CC BY
3
Теленков А. В. Конфессиональная составляющая национального самосознания русских во второй половине Х1Х - начале ХХ века (на материалах Среднего Урала) // Технологос. - 2023. - № 1. - С. 21-35. DOI: 10.15593/perm.kipf/2023.1.02
Telenkov A.V. The Confessional Component of Russian National Self-Consciousness in the Second Half of the 19th - Beginning of the 20th Centuries (on the Materials of the Middle Urals). Technologos, 2023, no. 1, pp. 21-35. DOI: 10.15593/perm.kipf/2023.1.02
Научная статья
DOI: 10.15593/perm.kipf/2023.1.02 УДК 271.2:316.347(470.51/54)"18/19r
КОНФЕССИОНАЛЬНАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ РУССКИХ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ Х1Х - НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА (НА МАТЕРИАЛАХ СРЕДНЕГО УРАЛА)
А. В.Теленков
Институт гуманитарных исследований Пермского федерального исследовательского центра УрО РАН, Пермь, Россия
О СТАТЬЕ
Поступила: 10 марта 2023 г.
Одобрена: 19 мая 2023 г.
Принята к публикации: 01 октября 2023 г.
Ключевые слова:
национальное самосознание, этническая идентичность религиозное мировоззрение, конфессиональная самоидентификация, русский народ, Средний Урал
АННОТАЦИЯ
Исследование посвящено национальной самоидентичности русских во второй половине XIX - начале ХХ века, опирающейся на совокупность религиозных воззрений. Работа проводилась на архивных материалах территории Среднего Урала (бывшая Пермская губерния). Основной целью исследования является определение роли конфессиональной идентификации в национальном самосознании и характеристика механизмов ее формирования под воздействием религиозных институтов. В качестве источников для историко-сравнительного анализа использованы неопубликованные материалы из фондов личных архивов уральских краеведов и собирателей фольклора, архивов органов власти Пермской губернии, статьи из средств массовой информации указанного периода, фольклорные материалы и сборники текстов историков, филологов, лингвистов, речи священников и обывателей, записанные современниками. Анализ источников позволяет фиксировать в проявлениях национального самосознания устойчивый конфессиональный компонент. При этом акцент в работе сделан на православной составляющей верований населения Среднего Урала. Старообрядческие этнические и религиозные воззрения русского населения Урала в исследовании не рассматриваются как имеющие существенные отличия в практической и культовой части в сравнении с последователями официальной Русской православной церкви. Важнейшими составляющими православного национального самосознания дореволюционной эпохи являлось соотнесение верховной светской власти (царь) с властью духовной (Православная церковь), формировался образ государя как архипастыря. Важным механизмом в формировании такого рода воззрений является деятельность священников и интеллигенции и покровительство им со стороны местной и центральной власти. При этом в исследовании отмечено, что формирование такого национально-конфессионального мировоззрения сочеталось с совокупностью вернакулярных христианских и дохристианских верований и представлений.
© ПНИПУ
© Теленков Алексей Владимирович - кандидат исторических наук, научный сотрудник, ORCID: https://orcid.org/0000-0003-1651-9723, e-mail: [email protected].
© Alexey V. Telenkov - Candidate of Historical Sciences, Researcher, ORCID: https://orcid.org/0000-0003-1651-9723, e-mail: [email protected].
Финансирование. Исследование не имело спонсорской поддержки. Конфликт интересов. Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов. Вклад автора 100 %.
Эта статья доступна в соответствии с условиями лицензии Creative Commons Attribution-NonCommercial 4.0 International License (CC BY-NC 4.0)
This work is licensed under a Creative Commons Attribution-NonCommercial 4.0 International License (CC BY-NC 4.0)
THE CONFESSIONAL COMPONENT OF RUSSIAN NATIONAL SELF-CONSCIOUSNESS IN THE SECOND HALF OF THE 19TH - BEGINNING OF THE 20TH CENTURIES (ON THE MATERIALS OF THE MIDDLE URALS)
Alexey V. Telenkov
Institute of Humanitarian Research of Perm Federal Research Center of Ural Branch of Russian academy of Sciences, Perm, Russian Federation
ARTICLE INFO
ABSTRACT
Received: 10 Murch 2023 Revised: 19 May 2023 Accepted: 01 October 2023
Keywords:
national self-consciousness, ethnic identity, religious worldview, confessional self-identification, Russian people, Middle Urals
This study is devoted to the national self-consciousness (identity) of Russians in the second half of the 19th - early 20th centuries through the prism of religious beliefs. The work was carried out based on the materials of the Middle Urals (Perm province). The main purpose of the study is to determine the role of confessional identification in the national self-consciousness and to characterize the mechanisms of its formation by the religious environment. Unpublished personal archives of Ural local historians and collectors of folklore, archives of the authorities of the Perm province, articles from the mass media of the specified period, published materials and collections of texts of historians, philologists, linguists, speeches of priests and townsfolk recorded by contemporaries were used as sources for such an analysis. The analysis makes it possible to fix the confessional component in the manifestations of national self-consciousness. At the same time, the emphasis in the work is made on the Orthodox component of the official Church. The Old Believer ethnics and religious beliefs of the Russian population of the Urals are not considered in the study as having significant differences from the bulk of the Russian people. The work emphasizes that the most important components of the Russian national self-consciousness of the pre-revolutionary era was the correlation of the supreme secular power (the tsar) with the spiritual power (the Orthodox Church), which resulted in the image of the sovereign as an archpastor. An important mechanism in the formation of this kind of views is the activity of priests and the intelligentsia and their patronage by the local and supreme authorities. At the same time, the study noted that the formation of such a national-confessional worldview has its roots in the popular Christian and pre-Christian beliefs and ideas.
© PNRPU
Русский человек без православия - не русский вовсе, «а такой же как француз, немец и др.», -сказал архиепископ Андроник, вступая на пермскую кафедру 18 августа 1914 года [1, с. 86]. К этому было добавлено: «Россия встала во весь свой богатырский рост с высокой могучей грудью, благородно бьющимся сердцем, влекущим к великому мировому подвигу за веру, за правду, за братьев, за Родину святую!» Под «правдой» Андроник подразумевал «жизнь во Христе», жизнь «по-Божески» [1, с. 85]. Примечательно, что в пастырской речи русские как народ не просто противопоставлены западноевропейским нациям. Преосвященный не видит принципиальной разницы между жителями разных стран, несмотря на то, что начатая к тому времени война расколола Европу: в один ряд помещаются враги родной страны (немцы) и явные союзники (французы). Архиепископ выделяет то, что, по его мнению, составляет истинную сущность русских, по-настоящему отличает их от европейцев - православие.
В современном мире, частично переходящем на стадию складывания постиндустриального общества, при возникновении вопроса о национальной самоидентификации вопросы веры зачастую отодвигаются на второй план, уступая место секулярным параметрам развития этноса. Этот факт приходится признать, хотя еще совсем недавно конфессиональная идентификация и самоидентификация играли далеко не последнюю роль в национальном самоопределении как в России, так и в ряде других стран. Религия конструировала представления человека о мире и о себе, обязательно рассматривая и вопрос национальной принадлежности как онтологический. Поскольку в настоящее время Российская Федерация является многоукладной страной, в менталитете ее населения в значительной мере сохраняют-
ся элементы традиционного мироощущения, заложенного в предыдущие периоды развития. При этом в плане перехода от традиционного общества к индустриальному, определяющему многие черты современной культуры России, наиболее любопытным представляется вторая половина Х1Х века и рубеж веков как время, поставившее по-новому многие социальные вопросы, в том числе - и самоопределения.
Выбранный период исследования представляется любопытным еще и потому, что он, с одной стороны, существенно отличается в конфессиональном аспекте от современной религиозной картины страны, с другой же - неплохо отражен в источниках самого широкого плана, что позволяет нам достаточно уверенно фиксировать те или иные аспекты религиозности населения и саму связь конфессионального и национального. В особенной мере это значимо для так называемых полиэтнических регионов, каким исторически является территория Среднего Урала (в ряде источников - Верхнее Прикамье), поскольку такая культурная ситуация формирует более широкий «рынок» [2] для выбора идентичности.
Тем самым цель предлагаемой работы определяется как установление доли и специфики конфессионального сознания в менталитете православного населения Среднего Урала на рубеже Х1Х-ХХ веков, что предполагает решение следующих задач: определение содержания понятия «православного» на Среднем Урале как комплексной культурной категории; выявление места религиозного самоопределения в изучаемом регионе; фиксация основных точек взаимовлияния религиозного и бытового компонентов культуры на этой территории.
В качестве источников информации в предлагаемом тексте были использованы разнородные источники. Информационный базис для проведенного исследования в связи с отдаленностью исследуемого периода во времени составили архивные данные разного типа. Важную часть из них представляют дневники научной экспедиции в Пермскую и Свердловскую области, составленные в 1990 году С.В. Федоровым и Н.Н. Прокопьевым, включающие в себя систему вернаку-лярных верований, в некоторой степени воспроизводящие элементы традиционной культуры православного населения региона второй половины Х1Х - начала ХХ века. Объектом анализа также стали материалы фондов РГИА, посвященные историческим событиям и взглядам на власть и церковь в конце Х1Х века. Данные архивов Русского Географического общества (АГО) дают возможность ознакомиться с информацией, полученной в ходе опроса населения 1848 года об исторических преданиях и легендах, а также частными наблюдениями прикамских учителей и священников в середине Х1Х века. Фонды Государственного архива Пермского края (ГАПК) содержат большое количество нарративов на тему власти и религии. Любопытными являются труды Пермской губернской ученой архивной комиссии, повествующие о мотивах «уклонения в раскол», отношении к власти и чиновникам [3], а также личные фонды уральцев [4]. Последние были проанализированы на базе данных Государственного архива Свердловской области (ГАСО). Для верификации полученной информации были привлечены материалы из фондов Чер-дынского краеведческого музея (ЧКМ) им. А.С. Пушкина), родовые предания, записи местных жителей и путевые заметки, собрания произведений устного народного творчества, а также материалы краеведческого отдела Пермской областной библиотеки (ПОБ). По характеру собранного материала к ним примыкают записки, мемуары и письма Вас. И. Немировича-Данченко [5], В.Н. Берха [6], Д. Петухова [7], Н.Д. Телешова [8] и Н.П. Белдыцкого [9].
Среди опубликованных первоисточников следует назвать сборник «Предания и легенды Урала» [10], собрание В.П. Бирюкова в сборнике фольклора «Предания реки Чусовой» [11], а также книгу В.В. Блажеса [12]. Отдельную группу источников составили материалы периодической печати, размещенные в газетах «Екатеринбургская неделя», «Екатеринбург-
ская газета», «Голос Урала», «Голос Долга», «Зауралье», «Зауральский край», «Исеть», «Пермские губернские ведомости».
Значительная часть исследователей, изучающих вопросы мировоззрения русского населения, сходится на том, что в дореволюционный период они в своей массе оставались в большинстве религиозными. Конфессионально ориентированные исследователи православия утверждают, что вера в народе была явлением массовым и добровольным [13, с. 103]. В многотомном издании «Россия. Полное географическое описание нашего отечества» в разделе, посвященном Среднему Уралу, авторы отмечают благочестие и набожность населения [14, с. 170]. Т.А. Листова также указывает на высокую степень религиозности народа как при совершении обрядов, так и в повседневной жизни [15, с. 11]. Тот же акцент прослеживается в коллективном труде «Христианская культура Пермского Прикамья» [16], фиксирующие этапы развития пермского православия. С. Ворошилин [17] отмечает исключительную роль местных церквей как центров формирования веры. Исследование И. Л. Маньковой [18] раскрывает роль православных приходов в горнозаводской среде, указывая на наличие высокого авторитета духовенства и интенсивность влияния на население.
Большой ценностью обладают публикации, посвященные вернакулярным верованиям и содержащие высказывания идентификационного характера. Эти данные входят в систему аргументов об этноинтегрирующей или, наоборот, этнодифференцирующей роли религии. Обстоятельно этот вопрос разработан в статье А. Балова [19] и монографии М.Н. Власовой [20].
В то же время среди историков остается актуальным спор о специфике религиозного чувства православных в дореволюционный период. Н. А. Бердяев констатирует в русском менталитете совмещение противоположных черт характера: «...загадочную антиномичность можно проследить в России во всем <.> Россия - страна безграничной свободы духа, страна странничества и искания Божьей правды» [21, с. 334]. Рассматриваемый в предлагаемой читателю статье период является временем, по словам В.К. Кантора, «крушения православия как общенародной идеологии» [22, с. 132]. 17 апреля 1905 года был издан закон о веротерпимости, что повлекло ряд изменений в общественном сознании. Фиксируемое движение от официальной церкви М.Г. Нечаев объясняет началом перехода от традиционного общества к индустриальному, протекавшего на протяжении всего синодального периода [23, с. 260 - 283]. Сложно сейчас установить, какая доля населения империи в то время была действительно православной, но можно задаться вопросом, насколько значимой для православного человека была религиозная идентичность.
Методологически исследование построено на историко-сравнительном методе (В.О. Ключевский) на основе полидисциплинарного подхода (М. М. Ковалевский), поскольку для установления логики становления и развития менталитета стоит учитывать и локальные данные. Истори-ко-сравнительный метод позволяет выявить закономерности частного развития феномена, включая сравнение разнородных феноменов для реализации принципа историзма.
Российская империя в конце Х1Х века формально являлась православным государством [24, с. 11]. Массовому характеру православия соответствовала структура религиозных институций: одна церковь приходилась на 1375 человек [25, с. 1], и это число постоянно менялось в пользу роста числа храмов, монастырей и клириков [26]. Примечательно, что в многонациональной Пермской губернии доля православного населения была существенно выше, чем в целом по стране (95 % против 76 %) [27]. Эта ситуация сохраняется до Первой мировой войны [28, с. 168]. К началу прошлого столетия в местной епархии насчитывалось 474 церкви и пятнадцать монастырей [29, с. 240; 30, с. 59]. Сразу отметим, что старообрядчество на Урале как конфессиональ-
ный компонент в этническом самосознании заслуживает отдельного исследования, поэтому внимание будет уделено только сторонникам государственной церкви.
В Пермской губернии, как и в других частях страны, церковь как социальный институт активно участвовала в воспитании прихожан, милосердной и благотворительной деятельности. К ХХ веку было создано 381 церковное попечительство [31, с. 184]. На уровне быта и ряда аспектов общественной жизни православие существовало как значимая часть социального начала, а значит - русского. Любопытно проследить, насколько формируемая обществом исподволь конфессиональная принадлежность срабатывала в качестве этнической детерминанты.
Воспитание патриотизма в народе в Российской империи было во многом также делегировано церкви. Религиозная свобода, по мнению многих священников да и прихожан, подталкивала общество к приобретению политических свобод, следовательно, к уничтожению самодержавия и жизненных устоев. Отсюда вытекала основная задача православия - поддерживать самодержавную власть с целью самосохранения. Игумен Белогорского Свято-Николаевского монастыря иеромонах Серафим писал, что именно в монастырях происходит «усвоение [паствой] православно-религиозного государственного мышления» [32, с. 5], тем самым озвучив идею обер-прокурора Синода К.П. Победоносцева об основе государственной власти как духовном единстве народа и правительства [33, с. 35].
Влияние на население высшего духовенства осуществлялось по двум основным каналам: выступления по наиболее значимым поводам в храмах и регулярные поздравления паствы на страницах периодической печати, главным образом в местных епархиальных ведомостях. Яркий пример - речь архиепископа Антония в 1869 году на Рождество, когда особый акцент в выступлении был сделал на преобразованиях и добрых начинаниях в государстве, которые могут быть осуществлены только благодаря христианскому благочестию, «без которого и мудрость человеческая шатка и государственный строй не безопасен от наших внутренних врагов - человеческих страстей» [34]. В таком же русле высказывались и другие иерархи церкви, например епископ Иустин. О его преемнике епископе Дионисии в народе сложилась поговорка «Дионисий всех возвысил» благодаря его активным занятиям миссионерской деятельностью. При нем появилась первая на Урале противораскольническая миссия, к служению в ней привлекались образованнейшие священники той эпохи (Петр Луканин, Георгий Пьянков, Авраамий Оглоб-лин, Иоанн Матвеев, Иоанн Дьяков). Борьбой со старообрядчеством для укрепления веры запомнился архиепископ Аркадий, вошедший в историю как миссионер, присоединивший к православию и единоверию свыше 100 тысяч человек за два с половиной года [35, с. 39-41].
Формируя «правильное» отношение православных к государственной власти, высшие и низшие клирики подчеркивали взаимозависимость религии и власти: «Государь Русский, Государь Православный только и может быть Самодержавным» [36, с. 23]. Протоиерей Петропавловского собора г. Перми И. Д. Лебедев во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов сочинил гимн, в котором православие, русская земля и государь, «правды блюститель», выступают в качестве основных столпов русского народа [37].
Архимандрит Александр, первый редактор «Пермских епархиальных ведомостей», выдвинул концепцию двух престолов - царского и «всемирного, всевекового, вечного». Он утверждал, что верховная власть дает законы, которыми регулируются «временные судьбы нашего православного царства и тем самым члены его предуготавливаются к вечным судьбам своим». Из этого текста следует, что в царстве «от мира сего» владыкой поставлен православный царь, и в ином мире «благодатном царстве Христовом» - Господь. Тут очевидно сопоставление царя земного и Царя небесного. Весь мир представляет собой одновременно территорию православной державы
и, имманентно, царства Христа. Это все дано в единстве: мы - православные христиане, мы -верноподданные русского царя, мы - весь мир, мы - «небесное отечество» [38].
Однозначно можно говорить о том, что к идее православности обращались в кризисные для общества моменты. Во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов в Перми было зачитано «Слово в день коронации и священного миропомазания Их Императорских Величеств», в котором прозвучал актуальный вопрос: «Быть ли кресту Христову в христианских странах или луне Магомета?» В качестве ответа на вопрос прозвучало: «Эта война за нас». Необходимо заметить, что характер патриотических чувств, вызванных этим торжеством, явно имел элементы религиозности [39]. Поэтому отношение Османской империи к балканским православным вызывало возмущение, хотя болгары, сербы и греки не были подданными русского царя. В любом случае они воспринимались братьями на основе православной веры. Из текста всеподданнейшего адреса всех сословий Чердынского уезда узнаем, что жители Прикамья весьма болезненно воспринимали действия турок на Балканах. Обращение к государю как к Богу на «Ты» содержало такие слова: «услыша голос Твой, голос защиты несчастных наших братьев, мы ринулись все к подножию Твоего Трона, готовые на все, чтобы спасти этих несчастных братьев и воздать неверным коварным варварам то, что давно от России довлеет им» [40]. Эту войну русское общество ощущало как защиту святынь русского духа, веры, народа и Отечества. Газеты писали, что эта война «за нас», несмотря на то, что боевые действия происходили за пределами страны [39].
Войны, которые вела Российская империя, традиционно вызывали всплески патриотических настроений. Сразу по объявлении военных действий в 1914 году в печати появились лозунги в поддержку Сербии в разных вариантах, среди которых самый распространенный «Да здравствует Сербия!» [41]. Война снова воспринималась в народе как защита православного населения. В годовщину дня венчания на царство 14 мая 1915 года Николая II («поборника трезвости в Русской земле») в губернской столице состоялся праздник трезвенников. На одном из плакатов была надпись: «Наша война за братьев славян!» [42]. Отчетливо отношение православных к войне выразил в своем стихотворении «Русь Освободительница» А. Груздев [43]: Ах ты, Русь моя, Русь священная. На защиту, Русь, Брата меньшего -Вышла против ты Врага злейшего. Дело правое, Христианское -От засилия Басурманского. На мольбы славян, Вопли слезные.
Свое «дело правое» в России понимали как следование православной вере. Братья по вере - это исключительно православные; остальные христиане уравнены с мусульманами эпитетом «басурмане». Понятие о «брате», о «ближнем» раскрывается именно в православном религиозном смысле: этнологическая антитеза «мы - они», «свои - чужие» звучит здесь как «православные - иноверцы». Акцент делался не только на очевидной разнице между православием и исламом, но и на различии между православием и западными ветвями христианст-
ва. В связи с этим не только турки не свои, чужие, но и европейские христиане. Как истинные последователи Христовой веры воспринимались только православные. Одним из объяснений этого была остро критикуемая «нехристианская» позиция западного мира по отношению к рабству, о чем, например, говорил в своих лекциях преподаватель Пермской семинарии Е.А. Будрин [44]. Не так важно, что служило критерием противопоставления народов, но эт-нодифференцирующий водораздел в умах жителей Прикамья существовал, отделяя «правильных» от «неправильных» христиан, своих от чужих. В конечном счете и сама русскость во многом определялась именно православием. Неслучайно широкое распространение получил девиз «За Веру, Царя и Отечество».
В проповедях и речах пермских священников прослеживается идея равенства служения православию и государству (царю и отечеству). Связать царя, отечество и истинную веру особенно необходимо было в годы Первой русской революции. К этому времени как раз относится активная деятельность игумена Серафима, проповедовавшего в поддержку самодержавия [45]. Через десять лет, по факту отречения императора Николая II от власти, архиепископ Андроник обратился к верующим с тем, что необходимо избрать нового царя, поскольку православный народ не может существовать без православного «пастыря» [32, с. 38]. Несмотря на то, что в 1917 году существенная часть общества была готова распрощаться с монархией, позиция православной церкви в этом вопросе не поменялась.
Церковная и светская пресса той эпохи наглядно свидетельствует об этом. Основная идея преобладающего большинства публикаций заключается в следующем: Русский мир - это мир православный, мир под эгидой истинной христианской церкви, призвание которой заключается в несении слова Божьего и просвещении других народов. Главным заступником и одновременно слугой церкви выступает русский царь. Поскольку он есть глава церкви, а церковь окормляет русский народ, государь на этом основании является и владыкой всей Русской земли и отцом русскому народу. Опубликованная в епархиальных ведомостях речь вице-председателя Православного Палестинского общества Т.И. Филиппова гласила: «Призвание России - служить оплотом Церкви и быть ее оградою и упованием...» и «единый под солнцем православный государь <.> правитель Руси, приял от Бога свою власть прежде всего и более всего для охранения Его Церкви» [46]. Немного позже эта же мысль получит свое продолжение в другой газете: через «усердие к храмам Божьим, и своей любовью к Церкви православной» государь «блюдет святыню народной души» [47].
Для населения Среднего Урала в указанный период православная церковь - такой же важный символ русского народа, «русскости», как самодержавный государь. В сознании людей этноним русский означало православный, а православный - почти всегда русский. Квинтэссенцией этого становится образ Святой Руси. Она мыслилась одновременно как реальная страна - Россия и как духовное пространство православного человека, соединяя в себе религиозное и светское, народное и государственное. Но ключевой ее детерминантой выступало именно и только православие. Святая, значит, православная, православная, значит, святая. Неслучайно на страницах периодических изданий того времени название Русь встречается так часто в противовес имени Россия. Особенно это заметно на исторической канве потрясений, неурядиц, войн и революций. В «Пермских губернских ведомостях» в 1915 году была опубликована статья под заголовком «Великая Русь» с соответствующим содержанием -величие государства [48]. Несколько ранее, в Русско-японскую войну, раненый солдат, некто К.А. Матросов, в письме домой, в Пермскую губернию, выражает готовность сражаться с врагом после излечения за «матушку Русь» [49].
Самоидентификация русских на основе православия прослеживается и в ситуациях, не связанных с внешними врагами. В. И. Немирович-Данченко, путешествуя по Прикамью, приводит характерное высказывание о Ермаковой лощине:
- Почему Ермакова?
- Да ведь сам отдыхал, как на Сибирь шел. Тут ведь он столько этой немоты побил.
- Какой немоты?
- Такое племя было, что по-нашему, по-христиански не понимало. [8, с. 241].
В приведенной цитате соотнесенность русского и православного выступает как однозначная, а самому Ермаку придается статус христианского демиурга, освобождающего принадлежащее русским пространство от лишенных настоящего языка иноверцев. В ряде легенд первооткрыватель выступает в качестве христианского миссионера. Так, в 1875 году была зафиксирована история со слов знатоков местных преданий о пребывании Ермака на р. Колве. Его войско сказители именуют ордой, поскольку «всякого народу и всякого звания довольно было». Именно принадлежность к православию объединяла их, выступала национальным маркером. Далее повествуется о битве Ермака со товарищи с «волшебными людьми» и завершении ее уходом противника «в камень». Герой высек на этом камне крест, чем навеки заточил врагов под землю [8, с. 137-138]. Таким образом, крест (воплощение христианства, точнее православия) играет роль национального идентификатора. Это подтверждает и текст предания «Семь братьев» о происхождении горных утесов близ Верх-Нейвинска. Согласно этой легенде, Ермаку «семь волшебных братьев на дороге гор наваливали». Показательно, что бился с ними Ермак Тимофеевич именно крестом, одолел их, и братья стали теми самыми утесами «за то, что над крестом посмеялись» [8, с. 356]. Неудивительно, что о «покорителе Сибири» сказители говорили, что он сам крестил местное население [6, с. 26]. В таком мифотворчестве прослеживаются воззрения русского народа на историю Среднего Урала как историю русского мира, мира православного, как доказательство могущества и истинности православной веры. Кроме того, из контекста подобных преданий вырисовывается главное - только став православным, Уральский регион сделался русским.
В.И. Немирович-Данченко приводит и монолог крестьянина о том, что на Каме (основная водная артерия Среднего Урала. - А.Т.) очень тяжело и бедно живется, поэтому хочет этот крестьянин куда-нибудь переселиться. Однако атрибуты «малой» Родины - «могилки наши, церкви Божьи» удерживают его от этого [8, с. 140]. Можно предположить, что основой регионального самосознания этого крестьянина (вероятно, многих из них) выступает история рода, память о предках и священные места родного края. А символ родного края - родная церковь, не только как здание, но и как приход под духовным руководством батюшки.
Местное духовенство, возможно, само того не осознавая, делало попытки своеобразной «доместификации» культа почитания императора как оплота православной жизни в стране. Для этого существовали и свои предпосылки: Николай II и его семья выступали в качестве покровителей некоторых храмов и монастырей губернии [50, с. 2]. Акцент на близости правителя государства местному духовенству и окормляемым им храмам наглядно слышится в словах, сказанных на освящении левого придела Верхотурского Крестовоздвиженского храма: «Его Императорское Величество Государь император Николай Александрович вместе со всеми своими православными верноподданными всегда и всюду являл в своем лице достойнейший подражания пример благоговейного почитания св. угодников Божьих и св. подвижников св. Православной церкви <.> особенно <.> святого праведного Симеона, Верхотурского чудотворца» [51].
Царь в данном тексте, подобно египетским фараонам, выступает и как покровитель, и как главный служитель храма, посвященного малоизвестному за пределами Урала святому.
Так же трактовалась фигура государя в праздники (в Белогорском монастыре это были 9 мая и 6 декабря - дни поминовения небесного покровителя императора Николая Мирликийско-го). В эти праздники ежегодно собиралось огромное количество верующих, совершался молебен о здравии августейшей семьи. Интересно, что действия эти происходили у креста, сооруженного в память чудесного избавления Николая II от грозящей ему опасности во время путешествия в Японии [33, с. 37].
Отождествляющие государя с архипастырем сюжеты имели широкое распространение в народной среде. Сохранилось стихотворение, в котором в шутливой форме эта суть отражена [52]:
На поле Романовом Много всего. И скота рогатого. Один пастушок, Ровно жемчужек.
«Романовое поле», как представляется, это Российская империя под властью правящей династии, где проживают разные народы, социальные страты, конфессии. И среди всего этого разнообразия один-единственный пастух - Русский царь.
Были и другие способы фиксации связи православия, русскости и царской власти. Важное значение придавалось иконам с изображением тезоименных членам императорской семье святых и самого императора. Это предполагало особое отношение к процессу освящения икон. Написание и почитание икон считали актом выражения благодарности государям за их свершения. В 1889 году покчинскими (село Покча недалеко от г. Чердыни) мастерами по заказу крестьян Чердынского уезда была создана икона с ликом св. Александра Невского и Марии Магдалины. Текст на иконе пояснял: «в память государей Императоров Александра II и Александра III, императриц Марии Александровны и Марии Федоровны от жителей Пянтеж-ской волости» [53, с. 77]. По другому случаю - появлению у государя императора наследника, что воспринималось не только и не столько как просто рождение нового человека в царской семье, а как появление будущего покровителя всей Русской земли и православия, - в 1904 году на средства жителей Перми было написана икона святителя Алексия. Позже эта икона была перемещена в главный храм на Белую гору [33, с. 37].
Православный храм, как правило, выступал в роли социального координатора поведения мирян. В апреле 1867 года жители Соликамска собрались около церквей, получив известие о спасении государя Александра II от руки террориста. Упоминается, что священники произносили речи о чудесном спасении царя от «дерзкой руки злоумышленника», о том, что «всевидящее Око» хранит «Помазанника Божия». В «Пермских губернских ведомостях» эти события были описаны следующим образом: «Верные сыны России поспешали в храмы Божии, чтобы молитвенно излить свои сердца и прославить беспредельное милосердие Божие» [54]. В селе Сосновском Оханского уезда, услышав набат 3 марта 1881 года, именно в храме в интерпретации священника прихожане узнали о смерти государя императора [55].
Нельзя сказать, что церковь как место сбора выступала исключительно из-за своего религиозного назначения. Чаще всего это было самое крупное здание в небольшом населенном пункте, способное вместить всех желающих. Вместе с тем обращение к клирику как регулятору некоторых аспектов мировосприятия и важность связанных с религией событий для части населения Прикамья очевидны. В пользу этого аргумента можно привести данные, согласно которым на закладке Соборного храма Белогорского монастыря присутствовало около 10 ты-
сяч верующих, что очень много, беря в расчет низкую плотность населения тех мест даже в настоящее время [33, с. 19].
Интерес к религии был характерен не только для сельской местности, но и для больших городов, принимая при этом другие формы. На приезд 1905 году в Екатеринбург Иоанна Кронштадтского пресса писала, что вместе с приехавшим молились «толпы народа». Очень важно при этом, что сами рабочие на этой встрече организовали порядок своими силами [56]. Этот факт тем более замечателен, что именно тогда в России развернулись революционные выступления, были они и в Пермской губернии, как раз в рабочей среде.
Помимо включения правящей семьи в православную картину мира жители Прикамья в описываемый период демонстрировали и примеры того, что религиозное/мифологическое мировоззрение оказывало влияние на менталитет сообщества. При этом допускался фактический дрейф, отклонение от интерпретации, связанной с православием. Так, в 1858 году в Перми и ее окрестностях на небе появилась комета. По утверждению некоторых жителей, это был знак, что год будет тяжелый, другие же считали, что произойдёт нечто чудесное. Наиболее популярной стала версия о знамении грядущей войны [57].
Факты такого рода могут служить указателем на некоторую автономность мышления православного пермяка по отношению к официальной религии. Об этом Г. Е. Верещагин писал так: «Русский простолюдин своим практическим умом не пускается в заоблачные высоты. Его ничего не интересует - что есть вверху, отчего бывают падающие звезды, северное сияние и прочие явления в природе. Все, что видит он, объясняет по-своему, как объясняли ему такие же простолюдины, каков он сам» [58, с. 221]. В своих заметках он приводит немало подобных примеров мифологизации [58, с. 211-220]. Каждая историческая местность Русского мира, в том числе и Средний Урал, имела свою трактовку подобных воззрений, что подчеркивает роль региональной культуры в общенациональных представлениях. Например, в селе Перемском (Никольское) было запрещено убивать лебедей. Ослушавшихся сами крестьяне наказывали - вели в волостное управление и там «драли». Причина такого поведения описывалась в локальной легенде. Согласно ей, привез Демидов из столицы себе любовницу и стал с ней жить. Как-то раз пошел он на охоту и весь день провел там, но неудачно. Только увидел белого лебедя и «приложился да прямо в грудь ей». Когда он вернулся домой, узнал, что в его любимую кто-то стрелял и убил [8, с. 207-208].
Локальные трактовки религиозных образов касались не только императора, исторических персонажей страны и природных явлений. Антихриста, имея в виду папу Римского или Григория Отрепьева, называли антит (в России - антипка) [59, с. 20]. В Григории Отрепьеве видели антихриста не как в самозванце, но как в предателе православия. Знахаря на Урале презрительно именовали презвитер (т.е. пресвитер), подчеркивая тем самым тождественность неправославных священников и нехристианскую деятельность [59, с. 423].
Обращение к вернакулярной религиозности в регионе в этот период показывает наличие тесной связи религиозного и мифологического компонентов. Об этом свидетельствует, например, специфика используемых в Прикамье заговоров. В приводимом П. Зенбицким перечне почти все они, несмотря на явно нехристианский характер, содержат обращение к Христу, Богу, Богородице, Святому Духу и евангелистам [60, с. 1]. Заговор охотника, распространенный на реке Чусовой, начинался так: «Во имя Отца Аминь и Сына Аминь и Святого Духа Аминь и ныне и присно и во веки веков Аминь» [53]. Во всех этих заговорах и обережных текстах встречаются святые имена и сюжеты, зачастую подвергнутые перверсии: считалось, что прочитанная с конца молитва обретает спасительную силу, а для свершения чуда надо в обедню и заутреню первого дня Пасхи читать заклинания без креста в церкви [61].
Следует констатировать, что православное мышление обращалось не только к православию, но и к «языческому» прошлому. Особую важность обрело соединение верований в нечто единое, именуемое русским. Понятие Русь представлялось как былинное, языческое, которое под покровительством христианства явило в мир русскую нацию. Именно момент соединения и воспринимался как начало, собственно говоря, истории страны, которая стала именоваться Святой Русью [62]. Вопрос конфессиональной принадлежности был чрезвычайно важен и выражался, например, в преданиях об автохтонном населении Урала - чуди, чудаках, «волшебных людях». Они не приняли христианство и тем самым заживо похоронили себя [8, с. 137-138, 356].
Необходимо отдать должное церковным иерархам, без всяких сомнений, влиявшим на формирование общественного мнения, в том числе на отношение к власти как к священному понятию. Без православия, - утверждали они, - не только русское общество, но государство немыслимы. Должно быть, именно поэтому после свержения Николая II пермские крестьяне высказывали следующие соображения по поводу будущего страны: «У нас нет больше Царя, нет больше отца, которого мы любили, Синод любить невозможно, а потому мы, крестьяне, хотим Патриарха» [63, с. 11]. В этих словах одновременно отражена как роль официальной церкви в формировании конфессионального самосознания, так и его изначальная патриархальная основа. Официальная православная церковь, выступая в качестве генератора и социальных отношений, являлась также ретранслятором глубинных потребностей части населения.
Безусловно, конфессиональное мировоззрение русского населения Среднего Урала в эпоху перехода традиционного общества к современному в конце XIX - начале ХХ века было сложным и неоднозначным, характеризующимся не только православием, тем более только его официальной линией. В свою очередь религиозные воззрения не раскрывали всей палитры проявлений национального самосознания русских. Другими важными компонентами формирования национальной самоидентификации выступали межнациональные, культурные и бытовые контакты, институты власти (образование и средства массовой информации), деятельность Церкви и историческая память как реакция на значимые события в жизни страны или региона.
Список литературы
1. Архиепископ Андроник. О церкви, России / сост. В. А. Королев; Содружество православных паломников. - Фрязино (Моск. обл.), 1997.
2. Stark R., Iannaccone L. A supply-side reinterpretation of the "secularization" of Europe // Journal for the Scientific Study of Religion. - 1994. - Vol. 33, no. 3.
3. Исторический архив Пермской губернской ученой архивной комиссии // ГАПК. Ф. 297. Д. 1177.
4. Батанов Владимир Михайлович - преподаватель истории, краевед // ГАПК. Ф.р - 551. Оп. 1. Д. 55, 56, 57.
5. Немирович-Данченко Вас. И. Кама и Урал (очерки и впечатления). - СПб., 1904.
6. Берх В.Н. Путешествие в город Чердынь и Соликамск для изыскания исторических древностей. - СПб., 1821.
7. Петухов Д. Горный город Дедюхин и окольные места. - СПб., 1864.
8. Телешов Н.Д. За Урал // В Парме. - Пермь, 1988.
9. Белдыцкий Н.П. В Парме // В Парме. - Пермь, 1988.
10. Предания реки Чусовой / сост. и автор ст. В.П. Кругляшова. - Свердловск, 1961.
11. Предания и легенды Урала: Фольклорные рассказы / сост., вступ. ст. и коммент. В.П. Кругляшовой. - Свердловск, 1991.
12. Блажес В.В. Сатира и юмор в дореволюционном фольклоре рабочих Урала. - Свердловск, 1987.
13. Громыко М.М. Служба вне храма // Православная жизнь русских крестьян Х1Х-ХХ веков. - М., 2001.
14. Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Урал и Приуралье. -СПб., 1914. - Т. 5.
15. Листова Т. А. Народный православный обряд создания семьи // Православная жизнь русских крестьян Х1Х-ХХ веков. - М., 2001.
16. Христианская культура Прикамья. - Пермь, 1998.
17. Ворошилин С. Шесть веков иерархии русской православной церкви на Урале // Уральская старина. - Екатеринбург, 1994.
18. Манькова И. Л. Церковь и горнозаводское население Урала в ХУШ-Х1Х вв. // Первые Татищевские чтения. - Екатеринбург, 1997.
19. Балов А. Следы древних верований в народном иконопочитании // Живая старина. -1891. - Вып. III.
20. Власова М.Н. Русские суеверия. - СПб., 2000.
21. Бердяев Н.А. Судьба России // Бердяев Н. А. Судьба России. - М.: Харьков, 1998.
22. Кантор В.К. Русская эстетика второй половины Х1Х столетия и общественная борьба. - М., 1978.
23. Нечаев М.Г. Церковь в модернизирующемся обществе России в ХУШ - начале ХХ в. // Уральский исторический вестник. - Екатеринбург, 2002. - № 5-6.
24. Новейшая история отечества. ХХ век: учебник для студентов вузов: в 2 т. - Т. 1 / под ред. А.Ф. Киселева, Э.М. Щагина. - М., 1998.
25. Грекулов Е.Ф. Церковь, Самодержавие, народ. - М., 1969.
26. Отечественная церковь в цифрах // Исторический вестник. - 1910. - № 9-10.
27. Фонд № 10 // Российский этнографический музей (РЭМ). Ф. 10. Оп. 1. Д. 42. Л. 3.
28. Справочная книга Пермской епархии на 1912 г. - Пермь, 1911.
29. Белавин А. М., Нечаев М. Г. Губернская Пермь. - Пермь, 1996.
30. Попов Н.Н., Рейн Н.Р. Благотворительная деятельность в Пермской губернии на рубеже Х1Х-ХХ веков // Первые Татищевские чтения. - Екатеринбург, 1997.
31. Иеромонах Серафим. Уральский Афон. - Н. Новгород, 1909.
32. Вяткин В.В. Величие и трагедия Уральского Афона. История Белогорского монастыря. - Пермь, 2000.
33. Будрин Е. Очерки истории Пермской епархии // Пермские епархальные ведомости (ПЕВ). - 1867. - № 1.
34. Верхоланцев В.С. Город Пермь, его прошлое и настоящее. - Пермь, 1994.
35. Белогорский Свято-Николаевский православно-миссионерский мужской общежительный монастырь Пермской епархии. - Пермь, 1996.
36. Лебедев И. Народный гимн // Пермские губернские ведомости. - 1877. - № 61.
37. Архимандрит Александр. Слово в неделю мясопустия и день восшествия на всероссийский престол Его Императорского Величества, Благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича Самодержца Всероссийского // Пермские епархиальные ведомости. -1867. - № 2.
38. Слово в день коронования и священного миропомазания Их императорских Величеств, Благочестивейшего Государя императора Александра Николаевича и Благочестивей-
шей Государыни императрицы Марии Александровны // Пермские епархиальные ведомости. -1877. - № 36.
39. Всеподданнический адрес всех сословий Чердынского уезда Пермской губернии // Пермские губернские ведомости. - 1877. - № 22.
40. Патриотическая манифестация в Перми // Пермские губернские ведомости. - 1914. -№ 158.
41. Патриотический праздник пермских трезвенников // Пермские губернские ведомости. - 1915. - № 129.
42. Груздев А. Русь Освободительница // Пермские губернские ведомости. - 1915. -№ 190.
43. Будрин Е.А. Пробные лекции по кафедре догматического и нравственного богословия в Пермской семинарии // Пермские епархиальные ведомости. - 1869. - № 18.
44. Правление Пермского архиерейского дома Ведомства православного исповедания. ГАПК. Ф. 198, Оп. 1. Д. 446. Л. 9.
45. Речь, произнесенная в заседании Православного Палестинского общества 2 декабря 1882 года вице-председателем общества Т.И. Филипповым // Пермские епархиальные ведомости. - 1883. - № 17.
46. Колосов Н. Святыня русской души // Пермские губернские ведомости. - 1914. - № 154.
47. Великая Русь // Пермские губернские ведомости. - 1915. - № 201.
48. Бювар. Письмо Солдата // Пермские губернские ведомости. - 1905. - № 20.
49. Голос Долга. - 1912. - № 3.
50. К торжествам в Верхотурье // Пермские губернские ведомости. - 1914. - № 105.
51. Пермская губерния // Архив Русского Географического общества. Ф. 29. Оп. 1. Д. 67, Л. 8. об.
52. Чагин Г.Н. История в памяти русских крестьян в середине Х!Х - начале ХХ века: учеб. пособие. - Пермь, 1999.
53. 4 апреля 1867 г. в г. Соликамске // Пермские епархиальные ведомости. - 1867. - № 3.
54. Пьянков И. Из Сосновского села Оханского уезда // Пермские епархиальные ведомости. - 1881. - № 11.
55. К прибытию в Екатеринбург о. Иоанна Сергиева (Кронштадтского) // Пермские губернские ведомости. - 1905. - № 136.
56. Воспоминания о комете 1858 г. 12 августа // Пермские губернские ведомости. -1860. - № 33.
57. Верещагин Г.Е. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 3. Кн. 2. Очерки русских Вятско-Прикамского края. - Ижевск, 2001.
58. Власова М.Н. Русские суеверия. - СПб., 2000.
59. Зенбицкий П. Заговоры // Живая старина. - СПб., 1907. - Вып. 1. - Отд. II.
60. Виноградов Н.Н. Обереги, спасительные молитвы и проч. // Живая старина. - СПб., 1907. - Вып. 1. - Отд. II. Приложение 1.
61. Великая Русь // Пермские губернские ведомости. - 1915. - № 201.
62. Королев В. Любовью побеждая страх // Гребневский листок. - 1995. - № 10.
References
1. Archbishop Andronik. O tserkvi, Rossii [About the Church, Russia]. Ed. V. A. Korolev. Friazino (Moskovskaia oblast'), 1997.
2. Stark R., lannaccone L. A supply-side reinterpretation of the "secularization" of Europe. Journal for the Scientific Study of Religion, 1994, iss. 33, no. 3.
3. Istoricheskii arkhiv Permskoi gubernskoi uchenoi arkhivnoi komissii. Gosudarstvennyi arkhiv Permskogo Kraia, fund 297, folder 1177.
4. Batanov Vladimir Mikhailovich - prepodavatel' istorii, kraeved [Batanov Vladimir Mikhailovich - teacher of history, local historian]. GAPK, fund r - 551, inventory 1, folder 55, 56, 57.
5. Nemirovich-Danchenko V. I. Kama i Ural (ocherki i vpechatleniia) [Kama and the Urals (essays and impressions)]. Saint Petersburg, 1904.
6. Berkh V. N. Puteshestvie v gorod Cherdyn' i Solikamsk dlia izyskaniia istoricheskikh drevnostei [Journey to the city of Cherdyn and Solikamsk to search for historical antiquities]. Saint Petersburg, 1821.
7. Petukhov D. Gornyi gorod Dediukhin i okol'nye mesta [The mountain town of Dedyukhin and roundabout places]. Saint Petersburg, 1864.
8. Teleshov N. D. Za Ural [Beyond the Urals]. V Parme [In Parma]. Perm', 1988.
9. Beldytsky N. P. V Parme [In Parma]. Perm', 1988.
10. Predaniia reki Chusovoi [Traditions of the Chusovaya River]. Ed. V. P. Krugliashova. Sverdlovsk, 1961.
11. Predaniia i legendy Urala: Fol'klornye rasskazy [Traditions and legends of the Urals: Folklore stories]. Ed. V.P. Krugliashova. Sverdlovsk, 1991.
12. Blazhes V. V. Satira i iumor v dorevoliutsionnom fol'klore rabochikh Urala [Satire and humor in the pre-revolutionary folklore of the workers of the Urals]. Sverdlovsk, 1987.
13. Gromyko M. M. Sluzhba vne khrama [Service outside the church]. Pravoslavnaia zhizn' russkikh krest'ian - vekov [Orthodox life of Russian peasants of the 19th - 20th centuries]. Moscow, 2001.
14. Rossiia. Polnoe geograficheskoe opisanie nashego Otechestva. Ural i Priural'e [Russia. A complete geographical description of our Fatherland. Urals and Urals]. Saint Petersburg, 1914, vol. 5.
15. Listova T. A. Narodnyi pravoslavnyi obriad sozdaniia sem'i [Folk Orthodox rite of creating a family]. Pravoslavnaia zhizn' russkikh krest'ian - vekov [Orthodox life of Russian peasants of the 19th - 20th centuries]. Moscow, 2001.
16. Khristianskaia kul'tura Prikam'ia [Christian culture of the Kama region]. Perm', 1998.
17. Voroshilin S. Shest' vekov ierarkhii russkoi pravoslavnoi tserkvi na Urale [Six centuries of the hierarchy of the Russian Orthodox Church in the Urals]. Ural'skaia starina [Uralskaya antiquity]. Ekaterinburg, 1994.
18. Mankova I. L. Tserkov' i gornozavodskoe naselenie Urala v XVIII - XIX vv. [Church and mining population of the Urals in the 18th - 19th centuries]. Pervye Tatishchevskie chteniia. Ekaterinburg, 1997.
19. Balov A. Sledy drevnikh verovanii v narodnom ikonopochitanii [Traces of ancient beliefs in folk icon veneration]. Zhivaia starina [Living antiquity]. 1891, iss. 3.
20. Vlasova M. N. Russkie sueveriia [Russian superstitions]. Saint Petersburg, 2000.
21. Berdyaev N. A. Sud'ba Rossii [The fate of Russia]. Sud'ba Rossii [The fate of Russia]. Moscow, Khar'kov, 1998.
22. Kantor V. K. Russkaia estetika vtoroi poloviny KhIKh stoletiia i obshchestvennaia bor'ba [Russian aesthetics of the second half of the nineteenth century and public struggle]. Moscow, 1978.
23. Nechaev M. G. Tserkov' v moderniziruiushchemsia obshchestve Rossii XVIII - nachale XX v. [The Church in the modernizing society of Russia in the 18th - early 20th centuries]. Ural Historical Journal. Ekaterinburg, 2002, no. 5 - 6.
24. Noveishaia istoriia otechestva. XX vek: Uchebnik dlia studentov vuzov [The latest history of the fatherland. XX century: Textbook for university students]. Eds. A. F. Kiselev, E. M. Shchagin. Moscow, 1998, vol.1.
25. Grekulov E. F. Tserkov', Samoderzhavie, narod [Church, autocracy, people]. Moscow, 1969.
26. Otechestvennaia tserkov' v tsifrakh [Patriotic Church in numbers]. Istoricheskii vestnik, 1910, no. 9 - 10.
27. Fond № 10 [Fund No. 10]. Rossiiskii etnograficheskii muzei, fund 10, inventory 1, folder 42, sheet 3.
28. Spravochnaia kniga Permskoi eparkhii na 1912 g. [Reference book of the Perm diocese for 1912]. Perm', 1911.
29. Belavin A.M., Nechaev M. G. Gubernskaia Perm' [Provincial Perm]. Perm', 1996.
30. Popov N.N., Rein N. R. Blagotvoritel'naia deiatel'nost' v Permskoi gubernii na rubezhe XIX - XX vekov [Charitable activities in the Perm province at the turn of the 19th - 20th centuries]. Pervye Tatishchevskie chteniia. Ekaterinburg, 1997.
31. Hieromonk Seraphim. Ural'skii Afon [Ural Athos]. Nizhnii Novgorod, 1909.
32. Vyatkin V.V. Velichie i tragediia Ural'skogo Afona. Istoriia Belogorskogo monastyria [Greatness and tragedy of the Ural Athos. History of the Belogorsk Monastery]. Perm', 2000.
33. Budrin E. Ocherki istorii Permskoi eparkhii [Essays on the history of the Perm diocese]. Permskie eparkhial'nye vedomosti, 1867, no. 1.
34. Verkholantsev V.S. Gorod Perm', ego proshloe i nastoiashchee [City of Perm, its past and present]. Perm', 1994.
35. Belogorskii Sviato-Nikolaevskii pravoslavno-missionerskii muzhskoi obshchezhitel'nyi monastyr' Permskoi eparkhii [Belogorsk St. Nicholas Orthodox-Missionary Men's cenobitic monastery of the Perm diocese]. Perm', 1996.
36. Lebedev I. Narodnyi gimn [National anthem]. Permskie eparkhial'nye vedomosti, 1877, no. 61.
37. Archimandrite Alexander. Slovo v nedeliu miasopustiia i den' vosshestviia na vserossiiskii prestol Ego Imperatorskogo Velichestva, Blagochestiveishego Gosudaria Imperatora Aleksandra Nikolaevicha Samoderzhtsa Vserossiiskogo [A word in the week of meat-leaving and the day of the accession to the All-Russian throne of His Imperial Majesty, the Most Pious Sovereign Emperor Alexander Nikolayevich Autocrat of All Russia]. Permskie eparkhial'nye vedomosti, 1867, no. 2.
38. Slovo v den' koronovaniia i sviashchennogo miropomazaniia Ikh imperatorskikh Velichestv, Blagochestiveishego Gosudaria imperatora Aleksandra Nikolaevicha i Blagochestiveishei Gosudaryni imperatritsy Marii Aleksandrovny [Word on the day of the coronation and sacred chrismation of Their Imperial Majesties, the Most Pious Sovereign Emperor Alexander Nikolayevich and the Most Pious Sovereign Empress Maria Alexandrovna]. Permskie eparkhial'nye vedomosti, 1877, no. 36.
39. Vsepoddannicheskii adres vsekh soslovii Cherdynskogo uezda Permskoi gubernii [All-subject address of all estates of the Cherdyn district of the Perm province]. Permskie gubernskie vedomosti, 1877, no. 22.
40. Patrioticheskaia manifestatsiia v Permi [Patriotic demonstration in Perm]. Permskie gubernskie vedomosti, 1914, no. 158.
41. Patrioticheskii prazdnik permskikh trezvennikov [Patriotic holiday of Perm teetotalers]. Permskie gubernskie vedomosti, 1915, no. 129.
42. Gruzdev A. Rus' Osvoboditel'nitsa [Rus Liberator]. Permskie gubernskie vedomosti, 1915, no. 190.
A.B. TeneHKOB
43. Budrin E. A. Probnye lektsii po kafedre dogmaticheskogo i nravstvennogo bogosloviia v Permskoi seminarii [Trial lectures at the Department of Dogmatic and Moral Theology in the Perm Seminary]. Permskie eparkhial'nye vedomosti, 1869, no. 18.
44. Pravlenie Permskogo arkhiereiskogo doma Vedomstva pravoslavnogo ispovedaniia [Board of the Perm Bishops' House of the Office of the Orthodox Confession]. GAPK, f. 198, op. 1, d. 446, l.9.
45. Rech', proiznesennaia v zasedanii Pravoslavnogo Palestinskogo obshchestva 2 dekabria 1882 goda vitse-predsedatelem obshchestva T. I. Filippovym [Speech delivered at a meeting of the Orthodox Palestine Society on December 2, 1882 by the Vice-Chairman of the Society T. I. Filippov]. Permskie eparkhial'nye vedomosti, 1883, no. 17.
46. Kolosov N. Sviatynia russkoi dushi [Shrine of the Russian soul]. Permskie gubernskie vedomosti, 1914, no. 154.
47. Velikaia Rus' [Great Rus']. Permskie gubernskie vedomosti, 1915, no. 201.
48. Biuvar. Pis'mo Soldata [Soldier's letter]. Permskie gubernskie vedomosti, 1905, no. 20.
49. Golos Dolga [Voice of Duty]. 1912, no. 3.
50. K torzhestvam v Verkhotur'e [To the celebrations in Verkhoturye]. Permskie gubernskie vedomosti, 1914, no. 105.
51. Permskaia guberniia [Perm province]. Arkhitekturno gradostroitel'nyi oblik, fund 29, inventory 1, folder 67, sheet 8. ob.
52. Chagin G. N. Istoriia v pamiati russkikh krest'ian v seredine XIX - nachale XX veka: Uchebnoe posobie [History in the memory of Russian peasants in the middle of the 19th - early 20th century: Textbook]. Perm', 1999.
53. 4 aprelia 1867 g. v g. Solikamske [April 4, 1867 in Solikamsk]. Permskie eparkhial'nye vedomosti, 1867, no. 3.
54. Pyankov I. Iz Sosnovskogo sela Okhanskogo uezda [From the Sosnovsky village of the Okhansk district]. Permskie eparkhial'nye vedomosti, 1881, no. 11.
55. K pribytiiu v Ekaterinburg o. Ioanna Sergieva (Kronshtadtskogo) [On arrival in Yekaterinburg, Fr. John Sergiev (of Kronstadt)]. Permskie gubernskie vedomosti, 1905, no. 136.
56. Vospominaniia o komete 1858 g. 12 avgusta [Memories of the comet of 1858 August 12]. Permskie gubernskie vedomosti, 1860, no. 33.
57. Vereshchagin G. E. Sobranie sochinenii. Ocherki russkikh Viatsko-Prikamskogo kraia [Collected works. Essays on Russians in the Vyatka-Prikamsky region]. Izhevsk, 2001, vol. 3, book 2.
58. Vlasova M. N. Russkie sueveriia [Russian superstitions]. Saint Petersburg, 2000.
59. Zenbitsky P. Zagovory [Conspiracies]. Zhivaia starina [Living antiquity]. Saint Petersburg, 1907, iss. 1, otd. 2.
60. Vinogradov N.N. Oberegi, spasitel'nye molitvy i prochee [Amulets, saving prayers, etc.]. Zhivaia starina [Living antiquity]. Saint Petersburg, 1907, iss. 1, otd. 2. Prilozhenie 1.
61. Velikaia Rus' [Great Rus']. Permskie gubernskie vedomosti, 1915, no. 201.
62. Korolev V. Liubov'iu pobezhdaia strakh [Overcoming fear with love]. Grebnevskii listok, 1995, no. 10.
