CC BY
89
Н.В. КУРГУЗОВА, кандидат филологических наук, доцент кафедры
истории русской литературы Х1-Х1Х веков, Орловского государственного университета Тел. 8 9202880207; marusia_nv@mail.ru
КОМПОЗИЦИОННАЯ РОЛЬ ЗАГАДКИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ («СКАЗАНИЕ И СОЛОМОНЕ И КИТОВРАСЕ» И «ПОВЕСТЬ О ДМИТРИИ БАСАРГЕ И О СЫНЕ ЕГО БОРЗОСМЫСЛЕ»)
В статье рассматривается специфика функционирования фольклорного жанра загадки в произведениях древнерусской литературы. Прослеживается влияние жанра загадки через посредство новеллистической сказки на поздние переводные и оригинальные беллетристические тексты. Анализируются содержание включенных в древнерусские тексты загадок и их связь с вопросно-ответной структурой текста.
Ключевые слова: фольклорная загадка, вопросно-ответная структура текста, новеллистическая сказка, христианское мировоззрение.
Определенное количество текстов древнерусской литературы, таких как летописные предания о княгине Ольги, «Сказание о Соломоне и Китоврасе», «Повесть о Дмитрии Басарге и о сыне его Борзосмысле», «Повесть о Петре и Февронии» и ряд других, содержат в себе и классические фольклорные загадки, и вопросы иносказательного характера, по своим функциям соотносимые с загадками.
В.П. Аникин определял загадку как поэтически замысловатое описание какого-либо предмета или явления, сделанное с целью испытать сообразительность человека, равно как и с целью привить ему поэтический взгляд на действительность [1, 56]. Конечно, на сегодняшний день это определение несколько устарело, однако в нем содержится слово «испытать», ставшее ключевым в современной интерпретации жанра. По мнению многих фольклористов, истоки загадки восходят к тайной речи первобытного общества, в частности к обряду инициации; загадки были одним из способов раскрытия религиозной тайны: не случайно они встречаются в мифологическом эпосе многих народов мира. Входя в состав других классических фольклорных жанров, загадки становились и сюжетообразующим началом в средневековой литературе, все еще тесно связанной с традициями фольклора. Еще в «Повести временных лет» рассказ о мести Ольги напоминает сказку с мотивом трудной задачи. В несколько ином виде загадки присутствуют и в переводных текстах XII века, таких как сказания о Соломоне. В дальнейшем и в оригинальных сюжетах «Повести о Басарге и Борзосмысле» и «Житии Петра и Февронии» загадки становятся важной частью повествования и организуют текст — единое композиционное целое. Вероятно, это связано с тем, что в средневековой литературе тип сюжета, включающего в себя испытание в мудрости загадками, оказался продуктивным.
О наличии в древнерусской литературе фольклорных загадок упоминали практически все крупные исследователи: А. Веселовский, Д.С. Лихачев, А.С. Демин, Р.П. Дмитриева. О. Скрипиль и другие. Однако по сей день в науке не существует исследования обобщающего характера на материале упомянутых текстов. Исключение составляет статья А.С. Демина «Женские загадки в древнерусской литературе XI-XVI вв.», в кото© Н.В. Кургузова
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
рой автор подробно останавливается лишь на летописном предании о княгине Ольге. А.С. Демин отмечает принципиальную противопоставленность женских загадок мужским. По его мнению, когда мужчины пытались задавать загадки, то они больше оперировали предметами, чем языком, и обходились без тонкой словесной игры и без незаметных слов, подсказывающих отгадку. Персонажи прямо объявляли: «Отгадывай загадки мои» — и формулировали их нарочито нелепо и туманно [3, 102]. Однако, как нам кажется, исследователь не совсем прав, отказывая мужским персонажам в способности вести тонкую словесную игру, состязаясь друг с другом в мудрости. Чтобы доказать это, остановимся на «Сказании о Соломоне и Китоврасе» и «Повести о Басарге и Борзосмысле», представляющих примеры исключительно «мужских» загадок. Присутствие загадок не раз давало возможность медеевистам отмечать наличие структурного сходства между этими текстами1.
По своим сюжетам сказания Соломонова цикла были очень близки к сказкам, в особенности сказкам новеллистического и анекдотического типа. Веселовский считает, что легенда о Соломоне и Китоврасе близка к другим апокрифическим текстам, которые распространяли странствующие проповедники-богомилы. Прозаический диалог Соломона и Сатурна приближается более к характеру древнерусских памятников, вроде «Беседы трех святителей», Голубиной книги и т.д. То есть, по мысли исследователя, «Сказание о Соломоне и Китоврасе» изначально содержало в себе вопросы космогонического характера, которые на русской почве в данном тексте были утрачены (заменены другими «загадками») и органично вписались в духовный стих о Голубиной книге благодаря общности исходного текста, к которому восходят духовный стих и Сказание, — это апокриф «Беседа трех святителей» и далее — Иоаннова книга манихейцев [2, 224] .
Но вопросно-ответная структура текстов с космогоническим содержанием не есть открытие средневековой схоластической книжности. Как показали исследования В.Н. Топорова, Вяч. Вс. Иванова, Т.Я. Елизаренковой, древние загадки в составе обрядового диалога входили в качестве обязательной части в ритуал, совершавшийся на стыке старого и нового года. В ведийском ритуале встречи нового года, в жреческих загадках и отгадках воспроизводились космогонические представления древних. При этом отгадки отнюдь не были «рациональным» или интуитивным решением задачи, действительным отгадыванием. От-
гадки существовали как данность в качестве сакрального знания о мире [4, 30].
Само содержание диалога, несомненно, как нельзя больше подвержено изменениям, которые вносили новое время и новая идеология. Устойчивее всего оказался самый принцип диалога, неизменно повторяющийся на всех ступенях развития религиозного, а позже — развлекательного текста. Поэтому при анализе Сказания мы остановимся именно на диалогическом принципе построения текста.
Большое место в рассказе занимают даже не перипетии добывания камня (червяка Шамир) для постройки Святая Святых, а «загадочная» речь Китовраса и его же собственное объяснение этой речи Соломону. В тексте «Сказания о Соломоне и Китоврасе» можно выделить три эпизода с загадыванием загадок.
Первый эпизод. Когда вели Китовраса через торг, то, услышав, как один человек говорит: «Не ли черви на семьлетъ?», он рассмеялся. Также он смеется и при виде предсказывающего будущее людям колдуна и ворожея. А увидев справляемую свадьбу, Китоврас заплакал [6, 70]. Китоврас смеется над тщетными потугами постичь суть бытия и смысла событий окружающего мира. Но, надсмеявшись над тщетностью попыток человека понять мир и управлять своею жизнью, герой оплакивает и бессмысленность и скоротечность человеческой жизни. Нельзя не отметить, что вполне вероятна в этом случае скрытая цитация ветхозаветной книги Екклесиаста: «Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно приходит на них» (Еккл 9:12).
Скрытую апелляцию к библейскому тексту подтверждает и почти прямое цитирование повести одного из стихов: «Кротостью склоняется к милости вельможа, и мягкий язык переламывает кость» (Притч 25: 15). Таким образом, в тексте создается парадоксальная ситуация: Китоврас, которого ведут к трону Соломона, цитирует саму книгу притчей Соломона (вопросы авторства и времени канонизации книг, приписываемых Соломону, в данном случае не имеют никакого значения для исследования позднего средневекового переводного текста). То есть, еще не видя царя, Китоврас уже уверен в его мудрости и приводит по ходу действия «афоризмы», представляющие мудрые изречения Соломона. Создается некий диалог между книгой Притч и книгой Екклесиаста Ветхого Завета и апокрифическим сказанием о Соломоне.
Bторой эпизод связан с уже обоюдным обменом загадок между Соломоном и Китоврасом. «В первом же дне не ведоша его к Соломону. И рече Китоврасъ: «Чему мя не зоветь к себе царь?». Реша ему: «Перепилъ есте вечеръ». Взяже Китоврасъ камень и положи на камени. И поведаша Соломону творение Китоврасово. И рече царь: «Велит ми пити питие на питие». Во другии же день не зва его к себе царь. И рече: «Чему не ведете мя ко царю и почто не вижю лица его?». И реша: «Недомагаеть царь, им же вчера много елъ». Сняже Китоврасъ камень с камени» [б, 71].
Эпизод строится с учетом традиционного фольклорного принципа троекратности, как и предыдущий. Два раза царь НЕ призывает к себе Китовраса. Это поведение уже есть загадка для пойманного противника. Зачем же он приблизил зверя к себе, если не хочет показать своего лица. Более того, Соломон аргументирует невозможность встречи своим греховным, а значит неразумным поведением, представляется Китоврасу в маске глупца, предающегося пьянству и чревоугодию.
B каждой из таких ситуаций Китоврас отвечает на загадку загадкой — производит странные, с точки зрения слуг, манипуляции с камнями. B тексте присутствует только первое и третье толкование Соломоном странного поведения Китовраса. Толкование поступку Китовраса на второй день в тексте опущено. Причина может быть в неполной редакции «Сказания», приводимого в ПЛДР, может быть в избыточности «загадочного» текста, в котором отгадка становится как бы очевидной для читателя.
Непосредственному общению героев по поводу существующей у Соломона проблемы с поиском камня Шамир для строительства Святая Святых предшествует очередное, третье в этом эпизоде состязание в мудрости. «Въ третий же день реша: «Зовет тя царь». Он же, умеря прутъ четырехъ локоть, и вниде пред царя, и поклонися, и поверже прутъ перед царемъ молча. Царь же мудростию своею протолкова прутъ боляромъ своим и рече: «Область ти далъ есть всю вселенную, инасатилсяеси, изымалъ есимене» [б, ТО]. Китоврас молча совершает некое действо, предлагая царю, если он по-настоящему мудр, истолковать его. Сначала Соломон испытывает мудрость Китовраса, прежде чем допустить его до себя, а затем Китоврас испытывает мудрость Соломона, прежде чем приветствовать его как царя.
Bообще следует отметить, что в данном тексте для Китовраса и Соломона в равной степени не характерно словесное проговаривание или иное
предуведомляющее маркирование загадки. Они совершают некое действие, «загадочное» само по себе. Смысл этого действия озвучивает противник и дает адекватный ответ на него. Так создается странный эффект. Текст сам по себе насыщен загадками, но поскольку они не проговариваются одним из соревнующихся мудрецов, создается впечатление, что их практически нет.
После того, как во второй части испытания загадками Соломон и Китоврас признали друг друга равными по мудрости, следует решение проблемы добывания камня Шамир, то есть соревнование в загадывании загадок является необходимым элементом установления коммуникации и дальнейшего движения сюжета.
Третий эпизод «Сказания» связан с разгадыванием странного поведения Китовраса во время его шествия в столицу к Соломону. Он логически завершается последней загадкой Соломона: «Ныне видехъ, яко сила ваша яко человеческа, и несть вашия силы болши нашия силы, и якоя и та» [6, 72]. Эта «загадка» имеет в другой редакции такой вариант: «Что естьузорочнее во свете семь?» [6, 72]. В ответ на это Китоврас предлагает Соломону дать ему царский перстень — знак царского достоинства, заключающий в себе всю власть. Получив перстень, Китоврас обретает силу и забрасывает Соломона на край света, где его позже находят мудрецы и книжники. В редакции Палеи, приводимой в ПЛДР, Китоврас отвечает: «Всего есть лучшеи своя воля». Абне крякнулся, и все перело-малъ, и поскочилъ на свою волю» [6, 72].
Последний вопрос, который задает Соломон Китоврасу, о природе и границах его силы оказывается поводом для смены правителя и очень напоминает третью, «непонятную» загадку в «Повести о Басарге и Борзосмысле».
Басарга, в отличие от персонажа волшебной или новеллистической сказки, оказывается втянутым в испытание загадками помимо своей воли. Переход в латинскую веру и казнь оказываются тождественны для сознания средневекового книжника и читателя, беллетристический герой становится сродни герою мартиролога, состязающемуся в мудрости с царем-язычником. И способом выявления истинной веры становится загадывание загадок. Из описанной в «Повести о Басарге» ситуации можно сделать и такой вывод, что только приверженец истинной веры сможет ответить на загадки, поэтому Несмеян и загадывает их. Следует отметить также трехчленное строение Повести, обусловленное, по всей видимости, влиянием включенного в текст фольклорного жанра загадки.
Практически во всех вариантах и редакциях Повести первые две загадки присутствуют в неизменном виде (кроме «басурманской редакции», где первая загадка «Стоячего ли древа боле или лежачего?»). Первая загадка царя Несмеяна: «От-роча! Тебе глаголю, отгадывай загатку мою: много ли от востока до запода». «Отрокрече: «От востока до запода 12 часовъ, от запода до востока солнца 12 часов, и всего тово во дни и в ночи от востока сълнца до запода 24 чеса» [7, 572]. Цепь «загадочных» состязаний открывает вопрос о пространственном устройстве вселенной, он требует осмысления границ земли от востока до запада. Следует отметить, что восток и запад в христианской системе координат имеют четко выраженное ценностное значение. Запад — это Рим — столица латинянской веры, неправедное место, связанное к тому же и с символическим заходом солнца. Восток — это центр новой, правильной веры в Царьграде и во главе с Константинопольским императором и патриархом, символически связан с восходом солнца. Несмеян, кроме всего прочего, спрашивает Борзосмысла и о пространстве, разделяющем латинскую и греческую веры. Отрок же переводит пространственные координаты во временные, связывая осмысление пространства с путем солнца, то есть от края до края земли не больше, чем солнце может пройти за двенадцать часов. При таком понимании вселенная оказывается очень тесной и конфликт вероучений принимает принципиальный характер, претендуя на безальтернативное господство (отметим, что Повесть не знает ни ислама, ни буддизма — эти религии вообще НЕ существуют в пространстве Повести). В некоторых редакциях Несмеяна могут причислять к «елинской», т. е. языческой, вере, что опять возвращает нас к связи этой повести с житийной литературой.
Вторая загадка также относится к натурфилософской тематике: чего в мире десятая часть убывает за день и прибывает за ночь? Она связана уже с понятием круговорота во вселенной, границы которой были определены в первой загадке. Интересно, что решение отгадки Борзосмысл объявляет наутро в полном соответствии с самим ответом: «Государь царь, Несмеян! То ли твоя мудроя загатка? Унасъ ети твои загатки младые отроки, мне ровесники, промежъ собою загадываэтъ и отгадываютъ! То ли твоя, царю, загатька? — Сонъце зноемъ высушаетъ десятою часть воды в мори, и в реках, и в озерах. Понеже нощь имеет в себе мокроту и росу впушаетъ в мори, и в реки, и в озе-ры, — и то десятыя часть в море пребываетъ нощь-шию, — то тебе, царю, вторая загатка!» [7, 572].
Для того, чтобы Борзосмысл постиг смысл загадки о круговороте составляющих вселенную элементов, ему потребовалось «прожить» малый солнечный цикл: день — ночь — утро.
Третья загадка более своеобразна: неверный царь, гонитель христианства, предлагает отроку отгадать загадку: «чтобы поганыяне смеялись... Православным христианам». Авторы монографии «Истоки русской беллетристики» в связи с попыткой анализа третьей загадки касаются вопросов текстологии. «Интерес редакторов поздних версий к сюжетному строению «Повести о Басарге» выразился в тех изменениях, которым подвергался эпизод с разгадыванием третьей загадки царя Несмеяна. В поздних версиях содержание третьей загадки оказывалось иным, чем в первоначальном тексте. В одном варианте «киевской» редакции царь спрашивал: « Что есть поганой и несмеялой?» (вариант М(Р)); в «басурманской» редакции: «Кто бежит и кто гонится?» (разгадка — день и ночь); в «венецианской»: «Что есть, иже не боится пред боящимся вся и смеется над плачущим вся и свободен пред работающим вся?»; в поздней усть-цилемской переработке: «Кто друг и кто недруг?» [5, 386].
Из текста «Басарги» (во всех редакциях, включая первоначальную, «антиохийскую») не совсем понятно, заключается ли в этих словах само содержание загадки (т.е. как сделать, чтобы поганые не смеялись над православными?) или же царь предлагает решить какую-то неназванную загадку, чтобы в результате этого решения православные перестали подвергаться осмеянию. В некоторых редакциях формула загадки повторяется дважды (в день, когда Басарга разгадал вторую загадку, и еще спустя три дня, когда Басарга предлагает свой вариант решения загадки), а в некоторых редакциях загадка проговаривается лишь один раз — спустя три дня после загадывания второй загадки. При этом складывается парадоксальная ситуация: Басарга, еще не зная содержания загадки, предлагает Несмеяну созвать народ, поменяться с отроком местами, дать ему меч и т.д. В двух вариантах киевской редакции (варианты IV (с) и V)2 вообще не приводится формула загадки. Так как третья загадка так сильно отличалась по своей структуре от предыдущих двух, что переписчикам была просто непонятна, вероятно, они и опускали эту формулу как несущественный элемент.
Именно третья загадка вызывала и вызывает неизменное недоумение и средневековых книжников, и современных исследователей. Часто третью загадку в «Повести о Басарге» считают проходным,
формально мотивированным элементом для обоснования победы Борзосмысла и свержения Несмеяна Гордого. Однако если мы возвратимся к мысли А. Веселовского о том, что содержание текстов с вопросно-ответной структурой достаточно динамично и легко изменяется в соответствии с «нуждами времени», то встает вопрос: почему третья загадка в фольклорных и литературных сюжетах часто не имеет логического решения и совсем даже не похожа на привычную нам загадку?
Невозможно понять, в чем смысл третьей загадки и почему она имеет именно такую форму выражения вне историко-генетического контекста сюжета об испытании загадками. Для того чтобы выдвинуть свою гипотезу о характере этого эпизода, обратимся в финалу «Повести о Басарге» в целом в соответствии с канонами волшебной и новеллистической сказок. Особенно часто сюжет Повести исследователи сравнивали с международным анекдотом «Император и аббат» (В. Андерсон, О. Скрипиль, Я. Лурье и др.3.), пытаясь установить истоки происхождения сюжета Повести.
Следует отметить, что в волшебной сказке разрешение трудной задачи, каковой является загадка, входит в комплекс предбрачных испытаний для жениха царевны с целью выявить самого магически вооруженного героя, обладающего знаниями об обрядовой жизни социума. Только такой герой способен в итоге испытаний сменить свой статус — обрести жену и право на царский престол. В новеллистических сказках для героини остается актуальной тема замужества, а для героя женитьба уже не является обязательным условием смены статуса: он может стать боярином («Горшеня») или игуменом («Беспечальный монастырь»), не прибегая к заключению брачного союза.
Во всех приведенных сказочных сюжетах о ловких и удачливых отгадчиках перед нами одна и та же ситуация: сюжет строится на соревновании в мудрости между двумя героями. Причем вопросы, которыми они обмениваются, можно назвать загадками в традиционном понимании весьма условно. Это уже не отвлеченные метафоры, для разгадывания которых требуются находчивость и смекалка. Вопросы, которые задает загадывающий, несмотря на профанный характер самого повествования, имеют явно ощутимый космогонический характер: сколько звезд на небе? сколько воды в море?
Особое внимание следует обратить на последнюю, третью загадку в такой модели. Она, как правило, внерациональна, ее принципиально нельзя «разгадать» логически, ответ на нее можно только знать (например, «о чем я думаю?»). Если
герой правильно отвечает на эту «абсурдную» загадку, то это приводит к смене его статуса — он занимает место загадывающего, в древнейших вариантах сюжета посредством брака с царской дочерью и свержения старого царя.
Подобная же закономерность наблюдается не только в фольклорном, но и в литературном средневековом тексте, что дает нам возможность сопоставить «Повесть о Басарге» со «Сказанием о Соломоне и Китоврасе». Так, последний вопрос-«загадка» Соломона «Ныне видехъ, яко сила ваша яко человечеська, и несть вашия силы болши на-шия силы, иякояи та» (в другой редакции — «Что есть узорочнее во свете семь?») провоцирует Китовраса на свержение Соломона с царского престола. Так же, как и в «Повести о Басарге», Китоврас предлагает Соломону поменяться символом властного достоинства (перстнем) и затем свергает загадывающего с царского престола, занимая его место. Так и Борзосмысл видит в третьей загадке завуалированную возможность занять место на царском престоле. Действительно, как можно защитить православную веру от поругания? Только сменив власть латинянскую на православную. Ответ очевиден, поэтому Борзосмысл и предлагает царю поменяться одеждой, только так можно ответить на поставленный вопрос. Ответить на такой вопрос может лишь тот, кто истинно мудр, в средневековой транскрипции — тот, кто обладает истинно крепкой силой и праведностью и за кем стоит благодать Божия.
В связи со всем вышесказанным стоит отметить, что нельзя считать «непонятную» третью загадку проходным элементом, внешне мотивирующим свержение латинянского царя отроком Бор-зосмыслом. Третья загадка, согласно сказочномифологической традиции, и должна быть такой, непонятной, иррациональной, не имеющей логического объяснения и ясной структуры. Только путем испытания героя такой загадкой обнаруживаются его магические способности или лежащее на нем благословение Божие.
Подводя итоги, можно отметить, что три загадки одного текста представляют собой не разрозненный набор случайных элементов, а довольно строгую и логичную систему. Несмотря на «несерьезность», близость беллетристических текстов древнерусской литературы к новеллистической сказке, сама структура повествования литературных текстов, содержащих загадки, строится по вопросно-ответной мифологической модели сакрального текста, в котором загадки не имели развлекательного характера. Герой в древнерусской литературе, наследнице традиционной волшебной
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
сказки, не столько разгадывает загадки, сколько хаотичного состояния в состояние гармонии и сам творит, пересоздает окружающий его мир от божественного миропорядка.
Примечания
1 П. Бессонов. Заметка // Песни, собранные П.Н. Рыбниковым, ч. II. — М., 1862. — С. CCCXLIII — CCCL. Рукопись В. Отроковского на эту тему была утрачена, и о содержании можно судить по отзывам В.Н. Перет-ца. Перетц В.Н. Отзыв на тему «Повесть о купце Басарге». — Университетские известия. — Киев, 1914. — № 9. — С. 33.
2 Нумерация редакций приводится по изданию: Повесть о Дмитрии Басарге и о сыне его Борзосмысле / Исслед. и подгот. текстов М.О. Скрипиля. — Л., 1969.
3 Андерсон В. Император и аббат. История одного народного анекдота. — Казань, 1916. — С. 228-233. Скрипиль М.Ю. К истории сюжета повести о Дмитрии Басарге и сыне его Борзосмысле // Повесть о Дмитрии Басарге и о сыне его Борзосмысле / Исслед. и подгот. текстов М.О. Скрипиля. — Л., 1969. С. 11-39. Лурье Я.С. Рецензия на «Повесть о Дмитрии Басарге и его сыне Борзосмысле». Исследование и подготовка текстов М.О. Скрипиля. — Л., 1969 // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. Том XXIX (Отдельный оттиск). — М., 1970.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Аникин В.П. Русские народные пословицы, поговорки, загадки, детский фольклор. — М., 1957.
2. Веселовский А. Мерлин и Соломон: Избранные работы. — М., 2001.
3. Демин А.С. Женские загадки в древнерусской литературе XI-XVI вв. // О художественности древнерусской литературы: Очерки древнерусского мировидения: От «Повести временных лет» до соч. Аввакума / отв. ред. В.П. Гребенюк. — М., 1988. — С. 100-104.
4. Елизаренкова Т.Я., Топоров В.Н. О ведийской загадке типа brahmodia // Паремиологические исследования. Сб. ст. — М., 1984. — С. 14-46.
5. Истоки русской беллетристики. Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе / Отв. ред. Я. С. Лурье. — Л., 1970.
6. Памятники литературы Древней Руси. ПЛДР. XVI — середина XV века. Вступ. ст. Д.С. Лихачева. — М., 1981.
7. Памятники литературы Древней Руси. ПЛДР. Вторая половина XV века. Вступ. ст. Д.С. Лихачева. — М., 1982.
8. Повесть о Дмитрии Басарге и о сыне его Борзосмысле / Исслед. и подгот. текстов М.О. Скрипиля. — Л., 1969.
N.V. KURGUZOVA
THE COMPOSITE ROLE OF THE RIDDLE IN THE COMPOSITIONS OF ANCIENT RUSSIAN LITERATURE (“THE LEGEND ABOUT SOLOMON AND KOTOVRAS”, “THE STORY OF DMITRI
BASARGA AND HIS SON BORZOSMYSL”)
In this article the specific function of the folklore genre of the riddle in the compositions of Ancient Russian literature is considered. The influence of this genre on the late translated and original novelistic texts is evident through the realistic fairy tales. Moreover, the content of the riddles included into the Ancient Russian texts and their connection with the question-answer structure of the text are analyzed.
Key words: folklore riddle, question-answer structure, realistic fairy tales, Christian ideology.
