CC BY
84
© 2003 г. Т.Г. Бочина
КОЛИЧЕСТВЕННАЯ ОЦЕНКА В РУССКОЙ ПОСЛОВИЦЕ (ОППОЗИЦИИ КОНКРЕТНЫХ ИМЕН)
Паремиологи неоднократно отмечали, что в языке пословиц и поговорок чрезвычайно важную роль играет конкретная лексика: она выступает в качестве основного «строительного материала» [1, с. 19] паремий и определяет художественно-эстетическую ценность и национальное своеобразие как пословичного фонда в целом, так и отдельных его образцов. Г. Л. Пермяков, выдающийся фольклорист и родоначальник структурной паремиологии, подчеркивал, что «именно план реалий (в органическом сочетании с логикосемиотическим планом) делает пословицы и поговорки художественными произведениями», и что «именно в плане реалий, т.е. в образном строе пословиц и поговорок, и заключается разница между изречениями разных народов, вся их этническая, географическая, историческая и языковая (в смысле языковой "модели мира") специфика» [2, с. 29]. Безусловно, это положение целиком относится к оценочной метафоре, отсылающей к миру реалий.
Обилие в пословице контрастов, сформированных посредством конкретных наименований, объясняется спецификой мышления древнего человека, его картинным восприятием мира: «Слово в период возникновения народных произведений не было еще знаком, который пробуждает в уме соответствующую мысль; человек не умел еще мыслить абстрактно. Его мысль, как и его слово - картина» [2]. Древняя правополушарность мышления сформировала пословицу как жанр, заложив основы и ее семантического механизма, и эстетические характеристики, и перлокутивную силу народной афористики.
Как известно, образ отражает деятельностно-практический аспект восприятия действительности [3, с. 14], а в лексико-семантическом плане представляет собой единицу, аккумулирующую разнообразные признаки реалии (в том числе в виде чувственно-наглядного представления) [3, с. 10]. Особенность образного, картинного мышления органически связана с жанровыми характеристиками пословицы. Уникальность метафорической информации состоит, во-первых, в целостности, панорамности образа, дающих возможность апеллировать к различным свойствам предмета; во-вторых, в подключении бессознательных каналов отражения, обеспечивающих антиципацию, или опережающее отражение; в-третьих, в плюрализме, множественности образного прочтения ситуации [4]. Такие свойства слова-картины, как возможность передавать комплекс смыслов, создавать целостный образ и при этом воздействовать на глубины психики, интуицию и эмоциональное восприятие, включать эвристический тип мышления обеспечивают конкретнообобщенное содержание и воздействующую силу пословицы, аккумулирование культурного опыта в предельно экономичной форме, способность выражать разное содержание в зависимости от ситуаций.
Характерной особенностью, общей и для пословицы, и для метафоры, является смысловая двойственность, синкретизм языкового и поэтического значений. Исследователи неоднократно писали об этом качестве метафорической референции, которую П. Рикёр вслед за Р. Якобсоном обозначает как «расщепленную референцию» [5, с. 426], У. Стэнфорд и Д. Берггрен называют «стереоскопическим вйдением», способностью иметь две различные точки зрения в одно и то же время [5, с. 423], а М. Л. Гаспаров трактует как палим-псестное наложение одних образных представлений на другие [6].
Смысловая двуплановость метафоры, ее вербальный иконизм сродни семантическому иконизму пословицы, заключающемуся «в уподоблении означаемого означающему, понимаемому как предложение - деривационная база, дискурсивный, речевой знак в соединении своей формы и значения» [7]. Бинарная семантическая структура пословицы имеет денотативный и сигнификативный уровни, первичное, соответствующее первичному собственно се-миологическому принципу означивания, и вторичное (мораль) значения, отвечающее принципу вторичного означивания [8].
С помощью метафорической оценки в пословицах выражается поляризация предметов и признаков, явлений и ситуаций, строится дуальная модель действительности и ценностных представлений социума. Понимание оценки в широком смысле как квалификации предмета на основе его сравнения с избранным образцом подразумевает включение в данную семантикопрагматическую категорию не только качественных оценок, устанавливающих ценностные отношения (хороший - безразличный - плохой; лучше -равноценно - хуже), но и качественно-количественных и количественных оценок (большой - ни малый, ни большой - малый; много - ни много, ни мало - мало; больше - равно - меньше) [9]. Более того, оценка по количественным параметрам - один из исходных пунктов аксиологического анализа ситуации и ее компонентов, первоначальный уровень иерархии оценивания [10, с. 77, 80].
Философская категория количества со времен Аристотеля увязывалась с мыслительной функцией выяснения равенства либо неравенства, т.е. со сравнением; а ее содержание определялось, у Гегеля, например, через понятия «величины» (пространственной протяженности и временной длительности системы) и «числа» как непустого множества [11].
И. А. Бодуэн де Куртенэ отметил 4 разновидности математической коли-чественности, каждая из которых отразилась в языке: 1) размерная, пространственная; 2) времени, длительность протекания некоторого процесса; 3) числовая, относящаяся одинаково как к пространству, так и ко времени; 4) интенсивности, степени [12].
Хотя языковеды упоминают о возможности оценки количества, количественной оценки, она исследована значительно меньше качественной [13, с. 80
- 92]. Игнорирование оценочного потенциала единиц с количественным зна-
чением связано с их преимущественно дескриптивным статусом [10, с. 77]. Тем не менее у лингвистов не вызывает сомнений представление о том, что предметом количественной оценки является количественная определенность, объективно свойственная вещам (предметам, явлениям) реального мира, и что механизмом ее формирования служит «специфический субъектный нормативно или эмпирически опосредованный способ познания и выражения объективных количественных различий» [13, с. 83].
Количественная оценка является общим компонентом конкретной семантики деривационной базы пословицы-предложения и абстрактного вторичного значения морали пословицы, связующим звеном денотативного и сигнификативного планов пословицы. Обозначают количественную оппозицию наряду с именами числительными и метрологическими терминами предметные имена, анализу последних, отражающих размерную количественность, посвящена данная статья.
Круг конкретной лексики, выражающей контраст 'большого' и 'малого' в народно-разговорной речи, сложился в результате взаимодействия языковых и экстралингвистических факторов. Размерность в том или ином виде представлена в лексическом значении многих слов, называющих значимые для этнической культуры объекты. Это связано с тем, что «в сознании неискушенного носителя языка идея предметности ассоциируется прежде всего с такими свойствами объекта, как размер, форма, цвет» [14]. Так, интенсионал слова река «можно определить как естественный поток в берегах относительно большой массы воды. Эти признаки отличают реку от канала (искусственный), озера (не поток), ручья (не большой), морского течения (не в берегах) и т.д.» [15, с. 112]. По обязательному дифференциальному признаку 'большое' река, как и море, может быть противопоставлена тем водоемам, для которых характерен малый объем воды, например луже: Ругает реку, а хвалит лужу; Кто в море бывал, тот лужи не боится.
Здесь следует оговориться, что лексико-семантическим классификациям свойственна возможность различного деления того или иного лексического материала на рубрики, будь то семантические поля, тематические группы или классы тезауруса. Это объясняется не только полисемией слов, но и связанностью отдельных узуальных значений с несколькими понятийными сферами [16]. К примеру, в «Русском семантическом словаре» слова река, море отнесены в лексическое множество «Воды, водоемы», а лексема лужа - в разряд «Ям, выбоин, размывов» множества «Рельеф», хотя ее толкование: «небольшое углубление на почве, наполненное дождевой или подпочвенной водой» [17, с. 601] - позволяет классифицировать лужу и как разновидность водоема, и таким образом, считать слова море, река, лужа согипонимами, объединенными по признаку 'вода', и противопоставленными по ряду признаков, в том числе по семе количественной оценки 'большое - малое'.
Рассуждая теоретически, можно заключить, что контраст большого и малого способны выражать согипонимы любой тематической группы слов конкретной семантики, ибо все предметы обладают размерностью и другими количественными параметрами. В качестве примера приведем следующие:
- названия поселений: Голоден преходит грады, а наг ни двора, ср.: двор -«место под жилым домом ...с ухожами и оградой, забором», город - «селение, обнесенное городьбой» [18];
- строения: Женина родня ходит в ворота, мужнина в прикалиток;
- отверстия: С молода прорешка, а под старость дыра;
- движимое и недвижимое имущество: Дает стогом, а принимает логом, где лог - «луг»;
- орудия насилия и наказания: Не бей в чужие ворота плетью, не ударили бы в твои дубиною', Не быть бы плеткой при большом кнуте, где кнут -«большая плеть», дубина - «толстая палка»;
- дерево и изделия из него: В лесу - дуб рубль: в столице - по рублю спица;
- аномальные, болезненные образования на теле: Своя болячка - велик желвак; Своя болячка больше чужой язвы, где болячка - небольшая незаживающая ранка, язвочка; желвак - плотное вздутие, выпуклость на теле; язва -длительно незаживающее воспаленное место.
При этом количественная сема может являться компонентом ядра лексического значения (кнут, болячка, город), в том числе маркированным диминутивным суффиксом (прорешка, плетка), или потенциальной семой, реализующейся в контексте сопоставления (двор, желвак).
Параметрический критерий, помимо прочих, существен для различения и разделения на виды представителей фауны: насекомых, птиц, диких и домашних животных. Реальные размеры многих биологических особей получили отражение в языке в виде количественных компонентов значения соответствующих субстантивов, в идиоматике, а также сигнификативном механизме пословиц. Количественные параметры содержатся, к примеру, в словарных дефинициях: воробей - маленькая птичка подотряда воробьиных; синица -небольшая пестрая птица подотряда певчих воробьиных; журавль - крупная болотная и степная птица; шершень - род крупной осы; шмель - род крупной пчелы [17] и др.: Воробью по колено, журавлю по лодыгу; Не сули журавля в год, а хоть синицу, да в рот; Шершень паутину пробьет, а муха увязнет; Правда, что у мизгиря в тенетах: шмель пробьется, а муха увязнет.
В пословицах нередко контраст большого и малого создается оппозицией названий насекомых, пресмыкающихся или птиц как мелких особей фауны и млекопитающих, представляющих крупные экземпляры: II комары лошадей заедают; Богу жаль куря, а черт возьмет порося (барана); Сам с воробья, а сердце с кошку; Выпустишь с воробышка, а вырастет с коровушку. Сравни с аналогичными оппозициями с эксплицитным акцентированием количест-
венной оценки в пословицах: Мал сокол, да на руке носить; Велик верблюд, да воду возить; Маленькая змейка, да большого быка убивает; И большой медведь от малого комара страдает; Велика лошадь, а с комаром не справится. Конечно, пары комар и лошадь, воробей и кошка, курица и баран не являются согипонимами в общепринятом смысле этого слова, так как названия насекомых, птиц, пресмыкающихся и млекопитающих образуют разные лексико-семантиче-ские ряды, включающиеся в разные семантические подмножества. Однако на более высоком уровне абстрагирования они выступают как видовые, ибо множество «Млекопитающие, птицы, земноводные, пресмыкающиеся, рыбы и другие животные» противопоставлено множеству «сказочных мифологических чудовищ, фантастических животных и персонажей» [17]. Если же иметь в виду не строгие, научно обоснованные, классификации, а наивные представления о мире, то все представители фауны оказываются противопоставленными человеку в рамках класса одушевленных существ.
Когда же коммуникативно релевантным для противопоставления является параметрический признак, все другие различия не столь важны, поэтому слова разных микроструктур словаря могут классифицироваться как согипони-мы, если они принадлежат одной и той же макроструктуре тезауруса. Более того, как согипонимические в речи могут расцениваться слова, входящие в различные макроструктуры лексико-семантической классификации, если при сопоставлении актуализируется их общий семантический признак, более конкретный, чем дифференциальный, потому менее значимый в парадигматике. Например, корова и зерно, противопоставленные по признаку 'одушевленное
- неодушевленное', входят в разные макроструктуры словаря, но в значениях каждого из них есть компонент 'съедобное', могущий составить основание для их противопоставления по количественному признаку: Медведь по корове съедает, да голоден бывает; а кура по зерну клюёт, да сыта живёт.
Тем не менее ряд количественных оппозиций в пословицах можно квалифицировать как тематически неоднородные. Их неоднородность может быть предопределена экстралингвистическими причинами, например, различием мер измерения разных предметов: Соломы воз, а сахару кус (одна цена). Думается, контрастную пару способны составить любые слова, в семантике которых имеются количественные семы, в том числе имена разных тематических групп, традиционно служившие объективными мерилами параметрического сравнения предметов: Сам с нос, борода с воз; Старик с кувшин, борода с аршин; Грех с орех, ядро с ведро (т.е. преувеличен); Людей с город а ума с горсть; Раннего сена шапку, позднего охапку; Худого - хоть лопатой, а хорошего, дай Бог щепотьем; Худого возом, а доброго щепотью не ухватишь; Богу-то с перст, а черту-то с пест (о свече); Ума палата, да денег ни гроша. Как видно, в количественных оппозициях участвуют «представители» самых разных сфер действительности, выраженные именами таких
ЛСГ: часть тела - транспортное средство, населенный пункт, головной убор, инструмент; посуда - мера длины; плод - ёмкость; строение - денежная единица.
Показательно, что в одной серии пословиц, характеризующихся лексической вариативностью, могут быть представлены и согипонимические количественные оппозиции, и тематически неоднородные. Так, инвариантный смысл 'большая голова - малый (до полного отсутствия) ум': Голова велика, а мозгу мало - реализуется противопоставлением различных видов вместилищ: Голова с дёжку, а ума с ложку, где дёжка - кадка, в которой квасят и месят тесто; Голова с пивной котел, а ума ни ложки. В других вариантах та же идея выражается словами разных тематических зон тезауруса и разных категориально-грамматических характеристик: ёмкости большого объема соразмеряются с плодами: Голова, что чан, а ума ни на капустный кочан ; Мозговина с короб, а ума с орех; вместилище для сбора и хранения продуктов противопоставляется мельчайшей частице хлеба: Голова с лукошко, а мозгу ни крошки - или числительному: Голова с куль, а ума с нуль; сочетание, указывающее на конкретный предмет, контрастирует с отрицательным местоимением: Голова с печное чело, а мозгу совсем ничего.
Однако тематическая неоднородность подобных оппозиций не является препятствием для их квалификации как семантически однородных противопоставлений, поскольку они характеризуются общностью типового содержания - количественной оценкой, сходством синтаксических конструкций и функционального назначения. Так, и согипонимические, и тематически неоднородные оппозиты по признаку 'большое - малое' в роли предикатов формируют квантитативные (содержащие количественную характеристику предмета) предложения [19].
Важно отметить и то, что некоторые оппозиции согипонимов, функционирующие как противоположность 'большого и малого', одновременно выступают и как контраст 'целого и части'. Эго объясняется тем, что «на одно и то же множество вещей может быть наброшено несколько различающихся партитивных или гипонимических сеток. Наконец, возможны и такие целые, структура которых служит моделью рода, а партитивное членение на части совпадает с гипонимическим членением на виды» [15, с. 444]. Соизмеримость целого и части такова, что целое всегда больше части, и соответственно, часть меньше целого: Борода с воз, а ума с накопыльник нету, где воз - повозка, телега; накопыльник - продольный брусок у саней или дровней.
Что касается смысловой реализации в высказывании семантических корреляций несовместимости или партитивности, существующих меяеду словами в системе, то можно констатировать, что отношения целого и части актуализируются при использовании (эксплицитном или имплицитном) предикатов партитивного отношения состоять из, у чего-либо есть что-либо (чего-либо нет без чего-либо), беречь = хранить 'содержать в целости' и др.: Из крошек
кучка, из капель море; По капельке море, по зернышку ворох; Без секунды и часа нет; Минутка час бережет; Береженая копейка рубль бережет; Копейка миллион бережет; В рубле копейки нет, так не полон и рубль; Без копейки рубль щербатый. В таких случаях, однако, релевантно и противопоставление количественных оценок, таким образом, смысловая структура пословицы создается объединением инвариантных тематических пар 'большое целое - малая часть'.
Менее значима (вплоть до нивелирования) партитивная соотнесенность имен, называющих целое и часть, в высказываниях, где не используются предикаты партитивных отношений: Обрадовался крох, да ковригу потерял; Погнался за ломтем, да ковригу потерял. Большая значимость количественной характеристики денотатов по сравнению с семами партитивности подтверждается смысловой равноценностью оппозиций слов, указывающих на целое и часть, с одной стороны, и контраста согипонимов - с другой: Временем и ломоть за целый хлеб; бедному кусок за целый ломоток.
Приоритет темы 'большое - малое' над темой 'целое - часть' характерен и для следующей серии пословиц: От малого большое зарождается; Искра мала велик родит пламень; От малой искры да большой пожар; От искры пожар рождается (разгорается); От искры сыр бор загорался; От копеечной свечки (от искры) Москва загорелась. В ней лишь элементы оппозиции искра - пожар, искра - пламень могут рассматриваться и как наименования части и целого, и как согипонимы при гиперониме огонь: пожар - распространяющийся огонь, уничтожающий все вокруг; искра - мельчайшая летучая частица горящего или раскаленного вещества. В парах же искра - бор, свечка - Москва противоположны лишь количественные оценки, коммуникативная значимость которых эксплицирована определениями малый, великий, большой во втором и третьем высказываниях и буквальным выражением инвариантного смысла данной серии в первой максиме.
Количественная оценка, актуализирующаяся при синтагматическом соседстве слов, обозначающих разные по величине предметы, служит своеобразным переключателем между денотативным и сигнификативным планами пословицы. Она является общей частью так называемого буквального значения и морали пословицы, поверхностного и глубинного уровней содержания паремии, первый из которых выступает мотивирующим по отношению ко второму - мотивированному смыслу. Например, в формировании смысла 'большие дела не могут делаться малыми средствами' участвуют следующие составляющие: невозможность действия передается отрицанием при глаголе; значение 'средство' оформляется творительным инструмента (точнее, творительным средства); количественное противопоставление выражается конкретными лексемами, многие из которых описаны выше: Шилом моря не нагреешь; Ложкой моря не вычерпать; Горстью моря не вычерпать; Моря
веслом не расплещешь; Соломиной не согреешь хоромины; Искрами избу не натопишь; Иглой дорогу не меряют.
Мораль 'из малого большое не получится' мотивируется оппозицией большого и малого деревянных изделий: Из спички топорища не вытесать; мелкого насекомого и обуви, частей разных инструментов: Из шкуры блохи голенища не выкроишь; Ни из кнутовища топорища, ни из блохи голенища. Сигнификативное значение 'малые результаты при больших затратах' сформировано посредством слов с денотативными семами 'большое', 'малое': Из большой тучи, да малая капля; Стрелять из пушек по воробьям. А мысль о том, что «маленькая женщина запросто уживается с рослым мужчиной» выражена образами мелкого грызуна и большого вместилища: Мышь копной не задавишь; Мышь копны не боится.
Итак, можно сделать следующие выводы. В связи с тем, что все предметы обладают размерностью и другими количественными параметрами, контраст большого и малого способны выражать согипонимы самых разнообразных ЛСГ конкретной семантики и тематически неоднородные оппозиции предметных имен. Количественная оценка может быть компонентом ядра лексического значения или же представлять собой потенциальную сему, реализующуюся в контексте противопоставления. В последнем случае особую важность приобретает реальное соотношение количественных параметров сопоставляемых референтов, но в целом сигнификативный механизм пословицы аналогичен процессу вторичного означивания в группе субстантивов неопределенного количественного значения (туча, капля) и заключается в актуализации дифференциальной семы количественной оценки и перемещении ее в ядерную зону лексического значения. Данный механизм приводится в действие синтагматическим соположением двух конкретных слов.
Литература
1. Пермяков Г.Л. От поговорки до сказки (Заметки по общей теории клише). М., 1970.
2. Крушевский Н. Заговоры как вид русской народной поэзии // Варшавские университетские известия. Варшава, 1876. №3. С. 17.
3. Илюхина H.A. Образ как объект и модель семасиологического анализа: АДД. Уфа, 1999.
4. Харченко В.К. Функции метафоры: Учеб пособие. Воронеж, 1989. С. 15-19.
5. Рикёр П. Метафорический процесс как познание, воображение и ощущение // Теория метафоры. М., 1990.
6. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996. С. 263-264.
7. Савенкова Л.Б. Русская паремиология: семантический и лингвокультурологический аспекты. Ростов н/Д, 2002. С. 109.
8. Колоцей С.Н. О семантической организации пословиц // Веста. Белар. ун-та. Сер.4. Філалогія, журналістьпса, педагогіка, психалогія. Минск. 1988. №3. C. 49.
9. Ивин A.A. Основания логики оценок. М., 1970. С. 25.
10. Баранов А.Н. Аксиологические стратагии в структуре языка (паремиология и лексика) //ВЯ. 1989. № 3. С. 77, 80.
11. Новейший философский словарь. Минск, 1998. С. 312 - 313.
12. Бодуэн де Куртене И.А. Избр. работы по общему языкознанию. Т. 2. М., 1963. С. 313.
13. Кругликова Г.Г. К семантике количественной оценки //Языковые единицы в речевой коммуникации. Л., 1991. С. 80-92.
14. Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. М., 2000. С. 116.
15. НикитинМ.В. Курс лингвистической семантики. СПб., 1996.
16. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика. М., 2000. С. 124.
17. Русский семантический словарь. М., 1996. Т. 1.
18. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1981. Т. 1. С. 422, 380.
19. Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 2001. С. 33 -35.
Казанский государственный университет 14 февраля 2003 г.
