CC BY
30
Рецензии
Когда мысль изреченная есть правда, или Крестьяноведение Валерия Виноградского
Виноградский В.Г. «Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2017. — 320 с. ISBN 978-5-7749-1294-0.
В.В. Бабашкин
Владимир Валентинович Бабашкин, доктор исторических наук, профессор кафедры политико-правовых дисциплин и социальных коммуникаций Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации. 119571, Москва, проспект Вернадского, 82. E-mail: [email protected]
DOI: 10.22394/2500-1809-2018-3-1-174-182
В тютчевском стихотворении «Silentium!» содержится не только пронзительный взгляд на вещи, согласно которому мысль изреченная есть ложь, но и гениально-простое обоснование этой, в общем-то, отнюдь не очевидной истины. Этим хорошо пользоваться, скажем, на семинарах по истории. Предлагаешь студенту более или менее связно изречь некую мысль, которая в школьном учебнике была дана априори и в которую привычно верилось, показываешь, что с этим не так, и процесс пошел: механизмы самостоятельного творческого мышления запущены. Студенты легко увлекаются этой игрой, азартно ловят друг дружку на логических нестыковках и ложных посылах. И в помощь им в этом нужном деле «великий и могучий, правдивый и свободный русский язык». Кстати сказать, в каждой группе найдутся четыре-пять человек, которые станут наперебой энергично читать наизусть эти поэтические строки И.С. Тургенева — видимо, не так уж все и плохо у нас со школьным образованием. Предпринимая далее попытку изложить на бумаге (изречь) хоть малую толику сильных и противоречивых эмоций, которые возникали у меня при чтении книги «Голоса снизу», я попробую руководствоваться этим золотым правилом: заведомое сомнение в любом оценочном суждении.
В.Г. Виноградский изучает сельскую повседневность в прошлом и настоящем, привлекая коренных деревенских жителей к откровенному разговору об их прошедшей и нынешней жизни; он полагает, что его собеседники при этом практически никогда не лгут; и в том и в другом он совершенно прав. Анализируя услышанное и записанное и стремясь поделиться результатами этого своего анализа с другими аналитиками-гуманитариями, равно как и со своими сельскими собеседниками, он неимоверно часто использует
174
КРЕСТЬЯНОВЕДЕНИЕ ■ 2017■ТОМ 2■ №2
слово «дискурс» и производные от него прилагательные и наречия, и напрасно он так поступает. Такие вот монбланы лжи. А ведь я и составил-то всего два предложения, хоть и сложных, однако совсем не длинных. Попробуем разобраться.
То, что делает в науке Валерий Георгиевич Виноградский, вызывает у меня восхищение и белую зависть. Увидев, что его новая монография о сельской глубинке называется «Голоса снизу», я слегка забеспокоился: неужто это академический снобизм, столь характерный для прогрессизма-модернизма и столь невероятный для научного творчества Виноградского? Прочитав всего лишь 25 страниц, с облегчением вздохнул: не просто не снобизм, а все с точностью до наоборот. Читатель найдет здесь добросовестную и глубокую критику того, что до сих пор делалось в аграрной социологии при работе с таким источником, как бесхитростные деревенские жизненные повествования. Разумеется, это в первую очередь самокритика, поскольку Виноградский — один из лидеров этого направления исследований. Готовность открыто признавать свои собственные недочеты и заблуждения не так часто встречается среди обществоведов, но это — безусловное качество лидера. В данном случае автор признает, что многие из опубликованных комментариев к таким крестьянским текстам грешат легковесностью и наукообразием. Вероятно, это оттого, что интервьюер стремится услышать в откровениях своего сельского собеседника какие-то совпадения со своим базовым социологическим знанием о крестьянстве, деревне, колхозе и т.д. «Подобная интерпретационная манера, — пишет автор, — удерживает тебя на поверхности, не давая спуститься к подводным течениям текста. Что же делать? ...Нельзя безнаказанно запрягать живое движение разворачивающегося текста в аналитико-интерпретационные хомуты, оглобли и постромки. Крестьянский "голос снизу" мощно вырывается из любого научного плена. Летит, сверкает и грохочет, поглядывая на автора сверху вниз» (с. 24, 25).
В книге о голосах снизу проделана добрая часть пути в поисках ответа на это отчаянное «что же делать?». Правильное начало пути как раз и заключается в острой постановке вопроса, где «верх» и где «низ». На протяжении двух последних истекших столетий в общественной науке (которая и сама оформлялась как таковая в то же самое время) сложилось устойчивое представление, что существуют некие объективные законы общественного бытия, которые даны «верхам» в виде университетского, академического знания. Эти последние могут и должны применять такое знание для того, чтобы осчастливить «низы», сделав социальную эволюцию максимально органичной. Крах идеологии научного коммунизма в нашей стране на рубеже 1980-1990-х годов мало что изменил в этом плане в российской действительности. Свято место, как говорится, пусто не бывает. Пришли «научные антикоммунисты» (часто из вчерашних правоверных коммунистов и комсомоль-
В.В. Бабашкин Когда мысль изреченная есть правда, или Крестья-новдение Валерия Виноградского
_ 176 цев) и понесли «низам» новую наукообразную ахинею, искренне
считая себя «верхами» и предпочитая в самоназвании использо-рецензии вать слово «элита».
В великой русской художественной литературе второй половины XIX века создано множество образов людей, бескорыстно и самозабвенно вставших на поприще служения народу. В данном контексте уместно вспомнить об одном из героев романа Н.Н. Зла-товратского «Устои» с говорящей фамилией Пугаев. Это талантливый ученый-обществовед, свято веривший в светлое будущее русского народа, умевший заразить своей верой студенческую молодежь, убедить юных мыслителей в теоретической состоятельности своих историософских воззрений. Однако Пугаева очень пугала сама перспектива когда-нибудь лицом к лицу столкнуться с этим самым народом. Было опасение, что реальные обитатели русской деревни могут в чем-то не совпасть с теоретическим народом и тем самым поставить под удар, а то и полностью разрушить такую стройную и логичную «научную» конструкцию. Опасение подкреплялось той историей, когда в орбиту его просветительской деятельности был втянут молодой крестьянин, один из основных персонажей произведения, весьма разочаровавший романтического наставника, а главное, сам разочарованный, даже разозленный этими филантропическими играми образованного сословия. А когда одна из участниц пугаевского кружка дворянская девушка Лиза по окончании гимназии сознательно отправляется на должность земской учительницы, она в переписке с Пугаевым по возможности деликатно подтверждает его худшие опасения относительно той самой науки о народе1.
Этот литературный пример я привожу здесь с двойным умыслом. Во-первых, со страниц произведений таких великих кресть-яноведов прошлого, как Н.Н. Златовратский, А.Н. Энгельгардт, Г.И. Успенский, нам, сегодняшним, давно уже идет четкий сигнал: между реальной жизнью деревни и народолюбивыми сочинениями социальных философов о жестокой эксплуатации — пропасть. И глубина пропасти не зависит от того, кто в этих теориях выступает в качестве эксплуататора крестьянства — помещики и капиталисты или большевики и коммунисты. Во-вторых, даже для таких предельно приближенных к сельской реальности крестьяноведов настоящего, как участники организованных Т. Шаниным проектов полевого исследования российской деревенской глубинки, постоянное сомнение в адекватности своих представлений о сельской повседневности — вещь спасительная. С тех пор как «1 ноября 1990 года 14 российских социологов, разделившись попарно, разъехались в семь глубинных сельских регионов», минуло много лет постоянного научного поиска, и «каждый из полевых социологов отыскал
1. Златовратский Н.Н. (1951). Устои. История одной деревни. М.: Гослитиздат. С. 485-528.
собственный аналитический маршрут — накопленный материал позволяет двигаться во многих дисциплинарных направлениях» (с. 13, 15). Да, крестьяноведение междисциплинарно, оно не укладывается в рамки уже устоявшихся гуманитарных и общественных наук, представители которых отгораживаются друг от друга, кроме прочего, еще и своими собственными «дискурсами». Как мне представляется, крестьяноведение Виноградского, развиваясь, все более сближается с тем, чем занимаются психологи и лингвисты.
И мотором развития теории крестьянства в этом направлении служит, как и положено, не оставляющее ее автора спасительное сомнение. К примеру, достаточно ли корректно были подготовлены к обобщающей академической публикации в 1996 году результаты первой большой полевой экспедиции2? Автор «Голосов снизу» дает отрицательный ответ: «Как мы теперь понимаем, в ходе подготовки семейных историй к публикации была допущена некая досадная композиционно-семантическая неточность. Совершен некий редакторский произвол... В результате воздух жизненной сцены незаметно улетучился. Натуральные голоса крестьян, превращенные в "литературу", заметно поблекли и приглушились. Потеряли аромат подлинности» (с. 16, 17). Это обстоятельство было отмечено профессиональным филологом в опубликованной в 2006 году статье о диалектных словарях как лингвокультурологическом источнике: «С точки зрения интересов социологии материалы сохранили релевантность, но как источник для лингвистических исследований подобные тексты несостоятельны». В.Г. Виноградский принимает этот упрек как понятный и справедливый, но он отвергает ту фору, что дает социологу коллега-филолог: мол, что для социологии сойдет, у нас, лингвистов, не проходит (с. 18). И тут мне вспоминается замечательная книга М.А. Кронгауза о русском языке, где лингвистика обозначена как самая гуманитарная из точных наук и самая точная из гуманитарных3. Ведь этим своим: «Видимо, не только для лингвистических исследований» автор «Голосов снизу» задирает для себя планку своего крестьяноведения именно на эту высоту, на высоту правды слова.
В книге «Орудия слабых»4 он подходит к решению задачи публикации транскриптов своих бесед с коренными жителями села существенно иначе по сравнению не только с «Голосами крестьян», но и со своей собственной большой статьей в журнале «Мир Рос-
В.В. Бабашкин Когда мысль изреченная есть правда, или Крестья-новдение Валерия Виноградского
2. Голоса крестьян: сельская Россия ХХ века в крестьянских мемуарах. (1996). М.: Аспект Пресс.
3. Кронгауз М. (2009). Русский язык на грани нервного срыва. М.: Знак. С. 63-64.
4. Виноградский В.Г. (2009). «Орудия слабых»: технология и социальная логика повседневного крестьянского существования. Саратов: Изд-во Саратовского института РГТЭУ.
_ 178 сии» того же 1996 года5. Он стремится качественно снизить интерпретационный диктат и редакторский произвол, позволить инфор-рецензии мантам высказываться развернуто и свободно. Но чем полнее живое повествование, тем сложнее задача истолкования, интерпретации. Поэтому при работе над книгой, по свидетельству Виноградского, «все же ощущение какой-то несопоставимости, неслиянности, раз-деленности двух миров — непосредственно-жизненного и научно-аналитического — никак не выветривалось из сознания» (с. 24-25). Вроде бы «автор как субъект дискурса науки должен однозначно и непротиворечиво зафиксировать собственные выводы и оценки. Должен волей-неволей обобщить и укротить бытие. Но этому упрямо и систематически противится льющийся сплошным потоком, выговариваемый конкретным человеком живой рассказ» (с. 26). Вот где Виноградский вплотную сталкивается с главным диалектическим противоречием этого своего направления науки о крестьянах. Спрашивается, нужно ли публиковать экспедиционные архивы, если эти незатейливые крестьянские повествования — как гвозди в крышку гроба «дискурса науки»?
Разрешение таких противоречий, как известно, содержит момент развития. Таковым в данном случае стала книга «Крестьянские координаты»6. Это не только решительное «да» на вопрос о необходимости публикации «живых рассказов» сельских ветеранов начала 1990-х годов, но и образец того, как это следует делать. Чтобы коротко и внятно пояснить, почему мне это представляется образцом, не удержусь от такого сравнения. Приличного студента-историка не нужно долго убеждать в том, что во время археологической практики нельзя воровать из раскопа никакие находки. Но студент-двоечник нет-нет да и умыкнет что-нибудь «на память», не понимая, что для науки приватизированный им беспаспортный артефакт навсегда потерян. Паспорт находки — это четкая привязка ее к географии и культурному слою: где, когда и в одном слое с какими другими вещами откопали ее, прежде чем передать в руки профессиональных реставраторов. Если уподобить любой кусок крестьянского жизненного повествования, зафиксированного профессионалом, археологическому экспонату, то автор «Крестьянских координат» выступает не только в роли дотошного составителя паспорта своих находок, но и в качестве хорошего реставратора. Две жизненные повести, которые содержит монография, предваряет историко-географическое описание малой родины их главных героинь. Затем следует очень тонкий словесный портрет каждой из этих пожилых крестьянок, созданный «как итог многодневных и душевно открытых встреч с человеком, кото-
5. Виноградский В.Г. (1996). Российский крестьянский двор: эволюция повседневного существования // Мир России. № 3. С. 3-76.
6. Виноградский В.Г. (2011). Крестьянские координаты. Саратов: Изд-во Саратовского института РГТЭУ.
рый отважился оглядеть собственную жизнь с ее уже поистине финального рубежа» (с. 28). Наконец, сам транскрипт бесед сделан настолько качественно, что позволяет читателю живо представить речевые ситуации, побудившие собеседницу автора к пространному монологу-воспоминанию. Все это дает Виноградскому полное право утверждать: «Адекватная форма для презентации "голосов снизу" найдена. Создан и организован достаточно надежный текстовый источник — для социологов, культурологов, историков, лингвистов. Но и этого — мало» (с. 29).
Что значит мало? А то и значит, что представителей всех этих славных отраслей гуманитарного знания нужно еще и подтолкнуть к использованию этого довольно-таки непривычного для их наук источника. Причем к использованию не только заинтересованному, но и грамотному — чтобы, «взрывая, не возмутили ключи». Чтобы как минимум не углядели там то, чего нет, а как максимум — сумели увидеть, что содержит этот источник, какое знание о русской душе. Лучше всего практически показать, как это делается. И В.Г. Виноградский, для которого важной частью души стали все его деревенские собеседники, делает это в «Голосах снизу». Все трое героев второй части книги — «Дискурсы "отцов"» — приблизительно сверстники, годы рождения 1911-й, 1914-й и 1916-й. На первый взгляд этим сходство и ограничивается — настолько разными представляются эти люди по темпераменту и по своей «речевой походке» (с. 46, 123, 125), т.е. способу и манере делиться своими жизненными воспоминаниями. Это не говоря уже о том, что у каждого из них за плечами своя жизнь. Однако авторская аналитика выявляет во всех трех повествованиях нечто общее, и настолько важное, что это, по-моему, должно носить методологический характер для любого нашего аграрно-исторического исследования. В них вновь и вновь «всплывает тот самый, таинственный и малопонятный, феномен бытийной терпеливости, смирения и даже некой толстокожести в ответ на суровость жизненных поворотов» (с. 101-102), «крестьянского вытерпливания и нечувствительного смирения перед обстоятельствами бытия», которое совершенно естественным образом соседствует с «размашистым великодушием и безмятежностью» (с. 84, 85).
Окружающий мир в этих рассказах отождествляется с жизненным опытом, «существует как "то, что выпало". В частности, что выпало на конкретную жизненную долю нашей рассказчицы. И этот мир, по всей видимости, устраивает субъекта. Больше того, этот мир устроен так, что не нуждается в переустройстве. В нем все постижимо, все поддается понимающему приятию» (с. 113). Попробуем соединить такое мировоззрение огромной части жителей России, Советского Союза с той картиной мира, что долгое время рисовала нам вульгарно-марксистская историография, а теперь еще более нахраписто рисует либеральная, и мы увидим, что кре-стьяноведение Виноградского в обоих случаях не ко двору. Оно
В.В. Бабашкин Когда мысль изреченная есть правда, или Крестья-новдение Валерия Виноградского
_ 180 ни антикулацкое, ни тем более прокулацкое: «Нет, этот дискурс
просто устраивается поодаль, находится в сторонке от прогрес-рецензии систско-преобразовательного свербежа... Жизнь в нем не производится в ступенях и формациях, планомерно завершаясь и затвердевая в очередных ее этапах, но длится, длится и длится. И это ее движение естественно вмещено в безмятежные (точнее говоря, лишенные педалированной истерики) по настроению дискурсивные форматы натуральных крестьянских миров, подчиненных (особенно в поколении "крестьянских отцов") цикличному движению исхоженной природной округи, маленькой родимой земли» (с. 114). В книге есть еще немало таких вот принципиальных положений, которые невозможно сформулировать в рамках обычного интеллигентного комментирования крестьянских мемуаров. А возможно только, на пределе интеллектуальных и духовных сил вглядевшись, вслушавшись, буквально вжившись в эти специфические источники для историков и социологов, как это делает в «Голосах снизу» В.Г. Виноградский.
Теперь попробую объяснить, что мне категорически не нравится в слове «дискурс», которое используется в авторском тексте настолько часто, что невольно возникает странное ощущение присутствия в книге еще одного героя наряду с деревенскими собеседниками автора. В октябре 1995 года на заседании теоретического семинара «Современные концепции аграрного развития» шло обсуждение монографии «Повстанцы во имя царя»7, где во главе угла — некоторые важные мировоззренческие особенности российских крестьян первых пореформенных десятилетий. Желая сделать для присутствующих более понятной суть своей исследовательской задачи, американский историк Дэниэл Филд, прекрасный знаток русского языка и русского крестьянства, счел уместным в своем выступлении упомянуть, что многие историки на Западе стали пользоваться термином «дискурс», и пояснил, какие смыслы они в это вкладывают, отметив: «Мне повезло, что этого термина не было в обиходе 20 лет назад»8. Мол, если бы тогда широко бытовало представление о том, что существует некий «крестьянский дискурс», это весьма затруднило бы внятное описание столь сложного социально-психологического явления, как «наивный монархизм». И даже такое, казалось бы, ироничное словоупотребление не осталось незамеченным. «На мой взгляд, — сказал тогда участник дискуссии, специалист по истории китайского крестьянства Феликс Борисович Белелюбский, — предпочтительно избегать гнетущих слов типа "парадигма" или "дискурс"»9. Как будто предвидел, каких масштабов достигнет через некоторое время вторжение
7. Field D. (1976). Rebels in the Name of the Tsar. Boston.
8. Современное крестьяноведение и аграрная история России в ХХ веке / Под ред. В.В. Бабашкина. (2015). М.: Политическая энциклопедия. С. 484.
9. Там же. С. 492.
одного из этих гнетущих слов в русскоязычные обществоведческие тексты. Готовя этот отзыв на книгу, я много всего прочитал в попытке понять, зачем. Так и не понял, вернее, отказываюсь понимать. Особенно по прочтении романа В. Пелевина «Empire V», о котором сказано: «Если вкратце — тут утверждается, что в основе мироздания лежат гламур и дискурс, причем и то и другое иллюзия»10. Впрочем, все это (по поводу «дискурса») не более чем мысли изреченные, а потому предвижу самую уничтожающую критику по их адресу и могу только приветствовать.
Заключительная часть «Голосов снизу» называется «Дискурсы "детей"», и это отличное решение — собрать под одной книжной обложкой житейские повествования двух разных поколений коренных сельчан. «Отцы» сохранили в памяти коллективизацию, войну, послевоенную жизнь в колхозах. У «детей» лучшие годы жизни пришлись на благополучие «застоя», беспощадное крушение колхозов «младореформаторами», а затем — крушение связанных с этим собственных надежд и иллюзий. Повторюсь, для историка аграрных отношений в нашей стране добросовестная работа с такого рода источниками предполагает существенную корректировку привычных методологических подходов. Однажды, рецензируя монографию о крестьянских жизненных практиках11, я уже подчеркивал, что при этом взгляд фокусируется на сложной системе взаимоотношений между крестьянским двором и общественным хозяйством, оставляя на периферии обычную трескотню о социализме, капитализме и мелкобуржуазности12. Иван Васильевич Цаплин, 1914 года рождения, помнил коллективизацию, которую авторитетный японский историк назвал наиболее политизированной страницей истории СССР как в России, так и на Западе13. Сохранили свои воспоминания об этом и другие герои «Дискурсов "отцов"». Комментарий В.Г. Виноградского, сопровождающий рассказ Ивана Васильевича, выглядит одинаково подходящим ко всем трем этим воспоминаниям: «Никаких особенных ужасов в строе повествования не просматривается. А ведь именно в это время, в начале 1990-х, в российской публицистике (как печатной, так и телевизионной) можно было наблюдать некую эшелонированную трагедийность, развернутые в подробностях драмы крестьянских корчевок [так собеседники Виноградского называли раскулачивание. — В.Б.], в конечном счете искалечивших крестьянские миры России. Эта исто-
В.В. Бабашкин Когда мысль изреченная есть правда, или Крестья-новдение Валерия Виноградского
10. Кронгауз М. (2009). Русский язык на грани нервного срыва. С. 171.
11. Виноградский В.Г., Виноградская О.Я., Никулин А.М., Фадеева О.А. (2013). Крестьянские жизненные практики, 1991-2012. Саратов: Изд-во Саратовского института РГТЭУ.
12. Бабашкин В.В. (2015). Морально-аморальная экономика//Российская история. № 4. С. 184-188.
13. См.: Современное крестьяноведение и аграрная история России в ХХ веке. С. 643.
_ 182 рическая правда подавалась, как правило, в ее весьма раскаленном,
разгневанно-клеймящем облике. И все мы каждодневно наблюдали рецензии эти журналистские проклятья сталинскому режиму. Совсем иначе коллективизация выгладит в дискурсе натуральной крестьянской повседневности. Это, надо полагать, вовсе не следствие простительной человеческой забывчивости. Здесь, как мне кажется, неясно просвечивает загадочный феномен социального равнодушия, исторической терпеливости и даже бесчувственности к драматическим поворотам бытия» (с. 82-83).
When the uttered thought is true, or the peasant studies of Valery Vinogradsky
Vinogradsky V.G. "Voices from Below": Discourses of Rural Everyday Life. Moscow: Publishing House "Delo"; 2017. — 320 p.
Vladimir Babashkin, Professor, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration. 119571, Moscow, prospect Vernadskogo, 82. E-mail: [email protected].
