CC BY
53
А. И. Шмаина-Великанова Книга Иудифи как символическая повесть:
АНАЛИЗ ИМЕН
Резюме. Рассматривается семантика всех вымышленных имен и главного вымышленного топонима «Ветилуя». Все персонажи оказываются символическими и за авантюрной историей о соблазнении, обмане и убийстве, а также за патриотическим «плакатом» о превосходстве иудейских женщин над языческими воителями выявляется определенный замысел. Созданный автором Книги Иудифи сложный образ города-матери, города-вдовы, города-девы объединяет требования ритуальной чистоты с парадоксальной верой в торжество слабых. Это позволяет предполагать в среде возникновения книги ту же среду, что и для Второй Маккавейской, а именно раннефарисейскую.
Ключевые слова: Книга Иудифи, Ветилуя - город-дева, город-мать, город-вдова, семантика бездетной вдовы, символические имена, их этимология, ранние фарисеи.
Стоит, белеясь. Ветилуя В недостижимой вышине.
А. С. Пушкин «Когда владыка ассирийский...»
Мы хотели бы обратиться к Книге Иудифи с тем, чтобы, проанализировать обнаруженные в ней вымышленные имена и другие символические детали. В работе об «Иоакиме» мы показали, что историзм Книги Иудифи кажущийся, персонажи и географические названия в значительной своей части вымышленные. Здесь мы возвращаемся к ним, чтобы выяснить «умысел этого вымысла», несомненно не развлекательный. Посмотрим, не складываются ли все эти вымышленные имена и реалии в некую цельную символическую картину и не поможет ли это сделать выводы о выраженном в символах замысле автора.
В Книге Иудифи немного имен. Все исследователи отмечают правильность и подлинность персидских имен, хотя в этой книге их носят не исторические личности. Впрочем, имя Олоферн принадлежит историческому лицу, но
совершенно иной эпохи1. Что касается еврейских имен, то все отмечают, что говорящими являются имена «Иудифь» - «Иудейка и «Ахиор» - «Брат мой свет», но, по нашему мнению, символичны все имена и многие другие детали.
Немаловажно, что Иудифь не только самим своим именем обозначена как принадлежащая к народу Израиля, но снабжена самой глубокой во всей Библии родословной. Она насчитывает пятнадцать поколений (8: 1). Иудифь происходит к тому же из колена Симеона, в действительности исчезнувшего, но чье символическое присутствие объясняется непосредственно в тексте: образ воинственного предка вдохновляет Иудифь на подвиг (9: 2). Кроме того, Иудифь - дочь Мерари. Принадлежа к колену Симеона, она никак не связана с храмовым служением. Но ее отец - тезка Мерари, сына Левия, то есть первого левита. Тем самым, в ней соединяются два образа Израиля: воин и священник.
В имени же Ахиора, по нашему мнению, свернута история его обращения. Ахиор - аммонитянин, аммони-тяне - потомки Лота, главные враги и ближайшие родственники, «двоюродные братья» израильтян: у Израиля, своего брата он обретет свет.
Из имен правителей города первым назван и чаще других упоминается Озия, сын Михи из колена Симеонова
Озия - частое невымышленное имя, означает «Моя Мощь Господь». Имя это носит воинственный иудейский царь, в нем самом содержится некоторая воинственность, да еще и отмечено, что он принадлежит к исчезнувшему, но отмеченному воинской доблестью колену Симеона. Это имя здесь имеет, по мнению Мура, иронический привкус (ведь Озия готов сдать город), остальные имена, как думает Мур, никакой семантической нагрузки не несут. Мы полагаем, что имя Хаврия (Ха^рг^), сына Гофониила, если исходить не из греческого написания, а реконструируемого ивритского, близко имени Хеврон. Хеврон - это, во-первых, город, во-вторых - внук Левия, сын Мерари. Имя
1 Некий военачальник Олоферн упомянут в надписи Артаксеркса III, Moore 1985: 55.
Хаврий, НЬгі, вымышленное, но как существительное означает «моя община», «мои собратья». Гофониил один из первых легендарных судей Израиля (Суд 3: 7-11). Хотя о нем известно немного, но само его имя связывает Книгу Иудифи с Книгой Судей, тем самым Иудифь - с Деборой и Иоилью, женщинами-воительницами (Суд глл. 4-5). Как сын Мерари Хаврий/Хеврон может находиться в каком-то, тоже символическом, родстве с Иудифью, дочерью Мера-ри. Третий правитель - Хармий (Харці^), сын Мельхиила. Это имя существует, так зовут одного из священников, приложивших печати к договору между Богом и Израилем (Неем 10: 5, Езд 2: 39, ср. упоминание в списке: 1 Хр 24: 8). Его имя отчетливо связано с понятием херем - заклятие, табу, священное. Имя его отца означает «Бог - мой царь», таким образом, его имя и отчество представляет собой цельное утверждение: «Бог царствует и ведет священную войну». Кроме того, оно близко священному топониму - горе Хермон. Таким образом, имена всех трех правителей имеют подчеркнуто мужской, священно-патриотический характер и призваны одновременно создать подходящий фон для Иудифи, дочери Мерари из колена Симеонова, с другой стороны, - оттенить ее доблесть и благочестие.
Покойный муж Иудифи - Манассия, Менаше, что означает «Успокоение», «Утешение», «Забвение». В более поздние времена муж именовался «покоем», менуха, для жены (Рут Зута 1:9). О том что такое представление о роли мужа для жены было традиционным, можно заключить из слов Ноемини: «Да даст вам Господь найти покой каждой в доме своего мужа!» и «Дочка, не должна ли я позаботиться о твоем покое тебе на благо?», то есть найти мужа Руфи (Книга Руфь 1: 9, ср. 3:1). Тем самым имя мужа повторяет то, что он - муж. А что он персонаж чисто вымышленный, несуществующий, выражено тем, что он происходит из исчезнувшего колена Симеонова и носит имя другого исчезнувшего колена - Манассии. Иными словами, его имя говорит о том, что Иудифь вдова: у нее был некий муж и этого мужа нет.
В целом все названные в тексте имена создают некий образ Израиля, священный, женственный или слабый и воинственный.
В отличие от имен географические названия в книге Иудифи по большей части не символичны, но указывают на общую с Маккавейскими книгами топографию (напр., Дотема, Галаад, Азот, Аскалон, Скифополь, Беторон, Иам-ния (Иемнаан?) и др.), что в частности служит аргументом в пользу датировки книги Маккавейским периодом или, во всяком случае, того, что автор черпал вдохновение в рассказах о походах и обороне тех же городов и деревень, о которых рассказывает история Маккавейских войн.
На этом фоне бросается в глаза название главного города, внутри и в окрестностях которого разворачивается все повествование. Это - Ветилуя (Вап'оА.о'оа, Уи^: ВеШиНа). Топоним вымышленный и может быть прочтен как правдоподобное географическое название, образованное по модели Бейт-лехем, Вифлеем, Бейт-эль - Вифиль и т. д. Ветилуя тогда может быть понята как Бейт-илуй, то есть «Дом Илуя». Кто такой «Илуй» неясно, фонетически тоже не до конца понятна огласовка второго слога. Однако мы предлагаем прочесть это слово слитно. И тогда оно будет выглядеть как транслитерация слова бетула - девственница2.
Итак, даже на самом поверхностном уровне прочтения мы узнаем, что вдова Еврейка защищает город Деву, а этот город есть врата Иудеи, только овладев этой Девой, можно войти в Иудею. Поэтому в образе Иудифи есть некоторый вызов и противоречие вовсе не того свойства, которые мерещатся исследователям социально-феминистского направления. Дело не в том, что мужчины пассивны, ограничены и трусливы, а женщина изображена как стратег и бесстрашный воин (о Иудифи как образе доблести и воинского подвига см. ОезНуа 2006: 55-60)3, а в том, что на
2 Как известно, транслитерации ивритских, арамейских и персидских слов в Книге Иудифи есть, см. Moore 1985: 66-67.
3 Хотя инверсия гендерных ролей все же бросается в глаза. Правители Ветилуи готовы отдать ее врагам, а Иудифь их стыдит.
страже этих ворот, на страже девственности страны Израиля должен находиться муж или жених. Это заставляет нас сопоставить Книгу Иудифи со 2 Маккавейской книгой. В этом, гораздо более, чем 1 Маккавейская, символическом сочинении есть знаменитая 7-я глава, описывающая мученичество семерых сыновей вдовы и ее смерть. Давно стало общим местом, что эта безымянная мать семерых безымянных сыновей символизирует город-мать Иерусалим, а сыновья - жертву детей Израиля4. Когда жертва матери принесена и мученической кровью искуплены грехи страны Израиля, на ее защиту поднимается тот самый муж и жених, которого мы не видим в Книге Иудифи. После рассказа о пытках начинается рассказ о восстании под руководством Иуды Маккавея, чье имя - мужской коррелят к Иудифи. Позволительно и в самом имени «Иудифь» усмотреть указание на Иуду Маккавея, поскольку до нашей героини никто в иудейской традиции такого имени не носил, в то время, как имя «Иуда» одно из самых частых в истории. Нам представляется возможным, что за этой последовательностью жертва-очищение от осквернения-победа стоит раннефарисейская концепция общая для 2 Маккавейской и Книги Иудифи.5
Самые разные исследователи строили самые разные предположения об идейной направленности Книги Иуди-фи. Приведем по одному имени на каждую гипотезу: хаси-
Грозный воин Олоферн обольщен, но засыпает в ее присутствии и погибает от ее руки. Даже герой в высшей степени положительный - Ахиор ведет себя несколько по-женски: увидев в руках Иудифи отрубленную голову Олоферна, он падает в обморок, затем кланяется Иудифи в землю, чего не делает в Библии ни один мужчина ни перед одной женщиной, и, наконец, убежденный подвигом Иудифи, обращается в ее веру.
4 Сам образ Иерусалима как матери семерых сыновей библейский, он присутствует в молитве матери Самуила в 1 Цар 2:9, в Книге Иеремии 15: 9, отсылка к этому устойчивому образу есть и в Книге Руфи 4: 16. Что же касается Иерусалима или Сиона как матери, то библейских примеров можно привести десятки.
5 См. о концепциях ранних фарисеев, например, ABD 1992: s.v. Pharisees (p. 291-292).
ды (Baslez 2004: 362-76), фарисеи (Moore 1985: 70-71), саддукеи (Rocca 2005: 85-98), ессеи (Philonenko 1996: 1139-53).
В целом мы присоединяемся к гиоптезе Мура, который датирует Книгу Иудифи последними годами Гиркана -106-103 гг. до н. э. Нам представляется все же, что говорить о фарисеях как об оформившемся движении в эпоху создания Книги Иудифи преждевременно, но можно говорить о протофарисеях или раннефарисейских настроениях, тем более, что мы склоняемся к датировке еще более ранней. Поскольку фарисеи в той или иной степени не только объявляли себя наследниками благочестивых «ха-сидеев» протохасмонейского периода, но и были ими, это предположение избавляет нас от необходимости столь точной датировки. Некоторую непрерывность этой традиции можно усмотреть с собственно Маккавейских времен по время разрушения храма.
То, что Бог спасает Израиль, когда тот ему верен, говорят со всей прямотой и пророки, эта же мысль о зависимости счастья и процветания Израиля от послушания и верности Богу Израиля составляет основную историософскую концепцию всей девтерономической истории от Книги Бытия до 4-й книги Царств. Поэтому в аналогичной убежденности Иудифи и Ахиора нет ничего протофари-сейского. Предположение о раннефарисейских настроениях возникает в связи с ролью, которую играют в Книге Иудифи (и в меньшей мере, но также и во 2-й Маккавей-ской) понятия осквернения и очищения.
Иудифь втолковывает Олоферну, что Бог не поможет народу Израиля, если тот будет осквернен, а ей поможет, поскольку она избегает того осквернения, к которому будут принуждены жители осажденной Ветилуи.
Про Иуду говорится, что он ушел от осквернения в пустыню (2 Макк 5: 27), а Иерусалим, оскверненный идоло-служением, очищен жертвой мучеников (2 Макк 7: 37-38). Вводя Иуду в повествование, автор 2 Маккавейской подчеркивает его стремление любой ценой соблюсти ритуальную чистоту. Само по себе это не обязывает нас видеть здесь фарисейские убеждения, поскольку Иуда священник. Однако и Иудифь совершает то, чего никакое благочестие не может потребовать от женщины: живет в шатре на
крыше, отделенная ото всех, не выходит снова замуж, как священник, если жена умерла, ест только чистую пищу, даже в стане врагов, и даже там ежедневно молится и совершает омовение. Подчеркивание роли ритуальной чистоты принимает гипертрофированные формы, когда Иудифь на пиру Олоферна, наедине с ним, в процессе соблазнения, ест и пьет только то, что приготовила ее служанка (12: 19). Бог вознаграждает ее сверхусердие тем, что страстно влюбленный в нее Олоферн напивается и засыпает (12: 16-12: 20). Автор готов пойти на литературное неправдоподобие, он создает условный образ иудейки par excellence, непохожей на сложные и не стерилизованные образы героинь Книги Судей, ради того, чтобы высказать веру первых фарисеев в ритуальную чистоту как самое надежное средство спасения. Итак, мы видим во 2 Мак-кавейской и в Книге Иудифи некое единое представление о связи неосквернения и искупления осквернения и помощи Бога (см. Moore 1985: 61-63). Так благодаря неосквер-ненности и искуплению осквернения других непобедим Иуда - защитник родины-матери, непобедима и Иудифь -сама эта родина-мать, защищающая своих детей.
В торжествующей песне она говорит о своих детях, весь Израиль - ее дети. Скорее всего эти же представления разделяет и автор Книги Варуха. В этой книге изгнанники надеются, что их щедрые пожертвования и их угнетенное состояние в плену послужит искуплением и достаточным основанием для возрождения храма, Иерусалима и страны Израиля.
Однако в фигуре Иудифи есть некоторая странность и мифологическая и религиозная. Библия знает город как деву, как деву-мать и как мать-вдову. Асенет в апокрифе дева-мать: она сказочная дева-башня, дева-храм, ее сын -одно из самых многолюдных колен Израиля - Ефрем, и одновременно она является городом-матерью для всех обратившихся. Вдова с детьми изображается не только во
2 Маккавейской книге, но и в Книге Варуха. Персонифицированный Иерусалим - мать и вдова (гл. 4 и 5), появляется сначала как вдова, видевшая плен и смерть детей (4: 10-20), затем как мать, чающая возрождения и возвращения детей (4: 30-5: 9). Но бездетная вдова, как Иудифь, как с точки
зрения библейского, нацеленного на будущее богословия, так и с точки зрения мифологической семантики плодородия, может быть, только проклятой или безмерно несчастной. О Иудифи «вдова» говорится постоянно6. Иудифь сама называет себя вдовой в самый важный момент, когда она молит Бога помочь ее «вдовьей руке» осуществить ее замысел (9: 9). Невозможно предположить, что автор Книги Иудифь не сознавал этой стороны образа бездетной вдовы Иудифи, напротив, он создавал именно такой образ. Мы полагаем, что многократно заклейм-ленный «воинствующий партикуляризм» Книги Иудифи далеко не так однозначен, как кажется. Дело в том, что у Иудифи есть дети, только они приемные. Весь народ - ее дети, вся страна, как у Деборы, о которой говорится, что она была женой, но ни слова не говорится о ее детях: она -мать Израиля (Суд 5: 7). Если мы сравним Песнь Иудифи с Песнею персонифицированного Иерусалима в Книге Варуха, мы увидим, что Иудифь точно так же обращается к детям, точно так же, подобно символической столице, плачущей и радующейся о своих настоящих детях, настоящая Иудифь плачет7 и радуется8 о своих символических детях. Итак, для того-то она и бездетная вдова, отказывающаяся выходит замуж, что она царь-девица, всепобеждающая дева-воительница и в этом качестве символизирует, как и Иуда Маккавей, торжество страны Израиля над всеми врагами; и одновременно она символизирует страну Израиля как самую малую угнетенную и страждущую, которой не на кого надеяться, кроме Бога, «спасителя безнадежных», как она называет его в молитве (9: 11). В таком
6 См. 8: 4, 5, 6; 9: 4, 9; 10: 3; 16: 7. Кроме того, говорится о том, что оставил ей покойный муж (8:7), и об одеждах, которые она носила, когда жив был Манассия (10: 3), о том, что Иудифь жила одиноко после смерти своего мужа и была похоронена в склепе своего мужа (16: 22).
7 16: 4: «Асур сказал, что пределы мои сожжет, юношей моих мечом истребит, грудных младенцев бросит о землю, малых детей моих отдаст на расхищение, дев моих пленит».
16: 11: «Тогда воскликнули смиренные мои и враги испугались, немощные мои - и враги пришли в смущение».
случае Иудифь оказывается подобием Израиля из одного из самых таинственных библейских обетований: «Возвеселись неплодная, нерождающая; воскликни и возгласи, не-мучавшаяся родами; потому что у оставленной гораздо больше детей, нежели у имеющей мужа, говорит Господь» (Исайя 54: 1). Образ безмужной и бездетной страдающей женщины, оказывающейся парадоксально плодоносной, связывает Иудифь/Иудею с образом униженного и замученного Раба Господня у того же Второисайи и имеет мессианский подтекст.
Помимо имен и названий, в наличии в Книге Иудифи фарисейских настроений нас убеждает обнаруживаемая нами числовая символика. Увлеченность гематрией, то есть подсчетами всякого рода в священных текстах, а также подсчетами «слов», то есть числовыми значениями букв, отличает фарисейскую традицию на всех этапах, начиная с почитаемых фарисеями апокрифов (например, Книга Юбилеев, ІІІ-ІІ в. до н.э.) и кончая уже собственно раввинистической литературой.
Посмотрим на немногие числа, встречающиеся в Книге Иудифи. Жители Ветилуи приходят в отчаяние на 34-й день осады (7: 19). Озия уговаривает их потерпеть 5 дней (7: 30). Итак, спасение должно придти к ним на 39-й день. Во-первых, 39, 40 без одного, представляет собой число важное для иудейской традиции: 40 ударов без одного -это наказание для осквернившегося и возвращающегося к храмовой религии иудея9. Тем самым Ветилуя проходит такое покаяние. Помимо этого, по гематрическому правилу, сложив все упоминающиеся в гл. 7 цифры: 3, 4, 5, мы получаем 12 - число, символизирующее Израиль в целом и чаемую полноту времен. Про Иудифь мы узнаем, что она вдовеет три года и четыре месяца (8: 4), что при сложении дает 7 и сообщает снова о том, что она вдовела всю свою «неделю», всю свою жизнь (16: 22). Эту жизнь Иудифь оканчивает на сто пятом году (16: 23). Что выглядит странно и «не кругло»: пяти лет ей не хватает до полноты
9 См. Втор. 25: 3, 2 Кор. 11: 24, Мишна тр. Маккот 3: 12-13, Мишна тр. Назикин 4: 3, Сифрей Втор. 23: 8
дней Иакова и целых пятнадцати до ста двадцати из иудейского благопожелания. Однако такие неожиданности странны только на первый взгляд. Например, Товия умер ста пятидесяти восьми лет (Тов 14: 11), но гематрия этого числа составляет слово «Машиах» (Мессия). Возвращаясь к Иудифи, мы обнаруживаем другой не менее известный иудейских герменевтический принцип: зашифрованную отсылку к другому библейскому тексту. Скорее всего срок ее жизни указывает на 105-й псалом. Этот псалом достаточно уникален по своему содержанию, он излагает краткую историю Завета между Богом и Израилем и составляет, на наш взгляд, прямую аналогию речи Ахиора (5: 5-21) и речи Иудифи перед Олоферном (11: 9-11). В псалме, как и в речи, описывается история Завета и делается тот же вывод о непосредственной связи между исполнением Израилем Божьей правды и его безопасностью.
Анализ имен и других деталей Книги Иудифи приводит нас к выводу, что она представляет собой не маленький исторический роман и не военно-патриотическую «агитку», но символическую повесть с достаточно сложным богословским заданием. Это задание отвечает и убеждениям автора 2-й Маккавейской книги. Тем самым, можно предположить, что независимо от датировки того и другого сочинения оба они выражают раннефарисейское понимание Маккавейской эпохи.
Литература
ABD 1992 - The Anchor Bible Dictionary. David Noel Freedman (Editor-in-Chief). New York; London; Toronto; Sydney; Auckland: Doubleday. Vol. 1-6.
Baslez 2004 - Baslez M.-F. 'Polemologie et histoire dans le livre de Judith', RB 111. P. 362-76.
Moore 1985 - Moore C. A. Judith. A new translation with introduction and commentary. New York. (AB, 40; New York: Doubleday).
Rocca 2005 - Rocca S. The Book of Judith, Queen Sholomzion and King Tigranes of Armenia: A Sadducee Appraisal // Materia Giudaica. Vol. 10.
Philonenko 1996 - Philonenko M. L'origine essenienne du livre de Judith // Comptes Rendus de l'Academie des Inscriptions et des Belles-Lettres. P. 1139-53 (возражения A. Caquot: 1153-56).
Summary
The paper analyses all the fictional names of the Book of Judith and the name of the city Bethulia. The suggested meaning of its Hebrew original is betula - virgin. All the characters are symbolic and consciously pseudo-historical. The system of symbolic names discloses the author's message. It is not just patriotic laudation of Jewish woman and her superiority against the pagan military leader. The author studies images of mother-city, virgin-city and widow-city, an unusual image of childless widow and brings into correlation the exaggerated requirements of the ritual chastity with the paradoxical believe in the triumph of the most weak and poor. The concept of the Book of Judith discloses itself as work from the circles of the early Pharisees.
