CC BY
288
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 19(200). Право. Вып. 24. С. 110-115.
Ю. А. Полетухин
КЛАССИКИ ПРАВОВОЙ МЫСЛИ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЯ О ПРОБЛЕМЕ ПРИМЕНЕНИЯ СМЕРТНОЙ КАЗНИ
Представлены мнения мыслителей эпохи Возрождения и Просвещения о применении смертной казни, которых объединяет убежденность в том, что при совершении наиболее тяжких преступлений смертная казнь является объективно необходимой санкцией. Приводятся их аргументы в пользу использования данного вида наказаний. Рассматриваются различные факторы, влияющие на уголовную политику в целом.
Ключевые слова: смертная казнь, правовые воззрения эпохи Возрождения и Просвещения, естественно-правовая концепция.
В настоящее время смертная казнь является предметом постоянно ведущихся дискуссий в печати, средствах массовой информации. В этой полемике чаще всего используется довольно стереотипный набор аргументов «за» и «против». Среди сторонников полной отмены смертной казни преобладает мнение о том, что эта санкция должна окончательно уйти в прошлое, поскольку этого требуют соображения гуманизма и справедливости. Мнение итальянского мыслителя XVIII в. Чезаре Беккариа о том, что смертная казнь не должна применяться, подается как некая абсолютная истина. Но такой подход далеко не бесспорен. По мнению целого ряда гениальных мыслителей эпохи Возрождения и Просвещения, смертная казнь является вещью само собой разумеющейся, когда речь идет о наиболее тяжких преступлениях. Причем научный авторитет этих мыслителей гораздо более весом, чем авторитет Беккариа. Поэтому есть все основания рассмотреть их точки зрения и аргументы.
Выдающийся итальянский мыслитель Никколо Макиавелли (1469-1527) постоянно подчеркивал, что людьми движет стремление к выгоде, и это обстоятельство обязательно должен учитывать политик. Проявляется оно в тезисе
о том, что «люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества»1. Именно поэтому он рекомендует воздерживаться от посягательств на чужое имущество, в то время как лишение жизни кого-либо возможно при наличии «подходящего обоснования и очевидной причи-ны»2. Таким образом, по мнению Макиавелли, смертная казнь вполне допустима при необходимости.
Можно поставить под сомнение иерархию ценностей, предлагаемую мыслителем в данном
случае, но очевидно, что с его точки зрения лишение преступника жизни при наличии весомой причины — явление позволительное.
Английский политик и мыслитель эпохи позднего Возрождения Фрэнсис Бэкон (1561-1626) также считает смертную казнь вполне естественной. Он рассуждает о возможных вариантах ее применения.
Предложения Бэкона по созданию законодательства, по сути, представляют собой попытку найти разумный компромисс между формально определенными нормами, процедурами и здравым смыслом, существующей в обществе системой ценностей. Это касается и проблемы лишения жизни преступника. Так, с одной стороны, он предостерегает от расширенного применения смертной казни. Однако при этом говорит: «если мы имеем дело с давно известным и оговоренным в законе преступлением, но его преследование создает новый казус, не предусмотренный законом, то следует скорее отойти от требований права, чем оставить преступление безнаказан-ным»3. Таким образом, преступник может быть приговорен к смертной казни, даже если не все формальные условия для вынесения такого приговора в наличии. Следует отметить, что такая постановка вопроса характерна для представителей естественно-правовой школы.
Современник и свидетель английской революции Томас Гоббс (1588-1679) является не просто сторонником применения смертной казни, но вообще полагает, что законодатель не вправе ее отменить. Он исходит из того, что в правотворческом процессе должны лишь воспроизводиться природные закономерности. При этом однозначным приоритетом, оправдывающим казнь преступника, является необходимость охраны жизни законопослушного человека: «Право государ-
ства подвергать человека смерти в наказание за преступления не создано законом, но сохраняется от первого права природы, в соответствии с которым каждый человек добивается самосохранения; закон не отнимает у нас этого права при столкновении с преступниками»4. Из этого высказывания становится очевидным, что Гоббс не только считает смертную казнь имманентным правом государства, но и настаивает на предоставлении такого права обычному человеку, ставшему объектом посягательства со стороны преступника.
Более того, Гоббс приводит восприятие человеком перспектив наказания, следующих за совершением преступления: «Тот, кто предвидит, что последует за преступлением, вспоминает, какие последствия подобного преступления он наблюдал раньше, при этом ход его мыслей следующий: преступление, представители власти, тюрьма, судья, виселица. ...Несомненно одно: чем богаче опыт человека, тем более он благоразумен и реже обманывается в своих ожида-ниях»5. Очевидно, что если в этой цепи последствий для преступника выпадают важнейшие звенья, тем более, если отсутствует итог — виселица,— то труднее устоять перед соблазном совершить новое преступление. То есть важна не только теоретическая, предусмотренная законом возможность смертной казни, но и периодическое обснованное ее применение.
Голландский мыслитель Бенедикт Спиноза (1632-1677) известен, в частности, тем, что разработал учение об аффектах. В частности, под аффектами он понимает эмоции, чувства, которые оказывают, как правило, гораздо большее влияние на человека, чем разум. При этом Спиноза полагает, что эффективное использование наказаний в интересах общества возможно лишь на основе рационального, прагматического подхода. То есть при осуществлении правосудия должны преобладать рациональные соображения: «Судья, который осуждает виновного на смерть не по ненависти или гневу и т. п., но из одной лишь любви к благосостоянию общества, руководствуется одним лишь разумом»6. Как следует из этого высказывания, смертная казнь оправдана, если этого требует «благосостояние общества». То есть критерием для решения судьи должны быть не некие абстракции, которыми зачастую сегодня оперируют противники смертной казни, а интересы конкретных людей, составляющих общество.
Думается, что именно такой прагматизм должен быть основой в дискуссиях об использовании смертной казни. Если либерализация наказаний и фактическая отмена смертной казни в постсоветской России привели к резкому росту насильственной преступности, то, наверное, есть все основания задуматься над проводимой уголовной политикой.
Великий английский мыслитель Джон Локк (1632-1704) известен как один из авторов концепции разделения властей. Однако его научные интересы были гораздо шире. В частности, он писал и о проблеме применения смертной казни. Сама целесообразность применения данного наказания не вызывает у него сомнений.
Локк предостерегает от применения термина «убийство» по отношению к смертной казни. Он обращает внимание на то, что это слово несет в себе описание действия и вместе с тем его очевидную негативную оценку. В этой связи использовать указанный термин в том случае, когда речь идет о лишении жизни преступника в соответствии с требованиями норм права и исходя из морального принципа выбора меньшего зла,— значит совершать подмену понятий. Эта идея Локка выглядит более чем актуальной сегодня, когда продолжаются споры относительно возможности применения смертной казни. Один из главных аргументов противников этого наказания заключается именно в том, что они приравнивают смертную казнь к убийству. По Локку, использование этого термина в данном случае некорректно.
Локк исходит из того, что интересы законопослушных людей не могут быть уравнены с правами преступников. В связи с тем что преступники вредны для общества, их интересы могут быть защищены лишь постольку, поскольку это не противоречит интересам большинства: «Когда нельзя уберечь всех, то необходимо в первую очередь думать о безопасности невинных»7. Эта идея представляется также принципиально важной. Вполне определенным образом задается иерархия ценностей для законодателя. Сегодня же в центре внимания правозащитной общественности и законодателей, в первую очередь, находятся интересы подозреваемого, обвиняемого, преступника, но никоим образом не законопослушного человека, не жертвы преступления. Категорические требования окончательной отмены смертной казни исходят именно из такой иерархии приоритетов.
Весьма характерно, что Локк далек от этатизма в данном вопросе. Локк, как и Гоббс, считает, что люди имеют полное право самостоятельно, помимо государства, давать отпор посягающим на их важнейшие интересы, вплоть до лишения жизни преступников. По его мнению, уже само по себе посягательство на жизнь дает тому, кто подвергается опасности, право лишить нападающего жизни, поскольку причиненное зло может быть непоправимым 8.
Даже формальное наличие государства, призванного защищать человека от преступника, совершенно не исключает самозащиты: « ...сила без права, обращенная против личности человека, создает состояние войны как в том случае, когда есть общий судья, так и в том случае, когда его нет»9. Локк многократно отмечает, что в состоянии войны самозащита совершенно необходима.
Таким образом, Локк, как и Гоббс, не просто считает лишение жизни преступника естественным правом государства, но и признает такое право за человеком при необходимости самообороны.
Английский мыслитель Бернард Мандевиль (1670-1733) известен как человек, предостерегавший в своем произведении «Басня о пчелах» от надежд на быстрый моральный прогресс. Эпоха бурного экономического развития в Англии породила такие надежды и, соответственно, упования на возможность обойтись без жестких наказаний. По Мандевилю, такие ожидания совершенно иллюзорны. В частности, он высказал мнение о проблемах уголовной политики, в том числе о применении смертной казни.
Мандевиль считает, что борьба с преступностью требует, прежде всего, жестких и наглядных мер: «Людей порочных наклонностей надо держать в страхе при помощи суровых полицейских, крепких тюрем, бдительных тюремщиков, палачей и виселиц»10. В данном случае автор использует перечень мер, напоминающий аналогичный список Гоббса. Характерно, что и у того, и у другого автора в конце этого перечня стоит виселица.
Чем больше шансов на совершение преступления и на возможность избежать наказания, тем вероятнее именно такое поведение потенциального преступника: «Вора создает возможность воровать; небрежность и беззаботность при запирании дверей и окон, чрезмерная мягкость присяжных и обвинителей, легкость заме-
ны смертного приговора и частые помилования, но, прежде всего, многочисленные примеры тех, кто, как всем известно, виновен, но, не имея ни друзей, ни денег, все же производя впечатление на присяжных, сбивая с толку свидетелей и прибегая к другим хитростям и уловкам, находит средство избежать виселицы...»11.
Таким образом, лишь неуклонное применение жестких санкций, включая и смертную казнь, является способом сколько-нибудь реально снизить преступность. Следует заметить, что в данном случае Мандевиль оправдывает использование смертной казни за воровство, за посягательство на собственность.
Один из наиболее значимых и наиболее часто используемых аргументов за отмену смертной казни в перманентно ведущейся российским обществом полемике по этому вопросу — возможность судебной ошибки — у Мандевиля опровергается опять же указанием на долгосрочные перспективы. Он отмечает, в частности: «Великолепно сказано: лучше освободить пятьсот виновных, чем заставить пострадать одного невинного. Ужасно, если человека предают смерти за преступление, в котором он не виновен». Однако, если правосудие осуществляется тщательно, такие несчастья будут редки — «возможно, один или два раза за десять лет». Если при этом ни один виновный не избежит наказания, то это «обеспечило бы сохранность имущества каждого и мир во всем обществе в целом». Помимо этого, были бы спасены «жизни сотен, если не тысяч несчастных, которых каждый день вешают за пустяки» и которые, по мнению Мандевиля, не решились бы на преступления, если бы не было реального шанса избежать наказания12.
Обратим внимание на то, что в данном примере от непоследовательной политики правосудия страдают, прежде всего, законопослушные граждане, что, очевидно, важнее всего. Однако проигравшими в итоге оказываются и сами потенциальные преступники, которые при жесткой и последовательной системе определения и исполнения наказаний не решились бы на совершение преступления, и, следовательно, не понесли бы наказания, которое пусть и не всегда, но периодически настигает их.
Можно сделать вывод о том, что, в конечном счете, от такой крайне недальновидной правовой политики страдают все слои населения, включая и тех, кто тяготеет к криминальному поведению.
Тем не менее основными жертвами ее являются законопослушные граждане: «Поэтому там, где законы просты и суровы, всякие послабления при их выполнении, мягкость присяжных и частые помилования в основном представляют собой гораздо большую жестокость по отношению к густонаселенному государству или королевству, чем применение дыбы и самых изощренных пыток»13.
В данном случае Мандевиль апеллирует именно к долгосрочным последствиям уголовной политики. Есть все основания согласиться с ним, поскольку гуманизм, понимаемый как всевозможные смягчения наказаний, в конечном счете, приводит к уголовному террору против законопослушных граждан. Осуществлявшуюся под давлением правозащитников либерализацию наказаний за наиболее опасные преступления в современной России, следствием которой явился резкий рост уголовной преступности, можно рассматривать как наглядную иллюстрацию к приведенной выше цитате.
Вклад Шарля Луи Монтескье (1689-1755) в развитие правовой мысли бесспорен и признавался разными специалистами в области политической и правовой мысли14. Вместе с тем, на наш взгляд, его заслуги в данной области до сих пор не оценены в полной мере.
Принято связывать творчество Монтескье с разработкой концепции разделения властей15. Однако он мыслил гораздо глубже, и данная теория является лишь частью более обширной доктрины. Монтескье разработал свою концепцию основ законодательства, оставил до сих пор актуальные рекомендации по определению соотношения преступления и наказания, сформулировал общие принципы уголовной политики, которые остались практически не замеченными исследователями его научного наследия.
Более того, представляется, что некоторые идеи Монтескье в значительной степени искажены комментаторами. Так, практически общим местом стало утверждение о том, что он безоговорочно выступал против суровых наказаний. Например, в знаменитой статье отечественного исследователя М. М. Ковалевского, изданной впервые в 1900 г. как вступление к русскому собранию сочинений Монтескье, утверждается, что французский мыслитель доказывал «бесполезность и вред суровых наказаний»16. На самом же деле он увязывал применение наказаний с уровнем развития общества и преступности.
Монтескье не выступал безоговорочно за смягчение наказаний. Он указывал, что применение лишь самых суровых наказаний создает эффект привыкания, и они со временем перестают выполнять функции сдерживания. Разумная правовая политика предполагает использование государством всего диапазона санкций, способных так или иначе повлиять на потенциального преступника.
При анализе логики рассуждений мыслителя становится понятным, что он выступал против чрезмерно жестоких наказаний в тех случаях, когда они заведомо неэффективны и явно сильнее, чем причиненный преступником ущерб обществу.
Само же по себе применение принуждения по отношению к преступнику по необходимости, вплоть до смертной казни, он считал совершенно естественным: «Смертная казнь преступника имеет свое оправдание в том, что закон, который его карает, был создан для его же пользы. Например, убийца пользовался защитой осудившего его закона, последний ежеминутно охранял его жизнь, и потому он не может протестовать против него»17. Таким образом, противопоставление смертной казни и интересов преступника в принципе неверно, поскольку эта кара защищает его интересы, как и интересы других людей, до того момента, пока он не совершил преступление.
Монтескье уподобляет действия государства действиям врача: «Смертная казнь является как бы лекарством для больного общества»17.
Мыслитель периодически возвращается к проблеме относительности наказаний в разных условиях. Он ни в коей мере не отрицает необходимости смертной казни, но рекомендует использовать ее дифференцированно, в зависимости от уровня развития общества. Такая логика проявляется в его рекомендациях относительно использования разных видов казни: «В деспотических государствах люди так несчастны, что они не столько дорожат жизнью, сколько боятся смерти, поэтому казни там должны быть более жестокими. В умеренных государствах люди более дорожат жизнью, чем боятся смерти, поэтому там достаточны казни, заключающиеся в простом лишении жизни»18. Следовательно, «жестокие казни» могут быть не только проявлением бессмысленного варварства властей, но и объективной необходимостью.
Таким образом, по Монтескье, гуманизация наказаний должна определяться прогрессом общества, следовать за ним, но не опережать его. При этом можно постепенно перейти к менее жестоким наказаниям, но не следует отменять их полностью.
Руководствуясь логикой Монтескье, можно сделать следующий вывод: идея повсеместной отмены смертной казни является либо прекраснодушной утопией, либо доктринерством.
Американец Бенджамин Франклин (17061790) чаще рассматривается исследователями как естествоиспытатель и политик. Однако он в своих работах, как правило, посвященных совершенно конкретным проблемам своего времени, высказал и целый ряд актуальных соображений по проблемам права. Смертную казнь он считает естественной санкцией, но полагает, что она должна использоваться дифференцированно, в зависимости от степени причиненного преступником вреда.
В частности, Франклин заявляет, что недопустимо применение смертной казни за преступления против права собственности. В статье «Об уголовных законах и об обычае каперства» он утверждает, что в подобных случаях предложенное библейским Моисеем четырехкратное возмещение убытков пострадавшему вполне до-статочно19.
Франклин возмущается чрезмерно жесткими наказаниями, несоразмерными с тем ущербом, который был нанесен преступником. Как пример такой явной несправедливости он рассматривает случай, описанный в газете: в Лондоне женщина была приговорена к смертной казни за то, что похитила в магазине материи на четырнадцать шиллингов три пенса20. По его мнению, эта незначительная сумма явно диссонирует с такой санкцией, можно было бы обойтись просто возмещением ущерба в четырехкратном размере. Мыслитель задает вопрос, который, видимо, считает риторическим: «Разве женщина не могла своим трудом возместить четырехкратную стоимость, которая предопределена богом?»19. Следует отметить, что Франклин настаивает не просто на возмещении ущерба пострадавшей стороне, но на его возмещении в четырехкратном размере.
Применение казни в качестве наказания он считает естественным лишь при лишении преступником человека жизни: «... Я считаю справедливым, что убийство должно наказываться
смертью не только в качестве равного наказания за преступление, но чтобы предотвратить другие убийства»21. Выступая против жестоких наказаний, Франклин вместе с тем говорит, что в некоторых случаях лишь угроза смертной казни способна остановит потенциального преступника. Осуждая практику поощрения английскими властями лондонских купцов, занимавшихся грабежом купцов из Амстердама, он отмечает, что если бы они могли делать то же самое безнаказанно по отношению к английским купцам, то наверняка грабили бы и их: «И только страх перед виселицей составляет разницу»22.
Необходимо отметить, что Франклин в рассматриваемой работе противоречит сам себе. С одной стороны, он говорит о недопустимости применения смертной казни к тем, кто нарушает право собственности, но не убивает человека. С другой стороны, он считает естественным использование виселицы по отношению к тем, кто занимается грабежами на море. Но сам термин «грабеж» не предполагает убийства.
Обобщая выказывания вышеперечисленных выдающихся мыслителей прошлого относительно смертной казни, можно сделать вывод о том, что все они считали применение этой санкции делом совершенно естественным. Никто из них даже не ставил вопрос об ее отмене, пусть и в отдаленной перспективе. Разногласия в их рассуждениях о смертной казни выглядят не столь уж существенными на фоне нынешних дискуссий о возможности ее принципиального применения. Во всяком случае, они были солидарны в том, что смертная казнь должна применяться за совершение умышленных убийств. Представляется, что есть все основания прислушаться к их аргументам.
Примечания
1 Макиавелли, Н. Государь // Жизнь Никколо Макиавелли / сост. Ю. В. Артемьева. СПб., 1993. С. 289.
2 Там же. С. 290.
3 Бэкон, Ф. О достоинстве и приумножении наук : в 2 т. М., 1977. Т. 1. С. 488.
4 Гоббс, Т. О свободе и необходимости : в 2 т. М., 1964. Т. 1. С. 153.
5 Он же. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского : в 2 т. М., 1964. Т. 2. С. 62.
6 Спиноза, Б. Этика. СПб., 1993. С. 184.
7 Локк, Дж. Два трактата о правлении. Книга вторая : в 3 т. М., 1985-1988. Т. 3. С. 271.
8 Там же. С. 272.
9 Там же. С. 273.
10Мандевиль, Б. Басня о пчелах. М., 1974. С. 161.
11 Он же. Опыт о благотворительности и благотворительных школах. М., 1974. С. 247-248.
12 Там же. С. 246-247.
13 Там же. С. 247.
14 См.: Баскин, М. Монтескье. М., 1975; Азаркин, Н. М. Учение Монтескье о праве // Политико-правовые идеи и институты в их историческом развитии. М., 1980. С. 37-46.
15 См.: Азаркин, Н. М. Учение Монтескье о разделении властей // Изв. вузов. Правоведение. 1982. № 1. С. 56-72; Он же. Монтескье. М., 1988. С. 66-75.
16 Ковалевский, М. М. Дух законов // О свободе. Антология мировой либеральной мысли (первая половина XX века). М., 2000. С. 413.
17Монтескье Ш. О духе законов. М., 1955. С. 363.
18 Там же. С. 231.
19 См.: Франклин, В. Об уголовных законах и об обычае каперства. М., 1956. С. 407.
20 Там же. С. 406.
21 Там же. С. 408.
22 Там же. С. 409.
