CC BY
46
История
С. С.Лукашова (Москва)
Конфликт епископа Гедеона Балабана и львовского Успенского братства в 80-х годах XVI в.: попытка реформы православия или борьба за имущественные интересы
Вторая половина XVI в. оценивается многими отечественными и зарубежными исследователями как время острого кризиса украинско-белорусского православия. Проявления этого кризиса были многообразными — от массового перехода православной шляхты в протестантизм и численного сокращения православных церквей до глубокого упадка православного богословия, всего пласта культуры, связанного с церковью («науки»), в том числе церковнославянского языка и богослужения, падения идеала монашеского и священнического служения Богу и т. д. В числе злоупотреблений в среде православного духовенства — назначение светских лиц даже на епископские кафедры, стяжательство, симония и непотизм, невежество даже высших архиереев, не говоря уже о простых священниках. Среди грехов епископов во второй половине XVI в. упоминаются убийство, печатание фальшивых денег, изнасилование и кровосмешение (Кирилл Терлецкий), сожительство с супругой уже в епископском сане (Дионисий Збируйский, Михаил Копыстенский и Леонтий Пелчицкий), запойное пьянство (Иона Гоголь). Повторный брак, недопустимый для духовных лиц, был сталь распространен, что сам митрополит Онисифор Девочка в 1589 г. был смещен патриархом по этой причине. Обличение церковных «нестроений» — одна из главных тем практически всех полемистов того времени.
Среди причин кризиса назывались экспансия католической церкви, бурное распространение протестантизма, дискриминационная политика государства, т.е. причины в определенном смысле внешние. Однако упадок западнорусской церкви явление не уникальное. Подобный же период в истории переживала и московская митрополия, хотя и несколько ранее, что можно предположительно считать проявлением «кризиса роста».
Кризис официальной церкви сопровождался заметным усилением активности мирян, причем как в старых, традиционных формах, так и в возникновении новых типов объединений, а именно православных церковных братств. Прототипами этих объединений были традиционно существовавшие на украинско-белорусских землях так называемые «медовые» братства,
представлявшие собой объединение светских лиц вокруг той или иной церкви, обязанных заботиться о содержании храма, церковно- и священнослужителей (причта) и обладавших определенными правами по отношению к этой церкви. Деятельность новых церковных союзов стала простираться далеко за рамки собственного прихода, координирующие свою деятельность объединения образовали феномен «братского движения», активно вмешивавшегося в дела православной церкви и приобретшего особый статус в рамках киевской митрополии. Признанным лидером братского движения являлось объединение львовских горожан при Успенской церкви.
В данной статье будут рассмотрены взаимоотношения львовского Успенского братства и епископа Гедеона Балабана в 1586-1590 гг. Хотя Успенское братство существовало по меньшей мере с-середины XVI в., в 80-е годы происходит качественное изменение как целей, так и конкретных направлений его деятельности, что проявилось, в первую очередь в конфликте братства со львовским епископом. К 90-м годам XVI в. формирование новых представлений о целях и задачах этого типа объединений мирян было в основном завершено, и братства во главе с львовским союзом вступили в борьбу за признание своего особого места в рамках уже всей киевской митрополии.
Выводы, полученные в результате изучения спора львовского братства со своим епископом, помогут реконструировать ранний вариант братской программы реорганизации православной церкви и определить конфликтные зоны столкновения интересов братств и епископата. В качестве более отдаленной цели исследования предполагается разрешить вопрос о том, в какой мере деятельность церковных братств была результатом собственной эволюции украинско-белорусского православия и насколько можно говорить о влиянии извне — со стороны константинопольского патриархата, католической церкви и протестантизма.
Протест братства против канонической власти епископа
Для определения характера спора важным является вопрос, насколько личные качества львовского епископа влияли на развитие событий. Хотя епископ Гедеон не был образцовым архиереем, явной безответственности и преступлений за ним, в отличие от многих других епископов, не числилось. Непотизм и умеренное использование церковного имущества в личных целях (в чем можно было бы упрекнуть епископа) были настолько распространенным явлением, что даже в полемическом задоре братство о них не упоминало.
Напротив, львовский епископ сам пытался навести порядок в церкви: по важным поводам в епархии собирались синоды; в случае конфликтов с католиками епископ от имени всего православного населения вносил протесты и
выступал в суде1; совместно с приехавшим в 1586 г. ангиохийским патриархом Иоакимом выступил против второбрачных священников2. Нельзя сказать и то, что Балабан целиком негативно относился к братствам — он помог Успенскому братству выкупить типографию; кроме того, подтверждение епископа стоит на уставе братства львовской Никольской церкви до подписи патриарха Иоакима3, а его брат Василий Балабан в начале 80-х годов XVI в. был ктитором близкого Успенскому братству Уневского монастыря4.
Балабан хорошо понимал значение просвещения и книгопечатания в современных ему условиях. В начале XVII в., когда стало окончательно ясно, что отношения с братством не сложились, епископ организовал собственную типографию в Крилосе и на свои средства издал Служебник, Требник и Учительное Евангелие, предварительно сверив каждый текст с русскими, сербскими, молдавскими и валашскими рукописями. В случае разночтений Гедеон Балабан либо опирайся на современный греческий текст; либо выбирал тот вариант, который был уже настолько распространенным на украинско-белорусских землях, что его изменение могло бы вызвать брожение в умах5. Такого критического переосмысления источников не производилось и при издании книг в братской типографии.
Тем не менее братство не было удовлетворено способностями и поступками своего епископа Дело, видимо, не только в том, что богатые и влиятельные львовские мещане имели повышенные требования к своему владыке. Братство предпринимает попытки изменения самих принципов взаимоотношения епископата с мирянами. К приезду патриарха Иоакима 1 января 1586 г. брат-чики уже имели сложившуюся систему взглядов по этому вопросу. Важнейшим документом в этой связи является устав Львовского братства патриарха Иоакима 1586 г. В историографии ему не было уделено достаточно внимания, хотя его положения противоречат многим выводам о месте братств в структуре православной церкви и их отношении к православной иерархии.
Грамота патриарха состоит из двух частей, первая из которых типична для подобных документов и посвящена организационным вопросам. Вторая часть этой грамоты предваряется грозным заявлением патриарха, что он своей канонической властью дает «право сему церковному братству обличать противников закона Христова и всякое безчиние отлучать от церкви» 6. Далее это положение раскрывается в 8 пунктах, в которых достаточно полно рассматриваются все случаи контактов представителей братства с духовными лицами. Так, епископальное духовенство не может возражать против отлучения от церкви провинившегося братчика7, но обязано его подтвердить; братство должно надзирать за поведением светских и духовных лиц как во Львове, так и «в других местах» и доносить об их проступках епископу8, и этим же должны были заниматься и другие братства9. Если же епископ «пойдет против закона истины и будет управлять'церковью не по правилам святых апостолов и святых отцов, совращая праведных в неправду и
поддерживая беззаконников, то таковому епископу да противятся все, как врагу истины»10. То, что «правила святых отцов» всегда будут на стороне братчиков, гарантирует требование патриарха как верховного иерея ни при каких условиях не противиться деятельности братств, под угрозой неразрешимого неблагословения и отлучения от церкви. Об обязанностях братств по отношению к епископам патриарх ничего не говорит.
Следует, однако, оговориться, что, вопреки достаточно распространенному мнению, в патриаршем уставе ничего не сказано о выведении Успенского братства за рамки митрополии. По уставу 1586 г. обо всех «нестроениях» братство обязывалось доносить именно своему епископу и братчики подлежали его суду. В конечном счете даже вышеупомянутое право братства контролировать деятельность духовенства распространяется только до епископа включительно, но не на митрополита.
Естественно, возникает вопрос, насколько положения устава противоречили нормам православной церкви. С одной стороны, в правилах поместного Константинопольского двукратного собора IX в. есть положение о праве мирян и священников не подчиняться епископу, который открыто учит ереси (правило 15). Но данное положение распространяется только на те случаи, когда, во-первых, речь идет именно о публичной проповеди, а не о частных высказываниях, во-вторых, подобные высказывания уже должны быть осуждены соборно или Отцами церкви, и в-третьих, поводом для уклонения от общения с епископом может стать только явная ересь, а не другие недоказанные преступления ". Кроме того, подчеркивается, что ситуация является исключением из общего правила взаимоотношений епископа и мирян.
Это общее правило неоднократно описывается в постановлениях различных соборов. Тот же самый Двукратный собор утверждает. «Аще который епископ или диакон, зазрев своего епископа, прежде соборного исследования, и рассмотрения, и совершенного осуждения его дерзнет отступит от общения с ним, и не будет его имя возносити... таковой да подвергнется извержению... последующие же таковому аще же монахи или миряне, да отлучатся вовсе от церкви» п.
Аналогичное требование содержат и Правила св. Апостолов: «Аще кто из клира досадит епископу, да будет извержен. Князю бо людей твоих да не речеши зла» ,3. В украинско-белорусских Номоканонах XVII в. данное указание усиливается апокрифическим положением, распространявшимся и на священников: «Яко не достоит просту укоряти священника, или бита, или поношати, или клеветати, или обличати в лицо аще убо и истинна суть (выделено мной. — С.Л.). Аще же постигнет оне сотворити, да прокленется мирский, да отметется из церкви, разлучен бо есть от Св. Троицы и послан будет во Иудино место. Писано бо есть князю людей твоих не речеши зло» 14.
Принципиально важным в этой связи становится то, что даже если обвинения против священника (тем более - епископа) были справедливыми, это не давало права мирянам уклоняться от канонического общения и послушания такому пастырю. Таким образом, право братства «обличать» и «отлучать от церкви» может рассматриваться как нарушение православных канонов. Естественно, что ограничение пастырской власти епископа в своей епархии по отношению к конкретному человеку или братству в целом также не может быть признано соответствующим норме.
Нет сведений о том, кто был автором второй половины уставной грамоты патриарха Иоакима. Подобные заявления не имеют аналогов ни в более ранних, ни в более поздних уставах. Кроме устава Успенского братства, Иоаким подписал еще несколько грамот, однако и стиль изложения материала, в частности отсутствие ссылок на Писание и творения святых отцов, и отсутствие греческого оригинала (сам патриарх славянскими языками не владел) свидетельствуют не в пользу авторства патриарха. Кроме того, то, что проблема взаимоотношений епископа и мирян интересовала именно братчиков, показывает и их письмо константинопольскому патриарху Фео-липту, в котором затрагивается тот же круг вопросов. Наконец, устав был подписан в первый же день посещения патриархом Львова.
Неизвестно, понимал ли патриарх значение документа, который он подписывал. Позже, в ходе долгой полемики о законности существования братств, противники этих объединений ни разу не ставили вопрос о подлоге или обмане патриарха братчиками, напротив, каждый раз подчеркивалось, что именно Иоаким ввел эти неслыханные новшества15. Таким образом, новые принципы управления в тот момент воспринимались обществом как вводимый именно патриархом вариант реформирования церкви.
Проблема предела власти епископа и священников затрагивается и в письме братчиков к константинопольскому патриарху Феолипту в мае того же 1586 г.16. Целью написания этого письма является подтверждение устава патриарха Иоакима. Братчики, видимо, понимали, что патриарх несколько вышел за рамки каноничности, и, чтобы оправдать эти экстраординарные меры, авторы письма так ставят вопросы, что единственным возможным ответом на них может быть только безоговорочное согласие с их позицией. Епископов и священников братчики называют «пренебрегающими заповедями Божьими и стадо Христово погубляющими» (вопрос 3), «тлитеяями, святотатцами, христопродавцами, богокорчемниками» (вопрос 4), пренебрегающими кровью и телом Христовым (вопрос 5), «пьяницами, блудниками, двоеженцами, волшебниками» (вопрос 6)17, а суть вопросов сводят к тому, как должны благочестивые миряне повиноваться таким пастырям.
Достаточно интересен перечень уточняющих вопросов: как избежать гибели (души), несомой епископами; как нужно повиноваться или не повиноваться таким иереям, не выходя за рамки благочестия; как нужно объяснять
свое поведение (вопрос 3); как нужно относиться к священникам и епископам, нарушающим нормы христианской жизни и запрещающим мирянам учиться благочестию (вопрос 4); следует ли разделять плохих и хороших священников или уважение нужно оказывать и тем и другим (вопрос 6). Наконец, в вопросе 7 братчики предельно обостряют ситуацию: сохранять status quo значит «беззаконно и безчинно пребывать всуе безо всякой надежды», нужно либо научиться обходиться без епископов, либо люди оставят церковь.
Интересно, что в письме везде идет речь о «епископах», а не «епископе», т. е. братство выступает как выразитель интересов верующих всей киевской митрополии. Такие претензии представляются необоснованными, так как в 1586 г. членами Успенского братства были 12-14 человек, список близкого ему рогатинского братства Рождества Богородицы насчитывал 11 человек (из которых трое, возможно, члены семьи)18, а о контактах с другими объединениями еще нет никаких сведений.
Объяснение может быть двояким. С одной стороны, пафос стиля послания и обличение всех негодных пастырей избавляют братство от необходимости доказывать вину конкретного епископа (своих священников братство избирало само и в случае провинности могло лишить места, так что эта проблема перед братством вообще не стояла). Кроме того, братство нельзя было упрекнуть и в преследовании своекорыстных интересов. Таким образом, письмо к патриарху можно оценить как удачный тактический ход в борьбе с епископом Гедеоном Балабаном.
С другой стороны, несмотря на свою малочисленность, братство могло осознавать себя единственными истинными защитниками православной веры и в таком качестве ставить перед патриархом вопрос о необходимости изменения самой системы взаимоотношений клириков и мирян в сложившихся чрезвычайных обстоятельствах. Фактически предлагалось кардинальное изменение системы управления церковью: или создание церкви без епископата, или принципиальное изменение его прав и полномочий. Вопрос о том, насколько братчики были знакомы и восприняли учение протестантизма и были ли братства в какой-то степени реализацией протестантских принципов взаимоотношений священника и мирян, требует отдельного рассмотрения.
Ответ патриарха на послание последовал только через полтора года. В нем подтверждалась только первая, организационная часть устава патриарха Иоакима. В преамбуле грамоты патриарх Иеремия подчеркивал, что задачей братства является помощь как для земной, телесной оболочки, так и для душ людей19, но никаких уточнений по поводу взаимоотношений с негодными священниками и епископами в тексте не было. Патриарх предпочел обойтись обычным письмом-увещеванием Балабану, причем единственной прямо названной виной епископа называется его противодействие братству20.
Тем не менее братство не оставило планов избавиться от епископа. Отправляя делегацию с письмом к приехавшему патриарху, братство повторило
свои обвинения, что Балабан «священнодействует без разбору с двоеженцами, троеженцами, пьяницами, блудниками, убийцами, идолопоклонниками, волшебниками; сделался святотатцем и симонийцем», что он разрушил все добрые начинания братства во Львове, и особо подчеркивало его нелояльность и своеволие по отношению к самому патриарху и его посланиям21.
Меры, предпринятые патриархом против недостойных клириков, затрагивали второбрачных священников, пришлых (греческих, болгарских и т. д.) клириков, нарушающих принципы канонического управления митрополией, а также тех, кто придерживался обрядов пасхальных и рождественских приношений в церковь, однако никаких нововведений, касающихся взаимоотношений клириков и мирян, введено не было. Епископ Гедеон был принят патриархом и смог даже получить от него грамоты против братства и против луцкого епископа Кирилла Терлецкого21, и хотя впоследствии патриарх аннулировал эти грамоты, очевидно, что предубеждения против львовского владыки у Иеремии письма братства не породили.
Перед отъездом патриарх дал новый устав братству. В нем не только отсутствовала вторая половина устава патриарха Иоакима (первая серьезным изменениям не подверглась), но и содержалось грозное предупреждение братству, чтобы оно не присваивало себе никаких прав по отношению к духовным лицам, не вмешивалось в духовные дела и не смело подвергать суду «священников и диаконов»23, оставляя за братством только наблюдательные функции. В дальнейшем Успенское братство никогда не акцентировало внимания на этой существенной разнице между своими уставами, упоминало о грамотах обоих патриархов, но всегда пользовалось текстом статута 1589 г.
Устав патриарха Иоакима был скопирован и некоторыми другими братствами. Интересно, что когда представители красноставского братства обратились к патриарху Иеремии с просьбой подтвердить такую копию грамоты патриарха Иоакима в качестве своего устава, патриарх нашел, что она во всем соответствует нормам православия, и полностью подтвердил ее24. Остается неизвестным, была ли в этой грамоте вторая часть устава 1586 г.
Вопрос об отношении к клиру затрагивался братством и позднее25, однако братчики ограничивались только перечнем злоупотреблений и уже не предлагали своих мер для исправления положения.
Братская типография
Важная тема, касающаяся начального периода деятельности братства, была связана с выкупом заложенной у ростовщика типографии Ивана Федорова. Получив известие, что какие-то купцы собираются выкупить типографию и отправить ее в Москву, братстю обратилось за помощью к Львовскому епископу Гедеону Балабану, и ему были выданы векселя на общую сумму в 1500 злотых. Для облегчения погашения долга епископ также написал ре ко-
мевдательную грамоту братскому чернецу Мине, собиравшему пожертвования от православных верующих26. Неизвестна степень участия епископа в денежных операциях, давал ли архиерей собственные векселя, или он был, например, поручителем, но спустя два месяца братство, прося грамоту аналогичного содержания от приехавшего антиохийского патриарха, вообще не упоминает об участии в этой акции епископа27.
Необходимо особо подчеркнуть тот факт, что со своей стороны Балабан продолжал поддерживать деятельность типографии даже тогда, когда отношения епископа и братства были в целом серьезно подорваны. Так, Гедеон Балабан издает новые послания о сборе пожертвований на типографию28, в которых подчеркивает свою роль в деле учреждения и оснащения типографии. В конце апреля — начале мая 1587 л-Балабан созывает епархиальный синод, который принимает решение о поддержке братских типографии и школы, о чем Балабан незамедлительно извещает подчиняющееся ему епархиальное духовенство29.
Причиной такой терпимости, безусловно, следует считать осознание епископом значения издательской деятельности для укрепления порядка в подчиненной ему епархии, а также высокую доходность книгопечатания. Но, несмотря на встречные шаги епископа, братство отказалось допустить его до контроля за собранными средствами и бюджетом типографии. Не добившись согласия братства на добровольное сотрудничество, Гедеон Балабан попытался получить контроль над типографией, дважды обратившись в светский суд, который, однако, отнес это дело к компетенции патриарха Иеремии30.
Не дожидаясь суда патриарха, Гедеон Балабан применил доступные ему репрессивные меры: саму типографию «разграбил», сына печатника Ивана Федорова, Ивана, «замучил сидением в яме», а главу типографии, вышеупомянутого монаха Онуфриевского монастыря Мину, заковал в цепи и отправил на двухмесячное покаяние на паперти в Галич, а затем приказал ему покинуть Львов. Однако Мина остался жить при братской церкви (и заведовать братской типографией), а когда вновь встретивший его епископ приказал его схватить, городские власти вступились за монаха и отправили слуг епископа как зачинщиков беспорядков в тюрьму31. Со своей стороны братство уже заручилось общей поддержкой патриарха32, и изменить решение патриарха по частному вопросу о типографии епископу не удалось.
В ноябре 1589 г. патриарх Иеремия окончательно разрешает дело о типографии, предоставляя братчикам право «печатать невозбранно священные церковные книги... не только Часословцы, Псалтири, Апостолы, Минеи и Триоди, Требники, Синаксарии, Евангелие, Метафрасты, Торжники, Хроники и прочая книги богословов церкви нашей Христовой, но училищу потребные и нужные»33, и пишет окружное послание о сборе пожертвований на братскую типографию34. После отъезда патриарха митрополит Михаил
Рагоза полностью становится на сторону братства и покровительствует ему35. Упоминание о монахе Мине возникает еще раз в посланиях Михаила Рагозы Гедеону Балабану с требованиям прийти на поместные соборы 1593 и 1594 гг., но уже не как повод для разбирательства, а как пример доказанного своеволия и насилия со стороны епископа, который подлежит только наказанию36.
Спор братства и епископа об Онуфриевском монастыре
Другим камнем преткновения между братством и епископом стал вопрос об уневском Богородичном и львовском Онуфриевском монастырях. Спор о «праве подавания» и управления этими монастырями тянулся с середины XVI в. и на первом этапе закончился не в пользу львовского епископа.
Жестокость и алчность тогдашнего епископа Арсения Балабана по отношению к монахам стали официальным поводом для того, чтобы вывести эти богатые обители за рамки епископской юрисдикции, хотя канонически он имел на них все права. В 1556 г. Арсений Балабан был вынужден подписать соглашение с игуменом уневского монастыря, признал оба монастыря митрополичьими и отказался от вмешательства в их дела под угрозой штрафа в 1000 злотых37.
Проблема Онуфриевского монастыря состояла в том, что его статус не был точно определен. С одной стороны, «опекунами, защитниками, сторожами, покровителями и строителями»38, т. е. владельцами, считались унев-ские монахи, с другой — реальный контроль за его имуществом осуществляли прихожане Успенской церкви39, наконец, какие-то права на него были и у князя Константина Константиновича О строже ко го. Духовной властью над монастырем обладал киевский митрополит, так как вышеупомянутое соглашение по уневскому монастырю автоматически распространялось и на обитель св. Онуфрия.
Осенью 1588 г. Гедеон Балабан попытался восстановить контроль за Онуфриевским монастырем, сначала обратившись в светский суд, который, однако, сам дело разбирать не стал, а передал его в ведение патриарха Иеремии40. Не дожидаясь решения патриарха, Балабан, во-первых, получил дарственную грамоту от князя Константина О строже кого41, во-вторых, пользуясь этой дарственной, обратился к королю (и получил от него положительный ответ42), и, в-третьих, каким-то образом добился от игумена уневского монастыря Симеона Боршовского передачи прав на монастырь св. Онуфрия43.
13 июля 1589 г. это соглашение был записано в актовые книги44, и его подлинность никто не пытался оспаривать. Однако поведение Симеона вызывает много вопросов. Игумен, взяв с собой только одного монаха уневского монастыря (на роль второго свидетеля Гедйон Балабан нашел инока, когда-то давно жившего в этом монастыре),- как позднее утвержда-
лось, без согласия братии выехал во Львов, где и подписал соглашение с епископом, но не. передал ему ни ключей, ни старинных грамот с привилегиями, которые хранились в Успенском братстве.
В тот же день действия игумена опротестовывают монахи уневского монастыря, официально ставящие братство в известность о самоуправстве своего настоятеля 45 (значит, иноки знали, куда и зачем едет игумен), а спустя 12 дней сам Боршовский пишет письма Успенскому братству и Львовским радцам, прося их дать отпор беззаконным притязаниям епископа46. Создается впечатление, что игумен и братия сделали все, чтобы договор не был осуществлен. Характерно, что Боршовский еще около двух лет оставался на своей должности, хотя его «изменнические поступки» осудили и митрополит, и монахи, а в числе виновников произошедшего Михаил Рагоза называл и иеромонаха Феодосия Терлецкого, будущего игумена монастыря47. Неизвестно, пытался ли епископ войти в управление обителью; позднее владыка утверждал, что братчики силой отняли у него Онуфриевский монастырь48, хотя, возможно, речь идет не о физическом столкновении.
27 июля 1589 г. городской львовский суд вторично высказывается по делу о монастыре, что оно подлежит компетенции духовной власти49. Первого и второго августа уневские монахи записывают еще две протеста-ции, объявляющие действия игумена незаконными50.
В августе 1589 г. в конфликт был вовлечен и патриарх Иеремия. При встрече с патриархом Гедеону Балабану удалось получить неблагословенную грамоту на членов братства, в частности, и за то, что они вывели Онуфриевский монастырь из-под власти епископа51. Епископ повторил свои утверждения о том, что ктитором монастыря был князь Острожский (и, видимо, показал дарственную грамоту от него), но когда через 12 дней братчики встретились с патриархом, они смогли добиться снятия неблагословения52, доказав, что монастырь по соглашению 1556 г. подлежит канонической власти митрополита, а князь отношения к обители не имеет.
Интересно, что вопрос о ктитореких правах князя Константина Константиновича Острожского был поднят братством только теперь. По всей видимости, покровительство князя, о котором свидетельствовали «малые а старые записы»53, не носило официального характера (есть только не вполне ясное замечание об акте короля Стефана Батория, подтверждавшего передачу церкви и монастыря князем Острожским Гедеону Балабану 54), но и не оспаривалось вплоть до настоящего момента. Эта вынужденная мера была болезненно воспринята князем, и даже спустя семь лет вопрос о ктиторстве был весьма болезненным55.
Вторично рассмотрев дело, патриарх Иеремия вынес постановление, в котором монастырь признавался митрополичьим, его ктиторами — члены львовского Успенского братства, а уневский монастырь и львовский епископ не имели на монастырь никаких прав56.
После отъезда патриарха митрополит Михаил, как и в случае с типографией, целиком и полностью стал на сторону братства. Рагоза четырежды (!) посылает братству благословляющие письма57 и по его просьбе поставляет игуменом Онуфриевского монастыря братского исповедника иеромонаха Василия58.
Накануне брестского поместного собора 1590 г. Балабан предпринимает еще одну попытку и силой захватывает монастырь, однако через шесть дней львовский магистрат по жалобе братчиков возвращает обитель братству59. Еще через три недели соборное постановление 1590 г. полностью подтверждает вышеупомянутое решение патриарха Иеремии о монастыре60, и на год конфликт утихает. Летом 1591 г. епископ пытается осудить своей властью Онуфриевского игумена Василия и братского священника Михаила, но безуспешно, и соборное решение 1591 г. снова подтверждает право братства на монастырь. Помимо общего постановления, собор принимает к сведению и покаянное заявление монаха Ионы, лжесвидетельствовавшего при заключении соглашения Симеона Боршовского с епископом61. Таким образом, поражение епископа становится полным.
Борьба продолжается и за у невский монастырь. В мае 1591 г. епископ призывает неугодных ему клириков на суд в Унев62, и даже смена игумена в сентябре не слишком осложняет отношения. Избранный братией игумен Феодосий (Терлецкий) старается поддерживать контакт и с епископом, и с братством63, но при попытке его смещения в сентябре 1593 г. бежит под защиту епископа 64.
Стремясь возвратить монастыри, Гедеон Балабан обращается к королю, что было нарушением прямого запрета незадолго до того прошедшего поместного собора 1591 г.65. Несмотря на то, что СигизмундШ только в октябре 1592 г. подтвердил ктиторские права братства66, он назначает специальную комиссию по делу об Онуфриевском монастыре из представителей католического (!) духовенства, но которую возглавляет луцкий епископ Кирилл Терлецкий. Однако и ее решение в пользу Балабана67 не становится окончательным в этом деле.
Спор о приношении в церковь хлебов и пирогов
Еще один сюжет в борьбе Львовского епископа и братства составляют попытки очищения православной обрядности от языческих пережитков. Основываясь на указанном письме 1588 г., некоторые исследователи68 делали вывод о том, что кампанию против искажения православных обрядов начал патриарх Иоаким, однако первые достоверные сведения о возникших трениях относятся к 22 марта 1586 г., когда Гедеон Балабан отлучил рога-тинских мещан. Они, по мнению епископа, начали вести себя как еретики, отказываясь от традиционного и каноничного, по его словам, освящения
хлебов на Пасху. Неделю спустя главными зачинщиками конфликта были названы Успенские'братчики Юрий и Иван Рогатинцы, и епископ особой грамотой отлучает и их69. Наконец, в апреле 1588 г. Гедеон Балабан пишет пастырское послание своему наместнику об обязательном освящении пасхальных хлебов10. О грамоте патриарху Иоакима там нет ни слова.
Не упомянут патриарх и в грамоте двух епископов — Арсения Элассон-ского и Феофана Паисийского, близких братству архиереев, которые своей властью (нарушив канонические права епископа) сняли отлучение с Рога-тинцев и написали увещевание Гедеону Балабану7
Традиция освящать на Пасху хлеба является общей для восточных и южных славян. Так, например, в Болгарии вплоть до второй половины XX в. сохранился обычай печения особых хлебов антропоморфной или крестообразной формы (или украшенных крестообразным узором)72, называемых «брашном», «агнцем» или «божьим калачом». Общеизвестен и русский обычай освящать на Пасху куличи, печь печенье в форме барашка-агнца и креста и раздавать бедным хлеб. Древний обычай заклинания высших сил в христианской традиции был переосмыслен как вариант бескровной жертвы, хлеб съедался и раздаривался во здравие членов семьи и для общего благополучия дома73. Сходный обычай раздачи крестообразных хлебов существует и при поминании покойного. Традиция пасхального крашения и освящения яиц не требует особого описания, а обряд освящения хрена, сыра, жареной свинины и вообще мясного сохранился в русской православной церкви с некоторыми сокращениями74.
На украинско-белорусских землях к XVI в. языческий смысл ритуального печения хлебов был прочно забыт, неслучайно епископ Гедеон утверждал, что освящение хлебов происходит «по стародавнему обычаю христианскому и преданию апостольскому»75. Объясняя жителям Рогатина символический смысл освящения хлебов, епископ пишет: «...на день воскресенья Христова православные христиане приносят в церковь освящать брашна, или калач, или пасху, или агнец, которые одинаково понимаются, что Христос сын Божий агнец непорочный за всех принес себя в жертву, и правоверный человек творит общее воспоминание погребению и воскресению из мертвых теми освящениями брашны»76. Соответственно, и в XVI в. и позже77 традиция освящения хлебов могла восприниматься как вполне христианская и православная.
Тем не менее в цитированном выше письме братчиков к константинопольскому патриарху последний пункт посвящен вопросу о приношениях на Пасху, причем подчеркивается именно магическая, нехристианская природа освящения на Пасху хлебов, свинины, яиц и хрена78. Причиной этого, по всей видимости, было не хорошее знание братчиками языческих обрядов, а, как они сами писали, присутствие в их среде греков79, не разделявших подобных традиций.
Несмотря на серьезность конфликта, патриарх Иеремия высказывает свое мнение по поводу ненадлежащих приношений на Пасху, только последний раз собрав украинско-белорусское духовенство в Тарнополе в ноябре 1589 г. В соборном постановлении (впоследствии подтвержденном и брестским собором 1590 г.80) категорическому осуждению впервые подвергаются не только пасхальные, но и приношения в церковь пирогов на второй день после Рождества, и обычай праздновать пятничные дни вместо воскресных81. Не вполне ясно, кто предоставил патриарху сведения об этих искажениях, вполне возможно, что инициатива принадлежала опять-таки членам Успенского и близких к нему братств, посещавших Иеремию.
Вопрос о праздновании пятницы и рождественских пирогах мало изучен, описание и попытки истолкования даны в работах Н. М. Гальковского и Б. А. Рыбакова82. Тем не менее исследователи не обратили внимание на некоторые существенные детали. Рождественские приношения были осуждены Правилом 79 Шестого Константинопольского Собора: «Понеже есть некие, по дне святого рождества Христа Бога нашего, устраиваются приготовляющими хлебенное печение, и друг другу передающими, аки то в честь болезней рождения всенепорочные девы матери: то мы определяем, да не совершают верные ничего такого. Ибо не есть сие честь Деве, паче ума и слова, — плотию родившей невместимое Слово: аще ея неизреченное рождение определяют, и представляют по примеру обыкновенного и нам свойственного рождения»83. Таким образом, при сравнении текстов видно: патриаршая грамота 1589 г. лишь воспроизводит немного сокращенный образец84. В свою очередь, соборная грамота 1590 г. с осуждением этих обычаев лишь полностью повторяет текст патриаршего осуждения. Обычаи празднования пятницы и рождественские приношения совершенно не интересуют ни братчиков, ни епископа, более ни в каких источниках не упоминаются, и не совсем понятно, кто же соблюдал их.
Вопрос о пасхальных хлебах был затронут братством в письмах к патриарху только единожды, во всяком случае братчики три года (с 1586 по 1589) не интересовались обрядами почитания пятницы и рождественских пирогов, хотя их языческая основа была не менее очевидна. Не подтвердилось и обвинение братством епископа в колдовстве — в своем определении указанных обрядов константинопольский патриарх Иеремия счел их не языческими, а скорее близкими иудаизму и ереси: «уподобившися неверным жидам», «наука нечестивых еретиков»85. Наконец, соблюдение этих обрядов на украинско-белорусских землях не прекратилось и после соборного декрета 1590 г.86, однако эта тема братствами больше не поднималась.
Таким образом, следует признать, что в сохранившихся документах братства нет никаких сведений о существовании какой-либо последовательной программы по очищению православной обрядности от чужеродных элементов. В споре о пасхальных приношениях важнейшим элемен-
том явилась возможность обвинения епископа в нарушении православных обрядов, и после прекращения внешнего сопротивления со стороны Балабана вопрос был закрыт.
Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы:
1. Конфликт львовского Успенского братства и Гедеона Балабана не был вызван какими-либо экстраординарными злоупотреблениями со стороны последнего. Действия епископа вполне соответствовали нормам поведения современной православной иерархии. Также можно смело утверждать, что епископ Гедеон был одним из наиболее просвещенных людей своего времени.
2. В своей борьбе с епископом братство неоднократно нарушало православные каноны и нормы взаимоотношений пастыря -и мирян. Требования братчиков выходили далеко за рамки церковного права и предполагали резкое усиление влияния мирян в жизни церкви, однако братская программа реформ не затрагивала ни обрядность, ни тем более основы веры.
3. Хотя братская программа реформ не нашла поддержки у константинопольского патриарха, братство смогло получить у него защиту от имущественных притязаний епископа, что привело к накоплению значительных средств и росту авторитета Успенского братства.
4. Епископ в борьбе за свои права не получил помощи ни от иерархов киевской митрополии, ни от властей Речи Посполитой, что стало симптомом острого кризиса власти в украинско-белорусской церкви.
5. Во второй половине 80-х годов XVI в. львовское Успенское братство становится центром зарождающегося братского движения, огромное влияние которого на историю украинско-белорусской церкви отчетливо проявилось в следующее десятилетие.
Примечания
1 Протестация Гедеона Балабана против нападения католиков в Рождество 1584 г. на православные храмы, в том числе и на Успенскую церковь и Онуф-риевский монастырь/ Monumenta confraternitatis stauropigianae leopoliensis. Leopolis, 1895. Т. 1 (далее - MCS). LXXIX, LXXII, LXXVI; также см. окружные послания епископа Гедеона, распространяющие указ Сигизмунда III относительно календаря / Ibid. LXXI-LXX1II.
2 Ibid. LXXXII.
3 Ibid. VIII.
4 Ibid. LXVI.
s Архангельский А. С. Очерки из истории западнорусской литературы. М., 1888. С. 79. 6 Памятники, изданные временной комиссиею для разбора древних актов, высочайше учрежденною при Киевском, Подольском и Волынском генерал-губернаторе: В 4-х т. К., 1845 -1859. Т. 3 (далее - ПКК). С. 14.
7 Там же. С. 15, 17 - «никто да не противится ему».
' Там же. С. 15, 16.
® Там же. С. 17.
10 Там же. С. 15-16.
11 Никодим (Милаш), епископ: «Ибо отдаляющиеся от общения с предстоятелем, ради некия ереси, осужденныя святыми соборами или Отцами, когда то есть он проповедует ересь всенародно и учит оной открыто в церкви, таковые аще и оградят себя от общения с глаголемым епископом прежде соборного рассмотрения, не токмо не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным» (Правила православной церкви. М., 1994. С. 307).
12 Там же. С. 305-306.
13 Книга правил святых Апостолов, святых Соборов вселенских и поместных и святых Отец. Троице-Сергиева Лавра, 1992. Правило 55. С. 21.
14 Павлов А. С. Номоканон при Большом Требнике. М., 1897. С. 268-269. Статья № 121. Исследователь датирует происхождение текста первой половиной XV в. Требник перепечатывался в Киеве в 1620, 1624, 1629 гг., в Москве в 1639, 1651 гг., во Львове в 1646 г.
15 См., например, заключение львовского городского суда о деле между братством и епископом Гедеоном, от 27.07.1589 / MCS. CXVIII. Р. 186.
16 MCS. LXXXVIII.
17 Ibid. Р. 141.
" Список лиц, вписавшихся в львовское Ставропигиальное братство, см.: Крылов-ский А. С. Львовское ставропигиальное братство. Приложения. К., 1904. С. 2,3.
19 ПКК. Т. 3. № 3. С. 26-27.
20 Там же. № 2; MCS. XCIV.
21 Уставные дипломы, пожалованные львовскому ставропигийскому братству в г. 1586-1592, №9.
22 MCS. CXXXIII, CXXIV.
23 ПКК. № 5. С. 44.
24 Грамота, подписанная патриархом Иеремии в Красном Ставе 20.09.1589 г. / MCS. CXXVII.
25 Например, см. письмо патриарха Иеремии от 09.1592 г. (MCS. CCXLVb.).
26 Грамота от 8.11.1585 г. / MCS. LXXDC. Р. 111-112.
17 Окружное послание патриарха Иоакима от 15.01.1586 г. / MCS. LXXXI. АЗР. Т. 3. № 157. С. 301.
и 10.12.1586 и 1.05.1597 (MCS. LXXXKetXC).
29 3.05.1587 г. (MCS. XCI).
30 Решения городского суда от 21.07.1588 и 27.07.1589 (MCS. CIV et CXVIII).
31 Письмо Успенского братства собору во главе с патриархом Иеремией 1588 г. (DS. №9. р. 41); перечень обид, нанесенных братству ^епископом Балабаном 1592 г. (MCS. CCLXV. Р. 418).
32 Письмо львовского братства константинопольскому патриарху от 28.05.1586 и письмо патриарха Иеремии Гедеону Балабану, ноябрь 1587 г. (MCS. LXXXIII et XCEV). См. также: Памятники, изданные временной комиссиею для разбора древних актов... Т. 3. № 2, 3.
33 Грамота патриарха Иеремии, вновь утверждающая правила церковного братства (ПКК. Т. 3. С. 40).
34 Юбилейное издание в память 300-летнего основания львовскаго ставропиги-ального братства. Львов, 1886. T. I. № 86.
35 Послание митрополита Михаила Рагозы львовскому братству от 7.01.1590 г. (MCS. CXLII); послания митрополита Михаила о сборе пожертвований 1592 г. (MCS. CCXI et CCXII).
34 Послания от 06.09.1593; 27.06.1593; 16.01.1594. (MCS. ССШХП, CCLXXXIX, CCCIV).
37 MCS. XIX, XX.
3" Ibid. Р. 183.
39 Письмо киевского митрополита Макария Арсению Балабану от 20.09.1551 (MCS. Р. 23); см. также: протестацию монахов Уневского монастыря от 13.07.89 (MCS. Р. 177). Грамота короля Казимира 1469 г. (Album czyii ksiçga wpisanych do Instytutu Stauropigialnego cztonkôw. P. 383).
40 MCS. CDC
41 См. грамоту патриарха Иеремии 1589 ( 1590) г (ПКК. Т. 3. № 4. С. 34).
42 MCS. СХ.
43 MCS. CXI.
44 MCS. CXI.
45 «...Игумен уневского монастыря взяв с собой только Феодосия Терлецкого из Унева, а второго (монаха) во Львове нашедши дикого, и не имеющего права свидетельствовать, передал права... Гедеону Балабану, епископу львовскому, что он сделал вопреки праву и не поставив в известность всех братий монастыря того уневского» (CMS. CXII).
46 «...Чтобы вы до конца его (монастырь) охраняли и никого во впадение монастырем тем не допускали». (CMS. CXVI et CXVII).
47 CMS. CXXXVIII, p. 211.
4" Ibid. CXXIV.p. 197.
49 Ibid. CXVIII.
50 Ibid. CXIX et CXXI.
51 Грамота от 14.08. 1589 г. (CMS. CXXIV).
52 CMS. CXXL.
53 Письмо слуги кн. Острожского львовскому братству от 24.09. 1596 г. (CMS. CCCCXXVII).
54 Рассмотрение спора между епископом Гедеоном Балабаном и братством в королевском суде 16.06.1593 (CMS. CCLXXXVI. Р. 467).
55 CMS. CCCCXXVII.
54 Ibid. CXXXI; ПКК, 3. N° 4.
57 Грамоты от 7.12.1589,7 01.1590,12.06.1590 г. (CMS. СХХХУШ, CXLII, CLI, CLD). 5,1 CMS. CXLVI. и Ibid. CXLIX, CLIV.
60 Ibid. CLIX, CLX
61 Ibid. CCVI, CCVII. 61 Ibid. CLXXXV.
63 Ibid. CXCIX
64 Ibid. CCXCV1, CCXCV1I.
65 Жукович П. H. Брестский собор 1591 г. СПб., 1907.
66 MCS.CCL.
*7 Ibid. CCLXIX.
и См.: Крыловский А. С. Указ. соч. С. 143.
69 Соответственно, MCS. LXXXV, LXXXVI.
70 MCS.XCV1II.
71 Грамота от 05.1586 г. (MCS. DV; Крыловский А. С. Указ. соч. Приложения. № 2). 71 Янева С. Български обредни хлябове. София, 1989. С. 64, 76, 86.
73 Там же. С. 27.
74 Гипьтебрандт П. Гедеон Балабан и его три книги. СПб., 1900. С. 29.
75 MCS. Р. 134.
76 Ibidem.
77 Янева С. Указ. соч. С. 86-87. 79 Вопрос 8 (MCS. Р. 141).
79 MCS. Р. 142. м Ibid. CLV. CLX АЗР. № 22.
" «Такожде и пятницу неции празднуют без роботы: но подобает христианам пяток постити и делати весь день, а неделю празнуючи святити...» (MCS, CLV, соборная грамота 1590 г.). То же и в патриаршей грамоте 1589 г. 81 О почитании Параскевы-Пятницы см.: Рыбаков Б. А. Язычество древних славян М., 1994. С. 382.-392; о культе рожаниц — с. 438-470; а также: Он же. Язычество древней Руси. М., 1988. С. 746-748; Галъковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси. Харьков. М., 1916. Т. 1; М., 1913. Т. 2.
83 Цит. по: Книга правил св. Апостолов... С. 108.
84 Ср.: «...девая же богородица паче слова и разума нетленно роди» (АЗР, № 22).
85 MCS. Р. 246.
86 Б 1604 г. епископ Гедеон подготовил к изданию Служебник, в который были включены три молитвы, благословляющие пасхальные «мяса», сыр и яйца (Гипьтебрандт П. Указ. соч. С. 22), особой молитвы над рождественскими пирогами там нет.
