CC BY
81
II. ПРОБЛЕМЫ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ И КОГНИТИВНОГО МОДЕЛИРОВАНИЯ
Е.В. Белоглазова
КОГНИТИВНЫЙ МЕХАНИЗМ ИНТЕРДИСКУРСНОСТИ
Данная статья представляет собой попытку применения дискурсного подхода к анализу детской художественной литературы, рассматриваемой в терминах интердискурсности. Автор усматривает механизм интердискурсности в когнитивной некогерентности текста, в котором соприсутствуют сигналы когнитивных моделей, относящихся к разным ментальным сферам / дискурсам. Анализ текстового материала подтверждает гипотезу автора о необходимости избыточного и однозначного маркирования смены дискурса для облегчения восприятия текста читателем и об идеологической обусловленности отбора и конструирования привносимых в художественный текст дискурсов.
Ключевые слова: интердискурсность, дискурс, фрейм, сценарий, диалогичность, концептуальная интеграция.
В фокусе настоящей статьи находится категория интердискурсности, под которой, в самом общем плане, понимается соприсутствие, переплетение в тексте нескольких специальных дискурсов, что приводит к его некогерентности.
Однако наше рассуждение необходимо начать с определения другого понятия - дискурс. Необходимо потому, что это понятие, центральное в современной парадигме лингвистического знания, изначально не отличавшееся определенностью и однозначностью, со временем еще более десемантизировалось.
К вопросу о понятии дискурс
Проблематичность четкой дефиниции понятия дискурс имеет несколько причин.
Во-первых, термин дискурс возник на основе нетерминологической лексической единицы, со значением «беседа, разговор» ("connected language in speech or writing") [Longman Dictionary of Contemporary English 1992: 290]. И в основных европейских языках эти два, как минимум, значения - терминологическое и обиходное - остаются актуальными.
Во-вторых, лингвистический термин дискурс оказался омонимичным философскому термину, означающему «рассуждение».
В-третьих, термин дискурс возник параллельно в ряде национальных научных школ, в каждой из которых в него вкладывалось своеобразное значение.
В-четвертых, даже в рамках одной национальной школы, термин дискурс мог отличаться «смутностью» и «неопределенностью» [Фуко 1996: 81, 108].
В-пятых, и эту причину указывает П. Серио, многозначности термина дискурс способствовал факт его распространения за пределы лингвистики в ряд других гуманитарных наук: социологию, культурологию, историю, психологию и др. [Се-рио 1999: 19].
В-шестых, некоторые исследователи, очерчивая исторические границы анализа дискурса как исследовательской программы, трактуют ее в расширительном плане, включая в ее рамки предшествующие разработки и смежные направления, отождествляя анализ дискурса с речевед-ческим уклоном в лингвистике.
Все вышесказанное усложняет задачу определения границ и строгой дефиниции понятия дискурс. Значительный разнобой в трактовке данного понятия повлек за собой ряд попыток систематизации подходов к его пониманию (разные авторы насчитывают от двух до восьми таких подходов) [см.: ван Дейк 1989а; Кубрякова 2000; Макаров 2003; Серио 1999; Чернявская 2006; Ма-сНои1 1994, 81ешЬгоиск; Филлипс, Йоргенсен 2004]. Все предлагаемые классификации, однако, лишь демонстрируют тот факт, что теория дискурса - исследовательская программа (термин И. Лакатоша [Лакатос 2001]), не поддающаяся четкому отграничению ни в вертикальном (диа-
хроническом), ни в горизонтальном (синхроническом) плане. Внутреннее структурирование, типология течений в рамках теории дискурса также отличаются субъективностью и условностью, поскольку единого критерия для подобной классификации нет, и каждый исследователь строит свой обзор на более или менее произвольно выбранных предпосылках. В рамках данной статьи мы не ставим задачу обзора и систематизации течений теории дискурса, но выделим те трактовки, что наиболее близки нам и существенны в контексте настоящей цепочки рассуждений.
Отправной точкой для наших размышлений может послужить определение Ю.С. Степанова, понимавшего под дискурсом «особое использование языка (...) для выражения особой ментальности (...), также особой идеологии; особое использование влечет активизацию некоторых черт языка и, в конечном счете, особую грамматику и особые правила лексики» [Степанов 1995: 38]. Именно это понимание дискурса реализуется в таких его употреблениях, как «советский политический дискурс» (П. Се-рио), «дискурс расизма» (Т. ван Дейк) и т.п.
Процитированному определению также вполне созвучна позиция В.Е. Чернявской, представляющей дискурс как «совокупность тематически соотнесенных текстов» (дискурс-2). Это понимание в типологии исследователя противопоставляется подходу к дискурсу как конкретному коммуникативному событию, фиксируемому в письменных текстах и устной речи (дискурс-1) [Чернявская 2006: 74-79], поскольку именно в текстах вербализуется эта «особая ментальность», о которой пишет Ю.С. Степанов, и эти тексты несут на себе ее печать в виде лексических и грамматических маркеров.
Подобное сведение всего множества подходов к понятию дискурс к двум, разумеется, представляет картину структуры теории дискурса в сильно упрощенном виде. Но, в целом, корректность этого деления подтверждается тем, что оно коррелирует с другими типологиями, основанными на иных критериях, а именно:
1) делением по критерию национальной исследовательской традиции [Чернявская 2006; Демьянков 1995] на:
- англо-американскую школу исследования дискурса;
- французскую школу исследования дискурса.
2) делением по критерию типа модели анализа [Демьянков 1995: 283] на:
- Формальные модели, в которых семантические качества языковых форм и исторические аспекты языка не учитываются. Данный тип моделей характерен для таких направлений, как теория речевых актов, конверсационный анализ и этнография речи. Формальные направления в теории дискурса рассматривают формы существования разговорного языка под углом зрения взаимодействия людей в социологическом аспекте. Предметом анализа являются транскрипции последовательности речевых взаимодействий. Исследуемые же единицы лежат выше уровня предложения; например, к этим единицам относятся речевые акты, ходы в общении и обмен репликами;
- Содержательный анализ дискурса, полностью сосредоточенный именно на семантической и исторической плоскостях. Такой анализ направлен на объяснение явлений речевой деятельности, точнее - «исполнения» (performance). Материал исследования черпается из истории, из письменных памятников.
Очевиден параллелизм приведенных типологий, что не может не свидетельствовать о том, что они отражают реально существующую структуру теории дискурса.
При этом в практике реального анализа между указанными подходами нет непримиримого противоречия, они не исключают друг друга, но взаимодополняют. Анализ дискурса как конкретного коммуникативного события имеет то преимущество, что позволяет использовать традиционный лингвостилистический анализ. Преимущество же второго подхода, сопрягающего языковую специфику, реализующуюся в множестве текстов, со своеобразной ментальностью, раскрываемой в них, обогащает исследование когнитивным анализом, дает выход на более высокий уровень обобщения.
О возможности и целесообразности сочетания указанных подходов к дискурс-анализу пишет В.Е. Чернявская [Чернявская 2006: 77]. Подтверждение отсутствию четкой границы между указанными подходами также находим в трудах Т. ван Дейка.
Сам ученый охарактеризовал свой научный путь как движение «от грамматики текста к критическому анализу дискурса» [van Dijk 2004]. Соответственно, в более ранних работах, посвященных исследованию связности текста, термин дискурс оказывается практически взаимозаменяемым с термином текст (так, автор допускает существование дискурсов, состоящих из одного предложения) (ср.: Sentence topic and discourse topic.
Papers in Slavic Philology, 1, 1977, 49-61). В работе News as Discourse (1988) ученый уточняет, что «дискурс не является лишь изолированной текстовой или диалогической структурой», но представляет собой «сложное комплексное явление, которое включает в себя и социальный контекст, дающий представление как об участниках коммуникации, так и о процессах производства и восприятия сообщения» [ван Дейк 1989а: 113]. Но в этой же работе дискурс определяется как «особый тип языкового употребления и особый тип текстов (выделено нами - Е. Б.), относящихся к специфической социокультурной деятельности», что уже соотносимо с дискурсом-2. Это противоречие объясняется тем, что автор порой говорит о дискурсе, имея в виду тип дискурса. То есть, уже на том этапе исследовательский фокус смещается с рассмотрения единичного текста к множеству текстов, как более перспективному направлению исследования. При этом, ван Дейк ни в коей мере не отказывается от пониманий дискурса как текста, взятого в широком когнитивном, социальном, политическом контексте - без обращения к этому фону адекватный анализ невозможен. Но и ограничиваться единичным текстом, пусть и в широком контексте тоже неправомерно.
Таким образом, сначала сведя вслед за В.Е. Чернявской и В.З. Демьянковым все многообразие пониманий дискурса к двум, а затем установив вслед за Т. ван Дейком и В.Е. Чернявской отношения включенности между этими двумя пониманиями, мы пришли к обобщенному ядерному значению данного термина.
Структура дискурса
Как и другие, предшествовавшие дискурсу единицы лингвистического анализа - слово, предложение, текст - дискурс является двусторонней сущностью. Согласно приведенному выше определению Ю.С. Степанова, дискурс представляет собой двухуровневую структуру, на глубинном уровне которой находится «ментальность», а на поверхностном уровне - ее языковое выражение. Т. ван Дейк, предлагая сходное описание структуры дискурса, использует термины «макроструктура» и «суперструктура».
Макроструктура являет собой «абстрактное семантическое описание глобального содержания дискурса» [ван Дейк 1989а: 41], выводимое из макропропозиций (а они, в свою очередь, - из пропозиций), в нем присутствующих, и фоновых знаний о мире дискурсанта, воспринимающего дискурс. Не все макропропозиции должны быть в
равной степени выражены в поверхностной структуре дискурса, некоторые могут носить выводной характер. Тем не менее, чтобы облегчить смысловое восприятие дискурса, ключевые макроструктуры обычно «сигнализируются», что может быть достигнуто разными средствами:
- эксплицитно, выделением макропропозиции как основной темы дискурса,
- графическим выделением,
- средствами прагматического фокусирования [ван Дейк 1989а: 59-60].
При этом Т. ван Дейк делает еще одну важную оговорку, касательно плана содержания дискурса: «большая часть типов дискурса имеет ограничения на диапазон возможных тем, которые мы можем назвать тематическим репертуаром определенного типа дискурса» [ван Дейк 1989а: 52].
Суперструктура задает общую форму дискурсу и также имеет ограничения в зависимости от типа дискурса, т. к. «многие дискурсы демонстрируют присущую им суперструктуру», которая призвана облегчать процессы производства и восприятия текста [ван Дейк 1989а: 131].
Таким образом, дискурс предстает перед нами как единство содержания - знаний дискур-сантов о некотором фрагменте действительности, и формы - языковых средств, служащих для вербализации этих знаний.
Понимание дискурса как формы хранения и представления знаний восходит еще к М. Фуко, о чем свидетельствует и название его труда, посвященного проблеме дискурса, - «Археология знания» [Фуко 1996]. Назначение дискурса состоит в том, чтобы сделать возможным процессы приобретения, хранения, преобразования, порождения и применения человеком знаний. Анализ дискурса -это метод вскрытия знаний, представлений и мнений, стоящих за высказыванием и обусловливающих это высказывание. Именно благодаря этим знаниям высказывание приобретает те или иные форму и содержание.
Фуко как философ мог довольствоваться простой констатацией факта соотнесенности знаний и дискурса, в то время как Т. ван Дейк, развивая положения Фуко, стремится вскрыть механизм представления знания в дискурсе, который он описывает в совместной работе с американским психологом У. Кинчем [Van Dijk, Kintsch 1983], еще ранее работавшем в русле репрезентации значений в памяти человека [Kintsch 19741]. Для описания этого механизма ван Дейк заимст-
1 Kintsch W. The Representation of Meaning in Memory. Hillsdale, N. Y.: Erlbaum, 1974.
вует понятие ментальных моделей, введенное в научный оборот психолингвистом Ф. Джонсоном-Лэрдом [Johnson-Laird 1983], но вкладывает в это понятие значение, близкое к тому, что Р. Шенк и Р. Абельсон [Schank, Abelson 1977] вкладывали в свое понятие скрипт - стереотипная последовательность действий, описывающих общеизвестную ситуацию и связанную с определенным набором ролей и атрибутов, или к тому, что обычно понимается под фреймом.
Впрочем, автор не придерживается строго какого-либо терминологического обозначения, употребляя наравне с упомянутыми моделями также термины сценарий [ван Дейк 1989а: 128], фрейм [van Dijk 1979: 148], подразумевая во всех случаях эффективную и экономную форму организации знаний о внешнем мире в долгосрочной памяти коммуниканта в виде различных когнитивных структур, позволяющую ее оперативное использование в ходе осмысления дискурса. Являясь «репрезентациями интерпретированного личного опыта» [ван Дейк 1989б: 30], модели содержат также элементы субъективности и оце-ночности. Поступающий текст разлагается реципиентом на составные пропозиции, которые соотносятся в процессе осмысления со структурированными знаниями о внешнем мире (т.е. с ментальными моделями) и знаниями о типах дискурса и особенностях их организации (т.е. схематическими суперструктурами) [ван Дейк 1989а].
Когнитивные структуры вступают друг с другом в различные логические связи, объединяясь в ментальный коррелят той или иной сферы жизнедеятельности. Наличие связи между моделями, их принадлежность к общей области знаний облегчает восприятие текста и подбор моделей. Когнитивно гомогенный и когерентный текст, после первичного определения фрагмента действительности, описываемого им, требует меньшего количества маркеров для идентификации последующих моделей, выбор которых оказывается частично обусловленным предшествующими. Однако абсолютно гомогенный и связный текст -это абстракция. Фактически большинство текстов интердискурсны, т. е. включают элементы разных дискурсов. В реальности читателю приходится иметь дело с текстами разной степени несвязности, в которых связность может нарушаться вклиниванием в когнитивную структуру текста чуждых моделей, относящихся к другой сфере жизнедеятельности. Реципиенту, столкнувшемуся с подобным нарушением связности на когнитивном уровне, приходится активировать в памяти иную
ментальную сферу, к которой относится вызванная чужеродным элементом текста модель. Таким образом, в тексте соприсутствуют элементы различных дискурсов, выступающих языковыми коррелятами ментальных сфер, иными словами текст характеризуется интердискурсностью.
Разграничение двух видов когнитивной гетерогенности
Установление связей между различными ментальными сферами - ключевая особенность человеческого мышления и языка [Turner 2003], представляющая собой явление, выходящее далеко за рамки интердискурсности в указанном выше понимании. В частности, М. Тернер совместно с Г. Фоконье развил эту мысль в теорию концептуальной интергации, основным понятием которой является ментальное пространство.
Понятие ментального пространства во многом сходно с понятием когнитивной структуры или модели, поскольку:
- и те, и другие соотносятся с явлениями реального или вымышленного мира, т.е. связаны с отношениями референции;
- и те, и другие структурируются более мелкими когнитивными единицами [Ирисханова 2001].
Ментальные пространства, соотносимые с одним референтом или с чем-то схожими референтами, могут вступать во взаимосвязь, в результате которой в ходе наложения этих исходных пространств возникает качественно новое интегрированное ментальное пространство. При этом важно оговорить следующие условия протекания концептуальной интеграции:
- между контактирующими ментальными пространствами существует объективная связь, некая общая основа в виде так называемого родового пространства. Это пространство содержит в себе концептуальные структуры базового уровня и служит посредником между содержанием интегрируемых пространств.
- возникающее в результате интеграции гибридное пространство, сохраняя связи с исходными пространствами, претерпевает по отношению к последним структурные изменения и функционирует как неделимое структурное целое, качественно отличное образование.
Как отмечает О.К. Ирисханова, последнее время теория концептуальной интеграции претендует на универсальную объяснительную силу, постулируя концептуальную интеграцию как «принцип конструирования языкового значения» [Ирис-
ханова 2001: 47]. Такой расширительный подход, возможно, позволяет говорить и о диалогичности на уровне дискурса в терминах когнитивной интеграции. Однако размывание границ сферы применения той или иной теории в целом не способствует увеличению ее эвристического потенциала, поскольку сопровождается утратой собственного объекта и его специфики, которую она изначально была призвана объяснить. Поэтому, принимая во внимание то общее, что есть между явлениями интердискурсности и когнитивной интеграции, мы все же не склонны смешивать эти два механизма, и хотели бы подчеркнуть следующие существенные различия между ними:
1. Контактирующие исходные сущности, которые могут быть в обоих случаях названы ментальными пространствами, являются единицами разного уровня. Если в случае с интердискурс-ностью они коррелируют с дискурсами, глубинными уровнями которых они являются, то в теории концептуальной интеграции, несмотря на провозглашаемую дискурсную ориентацию, анализу подвергаются отдельные фразы и высказывания.
2. Теория Г. Фоконье и М. Тернера является фактически развитием двухпространственной модели метафоры, объясняя в терминах наложения концептуальных пространств механизм вторичного семиозиса, лежащий в ее основе. Теория интертекстуальности не имеет применения в этой сфере.
3. В отличие от концептуальной интеграции, интердискурсность не предполагает объективной связи между исходными ментальными пространствами. Контакт дискурсов имеет чисто ситуативный характер, обусловлен конкретным замыслом автора, можно сказать, случаен.
4. Онтологический статус результирующей сущности также будет разным. Интердискурс четко осознается как сочетание, смешение черт входящих в него дискурсов и самостоятельного статуса не имеет. Как только интердискурс перестает восприниматься как гетерогенная сущность, можно говорить о том, что постоянный контакт между дискурсами привел к их реструктурированию, смещению границ или формированию отдельного дискурса [Филлипс, Йоргенсен 2004: 118].
Итак, теория концептуальной интеграции не может служить иллюстрацией когнитивного механизма, лежащего в основе интердискурсности, а значит, этот вопрос остается открытым.
Механизм интердискурсности
Для ответа на этот вопрос существенно понимание дискурса как двухуровневой сущности,
объединяющей определенный план содержания -структурированное когнитивными структурами ментальное пространство и план выражения - совокупность языковых средств, традиционно используемых для выражения этого содержания. Глубинный уровень дискурса строится из когнитивных структур и входящих в их состав концептов, объединенных вокруг ключевых концептов. Таким образом, можно заключить, что дискурс имеет полевую структуру, в которой можно выделить ядро и периферию. Как отмечают Э. Лакло и Ш. Муфф, структурирование дискурса никогда не доведено до конца, он не является жесткой структурой с четко очерченными раз и навсегда границами. Дискурсы могут покрывать одно и то же ментальное пространство, конкурируя за него, а могут находиться в отношениях смежности, плавно перетекая друг в друга. В первом случает одни и те же концепты могут одновременно относиться к разным дискурсам. Так, наука и религия имеют ряд областей пересечения, в которых они по-разному трактуют одни и те же факты. Эти области пересечения репрезентируются общими концептами, вербализуемыми часто одними и теми же языковыми средствами, которые все же в контексте того или иного дискурса вступают в различные связи с другими концептами и приобретают особое значение [Филлипс, Йоргенсен 2004: 49-55].
Другим естественным источником интер-дискурсности являются концепты, располагающиеся на периферии дискурса, там где граница дискурса размыта.
Подобным образом возникающая интердис-курсность, обусловленная качествами дискурса как «естественной» (в терминах Аристотеля) категории, может быть названа естественной или спонтанной. Она отражает субъективное и не всегда последовательное и логичное структурирование языком континуума внешнего мира.
Естественной интердискурсности противостоит инсценируемая интердискурсность (термин В.Е. Чернявской), намеренно используемая автором как текстообразующий прием. Она не основывается на естественных точках пересечения дискурсов, но стремится совместить несовместимое, поскольку ее прагматический эффект основывается на обманутом ожидании реципиента, которому развертывающиеся в тексте концептуальные конфигурации не позволяют предвидеть такого когнитивного перехода.
Интердискурсность, являясь переключением на иное ментальное пространство, требует от читателя дополнительных усилий, связанных с
необходимостью идентификации сначала нового фрагмента действительности, а затем уже конкретной когнитивной модели. Соответственно, подобное переключение должно сопровождаться усиленной поддержкой со стороны адресанта в виде большого количества однозначных маркеров. Т.е. интердискурсность требует значительной концентрации сигналов смены дискурса как гарантии правильной интерпретации текста. Количество и качество маркеров находятся в прямой зависимости от характеристик адресата текста.
Предметом нашего исследования является детская художественная литература, основным критерием выделения которой является ее адресат -ребенок, которого отличают:
1. Ограниченный жизненный опыт и, соответственно, набор когнитивных моделей, репрезентирующих его. Отсюда следует, что входящие в ее состав дискурсы должны соотноситься с фрагментами актуальной для ребенка действительности, а именно:
а) теми, с которыми он сталкивается в реальной жизни и имеет определенный багаж знаний о них, соотносимыми преимущественно с функцией развлечения;
б) недоступными прямому познанию, но важными в плане образования и воспитания новой личности, соотносимыми преимущественно с функцией социализации.
2. Неопытность как чтеца, требующая от адресанта более развернутой программы интерпретации текста, включая систему эксплицитных маркеров смены дискурса. Согласно А. Молю [Моль 1975: 23-25], любое сообщение характеризуется информативностью и избыточностью. То есть приспособление сообщения к особенностям адресата основывается на законе оптимального использования информации, заключающемся не в максимальном объеме переданной информации, а в максимальном эффекте воздействия сообщения. Для этого требуется некоторая расточительность знаков. Избыточность - величина, которая указывает насколько количество знаков в сообщении превышает то их количество, которое было бы строго необходимо для передачи того же объема оригинальной информации. Эти две характеристики сообщения, т.е. сочетание в нем оригинального и банального, творческого и стереотипного1,
1 Не случайно, что именно эти особенности текста были вынесены в название серии сборников научных трудов, выпускаемого под редакцией проф. М.П. Котюровой Пермским государственным университетом, - «Стереотипность и творчество в тексте».
обусловливают его доступность пониманию адресата. В случае с адресатом-ребенком мера избыточности должна быть достаточно высока.
Художественная литература для детей, как и художественная литература в целом, характеризуется интердискурсностью. Это связано с тем, что она отображает реальный или альтернативный мир, в его сложности и противоречивости, который просто не может уложиться в один дискурс. В то же время, автор должен учитывать специфику своего читателя и заботиться о доступности текста для него. Вышеуказанные особенности адресата-ребенка не могут не сказываться на характере ин-тердискурсности в детской художественной литературе, что проявляется в следующем:
1. Практически полный отказ от инсценируемой интердискурсности, не обусловленной естественными причинами, но только лишь произвольным решением автора.
2. Отбор идеологически значимых дискурсов, ориентированных на выполнение одной из двух главных функций литературы для детей -развлечение и социализация.
3. Дискурсная реальность часто характеризуется по сравнению с действительностью упрощенностью и необъективностью, также идеологически обусловленными.
4. Высокая концентрация маркеров смены дискурса, гарантирующая однозначную интерпретацию текста читателем.
К одному из таких идеологически значимых дискурсов можно отнести медицинский дискурс.
Любое развитое общество заботится о здоровье подрастающего поколения, понимая, что в нем - его будущее. Этот факт усугубляется тем, что дети ранимы, травматичны, подвержены инфекционным заболеваниям. Разумеется, качество и доступность медицинских услуг имеют в решении этих проблем колоссальное значение. Однако важно также воспитать в детях правильное отношение к своему здоровью, к медицинской помощи и тем, кто ее оказывает. Эта задача отчасти реализуется и в детской художественной литературе, в которой здравоохранительные институты изображаются как важная часть общественного устройства, а врачи - как незаменимые люди, от которых следует ожидать только хорошего. Эта идеологическая установка реализуется в форме медицинского дискурса.
В качестве примера мы рассмотрим рассказ Л. Бемельманса Madeline. Безмятежное начало рассказа, посвященное быту девочек в пансионе, быстро нарушает болезнь одной из учениц Мэде-
лин. Концепт БОЛЕЗНЬ, относящийся и к бытовому дискурсу, является здесь точкой перехода к дискурсу медицинскому. Таким образом, налицо естественная, а не инсценируемая смена дискурса.
Смена дискурса, однако, требует, как мы сказали выше, однозначных сигналов, подкрепляющих друг друга, и сигнализируется в тексте рассказа концентрированием лексики, вербализующей уже сугубо медицинские концепты (doctor, nurse, appendix), объединяющиеся в ядерные для указанной ментальной сферы когнитивные структуры.
Проанализируем когнитивное развертывание медицинского дискурса в рассказе. Учитывая, что мы имеем дело с детской художественной литературой, было бы наивным отождествление реального медицинского дискурса с его репрезентацией в рассказе. Речь, разумеется, идет о конструкте медицинского дискурса, функционирование и структура которого носят здесь ярко выраженную идеологическую обусловленность.
Вызванный к больной девочке доктор осознает серьезность ситуации, которая передается читателю опосредованно описанием поспешности принятия мер после определения заболевания (воспаление аппендикса):
And soon after Dr. Cohn Came, he rushed out to the phone
(Вскоре прибыл доктор Кон, он бросился к телефону)
и реакции окружающих: Everybody had to cry -Not a single eye was dry.
(Все не могли не плакать, У всех были мокрые глаза)
Как подсказывает опыт, за поставленным диагнозом - воспаление аппендикса - должна последовать операция по удалению последнего. Это сигнал читателю к включению фрейма больницы. Возможное отсутствие этого фрагмента знаний у адресата не мешает пониманию, и тот же фрейм может вызываться и описанием общей атмосферы в пансионе.
И действительно, девочку госпитализируют. Но там, где в действительности должно начаться самое страшное, в рассказе страшное кончается - последующее повествование призвано внушить лишь спокойствие и уверенность в благополучном разрешении проблемы, чему способ-
ствует описание больной в машине скорой помощи, укутанной в теплое одеяло, в тепле и безопасности (safe and warm). А неизбежно следующий за госпитализацией этап операции в повествовании опущен, т.о. сценарий операции оказывается замененным на смежный сценарий госпитализации, который также входит в фрейм «больница». Этот сценарий включает визит доктора, постановку диагноза, вызов машины скорой помощи, поездку на ней в больницу, представляемые как захватывающее приключение: In a car with a red light They drove out into the night
(На машине с красным огоньком
Они умчались в ночь).
Сценарий «госпитализация», опуская фазу операции, сменяет сценарий «визит к больному», также являющийся частью фрейма «больница». Он маркирован концептами ТОРЖЕСТВЕННОСТЬ и ПОДАРКИ:
Tiptoeing with solemn face, With some flowers and a vase, In they walked and then said, "Ahhh," When they saw the toys and candy And the dollhouse from Papa.
(Торжественно, на цыпочках
С цветами и вазой
Они зашли и ахнули
При виде игрушек и конфет
И подаренного папой кукольного домика).
Единственный намек на операцию - уже благополучно заживший шрам: On her stomach Was a scar
(На ее животе был шрам
Этот шрам, которым хвастается Мэделин, посеял такую зависть в сердцах всех подруг, что им тоже захотелось сделать такую прекрасную операцию.
Таким образом, мы видим, что фрагмент медицинского дискурса, воспроизводимый в рассказе, сильно модифицирован по сравнению с реальным дискурсом, что заключается в опущении сценариев, могущих напугать адресата, и привнесением или акцентированием в положительной
оценочности, не всегда объективно присутствующей или доминирующей в реальности.
Подводя итог, можно сделать следующие выводы:
1. Механизм интердискурсности заключается в когнитивной некогерентности текста, в соприсутствии в его семантической структуре концептов и моделей, принадлежащих к разным ментальным пространствам - дискурсам.
2. Отбор дискурсов и репрезентация ими реальности носят ярко выраженную идеологическую обусловленность, т.е. служат реализации основных задач, ставящихся обществом перед литературой для детей.
3. Стремление к минимизации сложности восприятия текста приводит к предпочтению естественной интердискурсности, характеризующейся б0льшей предсказуемостью, и усиленной программе интерпретации текста, состоящей в избыточном количестве однозначных маркеров смены дискурса.
Список литературы
Ван Дейк Т. А. Анализ новостей как дискурса // Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989а. С.116-160.
Ван Дейк Т.А. Расизм и язык. М., 19896.
Гурочкина А.Г. Понятия «скрипт» и «сценарий» и их роль в процессе восприятия и интерпретации текста // Studia Lingüistica - 9. Когнитивно-прагматические и художественные функции языка. СПб.: Тригон, 2000. С. 235-239.
Демьянков В.З. Термин парадигма в обыденном языке и в лингвистике // Парадигмы научного знания в современной лингвистике: сб. науч. тр. М.: ИНИОН РАН, 2006. С. 15-40.
Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века // Язык и наука конца ХХ века: сб. статей. М.: ИЯз РАН, 1995. С. 239-320.
Жаботинская С.А. Концептуальная модель частеречных систем: Фрейм и скрипт // Когнитивные аспекты языковой категоризации: сб. науч. тр. Рязань, 2000. С. 15-21.
Ингарден Р. Исследования по эстетике. М.: Изд-во иностр. лит., 1962.
Ирисханова О. К. О теории концептуальной интеграции // Известия АН СССР. Сер.: Лит-ра и яз., 2001. Т. 60, вып. 3. С. 44-49.
Кубрякова Е. С. О понятиях дискурс и анализ дискурса в современной лингвистике // Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты: сб. обзоров. М., 2000. С. 7-25.
Кубрякова Е.С. Понятие парадигма в лингвистике: введение // Парадигмы научного знания в современной лингвистике: сб. науч. тр. М.: ИНИОН РАН, 2006. С. 1-14.
Кубрякова Е.С., Демьянков В.З. и др. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996.
Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура научных революций. М.: ОСТ, 2001.
Минский М. Остроумие и логика когнитивного бессознательного // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 23. М.: Прогресс, 1988. С. 281-304.
Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М.: Гнозис, 2003.
Моль А. Искусство и ЭВМ. М.: Мир, 1975.
Серио П. Структура и целостность: Об интеллектуальных истоках структурализма в Центральной и Восточной Европе. М.: Языки славянской культуры, 2001.
Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. М.: Прогресс. 1999.
Степанов Ю.С. Альтернативный мир. Дискурс. Факт и принцип Причинности // Язык и наука конца XX века: сб. статей. М.: ИЯз РАН, 1995. С. 35-73.
Чернявская В.Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия. М.: Флинта: Наука, 2006.
Чернявская В.Е. Дискурс как объект лингвистических исследований // Текст и дискурс. Проблемы экономического дискурса. СПб.: Изд-во С.-Петерб., 2001.
Филлипс Л. Дж., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод. Х.: Изд-во Гуманитарный центр, 2004.
Фуко М. Археология знания. Киев: Ника-Центр, 1996.
De Beaugrande R. Text, discourse, and process: toward a multidisciplinary science of texts. Norwood, N.J.: ABLEX Pub. Corp. 1980. URL: http://www.beaugrande.com
Johnson-Laird P.N. Mental Models. Cambridge, U.K.: Cambridge University Press, 1983.
Longman Dictionary of Contemporary English: в 2 т. М.: Рус. яз., 1992.
MacHoul A. Discourse // The Encyclopedia of Language and Linguistics. Vol. 2. Oxford 1994. P. 940-949.
Schank R.C., Abelson R.P. Scripts, Plans, Goals and Understanding: an Inquiry into Human Knowledge Structures. L. Erlbaum, Hillsdale. N. Y., 1977.
Slembrouck S. What is meant by «discourse analysis»? URL: http://bank.rug.ac.be/da/da.htm, 2006.
Turner M. Double-scope Stories // Herman D. [ed.]. Narrative Theory and the Cognitive Sciences, edited by David Herman. Stanford, CA: Publications of the Center for the Study of Language and Information, 2003. P.117-142.
Van Dijk ТА., Kintsch W. Strategies of Discourse Comprehension. N. Y.: Academic Press, 1983.
Van Dijk Т.А. Cognitive processing of literary discourse // Poetics Today. 1, 1979. P. 143-160.
Van Dijk T.A. From Text Grammar to Critical Discourse Analysis A brief academic autobiography. 2004. URL: http://www.discourses.org/From% 20text% 20grammar%20 to%20critical% 20discourse% 20analysis.html
E.V. Beloglazova COGNITIVE MECHANISM OF INTERDISCOURSIVITY
The article is an attempt to apply the discourse approach towards the analysis of children's fiction, treated as an interdiscourse. The author sees the mechanism of interdiscoursivity to consist in cognitive heterogeneity of a text, containing signals of cognitive structures belonging to various mental spheres - discourses. The author hypothesizes that since the discourse shift adds difficulty to the text processing, its signals are to be numerous and unambiguous in order to serve as a guarantee of correct interpretation.
Key words: interdiscoursivity, discourse, frame, script, dialogue, conceptual integration.
