CC BY
57ИСТОРИЧЕСКИЙ РАКУРС
Конституция 1924 года: как и где были заложены причины крушения СССР?
часть 2*
Андрей Медушевский
на основе методов когнитивной юриспруденции автор реконструирует основные особенности советского псевдофедерализма, представленные в конституции сссР 1924 года. Он анализирует такие ключевые аспекты этой оригинальной системы, как теоретические основы интеграционного проекта, правовая структура и институциональная динамика бикамерализма, конфликтные конституционные стратегии, конструкция законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти в перспективе их создания, роли в крушении сссР, а также влияния на постсоветское конституционное развитие. Один из важных выводов статьи состоит в том, что переосмысление советского конституционного эксперимента может оказаться чрезвычайно полезным во избежание неправильных интерпретаций и ошибок на пути формирования полноценного федерализма в будущем.
^ создание и крушение ссср; советский конституционализм; федерализм; бикамерализм; разделение властей; конституционные поправки
Вопреки своей декларируемой договорной природе советский федерализм изначально не предполагал равенства субъектов федерации, соблюдения гарантий их самоопределения и исключал их полноценное участие в решении вопросов государственного устройства и конституционных преобразований.Принятая модель советского бикамерализма не содержала конституционных механизмов разрешения конфликтов на почве федерализма, делегируя это право на внеконституционный уровень. Общая организация исполнительной власти, судебной системы и надзора вполне соответствовала логике централизма, делая невозможным судебный контроль конституцион-
* Статья написана в рамках научного проекта (№ 15-01-0014), выполненного при поддержке Программы «Научный фонд НИУ ВШЭ» в 2015-2016 годах.
окончание. Начало см.: Сравнительное конституционное обозрение. 2015. № 1 (104). С. 117-129.
ности принимаемых законов, а изъятия политических дел из формальных процедур судопроизводства в пользу чрезвычайных органов закрепляли приоритет карательных учреждений в структуре управления. По умолчанию признавалось, что гарантом Конституции и высшим арбитром в решении всех спорных вопросов является неконституционный институт — Коммунистическая партия, которая реально стоит за всеми конституционными органами законодательной и исполнительной власти и всецело определяет их деятельность. Эти принципы конституционной инженерии, вытекавшие из общей социальной природы большевизма как экстремистской идеологии1, были сформулированы разработчиками, институционализированы в деятельности Конституционной комиссии и остались неизменными для всего советского номинального конституционализма. Предстоит выяснить, в какой мере они определили его крушение.
4. Слияние властей: структура органов исполнительной власти
В Конституции Союза ССР 1924 года, принципиально отвергавшей принцип разделения властей, определение структуры и функций союзных институтов власти было проведено крайне непоследовательно. Концепция слияния властей, официально декларировавшаяся советской юриспруденцией2, категорически отвергалась либеральными конституционалистами, которым было «как-то неуютно и дико в советской государственной системе с ее полным отсутствием разделения властей»3, и стала для них воплощением «ужасов сове-тизма»4. Но она вполне соответствовала европейскому послевоенному тренду, выдвигавшему идеи сильного «нового государства»5 и полного отказа от парламентаризма в массовом обществе6. Неудивительно, что в государстве диктатуры, по определению не связанной никакими правовыми нормами, какое-либо фетишизирование закона и законности без извращения основных принципов этого государства было невозможно, а основным постулатом советского правового режима стал «принцип иерархии»7.
Разграничение компетенции союзных органов (съезд, ЦИК и его Президиум, СНК) оказалось практически неразрешимой проблемой. Согласно Конституции, СНК издавал не только постановления, но и декреты, то есть имел и законодательные функции, правда, лишь в пределах, предоставленных ему ЦИК. Этим существенно ограничивалось положение нормы о том, что СНК ответствен перед ЦИК и его Президиумом и что постановления Совнаркома могут быть отменены ЦИК Союза и его Президиумом. В ходе острой дискуссии о положении СНК СССР в системе государственной власти было определено, что этот институт обладает законодательной властью: «в пределах предоставляемых ему ЦИК СССР прав он издает декреты и постановления, обязательные для непосредственного исполнения на всей территории Союза ССР», «рассматривает декреты и постановления, выносимые как отдельными наркоматами СССР, так и ЦИК и Советами Народных Комиссаров союзных республик»8. В документах Комиссии подчеркнута необходимость «уточнить разграничение функций законодательства центральных и союзных го-
сударственных органов власти»; решить «вопрос, каким образом будет исполняться законодательная и руководящая работа по тем наркоматам, которые при союзном ЦИК не организуются, а также каким аппаратом будут исполняться работы наркоматов, существующих при ЦИК СССР; выяснить, необходимо ли организовать самостоятельные аппараты или какие-либо секретариаты при наркоматах РСФСР или наоборот (хотя последний вопрос не конституционный, а требующий разрешения постановлением или Президиума ЦИК СССР, или Совнаркома Союза)»9. Эти вопросы были вынесены в специальные комиссии: по выработке Положения о ЦИК Союза и о членах ЦИК Союза; по выработке Положений о СНК, СТО и наркоматах; бюджетную; по составлению проекта руководящих органов наркоматов и намечению их персонального состава; по выработке Положений о Верховном Суде и об объединенном органе ГПУ; по выработке государственного флага и герба. Эти комиссии должны были представить проекты постановлений не позднее 10 февраля 1923 года10.
Была предложена трехуровневая иерархия всех государственных учреждений (наркоматов), получивших союзную, объединенную (совместную) и республиканскую компетенцию11. Но вопрос об их прерогативах и соотношении стал предметом острых споров. Центр стремился к максимальному сосредоточению всех нитей управления в Совнаркоме и общесоюзных наркоматах. Республики, напротив, отстаивали приоритет собственных административных центров, подчеркивая разграничение общесоюзных, объединенных и республиканских органов власти и управле-
ния12.
Белорусский проект, регламентируя деятельность союзных органов власти, выходил из положения путем ограничения их компетенции общесоюзными функциями. Более того, его разработчики считали, что постановления общесоюзных наркоматов могут «приостанавливаться» ЦИК союзных республик или их Президиумами «в случае их несоответствия Союзной Конституции, законодательству Союза, законодательству союзной республики и нарушения интересов последней с немедленным доведением о том до сведения Союзного СНК и соответствующего Наркомата Союза»; причем «в случаях чрезвычай-
ной важности и экстренности Правительствам Союзных республик принадлежит право распоряжения по всем вопросам, требующим немедленного решения, с немедленным доведением до сведения Совнаркома или ЦИК Союза». Для обеспечения интересов республик в состав коллегий общесоюзных и объединенных наркоматов вводятся их уполномоченные и представители, выдвигаемые Президиумами ЦИК и правительствами республик13. При этом «распоряжения народных комиссаров СССР могут быть приостановлены ЦИК союзных республик или Президиумами при несоответствии данного распоряжения законодательству Союза, законодательству союзной республики или нарушении интересов последней»14.
Украинский проект еще более последователен в ограничении прерогатив союзной власти: он убирал из союзного Совнаркома ряд важных наркоматов (РКИ, Труда, Продовольствия), изменив статус других, и вводил дополнительную категорию «слитных» наркоматов (военный, морской, почт и телеграфов, путей сообщения), объявляя все остальные «объединенными». Совнаркомы союзных республик, исходя из этого, должны иметь те же основные наркоматы, что и центральный Совнарком (исключая стратегически важные наркоматы по иностранным делам, по военно-морским делам, внешней торговли и даже по делам национальностей), со своим кругом компетенции.
Обсуждение структуры наркоматов вело к ее централистской интерпретации. Рассмотрение Общего положения о Народных комиссариатах СССР (проект Курского) завершилось решением: «Все органы Народных комиссариатов СССР находятся в прямом и непосредственном подчинении общесоюзным наркоматам СССР. Все приказы и распоряжения этих наркоматов обязательны для всех центральных и местных органов на всей территории союзных республик и приводятся в исполнение непосредственно». Для проведения этих решений создавался институт «уполномоченных общесоюзных наркоматов», которые, впрочем, должны были назначаться и отзываться «по согласованию с Президиумами ЦИК союзных республик»15. Были отвергнуты предложения республик наделить Президиум ЦИК СССР общими функциями «руководства, контроля и согласования» де-
ятельности союзных и республиканских законодательных и исполнительных институтов власти16. В дальнейшем тенденция к централизации власти шла по линии унификации и кодификации законодательства — принятия (на основании статьи 1 Конституции СССР) обязательных для всего Союза норм государственного строительства, которые именуются то «общими началами», то «основными началами», то «основами законодательства», охватывающими все прерогативы центра, за пределами которых союзным республикам (не без иронии) предоставлялась вся «свобода законодательного творчества»17. Исходя из этого, общесоюзные кодексы трансформировались в республиканские18, проводились изменения Конституции РСФСР19 и других республик. Конституционное решение проблемы «централистических извращений» подменялось административным — предложением о включении во все учреждения и особенно в объединенные наркоматы «националов»20.
Тенденции Конституционной комиссии к унификации, проявившиеся в ходе разработки «общих начал в отдельных отраслях управления, подлежащих компетенции Союза ССР», развивались по линии расширенной трактовки норм. Конституция СССР, отмечали юристы (Э. Понтович), обладает необычной гибкостью, «которая достигается главным образом благодаря возможности распространения союзной законодательной власти на предметы, не отнесенные в ее исключительное ведение». Возможность издания «основных начал» законодательства в различных областях государственной жизни «дает федеральным органам широкие перспективы для развития их компетенции далеко за пределы, входящие в перечень статьи 1»21. Эти тенденции вызвали многочисленные протесты украинской делегации22. Констатировалось, что еще до введения в действие союзного договора и завершения формирования высших государственных органов Союза решения союзных органов подменялись решениями органов исполнительной власти России: проекты декретов писались наркоматами для СССР не от имени ВЦИК, а от имени РСФСР23. Представителями республик был «установлен факт ущемления Конституции новыми проектами»: «Некоторые товарищи думают, — говорил один из лидеров украинской делегации Н. А. Скрыпник, — что самый лучший способ
достижения единства — это тем путем, чтобы Союз держал в своих руках решение всех вопросов. Это не лучший способ, это худший способ. Нужно отучиться мыслить по старым дорожкам, которые даны нам со времен старого единоделимого государства»24. Их оппоненты определяли данную позицию как «уклонизм», не без основания доказывая, что без жесткой централизации «Союз лопнет»25.
Вопрос о структуре исполнительной власти вышел за рамки дискуссии в Конституционной комиссии и ее секциях и был делегирован высшим партийным инстанциям. Политбюро закрепило централистскую позицию в вопросах о назначениях по объединенным наркоматам союзных республик, о рассмотрении разногласий между наркоматами Союза и Союзным Совнаркомом, об отмене Совнаркомом Союза постановлений союзных республик и распоряжений отдельных наркоматов. Республиканская оппозиция, настаивая на «неконституционности» данного решения и апеллируя к партийной ответственности, внесла предложение (от имени фракции РКП на третьей сессии ВЦИК 12 ноября 1923 года) «просить Политбюро отменить свои постановления и восстановить принятые Комиссией и секцией постановления по этим вопросам». Большинство членов фракции отвергли это предложение в силу неадекватности противопоставления законодательных прерогатив ВЦИК и СНК26, союзных и республиканских органов власти, единство которых можно оспаривать только, «если встать на ложно-формальную точку зрения»27. При общем одобрении коммунистов28 было решено оставить в силе «постановление Политбюро от 12 ноября по партийной линии о том, что назначения наркомов союзных республик по объединенным наркоматам проходят не иначе, как через Оргбюро ЦК РКП»29. Так была выстроена единая иерархия законодательных и исполнительных институтов, основанная на соединении партийной и государственной власти, ее законодательной и исполнительной ветвей, подчинении республиканских наркоматов центральным. Даже с формально-юридической точки зрения (не говоря о фактической) система власти в СССР на всем протяжении его существования действовала в режиме чрезвычайного законодательства.
5. Судебная система:
Верховный Суд и прокуратура
Вопрос о судебной власти относился к числу принципиальных вопросов, так как от него зависела интерпретация федерализма — толкование Конституции и масштабы законодательной централизации. Ключевой темой стало соотношение Верховного Суда Союза и верховных судов республик, их компетенция и взаимоотношения с прокуратурой. Проекты республик стремились максимально отстоять их судебную автономию. Белорусский проект вообще уничтожал Верховный Суд СССР, заменяя его верховными судами республик. Уголовные и гражданские дела исключительной важности и дела персональной подсудности высших должностных лиц, затрагивающие интересы нескольких республик, предлагалось передавать по постановлению Союзного ЦИК на рассмотрение «либо в Верховный суд одной из союзных республик, либо в организуемые Президиумом ЦИК Союза специальные судебные присутствия (составы)»30. Украинский проект допускал создание Верховного Суда Союза, но рассматривал его лишь как орган конституционного надзора по вопросам общесоюзного законодательства (без права отмены решений республиканских судов). В этой конструкции вся законодательная, исполнительная,судебная и распорядительная власть концентрируется в ЦИК и СНК, а судебная политика проводится при помощи Наркомата юстиции. Верховный Суд ведает кассационной практикой, но действует не самостоятельно, а «по директивам, которые ЦИК и СНК дают через народного комиссара юстиции»31. «Верховный Суд каждой республики является кассационно-ревизион-ной инстанцией для всех судебных учреждений данной республики», кроме тех, которые создаются для наиболее важных дел; «верховному суду каждой республики принадлежит право рассмотрения, отмены и изменения приговора и решения любого суда данной республики в порядке и пределах, устанавливаемых каждой республикой самостоятель-
но»32.
Проект комиссии ЦИК, напротив, рассматривал Верховный Суд СССР как высшую руководящую инстанцию для верховных судов республик. «Наказ Верховному Суду Союза ССР» (принятый Конституционной комисси-
ей 4 — 5 июня 1924 года) четко проводил этот принцип: «Верховный Суд Союза и его коллегии разрешают все вопросы и дела, относящиеся к их компетенции, на точном основании Конституции Союза, Положения о Верховном Суде Союза ССР, общесоюзных законов и законодательства союзных республик». Место Верховного Суда в системе союзных властных институтов имеет вспомогательный характер, его постановления утверждаются и пересматриваются Президиумом ЦИК. Но в области федерализма его функции очень значимы, поскольку Суд дает заключения о конституционности республиканского законодательства — соответствии постановлений ЦИК и совнаркомов союзных республик решениям Президиума ЦИК Союза по его требованию. В случае противоречия постановлений, решений и приговоров верховных судов союзных республик, вошедших в законную силу, общесоюзному законодательству или поскольку ими затрагиваются интересы других союзных республик, «пленарные заседания Верховного Суда Союза ССР, по представлению прокурора Верховного Суда Союза, рассматривают вопрос об опротестовании таковых через Президиум ЦИК Союза ССР». Та же процедура действует в отношении опротестования решения одной союзной республики по требованию другой33. Закрепление положения о деятельности Верховного Суда на основе общесоюзного законодательства, по мнению оппонентов, ставило под вопрос гарантии суверенитета республик34.
Принципиальным недостатком этой конструкции стало поглощение республиканских интересов союзным центром. Республики не устраивало общее решение вопроса о подсудности — возможности изъятия определенных дел из республиканской компетенции. «Изъять из обычного течения любое дело любого человека, — считали они, — Президиум ЦИК не может, потому что это означало бы изъятие сего дела из ведения ЦИК Союза Республик и передачу учреждениям Союза. Это неправильно». Украинский проект настаивал на том, чтобы «военные суды при едином военном судоустройстве, едином кодексе военных преступлений и воинском уставе» подчинялись верховным судам отдельных республик. Представители Украины «не хотели военные дела передавать Союзу», но эта точка зрения была отвергнута. «Государству, — доказывали
централисты, — нужно найти твердую линию, чтобы, с одной стороны, не умалять единства Союза, а с другой стороны, не умалять ваших прав». Им было заявлено, что «если вы расширяете ваши права, то умаляете права Союза», причем «вся постановка вопроса идет по линии умаления прав Верховного Суда»35.
Особенно острая полемика развернулась в отношении структуры Верховного Суда и процедуры принятия им решений. Предполагалось, что Пленум Верховного Суда будет состоять из председателя, его заместителя, четырех председателей верховных судов союзных республик, председателя ОГПУ и четырех членов Суда, назначенных ЦИК СССР, председателей коллегий Верховного Суда — Гражданской, Уголовной, Военной и Военно-транспортной36. Противоречие федерализму усматривалось республиканской оппозицией в фактическом дезавуировании судебной автономии республик в том, что «обращение в центральные органы Союза и союзных республик происходит через председателя Верховного Суда, действует вовне через председателя»37. В связи с этим республиканские представители ставили под сомнение предложенную концепцию реализации Судом надзорных функций, соотношение позиций прокурора Союза и прокуроров республик, возможность закрытых заседаний Суда без участия их представителей и требовали их допущения с совещательными голосами. Позиция централистов, напротив, заключалась в проведении заседаний Суда с участием только полноправных членов — «членов пленарных заседаний плюс прокурор Союза, а остальных (прокуроров республик) вводить по мере необходимости»38.
На доктринальном уровне все эти вопросы оказались неразрешимыми ввиду неприятия разработчиками концепции разделения властей (и даже их функций). Неопределенность теоретических представлений разработчиков (которые отвергали как модель Верховного суда США, так и европейский опыт организации судебной власти) вела к тому, что Верховный Суд с его пленумами, по свидетельству П. А. Красикова, рисковал «превратиться в чисто дискуссионный клуб или хаотичное заседание»: «Мы здесь путаемся в каком-то хаотическом учреждении, из которого, может быть, кое-что и выйдет, но пока мы не имеем опыта и практики, очень риско-
ванно вставать на этот путь»39. Решение проблемы некоторые участники усмотрели в привлечении старых юристов, ссылаясь при этом на «заветы Владимира Ильича» о привлечении «спецов». «Зачем, — спрашивали они, — заставлять коммунистов делать черную работу, когда коммунистов и так немного. Пускай эту работу делают спецы, не коммунисты». Коммунистический председатель Суда вполне способен использовать их идеи — «он просеет их через свое коммунистическое сознание и ненужное отвергнет, а спец сделает, подготовит работу». Воинствующие коммунисты, напротив, категорически отвергали всякие консультации. «Я знаю, — заявлял один из них, — что имеются знатоки, но у них нужно почерпать справки и сведения с большой осторожностью, ибо они вместо нашего советского права подложат нам что-нибудь другое. Вот почему я против того, чтобы иметь специалистов. Имейте свой аппарат, свою канцелярию, работайте при помощи членов Верховного Суда, но отбросьте конституционное бюро, группу консультантов, которые будут подготовлять вместо нашего конституционного права старую буржуазную конституционную дребедень и будут ее вносить в наш Верховный Суд». Отсюда следовал совершенно безапелляционный вывод. «Нам, — считал чекист Скрыпник, — нужны наши коммунистические специалисты. Мы вырабатываем конституционное право, новое советское право. Где вы найдете знающих конституционалистов? Мы с вами являемся конституционалистами. Я не знаю до сих пор других»40. Вопрос о согласовании разногласий по двум проектам наказа Верховному Суду СССР не был снят вплоть до вынесения его Комиссией на вторую сессию съезда Советов41.
В конечном счете в ходе обсуждения основ судоустройства СССР возобладала «классовая» централистская версия, представленная проектом РСФСР, положения которого фактически были распространены на другие союзные республики42. Была выстроена единая судебная вертикаль, включавшая в республиках народный суд, губернский (или соответствующий) и верховный суды. Во главе иерархической системы был поставлен Верховный Суд Союза ССР, действовавший на основании общесоюзного законодательства и специального Положения о нем43. Строительство единой судебной вертикали было завершено.
6. «Секретное конституционное право»: карательные органы как рычаг централизации
Если в эпоху большевистского переворота и гражданской войны идея права как «последнего прибежища буржуазии» отвергалась в принципе во имя некоего «классового правосознания» и «революционной целесообразности»44, то в период разработки Конституции СССР доминирующее значение приобрела доктрина так называемой «революционной законности»45. Она выражала общую тенденцию к расширению публично-правовых отношений за счет частноправовых и индивидуалистических отношений46, стремление укрепить «авторитет существующего порядка, разумного хотя бы относительно»47, создать новый советский правопорядок48 и «классовое правосудие», реализация которого усматривалась в «защите класса в целом», а вовсе не отдельных его представителей49. Предполагалась замена террора «системой повиновения, основанной не на непосредственной расправе, а на формировании "общей привычки повиновения, безотносительно к тому или иному содержанию приказа"»50. Суть принципа «революционной законности» усматривалась в защите государства — того, что «считают целесообразным верховные органы диктатуры пролетариата»51. Это предполагало проведение определенного «единства революционной законности», «о которой говорил т. Ленин в записке "О двойном подчинении и законности"»52.
Тенденции к унификации, иерархизации и централизации политической системы получили выражение при обсуждении Комиссией Основ судоустройства и Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, определявших единый порядок производства уголовных дел в судебных учреждениях СССР. Данный порядок определялся принятыми Основами уголовного судопроизводства, уголовно-процессуальными кодексами союзных республик, Положением о Верховном Суде СССР, а также «изданным в порядке общесоюзного законодательства специальным Положением, определяющим особенности производства дел в военно-судебных учреждениях». На территории союзных республик вводилась единая система судеб -ных учреждений: народный суд, губернский
(или соответствующий) и Верховный суды53. В ходе обсуждения этих документов выяснилось, однако, что жестко унифицированная система правосудия не предполагает правового регулирования его специфики по территориальному принципу и категориям дел. В связи с этим уже на начальной стадии формирования нового конституционного порядка предполагалось предусмотреть «отступления от этих правил, в зависимости от национальных культурных условий союзных республик по особым постановлениям ЦИК», провести «отступления в зависимости от особенностей в автономных республиках», зафиксировать, что «наиболее важные дела разрабатываются в особо организованных губернских судах, а дела исключительной важности в верховных судах, а в автономных республиках — в главных или высших судах» 54.
Центральной проблемой стал вопрос о правовом статусе чрезвычайных и карательных органов (Реввоенсовет, ОГПУ, военно-транспортные трибуналы и т. п.) в политической и судебной системе и возможности модификации этого статуса «в сторону единства судебной системы». Никто из коммунистов не смел, конечно, ставить вопрос о целесообразности ГПУ: с одной стороны, понимая, что сохранение чрезвычайных комиссий «есть продукт колонизаторства», с другой — они осознавали, что «партийные и советские съезды не заявили о своем желании расстаться с этим органом»55. Однако возможным стал спор по вопросу о том, каковы должны быть правовые основания существования карательных органов и как вынесение ими приговоров соотносится с существованием формальных конституционных судебных институтов. Одна позиция (Н. В. Крыленко) исходила из приоритета унификации судебной систе-мы56 и отстаивала требование подчинить ГПУ Наркомату юстиции в вопросах контроля над судопроизводством: «Когда, — заявлял Крыленко, — мы говорим о чрезвычайной сессии, то я говорю, что это не есть тот правильный политический путь, которым надо идти. Надо идти путем более трудным, более тяжелым, но более правильным». Другая позиция (Н. А. Скрыпник) защищала сохранение ГПУ как независимого чрезвычайного органа судопроизводства, исходя из «необходимости специальных мероприятий в отношении классовой борьбы рабоче-крестьянской республи-
ки». Внешне спор не ставил под вопрос целесообразность террора и имел ведомственный характер, но, по сути, касался принципиальной проблемы введения карательных мер в правовые рамки. Данный конфликт восходил к периоду гражданской войны, когда Нар-комюст, отстаивая приоритет общей юстиции над карательной юстицией, требовал контроля над ЧК и даже расстрела наиболее кровожадных чекистов. Скрыпник заявлял тогда Крыленко: «На этой почве мы с вами сталкивались, когда вы требовали моей головы, но моя голова у меня осталась, а вы остались с той головой, которая у вас была в 1918 году, в этом отношении. Такое противопоставление мы отвергаем и говорим, что рабоче-крестьянская республика ведет борьбу с врагами через все имеющиеся органы, и для нас ГПУ является одним из таких органов. Чрезвычайные сессии нам необходимы». «Вы пророчите, как Кассандра, что мы обанкротимся, это мы еще посмотрим, обанкротимся ли мы или нет. Препятствовать нам в проведении этого опыта вы не имеете никакого права»57. Справедливости ради стоит отметить, что, как и большинство разработчиков советской Конституции, оба апостола террора58 оказались плохими пророками и не смогли сохранить головы: Скрыпник под угрозой ареста покончил с собой в Харькове в 1933 году, а Крыленко, проиграв борьбу с прокурором СССР А. Я. Вышинским и А. Н. Винокуровым (председателем Верховного Суда СССР с 1924 по 1938 год), как враг народа окончил жизнь 29 июля 1938 года на расстрельном полигоне «Коммунарка» Московской области.
Растущее противоречие формального права и реального функционирования советских институтов, ставшее основой однопартийного режима, требовало создания особого «секретного конституционного права», то есть возможности изъятия отдельных (политических) дел из обычного формального уголовного судопроизводства в интересах чрезвычайных органов и установления особого порядка их рассмотрения. В этом отношении характерна дискуссия о сроках содержания подозреваемых под стражей. Если одни ее участники отстаивали необходимость четкой фиксации срока с учетом произвола на местах, то другие категорически отвергали такой подход, выступая «против этой лицемерной фразы» за увеличение сроков содержания и возмож-
ность их продления. Третий подход также чрезвычайно характерен: поскольку «приходится считаться с либеральными тенденциями Запада в этом отношении» (где такие сроки установлены), необходимо пойти на их юридическую фиксацию во избежание «агитации против Советской власти». Стремясь «сочетать в этом вопросе политику и дипломатию с действительной жизнью», советские юристы считали целесообразным, с одной стороны, «соблюдать кодекс», с другой — максимально развязать руки карательным учреждениям, ибо в случае подавления бунтов есть «такие дела, когда и выпускать нельзя и расстрелять нельзя, а надо держать и вести следствие». Поэтому предлагалось «дать такую формулировку, которая охватывала бы порядок производства арестов ГПУ различными органами ГПУ, чтобы мы могли сказать, что по всему Союзу производится надзор за ГПУ и чтобы не говорили, что за органами ЧК он не установлен». В результате родилась компромиссная формула: «продление срока выше установленного допускается лишь в самых исключительных случаях и не иначе, как по представлению прокуратуры, утвержденному ЦИК Союза или ЦИК союзных республик по принадлежности». Была принята та же формулировка, что и в отношении прокуратуры, которая «ничего не дает, кроме того, что унифицирует порядок в обоих случаях»59. Проблема соотношения формального и секретного права возникла и при решении вопроса о публичном объявлении судебных приговоров. Сохранение нормы о том, что «приговоры по всем делам подлежат публичной гласности», вступало в очевидный конфликт с тайным приведением приговоров в исполнение, а также тем фактом, что «пресса не имеет права ссылаться ни на один материал, фигурирующий на закрытом заседании». Выход предложил Крыленко: «Какой смысл, кроме либеральной болтовни? В газетах будет напечатано, что такой-то приговорен к расстрелу при закрытых дверях, и тогда все будут знать, а если не будет напечатано в газетах, то и знать не будут. Я предлагаю сказать "за исключением случаев, указанных в законе"»60.
Вопрос об обжаловании судебных решений, как регулярных, так и, в особенности, секретных, в этой системе терял всякий смысл. «Поскольку в нашем советском госу-
дарстве нет разделения властей, — констатировали эксперты, — судебные органы, в сущности, ничем принципиально не отличаются от административных», «между судебными и административными органами существует лишь распределение функций, в зависимости от удобства рассмотрения дел в том или ином порядке». Административная юстиция, следовательно, невозможна. «Поэтому у нас особое значение приобретает установление права жалобы на действия государственных учреждений и должностных лиц»61.
Особенностью советской судебной системы стало отступление уже в начале ее существования от установленных основ судопроизводства путем внесения законодательных оговорок (по особым постановлениям ЦИК) об особых системах подсудности, особых судебных учреждениях и процедурах выведения дел из-под подсудности. Предполагалось, что наиболее важные дела разрабатываются «в особо организованных губернских судах, а дела исключительной важности — в верховных судах, а в автономных республиках — главных или высших судах»62. С этих позиций в особую категорию наиболее тяжких выносились «контрреволюционные преступления»63. Тенденция к чрезвычайным институтам судопроизводства, наметившаяся уже в период гражданской войны и сразу после нее (в деле Савинкова), отражена в выведении политически значимых дел из сферы конституционных судебных органов в некое специальное правосудие. Она нашла выражение в публичных политических процессах над основными оппозиционными политическими партиями — эсеров, меньшевиков, а затем и внутрипартийными оппозиционерами64. Постоянное повторение в законодательстве термина об «особых» мерах судопроизводства вполне закономерно. Именно они стали действующей нормой советского уголовно-процессуального права, в то время как формальные нормы были скорее исключением из правила.
7. Конституционная инженерия: механизмы принятия решений
Содержание и окончательный дизайн Конституции СССР 1924 года определялись взаимодействием советских и партийных институтов в процессе принятия решений. Принятие Конституции осуществлялось по решению
партии и легитимировалось решением I съезда Советов, утвердившим программные документы: Декларацию и Договор об образовании Союза ССР. Однако направления ее разработки и ключевые положения, как было показано, предопределялись XII съездом партии (1923), принявшим резолюцию о создании в составе Союзного ЦИК двух палат, одна из которых должна выбираться на Союзном съезде Советов, независимо от национальностей, а другая выбираться республиками, но утверждаться тем же съездом. Работа над Конституцией сосредоточилась в Особой комиссии ЦИК, но затем ее сменила Расширенная комиссия ЦИК с участием представителей республик, где и были выдвинуты альтернативные концепции Конституции65. Расширенная комиссия ЦИК СССР (в которую вошли представители союзных ЦИК), переработав проект Особой комиссии, выдвинула свой проект66. В первой его редакции суть заключалась в создании, наряду с ЦИК, особого Верховного совета национальностей, имеющего в своем составе представителей союзных и автономных республик. Это учреждение мыслилось как особая палата, существующая параллельно с ЦИК Союза, причем состав его должен был избираться непосредственно республиками (без утверждения на Союзном съезде Советов). Комиссия согласовывала свою работу с другими институтами — отмечался факт параллелизма работ Комиссии ЦИК и Комиссии законодательных предположений СНК СССР67.
Косвенным свидетельством развернувшейся борьбы являются неоднократные изменения состава Конституционной комиссии, осуществлявшиеся вне каких-либо правовых рамок простым решением Президиума ЦИК. Первоначальная структура Комиссии ЦИК определялась в соответствии с Декларацией и Договором в составе 10 представителей от республик-учредителей (от РСФСР — 4 и от остальных по 2). Решающее изменение произошло в результате постановления Президиума ЦИК (от 27 апреля 1923 года) о создании Расширенной комиссии ЦИК для окончательной обработки текста Конституции с учетом всех представленных союзными республиками проектов и материалов. Отмечалось, «что членами комиссии могут быть не только члены Президиума союзных ЦИК, но и члены ЦИК Союза, а также особоуполномоченные
для работы в комиссии, председатели отдельных ЦИК союзных республик»68. При формировании состава Комиссии и привлечении новых кандидатур имелось в виду, что они вносятся «не только для того, чтобы обеспечить представительство республик, но чтобы обеспечить полноту комиссии как таковой»69. В окончательном виде Комиссия включала 25 человек, причем пропорциональный состав представительства был резко изменен (от РСФСР - 14, от УССР - 5, от ЗСФСР -3 и от БССР — 3 чел.). В ходе острой дискуссии большинство членов Комиссии навязали оппозиции централистскую концепцию организации экономики, компетенции союзных органов власти и известную двухпалатную систему ЦИК. Ее принятие Расширенной комиссией в качестве основополагающего принципа давало возможность принять Конституцию с резко выраженной унитарной и централистской концепцией власти. Качественный перевес представительства РСФСР над представительством других республик вместе взятых достигался включением в Российскую делегацию пяти так называемых «представителей от автономных национальных республик». В результате при внешнем демократизме (16 представителей национальных республик против 9 представителей центра) достигался результат, обратный сепаратистским стремлениям республиканских элит — определение Союза как «единого союзного государства».
Решающим фактором на всех этапах разработки Конституции стало вмешательство партийных инстанций. Во-первых, тот факт, что основы Конституции уже были приняты высшим законодательным органом — контролируемым съездом Советов, закреплены решением партийного съезда и лишь после этого октроированы республикам, облегчал задачу борьбы с оппозиционными проектами, которые были отвергнуты формальным образом как не соответствующие законодательно санкционированным основам советской федерации. Во-вторых, все спорные и нерешенные в Комиссии вопросы (соотношение Договора и Конституции, структура ЦИК и его палат, гражданство, бюджет и налогообложение, структура наркоматов, порядок изменения Конституции)70 передавались ею на решение партийных инстанций - в Комиссию ЦК или Политбюро, причем участникам кон-
ституционных дебатов не всегда было очевидно, «имеются ли соответствующие решения соответствующего политического учреждения или же это есть решения той тройки, которая заседала по вопросу о выработке окончательного текста»71. В-третьих, вся работа Комиссии проходила под жестким контролем партийных инстанций, которым принадлежало последнее слово. Оппонентам разъяснялось (как это в отношении Раков-ского было сделано Рудзутаком), что «согласно постановлению Пленума о комиссии ЦК она должна руководить работой Комиссии Президиума ЦИК СССР», а следовательно, «постановления Комиссии ЦК являются директивными для постановлений комиссии»72. В-четвертых, окончательное решение по конституционному вопросу было принято не законодательным и даже не административным институтом, а высшей партийной инстанцией, что раскрывает реальный механизм власти формирующегося тоталитарного государства. Это ставило республиканскую оппозицию в заведомо проигрышную ситуацию, особенно в ее стремлении пересмотреть решения партийного ареопага или тем более «отстоять свое право и мнение партийным путем даже и после решения Политбюро»73. На заключительной стадии разработки Конституции оппонентам не оставалось ничего иного, кроме тактики молчаливого сопротивления — блокирования «окончательного принятия всех проектов» Комиссией «ввиду систематического отсутствия представителей Украины и Белоруссии»74.
Специфика механизма разработки Конституции 1924 года (как и всех последующих) заключалась в тщательном камуфлировании процедур принятия решений партийными структурами, которые на всех этапах легитимировались параллельными решениями государственных (советских) институтов. Так, общее направление деятельности Конституционной комиссии ЦИК определялось решениями Комиссии ЦК РКП(б). Эти решения стали основой работы подкомиссии Президиума ЦИК; последние были вновь переработаны Комиссией ЦК, чтобы стать предметом рассмотрения Комиссии Президиума ЦИК75. Расширенная комиссия ЦИК, в соответствии с полученными директивами, внесла проект Конституции на вторую сессию ЦИК СССР (6 июля 1923 года). Для завершения работ
был избран ряд согласительных комиссий по конституционным вопросам — от Совета Союза и Совета Национальностей76. Наконец, II съезд Советов СССР окончательно утвердил Конституцию Союза ССР на заседании 31 января 1924 года.
При таком механизме производства советского права вполне объяснимы последующие изменения Конституции СССР в 1925— 1930 годах, которые определялись идеологическими установками на унификацию законодательства по линии расширения действия союзных норм77, пересмотра союзными республиками постановлений, изданных с «нарушением» Конституции78, окончательного изъятия из республиканских конституций отступлений, напоминавших об их прежней самостоятельности79, усиления «контроля за правильным применением и исполнением Конституции» СССР80. Сходная логика характеризовала выстраивание отношений РСФСР и других союзных республик с входящими в них автономными республиками и областями81, все запросы которых поступали на предварительное рассмотрение нового института — Отдела национальностей при Президиуме ВЦИК82 и вносились во ВЦИК только по инициативе последнего83. Законодательная компетенция автономий также была ограничена изъятием из нее права принятия собственных кодексов и внесения изменений в них84. Решение этих вопросов все более напоминало логику унитарного государства — концентрировалось в Президиуме ЦИК СССР, постановления которого все чаще принимались без дебатов простым «опросом» его членов85. Эта унитаристская интерпретация федерализма завершилась с принятием сталинской Конституции СССР 1936 года.
Распад СССР в 1991 году воспроизводит всю логику создания этого государства в обратном порядке: пересмотр роли КПСС как гаранта Конституции поставил вопрос о движении к реальному конституционализму, но отсутствие адекватных механизмов правового разрешения конфликтов между республиками по линии бикамерализма и конституционного правосудия делали естественным прямое обращение к аутентичному смыслу конституционных (договорных) гарантий федерализма. Отказ от унитаристского начала вел к децентрализации власти по линии номинального федерализма, которая (децентрализация)
завершилась распадом страны на основе конфедеративного принципа самоопределения национальных государств. Описав полный круг, советский эксперимент в 1991 году вернул страну к начальной точке - ситуации распада Российской империи в 1917 году.
Конституция РФ 1993 года, отказавшись от советской концепции федерализма как способа решения национального вопроса, провозгласила принцип народного суверенитета и отвергла идею сецессии республик. Но она по-прежнему сохраняет опасный уровень преемственности в отношении советского государственного устройства: воспроизводит противоречивое соотношение конфедеративного (договорного), федеративного и унитаристского принципов; сохраняет асимметричную модель федерализма и неопределенность в разграничении компетенций центра и регионов86. Реализация принципа федерализма как элемента разделения властей сталкивается со слабостью верхней палаты, противоречивостью решений Конституционного Суда и конституционного правосудия в регионах, доминирующей ролью президентской власти в разрешении противоречий. Общий вектор современного конституционного законодатель -ства вновь определяется как сворачивание федерализма и движение к унитаризму. Очевидно, что полноценная реформа российского федерализма должна преодолеть этот дьявольский круг — ориентироваться на последовательный пересмотр тех противоречий и сбоев, которые были заложены при создании Конституции СССР в 1924 году и продолжают спонтанно действовать до настоящего времени.
Медушевский Андрей Николаевич - ординарный профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (факультет социальных наук).
1 См.: Медушевский А. Н. Феномен большевизма: логика революционного экстремизма с позиций когнитивной истории // Общественные науки и современность. 2013. № 5. С. 114—126; № 6. С. 111 — 120.
2 См.: Турубинер А. М. Государственный строй РСФСР. М. : Юриздат, 1923; Он же. Очерки
государственного устройства СССР. М. : Госиздат, 1925.
3 Гурвич Г. Советское государство в иностранной научной литературе // Революция права. 1927. № 2. С. 134.
4 См.: Рейснер М.А. Советская Конституция (обзор литературы) // Печать и революция. 1921. Кн. 3. С. 124-133.
5 См.: Ратенау В. Новое государство. М., 1922 (см.: Фридлянд Ц. Рецензия на кн. Вальтера Ратенау // Печать и революция. 1922. Кн. 6).
6 См.: Schmitt C. Die geistesgeschichtliche Lage des heutigen Parlamentarismus. Berlin : Duncker und Humblot, 1926.
7 См.: Архипов К. А. Закон в советском государстве: Проблемы советского права / под общ. ред. Д. А. Мегеровского. М. ; Л. : Госиздат, 1926. С. 7, 45.
8 Протоколы заседаний подкомиссии по выработке Конституции СССР от 7 и 9 февраля 1923 года // ГА РФ. Ф. 3316. Оп. 1. Д. 9. Л. 13-15 и 16-19.
9 Записка т. Сапронова «Всем членам и кандидатам Президиума ЦИК Союза ССР и ЦК РКП» от 2 февраля 1923 года // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 10. Л. 13.
10 См.: Протокол № 1 заседания Президиума ЦИК СССР от 10 января 1923 года // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 9. Л. 5-8.
11 См.: Ананов И.Н. Очерки федерального управления СССР (Народные комиссариаты Союза ССР). М. ; Л. : Госиздат, 1925.
12 См.: Магеровский Д. А. Государственная власть и государственный аппарат. М. : Новая Москва, 1924.
13 См.: Белорусский проект: Положение о наркоматах Союза ССР // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 11. Л. 117-118 об.
14 Там же. Л. 105.
15 Вторая сессия ЦИК СССР первого созыва: протоколы № 1 и 4 подкомиссии Комиссии ЦИКа Союза // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 9. Л. 20-23.
16 См.: Вторая сессия ЦИК СССР первого созыва: протоколы 1-7 заседаний Расширенной комиссии по выработке Конституции Союза ССР от 8, 9, 13, 14, 15, 16 июня 1923 года // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 7. Л. 29-41.
17 Третья сессия ЦИК СССР первого созыва: тезисы доклада Курского «О порядке прохождения и пределах компетенции союзных республик в отношении вопросов, поименованных в статье 1 п. "и", "п", "р", "с", "х", Союзной Конституции» (22.10.1923) // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 21. Л. 1-19.
18 См.: Вторая сессия ЦИК СССР первого созыва: протоколы 1—7 заседаний Расширенной комиссии по выработке Конституции Союза ССР от 8, 9, 13, 14, 15, 16 июня 1923 года // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 8.
19 См.: XI съезд ВЦИК: тезисы докладов и проекты постановлений (15 января 1924 года) // Ф. 1235. Оп. 10. Д. 9. Л. 99.
20 См.: Проект наказа ЦК РКП(б) коммунистическим фракциям ЦИКа, Совнаркома, СТО и членам РКП, народным комиссарам Союза ССР: проект (2.10.1923). // Ф. 3316. Оп. 16-а. Д. 48. Л. 89.
21 Понтович Э. Э. О правах органов Союза и союзных республик в области законодательства // Право и жизнь. 1927. Кн. 5. С. 11.
22 См.: Перечень протестов ЦИК Укр. ССР против постановлений и распоряжений ЦИК Союза ССР, СНК Союза ССР и Наркоматов Союза за период с 1 января 1924 по 22 октября 1924 года //Ф. 3316. Оп. 2. Д. 51. Л. 36-37.
23 См.: Письмо полномочного представителя УССР в РСФСР в Президиум ВЦИК, Б.СНК, Политбюро ЦК ВКП, копии т. Сталину, Калинину, Рыкову, Цюрупе // Ф. 3316. Оп. 16-а. Д. 48. Л. 3637 об.
24 Стенограмма заседаний Совета Национальностей второй сессии ЦИК СССР второго созыва от 21 октября 1924 года (утро и вечер) // Ф. 3316. Оп. 2. Д. 80. Л. 198-202, 214-215.
25 Там же. Л. 210, 233.
26 См.: Заседание фракции третьей сессии ЦИК СССР. Вечернее заседание. Стенограмма // Ф. 3316. Оп. 16-а. Д. 40. Л. 13-32.
27 Там же. Л. 5.
28 См.: Заседание фракции 12 ноября 1923 года. Подлинник стенограммы // Ф. 3316. Оп. 16-а. Д. 38, 39.
29 Стенограмма заседания фракции РКП(б) от 12 ноября 1923 года // Ф. 3316. Оп. 16-а. Д. 37. Л. 63.
30 Ф. 3316. Оп. 1. Д. 11. Л. 113.
31 Стенограмма заседания Конституционной комиссии Совета Национальностей второй сессии ЦИК СССР второго созыва от 26 октября 1924 года (утро) // Ф. 3316. Оп. 2. Д. 92. Л. 1199.
32 Протоколы № 1, 2, 3, 4 и материалы к протоколам заседаний Комиссии ЦИК СССР по выработке основных положений по п. «н» «п» «р» «х» статьи первой Конституции Союза ССР (16, 17, 18, 19 апреля 1924 года) // Ф. 3316. Оп. 2. Д. 35. Л. 7.
33 См.: Наказ Верховному Суду Союза ССР (принят Конституционной комиссией 4-5 июня 1924 года) // Ф. 3316. Оп. 16. Д. 209. Л. 62-69.
34 См.: Протоколы заседаний Конституционной комиссии ЦИК СССР с 16 апреля 1924 по 8 июня 1924 года // Ф. 3316. Оп. 16. Д. 209. Л. 50.
35 Стенограмма заседания Конституционной комиссии ЦИК СССР от 5 июня 1 924 года // Ф. 3316. Оп. 16. Д. 221. Л. 10-46.
36 См.: Протоколы заседаний Конституционной комиссии ЦИК СССР с 16 апреля 1924 по 8 июня 1924 года // Ф. 3316. Оп. 16. Д. 209. Л. 46-63.
37 Стенограмма Пленума Конституционной комиссии (4 июня 1924 года). Утреннее и вечернее заседания // Ф. 3316. Оп. 16. Д. 220. Л. 108.
38 Стенограмма заседания Пленума Конституционной комиссии от 4 мая 1924 года // Ф. 3316. Оп. 16. Д. 218. Л. 1-67.
39 Там же. Л. 29.
40 Материалы предсессионного характера и порядок дня // Вторая сессия ЦИК СССР второго созыва. 1924 год // Ф. 3316. Оп. 2. Д. 153. Л. 1920.
41 См.: Там же. Л. 2.
42 См.: Протоколы заседания подкомиссии по выработке основных положений уголовного судопроизводства, образованной Конституционной комиссией ЦИК СССР от 30 мая 1924 года // Ф. 3316. Оп. 2. Д. 40. Л. 1-10.
43 См.: Протоколы 3-4 заседания Конституционной комиссии Союзного Совета второй сессии ЦИК СССР второго созыва // Ф. 3316. Оп. 2. Д. 122. Л. 3-20.
44 См.: СтучкаП. Марксистское понимание права // Коммунистическая революция. 1922. № 1314 (37-38). С. 132-151.
45 См.: Революция и право. М., 1925; Маркс и Энгельс о праве. М., 1925; Пашуканис Е. Общая теория права и марксизм (опыт критики основных юридических понятий). М., 1924; Разумовский И. Социология и право. М. ; Л., 1924 и др.
46 См.: Канторович Я. А. Правовые идеи в советском законодательстве // Право и жизнь. 1922. Кн. 2. С. 9.
47 Тоцкий Н. Право и революция // Право и жизнь. 1922. Кн. 1. С. 10.
48 См.: Трайнин А.Н. О революционной законности // Право и жизнь. 1922. Кн. 1. С. 8.
49 См.: Трайнин А. К вопросу о классовом правосудии // Революционная законность. 1926. № 78. С. 1-3.
50 См.: ТоцкийН.М. Механизм действия нормы // Право и жизнь. 1927. Кн. 2. С. 3-8.
51 Антонов-Саратовский В. О революционной законности // Революционная законность. 1926. № 1-2. С. 3.
52 День Конституции Союза ССР // Власть Советов. 1926. № 27. С. 1-2.
53 См.: Протоколы 3-4 заседания Конституционной комиссии Союзного Совета второй сессии ЦИК СССР второго созыва // Ф. 3316. Оп. 2. Д. 122. Л. 13-22.
54 Отчет старшего секретаря т. Трещалиной по конституционным вопросам к III съезду Советов СССР. 1925 год // Ф. 3316. Оп. 3. Д. 73. Л. 2.
55 Заседание фракции третьей сессии ЦИК СССР. Вечернее заседание: стенограмма // Ф. 3316. Оп. 16-а. Д. 40. Л. 34-37, 61.
56 См.: Крыленко Н.В. Право и суд в СССР. М. ; Л., 1924.
57 Стенограмма заседания Пленума Конституционной комиссии от 18 апреля 1924 года // Ф. 3316. Оп. 16. Д. 214. Л. 27-28.
58 См.: Об их участии в репрессиях см.: Архив ВЧК : сб. док. М. : Кучково поле, 2007.
59 Стенограмма 4-го заседания Конституционной комиссии Союзного Совета второй сессии ЦИК СССР второго созыва от 25 октября 1924 года //Ф. 3316. Оп. 2. Д. 136. Л. 14-16.
60 Там же. Л. 32-34.
61 Турубинер А. О жалобах // Власть Советов. 1925. № 17-18. С. 10-11.
62 Отчет старшего секретаря т. Трещалиной по конституционным вопросам к Ш съезду Советов Союза ССР. 1925 год // Ф. 3316. Оп. 3. Д. 73. Л. 2.
63 Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (доклады т. Крыленко и Виноградова) // Власть Советов. 1926. № 20. С. 11.
64 См.: Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь-август 1922 года). Подготовка. Проведение. Итоги : сб. док. М. : РОССПЭН, 2002; Меньшевистский процесс 1931 года: сб. док. М. : РОССПЭН, 1999. Кн. 1-2.
65 См.: Игнатьев В.И. Советский строй: Возникновение и развитие Конституции Союза ССР. М. ; Л.: Госиздат, 1928. С. 123-137.
66 См.: Проект текста Конституции Союза ССР в редакции особой подкомиссии // Игнатьев В. И. Указ. соч. Приложение 2. С. 120-122; Проект текста Конституции Союза ССР в редакции расширенной комиссии // Там же. Приложение 5. С. 138-146.
67 См.: Материалы предсессионного характера и порядок дня // Вторая сессия ЦИК СССР второго созыва. 1924 год // Ф. 3316. Оп. 2. Д. 153. Л. 1-69.
68 Протокол № 2 заседания Президиума ЦИК СССР от 27 апреля 1923 года за подписью Ену-кидзе // Ф. 3316. Оп. 13. Д. 1. Л. 4.
69 Стенограмма Пленума Конституционной комиссии от 2 июня 1924 года // Ф. 3316. Оп. 16. Д. 219. Л. 1-19.
70 См.: Список вопросов по выработке Конституции, перенесенных на решение Комиссии ЦК // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 11. Л. 206-217.
71 Стенограммы заседаний Редакционной комиссии по выработке Конституции Союза ССР (816 июня 1923 года) // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 25. Л. 2-8.
72 Приложение к Протоколу № 1 заседания Расширенной комиссии ЦИК СССР по выработке Конституции Союза ССР от 8 июня 1923 года // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 7. Л. 8.
73 Заседание фракции третьей сессии ЦИК СССР. Вечернее заседание : стенограмма // Ф. 3316. Оп. 16-а. Д. 40. Л. 11, 16-17.
74 Письмо секретаря ЦИК СССР в Политбюро ЦК РКП(б) с ответом на запрос о работе Комиссии по выработке Конституции Союза ССР и Положений о СНК, СТО и Союзных наркоматах от 13 февраля 1923 года // Ф. 3316. Оп. 16-а. Д. 48. Л. 14.
75 См.: Стенограммы заседаний Редакционной комиссии по выработке Конституции Союза ССР (8-16 июня 1923 года) // Ф. 3316. Оп. 1. Д. 25. Л. 1-501.
76 См.: Стенограмма 9-го Пленарного заседания второй сессии ЦИК СССР второго созыва от 27 октября 1924 года // Ф. 3316. Оп. 2. Д. 64. Л. 67-68.
77 См.: Ф. 3316. Оп. 13. Д. 4. Л. 45.
78 См.: Протокол заседания ЦИК СССР четвертого созыва от 23 января 1929 года // Ф. 3316. Оп. 13. Д. 11. Л. 2.
79 См.: Съезд Советов Союза ССР. Проекты Конституций УССР и РСФСР, май 1929 года // Ф. 3316. Оп. 5. Д. 9. Л. 2-13.
80 См.: Стенограмма выступлений на XII Всероссийском съезде Советов по докладу наркома юстиции Курского о контроле за правильным применением и исполнением Конституции РСФСР (9 мая 1925 года) // Ф. 1235. Оп. 11. Д. 18. Л. 92-152.
81 См.: Конституционная комиссия ЦИК СССР: Протокол заседания подкомиссии Конституци-
онной комиссии ВЦИК от 25 ноября 1924 года по автономным республикам // Ф. 3316. Оп. 16. Д. 5. Л. 1.
82 См.: Постановление ВЦИК и СНК от 9 апреля 1924 года // Известия ВЦИК. 1924. 13 апреля. № 86.
83 См.: Всем ЦИКам Автономных Социалистических Советских Республик и облисполкомов Автономных областей и губернским исполкомам РСФСР : циркулярное письмо // Ф. 3316. Оп. 16. Д. 5. Л. 2.
84 См.: Переписка с Административной комиссией при Президиуме ВЦИК, местными исполнительными комиссиями и с другими учреждениями (1924-25) // Ф. 1235. Оп. 119. Д. 17. Л. 1.
85 См., например: Протокол № 35 заседания Секретариата ЦИК СССР от 1 марта 1927 года // Ф. 3316. Оп. 13. Д. 7.
86 См.: Основы конституционного строя России: двадцать лет развития / под ред. А. Н. Медушев-ского. М. : Институт права и публичной политики, 2013.
