CC BY
16
Кислицын С.А. Контрэлиты, оппозиции и фронды в политической истории России.
Ростов н/Д, 2009. 538 с.
Новая книга С.А. Кислицына представляет собой пример удачного сочетания научной и общественной значимости. Поставленная им проблема не только
продолжает привлекать внимание историков и политологов, но и вызывает общественный интерес. Связан он с осознанием роли в обществе политической
элиты и политической борьбы в исторических судьбах народов и человечества в целом. Также определяется он тем, что общественно-политические реалии современного мира вызывают в массовом сознании аналогии с недавним советским прошлым, а образы, сюжеты и категории политической жизни этого прошлого сопоставляются с существующими ныне явлениями и субъектами, а иногда, с известным основанием, отождествляются с ними. При этом, как кажется иногда, оживают ушедшие в небытие призраки, в том числе наиболее мрачные. Вместе с тем С.А. Кислицыным ставится проблема субъекта политического действия и политической борьбы, имеющая научную значимость. Это - проблема политического лидерства и общественно -культурных групп общества, из которых выдвигается как находящаяся у власти политическая элита, так и ее противники.
Проблеме соответствует структура исследования. Обращает на себя внимание наличие в ней первой главы, имеющей теоретическую направленность. Последующие шесть глав содержат анализ исторического материала, относящегося к истории политической элиты советского и постсоветского периодов. В рамки структуры вполне органично вписаны отдельные главы, посвященные конкретным вопросам взаимодействия разных отрядов советской элиты с властью, которые составляли особые темы исследования С.А. Кислицына. Это - трагическая история «Шахтинского дела», сложности во взаимоотношениях с властью М.А. Шолохова, а также инакомыслие и оппозиционность советской научной элиты. Следовательно, книга сочетает в себе исследование важных проблем теоретической политологии и политической истории и носит таким образом междисциплинарный характер. Такая структура позволяет не только дать представление о смысле политической элиты, оппозиции и фронды как политологической категории, но и наглядно показать, как эти и иные, связанные с ними, категории, находили проявления в отечественной политической истории XX в.
Первая, теоретическая глава содержит обстоятельный историографический обзор. Он охватывает и общее состояние этой проблематики, и особенности ее в России. Обращение к историографическим сюжетам присутствует не только в первой главе, но и в ряде других глав при изложении конкретных вопросов политической истории. Это составляет достоинство монографии и позволяет представить особенности исследования этих вопросов в условиях разных политических, социокультурных и историографических ситуаций.
Предложенные категории (политические элиты, контрэлиты и антиэлиты, оппозиция и фронда) и их характеристики носят развернутый характер и позволяют учитывать разнообразие признаков, черт и качеств, которыми они отличаются, а также сложность присущей им структуры. Особенно удачно сделано это в отношении такой более новой по сравнению с другими категорией, как антиэлита. В то же время справедливо отмечено, что антиэлита при определен-
ных условиях, например, при смене политического режима, способна превратиться в политическую элиту. Также справедливым представляется замечание, что контрэлита как группа, которая может осуществлять властные функции, но не способна делать этого в силу каких-то конкретных особенностей общественно-политической ситуации, может войти в состав правящей политической элиты. Выделение и характеристика этих категорий позволит не только более конкретно и глубоко понять характер политических процессов в новейшей России, но и связать политическую историю с таким направлением современного исторического познания, как историческая биографика. Это неслучайно, поскольку политическая борьба -явление, тесно связанное с судьбами людей, зачастую вполне трагическими, в ней проявляется связь судеб человека с судьбами общества и страны, а за политологическими категориями стояли и стоят конкретные люди. В этом - возможность рассмотрения политической истории России в свете философии истории XX в. - экзистенциализма как одного из значимых направлений исторического мышления наших дней. Это позволяет поставить человека с его судьбой на первый план научного познания прошлого человечества.
Вызывает интерес проведенное в монографии сопоставление характеров воздействия на взаимоотношения внутри партийно-политической элиты со стороны двух «вождей» партии - Ленина и Сталина. Внимание к подобному сопоставлению стало заметно в публицистике и в исследовательской литературе начиная с XX съезда КПСС. В то время оно должно было служить подтверждением тезиса о нарушении Сталиным «ленинских норм партийной жизни», выражением чего стали массовые репрессии. В постсоветский период обращалось внимание не столько на отличия между Лениным и Сталиным, сколько на сходство в их отношении к человеку как к средству для достижения высших целей, на «потребительское» отношение к людям, в том числе к большевикам, со стороны Ленина. Наиболее яркое выражение этой мысли в литературе конца прошлого века встречается, пожалуй, в трудах известного израильского историка Д. Штурман, с точки зрения которой сталинские репрессии против большевиков составляли органичное продолжение ленинского взгляда на человека как на расходный исторический материал для проведения в жизнь великих социальных идей. Определенное различие между «вождями» не принималось во внимание. Между тем оно существовало, причем Лениным, в отличие от Сталина, допускалась для члена партии некоторая доля вольномыслия и инакомыслия в понимании и толковании теории марксизма. Указание С.А. Кислицына на это важно для понимания того, как каток массовых репрессий прошелся по самой партии, как место ветеранов партии занял слой аппаратчиков, выдвиженцев из числа лиц, чуждых традициям дореволюционного периода в истории партии и способствовавших укреплению личной власти Сталина, но затем также сметавшихся новыми волнами мас-
совых репрессий. Оно вообще важно для понимания того, как такие волны превратились в норму жизни страны.
Еще одна проблема, затронутая во второй главе, относится к истории «перерождения» партии, по существу, это проблема изменения социальной и политической сущности правящего политического авангарда, а также самого государства тоталитарного и авторитарного типа. Данный процесс прослежен автором применительно к истории коммунистической партии от дореволюционного ее периода вплоть до крушения коммунистического режима в СССР. Совершенно правомерно историк не принял распространенной в двадцатые годы точки зрения о том, что партия переживала своего рода «термидорианский переворот». Связано это с тем, что в историческом сознании осмысление современных процессов строится на основе ассоциации с известными образами и сюжетами прошлого. Для большевистской элиты и вообще для людей того времени были характерны ассоциации с событиями Великой Французской буржуазной революции. Как обоснованно показал С.А. Кислицын, никаких оснований для характеристики эволюции партии и в стране в свете представления о Термидоре 1794 г. не имелось. Природа этой эволюции была иной, что было отмечено на примере изменения сущности, характера и личного состава партийной верхушки. В самом деле, публицисты и литераторы, выходцы из интеллигенции, были характерны для дооктябрьского периода истории партии и для первых лет советской власти. Они сменились выходцами из пролетарской среды, нередко обюрократившимися рабочими и крестьянами, составившими прочную базу тоталитарного режима, но и сами время от времени подвергавшиеся репрессиям. Вместе с тем такая элита оказалась заинтересованной в гарантиях для себя от репрессий, и в этом же оказались заинтересованы широкие слои населения советского общества, осознававшие, что возможность угодить на «стройки социализма» была достаточно реальной. Есть основание добавить, что население страны, кроме того, было не менее заинтересовано в повышении материального уровня жизни, который был недопустимо низким даже на фоне небогатой, разбитой к тому времени войной Западной Европы. Указание С.А. Кислицына на то, что интересы советской элиты и широких слоев советского населения приобрели после смерти Сталина важные точки соприкосновения, представляется правильным. Заслугой советской элиты того времени стало свертывание режима массовых репрессий и разоблачение сталинской диктатуры.
Несколько менее четко проведена С.А. Кислицыным мысль о дальнейшей эволюции советской элиты, которая началась в период хрущевской оттепели и перешла в новое качественное состояние с падением советской власти. Между тем вне учета ее постепенного, но глубокого коррупционного перерождения эта эволюция едва ли может быть понята. Процесс такого перерождения наблюдался в эпоху брежневского застоя. Он не был остановлен ни в годы перестройки и
гласности, ни в постсоветский период и приобрел катастрофические размеры за последнее десятилетие, когда в массовое сознание еще совсем недавно внедрялся миф о том, что благодаря укреплению «вертикали власти» и созданию основ «суверенной демократии» «Великая Россия встает с колен»...
Глава о «Шахтинском деле» привлекает внимание раскрытием механизма массовых репрессий с опорой на следственные действия и судебную расправу. Проведенный С.А. Кислицыным анализ этого дела связан с процессом смены политических элит. Обращено при этом внимание на использование властью в своих целях социальной ненависти, обращенной не только на «эксплуататорские классы», но и на интеллигенцию, на расширенное использование доступного для малокультурного в массе своей населения понятия «вредительство». Особый интерес должна вызвать авторская характеристика следствия, основанного на произволе и бездоказательных обвинениях, которые выдавались за доказанные факты. То же самое относится к суду, решение которого определялось интересами власти. В современной российской историографии исследованию следствия и суда в ходе массовых репрессий начинает уделяться серьезное внимание, что, например, заметно в исследовании А.И. Козлова о прототипе Григория Мелехова - Харлампии Ермакове.
Положения и выводы главы «Фрондерство и инакомыслие в советской литературе» займут достойное место в научной биографии Шолохова, создание которой назрело через сто пять лет после его рождения. С.А. Кислицын дает ответ на наиболее острый вопрос шолоховедения, который относится к авторству «Тихого Дона», и решает его в пользу Шолохова. Представляется интересной характеристика другого шолоховского романа - «Поднятая целина». Так, в советский период, в том числе и в годы перестройки преобладала точка зрения на роман как на очевидное художественное обоснование коллективизации, как защита политики по созданию в стране колхозного строя. По мнению автора, этот роман был далеко не таким простым, как это казалось на первый взгляд, основанный на наличии в романе положительных образов коммунистов Давыдова и Нагульнова. В этой связи имело место противопоставление «Поднятой целины» другому выдающемуся произведению, посвященному коллективизации, роману Б. Можаева «Мужики и бабы», в котором содержится резкая критика сталинской коллективизации. Между тем второй, как бы скрытый план романа Шолохова содержит совсем другую, весьма критическую характеристику политики объединения единоличников в коллективные хозяйства, на что указывалось еще в статье литературного критика И. Коноваловой в 1990 г. в журнале «Огонек». Точка зрения, согласно которой «Поднятая целина» - очень сложное произведение и не сводится к апологетике колхозного строя, может быть всячески поддержана. Также может быть поддержана реакция С.А. Кислицына на утверждение некоторых литературоведов, в частности Ф. Кузнецова и Н. Глушкова, сводивших причины исторической тра-
гедии казачества к «проискам» «троцкистов», или, как нередко утверждалось такими авторами, антинациональной частью руководства РКП(б), представленной прежде всего Троцким и Свердловым. Последовательное и логичное обоснование лживости и ненаучности подобного утверждения, которое дал С.А. Кислицын, является вкладом в формирование научного понимания истоков трагедии страны и народа в годы революции и Гражданской войны.
Глава «Инакомыслие и оппозиционность в среде советской научной элиты» интересна своей характеристикой связи науки и политики советского государства, а также положения в науке с личными судьбами некоторых известных ученых. Проблема инакомыслия и оппозиционности в научной среде, поставленной в данной работе, представляется исключительно значимой. Она является частью более общей проблемы места науки в условиях тоталитарного режима или авторитаризма. Или же это - проблема возможности создания такими режимами оптимальных условий для продуктивного научного творчества. Яркие и интересные примеры, на которые обращает внимание С.А. Кислицын, связаны с научной и общественной деятельностью выдающихся физиков Л.Д. Ландау и А.Д. Сахарова. Оба ученых высказали способность к политической борьбе.
Две заключительные главы - «Контрэлиты и оппозиция в политическом процессе постсоветский России» и «Инволюция контрэлит и политических оппозиций в условиях режима "управляемой демократии"» посвящены анализу процессов, происходивших на рубеже XX - XXI вв., по существу на глазах нынешних поколений.
С.А. Кислицын поставил исследовательскую проблему, отличающуюся своей остротой и неоднозначностью ее научных трактовок и оценок. Не удивительно поэтому, что некоторые положения и выводы историка могут встретить возражение.
Так, представляется апологетичной по отношению к сталинскому режиму данная в конце второй главы общая характеристика итогов «сталинской политики», которые, по оценке С.А. Кислицына, «в целом были потрясающими». Относится это к тому, что «был создан уникальный военно-промышленный комплекс, который в конечном счете обеспечил победу СССР над гитлеровской Германией». Если чем-то «результаты сталинской политики» могут «потрясать» и поражать воображение, то это масштабами репрессий против собственного народа. Известно, во всяком случае, что при этом «уникальном» военно-промышленном комплексе нередко на передовой не хватало даже стрелкового оружия. Чувствуется перекличка с известным высказыванием, которое приписывается У. Черчиллю, что Сталин принял страну в лаптях, а оставил с атомной бомбой. Действительно, оставил с атомной бомбой. А еще - с голодающей деревней, с возрождением крепостничества в его колхозной форме, с низким уровнем жизни населения, с огромным количеством заключенных, с железным
занавесом, отделявшим народ от цивилизованного мира. Кроме того, утверждение о «потрясающих результатах» сталинской политики противоречит другим, совершенно справедливым авторским утверждениям, в которых он дает крайне негативные оценки тирану и его политике.
В конце главы о советской научной элите подчеркивается, что «развал великого федеративного государства ... трудно назвать большим позитивным достижением». Не ясно, о каком государстве идет здесь речь, поскольку развалившийся Союз не был федеративным государством, а Российская Федерация сохранилась. Но даже если признать, что речь идет об СССР, то следует иметь в виду, что его «развал» был вовсе не «крупнейшей геополитической катастрофой XX в.», поскольку прошлый век знал и нечто гораздо худшее, но он был обусловлен рядом объективных процессов. Нет нужды говорить и о том, что вместе с загниванием правящей партии, которое было особенно заметно в годы застоя, шло и загнивание государства. Однако процесс этот был исключительно сложен. Он требует специального исследования.
Своего рода диссонансом к глубоким и интересным историко-биографическим характеристикам, которые давались С.А. Кислицыным, звучит характеристика А.Н. Яковлева. Она поверхностна и напоминает коммунистическую публицистику девяностых годов, но не научный анализ характерного для всего постсоветского пространства феномена, когда люди, имевшие в прошлом коммунистические убеждения, отходили от них в связи с очевидностью того, что система не выдерживала столкновения с новыми историческими вызовами. Разрыв осуществлялся не сам по себе. Для этого требовалась переоценка ранее привычных ценностей и стереотипов, которая оказалась по силам А.Н. Яковлеву благодаря его большому жизненному опыту, в том числе опыту фронтовика, его высокой культуре, честности и мужеству.
Поражение Б.Е. Немцова на выборах в Сочи невозможно объяснить только его ошибками, которые и в самом деле были. Главной причиной являлось возможность для властных структур по существу неограниченного использования против него административного ресурса. Не случайно же возмущение тем, как проводятся выборы, недоверие к их результатам, все шире проникает в общество. То же самое относится к ликвидации выборов губернаторов. Эта мера привела к усилению отрыва власти от населения, а в плане борьбы с коррупцией и терроризмом себя, как показала практика, совершенно не оправдала. Едва ли правильна демонстрация фрагмента известной картины С. Дали на обложке вместо всей картины.
В целом опыт исследования новейшей отечественной политической истории в свете истории ее политических элит, контрэлит и оппозиций, сделанного С.А. Кислицыным, представляется удачным. Он может быть развит и продолжен в ходе дальнейших исследований.
Н.А. Мининков
