CC BY
49
а\ - тш шсоатти
И.Н.Тарасов
КОНСТРУИРОВАНИЕ НОВОЙ «ВОСТОЧНОЙ ПОЛИТИКИ»
_ w
ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА1
1 Статья подготовлена при поддержке Совета по грантам Президента РФ (грант № МК-1381.2007.6).
Со времени падения коммунистических режимов заметно изменилась не только политическая карта Европы, но и характер межгосударственных отношений в регионе. На место прежнего противостояния пришло сотрудничество Востока и Запада в самых разных областях. Безусловно, такое замещение можно только приветствовать. Вместе с тем оно сопряжено с появлением неизвестных ранее угроз, актуализацией прежних и возникновением новых противоречий. Эффективное решение проблем современной международной политики невозможно без объединения усилий европейских государств, поэтому интеграционные процессы на континенте активно развиваются, причем более быстрыми темпами, чем в годы «холодной войны». Самым успешным интеграционным образованием в Европе на сегодняшний день является Европейский Союз. Круг стран, тяготеющих к Евросоюзу, вполне устойчив и имеет тенденцию к расширению. Однако интеграционные процессы в Европе не ограничиваются рамками ЕС. Некоторые европейские страны (Норвегия, Швейцария, Исландия) не стремятся к членству в Союзе, отдавая предпочтение механизмам международных организаций, таких как ОБСЕ, Совет Европы и др. Наконец, в Европе действует еще одно интеграционное образование — Содружество Независимых Государств.
Принципы, на которых строятся ЕС и СНГ, во многом различаются. Если в Евросоюзе нет доминирующей страны, вокруг которой формируются интеграционные связи, то в СНГ данную роль выполняет Россия. В последние годы на отношения между этими двумя интеграционными образованиями немалый отпечаток накладывает то обстоятельство, что правительства ряда стран, входящих в СНГ (Украины, Молдовы, Грузии), не скрывают своего стремления к интеграции в Евросоюз. И поскольку одновременное членство в ЕС и СНГ сейчас едва ли возможно в силу несовместимости требований, предъявляемых к своим членам этими объединениями, между ними развертывается своеобразное соперничество за бывшие советские республики.
Европейские страны СНГ, включая Россию, — важные партнеры ЕС и в экономическом, и в политическом плане, однако отношения с ними строятся не одинаково. Более того, среди самих членов ЕС существуют серьезные разногласия по вопросу об основных направлениях и характере его политики применительно к восточным соседям. Общая
для Евросоюза «восточная политика» пока находится в стадии становления.
В данной статье мы попытаемся проанализировать процесс конструирования «восточной политики» ЕС с точки зрения интеграционных перспектив стран СНГ. Несмотря на то что контуры этой политики еще не приобрели ясных очертаний, их анализ способен, на наш взгляд, вывести на более масштабную проблему организации партнерства двух интеграционных структур (ЕС и СНГ), имеющих различную международно-политическую, социальную и культурно-историческую основу.
* * *
В настоящее время ЕС объединяет более половины всех европейских государств с общим населением свыше 456 млн. человек и обладает второй по уровню развития экономикой в мире. Такие внушительные социально-экономические показатели, казалось бы, не только оправдывают претензии этого интеграционного образования на одну из ведущих ролей в мировой политики, но и могут рассматриваться как заявка на глобальное лидерство. Вместе с тем внутреннее состояние Евросоюза существенно ограничивает его внешнеполитические возможности.
Во внешней политике ЕС сосуществуют два горизонта — национальный и наднациональный. Главными целями осуществляемой им на наднациональном уровне Общей внешней политики и политики безопасности (ОВПБ), правовые основы которой были заложены Маастрихтским (1992 г.) и Амстердамским (1997 г.; вступил в силу в 1999 г.) договорами, являются защита общих ценностей и интересов, обеспечение независимости, целостности и безопасности Союза. Изначально такая политика предполагала межправительственный механизм реализации, но затем было принято решение о ее институционализации и учрежден пост Высокого представителя ЕС по ОВПБ. Ключевые принципы ОВПБ определяет Европейский Совет, куда входят главы государств и правительств стран — членов ЕС. В 2000 г., после того как в соответствии с условиями Ниццского договора ОВПБ была дополнена наднациональной военной и оборонной политикой (Европейская политика безопасности и обороны — ЕПБО), для их реализации была сформирована система постоянных политических и военных органов: комитет по вопросам политики и безопасности (осуществляет мониторинг внешнеполитической ситуации), военный комитет (вырабатывает рекомендации по военным вопросам), военный штаб (организует стратегическое планирование и оперативное управление военными операциями), а также научно-исследовательский институт по проблемам безопасности.
При рассмотрении наднациональной внешней политики Евросоюза сразу же бросается в глаза контраст между широтой намечаемых целей и реальными результатами в конкретных сферах. Еврокомиссия создает множество документов, определяющих стратегические направления
2 См. Haas 1958, 1964, 1976, 1990.
3 Но£/тап 1995: 5-12.
развития отношений с различными странами, но зафиксированные в них установки не всегда воплощаются в жизнь. Такое положение вещей отчасти обусловлено самой передачей управления ОВПБ в руки Европейского Совета, а не Еврокомиссии, что резко повышает влияние на нее национальных правительств, которые под прикрытием ЕС продолжают преследовать частные интересы своих стран. Как убедительно показал Э.Б.Хаас, увеличение числа акторов международно-политических процессов чрезвычайно затрудняет формулирование и достижение общих целей2. Разумеется, это не означает, что согласие между ними в принципе исключено — поскольку ни один актор не может игнорировать общие цели в силу их значимости для него самого, такое согласие возможно и даже необходимо. Тем не менее, в полном соответствии с выводами С.Хоффмана о ведущей роли в международных делах государственных интересов3, в ЕС пока доминируют сторонники межправительственного подхода, считающие приоритетной задачей общей внешней политики Союза сохранение его внутреннего единства.
Весьма негативно сказывается на внешнеполитической сплоченности Евросоюза и заметное расхождение позиций его старых и новых членов, оказывающее влияние на многие аспекты международной политики ЕС. Хотя противопоставление «новой» и «старой» Европы по критерию «американизма» во многом носит конъюнктурный характер, ориентация многих посткоммунистических стран на США есть очевидный факт. Трактуя идею евро-атлантизма в духе «холодной войны», значительная часть политических элит этих стран полагает, что национальную безопасность и международный престиж может обеспечить лишь присоединение к американской «коалиции воли».
Но расхождения по внешнеполитическим вопросам наблюдаются и среди старых членов ЕС. Их усилению в немалой степени способствовало расширение Евросоюза на восток, в результате которого в его центре оказалась объединенная Германия. Новое геополитическое положение этой страны возродило прежние опасения относительно роли Берлина в международной политике, поставив под угрозу ось Франция—Германия — исторический «локомотив» европейской интеграции. Возникли сомнения в сбалансированности интересов и сил на континенте. В этих условиях едва ли приходится удивляться тому, что Франция, Испания, и Италия, обеспокоенные перспективой превратиться в периферию расширившейся Европы, стремятся развернуть внешнюю политику ЕС в сторону своих традиционных партнеров — стран Латинской Америки и Средиземноморья.
Вместе с тем ОВПБ отнюдь не настолько слаба и «беззуба», как кажется на первый взгляд. Наднациональная внешняя политика не может и совершенно не обязана структурно соответствовать национальной. Уникальность интеграционного пространства в Европе заключается в том, что ЕС способен проводить не только многовекторную, но и инструментально разноплановую внешнюю политику.
4 Арбатова 2006: 3.
5 Jacobsen, Маско'№як1 2007: 36.
Бауэр 2007: 32-37.
Действенным механизмом утверждения лидирующей роли ЕС на европейской арене может стать Европейская политика соседства (ЕПС), по существу представляющая собой программу долгосрочного сотрудничества, нацеленного на создание стабильного международно-политического окружения в условиях замедления темпов территориального расширения Евросоюза. Поскольку ЕПС призвана решать ограниченные задачи, связанные со смягчением социально-экономических противоречий и стимулированием контактов между членами ЕС и их соседями, ее осуществлением руководит Еврокомиссия, а не структуры ОВПБ/ЕПБО. Эта политика охватывает два географических ареала: средиземноморский и восточноевропейский. Государства средиземноморского ареала не могут претендовать на присоединение к ЕС, поэтому политика в отношении них имеет общую доминанту при всей диф-ференцированности странового подхода. Последовательными сторонниками развития политики соседства со странами Магриба, прежде всего с Марокко, Алжиром и Тунисом, а в перспективе также с Ливией, Египтом, Ливаном, Иорданией, Сирией, Израилем и Палестиной выступают Франция, Испания, Италия и Португалия. Скептически относится к ориентации на юг Польша, отдающая предпочтение восточному направлению. С точки зрения Варшавы, вступление в ЕС Турции может поставить вопрос и о членстве Израиля и Палестины, подталкивая ЕС к расширению по образцу Римской империи4.
Восточноевропейское направление политики соседства начало складываться в 2004—2005 гг. Первыми ее адресатами стали Украина и Молдова, затем она была распространена на Армению, Грузию и Азербайджан (с учетом возможного членства Турции, эти страны трактуются как потенциальные соседи ЕС). Следует отметить, что шансы на получение статуса страны — кандидата на вступление в ЕС сегодня даже теоретически имеются только у Украины. Государства Южного Кавказа и Молдова могут обрести его лишь после урегулирования «замороженных» конфликтов. Беларусь хотя и рассматривается в качестве обязательного адресата ЕПС, фактически выведена за ее рамки вследствие неприемлемости для ЕС режима Лукашенко. Россия не включена в программу ЕПС, поскольку отношения с ней развиваются в формате стратегического партнерства. В настоящее время формула стратегического партнерства воспринимается как более продвинутая по сравнению с ЕПС. Вместе с тем партнерство осуществляется в первую очередь на межправительственном уровне и предоставляет весьма ограниченные возможности влияния на наднациональные процессы5. Наконец, центральноазиатские государства остаются для ЕС «удаленными» партнерами, причем, несмотря на общее неприятие сложившихся там диктаторских режимов, единый подход к этим странам так и не выработан, что, в частности, связано с глубокими различиями между данными государствами, а также их экономическим и политическим соперниче-ством6.
* * *
Как видно из вышесказанного, в настоящее время Европейский Союз делает ставку на развитие отношений с отдельными постсоветскими государствами, а не с СНГ как интеграционной структурой. Конструируемая ныне «восточная политика» ЕС формально включает в себя несколько компонентов. В рамках ЕПС:
— тесное сотрудничество с Украиной;
— соседские отношения с Молдовой и странами Южного Кавказа;
— блокированные/затрудненные отношения с Беларусью. Вне рамок ЕПС, но в пределах ОВПБ/ЕПБО:
— стратегическое партнерство с Россией;
— «удаленное» партнерство со странами Центральной Азии. Это, разумеется, не более чем самые общие контуры «восточной
политики». В реальности никакой «политики» в смысле целенаправленной, четко осмысленной общей стратегии просто не существует. Однако потребность в ней ощущается все острее, в том числе и потому, что в 2007 г. был достигнут очередной предел экстенсивного развития ЕС, который соприкоснулся с СНГ по всему периметру его европейских границ.
Наибольшую заинтересованность в конструировании наднациональной «восточной политики» Евросоюза проявляют сегодня Германия и Польша. Но хотя и берлинская, и варшавская стратегия развития отношений на «восточном» направлении предполагают селективный подход к странам-адресатам, между ними существуют серьезные различия.
Берлинская стратегия в целом была сформулирована осенью 2006 г. Ее автор — нынешний министр иностранных дел ФРГ Ф.-В.Штайнмайер. Суть этой стратегии он выразил в емком лозунге: 7 Штайнмайер «Сближение путем переплетения»7. Для Берлина приоритетами «восточной политики» являются: экономическое сотрудничество и энергодиалог; содействие развитию институтов гражданского общества; укрепление соседских отношений с адресатами ЕПС и стратегического партнерства с Россией; повышение доверия при учете реалий СНГ и интересов азиатских республик; углубление интеграции через переплетение интересов и выработку единых стандартов.
Берлин четко разделяет политику соседства, проводимую по отношению к странам — адресатам ЕПС, и стратегическое партнерство с Россией. В то же время его стратегия не предусматривает никакой глубокой дифференциации в рамках самой ЕПС. Применительно ко всем охваченным ею странам на передний план выдвигается сотрудничество в сферах энергетики, транспорта, внутренней безопасности и экологии. При этом Берлин довольно сдержанно оценивает шансы соответствующих государств (включая Украину) на вступление в ЕС,
2007: 4.
гиг - mm mcoonun.
' Там же: 7.
указывая на сложившуюся там неблагоприятную внутриполитическую ситуацию.
Ключевое место в германской «восточной политике» отведено России как актору, определяющему международные перспективы стран региона. В Берлине уверены, что «стратегия „сдерживания", индифферентного сосуществования или только избирательного сотрудничества... которые иногда предлагают в качестве рецепта взаимоотношений с уверенной в себе, иногда своенравной Россией... не отвечает европей-' Там же: 6. ским интересам»8. Фундамент нынешних отношений между Россией и ЕС заложило формирование четырех общих пространств (экономика, внутренняя и внешняя безопасность, наука и образование). Самым существенным аспектом этих отношений берлинские политики считают энергодиалог, который важен обеим сторонам (на Европу приходится около 80% экспорта российского газа). По их глубокому убеждению, европейцы «заинтересованы в том, чтобы Россия процветала и — ориентируясь на ценности, исповедуемые Европой, и опираясь на собственные традиции — осуществляла успешный переход к стабильной, основанной на принципах правового государства демократии»9. Вполне оправданным им представляется, в частности, подключение России к формированию центральноазиатского сегмента «восточной политики» ЕС. Указывая на необходимость его разработки, Германия вместе с тем полагает, что в отношении стран Центральной Азии речь может идти только о гуманитарном сотрудничестве и решении проблем безопасности, но никак не о политическом сближении.
Если Германия обеспокоена будущим Центральной Азии, то Польшу оно мало волнует. Для Варшавы приоритетами «восточной политики» являются: продвижение демократии; торгово-экономическое сотрудничество на основе селективного (даже ситуационного) подхода к конкретным государствам; исключение военной угрозы с Востока; продолжение политики побуждения к интеграции (по образцу той, что проводилась ЕС в отношении стран Центрально-Восточной Европы в начале 1990-х годов).
Большой вклад в формирование варшавской стратегии внес бывший министр иностранных дел Польши и посол в России С.Меллер. В интервью немецкой газете «Die Welt» он достаточно четко обозначил свою позицию по данному вопросу10. Главной задачей «восточной политики», по его мнению, является содействие евро-атлантической интеграции Украины. Польша, первой признавшая независимость этой республики бывшего СССР, всегда демонстрировала к ней значительный интерес. Такой интерес (нередко принимающий форму демократического мессианства) отчетливо проявился, в частности, во время «Оранжевой революции», когда польские политики, экспортируя собственный опыт организации внутриэлитного диалога, оказали заметное влияние на ход событий. Вместе с тем в польско-украинских отношениях пока преобладают благие пожелания. Конвертации их в деловые предложения мешает завышенная оценка польской стороной степени
0 Rußland hat keine Orientierung 2006.
«прозападности» украинской правящей элиты и ее попытки увязать развитие двухстороннего сотрудничества с интеграцией Украины в евро-атлантические структуры.
Активность Польши на постсоветском пространстве постепенно нарастает, чему благоприятствуют сразу несколько факторов. Во-первых, Польша — заметный игрок на европейской и мировой политической арене, важный экономический партнер России, стран СНГ и Балтии. Ее территория составляет примерно 8,2% территории ЕС, а население - 8,6%. Во-вторых, вступив в НАТО (1999 г.), страна обеспечила себе военно-стратегическую неуязвимость при сохранении политической автономии. При этом широкомасштабное участие в оккупации Ирака способствовало повышению ее международно-политического статуса. Наконец, принятие в ЕС (2004 г.) на более выгодных, чем у соседних стран, условиях заставило мировое сообщество рассматривать Польшу в качестве регионального лидера в Центрально-Восточной Европе (ЦВЕ).
Сохранение стабильных отношений с Россией чрезвычайно важно для всех политических сил, реально претендующих на власть в Польше. Однако эти отношения складываются далеко не просто, что связано как с проблемами общей истории, так и с энергетической зависимостью Польши от восточного соседа. Такая зависимость заставляет Польшу весьма болезненно реагировать не только на любые изменения ценовой политики России, но даже на ее попытки добиться погашения долгов, воспринимая их как использование «энергетического оружия». Польская сторона обеспокоена непрозрачностью целевых установок и возможными экологическими последствиями строительства Балтийского газопровода и хотела бы, чтобы данные вопросы обсуждались в более широком контексте энергодиалога между ЕС и Россией. Немалую озабоченность в Польше вызывает также финансово-экономическая экспансия России. Надеясь стимулировать приток западных инвестиций, которые могли бы уравновесить российские вложения, Варшава периодически выносит эту проблему на рассмотрение ЕС, одновременно пытаясь исправить «перекос» путем ограничения присутствия российских 11 Ро<1окк12007: 6. капиталов и в самой Польше, и — по возможности — в ЦВЕ11. Понятно, что подобные действия способны лишь осложнить отношения между двумя странами. В свою очередь, Москва негативно относится к участию Польши в оккупации Ирака и ее «прометеизму» на постсоветском пространстве.
Поражение консерваторов на досрочных парламентских выборах в Польше в 2007 г. породило в российских политических кругах надежды на принципиальное изменение характера российско-польских отношений. Думается, однако, что таким надеждам едва ли суждено сбыться. Хотя в своем выступлении перед Сеймом 23 ноября 2007 г. новый польский премьер-министр, лидер либеральной партии «Гражданская платформа» Д.Туск высказался за улучшение отношений с Москвой, обозначенные им приоритеты «восточной политики» во многом
12 http:// www.premier.gov.pl/ s.php?id= 1389&path=10325.
13 Longhurst, Zaborowski 2007: 72-73.
141ЪЫ.: 73.
совпадают с теми, что отстаивали консерваторы: «Польша имеет обоснованные амбиции выработать восточное измерение Европейского Союза. Мы исходим из положения, что расширение области безопасности, сотрудничества и демократии в этом важном регионе будет иметь определяющий, позитивный эффект для нашего будущего и всей Европы... Мы неизменно будем поощрять прозападные ориентации Украины, артикулированные демократическим правительством этой страны. Будущее Украины должно быть ключевым элементом восточного измерения и политики соседства Европейского Союза. Задачей нашей политики в отношении Беларуси будет поддержка всех политических кругов в этой стране, которые стремятся к установлению демократии»12.
Одиозные, идеологически надуманные проблемы в отношениях с Москвой, возникшие за время правления консерваторов (2005— 2007 гг.), возможно, будут сняты, но дальнейшего продвижения отношений вряд ли приходиться ожидать. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что пост министра иностранных дел в новом правительстве занял тот самый Р.Сикорский, который, будучи министром обороны в консервативном кабинете Я.Качиньского, сравнил соглашение о Североевропейском газопроводе с пактом Молотова—Риббентропа13.
Не вызывает сомнений, что Польша не откажется от своей установки на поощрение стран — адресатов ЕПС к интеграции. С ее точки зрения, само проведение политики соседства должно стимулировать Украину, Молдову и Беларусь к проведению внутренних реформ, нацеленных на вступление в ЕС. И поскольку в Варшаве, безусловно, осознают ограниченность собственных ресурсов и возможностей влияния как на союзные институты, так и на страны — адресаты ЕПС и Россию, интенсификация усилий Польши по конструированию наднациональной «восточной политики» представляется вполне вероятной14.
Большинство отмеченных выше расхождений между берлинской и варшавской стратегиями выстраивания отношений ЕС с его восточными соседями носят институциональный и инструментальный характер и могут быть сняты в рамках межправительственного диалога. Действительно серьезные разногласия существуют лишь по трем вопросам: о необходимости увязки экономического сотрудничества с демократическими процессами в соответствующей стране, о партнерском статусе России и его соотношении со статусами стран — адресатов ЕПС и об уровне внешней и внутренней безопасности Европы при реализации «восточной политики».
Несмотря на то что другие государства ЕС, и «старые», и «новые», проявляют гораздо меньший интерес к развитию «восточного» направления его внешней политики, нежели Германия и Польша, в их позициях, хотя и в сглаженном виде, прослеживаются те же расхождения.
Более или менее единой выглядит позиция старых и новых членов ЕС в отношении Беларуси. Неприятие авторитарного правления объединяет европейцев. И здесь общее мнение во многом совпадает с
точкой зрения, которую отстаивает Польша, чья политика в данном случае, безусловно, отличается ответственностью, последовательностью и взвешенностью. Не секрет, что важнейшим внешнеполитическим ресурсом режима Лукашенко является поддержка России, а оппозиционные силы опираются на Варшаву. При этом обе стороны отдают себе отчет, что развитие событий в Минске по революционному сценарию самым неблагоприятным образом отразится на всех аспектах российско-европейских отношений. Наилучшим вариантом было бы содействие внутриполитическому диалогу без попыток решающим образом повлиять на ситуацию, ущемляя суверенитет Беларуси. Демократическая Беларусь может пройти «интеграционную дистанцию» гораздо быстрее, чем Украина, поскольку для нынешней белорусской контрэлиты вопрос о внешнеполитических приоритетах однозначно решен в пользу Европы.
Минимальные расхождения наблюдаются в отношении Украины и Молдовы. Приоритетом выступает вовлечение этих стран в евро-атлантический интеграционный процесс. Но если восточноевропейские политики настроены оптимистично, то большинство западного истеблишмента оценивает интеграционные перспективы Молдовы и Украины довольно скептически. Судя по всему, в среднесрочной перспективе Украина имеет шансы на получение статуса кандидата на вступление в ЕС, внутри страны уже во многом сложился консенсус по этому поводу. Однако выдаваемые Украине интеграционные авансы могут не оправдаться, если проблема вхождения в ЕС будет увязана с вопросами вступления в НАТО. Уровень партнерства Киева и евро-атлантических структур, достигнутый сегодня, представляется на данный момент оптимальным, хотя, конечно, нынешнее положение не является эквилиб-риумом.
Ожидавшаяся интенсификация интеграционного сотрудничества с Молдовой после вступления в ЕС Румынии пока не состоялась. Более того, в первые месяцы 2007 г. расширение Евросоюза негативно отразилось на его экономических связях с Молдовой. Переходный период, связанный с освоением Румынией интеграционных норм, уже поставил молдавских партнеров в жесткую зависимость от воли Бухареста. Не следует также забывать о «замороженном» приднестровском конфликте, который заставляет европейцев (как восточных, так и западных) с осторожностью подходить к проблемам этого субрегиона. «Замороженные» конфликты сдерживают продвижение «восточной политики» (даже в пределах ЕПС) и на Южном Кавказе. Что касается Центральной Азии, то, как уже отмечалось, в настоящее время ни у одного из «конструкторов» «восточной политики» нет в отношении ее сколько-нибудь четкой позиции.
Поскольку во всех европейских странах СНГ, потенциально способных претендовать на членство в ЕС, российский фактор остается достаточно сильным (хотя в разных странах его влияние различно), вопрос о «восточной политике» ЕС неразрывно связан с выстраиванием
_Ш - ]Ш mCOOniTIL
15 Duleba 2007.
16 Термин известного нидерландского экономиста Я.Тинбергена (см. Тинберген 1980; Tinbergen 1981).
' См. Lindberg 1963.
российско-европейских отношений. Применительно к России расхождения позиций «старой» и «новой» Европы гораздо более существенны, чем в иных случаях. Более жесткая позиция «новой» Европы по отношению к России обусловлена как общим историческим прошлым, так и асимметрией политических и экономических интересов.
Но при всех расхождениях между двумя рассматриваемыми стратегиями у них имеются и точки сближения. Политика соседства и немецкая Ostpolitik принципиально не противоречат друг другу. В рамках ОВПБ одни страны (например, Германия и Нидерланды) могут углублять свое сотрудничество с Россией, а другие (в частности, Польша) — с Украиной15. Политически мотивированный прием в Евросоюз Болгарии и Румынии, не выполнивших всех предварительных условий, необходимых для членства, окончательно похоронил идею создания «буфера» из Молдовы, Украины и Беларуси. Европейская политика соседства вполне позволяет им самостоятельно определять характер и интенсивность взаимодействия с ЕС. Проблемы энергобезопасности являются предметом озабоченности не только Берлина или Варшавы, но и Евросоюза в целом. Никаких непреодолимых препятствий на пути выработки общих подходов к их решению нет, что надежно удерживает стороны в рамках конструктивного диалога. В этой ситуации сближение позиций Польши и Германии по вопросам «восточной политики» представляется вполне реальным, тем более что в экономическом плане у обеих стран один главный партнер на востоке — Россия. Немаловажную роль здесь может сыграть также наличие тесных экономических связей между Варшавой и Берлином (на ФРГ приходится около 30% польского импорта и экспорта).
Вместе с тем можно констатировать, что в «восточной политике» Европейского Союза наметилось преждевременное повышение темпов «позитивной интеграции»16, связанной с созданием новых экономических институтов, по сравнению с интеграцией «негативной», то есть устранением барьеров для экономического обмена. Особенно четко данная тенденция прослеживается в берлинской стратегии. По-видимому, ее появление обусловлено так называемым эффектом «переплескивания», когда достижение одной цели порождает необходимость действий, меняющих первоначальные условия, что вновь требует дополнительных усилий17. Желание определить дальние рубежи сотрудничества вполне понятно, однако его следствием может стать формирование неустойчивых, слабо конституированных институтов сотрудничества с фиктивной легитимностью.
* * *
Необходимость общей «восточной политики» пока не рассматривается в европейских столицах как острая. Вместе с тем понимание значимости ее выработки постепенно растет. И поскольку ключевую роль в СНГ играет Россия и такое положение дел, вероятно, сохранится в
среднесрочной перспективе, общие контуры этой политики будут зависеть в первую очередь от выстраивания отношений с Москвой.
Очевидно, что в момент, когда вопрос о присоединении к ЕС стран, ныне входящих в СНГ, непосредственно встанет на повестку дня, отношения между РФ и Евросоюзом неизбежно должны будут измениться. И здесь развитие событий может пойти по двум сценариям. Либо взаимодействие между Россией и ЕС будет постепенно свернуто до уровня, обеспечивающего относительную военную и энергетическую безопасность, либо их стратегическое партнерство перерастет в ассоциацию, что позволит заключить договоры об ассоциации со всеми европейскими странами СНГ без ликвидации самого Содружества.
Первый вариант сопряжен с конфликтами, насильственным разрушением СНГ, распространением русофобии в Европе и евроскепти-цизма в России. Особенно тяжелыми последствия его реализации окажутся в том случае, если расширение ЕС будет сопровождаться аналогичным расширением НАТО, ибо в этой ситуации раскол Европы станет проходить уже не по государственным границам, а по самим восточноевропейским странам.
Второй вариант предпочтительнее, хотя и он породит немало проблем. Во-первых, ассоциированное членство в ЕС постсоветских стран Европы без ликвидации СНГ потребует кардинального реформирования Содружества. Во-вторых, остро встанет вопрос о статусе централь-ноазиатских государств, исключенных из процесса общеевропейской интеграции. Роль связующего звена между ЕС и Азией придется взять на себя России. Хватит ли у нее экономических и политических ресурсов для выполнения такой роли, пока сказать трудно.
Прямое вхождение России в ЕС в обозримом будущем маловероятно. И дело здесь не столько в том, что РФ едва ли сможет удовлетворить тем требованиям, которые предъявляет Евросоюз к своим членам, сколько в том, что ее интеграция опасна для самой европейской идеи. Поспешное, диктуемое политическими мотивами вступление России в ЕС может повлечь за собой распад тех интеграционных структур и механизмов, которыми Малая Европа обладает сегодня. Первое испытание Востоком, связанное с расширением 2004—2007 гг., еще не до конца пройдено. В случае присоединения России, которое, видимо, завершит пространственную реализацию европейской идеи (осуществление проекта Большой Европы), не обойтись без фундаментальной перестройки Европейского Союза.
Гораздо более целесообразным, во всяком случае на сегодняшний день, было бы сотрудничество на принципах ассоциированного членства РФ и других европейских государств СНГ в Европейском Союзе. Конечно, говорить об актуальности Договора об ассоциации пока преждевременно, тем более что потенциал Соглашения о партнерстве и сотрудничестве еще далеко не исчерпан. Однако в перспективе подобный формат отношений может принести ощутимую пользу и России, и ЕС. Не требуя реформирования Евросоюза и роспуска СНГ, он
подготовит почву для реализации в будущем проекта Большой Европы, позволит ЕС интегрировать балканские государства без обострения противоречий с Москвой, а также обеспечит ресурс времени, необходимый для формирования новой внешнеполитической стратегии России в отношении азиатских стран СНГ. Судя по всему, это максимально возможный на данном этапе уровень интеграции России в общеевропейские структуры.
В среднесрочной перспективе характер российско-европейских отношений изменится незначительно. Приоритетным направлением, скорее всего, останется торгово-экономическое взаимодействие. В связи с консолидацией традиционализма в России и приходом к власти в ключевых странах Европы консервативных сил с высокой степенью уверенности можно прогнозировать снижение уровня и эффективности контактов в политической сфере. Вместе с тем возможна интенсификация сотрудничества в смежных областях, таких как координация действий правоохранительных органов, упрощение визового режима, увеличение товарооборота и обмена инвестициями.
Для стран СНГ важно определить, какой вариант «восточной политики» ЕС в наибольшей степени отвечает их интересам. На наш взгляд, оптимальным для России, как и для других членов СНГ, решением была бы не конкуренция берлинской и варшавской стратегий, а их соединение. Россия как наиболее сильный игрок на постсоветском пространстве вполне способна активно включиться в процесс формирования такой политики, особенно с учетом того, что в ближайшие полтора года председательствовать в ЕС будут Словения, Франция и Чехия — страны, не склонные полностью разделять ни одну из конструируемых ныне стратегий. Кроме того, для России важно выработать собственную стратегию отношений с европейскими странами СНГ в контексте «восточной политики» ЕС.
Нынешнее состояние «восточной политики» ЕС, характеризующееся начальным поиском оптимальной модели партнерства с восточными соседями, почти полным отсутствием релевантных экономических институтов, политического инструментария и общего видения конечных целей, парадоксальным образом благоприятствует вовлечению европейских стран СНГ в общеконтинентальные экономические и политические процессы без ущерба устоявшимся связям на постсоветском пространстве, позволяя приобрести новые выгоды от партнерства с ЕС при сохранении преимуществ, связанных с членством в Содружестве. Продвижение евроинтеграции на Восток, угрожая единству СНГ, тем самым подталкивает его к функциональным и, потенциально, институциональным переменам. Очевидно, что такое состояние является временным, и партнерам по взаимодействию в Европе неизбежно придется внести большую определенность в свои отношения. Как представляется, для выработки последовательной и прагматично-осознанной политики партнерства не только на межправительственном уровне, но и на уровне интеграционных структур необходимо вовлечение в
процесс конструирования «восточной политики» всех заинтересованных стран — и членов ЕС, и членов СНГ.
Библиография Арбатова Н. 2006. Россия и Европейский Союз: в поисках общей
стратегии. Доклад Международного общественного комитета «Россия в объединенной Европе». — Варшава.
Бауэр Б. 2007. Пять государств, одна стратегия. Европейский союз в поисках нового пути в Центральную Азию // Internationale Politik. № 2.
Тинберген Я. 1980. Пересмотр международного порядка. — М.
Штайнмайер Ф.-В. 2007. Переплетение и интеграция // Internationale Politik. № 2.
Duleba A. 2007. Nova Ostpolitik sa nekona, veci sa vsak pohli // Zahranicnapolitika. № 3.
Haas E.B. 1958. The Uniting of Europe. Political, Social and Economic Forces 1950—1957. — Stanford.
Haas E.B. 1964. Beyond the Nation-State. Functionalism and International Organization. — Stanford.
Haas E.B. 1976. Turbulent Fields and the Study of Regional Integration // International Organization. № 30.
Haas E.B. 1990. When Knowledge is Power: Three Models of Change in International Organizations. — Berkeley.
Hoffman S. 1995. The European Sisyphus: Essays on Europe. — Boulder.
Jacobsen H.-D., Machowski H. 2007. Dimensionen einer neuen Ostpolitik der EU // Aus Politik und Zeitgeschichte. № 10.
Lindberg L. 1963. The Political Dynamics of European Economics Integration. — Stanford.
Longhurst K., Zaborowski M. 2007. The New Atlanticist. Poland's Foreign and Security Policy Priorities. — Oxford.
Podolski A. 2007. Miedzy Samara a Bruksela. Polska polityka europejska i wschodnia. — Warszawa.
Rußland hat keine Orientierung. 2006. // Die Welt. 7.01.
Tinbergen J. 1981. Centralization and Decentralization in Economic Policy. — Westport.
