CC BY
27
УДК 316.34 А.Н. Камашева
КОНСТРУИРОВАНИЕ ПОРЯДКОВ СОЦИАЛЬНОГО НА ПРЕДЕЛЕ
Рассматриваются особенности конструирования социального пространства на пределе смысла. Особое внимание уделяется феномену «массовости», который манифестирует объективацию социальной субъективности и непредъявляемость дискурсивного порядка.
Ключевые слова: социальное, масса, социальная субъективность, дискурс.
Социальное не существует в предзаданности, но продуцируется в представлениях. Представления формируют социальное как объект философско-социологического дискурса, инспирируя производство текста знания. Социальное носит конструктивистский характер. Конструкт «социальное» моделируется исследователем с позиций его точки зрения, или в структурах его логики. «Точка зрения» конституируется как точка самопредъявления социальной субъективности, или точка самоименова-ния. Имя субъекта детерминирует его позицию, или топос в языковом пространстве, из которого субъекту открывается взгляд на вещи. Под взглядом субъекта из точки зрения продуцируется текст как самопредставление социального субъекта в место-имении.
Субъект застает себя в процессе самоизменения и прокладывает дискурсивный маршрут самораскрытия посредством маркирования лингвистического поля. Осуществляется перебирание имен. В акте самоманифестации субъекта продуцируется дискурс в структурах поименованного смысла. Поскольку рефлексия и самоопределение субъекта носят дискурсивный характер и инициируются в момент производства текста, постольку точку продуцирования дискурса социального можно представить как преломляющую точку саморефлексии языка. В точке саморефлексии языка самопредъявле-ние социальной субъективности и производство социальной дискурсии совпадают.
Интеллигибельность социального дискурса определяется связностью рассуждений. Связность генерируется в рефлексивном потоке разворачивания структур социальной субъективности. Связность рассуждений оформляется в целостность текста, который характеризуется логикой и предъявляется в структурах порядка. Можно сказать, что интеллигибельность знания детерминируется актом осмысления, то есть актом логического связывания, который реализуется как структурирование пространства языка, или упорядочивание социального дискурса.
Дискурс выступает как пространство, где представления о социальном оформляются в целостный текст. При этом если дискурс понимается как практика, которая реализует связь слов и вещей и как таковая является пространством предъявления, то текст является результатом оформления дискурсивного потока в законченную форму, в которой разворачиваются структуры социальной субъективности. Другими словами, субъективное упорядочивание или осмысление всего дискурсивного пространства культуры продуцирует связный и цельный нарратив, или текст. Оформление текста сопряжено с разворачиванием смысловых структур, или порядков. Суждение об интеллигибельности рассуждений также основывается на графическом выделении текста знания из дискурсивного потока как рассуждения с началом и концом, то есть логичного рассуждения. Текст можно понимать как полотно, как ограниченное пространство, обладающее узором, или порядком.
В различные исторические периоды социальное самопредъявляется по-разному. На этом различии фундируется возможность вариативности социальных нарративов на протяжении существования социальных наук. Порядки рациональности принимают различные языковые воплощения, которые детерминируют структурированность социального поля. В традиционной парадигме рациональность понималась как имманентная черта субъективного сознания. Социологический дискурс фундировался на установке «социальное есть». Деконструкция базисных основ мышления, предпринятая философской рефлексией в XX в., нашла отражение в дискурсе современности через прокламацию «конца социального».
«Конец социального» есть избыточность или недостаточность конструкта «социальное». Это симптом отсутствия рассуждений о социальном, в которых социальное могло бы быть предъявлено. Достигается предел рефлексии. Предел рефлексии сигнализирует о нулевой социальной субъективности, когда субъект перестает говорить в структурах смысла. Дискурсивное производство социаль-
ного оказывается заброшенным. Знание начинает существовать как данность, или очевидность, разворачиваясь в структурах инклюзии. Языковое производство становится унифицированным. Коммуникация становится избыточной. Тогда смысл оказывается как бы уже данным, отпадает необходимость прояснения. Смысл текста социального принадлежит всем и не принадлежит никому. Отсутствие необходимости речевого акта задает предельную точку дискурсии, а следовательно, предел социальной связи. Наступает время «слабых связей» (З. Бауман). В отсутствие рефлексии, производящей логическую связность пространства языка, социальное как порядок субъективного письма превращается в массу слов. Воспроизводство массы слов заменяет конструирование знания о социальном в структурах субъективного смысла, или в структурах поименованного смысла. Социальное как текст начинает безымянное существование. Оно воспроизводится непредъявляющими свое имя индивидами, которые оказываются одинаковыми по свойству непредъявленности отличий. С точки зрения смысла, «люди как бы взаимно аннулируются» [4. С. 3], и это не меняет состояние дискурса ни в сторону приращения, ни в сторону уменьшения смысла. Социальное тело распадается на массу индивидов, или молчаливое большинство (Ж. Бодрийяр). Элиминация коммуникации как инстанции социальной связи делает невозможным продуцирование социального текста в структурах смысла как цельного полотна социального. Прекращается упорядочение языка, что делает невозможным смысловое единство социального нарратива, или цельность социальной ткани.
Представление о социальном как о полотне акцентирует тот факт, что интеллигибельность социального, или предъявляемость социальных порядков, фундируется на целостном понимании социального. Целостность конституируется как предъявленная упорядоченность. Упорядочение можно сравнить с выстраиванием узора на полотне, причем само полотно реализуется как полотно в момент кристаллизации узора. Линии узора есть констелляция смысловых структур. Смысл возникает в процессе разворачивания дискурсивной нити жизни социального субъекта. Вписывание в дискурс собственного имени адекватно вплетению нити своей жизни в «узор» дискурса социального. В процессе самопредъ-явления социальной субъективности, или разворачивания жизненной истории, язык как общее пространство предъявления наполняется смыслом, проявляя на своей поверхности смысловые констелляции поименованной субъективности. Через топологическую определенность своего имени социальная субъективность упорядочивает дискурс в структурах собственного поименованного смысла.
Проявление «узора» на социальной ткани адекватно «переплетению различных мотивов, каждый из которых имеет собственное звучание, и именно этим звучанием поддерживает общую мелодию» [1. С. 99], при этом «мотивы» обозначают процесс саморазворачивания социальной субъективности, а «общая мелодия» конституирует законы дискурса, или пространство культуры. Продуцирование дискурсивной архитектоники, или «мелодии» социального пространства, соответствует само-разворачиванию социальной субъективности, или рассказыванию собственной жизненной истории, причем «способ, каким история будет соткана, определяет технику свивания самой жизни» [1. С. 300]. Бытие субъекта схватывается в его автобиографии, или самодескрипции.
Прокламация конца социального обусловлена характером автобиографических описаний субъектов. Как отмечает З. Бауман, «отличительная черта рассказываемых в наши дни историй состоит в том, что они описывают индивидуальные жизни в манере, исключающей либо подавляющей, то есть мешающей артикуляции, возможности отслеживания связей, соединяющих судьбы отдельных людей с путями и средствами функционирования общества как целого; более того, она отрицает саму необходимость обращения к этим путям и средствам, уводя их на задворки жизненных устремлений личности и представляя в качестве «чистых фактов», которые рассказчики историй не могут ни оспорить, ни подвергнуть обсуждению независимо от того, действуют ли они в одиночку, группой или коллективно» [1. С. 301]. Особенностью дискурса становится предъявление социального и субъективности в отдельности. При этом социальное объявляется чистым фактом, или трансценденцией. Социальное натурализуется. «Подобно самой природе, оно существовало задолго до любого из нас и сохранится после того, как каждый из нас покинет этот мир» [1. С. 292].
Натуралистическое толкование социального как общественного пространства согласия констатирует упорядоченность социального в соответствии с трансцендентным абсолютным законом. Он манифестирует себя и структурирует общество через модели и «матрицы, в которые заливались человеческие отношения ради придания им необходимой формы»[1. С. 240]. Сама форма, или порядок социального, оказывается неуловимой, как «единение, которое не нужно «искать», а которое «дано», и дано задолго до того, как предприняты какие-либо усилия, чтобы вызвать его»[1. С. 196]. Социальное объ-
является общественным пространством, которое всегда уже как бы есть.
В такой ситуации социальная субъективность становится избыточной. Само природное общество представляет собой «фабрику смысла», которая транспонирует закон природы на пространство культуры. Смысл объявляется вневременным и объективируется. Рациональное опосредование действительности через упорядочивание в субъективных структурах смысла «здесь и сейчас» приостанавливается. На пределе смысла традиционные координаты для самонахождения лишаются значения. «Время-расстояние», отделяющее конец от начала, сжимается или вообще исчезает, поскольку «пространство может быть пересечено буквально за «нулевое время»; различие между «далеко» и «здесь» аннулировано» [2. С. 128].
Передвижению тел в пространстве повседневности соответствует легкая миграция знаков в пространстве дискурса. При традиционной парадигме «завоевать пространство было высшей целью -захватить такое его количество, какое можно было удержать, и удерживать его, размечая на всем протяжении ясными символами обладания и надписями» [1. С. 124], где надписи на теле социального манифестируют со-бытие бытия в точке самопредъявления субъективности. Легкость перемещения сигнализирует о «конце определения человека как социального существа, ограниченного его местом в обществе, обусловливающим его поведение или действия». Дискурсивная нить жизни сворачивается в точку непредъявляемости трансцендентного порядка социального. Социальная субъективность объективируется, самопредъявляясь через воспроизводство трансцендентного социального закона. Он как бы подписывает свою историю чужим именем, которое принадлежит всем. Объективированный, или нулевой, субъект всегда рассказывает чужую историю. Все «личные рассказы являются повторениями публичных дискуссий, устроенных общественными СМИ для представления субъективных истин» [1. С. 95]. Субъективность воспроизводится в массовом порядке. Массовый порядок конституирует дискурс массы. Дискурс массы, или дискурс масс-медиа, «представляет рассказы об эмоциональных состояниях и ставит на них печать общественной приемлемости, а уже из этих рассказов ткутся «сугубо личные идентичности» [1. С. 95].
Трансценденция социального лишает субъекта права определять социальное. Субъект застает себя в экзистенциальном кризисе - субъект наделяется индивидуальностью, которая как бы всегда уже есть. Субъект по установлению - это индивид. Если слово «субъект» этимологически восходит к чему-то отличному от него как «подлежащее возле чего-то», то слово «индивид» означает «неделим как монада». Он представляет замкнутый атом, не соотносимый ни с чем и потому принципиально непознаваемый. Понятия «индивид», «конец социального» и «натурализация социального» принадлежат одному ходу рассуждений. Они манифестируют предельную точку структурации дискурса, предел смысла.
Быть индивидом «по установлению» - значит «обладать индивидуальностью, которая может существовать лишь в виде незавершенного проекта» [1. С. 111], поскольку нет необходимости определять субъективность, которая уже констатирована как таковая. Отпадает необходимость в самоопределении и самоименовании. «Индивид» становится общим именем объективированной, или опред-меченной, субъективности. Поскольку имя есть уникальная метка, постольку общее имя адекватно отсутствию имени. Можно сказать, что дискурс продуцируется не из место-имения, а из «вместо-имения». Топос «вместо-имения» неопределен, это любое слово языка. Имя-слово объективированной субъективности становится объектом, который не отличается от других слов. Индивиды тиражируются как неразличенная масса копий. Имя субъективности становится вещью среди других вещей. Упорядочение знаков социальной дискурсивности через точку зрения становится невозможным.
Происходит децентрация дискурса. «Элементы структуры передвигаются, инспирируя изменения в самой структуре. Она становится текучей, неуловимой, летучей» [2. С. 57]. Дискурс социального становится дискурсом неопределенности. Дискурс социального дезинтегрируется и обозначается как «растекающаяся, подвижная, разделенная, разобщенная и дерегулированная» современность [2. С. 161]. Маршруты самоопределения смысла соответствуют характеристикам «лабиринтной жизни», таким как «дезориентация, готовность жить вне времени и пространства, с головокружением, без малейшего представления о направлении или продолжительности их путешествия» [2. С. 165].
Пространство социального как пространство неопределенного и непроницаемого «глобального беспорядка» структурируется посредством «не-мест». Не-место является пустым или чистым от значения пространством, «лишенным символических выражений идентичности, отношений и истории: примеры включают аэропорты, автострады, анонимные гостиничные номера, общественный транс-
порт. Это место пересечения незнакомцев» [2. С. 113]. Не-место одновременно является «местом всеобщей коммуникации, местом, где люди лишаются своего гражданства, подданства, своей территории» [4. С. 3]. Эти места существуют как пространство общего смысла. Это пространство циркуляции пустого, или чистого от значений дискурса незнакомцев-индивидов. Дискурсия общих пустых пространств генерируется безымянными индивидами. Безымянные индивиды, или индивиды, обладающие одним именем, воспроизводят дискурс из точки «вместо-имения». Поскольку эта точка располагается везде, постольку все слова становятся равнозначными, и безымянные индивиды адекватны тиражированным индивидам.
Тем не менее, «чувство общей идентичности... это фальшивое переживание» [2. С. 109], и «толпы, заполняющие интерьеры «храмов потребления», являются скоплением, а не собранием; наборами, а не группами; совокупностями, а не единым целым» [2. С. 107]. Они представляют собой массу, или непроницаемую туманность «1+1+1+1» (Ж. Бодрийяр). Масса олицетворяет такое состояние социальной субъективности, когда «все положительные устремления, все влечения, в том числе и влечение к социальности, инвертируются и превращаются в отрицательные влечения, в безразличие» [4. С. 4]. Это предельное состояние социальной субъективности, и пограничное состояние дискурсии, которое достигается, когда «нас лишают Другого в пользу Того же самого; иными словами, нас лишают всякой инаковости, всякой необычности и обрекают на воспроизводство Того же самого в бесконечном процессе отождествления, в универсальной культуре тождественности» [4. С. 6].
Унифицированные индивиды воспроизводят в массовом порядке дискурс общих мест, или не-мест с точки зрения смысла. Социальное, определяемое через не-места, само становится не-местом. Социальное объявляется несуществующим. Невозможно предъявить социальные порядки, они становятся текучими, неуловимыми. Социальная субъективность, достигнув предельной точки индивида-массы, не производит никаких знаков отличия, по которым ее можно было бы идентифицировать. В крайней точке массификации социального дискурс воспроизводится средствами масс-медиа, идеологическими манипуляцими или как жесткая регламентация действительности при тоталитарном режиме. Тогда индивид-масса утрачивает способность к говорению - языковое продуцирование реализуется односторонне со стороны властных структур. Субъективность становится непознаваемой. «Когда ее пытаются превратить в субъект, обнаруживают, что она не в состоянии быть носителем автономного сознания. Когда же, наоборот, ее стремятся сделать объектом, то есть рассматривают в качестве подлежащего обработке материала, и ставят целью проанализировать объективные законы, которым она якобы подчиняется, становится ясно, что ни обработке, ни пониманию в терминах элементов, отношений, структур и совокупностей она не поддается» [3. С. 37].
Предъявление социального как целого реализуется в точке саморазворачивания социальной субъективности. Утрата субъекта радикализует дискурс до тотального обессмысливания. Социальный дискурс воспроизводится в массовом объеме как данность, которая существует сама по себе. Объективация социального открывает область транцендентного, которое неподвластно мышлению. Достигается предел рефлексии. В предельной точке дискурсивного производства продуцирование социального текста оказывается невозможным. Элиминирование инстанции социальной связи задает социальный дискурс как массу слов, которые невозможно оформить в целостность текста. Порядки социального становятся непредъявляемыми. Прокламируется наступление эпохи «текучих связей». Пограничное состояние социального дискурса предъявляет субъективность в нулевой степени существования. Вопрос текучей современности заключается «не столько в том, что следует делать, а в том, кто может сделать это, даже если бы мы и знали, что»[1. С. 231]. Социальная субъективность самопредъявляется как индивид-масса. Физикализация субъективности и натурализация социального сигнализируют предел философского дискурса, или недостаточность философской терминологии для обозначения социальных явлений. Очевидно, что самопредъявление социальной субъективности, манифестация субъективной уникальности являются конституирующим фактором в дискурсивном производстве. В ходе рассуждений исследователь определяет собственное место-имение через выявление взаимосвязи этого местоимения со всем языковым пространством. Языковое поле структурируется. Дискурс наполняется смыслом, появляется возможность предъявить порядки текста социального. Эв-ристичность рассуждений, таким образом, фундируется на самопредъявлении субъективности исследователя. Отсутствие исследователя подводит дискурс к пределу невысказываемости.
2010. Вып. 2 ФИЛОСОФИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бауман 3. Индивидуализированное общество М.: Логос, 2002.
2. Бауман 3. Текучая современность. СПб.: Питер, 2008.
3. Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург. 2000.
4. Бодрийар Ж. Город и ненависть. URL: http://www.gumer.info
Поступила в редакцию 21.09.10
A.N. Kamasheva
Social space construction strained to the limit of meaning
The article covers the features of the construction of the social space when the limit of human involvement in the meaning production is reached. The special attention is given to the phenomenon of the «large-scale participation» which demonstrates the objectification of the social subjectivity and the non-producibility of the discursive order.
Keywords: the social, mass, social subjectivity, discourse.
Камашева Алёна Николаевна, аспирантка ГОУВПО «Удмуртский государственный университет»
426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 6)
Kamasheva A.N., postgraduate student Udmurt State University
462034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya str., 1/6
