CC BY
23
КОМИ ДИАЛЕКТНАЯ ЛЕКСИКА В КОНТЕКСТЕ БУЛГАРСКО-ПЕРМСКИХ ЯЗЫКОВЫХ СВЯЗЕЙ*
Г. В. ФЕДЮНЕВА,
доктор филологических наук, главный научный сотрудник Института языка, литературы и истории Коми научного центра Уральского отделения Российской академии наук (г. Сыктывкар, РФ)
Проблема булгарско-пермских языковых контактов уже более полутора столетий привлекает внимание исследователей, поскольку представляет исключительный интерес для изучения истории народов Поволжья и Приуралья. Системное исследование чува-шизмов предпринял Ю. Вихман, который в работе «Чувашские заимствования в пермских языках» выявил 164 чувашских заимствования. Из них 36 слов он отнес к общепермскому периоду на том основании, что соответствия чувашским словам имеются во всех пермских языках. Абсолютное же большинство булгаризмов, по его мнению, проникли в удмуртский язык уже после распада общепермского языка [24]. Позже количественный состав булгаризмов неоднократно подвергался корректировке [4; 5; 8; 16-19 и др.]. Венгерские исследователи К. Редеи и А. Рона-Таш несколько детализировали классификацию Ю. Вихмана, выделив древнейшие чувашско-пермские соответствия, представленные во всех пермских языках и поэтому датируемые УШ-1Х вв. (22 слова), и более поздние заимствования Х-Х1 вв., представленные только в удмуртском и коми-пермяцком языках (9 слов) [23].
Таким образом, в пермистике сложилось устойчивое мнение, что древнетюркская лексика «чувашского типа» представлена в пермских языках тремя группами слов: 1) раннебулгарские заимствования единого общепермского праязыка; 2) среднебул-гарские заимствования, проникшие в язык предков коми-пермяков и удмуртов в заклю-
* Работа выполнена при поддержке Программы фундаментальных исследований Президиума РАН в 2012-2014 гг. «Истоки и традиции уральских культур: пространственно-временная динамика».
чительный период существования общепермского праязыка; 3) позднебулгарские и чувашские заимствования удмуртского языка, проникшие в период его отдельного существования.
Общее количество общепермской древ-небулгарской лексики, которая имеет более или менее надежную этимологию, т. е. признается большинством исследователей, колеблется в пределах 30-35 слов. Однако вокруг этого ядра обнаруживается довольно большая периферия коми и удмуртских слов, которые также могут рассматриваться как результат булгарско-пермских языковых контактов. Так, в Кратком этимологическом словаре коми языка (КЭСК) [9] мы насчитали около 60 слов, в число которых наряду с «надежными» булгаризмами вошли слова, приведенные под вопросом. В работе М. Р. Федотова «Исторические связи чувашского языка с волжскими и пермскими финно-угорскими языками» таких слов, по нашим предварительным подсчетам, более 80 [19].
Наряду с относительно надежными эти-мологиями имеется довольно большая группа «ненадежных» сопоставлений, разбросанных по разным источникам. Большая часть этой лексики выявляется на уровне простых схождений, которые могут быть приняты или отвергнуты по причине ненадежности звуковых соответствий, хотя имеющиеся критерии часто недостаточны, чтобы делать окончательные выводы.
Сегодня с большей или меньшей определенностью можно говорить лишь о том, что в пермских языках есть несколько десятков заимствований, общих для коми и удмуртского языков, и собственно удмуртские булгариз-мы и чувашизмы, которые исчисляются не-
© Федюнева Г. В., 2013
сколькими сотнями1. Среди них, естественно, имеются сомнительные, недостаточно обоснованные, однако большинство заслуживают внимания и дальнейшей разработки, по крайней мере, требуют объяснений.
В последнее время можно наблюдать очередной всплеск интереса к булгарскому наследию, который выражается в поисках новых булгаризмов и критике старых теорий [4; 5; 11; 12; 22 и др.]. При этом следует отметить, что проблемой булгарских заимствований активнее занимаются удмуртские исследователи. Что касается коми, то последние этимологии, насколько нам известно, были предложены Е. С. Гуляевым в дополнении к Краткому этимологическому словарю коми языка: алькос уд.сс. «пологий», чув. улах «луг», мар. алык, алк, олык «луг»; дономунны «пропахнуть, с запашком» < чув. тан «ум», первонач. «дух, дыханье», башк. тат. тув. тын > мар. тын «дыханье»; кя. корвм, удм. куро «солома» < чув. курак «трава, стебель» [9, 390, 403, 409].
Между тем коми диалекты могут обогатить выделенный ранее слой булгаризмов и способствовать уточнению уже имеющихся этимологий. Разумеется, при этом следует учитывать тот факт, что булгаризмы проникали в коми язык в разное время и разными путями. Во-первых, в коми диалектах могли сохраниться кроме выявленных древние заимствования общепермского периода. Во-вторых, более поздние заимствования могли проникнуть в коми-зырянский язык через посредство коми-пермяцкого и удмуртского, а также русского языков. И наконец, следует ожидать проникновения в коми диалекты булгарских слов независимо от посредства других языков, уже на нынешней территории проживания коми-зырян.
По мнению археологов, торгово-экономические связи Перми Вычегодской с Волжской Булгарией были достаточно длительными и интенсивными. Об этом свидетельствует тот факт, что булгарский импорт Х1-ХШ вв. обнаружен на 16 памятниках из 33 известных в настоящее время. В процентном отношении это даже несколько выше, чем в районе радановской культуры,
1 Последние здесь не рассматриваются.
т. е. на памятниках предков коми-пермяков, где, как известно, контакты коми с булгарами были значительно более тесными и продолжительными. В регионах проживания предков удмуртов и коми-пермяков найдено большое количество булгарской керамики, украшений, предметов быта, выявлены остатки их торговых факторий и некрополей. В Прикамье обнаружены также опорные ремесленные и торговые пункты, где проживало как местное население, так и булгары. Булгарские древности с могильников Перми Вычегодской представлены главным образом ювелирными украшениями из серебра и бронзы, которые, очевидно, обменивались на пушнину [14, 89].
Основная масса булгарского импорта «на зырянской территории» обнаружена на Выми и Нижней Вычегде, где первые древнерусские поселения возникли только в XII в. По-видимому, еще до появления русских, по крайней мере, два-три столетия, предки зырян находились в отношениях торгового обмена с Волжской Булгарией. О том, что булгарские заимствования проникали в коми язык на нынешней территории проживания коми-зырян, свидетельствует известный булгаризм сюри «шпулька» (удм. серы, чув. дёрё «цевка»), появившийся в коми языке уже после отпадения конечного гласного и, что, по В. Лыткину, произошло около Х1-ХП вв. [7, 71-74]2.
В коми диалектах нам удалось обнаружить около 40 схождений коми слов с чувашскими. Разумеется, пока они являются только схождениями. Тем не менее в свете изложенного эта лексика может быть полезна для дальнейшей разработки вопроса о булгарском влиянии на пермские языки, а также использована для уточнения коми эти-мологий. Приведем несколько примеров.
1. В дополнениях к КЭСК Е. С. Гуляев дает этимологию диалектного коми слова алпастом, алапастом сс.скр. «безобраз-
2 Не случайно это слово представлено только в присыктывкарском, среднесысольском и верхневычегодском диалектах. В северо-западных диалектах и Летке используется собственное коми название дзав «дранка, щепа» > «шпулька для наматывания пряжи», а на Сысоле, Выми, Удоре -др.-рус. цевка, ср. ст.-слав. цевеница«катушка» [2, 360].
ный», полагая, что оно могло возникнуть из сочетания слов ал «толк» и пас «знак», что было, по-видимому, «спровоцировано» наличием каритивного суффикса -том: алпастом - тот, у которого отсутствует знак толка, знак ума. Однако в коми диалектах (сс.скр.лл.уд.) бытуют и другие формы этого слова: алапас, алапаса, алпастом «безобразный, грязный, покрытый сыпью и т. д.» [2, 11; 6, 193], которые можно сопоставить с чув. алпас, алпаста «злой дух, неряха, грязнуля, баловник» [21, 29]: форма алпаста могла адаптироваться в коми языке с помощью каритивного суффикса -том. Это слово с тюркской этимологией было заимствовано в удмуртский и марийский языки в значении «злой дух, домовой» [19, 96], в русские говоры Поволжья в значении «дух дома» [10, 106], а также в вятские и пермские русские говоры как алпаста, лопаста, лобаста «злой дух, русалка» [18, I, 69]. Таким образом, считать коми слово алпастом сложным, по нашему мнению, нет оснований.
2. В КЭСК глагол торсьыны лл. «есть, наедаться» под вопросом связывается с общекоми глаголом торавны «выхаживать, заботиться о ком-нибудь» и мордовским тирямс «содержать, воспитывать» [9, 284]. По нашему мнению, он семантически и фонетически ближе к чувашскому глаголу таран «наедаться досыта, насыщаться», который имеет достаточно надежную тюркскую этимологию [1, 238]. О возможной связи между ними говорит география слова торсьыны, которое представлено только в южном лузско-летском диалекте.
3. В КЭСК в статье дзеродны «дразнить, донимать, доводить до слез, раздражать», удм. зурыны «ворчать, роптать, недомогать» реконструируется общепермская основа со значением «недовольство, недомогание» и ставится вопрос, не является ли пермское слово древнечувашским, поскольку в чувашском есть слово чир «болезнь», проникшее также в марийский язык с тем же значением. Однако, по нашему мнению, значение пермского глагола «дразнить, роптать» слишком далеко, чтобы сравнивать его с тюркским словом чер «болезнь, недомогание». М. Р. Федотов справедливо считает, что чув. чир «болезнь» можно соотнести с удм. чер,
мар. чер «болезнь», которые, несомненно, имеют тюркскую этимологию, ср.: тат. чир «нарыв», тур. чирик «нарыв», кирг. чири «гнилой» и др. [19, 163; см. тж. 18, 4, 365]. Почему бы в этом контексте не рассмотреть коми диалектные слова чергодчыны скр. сс.вв., чергысьны лл.скр. «упасть на спину, окочуриться, сдохнуть», чуравны «обмереть, захлебнуться плачем», чуроовны иж. «потерять сознание от удара», чур-чермунны «вздрогнуть от испуга», чер-чер уд. «навзничь (упасть)», черъявны «лежать на спине» [2, 408, 409, 441, 422], в которых последовательно выделяется корень чер-/чур-? Тем более что в том же КЭСК В. И. Лыткин, правда, под вопросом, сопоставляет коми слово черавны «онеметь, окоченеть» с мар. черле «больной» [9, 303], удм. черланы «заболеть» [19, 163].
4. Коми слово ар, арга «мальки», арпи «малек, детеныш» авторы КЭСК под вопросом сравнивают с саамским словом тот «речной лосось» [2, 33]. В нижневычегодском диалекте зарегистрировано слово аргы «малые дети, мелюзга, ребятишки» [2, 12], из которого ясно, что основа ар- скорее связана со значением «маленький», нежели со значением «рыба». В современных чувашских словарях, в том числе этимологических, обнаружить соответствия нам не удалось. Однако в словаре Н. И. Золотницкого такое слово имеется, причем с тюркской этимологией: чув. ар, тат. кирг. аз, алт. ас «малый, молодой», ар-вята «молодуха» [3, 5-6].
В диалектах коми языка мы обнаружили также слова, пока не получившие никакого этимологического объяснения, но имеющие близкие фонетические и семантические сходства с чувашскими.
1. В лузско-летском диалекте вместо об-щекоми слова синкым «бровь» используется слово син корша [2, 336]; в нижневычегодском диалекте оно имеет значение «лобная пазуха» [15, 170]. Слово полностью совпадает с чувашским словом харша «бровь», которое В. Г. Егоров считает древнетюркским [1, 287].
2. В нижневычегодском и вымском диалектах имеются слова тутур, тутурушка «трубка, сверток бересты» [2, 378], ср. также общекоми тутсыны «гудеть, свистеть», основа которых тут- может быть соотне-
сена с чув. словом тут «рожок»: тут кала «играть на рожке» [21, 450].
3. В коми диалектах зарегистрировано слово мор скр.нв. вв. «чума, зараза, мор; шут, черт» [2, 223], значения которого, очевидно, выявлены под влиянием русских слов мор, морить. Однако во всех устойчивых сочетаниях это слово имеет значение «черт»: мор тэкод «черт с тобой»; мый морла «на кой черт, какого черта»; мор оз лый «черт не возьмет» и т. д. Не связано ли это слово с чувашским словом мур «черт»? Фонетических и семантических препятствий для этого нет.
4. Общекоми слово сёр «поздно, поздний» не имеет удмуртского соответствия [9, 253], однако его можно сравнить с чувашским словом дёр «ночь», дёрле «ночью», происхождение которого неизвестно [1, 212], хотя М. Р. Федотов, исходя из конструкции сёр енни «север», сравнивает его с др.-тюрк. jura-ja «на север» [20, 2, 112].
5. Слово чеченитчыны 1) в присыктыв-карском диалекте имеет значение «жеманиться, церемониться», 2) в верхневычегодском чеченитчиш - «капризничать, ломаться», 3) на Удоре чекенитчыны - «щегольски изысканно одеваться» [2, 409], ср. чув. чечен «красивый, прекрасный, нежный» > удм. чеченька «щеголь, франт», мар. чечен «красивый» [19, 161].
6. Происхождение кванторного слова сап «совсем, совершенно»: сап пемыд «совсем темно» авторы КЭСК объясняют через глагол сапкыны «отрубить, отсечь, тюкнуть топором» // удм. сапкыны «свалить ударом», т. е., как объясняется в словаре, «значение «очень, совершенно» выработалось из мгновенного, однократного действия» [9, 249]. Этимология кажется странной. Возможно, более реалистично сравнить коми сап «совсем, совершенно» с тюркской частицей сап со значением превосходной степени «совсем»: чув. сап-сарй, тат. сап сары, также мар. сап сары «совсем желтый» [20, 2, 12], особенно форму верхневычегодского диалекта (Бог.) сапсара «совсем» [2, 330].
Как уже было отмечено, подобные схождения требуют дополнительных обоснований; относятся они, как правило, к разговорной лексике, имеют диалектную специфику, а часто довольно широкий разброс значений.
Показательна в этом отношении одна сказка, которую мы обнаружили в книге «Образцы коми-зырянской речи» [13, 295]. Она записана в 1961 г. в Троицко-Печорском районе Республики Коми со слов 50-летнего информанта и называется «Юла»:
У юлы шесть снох, шесть снох. Одна сноха - свиток берест ы, вторая сноха - глиняная кукла, третья сноха - сенная труха, четвертая сноха - метла, пятая сноха - шило, шестая сноха - пузырь. Свитку бересты велели затопить печь. Он там вспыхнул и сгорел. Его не стало. Глиняную куклу послали за водой. Пошел дождь, она по пути домой размякла, и ее не стало. Метлу попросили подмести крыльцо. На морозе она искрошилась, и ее не стало. Сенной трухе велели дать корм скоту. Она вместе с сеном упала, бык ее проглотил, и ее не стало. Шило попросили сплясать. Его ножка застряла между половиц и переломилась, и его не стало. Пузырь хохотал, хохотал над ними да и лопнул, и его не стало.
Спрашивается: как название сказки связано с ее содержанием? Причем здесь юла? Какие у юлы снохи? Почему она так глупо поступает? Эта сказка на коми языке называется загадочным словом оньо-мако. В коми диалектах оньомако, аньомако имеет несколько значений: скр. аньомако неодоб. «тихоня, медлительный, мешковатый человек», вым. нв. анемако «стрекоза», печ. оньо-мако «юла» [2, 11, 116, 453], вв. (Пезмог) аньомако игрушка «ванька-встанька». Е. С. Гуляев в дополнении к КЭСК дает следующую этимологию этого слова: компонент аньо имеет отношение к слову ань «женщина», а компонент мако -неизвестного происхождения [9, 390,415].
Этимология кажется сомнительной, прежде всего непонятны семантические связи значений «женщина» - «медлительный человек (неодобр.)» - «юла» - «стрекоза» - «ванька-встанька». Собственно, такой разброс значений по диалектам говорит о заимствовании.
Между тем в чувашском языке мы обнаружили слово анка-минкё «идиот, глупец, тупой», анка-минкёлен «отупеть, одуреть, ошалеть» [21, 33]. Если предположить, что это неясное с точки зрения коми языка слово связано с чувашским, все приведенные значения хорошо объясняются из значения «глупый, дурак». Так, юла в других коми диалектах называется дурпоп, дур шар, лет.
дурпоп моз педзо «вертится, как дурачок»; тихоня, медлительный человек также может получить негативную оценку; стрекоза без конца носится, как ошалелая; «ванька-встанька» - ванька-дурак и т. д. Приведенная выше сказка также становится понятной, если перевести ее название не как «Юла», а как «Дурак», «Глупец»: «Было у дурака шесть снох, шесть снох...» и далее по тексту.
Разумеется, в сопоставлении приведенных (да и других) слов имеются фонетические несостыковки, однако не надо забы-
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК -
1. Егоров, В. Г. Этимологический словарь чувашского языка / В. Г. Егоров. -Чебоксары, 1964.
2. Жилина, Т. И. Сравнительный словарь коми-зырянских диалектов / Т. И. Жилина, М. А. Сахарова, В. А. Сорвачева. -Сыктывкар, 1961.
3. Золотницкий, Н. И. Корневой чувашско-русский словарь, сравненный с языками и наречиями разных народов тюркского, финского и других племен / Н. И. Золотницкий. - Казань, 1875.
4. Кельмаков, В. К. К проблеме булгаризмов в удмуртском языке [I] // Диалекты и история тюркских языков во взаимодействии с другими языками : сб. науч. ст. -Чебоксары, 2004. - С. 15-19.
5. Кельмаков, В. К. К проблеме булгаризмов в удмуртском языке [II] // Чувашский язык: вчера, сегодня, завтра : материалы Междунар. симпозиума. - Чебоксары, 2010. - С. 56-70.
6. Колегова, Н. А. Присыктывкарский диалект и коми литературный язык / Н. А. Колегова, Г. Г. Бараксанов. - М., 1971.
7. Лыткин, В. И. Историческая грамматика коми языка. Ч. I. Введение. Фонетика /
B. И. Лыткин. - Сыктывкар, 1957.
8. Лыткин, В. И. О древнетюркских элементах в лексике пермских языков // Вопр. финно-угорского языкознания. - Ижевск, 1967. - Вып. 4. - С. 131-142.
9. Лыткин, В. И. Краткий этимологический словарь коми языка / В. И. Лыткин, Е. С. Гуляев. - Сыктывкар, 1999.
10. Мызников, С. А. Русские говоры Среднего Поволжья. Чувашская республика. Марий Эл / С. А. Мызников. - СПб., 2005.
11. Напольских, В. В. Булгарская эпоха в истории финно-угорских народов Поволжья и Предуралья // История татар с древнейших времен. Т. 2. Волжская Булгария и Великая Степь. - Казань, 2006. -
C. 100-115.
вать, что возможные заимствования могли проникать в общепермский язык, затем в праудмуртские и пракоми диалекты не из чувашского, а из каких-то древнебулгарских диалектов, причем из разных и в разное время, хотя, по-видимому, не позже ХП-ХШ вв. Большинство таких слов нами обнаружено в лузско-ленском, вымском, нижневычегодском, верхневычегодском говорах, т. е. в тех районах, где, как мы отмечали вначале, было обнаружено и наибольшее количество археологических находок булгарского типа.
Поступила 12.12.2012
12. Напольских, В. В. Нетривиальные тюркизмы в удмуртском I. sam // LU. - 1999. -№ 2 (XXXV). - С. 118-121; II. сяртчы // LU. - 2000. - № 4 (XXXVI). - С. 276-281; III. туй. IV. к0жы // LU. - 2001. - № 1 (XXXVII). - С. 30-33.
13. Образцы коми-зырянской речи / под ред. Т. И. Жилиной. - Сыктывкар, 1981.
14. Савельева, Э. А. Торгово-экономические связи Перми Вычегодской с Волжской Булгарией / Э. А. Савельева, К. С. Королев // Известия Коми научного центра УрО РАН. -Сыктывкар, 2012. - Вып. 3 (7). - С. 89-97.
15. Сорвачева, В. А. Нижневычегодский диалект коми языка / В. А. Сорвачева. - М., 1978.
16. Тараканов, И. В. Заимствованная лексика в удмуртском языке: Удмуртско-тюркские языковые контакты / И. В. Тараканов. -Ижевск, 1982.
17. Тараканов, И. В. Удмуртско-тюркские языковые взаимосвязи (Теория и словарь) / И. В. Тараканов. - Ижевск, 1993.
18. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка : в 4 т. / М. Фасмер. - М., 1986-1987.
19. Федотов, М. Р. Исторические связи чувашского языка с волжскими и пермскими финно-угорскими языками / М. Р. Федотов. - Чебоксары, 1968. - Ч. 2.
20. Федотов, М. Р. Этимологический словарь чувашского языка : в 2 т. / М. Р. Федотов. -Чебоксары, 1996.
21. Чувашско-русский словарь / И. А. Андреев, Н. А. Андреев, А. И. Иванов, Т. В. Иванова и др. - М., 1961.
22. Geisler, M. Etymologien aus den permischen Sprachen // LU. - 2002. - № 4 (XVIII). -S. 241-244.
23. Redei, К. A. Early bulgarin loanwords in the Permian languages / К. A. Redei, A. Rona-Tas //Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hung. - T. XXXVII (1-3), 3-41 (1983).
24. Wichmann, Y. Die tschuwassischen Lehnwörter in den permischen Sprachen / Y. Wichmann. - Helsingfors, 1903.
