CC BY
36ВЕСТНИК ИСТОРИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЙ ДУХОВНОЙ АКАДЕМИИ
Научный журнал
№ 3 (8) 2021
И. Ю. Смирнова
Конфессиональный вектор внешней политики России: к истории взаимодействия МИДа и Св. Синода
в XIX веке
DOI 10.47132/2587-8425_2021_3_351
Аннотация: В статье представлен обзор взаимодействия Министерства иностранных дел и Святейшего Синода в деле распространения русского духовного и политического присутствия в пограничных с Россией государствах в Ближне-и Дальневосточном регионах в XIX столетии. Показано, что инициатором таких церковно-дипломатических представительств за рубежом как Русские духовные миссии в Иерусалиме, Японии и Урмии выступало дипломатическое ведомство Российской империи, для которого одним из главных направлений деятельности являлись вопросы, связанные с конфессиональными и межцерковными отношениями за рубежом и содействие внешней церковной деятельности Русской Православной Церкви. Выявлено, что главным мотивом учреждения Русских духовных миссий послужила активизация миссионерской деятельности представителей великих держав (Великобритании, Франции, США), служившей наиболее удобным, эффективным и универсальным инструментом их внешней политики. Таким образом, конкуренция держав в миссионерской сфере являлась отражением и важной составляющей их внешнеполитического противостояния, когда в дипломатии держав использовались церковные каналы, а миссионерская политика осуществлялась при поддержке дипломатических представительств.
Ключевые слова: Министерство иностранных дел, Святейший Синод, Русские духовные миссии, протестантизм, католичество, Крымская война, реформы Александра II.
Об авторе: Ирина Юрьевна Смирнова
Доктор исторических наук; ведущий научный сотрудник Института российской истории Российской академии наук. E-mail: irinasmirnowa@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0002-4450-6885
Ссылка на статью: Смирнова И. Ю. Конфессиональный вектор внешней политики России: к истории взаимодействия МИДа и Св. Синода в XIX веке // Вестник Исторического общества Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2021. № 3 (8). С. 351-360.
Финансирование: Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научно-исследовательского проекта № 19-09-41010.
* Изображения предоставлены автором
HERALD OF THE HISTORICAL SOCIETY OF SAINT PETERSBURG THEOLOGICAL ACADEMY
Scientific Journal
No. 3 (8) 2021
I. Yu. Smirnova
The Confessional Vector of Russian Foreign Policy: the History of Interaction Between the Ministry of Foreign Affairs and the Holy Synod in the 19th Century
DOI 10.47132/2587-8425_2021_3_351
Abstract: The article provides an overview of the interaction between the Ministry of Foreign Affairs and the Holy Synod in the extension of the Russian ecclesiastical and political presence in the states bordering Russia in the Near and Far Eastern regions in the 19th century. It is shown that the initiator of such ecclesiastical and diplomatic agencies of Russia abroad as the Russian Ecclesiastical Missions in Jerusalem, Japan and Urmia was the Ministry of Foreign Affairs of the Russian Empire, for which one of the main areas of activity was issues related to confessional and interchurch relations abroad and the promotion of external church activities of the Russian Church. It was revealed that the main motive for the establishment of Russian ecclesiastical missions was the intensification of the missionary activity of representatives of the great powers (Great Britain, France, USA), which served as the most convenient, effective, and universal instrument of their foreign policy. Thus, the competition of the powers in the missionary sphere was a reflection and an important component of their foreign policy confrontation, when Church channels were used in the diplomacy of the powers, and the missionary policy was carried out with the support of diplomatic missions.
Keywords: Ministry of Foreign Affairs, Holy Synod, Russian Ecclesiastical Missions, Protestantism, Catholicism, Crimean War, reforms of Alexander II.
About the author: Irina Yurievna Smirnova
Dr. Hab. in History, Leading Researcher at the Institute of Russian History of the Russian Academy of Sciences.
E-mail: irinasmirnowa@mail.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-4450-6885
Article link: Smirnova I. Yu. The Confessional Vector of Russian Foreign Policy: the History of Interaction Between the Ministry of Foreign Affairs and the Holy Synod in the 19th Century. Herald of the Historical Society of Saint Petersburg Theological Academy, 2021, no. 3 (8), pp. 351-360.
* Images provided by the author. 352
Говоря о конфессиональном факторе внешней политики России, следует принимать во внимание, что в Российской империи синодального периода не было и не могло быть собственно церковной, т.е. независимой от государственной, в том числе внешней политики, — Россия, которая считала себя «духовной преемницей Византии»1, заимствовала не только Православие как государственную религию и схему государственного устроения, но и ответственность империи за сохранение и защиту Православия, взяв на себя миссию «обеспечения пространства спасения для всех православных»2.
Русские дипломатические контакты с Константинополем и Иерусалимом, а до 60-х годов XIX в. и с Пекином, осуществлялись по церковным каналам, и, что особенно важно, как «державная, государственная инициатива». Для российских императоров, традиционно лично руководивших внешней политикой России, а также для членов царской фамилии «интересы России и интересы православия в мире были неразрывны и приоритетны»3. Высшая административная и судебная инстанция Русской Церкви, Святейший Правительствующий Синод, наряду с другими ведомствами — иностранным, военным, финансовым, судебным, внутренних дел — рассматривался в структуре государственного управления в качестве органа, посредством которого император управлял церковными делами.
В равной степени это касалось деятельности Русской Православной Церкви за пределами России — во всех случаях, когда внешнеполитические и государственные интересы требовали участия Церкви, Святейший Синод, в компетенцию которого входила миссионерская деятельность, межцерковные и межконфессиональные контакты и другие вопросы, связанные с русским церковным присутствием за рубежом, разделял свои полномочия с Министерством иностранных дел, в юрисдикции которого находились не только вопросы политических и торговых международных отношений, но и покровительство русским интересам, защита русских подданных по их делам за границей.
Совместная деятельность МИДа и Святейшего Синода по расширению русского присутствия за рубежом заключалась в учреждении и обеспечении взаимодействия дипломатических и церковных инстанций — таких как православные церкви при дипломатических миссиях или посольствах и русские духовные миссии. Содействие зарубежной деятельности Русской Православной Церкви составляло одну из главных функций российского дипломатического ведомства. И прежде всего конфессиональная направленность российской дипломатии проявлялась в таком этнорелигиозном регионе как Христианский Восток, где церковная политика России в силу исторических и религиозных причин не могла не совпадать с политикой государственной4.
С особой очевидностью необходимость в церковно-дипломатическом взаимодействии МИДа и Синода проявилась в XIX в., когда колониальная политика великих держав на Ближнем и Дальнем Востоке неоднократно приводила к обострению международных отношений вплоть до вооруженных конфликтов. Конкуренция и противостояние Великобритании, Франции, Австрии и России, а позже и СевероАмериканских Соединенных Штатов (САСШ) проявлялись не только в таких сферах как экономическая или политическая, но и в миссионерской и научно-культурной. Так, один из первых историков русского духовного присутствия в Святой Земле В. Н. Хитрово отмечал, что в начале 1840-х гг. Восточный вопрос приобретает «свой острый характер, и политические цели европейских держав нередко прикрываются религиозным знамением»5. Миссионерское движение использовалось в дипломатии великих
1 Гросул В.Я. Труды по теории истории. М., 2014. С. 169.
2 Лисовой Н.Н. Церковь, Империя, культура. М., 2016. С. 14.
3 Россия в Святой Земле. Документы и материалы / Сост. Н. Н. Лисового (далее — Россия в Святой Земле). М., 2015. С. 31.
4 См. подробнее: Лисовой Н.Н., Смирнова И.Ю. Православное востоковедение: предмет, проблемы, перспективы // Евразия: духовные традиции народов. 2012. № 1. С. 252-257.
5 Хитрово В. Н. Православие в Святой Земле. М. — СПб., 2011. С. 130.
держав в качестве одного из наиболее эффективных каналов влияния и политического проникновения в Ближневосточном и Северо-Тихоокеанском регионах.
В меньшей степени это касалось России, отличавшейся пассивностью в отношении православного миссионерства за пределами империи. Тем не менее, по примеру Франции, Великобритании, САСШ, миссионерская деятельность которых осуществлялась при неизменной поддержке дипломатических ведомств, российский МИД в своей работе на Ближнем и Дальнем Востоке опирался на Русские духовные миссии. Не случайно их учреждение за границей, в тех регионах, где еще не существовало дипломатического представительства (как в Пекине или Иерусалиме), осуществлялось по инициативе МИД, миссии действовали по инструкциям и под патронатом министерства. В случае же отсутствия российских консульских постов духовные миссии выполняли не только церковные, но и дипломатические функции.
К середине XIX в. за рубежом действовали русские духовные миссии в Пекине (1715 г.) и Иерусалиме (1847 г.). Русская духовная миссия в Америке (1799 г.) приобрела в конце 1840 г. епархиальный статус во главе с известным миссионером — апостолом Аляски святителем Иннокентием (Вениаминовым), возведенным в декабре 1840 г. в сан епископа Камчатского и Алеутского и Аляскинского, а в апреле 1850 г. — в сан архиепископа.
Катализатором церковно-дипломатической активности великих держав в Святой Земле (в том числе и России) послужило учреждение в 1841 г. англо-прусской епи-скопии в Иерусалиме, инициаторами которой выступили ведущие стратеги британской внешней политики. Лорд Пальмерстон и граф Шефтсбери видели в насаждении протестантского присутствия на Ближнем Востоке формирование т.н. «английской нации» как залог продвижения британских интересов. Одним из методов работы миссионеров был прозелитизм среди православных.
Принцип прозелитизма в Сирии, Палестине, на Балканах, а также в вышедшей из-под османского владычества Греции был взят на вооружение и американскими миссионерами. После того как Американская Епископальная Церковь в 1835 г. объявила себя «Миссионерской Церковью»6, открытая в Вирджинии Миссионерская академия ежегодно посылала своих выпускников миссионерами на Дальний и Ближний Восток, используя школьное дело (как собственно и другие конфессии) «в пропагандистских целях»7. Как отмечал военный историк Н. А. Халфин, с христианскими миссиями были связаны важные интересы Америки в ее колониальной политике: «Правящие круги Соединенных Штатов придавали большое значение работе в Османской империи своих миссионерских организаций, прилагавших немалые усилия к распространению здесь американского влияния»8.
Аналогично, при энергичной поддержке французского посольства в Константинополе работали в Сирии, Палестине и Египте миссионеры католических держав. Их первоочередной задачей (по собственному их признанию) было «духовное завоевание Востока». При этом все миссионерские и образовательные программы имели прозелитический и антиправославный характер.
В ответ на активизацию миссионерского движения ведущих западных держав в 1847 г. состоялось учреждение Русской духовной миссии в Иерусалиме, которая была устроена на тех же основаниях, что и РДМ в Пекине: подчинялась Министерству иностранных дел, получала инструкции из Азиатского департамента МИД, содержалась на средства МИД и не имела собственно миссионерских задач. Россия, не имевшая, в отличие от Франции и Великобритании, колониальных и торговых интересов
6 Письмо д-ра Хилла в редакцию The Spirit of Missions. Афины, 18 мая 1863 г. // The Spirit of Missions. Vol. 28. 1863. P. 162
7 См.: Колюбакин А.М. Деятельность протестантских миссий в северо-восточной части азиатской Турции // Известия Кавказского отдела Русского Географического Общества. Т. IX. Вып. 1. Тифлис, 1887. С. 108.
8 Халфин Н. А. Начало американской экспансии в странах Средиземноморья и Индийского океана. — М.: Издательство Восточной литературы, 1958. С. 97-98.
Вид на Свято-Троицкий собор и здание Русской духовной миссии в Иерусалиме
в регионе, не стремилась к расширению ни дипломатического, ни церковного присутствия, и, уступая в оперативности конкурирующим державам, обрекала себя на отставание. Эта проблема, на которую указывали ведущие эксперты того времени, не была разрешена до середины XIX в., став одной из главных причин поражения в Крымской войне.
Не менее важной сферой военно-экономических инте-
ресов западных держав к середине XIX в. становится цинский Китай и русский Дальний Восток с неоформленным еще российско-китайским разграничением
по Амуру, бассейн которого,
в случае его захвата, мог стать ценным приобретением для дальнейшего проникновения в китайские владения. Важность Китая для западных держав определило их конфессиональную политику в Цинской империи и граничивших с ним регионах, главным правилом которой стало привлечение миссионеров в качестве «политической машины» для колонизации Китая9.
В связи с устремлением Великобритании, Франции и САСШ в Китай, на Сахалин и русский Дальний Восток, перед правительством России встал вопрос об усилении политического и духовного влияния в Дальневосточном регионе. Главным двигателем этого проекта, помимо святителя Иннокентия, выступал светский дипломат, генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев-Амурский, по инициативе которого епархиальное управление Камчатско-Алеутской епархии, возглавляемой святителем Иннокентием (Вениаминовым), в 1850 г. было перенесено на Азиатский континент10.
Тогда же, в самый канун Крымской войны были сформулированы собственно миссионерские задачи. Полагая, что дело не терпит отлагательства и что «было бы неприлично не оказать этому направлению полное и скорое содействие»11, Муравьев поднимает вопрос о том, чтобы Приамурский край, еще не признанный официально российским, передать под управление
Архиепископ Камчатский, Курильский и Алеутский Иннокентий (Вениаминов)
9 Мурадян А. А. Американские миссионеры в странах Дальнего Востока, Юго-Восточной Азии и Океании в XIX в. М., 1971. С. 26.
10 См. подробнее: Смирнова И.Ю. Перенесение Камчаткой, Курильской, Алеутской кафедры (1850 г.): pro и contra // Вестник Московского государственного лингвистического университета. 2018. Вып. 4 (812). С. 159-160.
11 РГАВМФ. Ф. 410. Оп. 2. Ед. хр. 908. Л. 4 об.-5.
Император Александр II
Вице-канцлер князь Александр Михайлович Горчаков
(в религиозном отношении) камчатскому архиепископу. Однако новый масштаб миссионерская деятельность в Приморье и Приамурье приняла уже при новом императоре.
После Крымской войны, в которую Россия была вовлечена одновременно на Ближнем и Дальнем Востоке, программа александровских реформ не могла не коснуться и внешней политики — в условиях, когда «военное решение надолго исключалось из арсенала российских внешнеполитических средств»12, требовалась реорганизация всей системы дипломатической и церковной работы, в связи с чем встал вопрос о выработке новой концепции русского политического и духовного присутствия за рубежом. По инициативе вице-канцлера А. М. Горчакова в Иерусалиме с 1858 г. возобновила работу Русская духовная миссия, во главе которой был поставлен уже не архимандрит, а епископ, в том же году было открыто российское консульство.
Ранее (в 1856 г.) было создано Российское общество пароходства и торговли, взявшее на себя миссию доставления русских паломников на Афон и в Святую Землю. Императрица Мария Александровна возглавила Благотворительный комитет, призванный оказывать поддержку гуманитарным проектам Русской духовной миссии. В 1859 г. был создан Палестинский комитет в Петербурге во главе с управляющим Морским министерством великим князем Константином Николаевичем, что стало первым шагом на пути к созданию ИППО под управлением великого князя Сергия Александровича (1882 г.)13. Под контроль российских дипломатов берется конфессиональная ситуация на Балканах. Новое развитие — опять-таки при патронате Императорского Дома — получило русское духовное присутствие на Святой Горе Афон.
Религиозная направленность была присуща российской дипломатии не только в странах Христианского Востока, но и в цин-ском Китае и Японии, где в связи с их открытием для иностранных держав усилилась миссионерская активность западных обществ. Благоприятным фактором для этого
12 Хевролина В.М. Борьба России за усиление своих позиций на Балканах в 1856-1875 годах // Геополитические факторы во внешней политике России: вторая половина XVI — начало XX века. М., 2007. С. 223.
13 См. подробнее: Лисовой Н.Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX — начале XX в. М., 2006; Смирнова И. Ю. Митрополит Филарет и Православный Восток: из истории межцерковных связей. М., 2014.
послужили Тяньцзинские трактаты, подписанные Китайским правительством в июне 1858 г. с Россией, Францией, Великобританией и САСШ и включавшие пункт о разрешении на пребывание в Китае христианских миссий не только в важнейших портах, но и внутри империи14.
В целях соблюдения безопасности российских дальневосточных границ и создания противовесов политическому проникновению Великобритании, Франции и САСШ на повестку дня был поставлен вопрос о расширении церковно-миссионерской деятельности в Восточной Сибири (в том числе Приамурье и Приморье) и Китае. Главная роль в этом деле принадлежала вице-адмиралу графу Е. В. Путятину, который, обратив внимание на наличие в портовых городах Китая широкой сети католических и протестантских учреждений, поставил вопрос о реформировании Пекинской духовной миссии.
Чтобы предотвратить распространение иностранного влияния в Приамурье, уже церковные дипломаты — архиепископ Иннокентий (Вениаминов) и митрополит Филарет (Дроздов), предлагали действовать со стороны сухопутной российско-китайской границы, где меньше вероятности столкновений с иностранными миссионерами, проникавшими в страну «с морской границы Китая». Учитывались и политические интересы России на границе с Китаем. Так, по мнению святителя Филарета, «Российское правительство, без сомнения, обратит внимание на то, чтобы не пришли действовать с нашей границы иностранные миссионеры, от которых наши могли бы ожидать не содействия, а столкновения»15.
Ссылаясь на статьи русско-китайских трактатов 1858 г., московский архипастырь считал необходимым поднять дело миссионерской проповеди «около новоутверж-денного на Востоке предела» на должную высоту, подчеркивая не только духовное, но и политическое его значение: «Неужели, — писал он в ответ на рапорт графа Путятина, — Россия откажется от участия в сем деле с своей стороны? Неужели допустить иностранных миссионеров проникнуть
Митрополит Московский Филарет (Дроздов)
14 Русско-китайские договорно-правовые акты (1689-1916). М., 2004. С. 64-69.
15 [Филарет (Дроздов), митр.]. Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. Т. 5. Ч. 2. СПб., 1888. С. 647-648.
и сюда и распространить здесь свои действия, которые, конечно, будут не в пользу наших и религиозных и государственных видов?»16
Чтобы не упускать возможностей, предоставленных новым трактатом, митрополит Филарет, среди прочих мер, считал нужным «не оставлять в бездействии и находящуюся в Китае нашу Миссию»17. Так по инициативе русских светских и церковных дипломатов силами Пекинской духовной миссии в 1859 г. было начато дело православной проповеди в Китае среди китайского населения. В целях повышения эффективности духовно-просветительской работы среди китайского населения МИД предложил проект преобразования Пекинской миссии из дипломатического представительства в миссионерское с разделением функций между РДМ и учрежденным в 1861 г. русским консульством в Пекине. Это положение было окончательно закреплено инструкцией 1864 г., после чего миссия осуществляла уже чисто миссионерские задачи при дипломатической поддержке российского консульства.
Не менее значимой была роль Азиатского департамента МИД в отношении миссионерства на Дальнем Востоке, где в связи с очередным перемещением Алеутско-
Аляскинской кафедры в 1858 г. из Якутска в Благовещенск для русских миссионеров открылись обширные перспективы не только в Приамурье и Приморье, но также и в современной Корее и Маньчжурии.
История создания Русской духовной миссии в Японии — четвертой российской духовной миссии за рубежом — также связана с российской дипломатией на Дальнем Востоке. Ее инициатором явился И. А. Гош-кевич, в 1839-1848 гг. состоявший в Пекинской духовной миссии и назначенный в декабре 1857 г. русским консулом в Хакодатэ18. По его ходатайству при консульстве была устроена православная церковь, настоятелем которой с 1861 г. стал иеромонах Николай (Касаткин) — известный впоследствии миссионер святитель Николай Японский, многолетние проповеднические труды которого привели к учреждению духовной миссии (1870 г.) и созданию Православной Церкви в Японии. Современник святителя Николая П. А. Гильтебрандт оценивал просветительскую роль Японской духовной миссии как «великое дело», имевшее для России «еще и политическое значение». Он указывал на тесную связь между расширением русского духовного присутствия в Японии и укреплением позиций России на Дальнем Востоке, полагая, что «будущее нашего Тихо-Океанского прибрежья много зависит от дружеских связей с Японией»19.
Последней в конце XIX в., вслед за РДМ в Корее (1897 г.), была учреждена Русская духовная миссия в Урмии (1898 г.), действовавшая в области, входившей в состав Персии и территориально относившейся к Персидскому Азербайджану, сопредельному с Азербайджаном Кавказским, отошедшим после Русско-персидской войны
16 Там же. Т. 4. СПб., 1886. С. 376.
17 Там же. Т. 5. Ч. 2. СПб., 1888. С. 647-648.
18 См. подробнее: Щеглов Н.В., свящ. Иосиф Гошкевич — ориенталист, миссионер и дипломат // Церковь и время. 2015. № 4 (73). С. 242-278.
19 Древняя и новая Россия. СПб., 1879. № 11. С. 211.
Епископ Ревельский Николай (Касаткин), начальник Русской духовной миссии в Японии
1826-1828 гг. к Российской империи по Туркманчайскому трактату20. И опять-таки Урмийская миссия была создана в результате ходатайств российских дипломатов в Персии, а предпосылками к ее открытию послужила деятельность католических и протестантских миссионеров. Но если в присутствии католических и американских миссионеров российский генконсул в Тавризе А. А. Петров не видел повода для беспокойства, то появление на миссионерской сцене миссионеров британских, трудившихся под эгидой государственной Церкви Англии, при поддержке британских обществ и под «исключительной и энергической охраной» британских дипломатов, Петров воспринял с большой тревогой, сознавая, что конфессиональная ситуация в Урмии может заметно измениться в ущерб интересам России. Полагая, что Россия не должна оставаться в стороне, как это было прежде, генконсул предложил «посылать наше духовенство к несторианам» для их просвещения в целях «поддержания национального духа несториан и оказания противодействия западной пропаганде»21. Этому проекту было суждено реализоваться лишь спустя десять лет, когда в марте 1898 г. РДМ в Урмии получила официальное учреждение.
Новая российская миссия была воспринята в дипломатических кругах Британии и Франции как важный стратегический форпост России в Персидском Азербайджане. Так, генконсул в Урмии Сесиль Вуд выражал опасения, что присутствие русского духовенства среди несториан приведет к еще более заметному укреплению российского влияния, и полагал своим долгом — как дипломата и британского подданного — «положить тому предел»22. Французский консул Бержерон видел в членах РДМ опасных конкурентов, способных подорвать положение католической миссии и свести к минимуму число римско-католических прозелитов. Подобные опасения британских и французских дипломатов лишний раз свидетельствуют о внешнеполитическом характере западного миссионерства как инструмента колониальной политики великих держав. С другой стороны, их беспокойство не было лишено оснований. Членам Русских духовных миссий за рубежом приходилось порой брать на себя дипломатические функции, поддерживать отношения с местными представителями государственной власти, с лидерами религиозных общин, проводя курс на установление и развитие межцерковных отношений в интересах России и культурно-научного сотрудничества, что накладывало на них определенные обязательства и ответственность. Важным фактором работы церковных дипломатов было умение налаживать конструктивные отношения с дипломатами светскими.
Таким образом, постоянное взаимодействие МИДа и Синода, проявлявшееся в координации деятельности российских церковных и дипломатических представительств за рубежом, позволяет говорить о существовании системы церковно-дипломатических отношений, направленной на созидание русского политического, духовного и культурного присутствия в пограничных с Россией регионах, входивших в сферу геополитических интересов великих держав.
Источники и литература
1. Гросул В.Я. Труды по теории истории. М.: АИРО, 2014. 548 с.
2. Колюбакин А. М. Деятельность протестантских миссий в северо-восточной части азиатской Турции // Известия Кавказского отдела Русского Географического Общества. Т. IX. Вып. 1. Тифлис, 1887. С. 104-136.
20 Константин (Горянов), архиеп. История православной миссии в Иране // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2012. Вып. 2 (4). С. 12-39.
21 Цит. по: Смирнова И. Ю., Шавлидзе З. Б. К предыстории Русской духовной миссии в Урмии (вторая половина XIX в.): по документам Архива внешней политики Российской империи // Отечественные архивы. 2020. № 4. С. 66.
22 Там же. С. 67.
3. Константин (Горянов), архиеп. История православной миссии в Иране // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2012. Вып. 2 (4). С. 12-39.
4. Лисовой Н. Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX — начале XX в. М.: Индрик, 2006. 510 с.
5. Лисовой Н. Н. Церковь, Империя, культура: очерки синодального периода. М.: Индрик, 2016. 566 с.
6. Лисовой Н. Н., Смирнова И.Ю. Православное востоковедение: предмет, проблемы, перспективы // Евразия: духовные традиции народов. 2012. № 1. С. 252-257.
7. Мурадян А. А. Американские миссионеры в странах Дальнего Востока, Юго-Восточной Азии и Океании в XIX в. М.: Наука, 1971. 88 с.
8. Россия в Святой Земле. Документы и материалы: в 3-х Т.1 / Сост. Н.Н. Лисового. М.: Индрик, 2015. 816 с.
9. Русско-китайские договорно-правовые акты (1689-1916) / Под общ. ред. В. С. Мяснико-ва; сост. И. Т. Мороз, В. С. Мясников. М.: Памятники исторической мысли, 2004. 694 с.
10. Смирнова И.Ю. Митрополит Филарет и Православный Восток: из истории межцерковных связей. М.: РОССПЭН, 2014. 456 с.
11. Смирнова И.Ю. Перенесение Камчаткой, Курильской, Алеутской кафедры (1850 г.): pro и contra // Вестник Московского государственного лингвистического университета. 2018. Вып. 4 (812). С. 159-160.
12. Смирнова И.Ю, Шавлидзе З.Б. К предыстории Русской духовной миссии в Урмии (вторая половина XIX в.): по документам Архива внешней политики Российской империи // Отечественные архивы. 2020. №4. С. 61-69.
13. [Филарет (Дроздов), митр.]. Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам: в 7-тт. Т. 4. СПб.: Синод. тип., 1886. 614 с.; Т. 5. Ч. 2. СПб.: Синод. тип., 1888. С. 499-1034.
14. Халфин Н А. Начало американской экспансии в странах Средиземноморья и Индийского океана. М.: Издательство Восточной литературы, 1958. 110 с.
15. Хевролина В.М. Борьба России за усиление своих позиций на Балканах в 18561875 годах // Геополитические факторы во внешней политике России: вторая половина XVI — начало XX века / Отв. ред. С. Л. Тихвинский. М.: Наука, 2007. С. 221-265.
16. Хитрово В.Н. Православие в Святой Земле. М. — СПб.: ИППО, Издательство Олега Абышко, 2011. 400 с.
17. Щеглов Н.В., свящ. Иосиф Гошкевич — ориенталист, миссионер и дипломат // Церковь и время. 2015. № 4 (73). С. 242-278.
18. The Spirit of Missions. Vol. 28. 1863.
