИТИ, что значит - “стремить, толкать, ударять, давать направление”, откуда ПРАВИЛЬНЫЙ - в заданном, надлежащем направлении, соответствующий, и ПРАВИЛО - заданное стремление, направление, ПРАВОТА и ПРАВДА - соответствие нужному, верному направлению, ИСТИНА же происходит от ИСТЫЙ, ИСТО, что значило “внутренний”, откуда, например, др.-русские слова ИСТО - почки, тестикулы и ИСТОБА, ИСТБА, давшее начало нашему ИЗБА -внутренность, укрытое место, жилье (“войди в избу” говорят стоящему на крыльце или в сенях). Обычное толкование в языкознании, что ИСТБА, ИЗБА происходит от ИСТОПИТЬ, конечно, неверно. Кроме того, ИСТИНА употреблялось еще в смысле “капитал” в противоположность процентам, т.е. основная, внутренняя часть капитала, его, так сказать, сердцевина. ИСТИНА значит “внутренность, настоящая, подлинная сущность”»15. Но почему одним понятиям, или смыслам, соответствует множество синонимичных слов, а другим - лишь немногие слова, одно слово или их просто нет (ни
13 Липавский Л.С. Теория слов // Указ. соч. С. 279.
14 Там же. С. 280.
15 Там же. С. 280-281.
Конструирование языковой реальности.
31
одного)? Отвечая на этот вопрос, Липавский вводит понятия точек скопления (или «наибольшей рождаемости») и угасания слов. «Если смысл уподобить небу, а слова звездам на нем, то можно сказать, что распределение звезд на небе резко неравномерно: имеются такие места, где их особенно много, точки скопления»16. Причина неравномерности - в некотором несоответствии языка, заданном в его первых двух сущностных проекциях (на жидкость и на мускульное усилие), «действительному» миру вещей, действий и свойств. Треугольник исходных значений - тянуть(ся), стремить(ся), хва-тать(ся) - имеет бесконечную площадь приложения и позволяет назвать в мире всё. - «Но это совсем не значит, что все, что есть в мире, одинаково легко и удобно назвать, исходя из этого треугольника значений»17. То есть «неточное наложение» языка на мир - следствие обратной проекции, возникающей при взгляде на язык с «точки зрения» всего того, что есть в мире. Поэтому вероятность слова (точки скопления) определяется, или распределяется, между двумя «насколько»: во-первых, насколько данное - то или иное предполагаемое - значение «вписывается» в исходный треугольник значений и, во-вторых, какова степень «узости выбора для этого значения подходящих ему фактов в нашем мире» (то есть насколько оно способно соответствовать какому-либо факту в мире). Как отмечает У. Эко, «.естественный язык стремится выразить все, то есть перелить в слова весь наш опыт, физический и умственный, отобразить ощущения, представления, абстракции, вплоть до вопроса, почему мы имеем Бытие, а не Пустоту. Правда, вербальному языку недоступна полнота выражения (попробуйте описать в словах разницу между запахом вербены и запахом розмарина)... И тем не менее из всех семиотических систем именно он обладает самым широким радиусом выразительности: именно поэтому почти все модели совершенного языка основывались на языке вербальном»18.
Но точки скопления слов оказываются и точками их «наивысшего вымирания», «наивысшей смертности», поскольку принципиальной избыточности языка противостоит экономичность его употребления. «Между словами идет как бы непрерывная конкуренция за человеческое внимание; там, где синонимов больше всего, в точках скопления, там и конкуренция всего жестче, всего больше смертность»19. В этом соперничестве выигрывают слова с наиболее специализированным - суженным - значением. Старые поколения малоспециализированных (древних) слов со временем уступают свое место новым поколениям: новые слова образуются из старых путем расщепления/сужения их общей площади (значений). С вымиранием слов родственные связи внутри языка ослабевают; образуются разрывы в рядах, из-за чего их смысловые линии размываются, стираются. Исходные слова были наиболее близки к точкам скопления слов и, в силу этого, наиболее широки по своему значению, что и послужило причиной их постепенного вымирания. Если они и сохранились (сохраняются) в языке, то лишь в чрезвычайно суженном (ущемленном) - в сравнении с первоначальным - значении. Наименьшая вероятность слов также соотносится Липавским с исходным треугольником значений, который означает в конечном счете энергию. «Энергетически насыщенные» слова образуются в языке легко, гораздо труднее - слова, означающие малую степень энергии или ее отсутствие. К таким отрицательным словам, как их определяет Липавский, трудно подобрать антонимы (чтобы образовать антонимические пары к ним, язык вынужден прибегать к различным обходным путям, «хитрить»). Например, нет в точности противоположного слова к слову «рослый» (приходится обращаться к «низкий», «низкорослый»), «великан» («карлик», «лилипут», «пигмей» суть заимствования), «меткий», «ловкий» (антонимы к ним могут быть образованы лишь посредством отрицательной частицы «не») и т.д.
В заключении третьей части трактата Липавский поднимает вопрос о пределах изменения языка: возможен ли здесь предел как таковой или язык способен изменяться бесконечно? Согласно концептуальной/смысловой направленности «Теории слов» внутриязыковые изменения могут происходить при соблюдении следующих условий. «Первое: принцип избыточности слов реализуется тем, что существует одновременно множество диалектов одного и того же языка. Второе: в противоположность этому происходит время от времени соприкосновение и смешение диалектов, благодаря чему совершается по принципу экономичности отбор слов. Третье: совершается переход от одной стадии понимания мира к другой, благодаря чему меняется и язык. Четвертое: языковые законы еще ощущаются, так что слова звучат не как условные термины, а как органические образования; язык
16 Там же. С. 281.
17 Там же. С. 282.
18 Эко У. Указ. соч. С. 33.
19 Липавский Л.С. Теория слов // Указ. соч. С. 283.
А.А. Шадрин
ФИЛОСОФИЯ. СОЦИОЛОГИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА
воспринимается до некоторой степени как искусство; каждый чувствует себя участником его, имеет право продолжать развивать язык. Пятое: не существует зафиксированной общеобязательной нормы, преследующей всякое отклонение языка от нее»20. Сегодня все вышеперечисленные условия уже не соблюдаются, не имеют места. На современной - предметной - стадии существования языка, в которую он всецело вошел, слова воспринимаются как названия отдельных понятий, вещей, действий, свойств и отношений. Поэтому язык «в наше время окаменевает, или уже окаменел». Его внутренние законы (говорящими на языке) уже не ощущаются, и дальнейшее развитие языка в имманентной им перспективе невозможно. «Это не значит, конечно, что он вообще перестанет меняться. Окатывание речью отдельных слов будет продолжаться. Но оно созидательного значения не имеет»21. Внутренне присущие языку законы чрезвычайно просты: симметричная таблица исходных элементов, вращение и кристаллизация, сохранение весового соотношения, треугольник исходного смысла, расщепление значения при вращении, вероятность слова22. Однако эти имманентные языку онтолингвистические -сконструированные на дискурсивном уровне - законы, при их кажущейся простоте, позволяют заново переосмыслить не только основные каноны лингвистики, но и узловые - сущностные - взаимоотношения между языком, человеком и миром.
Концепт «Теории слов» как бы заново прочерчивает границу между лингвистической традицией (Липавский обращается к трудам И.И. Срезневского) и онтологическим подходом к языку в перспективе его целостного существования и/или постадийного развития23. В «Теории слов» язык выступает в качестве некоего фундаментального отношения, устанавливающего связь между миром и человеком в их историческом со-присутствии и взаимной сопричастности друг другу. Это отношение всегда уже имеет место и событийно раскрывается в смене возможных перспектив собственной актуализации. Иначе, если «Теория слов» и может быть определена как «виталистическая» (в примечаниях к тексту трактата В.Н. Сажин дает ей такое определение), то лишь в том строгом смысле, что она прочитывает жизнь языка в смене/череде его собственных онтолингвистических смыслообразующих состояний. Эта онтолингвистическая модель, конструируемая Л.С. Липавским, чрезвычайно интересна и, безусловно, нуждается в дальнейшей - гораздо более тщательной - экспликации.
Поступила в редакцию 24.11.12
A.A. Shadrin
Language of reality framing in L.S. Lipavsky onto-linguistics
The conceptual issues «Theories of the words» by L.S. Lipavsky in prospect of their onto-gnoseo-logical mutual relation with traditional linguistical models and concepts are analysed in the article. The principle of language selffoundation predetermining possibilities of reality onto-linguistic framing in the conceptual triangle of language-world-human is stated.
Keywords: identity, homonymy, synonymy, idioms, associativity, language tracks, metaphor, co-implementation, coaccessory, substrate processes, the point, activity, action, attitude, discursiveness.
Шадрин Алексей Анатольевич, кандидат философских наук, доцент.
ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» 426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 6) E-mail: [email protected]
Shadrin A.A.,
candidate of philosophy, associate professor Udmurt State University
462034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/6 E-mail: [email protected]
20 Там же. С. 286.
21 Там же.
22 Там же. С. 286-287.
23 См.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка: в 3 т. М., 1893-1909. ЦКЬ: http://www.biblioclub.ru/ Ьоок/39768/
