CC BY
330
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2010. № 3
В.Г. Кузнецов*
КЛАССИЧЕСКАЯ И НЕКЛАССИЧЕСКАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА:
ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ И ТРАНСФОРМАЦИИ
В статье исследуется история герменевтики. Критерием выбора герменевтического аппарата является изменение предметной области. Особое внимание направлено на становление герменевтической логики.
Ключевые слова: герменевтика, методология, логика, текст, язык, мышление, понимание, непонимание, интерпретация, диалог, науки о природе, гуманитарные науки, обоснование, герменевтическая логика, философия жизни.
V.G. Kuznetsov. Classical and non-classical hermeneutics: continuity and transformations
In this article the author researches the history of hermeneutics. A selection criterion for hermeneutical apparatus is the change of object domain. Special attention is paid to the formation of hermeneutical logic.
Key words: hermeneutics, methodology, logic, text, language, thinking, understanding, misunderstanding, interpretation, dialogue, sciences of nature, humanities, substantiation, hermeneutical logic, philosophy of life.
Классическая герменевтика традиционно рассматривается как особое искусство интерпретации текстов. При таком понимании она представляет собой совокупность методологических приемов, направленных на постижение смысла текста, на его понимание. История формирования герменевтического инструментария представляет собой процесс постепенного накопления приемов исследования, которые прямо зависели от предмета исследования. Герменевтика долгое время понималась как конкретная методологическая дисциплина. Примерами таковой могут служить христианская (католическая и различные виды протестантской), юридическая, филологическая герменевтики. В начале XIX в. Ф. Шлейермахер создает универсальную герменевтику, которая применима к любым текстам независимо от жанра литературы. Концепция Шлейермахера подводит итог предшествующего развития герменевтики как методологии исследования текстов. Он предлагает систему приемов и принципов текстологического анализа, надолго определивших содержание классической методологической техники. Кратко напомним основные положения его теории. Предметом исследования
* Кузнецов Валерий Григорьевич — доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой философии и методологии науки философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 939 14 09; e-mail: metodol@philos.msu.ru
является «застывшая речь», объективированная в виде текстов, изучение которых должно производиться в форме абстрактной ситуации «диалога между интерпретатором и интерпретируемым текстом» (принцип диалогичности). Любую речь следует понимать как факт, относящийся к общности языка, и как факт, принадлежащий к общности мышления ее автора. Такие факты являются объектами грамматической и психологической интерпретаций соответственно. Грамматическое толкование нацелено на определение при помощи языка конкретного смысла речи. Оно опирается на общее для читателя и автора предпонимание лексического материала. Эта общая семантическая область является необходимой предпосылкой интерпретации.
Обе интерпретации неразрывно взаимосвязаны друг с другом. «Для успешного искусного толкования, — говорил Шлейермахер, — необходим талант в языке и талант знания людей». Герменевтические ошибки часто возникают из-за недостатка такого рода таланта. Более того, творческие потенциалы интерпретатора и автора должны быть соразмерны: обе личности конгениальны.
Важным моментом в данной концепции является определение значения исторической интерпретации. Она должна не только внимательно относиться к историческим реалиям в тексте, но и восстанавливать отношение автора к кругу первоначальных читателей. Герменевтическое искусство должно стремиться к устранению различия между современными и первоначальными читателями, к снятию «барьеров», препятствующих пониманию текста. Изучение языка и истории устраняет эти барьеры, «помещает» герменевта в одинаковые условия с первоначальными читателями, и только после выполнения этого требования можно приступать к основной работе — толкованию. Основная цель герменевтического метода состоит в таком понимании интерпретатором автора и его труда, чтобы оно было лучше понимания самого автора (принцип лучшего понимания). Прирост знания у интерпретатора возможен за счет обнаружения и перевода в план знания некоторых бессознательных моментов в жизни и творчестве автора. Понимать произведение следует, исходя из всей совокупности «жизненных отношений» автора текста. Это положение прямо ведет к расширению традиционного понимания герменевтического круга как чисто текстового внутреннего взаимодействия между частью и целым. У Шлей-ермахера появляется внешнее отношение между произведением как частью и совокупностью условий жизни автора как целым. Обе разновидности герменевтического круга тоже взаимосвязаны друг с другом. «Богатство языка и история времени автора даны как целое. Основываясь на нем, произведение автора должно понимать как отдельное... Всякое полноценное знание находится
в этом мнимом кругу так, что каждое особенное может быть понято из всеобщего, чьей частью оно является, и наоборот. И каждое знание является научным, если оно получено таким способом» [Fr. Schleiermacher, 1911, s. 147].
Но всегда ли необходима герменевтика как искусство постижения смысла для понимания чего-либо? Нет, не всегда. Существует понимание безыскусное. Герменевтическая проблема возникает тогда, когда человек сталкивается с непониманием, обнаруживает трудности при постижении смысла. Основатель универсальной герменевтики (Allgemeine Hermeneutik) считал, что «герменевтика покоится на факте непонимания речи». Непонимание не является исключительным актом человеческой деятельности и часто встречается «в родном языке и в обыденной жизни». Исходя из этого положения, не будет выглядеть странной следующая мысль: естественный язык осваивается индивидом в условиях своей среды, и ошибки, неточности, двусмысленности являются столь же естественными, как и случайное следование инстинктивно выработанным правилам. Шлейермахер говорит даже, что непонимание происходит «без вины говорящего», внося моральные мотивы в естественный язык. А поскольку говорение и понимание, согласно концепции современника Шлейермахера В. Гумбольдта, в ходе своего реального осуществления неразрывно связаны друг с другом, то и субъект речи не подлежит ответственности. Разумеется, это положение является верным в случае непреднамеренного введения в заблуждение, иначе такой вывод звучит странно1. Нелишним будет воспользоваться мнением создателя философской герменевтики Г.-Г. Гадамера: «Герменевтика концентрируется на неком не-понимаемом. Это всегда, как только возможно, имеет силу для герменевтики. Герменевтика требуется для непонимающего или непонимаемого, вследствие этого пользуется вопросами и принуждает к пониманию»[Л.-& Gadamer, 1997a, s. 271].
Многое из того, что было предложено Шлейермахером, стало предметом жарких дискуссий в ХХ в. Но следует иметь в виду, что популярность универсальной герменевтики связана с именем Вильгельма Дильтея, который ввел герменевтику в новый контекст, совершенно для нее не типичный. Дильтей обращает внимание на то, что к концу XIX в. образуется особый класс наук, за которым даже не закреплено общепринятого названия, но который явно отличается от наук о природе. Эту значительную часть «интеллектуального глобуса человечества» Дильтей предлагает назвать науками о духе. Если науки о природе давно завоевали признание
1 В этом отношении весьма точно высказался современный российский филолог В.В. Наумов: «Владение родным языком не может быть правильным и неправильным. Оно может быть большим или меньшим» [В.В. Наумов, 2007, с. 51).
общества как науки точные, хорошо объясненные с философских позиций, имеющие гносеологические, онтологические и логические основания, то науки о духе не обладают таким статусом. Задачу обоснования этого класса наук Дильтей берет на себя и задумывает использовать при этом герменевтику. Герменевтика у Дильтея, оставаясь методологией толкования текстов, выполняет еще одну, совсем не типичную для нее функцию. Она вводит проблематику понимания в философский контекст обоснования целого класса специфических наук. Русский философ, исследователь истории герменевтики Г.Г. Шпет относительно ее нового статуса писал: «...в герменевтике заключается основание истории подобно тому, как основание естествознания было заложено Бэконом в индукции. Неувядаемая заслуга Дильтея, что он открыл для исторической науки такое значение герменевтики, и у него мы впервые находим философское понимание ее задач и понимание ее места в системе научного знания» [Г.Г. Шпет, 2002, с. 743].
Герменевтика у Дильтея двойственна: она еще остается в пределах классики, но уже переходит в неклассическое состояние, приобретая философские черты. Одним из показателей такого перехода является изменение предмета применения герменевтики. Это уже не только тексты, но и иные проявления деятельности человеческого духа, объективированные вовне. Таковыми, в частности, являются право, религия, мораль, науки, искусство, архитектура и вся культура в целом. «Объединение всего этого представляет собой связь, в которой движется история. Такая объективация внутреннего опыта становится доступной любому члену общества, из непостижимо внутреннего плана переходит в план чувственно воспринимаемого, становящегося объектом понимания. На вопрос о том, как возможно понимание, Дильтей отвечает: оно возможно в форме герменевтического анализа физических процессов, так как между объектом понимания и понимающим существует общность» [В.Г. Кузнецов, 1991, с. 61]. У Дильтея впервые возникает возможность постановки вопроса о герменевтической логике как основании герменевтической методологии.
Решая вопрос о формах интерпретационной деятельности в гуманитарных науках, Дильтей был вынужден обратиться к логической проблематике, потому что формы понимания, классификацию которых пытался дать Дильтей, по его замыслу, должны иметь особые логические формы выражения, т.е. особые представления форм понимающей деятельности в логических процессах рассуждения. Но если бы процесс понимания этим ограничился, то познавательный процесс в гуманитарных науках был бы не адекватен своему предмету, отражал бы его односторонне. Дело в том, что в гуманитарных явлениях объективно заложены факторы, которые
можно постичь с помощью рационального понимания, и в то же время имеются элементы, связанные с бессознательной деятельностью авторов гуманитарных реалий. Естественно, что рациональное понимание, соотнесенное с особыми логическими приемами, здесь уже не может служить методом познания.
Итак, Дильтей ставит две проблемы: проблему герменевтической логики и проблему бессознательного в гуманитарном познании. Причем если первая является принципиально новой, то вторая явным образом уже была поставлена Ф. Шлейермахером в его учении о лучшем понимании. Рассмотрим их последовательно.
Концепцию логических форм интерпретации Дильтей предваряет исследованием «проявлений жизни» и форм понимания. «Под проявлением жизни здесь я понимаю не только выражения, которые что-то подразумевают или означают, но и выражения, позволяющие нам понять духовное, не претендуя на то, чтобы что-то означать или быть определенным мнением. Способ и результаты понимания различаются в зависимости от типа проявлений жизни» [В. Дильтей, 1988, с. 141]. Дильтей различает три типа проявлений жизни. К первому относятся понятия, суждения и умозаключения. «Будучи составными частями науки, — пишет он, — они высвобождены из переживания, в котором возникают, в соответствии с присущей им логической нормой всеобщности» [там же]. Они понимаются всегда одинаково, не связаны со скрытыми моментами душевной жизни, во всех контекстах и при любых условиях подчиняются закону тождества. Ко второму типу проявлений жизни Дильтей относит поступки. Это — внешняя форма проявления жизни, так как, будучи осуществлен, «поступок также высвобождается из подосновы жизненной связи. И без объяснения того, как в нем соединены обстоятельства, цель, средства и жизненная связь, поступок не позволяет дать всестороннее определение внутренней жизни, из которой он возник» [там же, с. 142]. И, наконец, третьим типом проявления жизни является выражение переживания. Оно непосредственно связано с глубинами душевной жизни. «Таким образом, на границах между знанием и действием возникает область, в которой открываются глубины жизни, недоступные наблюдению, рефлексии и теории» [там же]. По отношению к этой области требуются особые виды понимания.
Что касается форм понимания, то Дильтей выделяет элементарные и высшие формы понимания. К элементарным формам относится «истолкование одного отдельного проявления жизни». Логической формой его выражения является аналогия. К высшим формам относятся понимание «целостной связности жизни» и понимание «внутреннего мира людей». Логической формой их выражения является «индуктивный вывод от отдельных проявлений
жизни к связности жизни как целого. Предпосылка вывода — знание о душевной жизни и ее отношениях к среде и обстоятельствам» [там же, с. 144]. Так как множество проявлений жизни по принципиальным соображениям не может представить всю полноту целого, то вывод всегда будет носить вероятностный характер.
По поводу дильтеевской индукции необходимо сделать следующее замечание. Представляется, что тот вывод, который Дильтей описывает и называет индукцией, вовсе таковой не является. Индукцией обычно считают вывод, направленный от частного к общему; заключение такого вывода есть общее высказывание. Диль-тей же называет индукцией вывод, направленный от части к целому, точнее, от единичного проявления к целому жизненного единства. В основе этого вывода лежит отношение «часть — целое». При этом предполагается, что данное отношение не может быть истолковано (определено) через теоретико-множественные операции включения класса в класс и принадлежности элемента классу. Поэтому когда делают переход в рассуждении от единичных проявлений к утверждению о целом, то происходит «мериологиче-ский скачок», оправданность которого обосновывается весьма специфическим образом, очень далеким от известных способов обоснования индуктивных выводов. Своеобразие в этом типе выводов имеется, но вовсе не то, на которое указывал Дильтей. Это суть выводы от множества единичных проявлений (в частном случае, возможно, одного) к единому целому. В классической логике таких выводов не описано, но они имеют место в практических рассуждениях и являются предметом анализа в неклассических логиках.
Видимо, для герменевтической логики такие выводы являются существенными, потому что характеризуют особенности приемов получения нового знания при интерпретации. Этот факт осознавал Дильтей, когда писал: «...понимание нельзя трактовать просто как процедуру мысли: транспозиция, подражание, сопереживание, — эти факты указывали на цельность душевной жизни, проявляющуюся в этом процессе» [там же, с. 148]. Из этого обстоятельства он сделал вывод, что в жизненном единстве целого существует некоторая часть, которая не может быть познана рациональными методами. Здесь мы вступаем в область бессознательного. Сама природа предмета познания устанавливает границы для познавательных способностей, ограничивая применение рациональных, логических приемов. Но отсюда нельзя сделать вывод о том, что бессознательное не является познаваемым. Для его познания нужны особые методы, которыми, по мнению Дильтея, могут служить сопереживание, вчувствование, симпатическое проникновение во внутренний мир другого и пр. «Тем самым во всяком понимании есть нечто иррациональное, коль скоро иррациональна сама
жизнь; понимание не может быть никогда репрезентировано формулами логических операций. Предельная, хотя и сугубо субъективная достоверность, заключающаяся в сопереживании, никогда не может быть заменена проверкой познавательной ценности выводов, в которых может быть изложен процесс понимания. Таковы границы логической разработки, установленные его природой» [там же, с. 143]. Иррациональная часть жизненного единства своеобразно влияет на структуру гуманитарных явлений. Она обусловливает наличие в предмете интерпретации в качестве составляющей части своеобразного «человеческого остатка». «Поэтому, — пишет Дильтей, — искусство понимания имеет свой центральный пункт в истолковании или интерпретации содержащегося в произведении остатка человеческого бытия» [W. Dilthey, 1924, p. 319].
Итак, Дильтей впервые выводит герменевтику на философский уровень и ставит вопрос об особой логике исследования в гуманитарных науках. Как отмечал Гадамер: «Дильтей расширил герменевтику до органона наук о духе» [H.-G. Gadamer, 1960, s. 260—261].
В дальнейшем происходит еще одно расширение сферы притязаний герменевтики. Дело в том, что регулятивные принципы понимания, которые кажутся рациональными константами мыслительной деятельности человека, на самом деле черпаются им из языкового сознания и через язык распространяются на толкование опыта мира. Принципы понимания объективированы в языке. Примерно об этом писал Гадамер и называл это «способом человеческого опыта мира вообще» [H.-G. Gadamer, 1997b, s. 69], характеризуя его как герменевтический. Этот опыт накладывает неизгладимый отпечаток на способы поведения и мышления человека во всех областях его жизнедеятельности. С этим как раз и связана универсальность герменевтики в ее онтологическом измерении. «Так нужно понимать притязание на универсальность, которая подобает герменевтическому масштабу. Понимание обусловлено языком. Это ни в коем случае не относится к разновидности языкового релятивизма. Хотя является истинным: живут в языке» [ibid.].
Исследование герменевтической логики не является неким необязательным проектом, без которого герменевтика могла бы обойтись. Дело в том, что потребность в герменевтической логике диктуется систематической завершенностью самой герменевтики. Основательные попытки создания герменевтической логики были сделаны в Германии в Гёттингене в 20—30-е гг. XX столетия. Особенностью гёттингенских мыслителей было стремление дать логическое обоснование философии жизни. Поэтому герменевтика, понимаемая как специфическая способность (возможно, даже врожденная) человеческого бытия в мире, должна предполагать особую логику, не относящуюся только к принципам рассудочной
деятельности. О.Ф. Больнов в работе «О понятии герменевтической логики» [O.F. Bollnow, 1964] описал начало этого движения, подававшего оптимистические надежды, но так и не завершившегося в связи с разразившейся Второй мировой войной. Три человека — Георг Миш, Йозеф Кёниг и Ганс Липпс — с разных сторон, двигаясь параллельными курсами, подходили к решению основных проблем особой неформальной логики.
Сам Георг Миш не использует термин «герменевтическая логика». Но Больнов считает: «Уже у Миша можно с полным правом говорить о герменевтической логике. Во всяком случае, последний раздел своей лекции2 он называет "Герменевтический характер в философской логике", причем, с одной стороны, он противопоставляет свою логику как в полном смысле философскую просто формальной логике и, с другой стороны, этим подчеркивается ее особый "герменевтический" характер» [ibid., p. 104]. Миш ставит проблему поиска собственного фундамента восприятия, логики, мышления и языка в элементарных формах жизни. Речь здесь идет о раскрытии онтогенетического процесса становления человеческого рода, в котором история развития логических форм неразделимо слита с историей естественного языка, с естественной рассудочной деятельностью и восприятием. Все это практическое жизненное единство вплетено в целое жизненного поведения, в котором, в свою очередь, «укоренено действующее знание». Как известно, Миш был представителем дильтеевской школы. Видимо, он понимал, что, опираясь на глубоко разработанную герменевтику, можно было выработать логический фундамент философии жизни, который позволил бы снять упреки в иррационализме (на мой взгляд, достаточно беспочвенные, так как опора на бессознательный фактор при объяснении творчества и вообще жизненного поведения еще не означает безвозвратного пути в лабиринты иррационали-стических иллюзий).
Йозеф Кёниг ведет свои исследования в пограничной зоне между логикой, онтологией и языком. Его попытка обоснования логики через связь мышления, действительности и языка намечает перспективный путь к изучению синтетической проблемы понимания и роли в ней интуиции. Неожиданный ход мысли Кёнига связан с попыткой подвести под естественные логические рассуждения интуитивные основания. Ясно, что такая задача навеяна дильтеевским понятием «остаток человеческого бытия в произведении» и проблемой бессознательного в языке и творческой дея-
2 Лекции Миша не опубликованы. Больнов в своем исследовании упоминает несохранившиеся у него подготовительные раздаточные материалы Миша, собственные воспоминания, впечатления и пользуется чужим конспектом.
тельности. К сожалению, основательная работа «Бытие и мышление. Исследования в пограничной области логики, онтологии и философии языка» [/. König, 1937] не получила своего дальнейшего продолжения.
Ганс Липпс уже явно вводит термин «герменевтическая логика», но вкладывает в него другое содержание. Больнов считает, что все три исследователя вплотную подошли к «жизненно-философскому (или также антропологическому) обоснованию логики», все не смогли завершить начатое дело, но достижения Липпса были более весомыми3.
Основные идеи Липпса могут быть изложены в следующих положениях. Заложенные в человеке его природные, генетические механизмы оказывают воздействие на все формы жизненных проявлений, являются бессознательными факторами. Поэтому требуются герменевтические усилия для обнаружения, как бы сказал Хайдеггер, предрассудков, укорененных в природе человека. А поскольку любые акты познания, любые логические рассуждения и языковые действия являются поступками самого человека, не отстраненного внешнего наблюдателя, а непосредственно включенного в эти акты, то в каждом из таких актов человек осуществляет самого себя, и то, что предшествует таким актам, следует выявлять герменевтически. Липпс пишет: «Однако то, что обнаруживается герменевтически, является в нем самом в его предшественности (in seiner Vorgängigkeit) бессознательным» [H. Lipps, 1938, s. 60]4. Поэтому герменевтическая логика, обоснование которой пытается дать Липпс, существенно отличается от традиционной формальной логики: «Нужно морфологию суждения... заменить типикой поступков, в которых осуществляется экзистенция» [O.F. Bollnow, 1964, p. 12]. Герменевтическая логика, как ее понимает Липпс, предназначена для выведения знания из тех жизненных поступков, которые в данный момент являются предметом понимающей деятельности. Больнов замечает, что «Липпс называет эту область также хайдеггеровским понятием "внутренне реального"» [ibid., p. 109]. Знания об этой области получаются с учетом бессознательного пласта, реально присутствующего в человеке в качестве заднего плана и оказывающего соответствующее воздействие на его жизненное поведение. Представляя сущность и задачи герменевтики, Больнов пишет: «Герменевтика есть способ исследования в смысле обнажения бессознательного происхождения. Это обращение к про-
3 Работа в этом направлении Г. Миша и Й. Кёнига была прервана Второй мировой войной. После войны они не вернулись к своим исследованиям. Г. Липпс погиб в России. Никто из логиков и философов после войны не продолжил их начинаний.
4 Цит. по указанной выше работе О.Ф. Больнова.
исхождению и к его бессознательно содержимому является типично жизненно-философским исследованием. Человек связан со своим происхождением и с уже содержащейся в нем предрассудочной понимаемостью (Vorverstandverständnis). Он может открывать ее при обращении к происхождению только в кругообразном движении. Он может принципиально прояснять только при обращении к истокам своей собственной природы» [ibid.]. Такая постановка проблемы была уже у Шлейермахера, правда, с узкой нацеленностью на интерпретацию текстов. В особом ключе она была расширена Дильтеем до любых объективаций человеческого духа. У Липпса герменевтическая логика является средством вывода бессознательного на уровень сознания, своеобразным «освобождением» человека от опутывающих его бессознательных сетей. Заметим, что Липпса не интересует, как это было у Г. Миша, широкомасштабная постановка проблемы онтогенетического происхождения логических форм и всех, связанных с ними истоков собственно человеческого существования. Липпс сосредоточен только на жизни индивида, его интересуют герменевтические проблемы уже ставшего человечества. У него «речь идет о процессе, который каждый раз вновь осуществляется в отдельном человеке» [ibid., p. 115]. Мы выше уже выяснили, что обычное понимание происходит безыскусно. Так считали Шлейермахер, Гадамер. Интересно, что этой же точки зрения придерживался Уайтхед: «Понимание самоочевидно. Но ясность нашей мерцающей интуиции имеет предел. Вывод подключается как средство достижения такого понимания, на которое мы способны. Доказательства суть инструменты расширения нашей несовершенной самоочевидности. Они предполагают определенную ясность, но они также предполагают, что эта ясность свидетельствует о несовершенном проникновении в смутное восприятие окружающего нас мира — мира фактов, возможностей, ценностей и целей» [А.Н. Уайтхед, 1990, с. 377]. Точно такую же позицию занимает Липпс: «...всегда постигают при не-ком изъяне, который по возможности пытаются корректировать и который как изъян относился к некому правильному... Из этого для понятия герменевтики в ее применении к логике выводится: герменевтика может быть выведена прежде всего из нарушений, т.е. из трудностей понимания, ее нельзя объяснить ее внутренней установкой» [O.F. Bollnow, 1964, p. 121].
Оценивая концепцию Липпса, можно сказать, что она представляет собой некий подготовительный этап, разработку оснований, на которые могла бы опереться герменевтическая логика. К сожалению, не нашлось исследователей, которые бы довели его замысел до конца. Далее нами будет приведено несколько сообра-
жений, которые дополняют и продвигают дальше выдвинутые предшествующими авторами базисные идеи.
В герменевтической логике существенное значение имеет различение понимания и интерпретации. Последняя есть средство достижения понимания. По сути своей интерпретация является разновидностью объяснения и применяется аналогично доказательству. Вспомним в связи с этим Уайтхеда: «Доказательства суть инструменты расширения нашей несовершенной самоочевидности». То есть несовершенного понимания. Понимание достигается тогда, когда усваивается смысл целого проявления жизни (текста, исторического действия, языкового поступка любого жанра, любой объективации духовной деятельности человека). Понятие «смысл» следует относить не только к области мышления и языка. С точки зрения смысла и значения может быть оценена любая деятельность человеческого духа, объективированная вовне. Рассматривая продукты этой деятельности, мы мысленно можем возвращаться назад, к истокам их творения, и судить о том, насколько эти продукты пронизаны пониманием их создателей, насколько в них укоренены мировоззрение и культура той эпохи, к которой они относятся. Только при таком подходе видно, как возможно объективирование понимания и герменевтики.
В целом можно условно выделить два уровня анализируемого гуманитарного явления. Первый уровень соответствует полному знанию смысла, ситуации непонимания здесь не возникает, не требуется здесь и интерпретации. Второй возможный уровень возникает тогда, когда мы сталкиваемся с ситуацией непонимания. Он характеризуется наличием непонимаемого «остатка» (части) в целом. (В. Дильтей называл его «остатком человеческого бытия в произведении».) В этом случае поэтапно производятся определенные операции, которые можно представить как алгоритмический процесс. На первом этапе этого процесса формируется рекон-струкционная гипотеза h о смысле целого А, на втором этапе представляется гипотеза е о смысле остатка (части) Х по отношению к смыслу А/h (целого А при учете гипотезы h). На третьем этапе формируется условие объяснения смысла Х: смысл А/h мериологиче-ски5 объясняет смысл Х/е тогда, когда Х становится частью единой системы целого А, т.е. так входит в систему, что не противоречит целому А.
Из сказанного можно вывести некоторые важные соотношения между категориями знания, объяснения и понимания.
1. Из знания какой-либо части мериологически не следует понимание целого.
5 Мериологическая логика изучает отношения между смыслами части и целого.
2. Из знания всех частей мериологически не следует понимание целого.
3. Если мы знаем все части целого и существует реконструкци-онная гипотеза о смысле целого, объясняющая роль каждой части в системе целого, то мы понимаем целое.
4. Если мы знаем смысл целого и знаем отношение каждой части к смыслу целого, то мы понимаем целое.
5. Если мы понимаем целое, то мы понимаем каждую отдельную часть целого.
Эти отношения опираются на принцип герменевтического круга и на понятие мериологического следования, которое выше уже было нами упомянуто.
В представленном процессе постижения смысла целого центральное место занимает реконструкционная гипотеза. На ее основе происходят интерпретация (наделение смыслом) неизвестных частей целого и объяснение роли каждой части в структуре целого. Интерпретация в совокупности с объяснением составляет своеобразный способ рассуждения. Движение от части к целому на первый взгляд похоже на индуктивное движение от частного к общему (что и зафиксировал в свое время, с нашей точки зрения, ошибочно В. Дильтей). Но это не индукция, потому что отсутствует собственно обобщение. Не является данный процесс и дедуктивным способом рассуждения, что тоже не требует дополнительных доказательств.
Это есть особая герменевтическая логика, которую можно описать с помощью следующего процесса. Мы понимаем А, если и только если: 1) знаем смысл известных частей А; 2) существует реконструкционная гипотеза к о смысле А; 3) наделяем смыслом (интерпретируем) непонимаемый остаток; 4) объясняем роль каждого элемента (части) в структуре целого А относительно гипотезы к; 5) если гипотеза к позволяет объяснить роль каждой части в формировании смысла целого А, то процесс завершается (мы постигаем смысл А, т.е. понимаем А), а если роль какой-либо части не объяснена, то формулируется новая реконструкционная гипотеза и процесс повторяется начиная со второго пункта. И так до тех пор, пока не будет установлен смысл А.
Как мы уже выяснили, важной особенностью герменевтических рассуждений является их тесная связь с нерациональными моментами, необходимо присутствующими в гуманитарных явлениях. Действия людей, в том числе и творчество, «гуманитарное действие», осуществляются не только при содействии ясно осознаваемых факторов, но и под влиянием инстинктивно-неосознаваемых и даже бессознательных сил.
Наибольшую трудность для понимания составляют неосознанные движущие причины идеальных побудительных сил действий
людей в истории и в гуманитарном мире вообще. И в свою очередь весьма нетривиальной задачей является рационализация отмеченного нерационального момента в гуманитарных актах и введение его в мир логики рассудочной деятельности, поскольку неосознаваемые моменты в логике могут проявляться, с одной стороны, в качестве опускаемых посылок в энтимематических заключениях. Причинами возникновения такого явления в логике могут быть стремление к экономии «рассудочной энергии», времени дискурса и непроговаривание вследствие этого тривиальной информации, которая легко может быть в случае надобности восстановлена. Но, с другой — более сложной для понимания — стороны, неосознаваемые моменты являются включенными в логические механизмы мыслительной деятельности людей. Эти механизмы обусловлены биологическими, психологическими и социальными причинами, заложены в генетическом наследственном аппарате человека и развиваются в определенное время и в определенных условиях настолько, насколько последние позволяют это сделать. Но и этого оказывается еще недостаточно. Существуют приобретенные стереотипы мыслительной, творческой, познавательной и любой другой деятельности, функционирующие на уровне бессознательного и отражающие особенности социальной и коллективной психологии людей.
Таким образом, для герменевтической логики наряду с учетом явно осознаваемых логических принципов характерна рационализация нерациональных моментов, неявно присутствующих в мысленном содержании знаково-символических систем, в виде которых является исследователю предмет гуманитарного познания. В герменевтической логике вводится в логические сферы (учитывается в ходе логических рассуждений) то, от чего классическая логика сознательно отвлекалась. В этом случае в рассуждения «внедряются» моменты, которые изучаются когнитивной лингвистикой и этнической психологией, семантикой, прагматикой и теорией коммуникации, логические структуры наполняются многими содержательными моментами, которые специфицируют процессы герменевтических рассуждений.
Герменевтическая логика является логическим основанием не только герменевтики как искусства интерпретации, но и всей логики и методологии гуманитарных наук.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Дильтей В. Наброски к критике исторического разума // Вопросы философии. 1988. № 4.
2. Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991.
3. Наумов В.В. Лингвистическая идентификация личности. М., 2007
4. Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М., 1990
5. Шпет Г.Г. История как проблема логики. М., 2002
6. Bollnow O.F. Zum Begriff der hermeneutischen Logik // Argumentationen / Festschrift für Josef König. Göttingen, 1964.
7. Gadamer H.-G. Warheit und Methode. Tübingen, 1960.
8. Gadamer H.-G. Hermeneutik und ontologische Differenz // Gadamer H.-G. Gadamer-Lesebuch / Hrsg. von J. Grondin. Tübingen, 1997a.
9. Gadamer H.-G. Die Universalität des hermeneutischen Problems // Gadamer H.-G. Gadamer-Lesebuch / Hrsg. von J. Grondin. Tübingen, 1997b.
10. König J. Sein und Denken: Studien im Grenzgebiet von Logik: Ontologie und Sprachphilosophie. Halle a. d. Saale, 1937.
11. Lipps H. Untersuchungen zu einer hermeneutischen Logik. Frankfurt a. M., 1938.
12. Schleiermacher Fr. Werke: Auswahl in vier Bänden. Bd. 4. B., 1911.
13. W Diltheys gesammelte Schriften. Bd. 5.Leipzig; B., 1924.
