CC BY
57следовать своему демону, но может и изменить ему. В этом учении, таким образом, сочетаются промысел и свобода, полностью изгнанная из вселенной в «Королеве Маб». Впрочем, Шелли в этой своей ранней поэме далеко не всегда выдерживает взгляд на мир как на цепь необходимых причин и следствий: в
рассуждениях об обществе, которое, если верить приведенным выше словам Маб, должно быть так же неотвратимо детерминировано, как и все во вселенной, постоянно возникает тема произвола правителей, тема человеческих пороков, разрушающих великие цивилизации (Шелли 1903: 308-309). Это заставляет
усомниться в существовании всеобщей гармонии, которая у Шелли ассоциируется с необходимостью. Но главная трудность в приятии концепции Шелли состоит в том, что бесконечные и бесчисленные цепи причин и следствий в его мироздании имеют тот же первоисточник, что и всеобщая одухотворенность: «...Нет событья, / Что
сковывает волю всех людей, / Нет тех глубин времен давно забытых / И следствия рождающих теперь, - / Чтоб это совершилось незаметно, / Без ведома случилось твоего, / Душа Вселенной!» (Шелли 1903: 338).
Первопричина, описываемая таким образом, далека от плотиновского Единого. Шелли соединяет в этой Душе Вселенной несоединимые с точки зрения неоплатонизма свойства - духовность, традиционно воспринимаемую как источник и средоточие свободы, и те черты, которые, согласно Плотину, детерминируются материей, а именно смертность, подверженность страданиям, ограниченность. Следует предположить, что для Шелли в его ранней поэме духовность не обязательно связана со свободой. Поэт столь ужесточает в своих комментариях учение о всеобщей несвободе, что не оставляет места свободе даже как осознанной необходимости: побудительные мотивы, по его представлению, возникают вследствие извне приходящих обстоятельств, а не как результат осознания необходимости делать что-либо.
Стремление Шелли свести всю натурфилософию «Королевы Маб» к единой для духа и материи первопричине делает неоплатонизм поэмы фрагментарным и противоречивым. Поэт, возможно неосознанно, колеблется здесь между дуалистическим и монистическим взглядом на мир и, по-видимому, именно этот момент придает поэме очень заметную эклектичность. В дальнейшем Шелли удалось преодолеть двойственность мировоззрения, характерную для «Королевы
Маб», и стать вполне последовательным неоплатоником. Однако уже в этой поэме Шелли обозначил наиболее важные для него философские проблемы, что делает ее рассмотрение важной составляющей при изучении неоплатонизма Шелли.
Список литературы
Шелли П.Б. Полн. собр. соч. в пер. КД.Бальмонта: в 3 т. СПб., 1903. Т.1.
Лосев А.Ф. История античной эстетики: Поздний эллинизм. Харьков-М., 2000.
Grabo С. The magic plant: The growth of Shelley’s thought. Chapell Hill, 1936.
King-Hele D. Shelly: his thought and work. London, 1962.
Raine К. Defence on Shelley’s poetry // Raine К. Defending ancient springs. London, 1967. P. 139-155.
Winstanley L. Platonism in Shelley // Essays and studies by members of the English Association. Vol. 4 / Collected by. C.H.Herford. Oxford, 1913. P. 72-100.
Р.Ф. Яшенькина (Пермь) КОГДА И В ЧЁМ ОТРЕКАЛСЯ ГЕНРИХ ГЕЙНЕ
"Не посмотреть ли на известное по-новому?" Так назвали вышедший в 1975 г. в нашей стране сборник статей известного во Франции писателя и литературного критика Андре Вюрмсера ("Conseils de Revision", 1973). Призыв к вдумчивому прочтению классики и самоосвобождению от привычных,
закреплённых идеологией устойчивых представлений, оценок не потревожит прежних признаний бесценности классики, но откроет её новые грани, расширит возможности для углублённых теоретических выводов. Принцип "действуй общими местами" не срабатывает: он легко выстраивает незыблемо ясную линию развития великого художника к всемирной славе, но не даёт разъяснения тех моментов в его восхождении, которых привычно было причислять к "кризисным".
Современный читатель накрепко усвоил, что 1840-е гг. - новый этап творческого развития Генриха Гейне, что появление новых идей в публицистике, новых тем в поэзии этих лет в немалой степени связано с дружбой поэта с К.Марксом: "под влиянием Маркса Гейне
приближается к правильному пониманию исторической миссии рабочего класса" (Дмитриев 1966: 466); об этом же пишет и Ф.П.Шиллер, но замечает, что Гейне "не сделался пролетарским революционером - вот в чём причина его одиночества в начале 40-х
О Р.Ф. Яшенькина, 2010
гг." (Шиллер 1962: 270). А.Дейч замечает, что "тесное общение с Марксом духовно обогатило Гейне как политического лирика" (Дейч 1963).
"Завещание" Гейне, в котором поэт говорил о своём обращении к Богу, не могло не повергнуть его революционно-
демократических друзей в растерянность. К.Маркс через 2 месяца после смерти поэта в письме к Ф.Энгельсу пишет: "Кстати: видел завещание Гейне! Возвращение к "живому богу" и "покаяние перед богом и людьми", если он написал что-либо "безнравственное"! (Маркс, Энгельс 1957, 1: 292). Через 10 лет в 1866 г. Ф.Энгельс в письме к К.Марксу сравнит Гейне с Горацким, причислив обоих к "политическим прохвостам" (Маркс, Энгельс 1957, 2: 293)1. Литературоведы, говоря о творчестве Г.Гейне после 1848 г., вынуждены писать о кризисных проявлениях в мировоззрении поэта, в его религиозных исканиях и противоречивом отношении к коммунизму. Этим противоречиям, конечно, есть причины: поражение европейских
революций в 1848 г.; на поэта с новой агрессией обрушилась застарелая
труднодиагностируемая болезнь, нарастало употребление обезболивающих опиумных препаратов. Каждая запись стоила поэту мучительных усилий; уже в 1846 г. он был не в состоянии их рассмотреть; угроза нищеты была более чем реальной: со смертью дяди Соломона Гейне кузены потребовали от него отказаться от публикаций мемуаров о своих сородичах (4 тома были сожжены). Последние годы "матрацной могилы" протекали почти в полном одиночестве: умер Бальзак, которого он
называл своим другом, уходили из жизни близкие и дорогие ему люди. "Жизнь Гейне стала в это время, помимо муки, какая-то "отвлечённая". <...> Жизнь... но уже навсегда без простора, недвижная и без неба... Жизнь -готовая уйти гостья... А лес? ... и его никсы -первые музы Гейне ..." - и далее: "Но чем беднее становилась жизнь как восприятие, тем напряжённее искала наполнить окружающую пустоту сама душа поэта" (Анненский 1979: 153).
Видим, что чисто внешние и даже личные обстоятельства творчества писателя не проясняют природу его отречения от атеизма, гегельянства и настороженности к последствиям победы коммунизма. Ответ возможно найти, лишь внимательно взглянув "по-новому" на предшествующие периоды творческого развития писателя.
Расстригой Гейне называл себя уже в 1830-е гг. за разрыв и одновременную связь с
романтизмом, признавался, что беспредельное романтическое томление никогда не покидало его, несмотря на все крайности делаемых им заявлений. В "Послесловии", которым поэт сопроводил свою книгу "Романцеро" (1852), он делает ещё одно признание - дезертира от атеизма: "Да, я возвратился к Богу подобно блудному сыну, после того, как долгое время пас свиней у Гегельянцев" (Гейне 1957: 161). "Наша философская революция закончилась", -писал Гейне уже в 1834 г. в работе "К истории религии и философии в Германии", - "её завершил Гегель". Гегель, который в 1807 г. после иенского поражения Пруссии перед Наполеоном заявил: "история закончилась", не мог всерьёз восприниматься Гейне после французской революции 1830 г. Увлечение Гегелем было у Гейне в прекрасную пору юности, когда и Наполеон казался Робеспьером на коне. В "Предисловии" ко 2-ому изданию этой книги суждения Гейне жёстко - иронично подвергают критике тезис Гегеля о
неизбежности разумной действительности. Гейне предлагает Марксу, Фейербаху и Руге читать Библию, в которой за 6 000 лет до Гегеля библейская змейка, "маленькая приват-доцентка" объяснила Еве и Адаму, "каким образом абсолют заключается в тождестве бытия и познания" (Гейне 1958, 6: 17).
Пролетариат продолжал оставаться в сознании поэта единственно реальной исторической силой, но Гейне не покидали опасения за судьбы искусства, свобода
которого, может статься, будем ограничена цепями, хотя и из роз.
Конечно, болезнь заставляла Гейне
размышлять о смерти, но не она обратила поэта к христианству: вечность существования не казалась ему доказанной; Моисей в Библии ничего об этом не говорил. Однако обращение к Христу помогло Гейне ни в чём себе не изменить: христианство - демократия; Христос не национальный Бог, а всемирный, он "любит всех людей" (Гейне 1959, 9: 147). В
христианстве человек приходит к духовному самосознанию, очень часто через страдание. Наблюдая повороты в идейной жизни лютеранства, берущего под контроль даже образование этих лет, Гейне с горечью пишет: "Мир - огромный скотный двор, очистить который вовсе не так легко, как конюшни Авгия", "в Германии именно богословы приканчивают Господа Бога" (Там же: 152). Мысли, заметки, импровизации Гейне были найдены после его смерти, эти рукописно изложенные поэтом афоризмы заставляют нас обратиться ко времени, когда над "колыбелью
поэта" уже играла "первая утренняя заря девятнадцатого столетия" (Там же: 143).
Духовное развитие поэта поначалу направляли католические священники (французская армия стояла в Дюссельдорфе, и поэт делал первые образовательные шаги во французском лицее). Ректор французского лицея, отметив незаурядные способности Гейне - ученика, посоветовал его матушке направить сына в Рим для священнической карьеры. Несостоявшаяся карьера придаёт лёгкую иронию рассуждениям поэта. Не отрекаясь от поэтической славы, поэт так комментирует повороты своей судьбы: "Ничего из меня не вышло, ничего, - только поэт", и далее: "Я не стану с ложной
скромностью, изобретённой ничтожествами, отрекаться от моей поэтической славы" (Там же: 137).
Обращение к лютеранству в 1825 г. -означало обретение поэтом пропуска о допуске к образованию. Признавая безусловный характер подвига Лютера в деле становления национального сознания немцев, в деле развития немецкой философской культуры, он видел также, что лютеранство утверждало "платёжеспособную мораль немецких бюргеров" так же, как тезис Гегеля о "разумной действительности", оправдывая
государственно-церковный строй Пруссии.
Закономерно признание Гейне, которое он сделал в "Послесловии" в книге "Романцеро" о возвращении к Богу. Если рассматривать возвращение к Богу как своего рода отставку поэта в частную жизнь, то это, конечно, будет правдой. Бог - истинное благодеяние для небогатого и очень больного человека, с Богом он не одинок: "могу молиться и жаловаться и без стеснения изливать свою душу пред всемогущим и доверить ему кое-что из того, о чём мы обыкновенно умалчиваем даже и перед собственной женой" (Гейне 1959, 9: 117). Он сжигает рукопись о философии Гегеля, сожалея, что не уничтожил всех своих философских сочинений. Гейне
свидетельствовал о своих религиозных чувствах, замечая при этом, что у него нет влечения к каким-либо догмам, культам. Правда, он разъяснил суть своей позиции в отношении спасительного действия римско -католической апостольской веры и своего отречения от протестантизма. Он даже венчался в иезуитской церкви св. Сульпиция, уступив настояниям супруги. Догматы, культ он обходил насмешками: в духовной жизни поэта хватало метафизики, чтобы понять, что собор св. Петра не Бастилия, не считал себя сородичем Вольтера (много чести и меньше
бесчестья). Католическая вера и библия не могли не затронуть поэтических чувств: блаженная и таинственная поэтика, кротость и благостность царства небесного.
Критика немало рассуждала о природе отступничества Гейне от атеизма. Гейне признавал, что постичь величие создателя и созданий на раннем этапе творчества мешала эллинская зашоренность. Однако, - пишет поэт, - в первой книге собраний моих стихотворений можно найти следы этого прекрасного периода поклонения Мадонне... И.Анненский выделяет в "Книге песен" эти стихотворения: "Кавларские пилигримы", завершающие цикл "Возвращение домой", и "Мир" из первого цикла "Северное море". И. Анненский считал возможным говорить о "непрестанном религиозном возбуждении Гейне, своего рада карамазовщине, что сближало поэта с русскими: "в самой религии Гейне любил её пафос", "настоящий пафос: тот, например,
который светится в "Кевларских пилигримах" (Анненский 1979: 395).
"На богомолье в Кевлар" (Die Wallfahrt nach Kevlaar) - многострофная поэтическая повесть. Фабульным толчком к её созданию стал рассказ соученика поэта по дюссельдорфскому монастырскому периоду обучения о чудесах, связанных с богородицкими паломничествами в Кевлар. Гейне предупреждал, что его комментарий об истории этого произведения не следует отрывать от самого стихотворения. Впоследствии среди паломников он увидел и своего товарища, который вскоре умрёт.
Поэма состоит из трёх частей, пафос всего произведения определяется главной темой Книги - "это был пафос сердца, раненного безнадёжной или обманутой любовью" (Анненский 1979:399). Боль сердца поэта от неразделённой любви никогда не покидала его. В поэме это чувство представлено сердечной болью Вильгельма об умершей Гретхен. Мотив этой поэмы заставляет вспомнить постоянное для первой части "Юношеских страданий" сопряжение тем любви и смерти ("Я выплатил выкуп ... невесты всё нет", "В глухую ночь, в блаженном сне, сошла любимая ко мне"). Сложные личные переживания, когда поэту кажется, что любимая явилась ему в минуты тишины, покоя, оказывается, что сердце не бьётся в её груди.
Готов я страстью изойти,
И боль мне душу жжёт,
Но сердце у неё в груди Холодное как лёд.
(Гейне 1956, 1: 21)
Уже в стихах первого периода смерть -избавление от неутихающей боли. "Кевларские паломники" - возвращение к теме спасительной смерти. Стихотворение замыкает (и это примечательно) цикл "Опять на Родине". Перевод В. Гиппиуса с поразительной точностью передаёт содержание произведения, его эмоциональный тон, гейневскую мелодику стиха. "Кевларские паломники" не привлекали внимания исследователей. К сожалению, просьба Гейне к издателям печатать это стихотворение с заметкой об истории его рождения, оставалась неудовлетворённой. В Кевлар (Гельдернский округ) католические паломники обращались к Богородице с обращениями об исцелении, о необходимом для богомольцев чуде. Часто свою просьбу они представляли в предметной форме. Мать Вильгельма идёт с сыном на богомолье, неся восковое сердце.
Неторопливо, с глубоким почтением к страждущим, просто, как просто верят в чудеса христиане, Гейне в первой части поэмы сообщает о походе матери и сына в толпе богомольцев.
Es flattern die Kirchenfahnen,
Es singt im Kirchenton,
Das ist zu Cölln am Rheine,
Da geht die Prozession.
Die Mutter folgt der Menge,
Den Sohn, die führet sie,
Sie singen beide im Chore:
Gelobt sey’st du Marie!
(Heine 1961, 1: 162) Хоругви церковные воют,
Церковный хор поёт,
Из Кёльна, вдоль по Рейну,
Процессия идёт.
Поддерживая сына,
Пошла и мать за толпой,
Запели оба в хоре:
"Мария, Господь с тобой!"
(Гейне 1956, 1: 135) Вторая часть произведения свидетельствует
о великой силе любви Богоматери к страждущим. К ней обращается и Вильгельм: "Прими восковое сердце! И вылечи сердце моё!" (Гейне 1956, 1: 136).
Однако сердце Вильгельма неисцелимо, оно умерло вместе с Гретхен. Великую боль может утишить вечный покой, смерть Вильгельма -его исцеление. Богородица даёт его сердцу покой.
Sie beugte sich über den Kranken,
Und legte ihre Hand.
Ganz leise auf sein Herze,
Und lächelte mild und schwand.
(Heine 1961, 1: 161)
Мать, видя дарованное Богородицей успокоение её сыну, набожно запела: "Мария, господь с тобой!"
Стихотворение "Мир" (оно завершает первый цикл раздела "Северное море") Н.Я.Берковский, автор комментариев к "Книге песен", считает выражением антирелигиозных и антихристианских настроений Гейне, которые будто свойственны всему циклу "Северное море".
"Мир" написано как стихотворение -видение. Поэт представляет произведение из двух противостоящих в содержательном плане частей. В первой части как сон, а более явь представлено видение Христа, шествующего по воде и земле.
Я размышлял, лёжа у штурвала.
Я размышлял, и - наполовину наяву Наполовину во сне - я видел Христа, Спасителя мира.
(Гейне 1956, 1: 162. - Пер. П.Карпа)
В произведении представлены 2 картины: Христос и мир, который ожидает его второго пришествия.
Den Heiland der Welt Im wallend weißen Gewände Wandelt' er riesengroß Über Land und Meer;
Es ragte sein Haupt in den Himmel,
Die Hände streckte er segnend Über Land und Meer;
Und als ein Herz in der Brust Trug er die Sonne,
Die rote, flammende Sonne,
Und das rote, flammende Sonnenherz
Goß seine Gnadenstrahlen
Und sein holdes, liebseliges Licht,
Erleuchtend und wärmend,
Über Land und Meer.
Glockenklänge zogen feierlich
Hin und her, zogen wie Schwäne
An Rosenbändem, das gleitende Schiff...
(Heine 1961, 8: 194-195) Русский перевод поэтически точно и пафосно передаёт видение Гейне2 В лёгких белых одеждах,
Огромный он шёл По земле и воде;
Голова его уходила в небо,
А руки благословляли земли и воды.
Красное, пылающее солнце,
И это красное, пылающее солнце - сердце Лило вниз благословенные лучи
И нежный ласковый свет,
Озаряя и согревая Земли и воды.
Плыл торжественный звон И, казалось лебеди в упряжи из роз Тянули скользящий корабль,
Тянули к зелёному берегу,
Где в высоко возносящемся городе Живут люди.
О, чудо покоя!..
(Гейне 1956, 1:163) Видение Христа поэт продолжает картиной божественной гармонии, утвердившейся в мире, благостности и любви. Однако вторая часть поэтической пьесы развивает содержание, знакомое верующему уже по Евангелию от Луки - "Но сын Человеческий, придя, найдёт ли веру на земле?" (Лк. 18: 8). Но "немощный плотью и духом", почитающий троицу и целующий по утрам крест человек -фарисействует, лицемерит:
Святость твоя возвышает тебя. Сперва надворный советник,
Потом советник юстиций.
(Гейне 1957, 1: 264)
К стихотворению Гейне "Мир" обращается Ф.М.Достоевский в романе "Подросток". Герой этого романа Андрей Павлович Версилов, прошедши все искусы западничества ("последний русский европеец") в борьбе за своего сына, захваченного "ротшильдовой идеей", разъясняет сыну безумие этой идеи, обращается к картине Клода Лоррена (1600-1682) "Асис и Галатея", на которой изображение отходящего солнца казалось ему выражением великого сиротства, ему виделся последний день человечества. Однако эти настроения прерывались видением, как у Гейне, "Христос на Балтике"3: "Я не мог обойтись без него, не мог не вообразить его, наконец, посреди осиротевших людей. Он приходил к ним, простирал к ним руки и говорил: "Как могли вы забыть его?" И тут как бы пелена упадала со всех глаз и раздавался бы великий восторженный гимн нового и последнего воскресения" (Достоевский 1957, 8: 522).
Богоискательство Гейне было отражением долгих лет раздумий, переживаний социально -исторических сдвигов, революций, их поражений в первой половине XIX в. Можно было бы согласится с заявлением поэта, сделанном в письме к ГЛаубе о том, что к Богу привёл его разум, если бы не обнажённая искренность его образов, его боязнь привычных для "верующих" профанаций.
Гейне был свойственен экстаз верующего, но это был кристально чистый, безудержный экстаз, "как радужный водомёт среди пыльного города в жаркий полдень". Именно такое впечатление оставляет пьеса "Мир" в первом цикле "Северного моря" (Анненский 1979: 399).
Среди религиозных тем в стихотворениях Гейне встречаются и бунтарски - напряжённые, протестные произведения. Об одном таком свидетельствует Альфред Мейснер (в августе 1854 г.).
Кто виной? Или воле Бога На земле не всё доступно.
Так мы спрашиваем жадно Целый век, пока безмолвно Не забьют нам рот землёю...
Да ответ ли это полно...
(Гейне 1959, 10: 509)
Сам поэт назвал эти стихи "религиозными, кощунственно религиозными", они были выражением трагической высоты, которой достиг поэт. "Дерзновение - писал Л.Шестов, -не случайный грех человека, а его великая правда" (Шестов 1993: 250). Однако и
смирение, полагал он, свойство высокой души. "Но там дерзавшие и разбитые будут услышаны" (Шестов 1993: 250).
1 Резкость характеристики объясняется тем, что оба поэта воспользовались материальной поддержкой, оказанной им - пансион Луи.
2 Заметим, что одна из каталитических икон визуально представляет лик Христа, как бы воспроизводя поэтическую картину Гейне. Таким, каким увидел его немецкий поэт, предстал Христос и во сне польской святой Фаустине.
3 Иное название стихотворения "Мир".
Список литературы Анненский И.Ф. Книга отражений. М.: Наука, 1979.
Гейне Г. Собр. соч.: в 10 т. М. Худож. лит., 1955 - 1959. Т 1-2, 5, 6, 8-10
Дейч А.И. Поэтический мир Генриха Гейне. М.: Худож. лит., 1963.
Дмитриев A.C. Гейне (после 1840) // История немецкой литературы: в 5 т. М.: Наука, 1966. Т.З.
Достоевский Ф.М. Собр. соч.: в 10 т. М.: Худож. лит., 1957. Т 8.
Маркс К, Энгельс Ф. Об искусстве: в 2 т. М.: Искусство, 1957.
Шестов Л. Соч.: в 2 т. М.: Наука, 1993. Т 2. Шиллер Ф.П. Генрих Гейне. М.: Наука, 1962.
Heine H. Werke und Briefe in 10 Bänden. Herausgegeben von Hans Kaufmann. Aufbau -Verlag. Berlin, Bd.l, 1961.
З.М. Кашафутдинова (Пермь) НАРОДНАЯ ОСНОВА «ПОВЕСТИ О СЛАВНОМ КАСПЕРЛЕ И ПРИГОЖЕЙ АННЕРЛЬ» КЛЕМЕНСА БРЕНТАНО
Клеменс Брентано (1778-1842) - немецкий писатель романтизма, автор богатого поэтического наследия, драматических произведений, романа «Годви», записей видений Анны Эммерик, сказок, а также некоторого числа произведений малой прозы, среди которых наиболее известна «Повесть о славном Кас перле и пригожей Аннерль» («Geschichte vom braven Kasperl und dem schönen Annerl», 1817). Повествование о трагических судьбах героев, поступками которых движет представление о чести, пусть и ложное, тем печальнее повесть, не может не вызвать отклика в душе читателя. «Повесть... » находила положительные отзывы в критике. Г.Гейне, чьего расположения добиться было не так легко, в своей работе «Романтическая школа» пишет о ней: «Господин Брентано написал также несколько хороших рассказов, среди которых особенно хороша «История бравого Касперля и прекрасной Наннерль» (Гейне 1982: 401).
Среди наиболее значимых исследований в отечественном литературоведении,
посвященных «Повести...», назовем главу в монографии Н.Я.Берковского «Романтизм в Германии» (Л., 1973), главу в учебнике
Р.Ф.Яшенькиной «Проза немецкого
романтизма» (Пермь, 2006), главу «Лейтмотив и предметный символ в «Повести о славном Касперле и пригожей Аннерль»» в монографии М.И. Бента «Немецкая романтическая новелла: генезис, эволюция, типология» (Иркутск, 1987), главу «Религиозно-нравственные коллизии в поздней философии Шеллинга и прозе гейдельбергского романтизма», «Повесть о славном Касперле и пригожей Аннерль» К.Брентано» в учебнике Т.Л.Шумковой
«Романтизм в Германии и России»
(Екатеринбург; Нижневартовск, 2001), также Е.М.Мелетинский в «Исторической поэтике новеллы» (М., 1990) обращается к «Повести...».
На первый план в перечисленных исследованиях выводится проблема
определения жанра, анализируется образный строй, подробно рассматривается стиль писателя, роль мотивов и символов в произведении. Понятие «народности»
О З.М. Кашафутдинова, 2010
«Повести...» также отмечается, но не выбирается авторами исследований как основополагающее в идейном строе всего произведения.
«Повесть о славном Касперле и пригожей Аннерль» рассматривается Н.Я.Берковским как «памятник гейдельбергского “народничества”», на первый план выдвигается идея духовного богатства крестьянства, которое живо вопреки неблагополучному социально-историческому фону, что выразилось на примере судеб героев (Каспера, Аннерль и старухи Анны Маргрет) в их понятии о чести и справедливости. Любопытна мысль Н.Я.Берковского о том, что нищета - результат осмысленного и добровольного отречения от богатства, что требует христианская религия. Нам бы не хотелось останавливаться лишь на социальном аспекте «народности», хотя он, несомненно, важен. Гейдельбергское «народничество» в повести неоспоримо, но сохранились и черты раннего романтизма, в том числе мистицизм, без него «Повесть...» была бы лишена своей прелести и неповторимого очарования. Мистицизм и вера также составные части «народного».
Под «народностью» мы понимаем обращение автора к сущностным, даже в некотором смысле статичным явлениям жизни народа, заложенную в произведении тенденцию воспитывать либо выявлять общественные пороки. В связи с этим язык произведения предельно прост, ясен и выразителен.
Образ Анны-Маргарет - воплощение «народного духа», христианской морали и нравственности. Уже в первой сцене мы видим ее простоту и непосредственность, когда она укладывается на ночлег на пороге одного из домов: «...она спокойно, словно у себя в спальне, устраивалась у всех на глазах переночевать здесь, под открытым небом. Она укрылась передником, надвинула на глаза большую черную клеенчатую шляпу, положила поудобнее под голову узелок и на все вопросы отвечала молчанием» (Брентано 1991: 128). Благочестие - вот главный жизненный принцип Анны-Маргарет. В ее словах - Вера в Бога и любовь ко всему миру, им сотворенному: «Как хорошо Господь сотворил мир, так прекрасно, так чудесно!» (Брентано 1991: 136); «Ничего не поделаешь, все на земле куда как хорошо, не по нашим заслугам, самые горькие слезы и те сладостны» (Брентано 1991: 136). Смирение -также добродетель героини. Она замечает, что Аннерль не грешница, что «у нее (Аннерль) доброе сердце, да только пути Господни неисповедимы» (Брентано 1991: 136), однако
