CC BY
47
she could reduce her electricity bills and save energy by switching to new generation saving bulbs, like the Philips Halogena Energy Saver (Time, 2007, October 29).
Помимо выявленной особенности как в русскоязычной, так и в англоязычной рекламе местоимения 3-его лица могут указывать на людей, которые не воспользовались рекламируемым продуктом, или на конкурирующие фирмы. Это настраивает адресата на их негативное восприятие. Однако во избежание антирекламы подобные примеры встречаются крайне редко.
Итак, проектирование взаимодействия текстовых миров в рекламе посредством личных местоимений является одной из моделей ненавязчивого «внедрения» в сознание покупателей преимуществ рекламируемого продукта. Благодаря свойству ин-дексальности личные местоимения эксплицируют взаимодействие реальных и вымышленных миров, обеспечивая разговорную тональность рекламы. Основные различия в характере взаимодействия между отправителем и получателем сообщений русскоязычной и англоязычной рекламы объясняются несовпадением типологических черт соответствующих языков, основными из которых являются Т/В-различие и категория грамматического рода.
Примечания
1 См.: Лайонз, Дж. Лингвистическая семантика : Введение / Дж. Лайонз. - М. : Языки славянской культуры, 2003. - 400 с.; Падучева, Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимений) / Е. В. Падучева. - М. : Едиториал УРСС, 2002. - 288 с.
Падучева, Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью... - С. 11.
3 Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. - М. : Сов. энцикл., 1990. - С. 128.
4 Semino, E. Language and World Creation in Poems and Other Texts / E. Semino. -Longman: London and New York, 1997. - P. 161.
5 Cook G. The Discourse of Advertising / G. Cook. - Routledge : London and New York, 2001. - P. 180-181.
Л. Е. Лачинова
КОМИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ СЮЖЕТА «ЛЕЧЕНИЯ.»
В РУССКОЙ ШКОЛЬНОЙ ДРАМАТУРГИИ XVIII ВЕКА
В статье на примере сюжета «лечение» рассматривается основной принцип низовой комедийной (интермедийной) драматургии конца XVII - первой половины XVIII века. Данный принцип основан на комбинации и взаимной подмене таких метафорически тождественных в смеховой культуре действий, как смерть, побои, порка, еда и др.
Ключевые слова: русский школьный театр XVIII века, драматургия, интермедии, лечение, смеховая культура.
Конец XVII - первая половина XVIII века - важный для формирования русской театральной культуры период освоения нового художественного явления - театрального языка. Значительную роль в этом процессе сыграли школьный (в основном, семинарский) театр и городской полупрофессиональный - «театр охочих комедиантов».
И в школьной драматургии, и в драматургии городского полупрофессионального театра большое место занимали интермедии - короткие комические сценки. В школьных спектаклях они представлялись между частями пьесы «серьезного» (дидактического, политического) содержания, в полупрофессиональном городском театре существовали целые спектакли, составленные из интермедий.
Об интермедийной драматургии можно говорить как о самостоятельном художественном явлении, обладающим определенным набором комедийных средств и приемов. Русский школьный театр заимствовал развитую украинскую традицию, на представления низового городского театра оказала сильное влияние итальянская комедия дель’арте (итальянские труппы гастролировали в России в 30-е годы XVIII века). Однако и в том и в другом случае интермедийная драматургия активно использовала миропонимание, близкое фольклорному, обыгрывала и соединяла традиционные комические понятия и мотивы.
Интермедии школьного театра в равной мере принадлежали и письменной и устной традиции, их авторы оперировали набором комических приемов, во многом общим для фольклора и для книжности. Таким образом, в этих интермедиях создавался один из вариантов «смехового» мира, близкого и «кромешному миру» древнерусской литературы и «антимиру» фольклора.
Интермедийная драматургия духовных школ всегда задействовала более или менее постоянный набор персонажей (среди них: Цыган, Старик, Черт, Поп, Лекарь и др. - аналогию этим фигурам можно найти в вертепном представлении, в бытовой новеллистической сказке, на лубочных картинках)1. Эти фигуры в фольклоре и «третьей культуре» обладали специфической смеховой «аурой», амбивалентной, двойственной характеристикой и были традиционно связаны с рядом мотивов (еда, побои, порки, торговля, обманы, лечение, обучение, пение, пляска и пр.), которые позволяли интерпретировать их действия в традициях народного комизма. Из перечисленных действий и составлялась интермедийная драматургия. Комический эффект достигался за счет того, что действия могли комбинироваться друг с другом в любом порядке, произвольно подменяя друг друга.
В данной статье на примере использования «лечения» - одного из широко распространенных в народной культуре комических действий - мы постараемся показать основные принципы интермедийной драматургии.
«Лечение» становится сюжетом одной из интермедий, прилагавшихся к новгородской школьной драме 1742 года «Стефанотокос»2. В ней действуют Лекарь-иностранец, его русский слуга - пройдоха и Цыган - вечно голодный побирушка и хитрец. Этот часто встречающийся в интермедиях персонаж плутоват и ленив, ему совершенно не хочется работать. Но вот уже несколько дней, рассказывает он в своем выходном монологе, не доводилось ему и как следует поесть. С горя он ложится спать, во сне видит колбасу. Пантомима повторяется дважды, и оба раза погоня Цыгана за колбасой тщетна.
На сцену выходит Лекарь-иностранец в сопровождении своего русского слуги. Лекарь расставляет свои лекарства и «исчисляет их по-латыни». Цыган берется попрошайничать, а Лекарь, приняв его за потенциального пациента, начинает осмотр. Цыган показывает на свой рот, слуга-пройдоха объясняет Лекарю, что «пациент» жалуется на зубную боль. Цыгана усаживают на стул. Он ликует в предвкушении жаркого. Но слуга его крепко держит, а Лекарь вырывает зубы. Цыган с плачем вырывается и убегает. Заканчивается интермедия объяснением Лекаря со своим слугой из-за неполученного с «пациента» гонорара и побоями: Лекарь дает пощечину слуге, тот «з бедры о землю ударит немца».
В этой интермедии используются несколько действий: лечение (реклама Лекарем своих лекарств, врачебный осмотр и операция удаления зубов); еда (погоня Цыгана за
колбасой, указание пальцем на рот, подготовка к «съедению жаркого»), обман, нанесение физического вреда и побои. Они комбинируются между собой и подменяют друг друга: благодаря обману лекарского слуги, жест требующего еды Цыгана истолковывается как жалоба на зубную боль3. Врачебный осмотр вызывает у пациента ассоциации с процессом запрягания лошади (скорее всего, такие же основания давала и разыгрываемая пантомима), а «угощение» заменяется хирургической операцией.
С «лечением» в народной культуре связан целый комплекс действий и понятий, имеющих мифологическое осмысление. Например, «Голландский лекарь, добрый аптекарь», «помолаживающий старух» (превращающий их в молодых девушек) на лубочной картинке XVIII века - персонаж, наделенный сверхъестественными способностями. «Лекарь-аптекарь <...> одновременно кузнец, мельник, шут, иноземец, иноверец, (басурман) и черт (бес)»4. «Лечение» («переплавка»), которому он подвергает своих пациенток - магический акт, тесно связанный со смертью-возрождением. Подобное «лечение - умерщвление - возрождение» основывается на древнейших представлениях и является сюжетом многих волшебных сказок. «Переделывание, кардинальное преображение героя погружением его в кипящее молоко (воду), бросанием через огонь часто встречается в волшебных сказках, как и лечение через перековку, переплавку, разъятие тела больного на части (например, международный сюжет “Неудачное врачевание”)»5. Таким образом, обозначается «пучок» метафорически тождественных действий: лечение, убийство, «перековка», «переплавка» и пр. С использованием их «лечение» трактуется в ряженье, волшебных сказках, быличках, народных легендах.
Бытовая новеллистическая сказка, народный анекдот, народный кукольный театр опираются на тот же комплекс мифопоэтических представлений, но используют сходные понятия и действия в комически переосмысленном виде. Здесь «лечение» уже не имеет волшебной силы, на первый план выходит обман, хитрость, однако пациенты по-прежнему верят «лекарю», а плут и обманщик, исполняющий «роль» врача, пользуется этим. Не менее часто встречается и противоположная ситуация - обманщиком и притворщиком становится «больной», а лечение является способом открыть обман. Побои и порки под видом лечения часто получают герои народных бытовых сказок и анекдотов. Обиженный барином мужик наносит своему противнику побои, а когда тот начинает хворать, - переодевается лекарем и берется «вылечить» страждущего. Лечение же состоит в том, что барина в бане он привязывает «бечевой» к скамейке и бьет нагайкой6.
Интернациональное распространение имеет сюжет о притворщице-жене, которая «хворает», когда муж дома, но весела и бодра, когда он отсутствует. Жена посылает мужа за лекарством. Он тайно возвращается домой, где идет разгульное веселье, и бьет жену плетью. «Как рукой сняло - вылечил жену»7. В этот же ряд нужно поставить сказки о шутах, где упоминаются разнообразные «плетки-живилки»8. В одной из сказок «воскрешающую порку» получает Цыган. А. Н. Афанасьев называет рассказ о мнимоумершем Цыгане довольно распространенным9.
Однако в основе сюжета бытовых сказок и анекдотов остается представление о «лечении» как о действии «преобразующем». В народном театральном представлении Лекарь рекомендуется уже откровенным разбойником: «Я голландский лекарь из-под каменного моста аптекарь <. > Настоящие костяные зубы вынимаю, деревянные вставляю, на тот свет живьем людей отправляю. Принимаю на ногах, отправляю на костылях»10. Таким образом, связанное с лечением «преобразование» пациента, сохраняя свою семантическую связь со смертью, осмысливается сатирически.
Сходные сравнения используются и в широко популярных рукописных «Лечебниках на иноземцев» (распространенных с XVII века). Фрагменты этих произведений
или построенные по сходным принципам смехотворные, нелепые и «вредоносные» советы часто включались в монологи комических персонажей городского полупрофессионального театра, встречаются они и в представлениях народного театра. «Театральная традиция построена на высмеивании “диких” рецептов и способов лечения, что сродни рукописным “Лечебникам”, а доктор - автор подобных предложений - намеренно выставляется неучем, самозванцем, шарлатаном»11. Например, Лекарь Цыган принимает пациентов (Старика, Старуху, Гаера). Он рекомендует Старухе, у которой «в голове лом // И полон цырьев дом»: «Ударь себя в голову колом - // Престанет шуметь лом» и т. д.)12. Заканчивается интермедия дракой.
В школьной интермедии Лекарь (хоть действия его и вредоносны) еще не получил отчетливых черт шарлатана и «губителя»: он введен в заблуждение своим слугою. «Соль» ее заключается в обмане, благодаря которому требование еды трактуется как жалоба на здоровье. Еда же (как и выпивка) в смеховой культуре может быть и лекарством, и причиной болезни, и самой «болезнью». С едой и питьем, например, сближается лечение в песне из сборника Кирши Данилова «Чурилья-игуменья». Сказавшись больной, на общую утреннюю монастырскую молитву не пришла Стафида Давыдьевна. Одновременно с ней отсутствовал пономарь Иванушка. После молитвы сама Чурилья-игуменья поехала проведать Стафиду. «И взяла с собою питья добрыя, / и стала ее лечить-поить»13.
В сказке лечение солдата-пьяницы «от одышки» начинается с того, что старуха-лекарка ставит перед ним штоф водки и предлагает: «Кушай, служивой, на здоровье»14.
От голода или переедания часто лечатся персонажи интермедий городского демократического театра XVIII века. В них сказывается влияние европейской театральной традиции и «лечение» однозначно связывается с «низом»: самые распространенные болезни - болезни живота и, прежде всего, расстройство пищеварения; самые ходовые лекарства - слабительные, закрепительные и промывательные. Например, Лекарь дает Гаеру лекарство и комментирует свои действия: «Я ему давал слабительного, / чтобы он не был скуп. / Он же у меня, каналия, / просил кушать». В этой интермедии происходит уже знакомое сопоставление «голода» и «лечения». В другой - страдающего животом Гаера лечат Поляк и Старик. Поляк рекомендует грибы, пареную репу, сусло, отчего живот Гаера становится «большим». Старик предлагает порошок, который Гаер принимает с пивом, после чего «будет великой понос»15.
К лечению часто присоединяется обман (не только со стороны лекаря, но и со стороны пациента). С жалобой на здоровье обратился к лекарю-Цыгану больной старик. Но когда Цыган «кинул» ему кровь, больной отказался платить16.
Итак, в школьной интермедии о Лекаре, Цыгане и слуге лекаря для создания комического эффекта используется подмена одного действия другим, синонимичным (тождественным) ему в народной культуре - лечение, еда, нанесение физического вреда взаимозаменимы. Большую роль здесь играет обман. Эта интермедия близка сказкам о «злых шутах» - обманутым хитрецом и плутом выступает Цыган. Лекарь в этой интермедии еще не приобрел откровенно шарлатанских черт (как, например, в представлениях народного кукольного театра), и комическая «интрига» сценки закручивается благодаря действиям лекарского слуги.
Одним из основных приемов создания комического эффекта в бытовой новеллистической сказке является столкновение двух способов рассуждения - «обыденного», бытового и основанного на древних, архаических представлениях17. Лекарский слуга, обманывая и своего господина, и Цыгана, использует подобную подмену. Интермедия, имеющая видимость бытового происшествия, оказывается карнавальной ситуацией, где смех направлен и на Цыгана (персонаж, традиционно связанный со
смеховой стихией) и на Лекаря-иностранца (фигуру для России XVIII века достаточно новую, но осмысленную в категориях традиционного народного комизма)18.
Сходный драматургический принцип (создание комических сцен путем подмены действий) используется и в других интермедиях русского школьного театра. Едой, поркой, вырыванием волос сопровождается обучение Старика в интермедиях «Старик и малец» и «Старик и учитель»19. Во время еды подвергается глумлению и обворовыванию Дьячок-ставленник20. Тождественным лечению-преобразованию действием - «перегонкой» Раскольника в «кубе»21 - завершается еще одна из интермедий русского школьного театра - прием, основанный на фольклорном миропонимании используется для осмеяния идеологического противника (еретика).
Таким образом, устоявшийся взгляд на русские интермедии первой половины XVIII века как на сценки «бытового» содержания оказывается неоправданным. Корни интермедийной драматургии находятся в смеховой культуре и авторы «коротких комических сценок» обращаются к традиционным для этой культуры приемам. Характеризуя русский фольклор первой половины XVIII века, В. Е. Гусев пишет: «Русский фольклор XVII - начала XVIII века представляет собой весьма сложное многожанровое образование <...> в общем процессе эволюции народной поэзии и ее художественного метода в силу традиционности сохранился и старый тип мышления, сложившийся в эпоху образования классового общества»22. То есть народная культура того времени оперирует архаичными, прочно установившимися формами художественного мышления. И эти формы, разумеется, переходят в школьный театр и в современный ему полупрофессиональный (демократический театр или театр городских низов), где получают театральную реализацию. Наглядное и действенное игровое воплощение комических сюжетов, основанное на представлениях о смехо-вом мире, порождает комические театральные формы, свойственные русской театральной культуре первой половины XVIII века.
Примечания
1 Эти персонажи — «универсальные» комические герои фольклора. В фольклоре или народных кукольных театрах Украины, Польши, Белоруссии (да и, наверное, любой страны) набор таких персонажей примерно однотипен — это инородцы и различные «маргиналы» — фигуры, традиционно занимающие «пограничное» положение в культуре, причастные не только бытовому, обыденному, но и «тому» (потустороннему) миру, по роду своих занятий или по социальному положению чуждые обыденности. В русской традиции среди них тоже присутствуют различные инородцы: Цыган, Жид, Литвин, Грек; а так же Пьяница, Поп, Лекарь и другие, не менее популярные фольклорные персонажи. В этой группе представители власти - подьячие и приказные, и фантастический персонаж Черт, и аллегорический персонаж - Смерть.
См.: Пьесы столичных и провинциальных театров первой половины XVIII века. -М., 1975. - С. 463-465.
3 Функция лекарского слуги в этой интермедии сродни действиям «злого шута» бытовых новеллистических сказок. Сказочный шут - «ловкий хитрец и обманщик. Его роль заключается в том, чтобы совершать фантастически остроумные проделки, вызывающие злой, уничтожающий, злорадный смех над обманутыми. Шутовские козни носят беспощадно жестокий характер. Эта жестокость (убийство, избиения, выставление на всеобщий позор, обман и проч.) обычно бывает вызвана презрением к глупости, корыстолюбию, богатству или стремлением отомстить своим недоброжелателям и завистникам (Юдин, Ю. И. Дурак, шут, вор и черт (Исторические корни волшебной сказки) / Ю. И. Юдин. - М., 2006. - С. 72-73).
4 Некрылова, А. Ф. К интерпретации народной лубочной картинки «Голландский лекарь и добрый аптекарь» / А. Ф. Некрылова // Традиционная культура. Поиски. Интерпретации. Материалы : сб. ст. по материалам конф. памяти Л. М. Ивлевой. -СПб., 2006. - С. 129.
5 Там же. - С. 127.
6 См.: Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки : в 3 т. / А. Н. Афанасьев. - М.,
1986. - Т. 3. - С. 201-202.
7 Там же. - С. 177.
8 См.: Юдин, Ю. И. Дурак, шут, вор и черт. - С. 77, 83.
9 См.: Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки. - Т. 2. - С. 408.
10 Народный театр. - М., 1991. - С. 236.
11 Некрылова, А. Ф. К интерпретации народной... - С. 125.
12 Там же. - С. 667.
13 Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. - СПб., 2000. - С. 236.
14 Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки не для печати, заветные пословицы и
поговорки, собранные и обработанные А. Н. Афанасьевым. 1857-1862 /
А. Н. Афанасьев. - М., 1998. - С. 148.
15 Пьесы любительских театров. - М., 1975. - С. 481-485.
16 Там же. - С. 669.
17
См.: Юдин, Ю. И. Дурак, шут, вор и черт. - С. 203.
18 Подробнее об этом см.: Некрылова А.Ф. К интерпретации народной... - С. 137.
19 См.: Русская драматургия последней четверти XVII и начала XVIII века. - М.,
1972. - С. 275-280.
20
См. Пьесы столичных и провинциальных театров первой половины XVIII века. -С. 472-481.
21 Там же. - С. 529-531.
22 Гусев, В. Е. Эстетика фольклора / В. Е. Гусев. - Л., 1967. - С. 242.
Список литературы
1. Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки : в 3 т. / А. Н. Афанасьев. - Т. 2-3. -М., 1986.
2. Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки не для печати, заветные пословицы и
поговорки, собранные и обработанные А. Н. Афанасьевым. 1857-1862 /
А. Н.Афанасьев. - М. : Ладомир, 1998.
3. Гусев, В. Е. Эстетика фольклора / В. Е. Гусев. - Л. : Наука, 1967.
4. Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. - СПб. : Тропа Троянова, 2000. (Полное собрание русских былин).
5. Кузьмина, В. Д. Русский демократический театр XVIII в. / В. Д. Кузьмина. - М. : Изд-во АН СССР, 1958.
6. Левин, П. Сценическая структура восточнославянских интермедий / П. Левин // Русская литература на рубеже двух эпох (XVII - начало XVIII в.). - М., 1971. -С.107-126.
7. Народный театр. - М. : Сов. Россия, 1991.
8. Некрылова, А. Ф. К интерпретации народной лубочной картинки «Голландский лекарь и добрый аптекарь» / А. Ф. Некрылова // Традиционная культура. Поиски. Интерпретации. Материалы : сб. ст. по материалам конференции памяти Л. М. Ивлевой. - СПб. : ГНИУК РИИИ, 2006. - С. 120-139.
9. Пьесы любительских театров. - М. : Наука, 1976. (Ранняя русская драматургия (XVII - первая половина XVIII в.))
10. Пьесы столичных и провинциальных театров первой половины XVIII в. - М. : Наука, 1975. (Ранняя русская драматургия (XVII - первая половина XVIII в.))
11. Русская драматургия последней четверти XVII и начала XVIII века. - М. : Наука, 1972.
12. Юдин, Ю. И. Дурак, шут, вор и черт (Исторические корни бытовой сказки) / Ю. И. Юдин. - М. : Лабиринт, 2006.
Н. Н. Меньшакова КАТЕГОРИЯ ФАНТАЗИЙНОСТИВ НАУКЕ
В статье категория фантазийности рассматривается как способность мышления к выявлению сущностных характеристик реального мира посредством обращения к внутреннему субъективному индивидуальному миру человека. Категория фантазийности обосновывается особенностями мышления, свойствами науки, а также свойствами языка и текста.
Ключевые слова: категория фантазийности, фантазия, научное познание, творческое мышление, новое знание, вероятностная логика.
Категоризация является одним из способов обобщения опыта, полученного человеком в процессе освоения объектов и явлений видимого и предполагаемого миров. Категориальный аппарат современной науки разнообразен: в разных сферах научных исследований актуализируются категории бытийные, философские, мыслительные, а также узкоспециальные (категории физики, лингвистики и др.). Одной из мыслительных категорий, участвующих в познании как реального, так и вымышленного миров, является категория фантазийности.
В науке категория фантазийности изучена не достаточно полно. Большое количество свидетельств о роли фантазии в науке приводят сами учёные1. Наиболее полно фантазия исследована в таких науках, как психология и философия2. Нам не известны лингвистические труды, посвящённые изучению проблем фантазийности в науке. Целью данного исследования является обоснование связи категории фантазийности с наукой в философском и лингвистическом аспектах.
В нашем исследовании категория фантазийности рассматривается в двух смыслах. В рамках узкой трактовки категория фантазийности соотносится с художественным творчеством. Широкая трактовка категории фантазийности оказывается более ёмкой, поскольку отражает способность языка и мышления к выявлению сущностных характеристик реального мира посредством обращения к внутреннему субъективному индивидуальному миру человека. В данной работе мы сосредоточимся на анализе категории фантазийности в широкой трактовке.
Узкая трактовка категории фантазийности связана с художественным вымыслом, с литературными жанрами, а также со стилями в живописи и архитектуре (понятие «фантастической» архитектуры у П. Флоренского). Так, в отношении литературного жанра используется термин «фантастическое произведение». Данный термин достаточно многозначен, поскольку соотносится с понятиями мифологического, фантастического, сказочного, чудесного и других типов текста. В этом смысле фантастическое определяется как «нечто постоянно исчезающее»3, поскольку отделить
