CC BY
46
[
КЛИШИРОВАННЫЙ ХАРАКТЕР ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННЫХ ДИСКУРСИВНЫХ ФОРМУЛ СКАЗОЧНОГО ТЕКСТА
Т. В. Матвеичева
CLICHED CHARACTER OF SPACE-TIME DISCOURSE FORMULAE OF FAIRY TALE TEXT
Matveicheva T.V.
The given article considers the specifics of space-time organization of the texts in Grimm brothers' folk fairy tale, the major marker of which is cliched discourse formula executing the strong positions of the fairy-tale text.
Key Words: genre, fairy tale text, space-time organza-tion, clich character, discourse formulae.
В статье описываются специфика пространственно-временной организации текстов волшебных народных сказок братьев Гоимм, главным маркером которой является клишированнность дискурсивньх формул, оформляющих сильные позиции сказочного текста.
Ключевые слова: жанр, сказочный текст, пространственно-временная организация, клишированность, дискурсивные формулы.
УДК 808.1
Одним из признаков, разграничивающих жанры и их разновидности, являются особенности их пространственно-временной организации. Жанр как объективированная лингвистическая структура обладает устойчивостью способов выражения временных отношений в текстах, которые к нему относятся. Так, среди закономерностей, присущих народным сказкам, особое место занимают устоявшиеся инициальные и финальные формулы, неопределенность хронологических и топографических формул, троичность, ступенчатость, отсутствие подробных описаний природы, духовной жизни героев и т. д. Волшебные народные сказки чаще всего имеют счастливый конец и не менее традиционную финальную формулу, свидетельствующие о благополучии героев. В основе волшебного сказочного сюжета лежит чудесный вымысел и связанные с ним особые формы устного повествования (1). Характеризуя народные сказки, С. Х. Грун-дтвиг относил эти произведения к поэтическим, созданным в вольном стиле. У народных сказок, по словам ученого, нет ни рифм, ни интонаций; но все же они обладают и ярко выраженным стилем, и весьма определенной формой (3). В лингвистической литературе известны многие попытки выявления композиционных частей в текстах разных жанров, и для каждого из них названы составляющие его части. Так, композиция сказки, предложенная К. Бремоном, состоит из зачина, действия и результата (4). Следует также заметить, что существуют опреде-
ленные правила композиционного оформления текстов, обусловленные не только жанровыми особенностями, но и культурными, и языковыми традициями той или иной страны.
Задача данной статьи - выявить и описать особенности клишированной организации сказочного текста, реализуемые посредством пространственно-временных дискурсивных формул. Материалом послужили немецкие тексты сказок братьев Гримм (5), которые принято относить к волшебным. Как известно, в волшебной сказке, глубоко изученной В. Я. Проппом, возможны любые превращения, чудеса, но при этом в ней работает жесткий канон функций, жанровых предписаний. Так, для сказочного текста характерны особые дискурсивные формулы, маркирующие, как правило, сильные позиции текста. Согласно определению В. И. Карасика, дискурсивные формулы - это «своеобразные обороты речи, свойственные общению в соответствующем социальном институте» (6). Под дискурсивными формулами мы будем понимать клишированные формулы, организующие начало и конец сказочного текста.
Важно подчеркнуть, что свойствами времени волшебного мира являются, прежде всего, его постоянная изменчивость, нестабильность, способность к разного рода превращениям, что ведет к нарушению хронологической, исторической, линейной стройности времени. Особенностью текстов с волшебным временем является неожиданный переход от реального времени к нереальному, необычному. Так, в волшебных народных сказках уже в зачине происходит стремительное перенесение читателя в далекие времена.
В целях раскрытия коммуникативного замысла текста необходимо и актуально вычленение тех семантических блоков, которые очерчивают многомерное пространство текста и которые условно названы сильными текстовыми позициями. Вслед за Н. А. Николиной считаем необходимым разграничивать в многомерном художественном пространстве текста внешнюю композицию (архитектонику) и внутреннюю. «Ес-
ли внутренняя (содержательная) композиция определяется прежде всего системой образов-характеров, особенностями конфликта и своеобразием сюжета, то внешняя композиция - это членение текста, характеризующегося непрерывностью, на дискретные единицы. ... Каждая композиционная единица характеризуется приемами выдвижения, которые обеспечивают выделение важнейших смыслов текста и активизируют внимание его адресата» (11). Наряду с заглавием к сильным текстовым позициям относятся также эпиграф, начало и конец текста, различные цитации и окказиональное словотворчество автора, составляющие архитектонику всего произведения и обладающие такими же свойствами, как и заглавие. По наблюдениям ученых, разрушение цикличе-ски-временного механизма текстов привело к массовому переводу мифологических текстов на язык линейно-дискретных систем, результатом которого явилась выделенность и маркированная моделирующая функция категорий начала и конца текста. М. Ю. Лотман трактует это следующим образом: «отслоившийся от ритуала и приобретший самостоятельное словесное бытие текст, в линейном его расположении, автоматически обрел отмеченность начала и конца» (8).
Зачин, являясь сильной позицией текста, стремительно погружает читателя в события сказки, называет главных героев, с которыми в дальнейшем будут происходить невероятные метаморфозы. В сказке традиционным зачином считается зачин „Es lebte einmal...“ (Жил-был однажды...), „Es war einmal...“ (Жил когда-то.). Такой зачин-формула, повторяющийся из сказки в сказку, становится одной из важных дискурсивных характеристик сказочного жанра и влечет за собой определенную грамматику. Так, первое предложение содержит лишь самые общие сведения о герое или предмете, поэтому в нем встречаются, как правило, имена существительные нарицательные с неопределенным артиклем, иногда с несколькими прилагательными-определениями, дающими читателю первое представление о главном герое сказки. Время действия сказки также обычно определяется в ее зачине. Важно от-
метить, что в волшебных народных сказках почти не встречаются указания на время и место, всё чрезвычайно неопределенно. Таким образом, зачин сказки подчеркивает неопределенность, отдаленность времени событий сказки от момента сообщения о них, характеризует неторопливую манеру рассказа повествователя. В таком зачине используются дискурсивные формулы неопределенности (einmal - когда-то, однажды), а также сигналы «растяженного» времени, например:
Es ist schon lange her, da lebte ein Ko-nig, dessen Weisheit im ganzen Lande beruhmt war... (1б). - Давно тому назад жил на свете король, и был он славен по всей земле своей мудростью ... (5). Vor Zeiten war ein Schneider, der drei Sohne hatte und nur eine einzige Ziege (1б). - Давно тому назад жил на свете портной. Было у него три сына и одна единственная коза... (5).
Следует отметить и архаическую форму начала как немецких, так и русских текстов во втором фрагменте, и устаревшую форму в русском тексте в первом контексте, не свойственную другим жанрам, и, таким образом, маркирующую дискурсивную
формульность волшебных народных сказок.
Клишированная форма зачина и намек на неправдоподобность позволяют читателю сразу понять, что это сказка. Как известно, основная форма завязки любой сказки - беда или недостача чего-либо, причем формы ее могут быть самыми разнообразными. По мнению В. Я. Проппа, «с первых же слов сказки... слушатель сразу охвачен особым настроением, настроением эпического спокойствия». Но это настроение ученый считает обманчивым: «Это спокойствие - только художественная оболочка, контрастирующая с внутренней страстной и трагической, а иногда и комически-реалистической динамикой» (14). Так, в сказке «Der Mond» («Луна») ночью никогда не всходит луна и в темноте не сияет ни одна звезда: Vorzeiten gab es ein Land, wo die Nacht immer dunkel und der Himmel wie ein schwarzes Tuch dar-uber gebreitet war, denn es sins dort niemals der Mond auf. und kein Stern blinkte in der Finsternis (1б). - Давным-давно тому назад
была такая земля, где ночь всегда была темной и небо было точно черным покрывалом укрыто, - а всё оттого, что там никогда не всходила луна и не сияла в темноте ни одна звезда (5), что предвещает трагическое развитие событий.
В приведенном ниже контексте темпоральный номинатор niemals подчеркивает длительность действия, но уже в следующем предложении происходит стремительное развитие событий, на внезапность которых указывает временной интенсификатор einmal, сюжетные глаголы gelangen и устойчивый оборот auf die Wanderschaft gehen. Меняется место событий, герои попадают в другое государство, пространство локализуется:
Aus diesem Land gingen einmal vier Bur-sche auf die Wanderschaft und gelangten in ein anderes Reich, wo abends, wenn die Sonne hin-ter den Bergen verschwunden war, auf einem Eichenbaum eine leuchtende Kugel stand, die weit und breit ein sanftes Licht ausgofi (16). -И вот отправились однажды из этой стороны четверо парней странствовать. Пришли они в другое государство, а там вечером, только солнце скроется за горами, всходит на дубе светящийся круг и льет повсюду свой мягкий свет (5).
В сказке «Der Froschkonig oder der ei-serne Heinrich» («Король-лягушонок, или Железный Гейнрих») золотой мяч королевы попадает в глубокий колодец:
Nun trug es sich einmal zu, dafi die gol-dene Kugel der Konigstochter nicht in ihr Handchen fiel, das sie in die Hohe gahalten hatte, sondern vorbei auf die Erde schlug und geradezu ins Wasser hineinrollte (16). - Но вот однажды, подбросив свой золотой мяч, она поймать его не успела, он упал наземь и покатился прямо в колодец (5).
В данном контексте в качестве предиката используется сюжетный глагол в имперфекте (es trug sich zu) с интенсификато-ром einmal. Как отмечает А. Ф. Папина, данный интенсификатор отмечает однократность и неожиданность произошедшего, при этом сюжетные глаголы вводят результативность события (13). Такой зачин стремительно развертывает сюжет сказки, однако значительно чаще используются зачины
сказки с «растягиванием» времени. Так, сказка может начинаться с обозначения длительности действия, выраженного формой несюжетного времени (прошедшего несовершенного), однако период длительности может быть назван. Как правило, количество названных лет представляет собой определенное магическое число. Сказителем может быть назван год произошедших событий, однако он является вымышленным:
Et is wul dusent un meere Jaare hen, da woren hier im Lanne luter kleine Kunige... (16). - Было это тому назад тысяча лет с лишним, и жили здесь, в нашей стране, всё одни только маленькие короли ... (5). Vor ein paar hundert Jahren, als die Leute noch lange nicht so klug und verschmitzt waren, als sie heutzutage sind, hat sich in einer kleinen Stadt eine seltsame Geschichte zugetragen (16). -Лет этак двести тому назад, когда люди не были еще такими умными и хитрыми, как в нынешние времена, приключилась в одном маленьком городке необычайная история (5).
По данным нашей картотеки, в зачине немецкой народной сказки наблюдаются определенные закономерности в отношении употребления временных форм. Так, предпочтение отдается здесь претеритуму как основному времени повествовательных текстов. Сказка редко начинается с глагола в форме настоящего времени, кроме устойчивых дискурсивных зачинов-формул, его еще можно встретить в одном типе сказочных зачинов - в зачине-обобщении, оформляемым генерализирующим презенсом:
Berg und Tal begegnen sich nicht, wohl aber die Menschenkinder, zumal gute und bose (16). - Гора с горой не сходится, а люди, бывает, сходятся, иной раз добрые и злые (5).
Форма презенса в зачине сказки может оформлять слова автора, что является еще одной характерной чертой немецкой народной сказки, т. к. сказка открывается именно словами автора, в отличие, например, от литературной сказки, допускающей прямую речь в зачине, что можно проиллюстрировать следующим контекстом:
Sage niemand, dass ein armer Schneider es nicht weit bringen und nicht zu hohen Ehren gelangen konne, es ist weiter gar nichts notig,
als dass er an die rechte Schmiede kommt und, was die Hauptsache ist, dass es ihm gluckt (1б).
- Пускай никто не говорит, что бедный портной, мол, не в силах достигнуть многого и добиться высоких почестей, для этого только надо попасть на правильную колею, вот в этом-то самое главное дело, чтоб повезло человеку (З).
Для «развертывающей» части сказки также характерно употребление особых фольклорных дискурсивных формул, описывающих протяженный, не ограниченный началом и концом процесс действия. Для формул такого рода характерны повторы, а также определенные синтаксические конструкции с союзом aber (но), прерывающим длительность и маркирующим произошедшие перемены.
Die vier versorgten den Mond mit Ol, putzten den Dach und erhielten wochentlich ihren Taler. Aber sie wurden alte Greise... (1б). - Четверо парней заботились о том, чтоб было в луне масла достаточно, поправляли фитиль и получали за это каждую неделю талер. Но вот, наконец, сделались они уже дряхлыми стариками... (З).
Взаимообусловленная последовательность и стремительность развивающихся событий подчеркивается с помощью формы плюсквамперфекта и дейктического темпорального интенсификатора:
Der Frosch, als er die Zusage erhalten hatte, tauchte seinen Kopf unter, sank hinab, und uber Weilchen kam er wieder heraufgeru-dert, hatte die Kugel im Maul und warf sie ins Gras (1б). - Получив с нее обещанье, лягушонок нырнул в воду, опустился на самое дно, быстро выплыл наверх, держа во рту мяч, и бросил его на траву (З).
Важно подчеркнуть, что в зачин как сильную позицию текста зачастую выносятся ключевые слова, что подчеркивает их концептуальную текстовую значимость. Так, в частности, отмечается тенденция ключевых знаков к концентрации в начале текста (10). Например, в зачинах сказок «Der Mond» («Луна») и «Der Froschkonig oder der eiserne Heinrich» («Король-лягушонок, или Железный Гейнрих») сконцентрированы следующие ключевые слова: die Nacht
(ночь), der Himmel (небо), der Mond (луна), которые пронизывают всю ткань текста и повтряются в других его сильных позициях
- в названии и концовке. В сказке «Der Mond» («Луна») лексема Mond, помимо заголовка, встречается еще 9 раз, в том числе в зачине и в концовке, употребляется и варьированный повтор Mondlicht (лунный свет), и метафорические повторы eine leuchtende Kugel (светящийся шар), diese Lampe (эта лампа), die glanzende Kugel (сияющий шар), die neue Lampe (новая лампа), которые относят события к ночному времени, полному неожиданностей и опасностей. В сказке «Der Froschkonig oder der eiserne Heinrich» («Король-лягушонок, или Железный Г ейнрих») в зачине и развертке повторяются ключевые слова, и лишь в концовке появляется заявленное в заглавии и метафорическое имя Железный Гейнрих: Верный слуга королевича так горевал и печалился, что велел оковать свое сердце тремя железными обручами.
Характерным для немецкого сказочного текста является то, что заглавие, как и зачин текста, имеют тенденцию эксплицировать символику магических чисел. Нами было замечено, что в названиях народных сказок братьев Гримм наиболее частотными являются цифры 3 (в четырнадцати сказках), 7 (в трех сказках), 12 (в трех сказках). Возможны и субстантивированные числительные в качестве имен собственных, например сказка Einauglein, Zweiauglein und Dreiauglein (Одноглазка, Двуглазка и Трехглазка).
Следует отметить, что структурная связь между сильной текстовой позицией и основным текстом обнаруживается с помощью двух основных форм связи: эксплицитной и имплицитной. Основной способ выражения эксплицитной связи - дистантный повтор, причем наиболее тесная связь между заглавием и основным текстом проявляется тогда, когда такой повтор пронизывает все произведение, «где начало и конец рассказа образуют своеобразное смысловое кольцо» (2).
Значительную роль в организации сказочного мира играет также категория определенности/неопределенности. Так, неопределенный артикль позволяет составить словарь сказки: слова, появляющиеся в тексте с
неопределенным артиклем, очень важны для ее содержания и представляют собой некие смысловые опорные пункты. Согласно нашим наблюдениям, новое слово, появляющееся в тексте сказки с неопределенным артиклем, сигнализирует о новом сюжетном ходе. К тому же, неопределенный артикль обязательно появляется в зачине сказки, называя героя, а иногда и пространство, и время (1З).
Концовка сказки как сильная позиция текста также оформляется достаточно устойчивыми дискурсивными формулами: это может быть нравоучение, похвала слушателю и т. п. По замечанию М. Ю. Лотмана, «обязательно счастливый конец, с которым мы сталкиваемся в волшебной сказке, - не только исходная форма повествования с выраженной категорией конца, но для определенного этапа - и единственная, не имеющая структурной альтернативы в виде конца трагического» (8), как это наблюдается в следующем пассаже: Da lebten sie zusammen im Gluckseeligkeit bis an ihr Ende (1б). - И жили они с той поры счастливо все вместе до самой смерти (З).
Нередко концовка сказки представляет собой своеобразную формулу общего плана, которая не привязана жестко к содержанию сказки и, переходя из одной сказки в другую, приобретает статус дискурсивного маркера концовки: Und der das zuletzt e^hlt hat, dem ist der Mund noch war (1б). - А кто сказку последний сказал, все это сам своими глазами видал (З).
В данной рифмованной концовке при-баутного характера можно отметить смещение сказочного и реального времени, что проявляется в переключении с формы перфекта на презенс. Такого рода переход от одной временной формы к другой наблюдается чаще всего в заключительных пассажах, когда рассказчик пытается связать художественное прошлое с настоящим, сделать повествование значимым и для сегодняшнего дня, а иногда снять впечатление вымысла, нереальности. Ведь типичная для волшебной сказки сознательная установка на вымысел особенно ярко проявляется в клишированных зачинах и концовках, где часто говорится о том, что сказка - небылица:
In den alten Zeiten, wo das Wunschen noch geholfen hat, lebte ein Konig, dessen Tochter waren alle schon, aber die jungste war so schon, dass die Sonne selber, die doch so vieles gesehen hat, sich wunderte, sooft sie ihr ins Gesicht schien (16). - В стародавние времена, когда заклятья еще помогали, жил-был на свете король; все дочери были у него красавицы, но самая младшая была так прекрасна, что даже солнце, много видавшее на своем веку, и то удивлялось, сияя на ее лице (5).
Подобная установка может иметь место и в концовке, которая на русский язык может быть передана в стихотворной форме: Da hatten alle Sorgen ein Ende, und sie lebten in lauter Freude zusammen. Mein Mar-chen ist aus, dort lauft eine Maus, wer sie fangt, darf sich eine grofie, grofie Pelzkappe machen (16). - И настал конец их нужде и горю, и зажили они счастливо все вместе.
Тут и сказке конец идет,
А вон мышка бежит вперед;
Кто поймает ее, тот Сошьет себе шапку меховую,
Да большую-пребольшую (5).
По мнению Л. А. Ноздриной, в подобной концовке «автор-рассказчик как бы иронизирует над доверчивым человеком, подшучивает над ним и тем самым выводит его из атмосферы сказки» (12). Д. И. Лихачев называет этот прием «выходом из сказочного времени с помощью саморазоблачения и указания на несерьезность сказочника» (7).
Считаем важным отметить еще одну характерную особенность немецкой сказки -форма повествования выдержана, как правило, в 3-м лице. Категория лица приобретает в композиции произведения чрезвычайно важное значение, в частности, в образовании так называемой «рамки» в фольклорных текстах. Так, введение 1-го лица (автора-рассказчика) и 2-го лица (адресата) характеризует дискурсивные предложения-формулы, маркирующие сильные позиции текста, повторяющиеся из сказки в сказку и не имеющие непосредственного отношения к содержанию. Так называемые Ich-Form и Du-Form встречаются крайне редко и, как
правило, в зачине и концовке. Приведем пример таких зачинов:
Ich will euch etwas erztihlen (16). - Хочу я вам кое-что рассказать (5). In der Schlauraf-fenzeit, da ging ich und sah... (16). - В те блаженные времена пошел я раз и вижу... (5).
Обратимся к следующим примерам концовок с Ich-Form и Du-Form:
Ich wollte, du und ich, wir waren auch dabeigewesen (16). - И хотелось бы мне, чтобы ты да я там побывали тоже (5). Siehst du, so geht’s in der Welt (16). - Вот видишь, как бывает оно на свете (5).
Иронический тон, в котором выдержаны эти концовки-формулы, вводящие рассказчика, должны были бы разрушить все повествование. Однако они не разрушают, а, напротив, завершают его. Будучи дискурсивными формулами они необходимы как концовка сказки, как переход от жизни сказки к повседневному бытию, иными словами, как переход на иную систему восприятия, чем объясняется и частое появление рифмы в концовках такого рода. Читатель, пройдя с героем через все препятствия, должен видеть, что справедливость торжествует, отсюда всегда «мажорный конец сказки, с шуткой, веселыми присказками и прибаутками» (12). Однако в некоторых сказках поучительность и назидательность могут быть выражены эксплицитно, через концовку-мораль, завершающую текст от лица автора или одного из героев сказки:
Darum soll keiner sagen, dafi, wer albern ist, deshalb nichts Rechtes weden konne (16). -Вот пускай никто не говорит, что раз дурак, то ни на что и не годен (5).
Для того чтобы подчеркнуть актуальность и значимость этой мысли для читателя, а также ее вневременной характер, используется генерализующий презенс, обладающий высокой степенью обобщения и характерный для текстов поучительноназидательного характера (17). К подобному выводу приходит и Л. А. Ноздрина: «Введение в концовку сказки генерализующего презенса, контрастирующего с повествовательным претеритом основного текста, не только подчеркивает непреходящий характер бытующих в народе нравственных идеа-
лов, но и помогает слушателю/читателю благодаря переходу от одной временной формы к другой «включить» дополнительное внимание для восприятия и запоминания текста» (12). Как принято говорить: «Сказка ложь, да в ней намек.». Возможно, намек можно понимать либо как подтекст, либо как содержательно-концептуальную информацию текста. Так, прагматическая характеристика, содержащаяся в дискурсивной формуле-присказке, несомненно, содержит урок. Напротив, в классической волшебной сказке, сложившейся значительно позже, чем сказка о животных, фантастика оторвана от племенных верований, мифа и носит условно-поэтический характер. В ней «поведение героев определяется не магическими предписаниями и страхом перед духами, а определенными нравственными нормами с особой идеализацией социально-обездоленного» (9).
Резюмируя, следует подчеркнуть дискурсивную значимость зачина, развертки и концовки для сказки в целом, как с точки зрения архитектоники, так и ее внутренней композиции. Представляя в многомерном пространстве текста сильные позиции, эти композиционные части несут семантическую и прагматическую нагрузку, задают локально-темпоральную направленность, а их традиционно клишированная форма непосредственно указывает на жанр сказки. Г оворя об особенностях сказки, важно отметить, что в ней высок процент предсказуемости, который обеспечивается теми жесткими рамками, которые продиктованы конкретному тексту жанровыми канонами.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аникин В. П., Круглов Ю. Г. Русское народное поэтическое творчество: пособие для студентов. — Л.: Просвещение, Ленингр. отделение, 1987.
2. Баскакова Л. В. Экспрессивные возможности антитезы в художественной прозе А. П. Чехова // Язык в парадигматическом аспекте: экспрессивная стилистика, рито-
рика: межвуз. сб. науч. тр. - Ростов-н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 2003. - С. 109-115.
3. Брауде Л. Ю. Скандинавская литературная сказка. - М.: Наука, 1979.
4. Бремон К. Структурное изучение повествовательных текстов В. Проппа // Семиотика: антология / сост. Ю. С. Степанов. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2001.
5. Гримм Я. и В. Сказки / пер. с нем Г. Петни-
кова. - М.: Худож. лит., 1978.
6. Карасик В. И. Языковой круг: личность, кон-
цепты, дискурс. - М.: Гнозис, 2004.
7. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. - М.: Наука, 1979.
8. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. -М.: Языки русской культуры, 1996.
9. Мелетинский Е. М., Неклюдов С. Ю., Новик Е. С., Сегал Д. М. Проблемы структурного описания волшебной сказки // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. - Т. 236. - 1969. - № 4.
10. Мурзин Л. Н., Штерн А. С. Текст и его восприятие. - Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991.
11. Николина Н. А. Филологический анализ текста: учебное пособие. - М.: Академия, 2003.
12. Ноздрина Л. А. Интерпретация художественного текста. Поэтика грамматических категорий. - М.: Дрофа, 2009.
13. Папина А. Ф. Текст: его единицы и глобальные категории. - М.: Едиториал УРСС, 2002.
14. Пропп В. Я. Морфология <волшебной> сказки. Исторические корни волшебной сказки. (Собрание трудов В. Я. Проппа.) - М.: Лабиринт, 1998.
15. Цивьян Т. В. Лингвистические основы балканской модели мира. - М.: Наука, 1990.
16. Grimm Bruder. Kinder- und Hausmarchen. Aufbau-VerlagBerlin und Weimar, 1967.
17. Schendels E. I. Deutsche Grammatik. Mor-phologie. Syntax. Text. - M.: Hochschule, 1988.
Об авторе
Матвеичева Татьяна Витальевна, Ставропольский государственный университет, ассистент
кафедры теории и практики перевода.
tanvamatveichev@mail. ru
