CC BY
57
УДК 811.511.132’367.625
КОМИ ОТГЛАГОЛЬНЫЕ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫЕ С СУФФИКСОМ -СА В КОНТЕКСТЕ ВОЛЖСКО-КАМСКИХ ЯЗЫКОВЫХ КОНТАКТОВ
Г.В. ФЕДЮНЕВА
Институт языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН, г. Сыктывкар
В статье рассматривается маргинальная группа отглагольных прилагательных коми языка, традиционно связываемая с удмуртскими деепричастиями на -са как результат общепермской инновации. На основе анализа грамматических и семантических свойств коми и удмуртских образований на -са автор приходит к выводу об их отдельном происхождении. Постулируется новая для пермистики гипотеза о миграционном характере их происхождения в коми языке, тогда как удмуртские деепричастия на -са связаны с тюркским (чувашским) влиянием.
Ключевые слова: пермские языки, языковые контакты, отглагольное прилагательное, причастие, деепричастие, суффикс -са, заимствование
G.V. FEDYUNEVA. KOMI VERBAL ADJECTIVES WITH SUFFIX -CA IN CONTEXT OF THE VOLGA-KAMA LANGUAGE CONTACTS
A marginal group of verbal adjectives of the Komi language traditionally connected with the Udmurt adverbial particles on —ca as a result of the common-Permian innovation, is considered. On the basis of the analysis of grammatical and semantic properties of the Komi and Udmurt formations on —ca the conclusion on their separate origin is made. A new hypothesis about the migratory character of their origin in the Komi language is postulated, whereas the Ud-must adverbial particles on —ca are connected with Turkic (Chuvash) influence.
Keywords: the Permian languages, language contacts, verbal adjective, participle, adverbial participle, suffix -са, borrowing
В статье «Тюркские черты в структуре зырянского языка и их происхождение» [1] Габор Берецки пишет, что в коми языке выявлен пока один суффикс, возможно, имеющий тюркское происхождение, а именно деепричастный суф. -са (напр., му-ныса «идя»), который, несомненно, соответствует удмуртскому деепричастному суффиксу -са, выступающему в той же форме и функции (мыныса «идя»). В чувашском языке имеется аналогичный суффикс -са, -се (каяса «идя»), который исследователи связывают суффиксом кондиционалиса -са, -са в тюркских (в частности, в татарском) языках. С этим формантом также связан удм. суффикс кондиционалиса -сал (мынысал «я шел бы»). По мнению Берецки, это не может быть случайностью, и суффикс -са пермских языков следует считать тюркским заимствованием.1 Видимо, это утвержде-
1«Im Bereich der Morphologie ist bisher nur ein Suffix bekant, das moglicherweise turkische Ursprungs ist, und zwar das Suffix -sa des Verbaladverbs (z.B. zurj. mun/sa «gehend»). Das syr-janische Suffix entspricht zweifelsohne dem wotjakischen mit derselben Lautform und derselben Funktion, dem Suffix -sa des Verbaladverbs (z.B. m/n/sa «gehend»). Im Tschuwaschischen lautet das Suffix des Verbaladverbs -sa, -se (z.B. kajasa «ge-hend»). L.S. Levitskaja schreibt in der historischen Morphologie
ние непосредственно касается удмуртского языка, однако в отношении коми требует некоторой корректировки.
Суффикс -са в удмуртском языке является одним из самых распространенных формантов отглагольного формообразования. Обладая абсолютной продуктивностью, он может присоединяться к любой форме глагола, в том числе заимствованного, образуя деепричастия, вроде вартскыса «прячась», юнматыса «укрепив, укрепляя», обеда-са «обедая», шуметыса «шумя» и т.д., которые имеют широкий спектр значений и функций, высокую частотность употребления и могут быть вклю-
des Tschuwaschischen uber dieses Suffix, das es denselben Ursprung hat wie das Konditionalsuffix -sa, -sa der Turksprachen. Auch in der Sprachen der Tataren, der Nachbaren der Votjaken, lautet das Konditionalsuffix -sa, -sa. Dies ist eine beachten-swerte Tatsache, denn das wotjakische Konditionalsuffix -sal (z.B. mirnsal «ich wurde gehen») halt ebenfals mit dem Verbalad-verb -sa zusammen. Das -l des Konditionalsuffixes ist - darauf wurde schon mehrfach hingewiesen - eine Verkurzung der Form val «war» des Verbs «sein». Da so viel Ubereinstimmungen kein Zufall sein konnen, halte ich das suffix -sa des Verbaladverbs in den permischen Sprachen fur eine Entlehnung aus den Turksprachen [1, с. 72].
чены в разного рода конструкции: адаптационные (напр., контролировать карыса «контролировать»), компаративные (напр., кырдзаса кадь бызё «бежит, как поет»), вводные (напр., акчмяк вераса «короче говоря») и т.д. Деепричастия на -са широко используются также в составе т.н. спаренных, или составных глаголов, вроде: кулыса быризы «вымерли, букв. умерев исчезли», бызьыса кошкем «убежал, букв. убегая ушел». Эти глаголы, как и аналогичные конструкции с деепричастием -ын, -ен в марийском языке, сформировались под непосредственным тюркским (татарским) влиянием, о чем свидетельствует тот факт, что они отсутствуют в других финно-угорских языках, но имеются во всех тюркских [2, с. 265-266; 3; 4; 5; 6, с. 224-226; 7 и др.].
С большой долей вероятности можно предположить, что тюркское влияние сказалось и в целом на формирование этого разряда удмуртских деепричастий и обусловило их широкое распространение. В части функций удмуртским деепричастиям на -са в коми языке соответствуют продуктивные деепричастия на -мон, -омон, развившиеся из общепермских -ом-овых отглагольных имен в форме инструменталя и отсутствующие в удмуртском, ср., удм. быгатыса ужаны, коми кужомон уджавны «умеючи работать»; удм. вартскыса улиз, коми дзебсьомон олс «жил скрываясь»; удм. малпаса улись, коми мовпаломон олысь «тот, кто живет думая, букв. думая живущий» и т.д.
В коми языке нет деепричастий на -са (в том числе, отсутствует и, что важно, абсолютно невозможна форма *муныса, приведенная Берец-ки). Вместо этого мы имеем небольшую группу слов, традиционно рассматриваемых в разряде относительных прилагательных, характеризующих предмет «по состоянию»: сувтса пу «стоячее дерево», куньса син «закрытые глаза». Таких слов девять: восьса «открытый» < вось-: восьтны «открыть», водса «лежачий» < водны «лечь», куньса «закрытый (о глазах)» < куньны «закрыть (о глазах)», подса «закрытый» < под-: подлавны «закрыть (напр., окно)», пукса «сидячий» < пук-: пукавны «сидеть», сиптыса «закрытый» < сиптыны «закрыть (напр., дверь)», сувтса «стоячий» < сувтны «встать», тодса «знакомый» < тод: тодны
«знать», тупкыса «закрытый» < тупкыны «закрыть (напр., отверстие)». Обычно их рассматривают в качестве дериватов продуктивного словообразовательного суффикса -са, который образует относительные прилагательные от именных основ с общим значением «признак по обладанию, принадлежности одного предмета другому», вроде сиктса ныв «деревенская девушка» < сикт «деревня», ныв «девушка»; ворса пемос «лесной зверь» < вор «лес», пемос «животное»; партияса член и др. Однако нельзя не заметить, что рассматриваемые отглагольные образования семантически и функционально существенно отличаются от отыменных прилагательных. 2
2 Не случайно Д.В. Бубрих отыменные и отглагольные образования рассматривает в разных группах. Приводя те же
В современном языке они составляют закрытый, семантически ограниченный разряд. В него входят слова, обозначающие: 1) состояние «открытость - закрытость» (восьса «открытый», куньса «закрытый, о глазах», подса, сиптыса, тупкыса «закрытый»); 2) положение в пространстве (сувтса «стоячий», водса «лежачий», пукса «сидячий»); 3) слово тодса «известный, знакомый»3. Эти образования в значительной степени условно объединены в группу отглагольных прилагательных, поскольку в грамматическом отношении имеют некую «частеречную размытость» и устойчивую тенденцию к связному употреблению в заданном контексте.
В роли отглагольных прилагательных используются, как правило, слова первой группы (восьса одзос «открытая дверь», подса ошинь «закрытое окно», куньса син «закрытые глаза», сиптыса лавка «закрытый магазин»), которые в предикативной функции в сочетании с глаголом могут получать адвербиальные значения, напр.: ошиньсо пыр восьса (= восьсон нареч.) кольо «окно всегда открытым оставляет, букв. в открытом виде»; одзоссо подса (= подсон нареч.) видзо «дверь запертой держит, букв. в закрытом положении». Вместе с тем они никогда не используются для выражения второстепенного сопутствующего действия, т.е. в роли деепричастия, как в удмуртском, напр., удм. синзэ кыньыса кылле «лежит, закрыв глаза» нельзя передать коми *синсо куньса куйло, а только с помощью деепричастия на -омон: синсо куньомон куйло.
Группа слов со значением положения в пространстве имеет несколько иные характеристики. В большинстве случаев они сохраняют значение сопутствующего действия или обстоятельства действия, сближаясь с удмуртскими соответствиями, ср.: кз. пукса унмовсьны
4
кп. пуксу онмоссьыны
примеры: сувтса «стоячий», водса «лежачий», тодса «известный» и тупкоса «закрытый», он отмечает, что таких слов не много. Однако он ошибочно (видимо, из-за слова тупкоса «закрытый») выделяет суффикс -(о)са, который, по его мнению, «легко рассекается на (-о)с и -а, ср. наречия сувтсон «стоя», водсон «лежа» [8, с. 88]. На самом деле слово тупкоса образовано по той же модели, что другие слова этого разряда, с помощью суф. -са от глагола тупкы-ны «закрыть» > тупкыса, ср. диал. вым.нв.уд.сс. тупкыса, вв. тупкиса. Переход последнего гласного основы ы > о мог произойти под влияние многочисленного разряда отглагольных прилагательных с суф. -ос, -ос-а, вроде потос, диал. вым.нв.уд.л. потоса, вв. потса «упитанный». Аналогично сиптыса > диал. уд. сиптоса, вым. сиптэса «закрытый» [9, с. 297, 301, 337, 381].
3 Слово тодса следует исключить из разряда отглагольных прилагательных, поскольку оно, видимо, образовано от имени кз. тод, кп. тодвыв, удм. тод «память», которое сохранилось в сочетаниях вроде тод выло воны «вспомнить, букв. придти на память»;. Поскольку это имя в коми языке вышло из активного употребления, слово тодса стало ассоциироваться с глаголом тодны «знать» и по аналогии оказалось включенным в разряд отглагольных прилагательных. В современном коми языке это слово ведет себя как обычное прилагательное.
4 Коми-пермяцкие примеры сообщила Е.Н. Федосеева, носитель северного наречия коми-пермяцкого языка.
удм. пукыса умме усьны «уснуть сидя»
кз. сувтса сёйны кп. султсу сёйны удм. сылыса сиськыны «стоя есть»
кз. водса лыддьысьны удм. выдыса лыдьыны «лёжа читать»
Эти слова почти не встречаются в позиции определения к именам, напр., нельзя сказать *пукса морт «сидящий человек», *водса висьысь «лежачий больной», *сувтса ва «стоячая вода» и т.д., поэтому приводимые в грамматиках и словарях адъективные значения: «стоячий», «лежачий», «сидячий» точнее было бы передавать как наречные: сувтса «в стоячем положении, состоянии», водса «в лежачем состоянии», пукса «в сидячем положении». Об этом свидетельствуют и данные коми диалектов, в которых, хотя тоже очень ограничено, эти слова выступают в функции деепричастий и наречий. Так, В.А. Ляшев пишет, что в вым-ских говорах наблюдается «факт замены деепричастий на -омон деепричастиями на -са; редкие примеры относятся к небольшой группе деепричастий значения состояния» и приводит те же три слова: мудзома, пукса и унмовсьома «устал, сидя и уснул»; водса шоччо «лежа отдыхает»; тэ сутса сёрнит, тэнсьыд юалоны «ты стоя говори, у тебя спрашивают». Он также отмечает дальнейшую адвербиализацию деепричастных форм в примерах, вроде сутса (лит. сувтса) зэро «стоймя льёт дождь», потшъяссо сутса вайоны «жердей много (букв. стоймя - ГФ.) везут» [10, с. 157 - 158]. Аналогичное употребление приведенных форм, обозначающих «действие, совершаемое одновременно с другим действием и вместе с тем способ действия», зафиксировано в ижемских говорах: вотса лыддьыс'э «лёжа читает», сутса сёйэ «стоя кушает», пукса уз'э «сидя спит», однако, как и в остальных коми-зырянских диалектах, эти формы рассматриваются в группе отглагольных прилагательных, вместе со словами войса (< воиса, лит. вось-са) «открытый», сутса зэр «сплошной, проливной дождь», сиптыса «закрытый (напр., о двери)», тотса (лит. тодса) «знакомый» [11, с. 62, 102].
В современном коми языке можно наблюдать некоторую тенденцию к преодолению размытости значений, а именно к функциональному расподоблению деепричастно-наречных и адъективнопричастных форм. Так, в ижемском, удорском и лузско-летском диалектах рассматриваемые формы в функции прилагательных-причастий спорадически имеют на конце дополнительный элемент -с, который, видимо, появляется по аналогии к прилагательным с суффиксом -эс (лит. -ос, вроде варгос «непослушный, ленивый», писькос «ловкий, пронырливый, пытливый», алькос «пологий, отлогий» и т.д.). При этом слова второй группы приобретают способность выступать в роли определений к именам, напр., иж. вотсас чумалиысь карэныс сутсас
чумали «из собранных снопов ставят суслоны», букв. «из лежачих суслонов делают стоячие суслоны»; сутсас пила «продольная пила, букв. стоячая пила»; уд. сувтса, сувтсас «стоячий»: сувтсас зэр «проливной дождь», сувтсас пу «стоячее дерево», сувтсас син «бесстыжие глаза, букв. стоячие глаза»; водса, водсас «лежачий»; пукса, пуксас «сидячий»; лет. тотса, тотсас «знакомый» [11, с. 62; 12, с. 47; 13, с. 57]. С другой стороны, в большинстве коми диалектов, а также в литературном языке, «наиболее деепричастные» слова со значением положения в пространстве подверглись дальнейшей адвербиализации (водсон < водса-он «лёжа», сувтсон < сувтса-он «стоя», пуксон < *пукса-он «сидя»), несомненно, под влиянием деепричастий на -омон, ср., напр., вым. водсаон, водомон «лежа, в лежачем положении»: водсаон, водомон лыд-дьысьны «читать лёжа» [14, с. 197].
В рамках общенационального языка все отглагольные образования на -са имеют весьма ограниченное употребление. В живой речи встречаются, в основном, слова со значением «открытый» -«закрытый» в функции определения к именам, ад-вербильные же значения уже почти не воспринимаются носителями коми языка.
Из сказанного следует, что коми и удмуртские образования на -са, по крайней мере, в современных языках вряд ли могут рассматриваться как однопорядковые «соответствия». Различия их достаточно существенны, чтобы однозначно возводить к общему источнику, тем более что среди исследователей нет единого мнения об их происхождении.
Имеется версия, что коми «отглагольные прилагательные» и удмуртские деепричастия на -са восходят к неким отглагольным именам общепермского праязыка, которые почти полностью (за исключением отдельных реликтовых форм) были утрачены коми языком, а в удмуртском развились в продуктивный разряд деепричастий. Так, П.Н. Пе-ревощиков считает, что исторически удмуртские деепричастия на -са, как и все другие деепричастия финно-угорских языков, «были именами, выражавшими понятие действия или состояния». Об этом свидетельствуют очень редкие примеры из южноудмуртских диалектов, в которых деепричастия на -са имеют при себе послелог (напр., басьтыса вы-лысь «получая», ыбыса вылысь «стреляя»), изредка встречаются с приименной отрицательной частицей овол и (крайне редко) имеют личнопритяжательный суффикс (пересьмисаям букв. «в старении моем»). Далее он отмечает, что «в деепричастиях на -са обнаруживаются и другие пережитки именных свойств», а именно: они, хотя и очень редко, могут выступать в функции определения к имени, напр., кураськыса улон «нищенская жизнь», курадзыса улон «тяжелая, букв. страдая, жизнь». Об этом же говорят отглагольные прилагательные коми языка, вроде сувтса пу «стоячее дерево», куньса син «закрытые глаза» и т.д. [15, с. 39 - 42].
Из этого следует, что суффикс -са также должен быть связан с именным словообразованием. П.Н. Перевощиков, а вслед за ним Б.А. Серебренников [15, с. 44; 16, с. 307] считают, что он мог воз-
никнуть из контаминации с-ового суффикса отглагольных существительных (в словах вроде удм. вошт-ос «предмет обмена» < воштыны «менять», коми верд-ас «корм» < вердны «кормить» и т.д.) и некоего суффикса -а, который сохранился в отдельных падежных формах (напр., удм. гурт-а-мы «в нашей деревне», коми вор-а-ным «в нашем лесу»), отвергая версию Ф. Видемана и А.И. Емельянова о возможности выведения конечного -а из посессивного суффикса -а прилагательных (напр., коми шуда, удм. шудо «счастливый»)5.
С другой стороны, многие исследователи отмечают близость удмуртского деепричастия к чувашскому деепричастию на -са, -се, ср. чув. пуйса кай «стать богатым», салтса ил «развязать», сулса ир «махать», сулса кай «качнуться» и т.д., которое считается рефлексом древнетюркского причастия на -cap, и связывают происхождение пермских образований на -са с тюркским влиянием. Так, В.И. Лыткин и Т.И. Тепляшина прямо пишут: «Мы склонны думать о чувашском его (суф. -са - Г.Ф.) происхождении. Форма на -са может быть заимствована пермскими народами из древнечувашского языка еще в прапермскую эпоху, о чем говорит наличие его в говоре кольских коми с аналогичным же значением» [17, с. 192 - 193].
Эти две версии не являются взаимоисключающими. Можно предположить, что отглагольные имена на -са, возникшие как общепермская инновация, попали под влияние древнечувашского языка и по причине более тесных и продолжительных контактов последнего с праудмуртскими диалектами получили широкое распространение в удмуртском языке. Л.С. Левитская, отмечая близость удмуртских деепричастий к чувашским, которые генетически связывает с общетюркским отглагольным именем (причастием) с условно-временным значением на -са, -се, не исключает возможность контаминации последнего с пермским отглагольным именем на -са и последующего общетюркского влияния на формирование удмуртского деепричастия [18, с. 103 - 104].
Однако и при этом объяснении происхождения пермских «деепричастий» на -са вопросы остаются и, прежде всего, в отношении интерпретации коми материала. Если предположить, что в общепермском праязыке существовало собственное или появившееся под древнечувашским влиянием отглагольное имя (^ причастие, деепричастие) на -са, то когда этот разряд исчез из коми языка? Надо думать, это могло произойти уже в отдельной жизни пермских языков. Тогда возникает вопрос, почему коми язык отказался от деепричастия на -са и выработал свои соответствия на -омон, ср., напр., удм. быгатыса ужаны, коми кужомон уджавны
5 К слову сказать, в коми диалектах имеются прилагательные, образованные именно по этой модели, напр., кз.диал. вым.л.нв.уд. потос-а, иж.вв. потэс-а, лит. потос «питательный, сытный» < пот-ны «насыщаться»; вв.л.печ.скр.сс. вось-ласа, нв. вым. восьлоса «шагистый (о лошади)» < восьлас, восьлос «шаг», «шагистость (о лошади)» < вось-лав-ны «шагать» и др. [11, с. 61; 9, с. 61, 301 ].
«умеючи работать»; удм. сиськиз пукыса, коми пуксьомон сёис «ел стоя»; удм. невестаэз вайо, ымнырсэ пыдтаса, коми невестасо вайод1сны чужомсо тупкомон «приводят невесту, закрыв ее лицо» и т.д.? Ведь структура абсолютно всех «сохранившихся с общепермского времени» слов до сих пор понятна носителям коми языка, что предполагает возможность и даже некоторую облига-торность активного формообразования?
Далее, «общепермское происхождение» коми слов предполагает сохранение некоторой грамматической общности с древним (реконструируемым) состоянием удмуртских соответствий. Однако те именные характеристики, которые приводит П. Пе-ревощиков (употребление с послелогом, возможность оформления лично-притяжательным суффиксом), не приемлемы для коми языка. Удмуртские же образования не встречаются в функции определения к существительным, вроде куньса син «закрытые глаза». Принятое утверждение, что и удмуртские «деепричастия на -са часто употребляются в функции определения к имени» [17, с. 192], подтверждается только конструкциями «деепричастие + имя действия»: шулдыръясъкыса улон «веселая жизнь», тупаса улон «дружная жизнь», ку-раськыса улон «нищенская жизнь», курадзыса улон «тяжелая, букв. страдая, жизнь», пукыса улон «сидячий образ жизни», которые, по существу, равны глагольным, ср., шулдыръясъкыса улыны «веселясь жить», кураськыса улыны «нищенствуя жить», курадзыса улыны «страдая жить» и т.д. и должны рассматриваться как трансформация последних, а не собственно именная конструкция.
Не выглядит убедительной и гипотеза о происхождении форманта -са путем контаминации именного словообразовательного суффикса и падежного элемента, прежде всего, с точки зрения необходимости: неясно, зачем столь сложным способом создавать новый суффикс отглагольных имен на базе такого же отглагольного суффикса имен, учитывая, что в общепермском праязыке уже существует сложившаяся система причастных и деепричастных форм.
Все сказанное позволяет усомниться в общепермском происхождении рассматриваемых образований. Однако остается вопрос, каково в таком случае происхождение коми отглагольных имен на -са? Возможно, ответ кроется в диалектной раздробленности прапермян и исторических передвижениях отдельных групп населения внутри языкового коллектива? Во всяком случае, версия о миграционном характере проникновения этих слов в пракоми диалекты, по нашему мнению, лучше объясняет современную ситуацию с коми образованиями на -са, которые создают впечатление «слабого отзвука», затухающей изоглоссы, распространенной в северном направлении.
Можно предположить, что некоторые деепричастные формы на -са появились в южнокоми регионе под влиянием удмуртского (? древнечувашского) языка как периферийное явление. О достаточно раннем образовании косвенно свидетельствует их структура: три слова образованы непосред-
ственно от основы инфинитива: вод-ны «лечь», кунь-ны «закрыть глаза», тод-ны «знать», остальные - от связных основ, ныне не употребляющихся без суффиксального оформления: пук- (пук-ав-ны «сидеть», пук-сьы-ны «сесть», пук-од-ны «заставлять сидеть», диал. нв.уд. пук-ны «сидеть»); вось-(вось-т-ны «открыть», вось-сьы-ны «открыться»); под- (под-л-ав-ны «закрыть», ср. диал. лл. под-ны «закрыть, затворить», под-ан: пач подан «заслонка печи»); туп- (туп-кы-ны, диал. туп-йы-ны, туп-льы-ны «закрыть», тупйод «затычка», диал. тупкод «крышка»); сув- ~ сул- (сув-т-ны «встать», сул-ав-ны «стоять»); сип- (сип-ты-ны «закрыть»).6 С миграцией отдельных групп пракоми населения из Прикамья эти слова переместились в северном направлении, сначала на территорию Прилузья, а затем в другие регионы современного проживания коми-зырян.
Эта версия хорошо согласуется с неоднократно высказанной мыслью о связи северо-западных диалектов коми языка с южнокоми регионом и Прикамьем 7, а также подтверждает высказанную В.А.
6 Небезынтересно отметить, что почти все приведенные основы представлены и в других языках волго-камского ареала, а именно: вось-: восьтыны, удм. усьтыны «открыть», усяны «открывать» < общеперм. *св1 -; корень об'- и суф. --. Возможно, древнечувашского происхождения, ср. чув. иэ' «отворять, отпирать, отпирать, раскрывать» [19, с. 64]; под-: подан «заслонка», подлавны «закрыть», удм. ?пытсаны «закрыть, запереть», пытсэт «крышка, засов» < общеперм. *pбd- (?*рй<^-) || венг. f6dni «покрывать, прикрывать» < до-перм. *реМз [19, с. 227]. Ср. чув. пыт-: пытан «прятаться, укрываться, скрываться»: пытанса пуран «скрываться, жить, скрываясь» с тюркской этимологией; ? питёр «запирать, закрывать», «замкнуть», «затыкать» [20, с. 303, 281]; туп-: тупкыны «закрыть, заслонить, затыкать», диал. уд. туп шеб-расьны «накрыться с головой одеялом», удм. тып-тып «наглухо, совсем» < общеперм. *ир- «закрыть, заткнуть» || фин. tuketa «закрывать, затыкать» < доперм. * иркз- [19, с. 286]; вод-: водны, удм. выдыны «ложиться, лечь, улечься» < об-щеперм. *уо<^- «лечь» || ? манс. унтуцкве «сесть» [19, с. 61]. ?Ср., чув. вырт «лежать, ложиться, развалиться»: выртса ил «полежать», выртса кай «переночевать»; канса вырт «умереть», букв. «умерев лежать» [20, с. 82,149]; кунь-: кунь-ны, удм. кыньыны «закрыть, смежить глаза» < общеперм. *кип'- «закрыть глаза» || мар. кумаш, эрз. конямс, венг. hunu «тж.» < доперм. * кип'а- «закрыть глаза» [19, с. 146]. ? Ср. чув. кан «отдыхать», канас «покой, отдых», кунё «спокойный, тихий, смирный», кунёлен «становиться спокойным, тихим» [20, с.133, 178]; пук-: пукавны, диал. пукны, удм. пукыны «сидеть» < общеперм. * рик- «сидеть» || ? венг. fekzik «лежать» < доперм. *рзккз-; удм. пукон > чув. puGan > мар. пукен «стул» [19, с. 232]; сувт-: сувтны «встать», сулавны «стоять», удм. султыны «встать, подняться», сылыны «стоять» < общеперм. * эи1- «стоять» || мар. шалгаш «стоять», венг. alani «тж.» < доперм. * эа1кз- [19, с. 265].
7 Исследователями выявлен целый комплекс диалектных признаков, объединяющих северо-западные говоры (вым. уд. иж.) с южно-коми и прикамским миром, напр.: оглушение конечного звонкого согласного, в частности, комитатив на -кот (уд.кп.верхнекам.кя.); эгрессив на -ысьодз, -ысьэдз, -исьэдз (вым.иж.уд.лл.); аккузатив на -лы, -ло (вым.иж. лл.сев. кп.верхнекам., южн. куд.-иньв.-во); элатив -ись (вв.уд. кп. кя. верхнекам.); суф. мн.ч. -йэс -эс, -йэз -эз (уд., л. кп.); суф. коллективной множественности -ян (нв. вым. лл.); суф. неполного качества прилагательных -гом (нв.вым.иж. лл.вс. вер-хкам.); т-овое дальнеуказательное местоимение (иж.уд.нв. кя.); н-овое указательное местоимение (иж.вым. кп.кя.); адъективные местоимения без конечного -м: сэтшо «такой»,
Ляшевым мысль о проникновении диалектных явлений из Прикамья на Вымь, Удору и Ижму «двумя обходными путями - через верхнепечорские говоры, с одной стороны, и через лузско-летские, с другой. При этом центральная зона остается непроницаемой» [23, с. 44]. Так, образования на -са лучше сохранились в северо-западных коми-зырянских диалектах - вымском и ижемском, напр., в говоре кольских коми зафиксирована форма куйласа (< куйлыны «лежать»): куйласа лыддьысьэ «лёжа читает» [11, с. 146], ср. удм. кылльыса лыдьиське «тж.». Она может быть квалифицирована как локальное новообразование по аналогии к водса лыддьысьны «лежа читать». В южнокоми же регионе эти образования выглядят архаично, почти не воспринимаются говорящими как слова родного диалекта, сохраняясь в отдельных говорах, напр., в летском говоре лузско-летского диалекта зарегистрировано устойчивое выражение бордса банон «с заплаканным лицом» (от бордны «плакать») [13, с. 57], которое неизвестно другим носителям диалекта. Коми-пермяцким языком отглагольные образования на -са также почти утрачены, хотя некоторые из них отмечены в словарях, напр., кп. сев. водса «лежачий» и подса то же что подана «закрытый» [24, с. 77, 363]. Это можно расценивать как свидетельство о более раннем их проникновении в южные говоры по сравнению с северо-восточными. Изоглоссу подтверждает и явление дополнительной «адъективации» отглагольных образований с помощью элемента -с, о котором говорилось выше, также представленное в северо-западных (иж., уд.) и лузско-летском диалектах.
Из северо-западных и прилузских говоров эти образования могли проникнуть в центральную диалектную зону сысольско-средневычегодского бассейна, где, не найдя поддержки в «языковой памяти», попали под влияние отыменных прилагательных на -са и подверглись адъективации. Если высказанное предположение верно, то появление «отглагольных прилагательных» на -са в коми языке следует связать с поздними миграционными потоками, наиболее интенсивные из которых датируются примерно серединой II тыс. н.э. [23, с.144].
Работа выполнена при поддержке Программы фундаментальных исследований Президиума РАН в 2012 - 2014 гг. «Истоки и традиции уральских культур: пространственно-временная динамика».
Сокращения
вв. - верхневычегодский диалект коми языка, венг. -венгерский язык, верхнекам. - верхнекамские говоры коми-пермяцкого языка, вс. - верхнесысоль-ский диалект коми языка, вым. - вымский диалект коми языка, иж. - ижемский диалект коми языка, кз. - коми-зырянский язык, кп. - коми-пермяцкий язык, куд.-иньв. - кудымкарско-иньвенский диалект
кутшо «какой» (уд. лл.удм.); отрицательные глаголы иг, ин, из (иж. уд. вым. нв. кя. юж. кп.) и мн. другие фонетические и грамматические явления, а также общая лексика (21, с. 15558; 22; и др.)
коми-пермяцкого языка, кя. - коми-язьвинский диалект, л. - летский говор лузско-летского диалекта, лл. - лузско-летский диалект коми языка, манс. -мансийский язык, мар. - марийский язык, нв. -нижневычегодский диалект коми языка, печ. - печорский диалект коми языка, сев. кп. - северные говоры коми-пермяцкого языка, скр. - присыктыв-карский диалект коми языка, сс. - среднесысоль-ский диалект коми языка, уд. - удорский диалект коми языка, удм. - удмуртский язык, фин. - финский язык, чув. - чувашский язык, эрз. - зрзя-мордовский язык, юж.кп. - южные говоры коми-пермяцкого языка.
Литература
1. Bereczki G. Turkische Zuge in der Struktur des Syrjanischen und ihr Ursprung // Redei-Festschrift. Wein-Budapest, 1992. S.71-76. См. тж. Turkische Zuge in der Struktur des Syrjanischen und ihr Ursprung // Bereczki Gabor 70. szuletesnapja tiszteletere. Budapest: ELTE Finnugor Tanszek, 1992. S. 277-281.
2. Серебренников БА Категория времени и вида в финно-угорских языках пермской и волжской групп. М., 1960. 299 с.
3. Чхаидзе М.П. О происхождении и функциях марийских и удмуртских спаренных глаголов// Вопросы финно-угорского языкознания. Ижевск, 1967. С. 247-259.
4. Кельмаков В.В. Спаренные глаголы в удмуртском языке (на материале кукморского диалекта)//Вопросы финно-угорского языкознания. Вып.3. Ижевск, 1975. С. 90-195.
5. Исанбаев Н.И. Общее и отличительное в составных глаголах марийского и поволжско-тюркских языков// Вопросы марийского языка. Йошкар-Ола, 1978. С. 59-90.
6. Тараканов И.В. Удмуртско-тюркские языковые контакты. Ижевск,1985. 171 с.
7. Редеи К. Внутренние и внешние инновации в удмуртском языке (дополнение к языковым связям Волжско-Камского региона) // Материалы Х Международного конгресса финно-угроведов: Лингвистика. Йошкар-Ола, 2008. Т. V. С. 203-209.
8. Бубрих Д. В. Грамматика литературного коми языка. Л., 1949. 201 с.
9. Сравнительный словарь коми-зырянских диалектов / Сост. Т.И. Жилина, М.А. Сахарова, В.А. Сорвачева. Сыктывкар, 1961. 489 с.
10. Ляшев ВА. Фонетико-морфологические особенности вымского диалекта коми языка: Дисс. ... канд. филол. наук // НА Коми НЦ УрО РАН. 1977. Ф.5, оп. 2, ед. хр. 218. 267с.
11. Сахарова МА., Сельков Н.Н. Ижемский диалект коми языка. Сыктывкар, 1976. 288 с.
12. Сорвачева ВА., Безносикова Л.М. Удорский диалект коми языка. М.: Наука, 1990. 283 с.
13. Жилина Т.И. Лузско-летский диалект коми языка. М.: Наука, 1985. 271 с.
14. Жилина Т.И. Вымский диалект коми языка. Сыктывкар, 1998. 438 с.
15. Перевощиков П.Н. Деепричастия и деепричастные конструкции в удмуртском языке. Ижевск, 1959. 328 с.
16. Серебренников БА Историческая морфология пермских языков. М., 1963. 390 с.
17. Основы финно-угорского языкознания (марийский, пермские и угорские языки). М.: Наука, 1976. 464 с.
18. Левитская Л.С. Историческая грамматика чувашского языка. М.: Наука, 1976. 206 с.
19. Лыткин В.И., Гуляев Е.С. Краткий этимологический словарь коми языка. Сыктывкар, 1999. 430 с.
20. Чувашско-русский словарь/Под. ред. М.Я.Си-роткина. М., 1961. 629 с.
21. Баталова Р.М. Ареальные исследования по восточным финно-угорским языкам (коми языки). М.: Наука, 1982. 168 с.
22. Сажина СА Ареальные морфологические параллели в диалектах пермских языков // История, современное состояние, перспективы развития языков и культур финноугорских народов / Материалы III Всероссийской научной конференции финно-угроведов (1-4 июля 2004 г., Сыктывкар). Сыктывкар, 2005. С. 182 - 184.
23. Ляшев ВА Миграционный фактор в развитии средневековых культур северного При-уралья / А.М. Мурыгин, К.С. Королев, В.А. Ляшев. Сыктывкар, 1984. С. 39 - 46 (Научные доклады / Коми фил. АН СССР; Вып. 105.); он же. Вопросы коми-зырянского лин-гвогенеза // Сущность, развитие и функции языка. М.: Наука, 1987. С. 141-146.
24. Коми-пермяцко-русский словарь / Сост. Р.М.Ба-талова, А.С.Кривощекова-Гантман. М., 1985. 624 с.
Статья поступила в редакцию 10.12.2013.
