CC BY
69
УДК 321
конкурентоспособность теорий социального государства (на примере концепции «сочетанной власти» л.а. тихомирова)
Автор рассматривает проблему конкурентоспособности теорий социального государства на примере концепции «сочетанной власти» Л.А. Тихомирова. В статье предпринимается попытка доказать, что социальное государство - не феномен XX в., начинающий уходить в прошлое по мере разрастания экономического кризиса, но универсальная норма управления, в том или ином виде существующая на протяжении всей письменной истории. Автор предлагает рассмотреть концепцию «сочетанной власти» Л.А. Тихомирова как эффективный теоретико-методологический инструмент для создания и оптимизации форм устроения социальной политики.
Ключевые слова: социальное государство, сочетанная власть, консерватизм, монархизм, Л.А. Тихомиров.
Competitive power of the welfare state theories: analysis of Lev Tikhomirov’s concept of «combined power». VADIM A. PODOLSKIY (Institute of philosophy, Russian Academy of Sciences)
This article is devoted to the analysis of the welfare state theories and their correlation with the concept of «combined power» offered by Lev Tikhomirov. Giving an overview of recent literature on the topic, the author traces the origins of the welfare state concept and looks into the basis of Tikhomirov’s ideas considering the structure of power and the way in which power relations are functioning. The author concludes that Tikhomirov’s concept of «combined power» offers methods of establishing a self-renewing and therefore stable system of social policies, that is why the concept might be considered an essential methodological tool not only for scholars, but also for politicians.
Keywords: welfare state, combined power, conservatism, monarchism, Lev Tikhomirov.
Финансово-экономический кризис конца «нулевых» годов крайне остро поставил вопрос о возможности дальнейшего существования социального государства в той форме, в которой оно сложилось в течение XX в. на Западе и в России. Многие страны были вынуждены сократить финансирование социальных программ - от пенсионного обеспечения до медицины и образования.
Происходят процессы, схожи с теми, что имели место в 80-е годы прошлого века: Германия в 2012 г. приняла решение об увеличении пенсионного возраста до 67 лет, Англия в 2010 г. сократила финансирование образования, Испания сокращает финансирование медицины, и так далее. В России также в течение всего 2013 г. профильными министерствами обсуждались возможные сокра-
* ПОДОЛЬСКИМ Вадим Андреевич, аспирант сектора истории политической философии Института философии РАН
E-mail: vadimpodolskiy@gmail.com © Подольский В.А., 2013
щения расходов бюджета. Король Нидерландов в сентябре 2013 г. объявил, что эпоха социального государства закончилась.
Данные тенденции находят свое отражение и в исследовательской литературе. За последние несколько лет вышли десятки работ, посвященных сворачиванию социальной политики и перспективам социального государства. Среди зарубежных авторов можно упомянуть Я. Алгана, Н. Ги-гер, Б. Грева, Дж. Коннели, Н. Морель, М. Окли, Б. Рейнольдс, М. Силейб-Кайзера, Т. Фицпатрика, Р.Р. Хауфмана. В России также издавалось множество работ по перспективам и общей теории социального государства. Базовые проблемы социальный политики освещали такие авторы, как В.Г. Белов, В.В. Гурлев, С.В. Калашников, Л.Н. Кочеткова, В.П. Милецкий, Д.Н. Наклонов, И.И. Сигов, А.В. Шкитин. Сравнению и анализу различных систем социальной политики посвящены работы Л.В. Лебедевой и А.Ф. Храмцова. Наконец, вопросам социальной политики были посвящены сборники, выпущенные Министерством образования (под редакцией С.Ю. Наумова,
О.И. Косенко), Университетом им. Н.П. Огарева (под редакцией К.В. Фофановой), Уральским государственным университетом (под редакцией
Н.Н. Целищева), факультетом социологии МГУ (под редакцией В.П. Васильева) и фондом Розы Люксембург (под редакцией Н.Н. Гриценко).
Вышеописанные изменения в области социальной политики могут быть отнесены к числу консервативных мер управления, поэтому для объяснения и интерпретации происходящих процессов, а также прогнозирования их дальнейшего развития представляется вполне оправданным обращение к консервативной политической мысли, а именно к работам Л.А. Тихомирова (1852-1923). Выдающийся теоретик монархизма, Тихомиров в первую очередь известен тем, что перешел от радикальных народовольческих позиций к охранительским. Число работ, посвященных изучению творчества Тихомирова, весьма значительно. Общему анализу его деятельности посвящены тексты таких авторов, как Ю.Ю. Булычев, А.В. Рем-нев, А.В. Репников, М.В. Шерстюк. Философские аспекты наследия Тихомирова изучали В.И. Кар-пец, В.Н. Костылев, С.Б. Неволин, А.В. Посадский и С.В. Посадский (монография «Духовные основы истории»). С.В. Шестопаловым составлена работа по юридическим аспектам теорий Тихомирова. О роли ученого в развитии русской консервативной мысли и его теории монархии писали А.С. Карцов, Г.Б, Кремнев О.А. Милевский, М.Н. Началкин, А.В. Пролубников (последний со-
вместно с А.А. Ширинянцем подготовил книгу о Тихомирове в серии «Русская социально-политическая мысль XIX - начала XX века»), С.М. Сергеев, М.Б. Смолин (опубликовал книги Тихомирова в серии «Пути русского имперского сознания»), Е.А. Тимохова, Д. фон Хардести. Наконец, отношению Тихомирова к социальной политике посвящена работа Э.А. Попова «Концепция «социального строя»» Л.А. Тихомирова».
В качестве подтверждения тезиса о ценности идей Тихомирова для понимания проблем социальной политики можно привести и тот факт, что в 1913 г. новые законы Российской империи о страховании рабочих по болезни и от несчастных случаев были приняты во многом благодаря Тихомирову.
Социальное государство: термин и практика
Хотя Россия не была первой страной, принявшей на вооружение современный инструментарий ведения социальной политики, она действовала в духе передовых идей своего времени. В конце XIX в. набирающие популярность настроения социалистов вкупе с усилением расслоения общества вследствие промышленной революции поставили перед этатизмом задачу конструирования политической теории, учитывающей специфику принципиально новой конъюнктуры. Одним из таких решений стала концепция Sozialstaat, социального государства, предполагавшая реализацию идей социальной справедливости государством. Автор концепции Sozialstaat - немецкий мыслитель Лоренц фон Штейн, философ, экономист и историк.
Важнейший элемент концепции фон Штейна -идея надклассовой роли государства, которое служит арбитром в разрешении классовых противоречий и не дает ни одному классу угнетать другие классы и нарушать общественный мир. Наиболее адекватным институциональным выражением такой концепции фон Штейн считал конституционную монархию [11]. Во второй половине XIX в. Kat:hedersoziaПsten, или «профессорский социализм», стал одним из направлений мысли, подчеркивавших возможность и насущность ведения общественного диалога. Его ключевой представитель и второй после Штейна теоретик социального государства в Германии, Густав фон Шмоллер, предлагал ввести обязательное начальное образование, создать систему государственного регулирования детского и женского труда, организовать страхование рабочих от болезней и несчастных случаев, установление пенсий по старости, нетрудоспособности и т.д. [22, с. 432]. Шведское слово 30-х годов XX в. <^о!^еттеЪ> («народный
дом») близко к оригинальному смыслу Sozialstaat и подразумевает в первую очередь договоренности между профсоюзами и корпорациями, и только затем социальную защиту и общедоступное здравоохранение как приоритеты государственной политики. В качестве синонима немецкого термина «Sozialstaat» в научный оборот в 1941 г. У. Темпль ввел категорию «Welfare State» [13] (как противоположность немецкого «warfare state»), с тех пор это выражение используется для описания государства с активной социальной политикой. Главная цель социального государства (и, следовательно, социальной политики государства) -общественный мир; задача - координация интересов и распределение ресурсов таким образом, чтобы каждый член общества имел адекватный для данной территории прожиточный минимум, а также чтобы все члены общества имели равные возможности для личного развития и экономической деятельности [6, с. 6]. Формы социальной политики разнообразны и отличаются в разных государствах, но самые распространенные - государственные пенсии, пособия по безработице и пособия по нетрудоспособности, бесплатная медицина и образование, льготы и т.д. [3, с. 46].
В исторической литературе часто встречается утверждение, согласно которому современное социальное государство - наследник политики «государственного социализма» Бисмарка [32, с. 203]. При Бисмарке были введены страховка и пенсия для рабочих. Охват населения, получавшего социальную помощь, постоянно расширялся [22, с. 442]. Однако Бисмарк лишь приспособил для изменившихся нужд имеющиеся инструменты: в Пруссии, например, схожий закон существовал за 40 лет до того, как «железный канцлер» провел реформу социальной политики для местных сообществ [29, с. 1]. Английские New Poor Laws старше еще на десятилетие, а их предшественник, елизаветинские Poor Laws, - на два с половиной века.
Хотя формы социальной политики, предполагающие равный доступ всех граждан к благам, - это феномен новейшего времени, другие методы обеспечения прожиточного минимума государством прослеживаются на протяжении всей письменной истории [21]. Так, уже в IV в. в византийской Каппадокии возникли «xenones» -существовавшие с античных времен странноприимные дома эволюционировали усилиями Св. Василия, епископа Кесарийского, в предназначавшиеся для бедных больницы; в конце IV в. подобное учреждение открыл в Константинополе и Иоанн Златоуст: оно было бесплатным и финансировалось не только церковью, но и государством.
Спустя некоторое время эти заведения превратились в «nosokomeюns», полноценные для своего времени медицинские учреждения - например, можно упомянуть больницу Св. Самсона Странноприимца, основанную при поддержке государства и функционировавшую пять столетий.
Теоретический базис социальной политики
Еще со времен Платона в посвященных политике текстах авторы не уставали писать о том, что устойчивость государству гарантирует умение согласовывать противоположные интересы. Знаменитый диспут с Фрасимахом по поводу различий между технологиями завоевания и удержания территории примечателен тем, что в нем описана несложная, но часто игнорируемая как исследователями, так и политиками, идея: «не может быть благополучия элиты без минимального благополучия граждан» [25, с. 104].
Тихомиров пишет о том, что с возрастанием сложности хозяйствования увеличивается и расслоение общества: каждому человеку делегируется роль все более и более специальная. Согласование интересов становится, во-первых, все более востребованным, во-вторых, все более сложным. Возрастают и требования к арбитражу, к компетентности суда и его специализации, с одной стороны, и к непротиворечивости, логическому единству всей миссии организации - с другой. При этом государство получает тем более сильную поддержку, чем оно лучше осуществляет свои функции и чем сильнее и разнообразнее социальные силы. Общество, следовательно, имеет функцию творчества и дезинтеграции как увеличения разнообразия, государство - контроля и интеграции как унификации, и их правильное существование предполагает взаимное дополнение и общее развитие [20, с. 464]. Это же правило, по утверждению Аристотеля, справедливо и для описания отношения личности к обществу и государству [1, с. 449].
Соответственно, интересом государства становится учет и согласование возникающих интересов, т.е. организация и упорядочение сформировавшихся социальных слоев. Современные исследователи также указывают на артикулирование (объяснение) и агрегирование (соотнесение с миссией организации) целей социальных слоев как наисущественнейший элемент социального государства [13]. Возможность свободного творчества достигается за счет предоставления общественным группам права на самоорганизацию и самоуправление, что исключает необходимость перенапряжения репрессивно-административного аппарата [5, с. 19]. Общество обучает свободе, государство делает свободу возможной [18]: свобода гарантируется посредством обеспечения государ-
ственными силами порядка, безопасности и верховенства права [24, с. 99].
Тихомиров утверждает, что классовая борьба не уничтожила Европу только из-за адекватного реагирования властей [21, с. 327]. Государство в XIX в. не забывало, что оно имеет надклассовый характер, и прилагало усилия по согласованию контрарных или даже контрадикторных интересов, и потому не только устояло, но и получило поддержку общества [21, с. 312], согласившегося, в целях обеспечения собственной безопасности, подчиниться.
В качестве подтверждения данного тезиса Тихомиров приводит слова одного из сторонников идеи sozialstaat’а, экономиста Адольфа Вагнера: «Государство создало страховые кассы и заставило принудительно платить в них премии в виде пожарного налога. Позднее - можно было уже почти совсем уничтожить принуждение. Люди стали страховать свои имущества добровольно, убедившись в целесообразности страхования» [21, с. 369].
Европейская мысль (в т. ч. немецкие идеологи социального государства) в основном пришла к убеждению, что эра классов и строгого разделения общественных сил в соответствии с исполняемыми ими функциями осталась позади и современный строй в целом монолитен [20, с. 448].
Л.А. Тихомиров же убежден в том, что расслоение не исчезло, но сделалось еще сложнее и общественные интересы еще более требуют государственного упорядочения и согласования [20, с. 455]. Игнорирование различий внутри общества делает существование государства непродуктивным, а социальные силы увядают, либо же возрастает степень протестного поведения. Поэтому, уверен Тихомиров, важнейшая составляющая социальной политики - качественная исследовательская деятельность, позволяющая иметь представление о составе общества, что принципиально необходимо для грамотной организации управления. Незнание общества, его обычаев, его интересов никогда не может быть компенсировано сколь угодно гармоничными построениями на бумаге - об этом писали многие авторы, в качестве примера можно привести тезис современника Тихомирова Котляровского, про «выдуманную Россию кающегося дворянина» [9, с. 391].
По мнению Л.А. Тихомирова, политику (и как индивиду, и, тем более, как должностному лицу) в ходе формулирования и воплощения принципов социальной политики вменяется в обязанность постоянное соотнесение сущего с должным, то, что
Э. Бёрк называл «пруденцией», размышлением о непреходящих основах бытия и их присутствии в повседневности. Вполне закономерно, что такие размышления становятся возможными только че-
рез учет опыта предшествовавших поколений. Будущее может быть построено исключительно на основании осмысления прошлого и соотнесения его с настоящим, уверены консерваторы. Представители консервативной мысли, от Бёрка и до Со-лоневича, говорят о неприемлемости сугубо рациональных, неэмпирических концепций, подобных учениям Кампанеллы и Мора, доказывая на опыте революционной Франции (а потом и революционной России) их губительность. Социальный гео-метризм, убеждены консерваторы, построен на примитивизации и схематизации социально-политической действительности и чреват непоправимыми катастрофами, поскольку пренебрегает историей [2]. Следовательно, ценность приобретает «предрассудок», как устойчивое и апробированное отношение к действительности, в противоположность венчурному и необоснованному отношению идеальных политических конструкций [27, с. 108]. Политика при этом становится значительно более конкретной, прагматичной, предсказуемой и в то же время направленной на ничем не ограниченную продолжительность публично-правовых отношений, т. е. в вечность.
Общество при этом не воспринимается консерваторами как пассивный реципиент управленческих идей, но активно участвует в устроении собственной судьбы. Идея soziaalstaat’а изначально предполагала не навязывание опеки государства, но свободное действие общественных сил. Л.А. Тихомиров пишет, что государство должно способствовать максимально возможной передаче местных дел под юрисдикцию самоуправления [20, с. 508], а мерилом грамотности социальной политики может быть сила местного самоуправления и общественных организаций. Преобразования в этой области проводил еще отец упомянутого Лоренца фон Штейна, Генрих Фридрих Карл фон Штейн [22, с. 370]. Подобие выстроенной им системы существует и в современной Германии, где по-прежнему высока активность социальных сил: граждане страны идентифицируют себя скорее с общиной, чем с государством [20, с. 178]. Штейн-старший учитывал традиционную для германцев силу социальной организации и поэтому выступал против упразднения (как то было сделано в послереволюционной Франции) цехов, гильдий и т.д., указывая на их значимость для социализации.
Л.А. Тихомиров обращает внимание на то, что устроение общества и его самоуправление при этом не ограничены сугубо прагматическими экономическими соображениями разделения труда. более того, вопросы присвоения прибавочного продукта скорее усиливают внутренние разногласия социума. Фон Шмоллер отмечает, что если
экономические интересы разъединяют общество, то нравственные его объединяют [31]. По его мнению [30], величие эпох определяется не по уровню потребления, а по интенсивности борьбы за справедливость и внедрение моральных ценностей в институциональную практику. Справедливость при этом не имеет отдельного от общества существования - что справедливо для одной группы, немыслимо для другой, - и, во-вторых, справедливо поощрение таких качеств, которые соответствуют задачам сообщества [30].
Верховная власть
Справедливость - это важнейшая категория, описывающая психологическое состояние нации и, следовательно, позволяющая оценить творческий потенциал государства, в т. ч. и в деле организации социальной политики. Понимание справедливости, иными словами, соотношения сущего и правды, связано с восприятием некоторого сверх-порядка и основано на интерпретации должного [20, с. 19]. По мнению Тихомирова, закрепленный в конкретных формах кодекс поведения для индивида предоставляет в первую очередь религия, «объединяя рассудочное убеждение с безусловным требованием некоторой высшей сверхчеловеческой силы» [20, с. 63].
Как пишет Тихомиров, над внешней борьбой противоречивых интересов, при здоровом устроении отношений государства и общества, присутствует внутреннее единство, выстраиваемое на общепризнанном понимании руководящей, а потому предстающей в виде конечной инстанции, силы. Для народов, в основном восточных, такой силой, неоспоримой и самой явной, становится сила количественная, физическая и вполне материальная. Более тонкого анализа, тем не менее, вполне посильного даже для несклонного к абстрагированию наблюдателя, требует признание силы, стоящей над силой количественной, а именно силы качественной, способной к организации и упорядочению масс за счет личных свойств правителей. Сила нравственная, напротив, не может быть подчинена ни количественной, ни качественной силе, и потому, при должном осмыслении, признается наивысшей [20, с. 20].
«Самый сильный никогда не бывает достаточно силен, чтобы быть постоянно господином, если только он не превращает своей силы в право, а повиновения в долг», - пишет Руссо [15, с. 6]. Вера в доминирование определенной силы определяет базовый принцип, закладываемый в основание государства, который оправдывает подчинение многомиллионного населения ограниченному числу лиц. Демократическая форма строится на основании до-
верия к силе количественной, аристократическая -на доверии к силе качественной, монархическая - к нравственной [18]. Воплощенный базовый объединяющий население принцип получает у Тихомирова наименование «Верховной власти» [20, с. 20].
В своем определении Верховной власти Тихомиров указывает на идеи Руссо, но предлагает некоторые поправки, позволяющие более однозначно и адекватно описывать данный феномен. Руссо говорит
о неотчуждаемости, единстве и верховенстве суверенитета [15, с. 21], Л.А. Тихомиров приводит трактовку Б.Н. Чичерина, согласно которой верховная власть «едина, постоянна, непрерывна, державна, священна, ненарушима, безответственна, везде присуща и есть источник всякой государственной власти» [20, с. 37].
Следовательно, Верховная власть, коль скоро ее руководство воплощается на практике, получает значение «деспотизма внутренней идеи» [10, с. 75], удерживающего целостность народа на определенной территории. При этом, как отмечает Тихомиров, стабильность поддержки Верховной власти определяется исключительно психологическим состоянием нации [20, с. 20]; справедливо и обратное - психологическое состояние нации поддерживается постольку, поскольку на него воздействует Верховная власть.
Тихомиров указывает на то, что по аналогии с ограниченностью природных процессов непреходящими законами ограничены и процессы политические, и поэтому государственная организация имеет конкретное число вариаций основополагающего принципа [19]. Соответственно, все базовые решения, которые используются в деле государственного строительства, на деле уже имели место в истории, вопрос лишь в их сочетании.
Тихомиров указывает и на ограниченное число возможных форм институционализации Верховной власти в виде конкретных государственных принципов. Этих принципов, известных со времен Аристотеля, три: «1) власть единоличная; 2) власть некоторого влиятельного меньшинства; 3) власть общая, всенародная» [20, с. 53]. При этом типы воплощения Верховной власти не представляют собой исторической и эволюционной последовательности, но имеют самостоятельное существование [20, с. 57]. Л.А. Тихомиров делает вывод о том, что требования, предъявляемые к Верховной власти, в наибольшей полноте могут быть реализованы при монархическом строе [20, с. 386].
Верховная власть в монархическом государстве опирается на силу нравственную, но важнейший нюанс состоит в том, что воплощение максимы нравственного управления возможно только при внеположенности права на этическое творчество.
Государство не может и не должно ничего создавать, уверен Тихомиров, оно лишь перераспределяет и направляет созидающие силы общества так, чтобы те были направлены к общему благоденствию, а не взаимному уничтожению. Однако и общество не может руководствоваться нравственным принципом, если основание этого принципа оно сохраняет только в себе самом: опыт Рима и Европы говорит о стратегической нестабильности такого подхода в силу искушения профанацией идеала. Следовательно, возникает необходимость существования третьего института, не зависящего ни от общества, ни от государства (и потому незаинтересованного в ангажированной, конъюнктурной трактовке нравственного идеала), но равно их направляющего. Таким институтом, по мнению Тихомирова, может быть только Церковь [17].
«Величайшими у людей дарами Божиими, данными свыше по человеколюбию, являются священство и царство. Первое служит делам божественным, второе начальствует и наблюдает над делами человеческими; и то и другое происходит от одного начала и гармонично обустраивает... жизнь человеческую». пишет Юстиниан в предисловии к VI новелле [12, с. 33]. Византийская традиция «симфонии» властей сообщала необычайную живость монархическому принципу и обеспечивала устойчивость самой государственной системы, о чем писал такой заметный теоретик, как Леонтьев [10, с. 24]. Государство и Церковь, по замечанию многих авторов, всегда действовали вместе, и даже неоднократные покушения на вторжение в несвойственную для одного из институтов сферу полномочий, в конечном итоге, не подрывали принципа «неслиянности и нераздельности», более 600 лет сохранялась структурная целостность взаимоотношений институтов [20, с. 144].
Однако византийская система имела важный недостаток именно в области социальной политики, в силу важной структурной ошибки, на которой подробно останавливается Л.А. Тихомиров. То место в системе приоритетов византийской политики, которое должен был занимать народ, отводилось Церкви, что было, как указывает мыслитель, в корне неправильно. Со времен Константина христиане, как непривычный для античности феномен, воспринимались как народ, соответственно, на нормотворческом уровне предполагалось существование у Corpus Christianorum атрибутов нации, чего быть не могло: Церковь не занимается построением политических доктрин [20, с. 134]. Тихомиров акцентирует внимание на том, что во «Втором Риме» не проводилась должным образом социальная политика: «Презирая «толпу», в Византии не сознавали необходимости и не видели возможности организовать эту толпу в «народ», связанный ие-
рархией социальных авторитетов, которые способны вводить разум в нестройную толпу» [20, с. 162].
Передаточная власть
С ростом государства (географическим и институциональным) у верховной власти исчезает возможность непосредственного контроля за всеми требующими вмешательства процессами, происходящим на управляемой территории, поэтому возникает необходимость в делегировании полномочий, т. е. в организации передаточной власти [20, с. 47]. Передаточная власть, по Тихомирову, может иметь две формы: форму служебной власти и форму представительства. Служебная власть предполагает делегирование права на действие от верховной власти, представительство претендует на право принятия решения, делегированное от верховной власти.
Служебная форма передаточной власти связана, в своем замысле, с монархическим принципом. С одной стороны, это выражается как четкое указание сферы компетенции, во избежание злоупотреблений и неправомерного поведения; с другой - как готовность каждого элемента системы управления взять всю ответственность на себя в решающий момент.
С точки зрения сословно-институционального воплощения, данный метод предполагает возникновение и закрепление при посредстве правовых норм слоя более или менее закрытого, имеющего целью претворение в жизнь директив верховной власти.
Римский опыт, убежден Тихомиров, в этом вопросе наиболее показателен. Наследие Рима состоит в том, что верховная власть понимается как принадлежащая народу, а служебная - аристократии [20, с. 37]. Однако и в других политиче ских традициях эта идея находила свое отражение, что позволяет говорить об ее универсальности. Государственный прак-сис доказал аксиоматичность максимы служения, и с древнейших времен исполнение обязательств элитой считается не просто добродетелью, но гарантом устойчивого существования политической системы в силу значимости примера поведения, подаваемого аристократией, утверждает Конфуций [28]. Следовательно, поддержка устойчивости государства становится насущным интересом самой элиты [25, с. 104], вопреки мнению таких сторонников «железного закона олигархии», как платоновский Фрасимах, который утверждал, что справедливо то, что выгодно сильнейшему [14, с. 52].
Л.А. Тихомиров противопоставляет служебной передаточной власти представительскую, обращая внимание на то, что последняя всегда будет иметь искушение присвоить себе полноту верховной власти. Чрезмерное расширение сферы ответственности чиновника в представительской системе (гипотетически
обязанной самоограничиваться) ведет к непомерной нагрузке на репрессивно-административный аппарат и, как следствие, депривации народного творчества. Если в сферу компетенции государства оказываются включены все социальные процессы, то в нации начинают процветать иждивенческие настроения, исчезает личная инициатива, а с ней и возможность развития общества, пишет Тихомиров [20, с. 504].
Представители постепенно обособляются от народа, формируя класс профессиональных политиков, главной целью которых становится, как и у бюрократии, удержание status quo, т. е. сохранение своих властных полномочий и реализация своих интересов. Вместо формирования надклассового пространства политики формируют новый класс, со своими нуждами и проблемами, которые зачастую обусловливают пренебрежение к нуждам народным. Дюверже, виднейший теоретик феномена политических партий, пишет, что функциональная задача партии - это, в первую очередь, борьба за власть [4, с. 20]. Данный императив отличает представительскую систему от служебной передаточной власти, убежден Тихомиров, и ведет к тому, что теряется устойчивость государственной системы в кризисных ситуациях, если для партий издержки, связанные с удержанием власти, превышают выгоды, получаемые от урегулирования кризиса [20, с. 50б].
Сочетанная власть
Доминирование класса политиков, по мнению Л.А. Тихомирова, ведет к тому, что делается невозможной правильная социальная политика, имеющая целью длительное и устойчивое существование государства, а значит, и общее благо. Форма, пишет Тихомиров, не должна довлеть над содержанием, т. е. верховная власть не может быть подчинена управительной. Ограждая государство от всевластия бюрократизма, верховная власть всегда опирается на народ, дабы умерить тягу к узурпации со стороны передаточной власти, а народ всегда получает протекцию у верховной власти, проявления которой единственно защищают от порабощения народа чиновником [20, с. 32], утверждает Тихомиров. В институциональном плане целям укрепления такого порядка в наибольшей степени соответствует система сдержек и противовесов, воплощаемая в виде системы сочетанной управительной власти.
Примеры успешного воплощения системы сочетанного управления известны еще с древних времен. Тихомиров указывает на описание римского государственного устройства у Полибия: консулы в Риме имели значение элемента монархического, сенат - аристократического, трибунат и народные собрания - демократического [20, с. 37]. Различа-
ются сферы полномочий, приемлемые для того или иного способа применения власти: для исполнения решений целесообразнее принцип личной ответственности, для принятия норм - принцип коллегиального творчества. Каждая ветвь власти при этом подотчетна власти верховной.
Наиболее жизнеспособной, по Тихомирову, сочетанная власть становится при монархической верховной власти, выстроенной на доминировании нравственного принципа и потому придающей наибольшую осмысленность исполнению долга чиновником. Вследствие этого каждый человек и каждый институт, участвующий в государственном управлении, служит не в силу велений начальства, но в силу осознания своей ответственности за общее благо, понимания миссии организации и, следовательно, способен в экстренной ситуации взять всю инициативу на себя и поддержать целостность структуры и преемственность политики [20, с. 487].
Сочетанная власть - это использование всех существующих сил общества для проведения управления, гарантирующее сдерживание одних сил другими, под общим контролем верховной власти. При вышеназванном способе разделения властных полномочий и сфер ответственности между институтами исключается их перегрузка излишними функциями, чреватая снижением эффективности и повышением коррумпированности, ни один из институтов не искушается узурпированием и служит национальному идеалу. Это вариант организации власти управительной как манифестация власти верховной, поскольку за верховной властью сохраняется право непосредственного вмешательство в любой политический процесс на любой его стадии.
При использовании принципа сочетанной упра-вительной власти бюрократизм оказывается подотчетен верховной власти за счет выстроенного самоуправления, а также благодаря привлечению к управлению общественных представителей. Эти два принципа и составляют суть социальной политики государства, и только государство, которое обеспечивает подобное соучастие своих граждан в решении задач управления, может считаться подлинно социальным.
Привлечение представителей, напротив, крайне редко оказывается полностью репрезентативным и потому обладающим подлинной легитимностью. О принципиальной разнице между представительством интересов (по этой схеме работали парламентские системы вплоть до введения всеобщего избирательного права) и представительством личностей (современный парламентаризм) писали английские консервативные мыслители, например, Колридж.
Сочетанная власть имела свое воплощение во Франции времен Карла Великого: Тихомиров подробно цитирует биографа Карла Великого, Эгин-гарда, и описывает систему постоянного сбора данных о местных обычаях народов империи и созыва соборов для совершенствования законодательства, а также обращает внимание на возможность непосредственной апелляции подданных к императору. Однако, убежден Тихомиров, в наибольшей степени сочетанная система управительной власти была выстроена в России времен сложившегося Московского царства. Отсюда и поддержка народом самодержавного принципа как наиболее справедливого [8, с. 139], отсюда и невероятная в других условиях способность системы к самовосстановлению даже после полного крушения, как это было в начале XVII в. Угроза общему идеалу заставляла объединяться все общественные силы, и аристократия не просто действовала вместе с народом, но подавала ему пример своей самоотверженностью, как, например, князь Пожарский [10, с. 35].
««Не народ для царя и не царь для народа, а царь вместе с народом как исполнитель дела Бо-жия, дела всечеловеческого», - завет для власти христианской, православной», - описывает такую систему Н.Ф. Федоров [23, с. 1б8].
В России существовала возможность непосредственного обращения народа к верховной власти, закреплявшая понимание монарха как финальной инстанции в деле земного суда, причем инициатива такого контакта происходила от обеих сторон. «Я сам буду вам, сколь возможно, судья и оборона, буду неправды разорять и похищенное возвращать», - говорил Иоанн Грозный народу в 1550 г. [20, с. 243]. Им же была учреждена для исполнения задачи суда челобитная изба, не искорененная ни Петром I, восстановившим челобитную избу в виде рекетмейстерства [20, с. 305], ни Александром
I, учредившим «Комиссию прошений, на Высочайшее Имя приносимых», которая принимала жалобы и на решения сената [20, с. 309]. Даже сегодня институт «приемных президента» предлагает ту же архетипическую модель отношений.
Верховная власть, следовательно, получала орган контроля над властью управительной, а народ - возможность обходить инстанции, которые по тем или иным причинам могли иметь корыстный, корпоративный интерес и выносить ангажированные решения.
И.Л. Солоневич отмечает удивительную тонкость баланса в отношениях властвования и подчинения, закрепившуюся в России эпохи Московского царства: «Устойчивость всей национальной жизни в стране у нас поддерживали три фактора:
Монархия, Церковь и Народ» [16]. Проведение политики оставалось успешным до тех пор, пока сочетались все три этих фактора, т.е. пока имело место сохранение единого коммуникационно-смыслового пространства страны [7, с. 294].
Работы Л.А. Тихомирова решают две важные задачи в области теории социальной политики. Для обеспечения подлинной конкурентоспособности концепции социального государства Тихомиров, во-первых, гарантирует успешность длительного проведения соответствующей политики на историческом примере, во-вторых - обосновывает истинность фундаментальных положений этой доктрины и обозначает следствия этих положений, т. е. делает понятной целесообразность социальной политики, необъяснимую в терминах экономической эффективности.
Основываясь на идеях Тихомирова, можно составить следующее определение социального государства. Социальное государство, устроенное в соответствии с идеями сочетанной власти, - это такая организация публично-правового согласования интересов, при которой осуществляется учет всего разнообразия социальных сил, составляющих ткань общества, а также обеспечивается справедливое перераспределение ресурсов. Оно имеет целью самовоспроизведение на основании идеала служения, с соответствующими задачами, и гарантирует устойчивость всей институциональной системы в стрессовых ситуациях. Подобный тип организации конкурентоспособен в силу того, что обеспечивает участие всех сил общества в управлении и учет насущных интересов каждой группы в обществе, формирует передаточную власть в соответствии с императивом долженствования и тем охраняет от коррупции, имеет непреходящую легитимность и уникальную способность к самовосстановлению, даже после полного падения.
Л.А. Тихомиров описывает риски ухода от данной модели государственного устроения. В частности, он обращает внимание на то, что социальные силы в Европе, сохранявшие со времен Рима значительную силу, еще в его эпоху подвергались разрушительному воздействию идеи преобладания прав на долгом, которая, по его мнению, погубила Рим, сделав аристократию из служительницы поработителем-временщиком [20, с. 97]. Серьезное усиление общеевропейской бюрократии в Брюсселе, происходившее в последние годы, подтверждает, что данный тезис Тихомирова не потерял актуальности, а его методологические рекомендации применимы в современности для защиты общественных институтов от увядания.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аристотель Политика. Собр. соч. в 4 томах. Т. 4. М.: Мысль, 1983.
2. Бёрк Э. Размышления о революции во Франции. М.: Рудомино, 1993.
3. Гончаров П.К. Социальное государство: сущность и принципы // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия Политология. 2000. № 2. С. 46-59.
4. Дюверже М. Политические партии. М.: Академический Проект, 2000.
5. Ильин И.А. О сопротивлении злу силою // Путь к очевидности. М.: Республика, 1992.
6. Калашников С.В. Очерки теории социального государства. М.: Экономика, 2006.
7. Киреевский И.В. О характере просвещения Европы // Критика и эстетика. М.: Искусство, 1998.
8. Кистяковский Б.А. В защиту права // Вехи. Из глубины. М.: Правда, 1991.
9. Котляровский С.А. Оздоровление // Вехи. Из глубины. М.: Правда, 1991.
10. Леонтьев К.Н. Избранное. М.: Рарогъ, 1993.
11. Лейст О.Э. История политических и правовых учений. М.: Зерцало, 1999.
12. Максимович К.А. Церковные новеллы Св. императора Юстиниана I (527-565 гг.) в современном русском переводе // Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия. 2007. Вып. 17. С. 27-44.
13. Милецкий В.П. Социальное государство: эволюция идей, сущность и перспективы становления в современной России // Политические процессы в России в сравнительном измерении. СПб.: СПБТУ, 1997.
14. Платон Государство. Собр. соч. в 3-х т. М.: Мысль, 1971.
15. Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. М.: Госсоцэкгиз, 1938.
16. Солоневич И.Л. Политические тезисы российского народно-имперского (штабс-капитанского) движения // Наш современник. 1992. № 12.
17. Тихомиров Л.А. Апология Веры и Монархии. М.: Москва, 1999.
18. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. Нью-Йорк: National Printing & Publishing, 1943.
19. Тихомиров Л.А. Критика демократии. М.: Москва, 1997.
20. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М.: Айрис-пресс, 2006.
21. Тихомиров Л.А. Рабочий вопрос (практические способы его решения) // Церковный собор, единоличная власть и рабочий вопрос. М., 2003.
22. Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация: в 2 кн. Кн. 1. М.: Издательство АСТ, 2004.
23. Федоров Н.Ф. Супраморализм, или всеобщий синтез (т.е. всеобщее объединение) // Соч. М.: Раритет, 1994.
24. Шамшурин В.И. Идея права в социальной теории П.И. Новгородцева // Социологические исследования. 1993. № 4.
25. Шамшурин В.И. «Концепция Фрасимаха» и социально-политический опыт консерватизма // Социологические исследования. 1994. № 5.
26. Шамшурин В.И. Традиция «кардиогнози-са» в русской культуре // Социологический журнал. 1995. № 4.
27. Шамшурин В.И. Учение Э. Берка о человеке и обществе. Идейные истоки неоконсерватизма // Социологические исследования. 1991. № 6.
28. Ян Хин-Шун. Лунь Юй // Антология древнекитайской философии. М.: Принт, 1994.
29. Hennock, E.P., 2007. The Origin of the Welfare State in England and Germany, 1850-1914. New York: Cambridge University Press.
30. Schmoller, G., 1893-4. The Idea of Justice in Political Economy. Annals of the American Academy of Political and Social Science, Vol. 4.
31. Small, A., 1914-15. Schmoller on class conflicts in general. American Journal of Sociology, Vol. 20, pp. 504-531.
32. Taylor, A.J.P., 1967. Bismarck. The Man and the Statesman. New York: Vintage Books.
REFERENCES
1. Aristotle, 1983. Politika [Politics]. Vol. 4. Moskva: Mysl. (in Russ.)
2. Burke, E., 1993. Razmishleniya o revolutcii vo Francii [Reflections on the Revolution in France]. Moskva: Rudomino. (in Russ.)
3. Goncharov, P.K., 2000. Socialnoe gosudarstvo: sushnost i printsipi [Welfare state: essence and principles], Vestnik RUDN, Politologiya, no. 2, pp. 46-59. (in Russ.)
4. Duverger, M., 2000. Politicheskiye partii [Political parties]. Moskva: Akademicheskiy Proekt.
5. Ilyin, I.A., 1992. O soprotivlenii zlu siloyu [On confronting the evil with force]. In: Put’ k ochevidnosti. Moskva: Respublica. (in Russ.)
6. Kalashnikov, S.V., 2006. Ocherki teorii socialnogo gosudarstva [Study on welfare state theories]. Moskva: Ekonomika. (in Russ.)
7. Kireevskiy, I.V., 1998. O kharaktere
prosvesheniya Evropi [On Europe’s education character]. In: Kritika i estetika. Moskva: Iskusstvo. (in Russ.)
8. Kistakovsky, B.A., 1991. V zashitu prava [In support of law]. In: Vehi. Iz glubini. Moskva: Pravda, 1991. (in Russ.)
9. Kotlarovsky, S.A., 1991. Ozdorovleniye
[Invigoration]. In: Vehi. Iz glubini. Moskva: Pravda, 1991. (in Russ.)
10. Leontiev, K.N., 1993. Izbrannoe [Selected works]. Moskva: Rarog. (in Russ.)
11. Leyst, O.E., 1999. Istoriya politicheskih
i pravovih ucheniy [History of political and law teachings]. Moskva: Zertsalo. (in Russ.)
12. Maksimovich, K.A., 2007. Tserkoniye novelli Sv.Imperatora Yustiniana I (527 -565) v sovremennom russkom perevode [Church novellas by St. Emperor Justinian I in contemporary Russian translation], Vestnik PSTGU I: Bogoslovie. Philosophia, Vol. 17, pp. 27-44. (in Russ.)
13. Miletskiy, V.P., 1997. Socialnoye gosudarstvo: evolutsiya idei, suchnost i perspektivi stanovleniya v sovremennoi Rossii [Welfare state: evolution of concept. essence and establishment outlook in modern Russia]. In: Politicheskiye processi v Rossii v sravnitelnom izmerenii. Sankt-Peterburg: SPBTU. (in Russ.)
14. Plato, 1997. Gosudarstvo [The State]. In: Sobraniye sochineniy v 3 tomah. Moskva: Mysl. (in Russ.)
15. Rousseau, J.J., 1938. Ob obshestvennom dogovore [The social contract]. Moskva: Gossotsecgiz. (in Russ.)
16. Solonevich, I.L., 1992. Politicheskie
tezisi rossiyskogo narodno-imperskogo (shtabs-kapitanskogo) dvijeniya [Political theses of Russian Empire popular imperial movement], Nash sovremennik, no. 12. (in Russ.)
17. Tihomirov, L.A., 1999. Apologiya veri i monarhii [Apology of belief and monarchy]. Moskva. (in Russ.)
18. Tihomirov, L.A., 1943. Edinolichnaya vlast kak printsip gosudarstvennogo stroyeniya [Individual rule as a principle of nation-building]. New York: National Printing & Publishing. (in Russ.)
19. Tihomirov, L.A., 1997. Kritika demokratii. [Criticism of democracy]. Moskva. (in Russ.)
20. Tihomirov, L.A., 2006. Monarhicheskaya gosudarstvennost [Monarchial statehood]. Moskva: Ayris-Press. (in Russ.)
21. Tihomirov, L.A., 2003. Rabochii vopros (prakticheskiye sposobi ego resheniya) [Labour
question (practical means of its resolution)]. In: Tserkovniy sobor, edinolichnaya vlast i rabochiy vopros. Moskva. (in Russ.)
22. Travin, D., Marganiya, O., 2004. Evropeyskaya modernizatsiya [European modernization], Vol. 1, Moskva: AST-Press. (in Russ.)
23. Fedorov, N.F., 1994. Supramoralism, ili vseobshiy sintez (t.e. vseobshee obiedineniye) [Supermoralism, or universal synthesis (i.e. universal unification)]. In: Sochineniya. Moskva: Raritet. (in Russ.)
24. Shamshurin, V.I., 1993. Ideya prava v socialnoy teorii P.I. Novgorodtseva [Idea of law in P.I. Novgorodtsev’s social theory] // Sociologicheskiye issledovaniya. 1993. N 4. (in Russ.)
25. Shamshurin, V.I., 1994. “Kontseptsiya
Frasimaha” i socialno-politicheskiy opit conservatisma [“Thrasymachus’ concept” and sociopolitical experience of conservatism], Sociologicheskiye issledovaniya, no. 5. (in Russ.)
26. Shamshurin, V.I., 1995. “Traditsiya
cardiognozisa” v russkoy kulture [“Cardiognosis” tradition in Russian culture], Sociologicheskiy jurnal, no. 4. (in Russ.)
27. Shamshurin, V.I., 1991. Ucheniye E.
Burka o cheloveke i obshestve. Ideyniye istoki neoconservatisma [E. Burke’s teachings on man and society. Theoretical sources of neo-conservatism], Sociologicheskiye issledovaniya, no. б. (in Russ.)
28. Yan Hin-Shun, 1994. Lun Yu [Lun Yu]. In: Antologia drevnekitayskoi filosofii [Anthology of ancient Chinese philosophy]. Moskva: MP Print (in Russ.)
29. Hennock, E.P., 2007. The Origin of the Welfare State in England and Germany, 1850-1914. New York: Cambridge University Press.
30. Schmoller, G., 1893-4. The Idea of Justice in Political Economy. Annals of the American Academy of Political and Social Science, Vol. 4.
31. Small, A., 1914-15. Schmoller on class conflicts in general. American Journal of Sociology, Vol. 20, pp. 504-531.
32. Taylor, A.J.P., 19б7. Bismarck. The Man and the Statesman. New York: Vintage Books.
