CC BY
78
УДК 82-32
DOI 10.25513/2413-6182.2019.6(2).519-536
ISSN 2413-6182 eISSN 2658-4867
КОММУНИКАТИВНЫЕ СТРАТЕГИИ В КНИГЕ ЗАХАРА ПРИЛЕПИНА «БОТИНКИ, ПОЛНЫЕ ГОРЯЧЕЙ ВОДКОЙ»
А.А. Боровская, О.Г. Егорова, О.Е. Романовская
Астраханский государственный университет (Астрахань, Россия)
Аннотация: Статья посвящена изучению коммуникативных стратегий в цикле рассказов Захара Прилепина «Ботинки, полные горячей водкой». Основная цель статьи - исследовать различные коммуникативные модели и нарративные ситуации, представленные в книге одного из основателей «нового реализма». Поставленная цель диктует решение следующих задач: создать типологию масок рассказчика, определить их роль в формировании разновидностей диалога с использованием структурного и нарратологического методов анализа текста. Свое внимание авторы акцентируют на выделении и описании микроциклов в структуре книги З. Прилепина в соответствии с системой этических координат рассказчика как носителя определенной культурно-ценностной парадигмы. На основе проведенного исследования сделан вывод о взаимосвязи и взаимообусловленности масок нарратора, диалоговых моделей и коммуникативных схем. Фрагментарность сознания субъекта речи определяет разнообразие коммуникативных стратегий. Такие противоположные свойства личности героя-рассказчика, как брутальность и сентиментальность, душевная черствость и доброта, маскулинность и мягкость, уверенность и рефлексивность, воплощены в микроциклах с помощью системы масок, мифологических и литературных реминисценций, выстраивания макросюжета поиска идентичности и обретения способности к коммуникации. В статье проблематизируется диалогическое взаимодействие нескольких точек зрения как важнейшее условие «оцельнения» расщепленного сознания.
Ключевые слова: Захар Прилепин, коммуникативные стратегии, нарратор, маска рассказчика, фрагментарное сознание, адресация, цикл, диалог.
Для цитирования:
Боровская А.А., Егорова О.Г., Романовская О.Е. Коммуникативные стратегии в книге Захара Прилепина «Ботинки, полные горячей водкой» // Коммуникативные исследования. 2019. Т. 6. № 2. С. 519-536. DOI: 10.25513/2413-6182.2019.6(2).519-536.
Сведения об авторах:
1 Боровская Анна Александровна, доцент, доктор филологических наук, профессор кафедры литературы
© А.А. Боровская, О.Г. Егорова, О.Е. Романовская, 2019
2 Егорова Ольга Геннадьевна, профессор, доктор филологических наук,
профессор кафедры английской филологии
3 Романовская Ольга Евгеньевна, доцент, кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы
Контактная информация:
Почтовый адрес: 414056, Россия, Астрахань, ул. Татищева, 20а
1 E-mail: borovskaya-anna@bk.ru
2 E-mail: egorovs.mail@gmail.com
3 E-mail: volga75sky@mail.ru
Дата поступления статьи: 17.09.2018 Дата рецензирования: 30.09.2018 Дата принятия в печать: 23.04.2019
Введение
Книга З. Прилепина «Ботинки, полные горячей водкой» представляет собой контекстовую форму; общность тематического комплекса, хронотопа, образного строя, наличие сквозных мотивов, повторяемость некоторых композиционных и стилистических приемов, «густота» ассоциативного фона работают на принцип «оцельнения». Одним из существенных показателей структурного единства является фигура рассказчика.
Коммуникативные стратегии в произведениях, входящих в цикл «Ботинки, полные горячей водкой», во многом обусловлены их жанровой идентификацией и особенностями сюжетостроения. Тексты, в жанровом отношении тяготеющие к новелле («Пацанский рассказ»] или сказке («Смертная деревня»], почти лишены диалогических интенций. Рассказы («Дочка»], в которых лирическое начало доминирует, а фабульная составляющая сюжета ослаблена, отличает интенсификация внутреннего и внешнего диалога.
По-прежнему дискуссионным остается вопрос о принадлежности писателя к тому или иному стилистическому направлению второй половины ХХ века. В творчестве З. Прилепина есть черты, сближающие его с русской реалистической литературой конца ХХ - начала XXI в. Опыт прозы 3. Прилепина, А. Бабченко, Г. Садулаева, Д. Гуцко интерпретативные институты (литературная критика, премии] неизменно связывают с наступлением так называемого «нового реализма». «Новый реализм» предполагает установку на социальность - «злобу дня», документальность, натуралистичность.
Научных работ, посвященных анализу творчества Захара Прилепи-на, крайне мало, практически все оценки его как писателя содержатся в разнообразных журналистских статьях, где его произведения кратко или подробно рассматриваются с разных ракурсов. О творчестве писателя
положительно отзываются критики П. Басинский, Ю. Щербинина, Д. Во-лодихин и многие другие. На прозу З. Прилепина откликаются не только критики и журналисты, но и современные писатели - А. Проханов, Р. Сен-чин, Д. Быков.
Среди литературоведческих работ, посвященных исследованию творческого наследия З. Прилепина, выделяются несколько приоритетных направлений. Значительный вклад в изучение поэтики прозы З. Прилепина в последние годы внесли публикации ряда ученых (А. Юферова, Е. Местергази, А. Сливина, Г. Ахметова, О. Сухих, М. Селеменева, Г. Скот-никова, Т. Прохорова, Е. Гусева, Л. Калинеченко], в которых особое внимание уделялось выявлению сквозных мотивов и лейтмотивных образов в творчестве писателя, проблемам межтекстовых связей и особенностям авторской позиции, определению жанровых признаков произведений, а также некоторым отдельным аспектам поэтики.
Исследование книги рассказов «Ботинки, полные горячей водкой» инициировано рядом авторов. В. Романова сосредотачивает свое внимание на изучение архетипической основы некоторых образов на материале новеллы «Убийца и его друг», литературовед раскрывает общее свойство его идиостиля, которое выводит описанный автором «частный случай» из частного в общее, из фактически конкретного в глубинно символическое. А. Богатырева рассматривает хронотоп деревни в «пацанских рассказах». Средства языковой выразительности (метафорические сравнения] анализирует Г. Ахметова.
Краткий обзор дает представление о степени изученности творчества З. Прилепина на современном этапе. Выявлены важнейшие доминанты его поэтики, разработаны отдельные аспекты его мировосприятия, эстетической концепции, образной структуры. Однако литературоведы и критики в основном обращаются к изучению его романного творчества, «Пацанские рассказы» не являлись объектом специального исследования. Актуальность настоящей работы обусловлена необходимостью целостного подхода к исследованию коммуникативных стратегий в рассказах З. Прилепина.
Цель статьи состоит в том, чтобы представить анализ сознания героя-рассказчика книги Захара Прилепина «Ботинки, полные горячей водкой» с точки зрения проблемы диалога. Литературоведы и критики в основном обращаются к изучению романного творчества писателя. Выявлены важнейшие доминанты его поэтики, отдельные аспекты его мировосприятия, эстетической концепции, образной структуры. Между тем не достаточно изученными представляются повествовательные инстанции на различных уровнях коммуникации, а также философско-этические, религиозно-духовные, историко-культурные взгляды автора на природу человека, рассмотрение которых позволит выявить сущностные черты «брутального героя» и соотнести их с традиционно-православным идеалом и
языческой мифологией «пацанской» культуры. Необходимость наррато-логического подхода к исследованию коммуникативных стратегий в книге З. Прилепина обнаруживает актуальность настоящей работы.
Восходящая к В. Шмиду «модель вертикального разреза повествовательной структуры» предполагает четыре уровня коммуникации: 1] внетекстовой, где происходит опосредованное взаимодействие между биографическим автором и реальным читателем; 2] внутритекстовой, уровень абстрактной коммуникативной ситуации, на котором располагается имплицитный автор и абстрактный читатель; 3] внутритекстовой, уровень фиктивной коммуникативной ситуации, где вступают в диалог эксплицитные повествовательные инстанции и 4] уровень «мира в тексте», на котором возникают многочисленные коммуникативные ситуации между акторами [Ильин 2001: 103; Schmid W. 2014]. Нарратологи акцентируют внимание на коммуникативной природе литературного произведения, рассматривают его как элемент коммуникативной цепи «отправитель - коммуникат - получатель» [Bally 1985; Friedman 1955; Prince 1987; Griffin Emory 2011].
Задачей статьи является анализ коммуникативных стратегий на втором и третьем уровнях. Сознание рассказчика в «пацанских рассказах» З. Прилепина фрагментарно. Его части соотносятся с различными микроциклами внутри книги, в каждом из которых реализуется определенная маска нарратора: «сентиментально-брутальный пацан» («Пацанский рассказ», «Блядский рассказ», «Собачатина», «Смертная деревня»], «человек в камуфляже» («Славчук», «Убийца и его маленький друг»], «рефлексирующий рассказчик» («Герой рок-н-ролла», «Жилка», «Дочка»] «автопсихологический рассказчик» («Ботинки, полные горячей водкой», «Бабушка, осы и арбуз»]. Между микроциклами возникает напряженное поле диалога, а внутри коммуникативные отношения либо носят формализованный характер, либо отсутствуют.
Описание материала и методов исследования
Методологическая база определяется интегративным подходом к анализу литературного произведения, сочетающим элементы структурного, герменевтического и нарративного методов анализа, а также принципов рецептивной эстетики.
Представление результатов
Художественная концепция личности в цикле «Ботинки, полные горячей водкой», реализованная прежде всего в образе рассказчика, отражает совокупность идей автора, его взглядов, принципов видения, постижения и изображения человека.
Дискуссионным представляется вопрос о единстве и цельности этого образа. С одной стороны, можно выявить ряд человеческих качеств
(брутальность, сентиментальность, рефлексивность, склонность к метаморфозам, целомудренность, отчужденность, романтичность, этикоцен-тричность], которые сохраняются неизменными в текстовом пространстве цикла и становятся доминантами, конструирующими психологическую модель личности. Можно говорить и об эволюции образа в контексте всей книги, а также о его особой роли в формировании макросюжета, возникающего как «дополнительный смысл», которого нет в отдельных рассказах, и который порождается взаимодействием отдельных элементов цикла между собой (отсюда многочисленные персонажи-скрепы -братик, Рубчик, Славчук и сквозные мотивы - рождения заново, оживления статуи]. С другой стороны, структура образа рассказчика дискретна, он многолик: это и революционер из произведения «Жилка», и «браток» из «Пацанского...» и «Блядского рассказов», и тринадцатилетний подросток, и «человек в камуфляже», участник Чеченской кампании из текста «Славчук», и повзрослевший романтик из «Героя рок-н-ролла». Все это позволяет высказать предположение о принципе двойничества, лежащем в основе художественной концепции личности рассказчика в книге З. Прилепина «Ботинки, полные горячей водкой». Семантическая близость всех этих лирических «двойников» доказывает, что автор выстраивает единую художественную стратегию в изображении человека, который определяет характер, эстетические законы не столько одного произведения, сколько всего творчества в целом.
Проблематичным является и вопрос о возможной диалогичности сознания рассказчика. Нетождественность героя самому себе, несовпадение с собой, пересечение в одной личности различных ценностных систем предполагает «скрещение и пересечение в каждом элементе сознания и слова двух сознаний, двух оценок» [Бахтин 2015: 361; Kristeva 1978]. В концепции развернутого диалогического сознания М. Бахтина обосновывается идея перманентного диалога-спора внутри сознания одного человека нескольких голосов, принадлежащих различным частям его личности. Диалог-сознание порожден «двумя разными, равно-мощными точками зрения, голосами» [Радзиховский 1985: 107], он принципиально незавершен, как незавершен и герой-носитель диалогического сознания.
На наш взгляд, З. Прилепин в книге рассказов «Ботинки, полные горячей водкой» реализует концепцию личности, в основе которой отчужденность различных частей сознания героя, затрудненность аутокомму-никации, кризис диалогического сознания, характеризующий современного человека.
На уровне метажанрового единства З. Прилепин воплощает амбивалентный, нарочито гетерогенный тип сознания, который характеризуется противоположными чертами: его очень сложно определить однозначно, и в то же время он являет собой образец крепкой спаянности всех составных компонентов.
К универсалиям в концептуальном видении личности в произведениях З. Прилепина исследователи относят идею внутренней противоречивости человека. Амбивалентный тип личности - это человек, который совмещает в своей жизни истинные и ложные ценности и является промежуточным типом между эгоцентрической личностью и соборной [Та-таринов 2010: 3]. Амбивалентность - термин, введенный М. Бахтиным и ставший довольно популярным еще на рубеже 1970-1980-х годов. По мнению А. Большаковой, амбивалентная сущность человека является «застывшей формой», в которой таятся надежды смутного времени.
Маска рассказчика в каждом микроцикле моделирует определенную коммуникативную ситуацию: исповедь («рефлексирующий»], ауто-диалог («автопсихологический»], апелляция к конкретному адресату («автопсихологический»], философско-медитативный монолог («пацан» и «человек в камуфляже»].
Константным свойством прилепинского героя-рассказчика становится автобиографичность особого рода, когда внешние факты, совпадающие с жизнью автора, рассредоточены в цикле и проступают в каких-то отдельных текстах, входящих в сборник «Ботинки, полные горячей водкой». Так, например, безымянный герой рассказа, открывающего цикл, обозначает сферу своей деятельности следующим образом: Я занимаюсь революцией (сравните: я тоже хотел революции - «радостно вздрагивает» герой рассказа «Убийца и его маленький друг»], - что соответствует крайне левым политическим убеждениям молодого З. Прилепина (Я сам-то левый] и его участию в работе Национал-большевистской партии. Героика стала неотъемлемой частью «биографической легенды» [Тома-шевский 1923: 6-9] нет в списке литературы З. Прилепина, чей жизненный путь, как и путь его героя-рассказчика («Славчук», «Убийца и его маленький друг»], сопряжен с брутальным мужским делом: участие в чеченской войне, работа в ОМОНе.
Самое растиражированное определение, применимое к герою «па-цанских рассказов», - «брутальный». Принято считать, что это мужественный, бесстрашный, мощный, маскулинный человек. Вот только некоторые выдержки из критических рецензий: «герой З. Прилепина невозможен без твердо сжатого кулака, куска арматуры в столкновении с милицией или "ПМ" при мщении врагам»; «книга брутальная, маскулинная, воспевающая тотальное доминирование мужчины во всем и везде, апология "мачизма"». Литературная критика приписывает З. Прилепину создание «нового социально-психологического типа - современного революционера» [Костырко 2006: 175]. По словам К. Гликмана, «вывод на авансцену отечественной литературы героя, способного продолжить ряд бесстрашных и прямодушных правдоискателей, воинов, в наше безгеройное время, становящегося воплощением героики как таковой» [Гликман 2014: 189]. И. Плеханов, главный редактор журнала «Искусство войны», объяс-
няет возросший интерес к творчеству писателя «тягой читателя <...> увидеть сильного мужественного героя» [Рудалев 2009].
Анархические взгляды рассказчика провокационны и отражают общую социально-политическую ситуацию в стране в 1990-е годы: «Мы водили вместе, вдвоем - страстные, бесстрашные колонны пацанвы по улицам самых разных городов нашей замороченной державы, до тех пор, пока власть не окрестила всех нас разом мразью и падалью, которой нет и не может быть места здесь» (Прилепин 2014: 435]. Автор использует агрессивную экспрессивно-оценочную лексику для создания обобщенного образа «пацанвы», к которой причисляет себя и герой рассказа. В данном случае «чужое» слово, представляя собой общепринятую и разрешенную позицию, «слово» «массы», проецируется и на точку зрения героя, совпадающую в плане фразеологии: Мерзость и падаль, я давно потерял в себе человека, не звал его, и он не откликался (Прилепин 2014: 435]. Подобное объединение двух казалось бы противоположных видов сознания - общественного и индивидуально-личностного - свидетельствует об игровой модальности самого типа личности.
Итак, структура личности рассказчика в книге З. Прилепина «Ботинки, полные горячей водкой» складывается из таких инвариантных черт, как автобиографичность, брутальность и анархизм. Между тем в каждом микроцикле в качестве структурообразующего фактора выступает определенная маска нарратора, которая характеризуется набором дифференцирующих признаков. Важнейшим критерием различения этих масок является способность их носителя к коммуникации. В обозначенных микроциклах выделяется соответствующая коммуникативной модели пара «адресант - адресат».
В микроцикле («Жилка», «Герой рок-н-ролла», «Дочка»], объединенном фигурой рефлексирующего рассказчика, присутствует два варианта коммуникативной ситуации: «адресант - конкретный адресат», «адресант - автоадресат». Наиболее сложным с точки зрения проблемы коммуникации представляется рассказ «Жилка», который неслучайно находится в сильной позиции - абсолютном начале книги. В качестве основных коммуникантов выступают следующие оппозиции: «рефлексирующий рассказчик - конкретный адресат (жена, Хамас]», «рефлексирующий рассказчик - акег^о», «рефлексирующий рассказчик - сверхсубъект (Бог]». Повествовательную ситуацию в рассказе «Жилка» организует исповедальный дискурс. На внутритекстовом уровне фиктивной коммуникации в качестве наррататоров выступают жена героя и его друг Хамас. Однако адресация в данном случае носит условно-формальный характер, что определяется разрывом коммуникации рефлексирующего рассказчика не только с фигурами получателей художественной информации (утрата первоначальной цельности с «любимой», разлучение с другом-соратником], но и с миром в целом: Я начал разглядывать пассажиров, они
были удивительно далеки от меня, словно мы неумолимо разъезжались в разные стороны. <...> Вот сидит мальчик, вот я перевожу взгляд - и нет мальчика, и я никогда не вспомню, как он выглядел. <...> Мир стал тихим и струящимся мимо, я каменел, оседая на дно (Прилепин 2014: 432].
Нарушение личностного взаимодействия с женой воплощено в форме телесной метафоры. Образ рассказчика в книге З. Прилепина носит аллюзивный характер и аккумулирует смысловой потенциал некоторых философских и литературных мифов. Так, отношения между мужчиной и женщиной в рассказе «Жилка» служат проекцией известного платоновского мифа об изначальной андрогинной природе любви: Мы начинали жить так: смешавшись, как весенние ветви, листья, стебли. <...> Мы лежали лицом к лицу, переплетенные руками и ногами, щека ко лбу, живот к животу, лодыжка за ляжечку, рука на затылке, другая на позвонке, сердце в сердце. Мы так спали всю ночь, из ночи в ночь, месяц за месяцем. Если бы нас решили разорвать, потом бы не собрали единого человека (Прилепин 2014: 433]. В рассказе «Жилка» утраченная близость с женой компенсируется попыткой ее сохранить, стремлением преодолеть неминуемое отчуждение: Но не в силах выносить эту отдаленность, я всегда, едва она засыпала, еле слышно касался ее ножки своей ногой -знаете, там, у пятки, на щиколотке есть синяя жилка? Этой жилкой я цеплялся за нее, единственной и слабой (Прилепин 2014: 436]. З. Прилепин обращается к образу человека-растения, противопоставляя ему человека с «пустым сердцем»: Хорошо остаться без надежды, когда пустое сердце полно легкого сквозняка (Прилепин 2014: 437]. Образ человека с пустым сердцем генетически восходит к первой части романа А. Платонова «Чевенгур», которая в ранней редакции называлась «Путешествие с пустым сердцем», где один из главных героев повести, Захар Павлович, говорил: Большевик должен иметь пустое сердце, чтобы туда все могло поместиться. Маргинальный рассказчик З. Прилепина, «занимающегося революцией», типологически близок платоновским героям и так же, как и они, внутри себя ощущает «устающую пустоту». Пространство мира и пространство души человека в художественном мире З. Прилепина взаимообусловлены. В противовес этому мотив прорастания в «другого», обретения подлинного органического единения воплощается в образе человека-растения, который обнаруживает глубинные связи с творчеством В. Хлебникова и А. Платонова, в чьих художественных системах образы «погасшего солнца», «птицы-растения», «человека-растения», «города-растения» имеют общие источники в Апокалипсисе, древних мифах и живописи авангарда (А. Лентулова, Н. Гончаровой, П. Филонова и др.].
Редукция способности к диалогу приводит к отказу от общения с внутренним собеседником, героем-двойником, Хамасом: Было бы славно, если бы он сидел сейчас тут, в троллей...» - начал я, и запнулся посередине мысли. На очередном повороте гончарного круга улыбку стерли с лица
моего, и я сказал себе, что никого, никого, никого мне не надо сейчас (При-лепин 2014: 435]. Градация степени отчуждения (мир - дом - alter-ego] свидетельствует об экзистенциальном кризисе коммуникации.
Монолог-самоотчет нарратора перерастает в аутодиалог, подобная интенциональность в принципе свойственна исповедальному дискурсу. Сюжет произведения основан на ряде взаимодействующих мотивов: преодоления героем-рассказчиком отчуждения, обретения самости и восстановления прерванной коммуникации. Нарушение диалогических связей вызвано потерей героем человечности: Мерзость и падаль, я давно потерял в себе человека, не звал его, и он не откликался (Прилепин 2014: 435]. Поэтому прекращается не только диалог с миром и близкими людьми, но и с самим собой. В характере героя переплелись взаимоисключающие черты. При явном эгоцентризме личности герой З. Прилепина способен на самокритичность. Осознав свою гордыню, эгоизм, жестокость по отношению к близким людям, он мысленно начинает каяться перед всеми и испытывает отвращение к себе. Рефлексивность и чувствительность рассказчика проявляется в обратном мотиве - мотиве оживления статуи. В этой связи символичными представляются образы жилки (И только одна жилка живет на нем, и бьется последней теплой кровью (Прилепин 2014: 432]] и глины, в противоположность камню воплощающие всё живое, искреннее, человечное: Я расслабил мышцы лица и спустя время, две или три троллейбусные остановки, понял, что щеки мои и лоб становятся мягкими как глина. Из этой глины можно лепить новое лицо, новый рассудок (Прилепин 2014: 432]. Катализатором подобной метаморфозы в рассказе «Жилка» служит воспоминание о друге, соратнике по общему делу - Хамасе, к которому герой испытывает необъяснимую нежность, восходящую к христианской формуле «Все люди - братья». Разрешение внешнего (героя не арестовали] и внутреннего (ощущение немотивированного счастья и благодарности за него смягчает рассказчика, делает его более человечным] конфликтов восстанавливает коммуникативную активность персонажа.
Совпадение точки зрения героини и рассказчика в плане фразеологии соответствует ситуации, когда сам рассказчик выступает одновременно и как субъект, и как объект оценки, что свидетельствует о синхронности их позиций, а формально множественная фокализация способствует созданию художественно достоверного образа [Bal 1981]. «Бруталь-ность» рассказчика З. Прилепина проявляется прежде всего в его редуцированной эмоциональности: - Ты жестокий, безжалостный, черствый, ледяной. Ты врешь, все, всегда, всем, во всем. Ты не любишь меня, ты не умеешь этого (Прилепин 2014: 431]. Нанизывание однородных эпитетов, лексический повтор с градацией служат средствами выразительности и оценочности в речи героини, усиливающими степень равнодушия главного персонажа. Центральной метафорой, реализующей такие особенно-
сти личности рассказчика, как равнодушие, черствость, замкнутость становится его уподобление камню: Я жестокий. Черствый и ледяной. Я умею соврать, сделать больно, не чувствовать раскаянья. Я получаю по заслугам, получаю по каменному лицу; но там, где должен быть камень, уже глина, и она ломается, осыпается, оставляет голый костяной остов. Черствый, и ледяной, и мертвый (Прилепин 2014: 432].
Такую же характеристику персонажу дает возлюбленная героя в рассказе «Дочка», который завершает книгу З. Прилепина: И перестань в конце концов стоять тут... как мертвый! (Прилепин 2014: 557]. Два текста, находясь в сильной позиции, резонируют структурно и содержательно друг с другом. Тема взаимоотношений мужчины и женщины, которые стремятся к пониманию, но не способны его достичь, реализована в заключительном рассказе цикла в переходе от одностороннего внешнего диалога его участников через аутодиалог рассказчика к полноценному коммуникативному акту. Высшее проявление чувства к женщине, по мнению рассказчика, - ее отождествление с любовью отца к дочери: . я и понял, что нет сил никаких относиться к своей женщине как будто она женщина какая-то. И как нежно относиться к женщине, будто она дочь твоя; так и звать ее: «Дочка, доченька» (Прилепин 2014: 558]. Такая концепция любви, с одной стороны, свидетельствует об особой интенциональности рассказчика, который стремится противопоставить онтологическому ощущению сиротства и потерянности подлинные родственность и родство душ, с другой стороны, продиктована желанием в условиях патологической деструкции нравственных ориентиров возродить семью как ценностную категорию, как моральный противовес бездуховности.
Циклообразующие связи между двумя произведениями актуализируют образ-скрепа (жилка/ вена], а также множественная адресация: адресант - конкретный адресат (возлюбленная], адресант - автоадресат, адресант - сверхсубъект (Бог]. Сложность субъектно-коммуникативной организации текста состоит в слабой степени дифференциации между апеллятивными инстанциями. Отличительная особенность повествовательной ситуации в рассказе «Дочка» - внешне немотивированная смена субъекта речи и типа наррации (от первого лица к третьему и наоборот].
В финале текста воплощается идея всей книги «Ботинки, полные горячей водкой» - обретение молчания как средства более глубокого и содержательного уровня диалогических связей с собой, с «другим», с миром в целом. Сакрализация мотива молчания выражена посредством лексического повтора, который создает особый ритмический рисунок в заключительной части рассказа и цикла в целом:
. Но ты подарил, подарил; я знаю, знаю.
Молчу, молчу (Прилепин 2014: 558].
Микроцикл-дилогия, состоящий из рассказов «Ботинки, полные горячей водкой» и «Бабушка, осы и арбуз», воплощает другой тип ком-
муникации, представленной маской автопсихологического рассказчика, который максимально приближен к автору-творцу, что способствует лиризации повествования. В качестве адресата выступает акег^о нар-ратора.
Наиболее значимая ценность в аксиологии главного героя в рассказе «Бабушка, осы и арбуз» - семья, отсюда выбор соответствующих эмоционально-оценочных эпитетов: Мы - большая, нежная семья... (Приле-пин 2014: 552]. Герой-рассказчик в книге З. Прилепина - человек, «который чувствует себя твердо на земле». Земля и почва - концепты, важные для прилепинской публицистики и художественного мира. «Он перенасыщен любовью к земле, черпает из нее силу и драйв», - отмечает К. Кок-шенева [Кокшенева 2016: 507]. Именно таким Антеем предстает рассказчик в тексте «Бабушка, осы и арбуз». Тоска по утраченной гармонии и первоначальной нераздельности проецируется на библейский сюжет изгнания из Эдема: раздробленное, фрагментарное сознание рассказчика, обилие лирических двойников, символика цветообозначений в портретных описаниях иллюстрируют христианскую идею об ангеле и демоне, о соединении божественного и дьявольского начал в человеке, о разрушении первозданной спаянности духа и тела. Таким образом, З. Прилепин совмещает античный миф об андрогинности человека с христианской догматикой о потерянном единстве.
Биспациальность художественной картины мира (деревенская идиллия детства противопоставлена суровому реализму взрослой жизни] обусловливает раздвоение образа рассказчика («я» в прошлом и «я» в настоящем]. Каждая часть личности обладает различным типом мировосприятия, несовпадение между этими типами продуцирует имплицитный диалог внутри сознания рассказчика.
В цикле З. Прилепина структурообразующую функцию выполняет оппозиция «цельный / неполный». В центральном для всей книги рассказе «Ботинки, полные горячей водки» концепция «вменяемой» неделимой личности реализуется в организации системы персонажей: рассказчик и его два друга - белоголовый и черноголовый - образуют некое лирическое единство, где каждый по отдельности представляет собой человека-фрагмент: Быть может, из нас стоило вылепить одного вменяемого человека. Хотя, с одной стороны, мне меня вполне хватало, а ему и себя было много (Прилепин 2014: 499]. «Реальность совместительства» внутри синкретического образа подчеркнута символикой сакральных чисел: Первый старше меня на семь лет, второй на семь моложе (Прилепин 2014: 498].
Следующий микроцикл представлен маской рассказчика, которую условно можно обозначить словами автора - «человек в камуфляже» («Славчук», «Убийца и его маленький друг»]. Композиция рассказа «Слав-чук» двухчастна: в первом фрагменте субъектом сознания и речи является
«автопсихологический рассказчик», во втором - субъект сознания трансформируется в прагматично-равнодушного участника военных кампаний. В рассказе происходит раздвоение сознания на «я» в прошлом и «я» в настоящем. Построение текста и его субъектная организации обусловлены процессом самопознания. Коммуникативная стратегия определяется диалогом между нарратором и гипотетическим собеседником, вербально не маркированным.
В этом микроцикле развернутый диалог предстает в рассказе «Убийца и его маленький друг». В тексте безэмоциональность и бездушие рассказчика могут быть рассмотрены как атрибуты альтернативой системы координат, где традиционная этика подвергается деструкции: Я не сердился на Примата, и собаку мне было вовсе не жаль. Убил и убил - нравится человеку стрелять, что ж такого (Прилепин 2014: 522]. В рассказе «Убийца и его маленький друг» альтер-эго автора каждый раз «вздрагивает», когда Примат пристреливает очередную безвинную псину, хотя и фиксирует эту свою реакцию с легким изумлением, так как стреляли при мне, ну, не знаю, десять тысяч раз, быть может (Прилепин 2014: 522]. Искренняя сентиментальность «брутального» рассказчика противопоставлена нарочитой, искусственной, искаженной квазимужественности «натуральных русских мужиков», с которыми вести себя надо подобающим образом: мол, и я той же самой породы, смотри, как я несу свое внешне почти неприметное, но внутри тяжелое, как чугунные яйца, достоинство (Прилепин 2014: 434]. Таким образом, брутальная агрессивность прилепинского героя мнима, отчасти оказывается защитной маской.
Главными нравственными критериями становятся честность и искренность: Отвратительны тайные маньяки, выдающие себя за людей. Примат был в своей страсти откровенным и не видел в личных предрас-положенностях ничего дурного... (Прилепин 2014: 523]. В рассказе изображены военные будни «ментовского спецназа» в Грозном, фактологическая точность описания, новаторский беспристрастный тон повествования, лишающий текст известной патетичности и публицистичности, монтажно-кадровая «кинематографическая» композиция создают атмосферу абсурда, в которой понятие нормы сдвинуто. Писателя интересует прежде всего человек, поставленный перед бездной и вглядывающийся в нее: иногда с мужеством, иногда с ужасом, иногда сквозь слезы, иногда с бешенством (Прилепин 2008: 8].
Автор создает художественную модель «вывихнутого» мира, в котором человек - средоточие хаоса, а привычные законы, управляющие взаимоотношениями между людьми, нарушены. Так, дружба на войне и спасение Приматом раненого Гнома ценой собственной жизни не помешали последнему обокрасть его беременную вдову. Таким образом, мотивы братской любви и нежности сменяются цинично-рассудочными с катастрофической скоростью, когда дело касается инстинкта самосохра-
нения и жажды наживы. З. Прилепин отходит от традиций «лейтенантской» прозы, с которой его связывают, помимо очевидного сходства тематики, натуралистичность и бытописательность, его произведения необходимо рассматривать в контексте жанрово-стилевых исканий новейшей военной литературы (О. Ермаков, А. Бабченко, А. Карасев, В. Мака-нин, Э. Пустынин, О. Павлов, А. Проханов и др.]. Персонажи З. Прилепина лишены традиционной героики, необходимо говорить о дегуманизации в изображении личности на войне, о «другом пафосе» в авторской оценке происходящего.
Вместе с тем отличительной особенностью рассказа «Убийца и его маленький друг» является установка на авторефлексию. Пороговые или абсурдные эпизоды вызывают желание оправдать свое равнодушное отношение к происходящему. Это продуцирует смену повествовательной парадигмы: от нейтрально-кинематографического показа событий рассказчик переходит к их осмыслению и приятию: Случайность - это божественно, - по буквам выговаривал я настигшую меня мысль. - Но Господь всегда шутит со вкусом и с замыслом. А тут не разглядеть ни иронии, ни загадки (Прилепин 2014: 465].
Наиболее значительным по числу входящих в него текстов является микроцикл, который условно можно назвать «пацанские рассказы», определением, вынесенным в жанровый подзаголовок всей книги. В них использована модель «свернутого» диалога, поскольку диалогические интенции рассказчика редуцированы. В цикле З. Прилепина специфика национального видения человека и мира находит свое художественное воплощение в образе сквозного героя (точнее в его безымянной номинации - «братик»], который появляется во втором фрагменте цикла и является действующим лицом «Пацанского рассказа», «Блядского рассказа», рассказов «Собачатина» и «Смертная деревня». Такая номинация героя может быть интерпретирована и в русле христианской идеи всеобщего родства, и как вариант жаргонного обозначения маргиналов 1990-х, а суффикс с уменьшительно-ласкательным значением как нельзя более точно отражает (сравните: «Рубчик»] сентиментальное мироощущение рассказчика, его «брутальную нежность» к ближнему. «Нежность к миру» и ощущение «сплошного счастья» сочетаются в сознании главного героя с брутальной потребностью самоутверждаться «путем стрельбы куда угодно и готовностью ударить неугодного ногой» [Латынина 2007: 171].
Чувствительность рассказчика и особая этикоцентричность отличают его от других персонажей, в создании которых писатель использует зооморфный код. Так, «братик Валька» спокойно и грамотно «перетирает» с деревенской братвой («Пацанский рассказ»], угрожает накормить друзей и подруг собачатиной («Собачатина»], снимает девок («Блядский рассказ»], а рассказчик выстраивает систему табу, которой неукоснительно следует, отказываясь и от девок, и от собачатины, оказавшейся на
поверку свининой, и от участия в пародийной деревенской «разборке». В «Пацанском рассказе», «Блядском рассказе» тип нарратора определяет особенности повествовательной ситуации: апеллятивное начало в текстах ослаблено, диалогические вкрапления минимальны и свидетельствуют о стремлении к коммуникации, которая не может быть реализована в силу выбранной модели поведения. В рассказах этого микроцикла доминирует телеграфный стиль, отличающийся лапидарностью, нейтральностью и констатирующей интонацией.
Способность тонко чувствовать наиболее полно выражается во взаимоотношениях рассказчика с женщинами. Главными личными качествами становятся телесный аскетизм, сдержанность и порядочность, отсутствие скабрезности, «больного и суетливого интереса к женщинам», умение не распространяться на тему интимных подробностей. Сохраняя душевную целомудренность, герой способен увидеть в «девушке по вызову» персонифицированную невыносимую красоту, иконописную мадонну с тонким чистым лбом, вечную женственность: ...я скупо всхлипывая, расплакался. Если память не врет, это случилось в предпоследний раз за всю жизнь. - ... женщина, - повторял я безо всякого смысла, - ... девочка.... Женщина моя (Прилепин 2014: 472]. Итак, непременной эмоциональной интенцией прилепинского рассказчика обычно называют его нежность к любимой женщине, детям и друзьям.
Таким образом, агрессивность и анархичность рассказчика парадоксально и в то же время органично сочетаются с сентиментальностью и рефлексивностью, редуцированная эмоциональность - с особой чувствительностью, аморализм и нигилизм - с особой нравственной системой ценностей, что позволяет сделать предположение о двойственности и неоднозначности образа. В книге З. Прилепина эгоцентрический тип личности, который условно может быть обозначен как «брутальный герой», эволюционирует в амбивалентного.
Рассказчик З. Прилепина находится на границе между двумя противоположными интенциями: существованием в бытии-для-других (отсюда его маска «брутального пацанского героя» и состояние экзистенциального отчуждения, «постороннести» по отношению к миру и «другим»] и освобождением, осознанием собственной индивидуальности, творением бытия-для-себя. Динамическая концепция личности раскрывается в метаморфозах и преобразованиях расколотого, фрагментарного сознания, в сюжетном мотиве поиска целостной идентичности. Соединение «объективного» и «субъективного» сюжетов в цикле, в котором происходит диалектическое «восполнение» «внешнего» человека «внутренним». В то же время становление героя определяется его движением от аморализма, нигилизма и нормативных регуляторов так называемой «пацан-ской культуры», ритуальной и языческой по своей природе, к традиционной системе ценностей.
Заключение
Разнообразные коммуникативные стратегии в книге З. Прилепина «Ботинки, полные горячей водкой» соотносятся, во-первых, с типологией масок рассказчика (рефлексирующий (революционер, писатель], автопсихологический (внук, деревенский подросток], «пацанский герой», «человек в камуфляже»], во-вторых, с вариативностью коммуникативных ситуаций (исповедь, аутодиалог, редуцированный диалог, молчание как диалог, равноправный диалог], в-третьих, с разновидностями коммуникантов (адресант - конкретный адресат, адресант - автоадресат, адресант - незримый собеседник, адресант - сверхсубъект], наконец, с четырьмя микроциклами внутри книги. Основным макросюжетом становится эволюция дискретно-синтетической модели личности в коммуникативном аспекте: от нарушения и разрыва диалога через аутодиалог к имплицитному диалогу на глубинном уровне.
Список литературы
БахтинМ. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Азбука, 2015. 416 с.
Гликман К. Новый, талантливый, но... Захар Прилепин // Вопросы литературы.
2014. № 2. С. 184-194. Ильин И. Постмодернизм: Словарь терминов / ИНИОН РАН. М.: Intrada, 2001. 384 с.
Кокшенева К. Драйв и счастье Захара Прилепина // Для тебя: сб. произведений
лучших писателей России. М., 2016. С. 505-510. Костырко С. По кругу // Новый мир. 2006. № 10. С. 175-182. Латынина А. «Вижу сплошное счастье.» // Новый мир. 2007. № 12. С. 165-171. Радзиховский Л. Проблемы диалогизма сознания в трудах М.М. Бахтина // Вопросы психологии. 1985. № 6. С. 103-117. Рудалев П. Почему исчез спрос на мужество: интервью с Ильей Плехановым // Литературная Россия. 2009. № 16. URL: https://litrossia.ru/item/3468-oldarchive (дата обращения: 11.07.2018). Татаринов А. Мифы современной литературы // День литературы. 2010. № 9. С. 4-5.
Томашевский Б. Литература и биография // Книга и революция. 1923. № 4 (28). С. 6-9.
Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. 312 с. Bal M. The Laughing Mice, or: on Focalisation // M. Bal. Poetics Today. 1981. Vol. 2. P. 202-210.
Bally M. Narratology: Introduction to the Theory of Narrative. Toronto: University of
Toronto Press, 1985. 227 p. Friedman N. Poin of View in Fiction. The Development of a Critical Concept // Publications of the Modern Language Association of America. 1955. Vol. 70. P. 1160-1184.
Griffin Emory A. A first look at communication theory / Published by McGraw-Hill, an imprint of The McGraw-Hill Companies. New York, 2011. 506 p.
Kristeva J. Bakhtinena, le mot, le dialogue et le roman // Semeiotike': Recherches pour
une semanalyse. Paris, 1978. P. 82-112. Prince G. A Dictionary of Narratology. Lincoln: University of Nebraska Press, 1987. Schmid W. Elemente der Narratologie. Dritte, erweiterte und überarbeitete Auflage (de Gruyter Studienbuch). Berlin & Boston: Walter de Gruyter Verlag, 2014. 297 s.
Источники
Война: сборник рассказов / сост. Захар Прилепин. М.: АСТ. 2008. 510 с. Прилепин З. Дорога в декабре. М.: Редакция Елены Шубиной, 2014. 1052 с.
References
Bakhtin, M. (2015), Problemy poyetiki Dostoyevskogo [Issues of Dostoïevski poetic
manner], Moscow, Azbuka pabl., 416 p. (in Russian) Glikman, K. (2014), Novyi, talantlivyi, no ... Zakhar Prilepin [New, talented but ...
Zakhar Prilepin]. Voprosy literatury, no 2, pp. 184-194. (in Russian) Il'yin, I. (2001), Postmodernizm: slovar' terminov [Postmodernism: dictionary of
terms], Moscow, INION RAN, Intrada, 384 p. (in Russian) Koksheneva, K. (2016) Draivischaste Zakhara Prilepina [Drive and happiness of Zakhar Prilepin]. Dlya tebya: collection of works by the best Russian writers, Moscow, pp. 505-510. (in Russian) Kostyrko, S. (2006), Po krugu [In a circle], NovyMir, no 10. pp. 175-182. (in Russian) Latynina, A. (2007), "Vizhu sploshnoe schaste..." ["I see nothing but happiness.".].
Novy Mir, no. 12, pp. 165-171. (in Russian) Radzikhovskii, L. (1985), Problemy dialogizma soznaniya v trudakh M.M. Bakhtina [Issue of dialogic consciousness in works of M.M. Bakhtin], Voprosy Psy-chologii, no. 6, pp. 103-117. (in Russian) Rudalev, P. (2009), Pochemu ischezs pros na muzhestvo: intervyu s Ilei Plekhanovym [Why demand for courage has disappeared: interview with Ilya Plekhanov], Literaturnaya Russiya, no. 16. available at: https://litrossia.ru/item/3468-oldarchive (date accessed: Jule11, 2018). Schmid, V. (2003), Narratologya [Narratology], Moscow, Languages of Slavic culture
pabl., 312 p. (in Russian) Tatarinov, A. (2010), Mify sovremennoi literatury [Myths of modern literature], Den'
Literatury, no. 9. pp. 4-5. (in Russian) Tomashevsky, B. (1923), Literarura i biographiya [Literature and biography]. Kniga i
revolutsyia, no. 4 (28), pp. 6-9. (in Russian) Bal, M. (1981), The Laughing Mice, or: on Focalisation // M. Bal. Poetics Today,
Vol. 2, pp. 202 - 210. (in English) Bally, M. (1985), Narratology: Introduction to the Theory of Narrative. Toronto: University of Toronto Press. 227 p. (in English) Friedman, N. (1955), Poin of View in Fiction. The Development of a Critical Concept // Publications of the Modern Language Association of America, Vol. 70, pp. 11601184. (in English)
Griffin, Emory A. (2011), A first look at communication theory / Published by McGraw-Hill, an imprint of The McGraw-Hill Companies, New York, 506 p. (in English)
Kristeva, J. (1978), Bakhtinena, le mot, le dialogue et le roman / J. Kristeva // Semei-
otike\ Recherches pour une semanalyse. Paris, pp. 82-112. (in French) Prince, G. (1987), A Dictionary of Narratology. Lincoln: University of Nebraska Press. (in English)
Schmid, W. (2014), Elemente der Narratologie. Dritte, erweiterte und überarbeitete Auflage (de Gruyter Studienbuch), Berlin & Boston: Walter de Gruyter Verlag, 297 S. (in Deutsch)
Source
(2008), Voina: sbornik rasskazov [War: short story collection]. By Zakhar Prilepin
Moscow, AST. 510 p. (in Russian) Prilepin, Z. (2014), Doroga v dekabre [Road in December], Moscow, Edited by Elena Shubina, 1052 p. (in Russian)
COMMUNICATIVE STRATEGIES OF ZAKHAR PRILEPIN'S BOOK "BOOTS FULL OF HOT VODKA"
A.A. Borovskaya, O.G. Egorova, O.E. Romanovskaya
Astrakhan State University (Astrakhan, Russia)
Abstract: The article studies communicative strategies in a series of stories in Zakhar Prilepin's book "Boots full of hot vodka". The main aim of the article is to explore various communicative models and narrative situations represented in the book of one of the founders of "new realism". The stated goal is achieved by the following tasks: to create a typology of narrator's masks, to define their role in the varieties of dialogue formation by means of structural and narratological methods of text analysis. The authors pay special attention to selection and definition of micro-series within the structure of the book by Z. Prilepin according to ethical coordinate system of a narrator as a bearer of a certain cultural values paradigm. The study outcome allows the authors to conclude on interconnections and interdependencies of narrator's masks, models of dialogue and communicative schemes. Fragmentation of actor's consciousness defines varieties of communicative strategies. Such controversial personal traits of narrating actor as brutality and sentimentality, spiritual callousness and kindness, masculinity and docility, assuredness and reflexivity are all embedded in micro-series by system of masks, mythological devices and literary reminiscences, by driving the story macro-plot of identity search and acquisition of communication ability. The article premises dialogic interaction of several view points as a major condition of fragmented consciousness consolidation.
Key words: Zakhar Prilepin, communicative strategies, narrator, narrator's mask, fragmented consciousness, addressing, series, dialogue.
For citation:
Borovskaya, A.A., Egorova, O.G., Romanovskaya, O.E. (2019), Communicative strategies of Zakhar Prilepin's book "Boots full of hot vodka". Commu-
nication Studies (Russia), Vol. 6, no. 2, pp. 519-536. DOI: 10.25513/2413-6182.2019.6(2).519-536. (in Russian)
About the authors:
1 Borovskaya, Anna Aleksandrovna, Prof., Prof. of the Department of literature
2 Egorova, Olga Gennadyevna, Prof., Prof. of the Department of English philology
3 Romanovskaya, Olga Evgenyevna, Dr., Assistant Professor of the Department of literature
Corresponding authors:
Postal address: 20a, Tatischev Str., Astrakhan, 414056, Russia
1 E-mail: borovskaya-anna@bk.ru
2 E-mail: egorovs.mail@gmail.com
3 E-mail: volga75sky@mail.ru
Received: September 17, 2018 Revised: September 30, 2018 Accepted: April 23, 2019
