CC BY
136
гоценности мысли, чувства и слова» [4,100].
Нередко выражения, включающие в себя эпитеты, используются Л.Улицкой в качестве перифразов, что также способствует усложнению структуры текста, созданию экспрессивности, а также помогает автору избежать повтора, реализуя функцию замещения. Например: «Он, как Гулливер в стране лилипутов, каждым своим волосом был привязан к почве русской культуры, и связи эти от него протягивались к его мальчикам, которые входили во вкус, привыкали к этой пыльной, бумажной, эфемерной пище» [4,76]. Аналогичным образом использован перифраз в следующем контексте: «Антонина Наумовна не в восторге была от появления столь раннего ребеночка - Оленьке и девятнадцати еще не стукнуло, когда привезли из роддома кулек в голубом шелковом одеяле. Кулек оказался образцовым, точь-в-точь как его родители... [4,130]. Негативное отношение к зятю воплощается в речи Антонины Наумовны в перифразе вихлястая жердина: «И чего девке надо было? Такого ладного парня, Вову, мужа хорошего, променяла на вихлястую жердину» [4,139].
В ряде случаев стремление автора создать сложный образ приводит к использованию оксюморонных сочетаний: раздражающая миловидность: «Зависть и отвращение вызывали у одноклассников курточка на молнии, девичьи ресницы, раздражающая миловидность лица и полотняные салфетки, в которые был завернут домашний бутерброд» [4,11]; нестерпимо большая любовь: «Оправдывается ли подлость нестерпимо большой любовью?» [4,24]; хороший плач: «Мы собрали вас, чтобы вы сделали хороший плач» [4,62]; изумительно хаотичный порядок: «Блуждания по литературной Москве носили изумительно хаотичный порядок» [4,74]; подлое счастье: «А уж когда родилась дочка, педагогический состав зашелся от подлого счастья» [4,103].
Значительное количество эпитетов Улицкой использованы ею для создания иронии. В романе «Зеленый шатер» эта ирония политизирована и направлена, как правило, на негативные проявления сталинской эпохи (Нижние сидят, а верхние стоят на стульях, все в окружении толстых колосьев, складчатых знамен и пупырчатых гербов - декоративной рамки, которая была базисом, а вся бритоголовая мелочь, с лупоглазой училкой в середине, - надстройкой над стульями из актового зала [4,37]), а также на человеческую пошлость, жестокость и глупость («Но Саня глаз не открывал, невзирая на бодрящие тычки» [4,17]).
Одним из приемов, использованных Улицкой в произведении, является использование фразеологизма в несвойственном значении: «Тетя Геня в десять часов вечера единократно всхрапывала с лошадиной силой, после чего до утра храпела тихонько и мерно» [4,32].Употребле-ние этого выражения в значении «с большой силой» приводит к частичной актуализации прямого значения фразеологизма и потере значения «единица измерения».
В основе значительного количества эпитетов, в которых мы наблюдали нарушение лексической сочетаемости, лежит прием гипаллаги. «Гипаллага - стилистический прием, состоящий в «переносе элемента одной синтаксической группы в другую, с ней смежную» [5,94]. Так, например, в выражении басовитая жалоба эпитет перенесен с существительного «голос» к существительному «жалоба»: «Сквозь рыдания прорывалась басовитая прерывистая жалоба.» [4,96]. Аналогичный прием наблюдаем в выражении потертая девушка средних лет, когда эпитет потертая переносится с существительного «одежда» к существительному «девушка». Такой прием создает эффект неожиданности и способствует реализации разнообразных стилистических возможностей языковой сис-
темы. Как отмечает «Энциклопедический словарь-справочник», «гипаллага довольно редкий стилистический прием, характерный для художественной речи» [4,96], однако в прозе Л.Улицкой мы обнаружили его достаточно частое применение.
Таким образом, отклонение от норм лексической сочетаемости является в романе Людмиле Улицкой часто используемым приемом, который лежит в основе эпитетов и, реже, некоторых других тропов. Преобладание эпитетов можно объяснить стремлением писателя реализовать потенциал прилагательных, обладающих выраженной стилистической гибкостью. Использование приема нарушения сочетаемости позволяет автору не только украсить речь окказиональными языковыми средствами, но и передать информацию в наиболее сжатой форме.
Список литературы
1. Долинин К.А. Имплицитное содержание высказывания//
Вопросы языкознания. - 1983. - № 4.
2. Словарь русского языка/ Под ред. А.П.Евгеньевой: В 4 т.
- М.: Русский язык, 1985. - Т.4.
3. Традиции и инновации в методике обучения иностранным
языкам/Под общей ред. М. К. Колковой. - СПб.: КАРО, 2007. - 288 с.
4. Улицкая Л.Е. Зеленый шатер. - М.: Эксмо, 2011. - 592 с.
5. Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные
средства русского языка и речевые ошибки и недочеты/ Под ред. А.П.Сковородникова. - М.: Флинта: Наука, 2009.
- 480 с.
6. www.soyuz.ru.
Л.В. Гришкова
Курганский государственный университет УДК 802/ 803
КОНФЛИКТ ЭПОХ В ФОРСАЙТОВСКОМ ЦИКЛЕ ДЖОНА ГОЛСУОРСИ
Роман - это эпоха, развитая на вымышленном повествовании.
А.С. Пушкин
Аннотация
Статья отражает современные тенденции в анализе литературных произведений. Дискурс-анализ позволяет по-новому оценить основной конфликт романов форсайтовского цикла как конфликт эпох - века минувшего - викторианской Англии и века нынешнего - Англии после окончания первой мировой войны. Семейный конфликт и история любви двух молодых людей - не-Фор-сайтов, ставших жертвами инстинкта собственности в первом романе цикла «Собственник», перерастает в
конфликт эпох во всех сферах бытия - семейных отношениях, политике, искусстве и т.д.
Ключевые слова: дискурс, конфликт эпох, «Сага о Форсайтах».
L.V. Grishkova Kurgan State University
THE CONFLICT OF EPOCH IN JOHN GALSWORTHY'S THE FORSYTE CYCLE
Annotation
The article suggests a new approach to the analysis of the conflict in the Forsyte Chronicles - Galsworthy's masterpiece. The theme of the epic novel is defined as « Time and the Forsytes» and its basic conflict as a conflict of two epocs reflected in the minds of the characters, including the main character - Soames Forsyte.
Key words: discourse, conflict of epochs, «The Forsyte Saga».
Переход современной лингвистической науки от анализа текста к анализу дискурса позволяет по-новому решать многие проблемы исследования художественных произведений и в частности, проблему конфликта. Конфликт в литературе не следует отождествлять с реальным конфликтом даже в том случае, если он послужил для писателя исходным материалом*. Перенесенный в сферу искусства, он становится основой развития сюжета литературного произведения, организующим стержнем его художественного пространства и объективируется в рамках модуса художественности, под которым подразумевается «всеобъемлющая характеристика художественного целого», то есть «тот или иной род целостности, предполагающий не только соответствующий тип героя и ситуации, авторской позиции и читательского восприятия, но и внутренне единую систему ценностей и соответствующую ей поэтику» [5, 469].
Противоречивые суждения о романах форсайтовс-кого цикла связаны, на наш взгляд, с недооценкой особенностей развития изображенного в них конфликта. Судьба шедевра творческого наследия Голсуорси складывалась непросто. Первый роман «Собственник» вышел в 1906 году, когда традиции критического реализма XIX века еще не ставились под сомнение, и был оценен по достоинству. Джозеф Конрад писал: Прочность основы, на которой мистер Голсуорси строит свой превосходный роман, сразу становится очевидной. Ибо началась ли организация общества с семьи, или с собственности, или с того и другого одновременно, так как вначале их, в сущности, трудно было отделить друг от друга, — совершенно ясно, что именно в тесном объединении этих двух институтов нашло общество путь к развитию, и именно в нем обрело оно надежду на спасение. Чувство собственности помогает Форсайтам упрочить их права и является залогом продолжения их рода. Это инстинкт, примитивный инстинкт. Практицизм Форсайтов возвел его в принцип; их идеализм превратил его в своего рода религию, под влиянием которой сформировались их понятия о счастье и благопристойности, их предрассудки и ханжество, скудные их мысли и даже самый строй их чувств. Жизнь в целом стала доступной их пониманию только в тех случаях, если ее
* Проблематика реальных конфликтов подробно освещена в
монографии H.H. Цыцаркиной «Объективация фреймов "социальных отношений" в современном английском языке». -Курган: Изд-во Курганского гос ун-та, 2010.
можно было выразить на языке собственности» [4].
Остальные романы цикла и интерлюдии (четыре вставные новеллы, играющие роль связующих звеньев между ними) выходили намного позже и оказывались в среде противоположной эстетики. Литература «потока сознания» категорически отвергала традиции классического реализма. Отстаивая творческую свободу писателя, Вирджиния Вульф писала в своем эссе «Modern Fiction»: if a writer were a free man and not a slave, if he could write what he chose, not what he must, if he could base his work upon his own feeling and not upon convention, there would be no plot, no comedy, no tragedy, no love interest or catastrophe in the accepted style and perhaps not a single button sewn on as the Bond Street tailors would have it. Life is not a series of gig lamps systematically arranged; life is a luminous halo, a semitransparent envelope surrounding us from the beginning of consciousness to the end [9, 199].
В подобном контексте стройная композиция «Саги» казалась чем-то устаревшим, не отражающим истинной сути бытия, и самому значительному творению Голсуорси было отказано в художественной значимости: «The cycle is notable more for its painstaking completeness than for any specific literary virtues» [8, 201]**. Присуждение Нобелевской премии не повлияло на отношение критиков, и романы были преданы забвению.
Перемены в отношении к автору и его творению произошли после показа телеверсии романа, снятого Британской радиовещательной корпорацией. Телефильм, в котором были заняты известные английские актеры (Сомса Форсайта играл Эрик Портер), имел колоссальный успех не «праздник возрождения»
Отечественная критика также недооценивала цикл в целом, отдавая предпочтение роману «Собственник». «В "Собственнике" образ Сомса лишен противоречий, - писала Д.Г Жантиева в монографии «Английский роман XX века». - Все черты героя органичны, в том числе и трагизм его любви к Ирен. Двойственность отношения автора к форсайтизму выразилась здесь в другом образе» [3, 204].
Привычка нашей отечественной критики оценивать творческий опыт писателя с социологических позиций приводила иногда к весьма странным суждениям. Далее автор подчеркивает, что «форсайтизм в его наиболее очевидном - «сомсовском» выражении - он (Голсуорси) осудил, но в некоторых чертах Форсайтов он находил здоровое начало» А почему бы нет? И что в этом криминального? Ответ следует незамедлительно: «Это сказалось на образе старого Джолиона, лишенного "крайностей" чувства собственности, человека, способного мыслить отвлеченно, ценить красоту и вместе с тем обладающего энергией, выдержкой, жизнеспособностью. Старый Джолион показан в романе вне деловой сферы, а потому предстает облагороженным» [3, 294 - 205].
Как же не повезло в этой оценке самому обаятельному персонажу первого романа! А ведь он предстанет перед нами на первых страницах книги как «воплощение вечной молодости»: In the centre of the room, under the chandelier, as became a host, stood the head of the family, old Jolyon himself. Eighty years of age, with his fine, white hair, his dome-like forehead, his little, dark grey eyes, and an immense white moustache, which drooped and spread below the level of his strong jaw, he had a patriarchal look, and in spite of lean cheeks and hollows at his temples, seemed master of perennial youth. He held himself extremely upright, and his shrewd, steady eyes had lost none of their clear
«painstaking completeness» применительно к результату творческого процесса имеет ярко выраженный пренебрежительный оттенок (буквально «вымученная завершенность»).
shining. Thus he gave an impression of superiority to the doubts and dislikes of smaller men. Having had his own way for innumerable years, he had earned a prescriptive right to it. It would never have occurred to old Jolyon that it was necessary to wear a look of doubt or of defiance [10].
«Саге о Форсайтах» отказывали даже в праве называться романом-эпопеей на том основании, что «точка зрения на народ как на движущую силу истории вообще чужда Голсуорси». «Но разве определение жанра зависит от характера общественно-политических взглядов автора? - полемически возражал по этому поводу А.В. Чичерин в статье «Цельность форсайтовского цикла». - Разве роман Писемского менее роман, чем роман Чернышевского? Или лирика Фета менее лирика, чем лирика Некрасова? Пьесы Метерлинка в меньшей мере драматургия, чем пьесы Бертольда Брехта?» [7].
Возвращаясь к теме нашей статьи, отметим, что основной конфликт романа «Собственник» прекрасно сформулировал в свое время Дж. Конрад: «В этот мир Форсайтов (которые никогда не умирают), организованный в целях приобретения и удержания собственности, мистер Голсуорси (он ведь пишет отнюдь не нравоучительные сказки) с верным инстинктом романиста вводит мужчину и женщину — хотя и не Форсайтов, но отнюдь не противников великого принципа собственности. Они всего лишь пренебрегают им. А это — преступление. С ними, с этими двумя людьми, жизнь властно говорит на языке любви. И этого достаточно, чтобы пробудить в них непримиримую вражду к миру Форсайтов и приблизить их неизбежную гибель. Естественно и внезапно лишенные поддержки закона и поддержки этических норм, лишенные человеческого сочувствия и того утешения, которое, пожалуй, может дать религия, оба они, и мужчина и женщина, безжалостно раздавлены. А принцип собственности торжествует» [4].
В «Собственнике» конфликтная ситуация остается неразрешенной. Драматическая развязка - смерть Боси-ни и возвращение Ирен в дом мужа - не становится ни урегулированием, ни затуханием конфликта. Узнав о смерти Босини, Ирен возвращается в дом мужа просто потому, что ей некуда идти. Автор сравнивает ее со смертельно раненным животным: «She had come back like an animal wounded to death, not knowing where to turn, not knowing what she was doing. The sight of her figure, huddled in the fur, was enough.
He knew then for certain that Bosinney had been her lover; knew that she had seen the report of his death — perhaps, like himself, had bought a paper at the draughty corner of a street, and read it».
В душе Сомса кипят любовь и ненависть, но он не позволяет молодому Джолиону увидеться с Ирен: «She had come back then of her own accord, to the cage she had pined to be free of — and taking in all the tremendous significance of this, he longed to cry: «Take your hated body that I love out of my house! Take away that pitiful white face, so cruel and soft — before I crush it. Get out of my sight; never let me see you again!»
«This is my house,» he said; «I manage my own affairs. I've told you once — I tell you again; we are not at home.» And in young Jolyon's face he slammed the door» [10].
Проводя грань между анализом текста и дискурсивным анализом, В.Е. Чернявская подчеркивает, что последний начинается с «проецирования на элементы содержательно-смысловой и композиционно-речевой организации текста психологических, политических и др. факторов» [6, 129]. Проникновение в глубинную структуру текста, т.е. постижение заключенного в нем смысла, осуществляется через обращение к специфическому социально-историческому контексту. Именно так и поступает А.В. Чичерин в
упомянутой выше статье.
Накопление ассоциативных связей еще сильнее в историческом плане. Злосчастная война с бурами, смерть королевы (64 года сидевшей на троне), последствия первой мировой войны, первое лейбористское правительство 1924 года, распад «незыблемого» делового буржуазного мира, возможная конфискация всех ценностей, безработица, всеобщая забастовка 1926 года - все это образует подлинный внутренний ритм той частной жизни, которая входит в повествование как художественное воплощение жизни буржуазной Англии в целом. В размышления героев, в их говор, в события их жизни всюду вторгаются общие тревоги того или другого не только года, но и вполне конкретного дня. В самой отрывочной и как будто случайно-мимолетной мысли что-то личное все время цепляется за общее, историческое; не только душевное, - даже физиологическое пропитано историей [7].
О связи своего произведения с социально-историческим контекстом высказался и сам Джон Голсуорси в двух предисловиях. Первое было написано в 1922 году к повторной публикации романа «Собственник» уже как части первой трилогии - «Саги о Форсайтах». В нем писатель объясняет причину выбора слова «сага» для изложения совсем негероических дел своих персонажей: «The "Forsyte Saga" was the title originally destined for that part of it which is called "The Man of Property"; and to adopt it for the collected chronicles of the Forsyte family has indulged the Forsytean tenacity that is in all of us. The word Saga might be objected to on the ground that it connotes the heroic and that there is little heroism in these pages. But it is used with a suitable irony; and, after all, this long tale, though it may deal with folk in frock coats, furbelows, and a gilt-edged period, is not devoid of the essential heat of conflict» [9].
Ограниченные рамки статьи не позволяют рассмотреть все стадии упомянутого писателем конфликта. Он развернут во времени, и каждый новый роман открывает какую-то новую его грань
В «Современной комедии» Голсуорси расширяет сферу конфликта, выводя его за пределы одной семьи на более высокий, эпохальный уровень. Эта тенденция намечается уже в романе «В петле» в горестных размышлениях Джеймса Форсайта о конце викторианской эпохи: «Out in the crowd against the railings, with his arm hooked in Annette's, Soames waited. Yes! The Age was passing! What with this Trade Unionism, and Labour fellows in the House of Commons, with continental fiction, and something in the general feel of everything, not to be expressed in words, things were very different; he recalled the crowd on Mafeking night, and George Forsyte saying: "They're all socialists, they want our goods." Like James, Soames didn't know, he couldn't tell — with Edward on the throne! Things would never be as safe again as under good old Viccy!» [11].
В предисловии к «Современной комедии» речь идет именно о конфликте эпох, и мы рассмотрим его более подробно. Как и первое предисловие, оно начинается с расшифровки названия трилогии: «If one could only see where IN NAMING this second part of the Forsyte Chronicles "A Modern Comedy" the word comedy is stretched, perhaps, as far as the word Saga was stretched to cover the first part. And yet what but a comedic view can be taken, what but comedic significance gleaned of so restive a period as that in which we have lived since the war? An age which knows not what it wants, yet is intensely preoccupied in getting it, must evoke a smile, if rather a sad one».
Далее Голсуорси пишет о том, что его волнует больше всего - о судьбе Англии: «To render the forms and colours of an epoch is beyond the powers of any novelist and very far beyond the powers of this novelist; but to try and express a
little of its spirit was undoubtedly at the back of his mind in penning this trilogy. Like the Irishman's chicken, our Present runs about so fast that it cannot be summed up; it can at most be snapshotted while it hurries looking for its future without notion where, what or when that future will be.
The England of 1866, when the Forsyte Saga began, also had no future, for England then expected its Present to endure, and rode its bicycle in a sort of dream, distrusted only by two bogles - Mr. Gladstone and the Irish Members.
The England of 1926 - when the Modern Comedy closes - with one foot in the air and the other in a Morris Oxford, is going round and round like a kitten after its tail, muttering one wants to stop!"
Everything being now so relative, there is no longer absolute dependence to be placed on God, Free Trade, Marriage, Consoles, Coal, or Caste.
Everywhere being now overcrowded, there is no place where anyone can stay for long, except the mere depopulated countryside, admittedly too dull, and certainly unprofitable to dwell in.
Everyone, having been in an earthquake, which lasted four years, has lost the habit of standing still» [12, 5].
Для сравнения с той оценкой, которую дал своей эпохе Голсуорси, приведем характеристику послевоенной Англии, данную У Алленом в книге «Традиция и мечта»: «После первой мировой войны эпоха, кончавшаяся в июле 1914 года, казалась уже далекой, как обратная сторона Луны. Подобно страшной природной катастрофе, война расколола надвое картину времени, подчистую срыла вековые рубежи, свалила высоченные вехи - тронулось все, что прежде казалось незыблемым. Война легла непроходимой пропастью между прошлым и настоящим, и разница между ними могла вызвать едва ли не смех. Война развела далеко в стороны молодежь, побывавшую на войне и оставшихся дома стариков. Иллюзорным казалось все застывшее и определенное - целая система представлений, упрочившихся в Британии за столетие мирной жизни: воевал всегда кто-то другой, а если и приходилось Британии выступать с оружием - это были небольшие экспедиционные армии, где-нибудь в имперских провинциях. Война неизмеримо убыстрила процесс социальных перемен. Эмансипировались женщины, эмансипировался рабочий класс. В быт прочно вошли автомобиль и аэроплан. Война коснулась всего. Все переменилось» [1, 32].
Оба автора пишут о разительных переменах, которые произошли в жизни Англии после окончания Первой мировой войны. Но если для У. Аллена первостепенное значение имели социальные перемены, такие, как эмансипация женщин и эмансипация рабочего класса, то Голсуорси, прежде всего, волнует изменение уклада жизни: «Everyone, having been in an earthquake which lasted four years, has lost the habit of standing still». Форсайтовский цикл «погружен в жизнь»: история трех поколений Форсайтов представлена на фоне исторических событий и перемен, происходивших в жизни английского общества в течение сорока лет. Это война с бурами, смерть королевы Виктории, первая мировая война, первое лейбористское правительство и общенациональная забастовка 1926 года.
В.И. Вернадский писал о пространственно-временном континууме, в котором протекает жизнь на Земле, как «об особом природном явлении, свойственном пока только живому веществу, о явлении пространства-времени, геометрически не совпадающем с пространством, в котором время проявляется не в виде четвертой координаты, а в виде смены поколений» [2, 201]. Возможно, писатели чувствуют это острее, чем остальные люди, поэтому и в предисловии, и в романе у Голсуорси доминирует Время,
пропущенное сквозь сознание автора и созданных им персонажей. Объясняя выбор заглавия «A Modern Comedy», писатель особо выделяет временной аспект, характеризуя современность как «an age which knows not what it wants, yet is intensely preoccupied with getting it...».
Самая характерная черта жизни послевоенной Англии - отсутствие стабильности во всем: «Everything being now so relative, there is no longer absolute dependence to be placed on God, Free Trade, Marriage, Consoles, Coal, or Caste».
Установив хронологические рамки повествования (1886-1926 годы), Голсуорси сравнивает «век нынешний и век минувший». «Век минувший» - викторианская эпоха, когда Англия «rode its bicycle in a sort of dream, distrusted only by two bogles - Mr. Gladstone and the Irish Members». «Век нынешний» - эпоха радикальных перемен, а чем она завершится, предугадать практически невозможно, поскольку « ... Present runs so fast that it cannot be summed up; it can at most be snapshotted while it hurries looking for its future without notion where, what or when that future will be».
Тем не менее, как полагает Голсуорси, характер самих англичан изменился очень мало: «We are still a people that cannot be rushed, distrustful of extremes, saved by the grace of our defensive humour, well-tempered, resentful of interference, improvident and wasteful, but endowed with a certain genius of recovery. If we believe in nothing much else, we still believe in ourselves» [12, 6].
Английский характер представлен в форсайтовских хрониках тремя поколениями Форсайтов. Старшее поколение - Старый Джолион, Суизин и Джеймс, Роджер, Николас и Тимоти (герои первой трилогии) верили в собственность и старались обеспечить будущее своих детей. Среднее поколение, к которому принадлежали Сомс и молодой Джолион, сохранило и эту веру, и заботу о благополучии потомства.
После смерти королевы Виктории пришло новое поколение, которое произвело переоценку прежних ценностей: «... since there is, seemingly, very little future before property, and less before life, is determined to live now or never, without bothering about the fate of such offspring that it may chance to have» [12, 7].
И здесь Голсуорси делает весьма любопытное замечание по поводу героев новой трилогии, называя Форсайтами тех, чей доход достаточно велик, чтобы думать о том, что с ним станет в будущем: «All this refers only to that tenth or so of the population whose eyes are above the property line; below that line there are no Forsytes, and therefore no need for this preface to dip (выделено нами. - Л.Г.) What average Englishman, moreover with less than three hundred a year ever took thought for the future, even in Early Victorian days?» [Там же].
В атмосфере общей нестабильности и неуверенности в завтрашнем дне - характерных черт жизни послевоенной Англии ("everything being now so relative") - было необходимо что-то более или менее прочное, какая-то точка отсчета для изображения молодого поколения («Современная комедия» повествует о молодых Форсайтах и не-Форсайтах), и Голсуорси ее находит - это «викториан-ство Сомса и его поколения»: «In the present epoch no Early Victorianism survives. By Early Victorianism is meant that of the old Forsytes, already on the wane in 1886; what has survived, and potently, is the Victorianism of Soames and his generation, more self-conscious, but not sufficiently self-conscious to be either self-destructive or self-forgetful. It is against the background of this more or less fixed quantity that we can best see the shape and colour of the present intensely self-conscious and all-questioning generation» [12, 6].
Именно в уста Сомса Голсуорси вложил в романе
«Белая обезьяна» оценку «веку нынешнему». Мироощущение и систему ценностей двух поколений писатель прекрасно выразил в диалоге Сомса и художника Обри Грина, интерпретирующих (каждый по-своему) смысл старинной китайской картины: «"By George," said Aubrey Green, "those eyes! Where did you pick it up, sir?"
"It belonged to a cousin of mine - a racing man. I was his only picture."
"... I don't know where I've seen a more pungent satire on human life."
"I don't follow," said Soames dryly.
"Why? It's perfect allegory, sir! Eat the fruits of life, scatter the rinds, and get copped doing it. When they are still, a monkey's eyes are the human tragedy incarnate. Look at them! He thinks there's something beyond, and he's sad or angry because he can't get at it. That picture ought to be in the British Museum, with the label: 'Civilization, caught out' - "
"Cynicism," said Soames abruptly, "gets you nowhere. If you'd said 'Modernity caught out' - "
"I do, sir; but why be narrow? You don't seriously suppose this age is worse than any other?"
"Don't I?" said Soames. "In my belief the world reached its highest point in the 'eighties, and will never reach it again"». [12, 144].
Для Голсуорси описываемая им в предисловии эпоха - настоящее, а прошлое - викторианская эпоха - еще живо в памяти и самого автора, и главного героя - Сомса, по мнению которого, «мир достиг высшей точки своего развития в восьмидесятые годы и никогда не достигнет этого вновь» (см. приведенный выше диалог). Диалог этот имеет продолжение, и он показывает, как далеко настоящее развело два поколения:
The painter stared.
"That's frightfully interesting. I wasn't born, and I suppose you were about my age then, sir. You believed in God and drove in diligences." [10, 145].
Вот она - «непроходимая пропасть между прошлым и настоящим»: верить в Бога так же старомодно, как ездить в дилижансах.
История человечества не измеряется судьбами одного или двух поколений. Жизнь человека не ограничена только заботой о будущих наследниках собственности. Выражая сомнение по поводу того, насколько полно ему удалось выразить дух своей эпохи, Голсуорси уверен в том, что в его творении присутствует дыхание жизни: «But, however much or little "A Modern Comedy" may be deemed to reflect the spirit of an Age, it continues in the main to relate the spirit of life which sprang from the meeting of Soames and Irene in a Bournemouth drawing-room in 1881, a tale which could but end when its spine snapped and Soames "took the ferry" forty-five years later» (курсив наш. - Л.Г.).
Драматическая история отношений Сомса и Ирен проходит красной нитью через все шесть романов фор-сайтовского цикла.
Заключительный раздел предисловия также посвящен Сомсу Форсайту: «The chronicler catechized (as he often is) concerning Soames, knows not precisely what he stands for. Taking him for all in all he was honest, anyway. He lived and moved and had his peculiar being, and now he sleeps. His creator may be pardoned for thinking there was something fitting about his end; for, however far we have travelled from Greek culture and philosophy, there is still truth in the old Greek proverb: "That which a man most loves shall in the end destrc^ him"».
В первом романе эпопеи Сомс предстал перед читателями как собственник ("the man of property"). Теперь он интересует писателя как человек, и Голсуорси подчеркивает его человеческие черты: «Taking him for all in all he
was honest, anyway. He lived and moved and had his peculiar being, and now he sleeps» (курсив наш. - Л.Г.). Его герой был честен, прожил жизнь, оставаясь самим собой, и он любил по-настоящему двух женщин - свою первую жену Ирен и свою дочь Флер. Одна любовь лишила его счастья, другая - жизни.
Заканчивая предисловие обращением к прецедентному тексту (античной пословице), писатель снова говорит о времени, вернее о связи времен и нетускнеющей мудрости древних: «.however far we have travelled from Greek culture and philosophy, there is still truth in the old Greek proverb: "That which a man most loves shall in the end destroy him"». Воистину «нет ни первого, ни последнего слова.» (М. Бахтин).
Список литературы
1. Аллен У. Традиция и мечта. - М, Прогресс, 1970.
2. Вернадский В.И. Химическое строение биосферы Земли и
ее окружения - М, 1965.
3. Жантиева Д.Г. Английский роман ХХ века. - М.: Наука,
1965.
4. Конрад Дж. Джон Голсуорси // Джозеф Конрад. Избранное -
Т.2. - М, 1959. - С. 638-644.
5. Тюпа В.И. Художественность //Введение в литературове-
дение: Основные понятия и термины: Учеб. пособие / Под ред. Л.В. Чернец. - М.: Высш. шк.: Издательский центр «Академия», 2000. - С. 463-471.
6. Чернявская В.Е. Дискурс и дискурсивный анализ: традиции,
цели, направления // Стереотипность и творчество в тексте: Межвуз. сб. научн. трудов /Отв. ред. М.П. Котюрова. - Пермь, 2002. - С.122-135.
7. Чичерин А.В. Цельность форсайтовского цикла. - URL:
http:// www /chicherin_ideja/08.aspx
8. The Penguin Companion to Literature. - L., 1971.
9. Wolf V. Modern Fiction //The Idea of Literature. The Foundations
of English Criticism. - M.: Progress Publishers, 1979. - P. 195 - 206. Источники.
10. Galsworthy John. The Man of Property // http:// www.
.Ebooks.adelaide.edu.au>g/galsworthy/john/man.
11. Galsworthy John. In Chancery URL: http:// www ictionbook.ru/
author/golsuorsi_djon/the_forsyt_3_in_chancery.
12. Galsworthy John. The White Monkey. - M, 2003.
ИСТОРИЯ
Д.Н. Маслюженко
Курганский государственный университет УДК 94.57"04/14"
НАЧАЛЬНЫЙ ЭТАП ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ УЗБЕКСКОГО ХАНСТВА АБУ-Л-ХАЙР-ХАНА В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Аннотация
В статье проведен анализ взглядов российских и казахских исследователей на начальный этап функционирования Узбекского ханства Абу-л-Хайр-хана. Выявлены основные сходства и различия в представлениях историков об узловых моментах формирования этого политического объединения, предложен анализ причин и истоков противоречий. Особое внимание уделено тем аспектам, которые связаны с определением его места в системе позднесредневековых государств Западной Сибири.
Ключевые слова: Узбекское ханство, Абу-л-Хайр-хан, Шибаниды
D.N. Maslyuzhenko Kurgan State University
THE INITIAL STAGE OF THE FUNCTIONING OF THE UZBEK KHANATE OF ABU-L-KHAIR-KHAN IN RUSSIAN HISTORIOGRAPHY
Annotation
In the article the analysis of the views of Russian and Kazakh researchers at the initial stage of the functioning of the Uzbek khanate of Abu-i-Khair-khan is presented. The main similarities and differences in the views of historians on the conceptions of the formation of this political association are defined, the analysis of the causes and origins of the conflict is proposed. Special attention is paid to the aspects that are connected with the definition of its place in the system of the late middle ages states of Western Siberia.
Key words: Uzbek khanate, Abu-l-Khair-khan, Shibanids.
Введение
В конце 1420-х начале 1430-х гг на территории юга Западной Сибири началось формирование Государства кочевых узбеков / Узбекского ханства Абу-л-Хайр-хана, сумевшего на некоторое время подчинить своей власти большинство родственников из династии Шибанидов. Начальный этап существования этого государства, который приблизительно датируется 1429-1446 гг, является наименее изученным, в том числе и по причине малого количества источников. Судя по анализу ссылочного аппарата тех работ, где он имеется, авторы чаще всего опираются на отдельные фразы из сочинения Самарканди (между 1467-1476 гг.), созданного по заказу Шейбани-хана «Тава-рих-и гузида-йи Нусрат-наме» (авторство спорно, между 1502-1504 гг.) и наиболее часто на достаточно тенденциозное «Тарих-и Абу-л-Хайр-хани» Масуда бен Усмана Ку-хистани (около 1540-1551). Некоторая косвенная информация также содержится в произведении Махмуда бен Эмира Вали «Бахр ал-асрар фи манакиб ал-ахйар» (между 1634-1641 гг.). В значительной части этих произведений отсутствует хронологическая привязка большинства событий, что усложняет проведение реконструкции и приводит в последнее время к появлению прямо противоречащих друг другу версий. Отметим, что этот список источников мало изменился с момента появления первых работ по этой теме.
Для того, чтобы понять основную суть дискуссии относительно именно первых лет правления Абу-л-Хайра, нам видится необходимым проанализировать отечественную историографию данного вопроса, изложив основные точки зрения на эту проблему в хронологическом порядке. Отметим, что в данном случае рассмотрена как собственно российская, так и казахская историография, поскольку ее авторы работали в «одном русле» не только в советское время, но и в последние 20 лет. При написании историографии мы унифицировали написание имен основных действующих лиц, в некоторых случаях при значительных разночтениях оставлены авторские версии. При этом цель такой работы видится не в том, чтобы лишь выявить мнимые или действительные противоречия. В данном случае укажем на резонное замечание Ю.И.Семенова, высказанное относительно теорий в гуманитарных науках: «Он (т.е. исследователь. - Д.М.) с неизбежностью должен обратиться к материалам, добытым другими исследователями, то есть знать всю литературу вопроса. И здесь неоценимое значение имеет историография. Без знакомства с ней человек обречен на изобретение велосипеда» [1].
1. Начальный этап формирования Узбекского ханства в дореволюционной и советской историографии
Насколько мне известно, впервые правление Абу-л-Хайра, в том числе интересующий нас период, на основании части указанных выше источников был реконструирован крупнейшим русским востоковедом В.В. Бартольдом, в частности в статье об этом хане для «Энциклопедии ислама». Он предложил в качестве даты рождения этого хана 1412 год. Основываясь на Тарих-и Абу-л-хайр-хани, В.В.Бартольд сделал заключение о его службе у Джума-дука, убитого в ходе восстания, когда сам Абу-л-Хайр был захвачен в плен и затем отпущен. В 1428 году его провозгласили ханом в области Тура в Сибири. При этом обращает на себя внимание, что даты по хиджре в обоих случаях на год старше, то есть 1413/14 и 1429/30 соответственно, хотя к первой дате, в отличие от летоисчисления по китайскому животному календарю, автор относится с недоверием. После этого хан подчинил большую часть
