CC BY
9
УДК 94
doi: 10.21685/2072-3024-2023-3-6
Казус Межевикина. Конфликт в академической среде в годы Великой Отечественной войны
С. Д. Чеботарев1, М. М. Леонов2
1,2Самарский национальный исследовательский университет имени академика С. П. Королева, Самара, Россия 104031962@mail.ru, 2mmleonov@gmail.com
Аннотация. Актуальность и цели. На фоне конфликта директора Куйбышевского авиационного института Ф. И. Стебихова и доцента С. С. Межевикина в работе исследуется роль неформальных связей в советской академической среде в годы Великой Отечественной войны. Цель исследования - изучение деятельности «актива института» - доминировавшей группы, державшей в руках процесс распределения дефицитных товаров и принимавшей участие в решении наиболее значимых вопросов, стоявших перед коллективом. Материалы и методы. Основу исследования составили неопубликованные архивные документы, сохранившиеся в фондах Самарского областного государственного архива социально-политической истории и Самарского национального исследовательского университета имени академика С. П. Королева. Методологическую основу исследования составляют принципы историзма, объективности и системности. Результаты. Последовательно изучены фазы конфликта, начиная от отправки провинившихся преподавателей на общественные работы и заканчивая увольнением. Выявлены стратегии поведения участников, включавшие обращения в партийные и советские органы, жалобы должностным лицам и письма в редакции столичных и местных газет. Установлена роль авторитетных преподавателей и научных работников в урегулировании споров. Выводы. Помимо формальной иерархии, в институте существовала система неформальных отношений. Актив института, обладавший весом и авторитетом в глазах сотрудников, формировал общую позицию по ряду значимых вопросов и во многом определял отношение к каждому члену коллектива. Авторы приходят к заключению, что именно актив института сыграл определяющую роль в развитии и разрешении конфликта С. С. Межевикина и Ф. И. Стебихова.
Ключевые слова: неформальные связи, клановость, институт, жалоба, конфликт, снабжение, ученый, бюрократия
Для цитирования: Чеботарев С. Д., Леонов М. М. Казус Межевикина. Конфликт в академической среде в годы Великой Отечественной войны // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. 2023. № 3. С. 86-100. doi: 10.21685/2072-3024-2023-3-6
Mezhevikin's case. Conflict in the academic environment during the Great Patriotic War
S.D. Chebotarev1, M.M. Leonov2
1,2Samara National Research University, Samara, Russia 104031962@mail.ru, 2mmleonov@gmail.com
© Чеботарев С. Д., Леонов М. М., 2023. Контент доступен по лицензии Creative Commons Attribution 4.0 License / This work is licensed under a Creative Commons Attribution 4.0 License.
Abstract. Backround. Against the background of the conflict between the director of the Kuibyshev Aviation Institute F.I. Stebikhov and Associate Professor S.S. Mezhevikin, the article examines the role of informal connections in the Soviet academic circles during the Second world war. The purpose of the article is to study the activities of the "most active members of the institute" - the dominant group that controlled the process of distribution of scarce goods and took part in solving the most significant issues facing the team. Materials and methods. The basis of the study was unpublished archival documents located in the funds of the Samara Regional State Archive of Socio-Political History and the Samara National Research University. The methodological basis of the study is the principles of his-toricism, objectivity and consistency. Results. The phases of the conflict are consistently studied, starting from the sending of the teachers to public works and ending with the dismissal. Strategies of behavior of the participants were identified, including complaints to officials and letters to the editorial offices of newspapers. Conclusions. In addition to the formal hierarchy, the institute had a system of informal relations. The most active members of the institute, which had weight and authority in the eyes of the staff, formed a common position on a number of significant issues and largely determined the attitude towards each member of the team. The authors come to the conclusion that it was the most active members of the institute that played a decisive role in the development and resolution of the conflict.
Keywords: informal connections, clannishness, institution, complaint, conflict, supply, scientist, bureaucracy
For citation: Chebotarev S.D., Leonov M.M. Mezhevikin's case. Conflict in the academic environment during the Great Patriotic War. Izvestiya vysshikh uchebnykh zavedeniy. Pov-olzhskiy region. Gumanitarnye nauki = University proceedings. Volga region. Humanities. 2023;(3):86-100. (In Russ.). doi: 10.21685/2072-3024-2023-3-6
Введение
Протежирование, клановость и неформальные связи уже несколько десятилетий являются предметом изучения историков. Как правило, исследование ведется на материалах давно сложившихся, устойчивых сообществ.
В данной статье предпринята попытка рассмотреть феномен неформальных отношений в рамках вновь образованного коллектива. Куйбышевский авиационный институт был создан в годы Великой Отечественной войны и укомплектован учеными, эвакуированными из разных городов и прежде незнакомыми друг другу. Однако с первых дней жизни института в нем начала формироваться доминирующая группа, стремительно распространившая свое влияние на коллектив в целом. «Актив института» явочным порядком стал принимать участие в решении всех значимых вопросов, в том числе в урегулировании конфликтов, возникавших в преподавательской среде. Один из таких конфликтов и будет разобран ниже.
Ход исследования
Сергей Сидорович Межевикин работал в должности доцента Куйбышевского авиационного института и был на хорошем счету до тех пор, пока в 1943 г. его не направили в командировку в Сталинград для организации работ по разделке трофейного имущества1. Межевикин болезненно воспринял
1 В Сталинграде после окончания боевых действий находилось большое количество трофейных самолетов. Наркомату авиационной промышленности было предложено организовать временную разделочную базу для демонтажа самолетов, моторов и авиационно-технического имущества.
это поручение, противился ему, называл его «ссылкой» [1, л. 111]. Скрепя сердце он подчинился воле руководства, однако затаил обиду на директора института Ф. И. Стебихова.
По возвращении в Куйбышев Межевикин разместил в институтской стенгазете заметку с критикой директора института. Этот выпад спровоцировал ответную реакцию. Позднее Межевикин утверждал, что с того момента его начали «шельмовать» [1, л. 118 об.]. Вполне возможно, что тем самым администрация института рассчитывала урезонить мятежного доцента и привести его к повиновению. Но Межевикин и не думал уступать. Он решился на дерзкий по тем временам шаг: написал два письма в редакции столичной «Правды» и местной «Волжской коммуны».
К делу подключилось московское руководство. По словам Межевики-на, с ним связывался лично Михаил Федорович Семичастнов, возглавлявший Главное управление учебными заведениями Народного комиссариата авиационной промышленности (ГУУЗ НКАП) - орган, непосредственно курировавший работу Куйбышевского авиационного института. Судя по всему, Ф. И. Стебихову пришлось держать ответ перед начальством. Он совершенно переменился к Межевикину и, встречая его в институте, говорил: «Что! Помогли твои безграмотные писульки...» [1, л. 119 об.]. Наконец, 20 февраля 1944 г. директор вызвал Межевикина и объявил, что тот будет переведен на постоянную работу в Воронежский сельскохозяйственный институт.
Вскоре Межевикин уехал из Куйбышева. Но прежде он отправил два эмоциональных заявления в Куйбышевский обком ВКП(б) с просьбой расследовать факты «шельмования», «издевательства» и «морального убийства». Эти документы сохранились в фондах Самарского областного государственного архива социально-политической истории. Они являются частью большой коллекции источников о повседневной деятельности авиационного института. Опираясь на эти материалы, мы попытаемся разобраться в сути конфликта, который, как представляется, выходил за рамки личной антипатии двух работников высшей школы. На что именно обиделся Межевикин? В чем заключались его претензии к руководству? Кого поддержал коллектив? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо обратить внимание на обстоятельства, в которых разворачивались те события, на сложившиеся в институте представления о субординации, на негласный комплекс привилегий и обязанностей сотрудников, иначе говоря, на ту систему неформальных отношений, которая не регламентировалась в явном виде, но во многом определяла поведение людей1.
Куйбышевский авиационный институт (КуАИ) был создан в 1942 г., в эпоху карточек, товарного дефицита, острой нехватки жилья. Доцент С. С. Межевикин наряду с известными учеными и преподавателями - профессорами А. И. Ахиезером, М. Г. Крейном, Г. М. Шапиро - вошел в состав первой группы сотрудников института, принятых на работу 1 августа 1942 г. [8, л. 2]. Он приехал с небольшим багажом и без средств к существованию; его пальто, костюм и другие вещи сгорели во время пожара в Воронеже.
1 К настоящему моменту сложилась обширная историография высшей школы в СССР эпохи Великой Отечественной войны. При этом сюжеты неформальных отношений в академической среде относились к разряду периферийных и изучались слабо [2-7].
В подобной ситуации оказывались многие эвакуированные научные работники и преподаватели. Институт предоставлял им приемлемые условия: зарплату, место проживания в учебном корпусе, снабжение продовольствием и промышленными товарами [9, л. 43]. Ученые ценили это как подходящую возможность пережить тяжелые времена. Как правило, они с энтузиазмом включались в работу.
Профессионализм и усердие этих людей позволили молодому институту быстро встать на ноги. Первый руководитель КуАИ А. М. Сойфер вспоминал: «Выдающийся математик и механик профессор М. Г. Крейн очень многое сделал для обеспечения механико-математического цикла, профессор А. И. Ахиезер горячо принялся за организацию кафедры и лаборатории физики. Подлинным энтузиастом дела изучения иностранных языков была А. Р. Белопольская из Ленинграда... В дальнейшем, когда началась реэвакуация и иногородние ученые стали возвращаться домой, в институте возникли большие трудности. Немногие остались в Куйбышеве. И все же не приходилось жалеть, что первые шаги института были сделаны при участии серьезных ученых, прекрасных методистов и блестящих лекторов. Хорошая "закваска" была заложена в организацию и постановку учебного процесса, и это сказалось на всей жизни института и создало хорошие традиции» [10, с. 7-8].
Рассуждение А. М. Сойфера о дружном коллективе и «хорошей закваске» вполне согласуется со множеством других свидетельств современников. По словам Н. Г. Човнык, работавшего в КуАИ с 1943 г., «коллектив преподавателей создал первоклассную систему обучения» [10, с. 113]. Сотрудник института Д. С. Лысенко вспоминал, что в годы войны многие профессора и доценты были соседями по общежитию, вместе отмечали праздники, устраивали семейные вечера [10, с. 108]. Директор Ф. И. Стебихов также указывал на благоприятный психологический климат. В докладной записке первому секретарю Обкома он отмечал здоровое морально-психологическое состояние коллектива [11, л. 14]. А годы спустя, уже оставив пост директора, вспоминал: «Коллектив работал слаженно, люди старались не считаться с трудностями, забывая о своих тревогах и огорчениях» [12].
Относительное благополучие сотрудников и студентов авиационного института определялось деятельной поддержкой областных властей. Значение КуАИ для укрепления обороноспособности страны не подвергалось сомнению. Вот почему, даже испытывая острую нужду в свободных ресурсах, власти нашли возможность выделить институту учебный корпус и общежитие, помогли укрепить лабораторную базу. В свою очередь, партийные и советские органы стремились задействовать преподавателей и студентов в широком спектре стоявших перед ними забот, от заготовки дров до агитационно-пропагандистской работы. Формат отношений института с властями не предполагал отказов. Ф. И. Стебихову приходилось регулярно находить людей для решения поставленных перед ним задач, поэтому он был заинтересован в покладистых сотрудниках, готовых время от времени браться за общественные поручения. Как правило, люди с пониманием относились к подобным просьбам и легко соглашались помочь. Заведующая канцелярией КуАИ А. Кравченко констатировала, что сотрудники «всегда вместе были на общественных работах, собраниях, демонстрациях, политзанятиях» [13].
Товарищеские чувства, разумеется, не отменяли жесткой иерархической структуры института. Помимо административной вертикали существовала и менее формальная система статусных различий, свойственная учебным заведениям высшего звена. Положение преподавателя во многом определялось его ученой степенью и званием, а также масштабом его научных разработок. Наиболее ценные кадры имели свои привилегии: администрация института берегла их, старалась лучше снабжать и меньше загружать участием в работах, инициированных региональными властями. Такая практика считалась справедливой. Каждый человек приносил определенную пользу, а выдающиеся достижения в одной сфере деятельности давали право не растрачивать время на другие [1, л. 99]1.
Изучение массива документов по истории КуАИ в годы войны убеждает нас в существовании группы влияния, формировавшей общую позицию по самым значимым вопросам [14, с. 32]. В нее входили руководящие работники, авторитетные преподаватели и ученые, представители партийной и профсоюзной организаций. Здесь можно назвать имена заместителя директора А. М. Сойфера, декана самолетостроительного факультета В. И. Путя-та, его заместителя В. Я. Крылова, секретаря институтской парторганизации Е. З. Яковлевой, заведующего кафедрой и одного из профсоюзных лидеров А. Д. Короба, председателя месткома А. Л. Бегельмана, декана моторостроительного факультета А. И. Неймарка, начальника учебной части М. Л. Эпштей-на, профессора М. Г. Крейна и научного работника А. С. Азарова. Они хорошо знали ситуацию в коллективе, могли оценить вклад каждого человека в общее дело. Мы обозначим эту группу традиционным для советской эпохи термином «актив института». Как отмечалось выше, актив состоял по преимуществу из должностных лиц, и поэтому не противопоставлял себя администрации, но дополнял ее в той зоне, которая не была охвачена должностными инструкциями и где решающую роль приобретали неформальные отношения. Нам представляется, что именно актив института негласно определял, как стимулировать работу тех, кто приносил пользу институту, и как воздействовать на тех, кто в чем-то провинился.
Обращаясь к текстам писем С. С. Межевикина во власть, нетрудно заметить, что он претендовал на статус привилегированного сотрудника. Ме-жевикин полагал, что его претензии подкреплены серьезными успехами в научном, преподавательском и просветительском труде. В самом деле, в 1943 г. он работал над докторской диссертацией, отправил в научно-технические журналы несколько статей, а также подготовил две брошюры объемом пять и шесть печатных листов, посвященные тракторным двигателям и топливу. Сверх того, в рамках просветительской деятельности он провел курсы газоге-нераторщиков, сотрудничал с местной печатью и областным радиокомитетом, дал ряд консультаций по вопросам ремонта двигателей и запчастей, выступал на представительном областном совещании по ремонту тракторов. О своих
1 Балансировка нагрузки являлась обычной практикой, нашедшей косвенное отражение в официальных документах. Всесоюзный комитет по делам высшей школы при СНК СССР 20 марта 1943 г. утвердил правила внутреннего распорядка в высших учебных заведениях, предусматривавшие, что в случае невыполнения преподавателем плана научно-исследовательской работы директору института предоставлялось право догрузить преподавателя дополнительной учебной работой.
заслугах Межевикин заявлял без обиняков: «Проделанная мною работа поражает сведущих людей» [1, л. 118], «моим способностям и трудолюбию грамотные люди удивляются» [1, л. 124], «я один сделал по научной работе больше, чем все научные работники института» [1, л. 120 об.].
Приведенные здесь цитаты наводят на мысль, что Межевикин, который до эвакуации почти десять лет возглавлял кафедру в Воронежском сельскохозяйственном институте, с трудом мирился со своим статусом рядового доцента и позиционировал себя одним из наиболее ценных сотрудников КуАИ. В этом свете ясно, почему «ссылка» в Сталинград вызвала в нем раздражение и гнев: он исходил из убеждения, что поручения такого рода следовало давать начинающим преподавателям, молодым ученым, одним словом - менее значимым людям. Межевикин разглядел в командировке не только отказ считаться с его научными заслугами, но и ущемление в правах ведущего доцента. Виновником этой несправедливости, граничившей с унижением, ему виделся Ф. И. Стебихов.
Непросто разобраться, была ли командировка Межевикина обыкновенным для той поры нарядом на общественно-полезные работы или воспитательной мерой, нарочно инициированной активом института, дабы указать амбициозному доценту на его место в институтской иерархии. Во всяком случае следует принять во внимание, что С. С. Межевикин был отправлен в Сталинград в компании с доцентом А. М. Нестеровским, которого в ту пору критиковали за качество прочитанных им лекций [15, л. 19]. По завершении «трудового семестра» 23 октября 1943 г. в институте был издан приказ с объявлением благодарности большому числу преподавателей и студентов. Любопытно, что в приказе отмечались заслуги В. А. Шманева, М. И. Кочнева, Н. Л. Винокурова и других студентов, занимавшихся разделкой трофейного имущества в Сталинграде, однако ни Межевикин, ни Нестеровский в этот приказ не попали [16, л. 215].
С этого момента начался конфликт. Первым актом нонконформизма, как отмечалось выше, стала заметка в стенгазете, написанная Сергеем Сидо-ровичем по возвращении из Сталинграда в конце сентября 1943 г. Она касалась двух рутинных вопросов: работы аспирантов1 над диссертациями и подготовки лабораторий к учебному году. Позже в заявлении в Обком ВКП(б) Межевикин вернулся к этим эпизодам и живописал грубость Стебихова, называвшего аспирантов «лодырями» и отказывавшего им в любой помощи. Что касается подготовки лабораторий к новому учебному году, то она, по мнению Межевикина, не велась вовсе. Само обращение Межевикина к подобным сюжетам выдавало стремление досадить директору института, не затрагивая при этом собственной истории со «ссылкой». Помимо этого, в эпизоде с аспирантами Межевикин проводил мысль о том, что в институте практиковалось несправедливое отношение к самым перспективным научным кадрам. Тем самым он сделал первый шаг к оспариванию сложившейся системы распределения привилегий и обязанностей.
1 Аспирантура в Куйбышевском авиационном институте была создана лишь в конце 1944 г. Межевикин в своем обращении называл аспирантами преподавателей института, работавших над диссертациями. В их число входили А. С. Азаров, А. Л. Бегельман, В. А. Бражников, В. Я. Крылов, Д. М. Овчаров.
Судя по всему, заметка в институтской стенгазете очень не понравилась директору. В биографии Ф. И. Стебихова уже имелся один похожий случай. В январе 1942 г., когда он работал начальником цеха на заводе № 1 имени Сталина, заводская стенгазета опубликовала карикатуру на него. Ф. И. Стебихов - человек прямой, а временами даже резкий - отреагировал незамедлительно. Он добился обсуждения дела на заседании парткома завода, где лицам, причастным к появлению карикатуры, были вынесены партийные взыскания [17, л. 34]. По-видимому, заметку Межевикина он точно так же принял за личный вызов. Болезненная чувствительность Ф. И. Стебихова к критике в какой-то степени могла катализировать конфликт.
Отметим, что публикация критической статьи или карикатуры в стенгазете по тем временам не являлась редкостью и не считалась проступком [18, с. 140-145]. Наряду с партсобраниями стенгазеты служили площадкой для обсуждения острых вопросов. Тот же С. С. Межевикин до переезда в Куйбышев, в Воронежском сельскохозяйственном институте, неоднократно критиковал действия коллег. В конце 1930-х гг. он приобрел известную сноровку в этом деле. Как значилось в характеристике, выданной ему в те годы, «Межевикин С. С. провел большую работу за очистку института от врагов народа и враждебных элементов, выступая в печати и на собраниях с разоблачением их вражеской работы» [19, л. 12 об.]. Но время изменилось, и в 1943 г. его поползновения заняться «очисткой» Куйбышевского авиационного института встретили отпор.
Межевикин вдруг почувствовал, что попал в опалу. Ему показалось, что его стали обходить очередью при распределении одежды. «Я, как эвакуируемый, не имел костюма, пальто, обуви... - Сетовал Межевикин. - Характерно, что мой внешний вид всех крайне смущает и комиссия по распределению, например, ботинок постановила в начале февраля дать мне ордер на ботинки, но тов. Стебихов затем меня вычеркнул» [1, л. 119]. По словам Ме-жевикина, непрозрачная практика распределения ордеров затрагивала многих работников и «всех возмущала», однако никто не жаловался. Попытка обращения в общественные организации института не дала Межевикину результатов.
Здесь следует рассказать о том, как была построена система распределения дефицитных промышленных товаров. Карточки на них стали вводиться в СССР в 1941 г. Ситуация со снабжением населения одеждой и обувью была даже хуже, чем с продовольствием: наличие на руках карточек не гарантировало возможности их отоварить. Рабочему полагалось 125 купонов, служащему - 100, учащемуся - 80. При этом пара обуви обходилась в 50 купонов, пальто - в 80, кусок хозяйственного мыла - в 2 купона [20, с. 42]. Поначалу Куйбышевский авиационный институт обслуживался Отделом рабочего снабжения (ОРС) 15 Главного управления НКАП СССР, в ведении которого находились столовая и магазин [16, л. 220]. С 1 сентября 1943 г. начал работать институтский отдел снабжения продовольственными и промышленными товарами. Распределение дефицитных вещей перешло в руки должностных лиц КуАИ. С марта 1944 г. стали формироваться специальные комиссии, определявшие очередность получения продукции.
Источники свидетельствуют о том, что дело было поставлено плохо. Одежды выделялось мало, преподаватели ходили в обносках. Проверявшая институт в ноябре 1943 г. комиссия Обкома ВКП(б) установила: «У большинства
научных работников изношены каблуки ботинок и настолько потерты костюмы и пальто, что трудно узнать в них научных работников. В качестве образца могут служить доцент Межевикин, профессор Ярин, старший преподаватель Азаров» [21, л. 24]. Как следует из текста, Межевикин попал в категорию наиболее нуждавшихся сотрудников. Возможно, именно поэтому ему было выделено промышленной продукции больше нормы, на рекордные 279 купонов. По данным отдела рабочего снабжения, Межевикину достались пара ботинок, свитер, две пары белья, три пары носков, пять метров миткаля и три метра ткани на летний костюм [1, л. 112].
С формальной точки зрения, 279 купонов, отоваренные Межевикиным вместо 110, кажутся удачей и знаком обеспечения товарами по высшему разряду. Однако для эвакуированного человека, обладавшего скудным и изношенным гардеробом, этого было мало. Межевикин не увидел в действиях начальства ни заботы, ни щедрости. Напротив, он утверждал, что ордера распределялись без учета нуждаемости и что критерии оценки «стахановской работы» были спорными, мало связанными с реальными достижениями сотрудников. Все это, по Межевикину, открывало лазейку для фаворитов администрации, получавших незаслуженно много. «Лица, которые не ведут научно-исследовательской или другой аналогичной работы, но "милые" для директора, получали и получают ордера на туфли, костюмы и т.д., но я один из лучших научных работников Куйбышева лишен такой возможности», -подчеркивал Межевикин [1, л. 125]. По сути дела, он обвинял директора в кумовстве и вместе с тем бросал тень на актив института. Межевикин педалировал свою излюбленную тему: его, блестящего ученого, не оценили по заслугам, а вся система распределения товаров в КуАИ была несправедлива и базировалась на сговоре.
В октябре 1943 г. Межевикин сделал шаг, который предопределил его судьбу: он обратился с письмами в газеты «Правда» и «Волжская коммуна». Эти письма не были напечатаны, и нам не удалось обнаружить их текст. Судя по более поздним заявлениям Межевикина, речь в них шла, в том числе, о злоупотреблениях в деле снабжения. «Особое внимание я обратил на плохую работу ОРСа, а также и на то, что ордера на ценные вещи выдавались одним и тем же лицам с небольшой перестановкой», - сообщал Межевикин [1, л. 118 об.].
Нарекания в адрес системы распределения одежды и обуви следует рассматривать в контексте череды скандалов, разразившихся в институте в середине сороковых. Сначала, в сентябре 1943 г., милиция задержала кассира В. А. Цветкова, ведавшего получением карточек [10, л. 149]. Затем, в мае 1944 г., в бега подался главный бухгалтер Т. И. Волобуев, курировавший вопросы отчетности по карточкам. Его обвиняли в том, что он «совершил подделку денежных банковских документов на сумму 1 238 649 р. 34 к. и похитил платину 324 грамма» [22, л. 26]. После этих резонансных событий актив института инициировал создание комиссии для проверки «правильности поступления и распределения ОРСом фондовых товаров» [22, л. 26 об.]. Этого оказалось недостаточно, чтобы устранить проблему. В 1946 г. обвинения были выдвинуты в адрес начальника отдела рабочего снабжения. Протокол закрытого собрания парторганизации Авиационного института от 28 мая 1946 г. свидетельствует, что снабженец злоупотреблял своим служебным положением,
занимался «самоснабжением», разбазаривал товары, грубил преподавателям [23, л. 18]. Примечательно, что этот деликатный вопрос обсуждался в ограниченном кругу, за закрытыми дверями. Надо полагать, актив института стремился по возможности не выносить сор из избы и решать проблемы собственными силами. Такой подход вполне понятен: за публичной оглаской следовали проверки, ставившие под угрозу относительно благополучную жизнь института.
Но Межевикин не считался с мнением актива. Помимо критики Ф. И. Сте-бихова в его жалобах содержались сведения, компрометировавшие институт. В крепко сбитом коллективе КуАИ такой поступок вызвал негативную реакцию. Межевикина сочли опасным человеком. Актив института без колебаний встал на защиту директора. Межевикина не поддержал никто.
На этом фоне разворачивался новый эпизод конфликта: попытка Меже-викина представить на защиту докторскую диссертацию. Еще летом 1943 г. готовность его диссертации «Теоретические основы ремонта кривошипно-шатунного механизма» составляла 40 % [24, л. 6]. Для завершения исследования требовались научные командировки, дополнительные материалы и консультации специалистов. Однако Межевикин на свой научный труд смотрел с большим оптимизмом, а критику коллег воспринял настолько болезненно, что урегулированием разногласий занялся один из представителей актива института, профессор М. Г. Крейн [1, л. 111]. В начале 1944 г. Межевикин заявил об успешном окончании работы над диссертацией [1, л. 123].
Между тем в конце ноября 1943 г. Ф. И. Стебихов направил в Главное управление учебными заведениями Народного комиссариата авиационной промышленности пакет документов по докторской диссертации Межевики-на. Решение послать в Москву «сырые», по общему мнению, материалы выглядело необдуманным и поспешным, если только руководство института не стремилось получить негативный отзыв и осадить ретивого доцента. ГУУЗ НКАП ответило письмом за подписью заместителя начальника, профессора Н. С. Аржанникова. В письме отмечалось, что материал к диссертации С. С. Межевикина «составлен неудовлетворительно с точки зрения грамотности изложения», а Ф. И. Стебихову предписывалось серьезнее относиться к документам, направляемым в ГУУЗ [21, л. 18]. Жесткая резолюция руководящего органа нанесла болезненный удар по репрезентации Межевикина как большого ученого. Мало того, дирекция института отныне просто не имела права спешить с подписанием любых бумаг, приближавших С. С. Межевики-на к защите докторской. Поэтому, когда в начале 1944 г. Сергей Сидорович начал хлопотать о характеристике, необходимой для представления диссертации к защите, он наткнулся на противодействие. Ему не отказали прямо, но всячески тянули с выдачей необходимого документа.
Больше месяца Межевикин ходил по кабинетам, но так и не добился результата. Написать характеристику было делом нехитрым, но, видимо, актив института из принципиальных соображений не хотел уступать его чрезмерной настойчивости. А 20 февраля 1944 г. Ф. И. Стебихов сообщил Межевикину, что тот будет уволен из КуАИ и переведен на постоянную работу в Воронеж. «Я тебя отчислю», - резюмировал Стебихов [1, л. 120].
С этого момента натянутые отношения с руководством превратились в неприязненные. Важно отметить, что Межевикин стал чужим не только для
администрации, но и для рядовых сотрудников института. Люди начали обходить его стороной. Он сам писал об этом: «После 20 февраля 1944 г. со мной перестали разговаривать, хожу я по институту как чужой, все меня избегают, так как тов. Стебихов очень не любит, кто со мной разговаривает» [1, л. 120 об.]. Из текста следует, что Межевикин объяснял ситуацию пристрастным поведением директора, но вряд ли он был прав. При всем желании директор не мог контролировать общение сотрудников с опальным доцентом на улице и в закоулках института. По-видимому, здесь уместно говорить о коллективном решении изолировать Межевикина. В тот момент сотрудники КуАИ проявили редкое единодушие, усваивая и транслируя позицию институтского актива.
Межевикин не желал мириться с такой жизнью. Он обратился за поддержкой в Обком ВКП(б). Сначала он добился личной встречи с начальником отдела школ Я. Ф. Калабиным, а затем направил два письменных заявления на его имя. Речь в них шла о многочисленных обидах, нанесенных ему Ф. И. Сте-биховым, в том числе о волоките с выдачей характеристики. «Вчера (2 марта) мне сказали, что моя настойчивость приведет к тому, что напишут плохую характеристику и дирекция ее отошлет без меня. Короче говоря, уже намечено и активно проводится в жизнь мероприятие по срыву защиты мной диссертации», - осведомлял начальство Межевикин [1, л. 123]. Он призывал Обком «срочно вмешаться» в деятельность авиационного института и обуздать Ф. И. Стебихова, допускавшего многочисленные злоупотребления и жертвовавшего интересами общего дела в угоду личным амбициям. Жалобы Меже-викина завершались патетическими нотами: «меня довели до психического расстройства», «я как личность меньше всего страдаю, а если и страдаю, то поскольку страдают от такого положения интересы государства», «этого не должно быть в СССР» [1, л. 120 об.].
Финальным актом этого конфликта стало обследование, инициированное Обкомом ВКП(б) для проверки фактов, изложенных в заявлениях Меже-викина. Реализация задачи была поручена М. Я. Телегиной1. Она хорошо представляла механизм принятия решений в вузах и прислушивалась к голосу актива. Материалы проверки, датированные 2 марта 1944 г., сохранились в фондах Самарского областного государственного архива социально-политической истории. М. Я. Телегина проанализировала содержание жалоб С. С. Межевикина, выделила ряд ключевых претензий и обсудила их в ходе встреч с сотрудниками. Из подготовленного ей отчета нам известен круг людей, дававших пояснения. Это А. М. Сойфер, Е. З. Яковлева, А. И. Неймарк, М. Л. Эпштейн, А. С. Азаров, А. Л. Бегельман. Как видно, перечень фамилий во многом повторяет известный нам состав актива института. Предсказуемо, в ходе обследования претензии Межевикина не нашли поддержки и были признаны несостоятельными.
Отправка в Сталинград, положившая начало конфликту, не попала в фокус проверки М. Я. Телегиной. Вместо нее были разобраны формальные
1 М. Я. Телегина с конца 1943 г. возглавляла партийную организацию Куйбышевского индустриального института. В связи с нехваткой кадров в Обкоме ВКП(б) при проведении проверок институтов использовали секретарей и членов партбюро первичных партийных организаций ВКП(б).
претензии Межевикина к содержанию аудиторного фонда и помощи аспирантам. Проверка установила, что подготовка аудиторий «проводилась нормально», а помощь диссертантам оказывалась «в обычном порядке»: они получали бумагу и финансовые средства на оформление работ, а специально сформированная бригада студентов помогала им выполнять чертежи. Таким путем дирекция оказала содействие в подготовке диссертационных исследований Бражникову, Крылову и Азарову. М. Я. Телегина пришла к выводу о беспочвенности притязаний Межевикина, акцентируя внимание на том, что сам он находился в лучших условиях, чем другие диссертанты. В частности, он получал больше бумаги, чем другие, поскольку, как отметила М. Я. Телегина, «пишет он вообще очень много» [1, л. 110].
Крайне любопытное объяснение было дано сюжету с критикой Ф. И. Стебихова в стенгазете. Удар на себя принял А. М. Сойфер. В беседе с М. Я. Телегиной он пояснил, что именно к нему, а не к директору, относилась эта критика. М. Я. Телегина констатировала: «О заметке, помещенной тов. Межевикиным в стенгазету, директор тов. Стебихов не знал, а тов. Сойфер -зам. директора по научной части, заявил, что он целиком принимает эту критику на себя, т.к. она относится непосредственно к его руководству и что он выступал еще более самокритично и что он вообще в этой заметке не видел ничего особенно резкого, так что она вообще не могла повлиять ни в какой мере на отношение к тов. Межевикину» [1, л. 110 об.]. Логично предположить, что действия А. М. Сойфера представляли собой попытку вывести Ф. И. Стебихова за рамки конфликта и уберечь от возможного партийного взыскания. Мы уже отмечали, что С. С. Межевикин силился изобразить свою историю как личное противостояние со Стебиховым. В интересах актива института было перераспределить ответственность, разрушая тем самым нарра-тив Межевикина о злоупотреблениях директора.
Подтверждение этой догадки мы находим в освещении сюжета с распределением промышленных товаров. Уклоняясь от детального разбора ситуации, М. Я. Телегина проводила мысль о том, что многие научные работники получали меньше одежды, чем им требовалось. И вновь она проиллюстрировала свой тезис отсылкой к А. М. Сойферу: «Тов. Сойфер заявил, что он семейный и получил всего 3 ордера... тов. Межевикин отоварил свою карточку в 110 талонов (он один) на 279 талонов. Но тов. Межевикин выпивает и очевидно пропивает. Семьи у него нет» [1, л. 110 об.]. Слова «очевидно, пропивает» в тексте документа были зачеркнуты. По-видимому, это объяснялось отсутствием явных указаний на то, что неприглядный вид Межевикина был связан с его пагубной привычкой; впрочем, и в такой редакции документ бросал тень на опального доцента, представляя его человеком, неумеренным в требованиях1.
Аналогичным образом в тексте М. Я. Телегиной была освещена и следующая стадия конфликта. Отметая мысль о том, что Ф. И. Стебихов из личной неприязни препятствовал составлению характеристики и, следовательно, защите диссертации С. С. Межевикина, М. Я. Телегина в который раз переводила
1 Родственники С. С. Межевикина отрицали его склонность к злоупотреблению алкоголем. Об этом в переписке с авторами статьи сообщил внучатый племянник, Василий Семенович Межевикин.
стрелки на А. М. Сойфера: «Задержка в выдаче характеристики не по вине директора, который поручил ее написать тов. Сойферу... Характеристика написана объективно, по деловому, не шаблонно, где наряду с положительными моментами указаны отрицательные стороны, имеющиеся у тов. Меже-викина как научного работника, и поэтому она может не только способствовать продвижению докторской диссертации, но наоборот, помешать, и тов. Сойфер, щадя по существу тов. Межевикина, не давал ее без запроса ВКВШ» [1, л. 110 об.]. Как следует из приведенного отрывка, А. М. Сойфер взял на себя полную ответственность за ситуацию. По существу, он действовал в интересах коллектива, и в этом смысле его линия поведения была противоположна линии Межевикина, отстаивавшего личные интересы. Это важная деталь. Представители актива не просто формулировали коллективное мнение, но и связывали свою судьбу с институтом, и потому были готовы вызвать огонь на себя, если этого требовало общее благо.
Выводы, сделанные М. Я. Телегиной в ходе проверки, отрицали факты «шельмования» Межевикина. «Никакой травли со стороны директора тов. Стебихова не было обнаружено. Не имело места выпадов и выступлений тов. Стебихова с критикой научных работ тов. Межевикина ни на ученом совете, ни в общественных организациях. Никакой нетерпимости и третирования со стороны научных работников по отношению к тов. Межевикину не имело места», - заключала М. Я. Телегина. Материалы обкомовской проверки обнажили перед нами оборонительную стратегию актива института: представить обвинения беспочвенными. М. Я. Телегина утверждала, что только «резкость» Ф. И. Стебихова могла дать основания для недовольства; все остальные нарекания были списаны на «кляузный», «неуравновешенный» и «болезненно мнительный» характер Межевикина [1, л. 111]. По существу, сам факт участия в конфликте Ф. И. Стебихова был оспорен, а это значило, что усилия актива института увенчались успехом. В марте 1944 г. доцент Межевикин покинул Куйбышев и уже не возвращался в этот город1.
Заключение
Реконструируя события 1943-1944 гг., мы видели, что конфликт развивался по нарастающей. Администрация института пыталась корректировать поведение С. С. Межевикина, прибегая поначалу к мягким методам воздействия, затем последовательно ужесточая их. Но Межевикин оказался не готов идти на компромисс. Он добивался признания своей правоты сначала в стенах института, затем у руководящих органов. Закономерным итогом его борьбы стали общественная изоляция и вынужденный отъезд. Исследование данного сюжета подводит к выводу о том, что актив института мог сыграть решающую роль в судьбе любого члена коллектива.
Казус Межевикина, представлявший собой непримиримое противостояние сотрудника и руководителя, мог бы считаться заурядным эпизодом из истории КуАИ, если бы не явно обозначенное участие третьей силы - актива института. Эта стихийно сложившаяся группа представителей администрации,
1 Приказом по Куйбышевскому авиационному институту от 8 марта 1944 г. № 44 Межевикин с 10 марта был откомандирован для работы в Воронежский сельскохозяйственный институт.
партийных и общественных активистов заботилась о создании благоприятного климата в коллективе, уделяя особое внимание лояльности сотрудников. Фактически, актив негласно контролировал менеджмент ресурсов. Учитывались многие нюансы. Заслуги и проступки человека могли отразиться на таких, казалось бы, несвязанных между собой вещах, как отправка на общественные работы или объемы выделяемой дефицитной продукции. Приведенные в статье примеры иллюстрируют то, как формальные полномочия и неформальные связи переплетались в повседневной практике должностных лиц.
Список литературы
1. Самарский областной государственный архив социально-политической истории (СОГАСПИ). Ф. 656. Оп. 35. Д. 93.
2. Галкин К. Т. Высшее образование и подготовка научных кадров в СССР / под ред. проф. Н. А. Константинова. М. : Сов. наука, 1958. 176 с.
3. Чуткерашвили Е. В. Развитие высшего образования в СССР. М. : Высш. школа, 1961. 240 с.
4. Савельев В. М., Саввин В. П. Советская интеллигенция в Великой Отечественной войне. М. : Мысль, 1974. 284 с.
5. Левшин Б. В. Советская наука в годы Великой Отечественной войны. М. : Наука, 1983. 382 с.
6. Гарькин В. П., Широков Г. А. Отечественная война и высшая школа 1941-1945 : сб. материалов. Самара : Самарский ун-т, 2008. 199 с.
7. Матагова Х. А. Советская высшая школы в годы войны: вопросы историографии // Актуальные проблемы истории народов Северного Кавказа : сб. материалов Все-рос. науч. конф. с междунар. участием (г. Грозный, 18-20 октября 2019 г.). Махачкала : АЛЕФ, 2019. С. 287-292.
8. Архив Самарского национального исследовательского университета имени академика С. П. Королева (Архив Самарского университета). Д. Приказы Директора Куйбышевского авиаинститута 1942 г.
9. Центральный государственный архив Самарской области (ЦГАСО). Ф. 3643. Оп. 1. Д. 91.
10. Александр Миронович Сойфер : сб. очерков / сост.: Е. А. Панин, С. В. Фалалеев. Самара : Изд-во Самар. гос. аэрокосм. ун-та, 2006. 128 с.
11. СОГАСПИ. Ф. 656. Оп. 33. Д. 320.
12. Стебихов Ф. И. 20 лет назад. // Полет. 1962. № 35.
13. Кравченко А. Сердцем я с Вами // Полет. 1967. № 27-28.
14. Орлов И. Б. Советская повседневность: исторический и социологический аспекты становления. М. : Изд. дом Гос. ун-та - Высш. шк. экономики, 2008. 316 с.
15. СОГАСПИ. Ф. 1860. Оп. 1. Д. 4.
16. Архив Самарского университета. Д. Приказы Куйбышевского авиационного института за 1-ое полугодие 1943 г.
17. СОГАСПИ. Ф. 4131. Оп. 1. Д. 2.
18. Сафонов Д. А. Стенгазеты как элемент советской действительности 19201930-х гг. // Вестник Оренбургского государственного педагогического университета. 2015. № 1. С. 136-155.
19. Архив Самарского университета. Д. Личное дело С. С. Межевикина.
20. Любимов А. В. Торговля и снабжение в годы Великой Отечественной войны. М. : Экономика, 1968. 231 с.
21. СОГАСПИ. Ф. 656. Оп. 34. Д. 83.
22. СОГАСПИ. Ф. 1860. Оп. 1. Д. 16.
23. СОГАСПИ. Ф. 1860. Оп. 1. Д. 30.
24. Архив Самарского университета. Д. Протоколы научных совещаний при заместителе директора по научной и учебной работе.
References
1. Samarskiy oblastnoy gosudarstvennyy arkhiv sotsial'no-politicheskoy istorii (SOGASPI). F. 656. Op. 35. D. 93 = Samara Regional State Archive of Socio-Political History. Fund 656. Item 35. File 93. (In Russ.)
2. Galkin K.T. Vysshee obrazovanie i podgotovka nauchnykh kadrov v SSSR = Higher education and training of scientific personnel in the USSR. Moscow: Sov. nauka, 1958:176. (In Russ.)
3. Chutkerashvili E.V. Razvitie vysshego obrazovaniya v SSSR = Development of higher education in the USSR. Moscow: Vyssh. shkola, 1961:240. (In Russ.)
4. Savel'ev V.M., Savvin V.P. Sovetskaya intelligentsiya v Velikoy Otechestvennoy voyne = Soviet intelligentsia in the Great Patriotic War. Moscow: Mysl', 1974:284. (In Russ.)
5. Levshin B.V. Sovetskaya nauka v gody Velikoy Otechestvennoy voyny = Soviet science during the Great Patriotic War. Moscow: Nauka, 1983:382. (In Russ.)
6. Gar'kin V.P., Shirokov G.A. Otechestvennaya voyna i vysshaya shkola 1941-1945: sb. materialov = Otechestvennaya voyna i vysshaya shkola 1941-1945: collected materials. Samara: Samarskiy un-t, 2008:199. (In Russ.)
7. Matagova Kh.A. Soviet higher school during the war: issues of historiography. Ak-tual'nye problemy istorii narodov Severnogo Kavkaza: sb. materialov Vseros. nauch. konf. s mezhdunar. uchastiem (g. Groznyy, 18-20 oktyabrya 2019 g.) = Current issues in the history of the people of the North Caucasus: proceedings of the All-Russian scientific conference with international participation (Grozny, October 18-20, 2019). Makhachkala: ALEF, 2019:287-292. (In Russ.)
8. Arkhiv Samarskogo natsional'nogo issledovatel'skogo universiteta imeni akademika S.P. Koroleva (Arkhiv Samarskogo universiteta). D. Prikazy Direktora Kuybyshevskogo aviainstituta 1942 g. = Archive of the Samara National Research University named after Academician S.P. Korolev (Archive of Samara University). File: Orders of the Director of the Kuibyshev Aviation Institute 1942. (In Russ.)
9. Tsentral'nyy gosudarstvennyy arkhiv Samarskoy oblasti (TsGASO). F. 3643. Op. 1. D. 91 = Central State Archive of Samara Region. Fund 3643. Item 1. File 91. (In Russ.)
10. Panin E.A., Falaleev S.V. (comps.). Aleksandr Mironovich Soyfer: sb. ocherkov = Alexander Mironovich Soifer: collected essays. Samara: Izd-vo Samar. gos. aerokosm. un-ta, 2006:128. (In Russ.)
11. SOGASPI. F. 656. Op. 33. D. 320 = Samara Regional State Archive of Socio-Political History. Fund 656. Item 33. File 320. (In Russ.)
12. Stebikhov F.I. 20 years ago... Polet = Polyot. 1962;(35). (In Russ.)
13. Kravchenko A. My heart is with you. Polet = Polyot. 1967;(27-28). (In Russ.)
14. Orlov I.B. Sovetskaya povsednevnost': istoricheskiy i sotsiologicheskiy aspekty stanovleniya = Soviet everyday life: historical and sociological aspects of formation. Moscow: Izd. dom Gos. un-ta - Vyssh. shk. ekonomiki, 2008:316. (In Russ.)
15. SOGASPI. F. 1860. Op. 1. D. 4 = Samara Regional State Archive of Socio-Political History. Fund 1860. Item 1. File 4. (In Russ.)
16. Arkhiv Samarskogo universiteta. D. Prikazy Kuybyshevskogo aviatsionnogo instituta za 1-oe polugodie 1943 g. = Archive of Samara University. File: Orders of the Kuibyshev Aviation Institute for the first half of1943.(In Russ.)
17. SOGASPI. F. 4131. Op. 1. D. 2 = Samara Regional State Archive of Socio-Political History. Fund 4131. Item 1. File 2. (In Russ.)
18. Safonov D.A. Wall newspapers as an element of Soviet reality in the 1920s-1930s. Vestnik Orenburgskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta = Bulletin of Orenburg State Pedagogical University. 2015;(1): 136-155. (In Russ.)
19.Arkhiv Samarskogo universiteta. D. Lichnoe delo S.S. Mezhevikina = Archive of Samara University. File: Personal file of S.S. Mezhevikin. (In Russ.)
20. Lyubimov A.V. Torgovlya i snabzhenie v gody Velikoy Otechestvennoy voyny = Trade and supply during the Great Patriotic War. Moscow: Ekonomika, 1968:231. (In Russ.)
21. SOGASPI. F. 656. Op. 34. D. 83 = Samara Regional State Archive of Socio-Political History. Fund 656. Item 34. File 83. (In Russ.)
22. SOGASPI. F. 1860. Op. 1. D. 16 = Samara Regional State Archive of Socio-Political History. Fund 1860. Item 1. File 16. (In Russ.)
23. SOGASPI. F. 1860. Op. 1. D. 30 = Samara Regional State Archive of Socio-Political History. Fund 1860. Item 1. File 30. (In Russ.)
24. Arkhiv Samarskogo universiteta. D. Protokoly nauchnykh soveshchaniy pri zamestitele direktora po nauchnoy i uchebnoy rabote = Archive of Samara University. File: Minutes of scientific meetings under the Deputy Director for Scientific and Academic Affairs. (In Russ.)
Информация об авторах / Information about the authors
Сергей Давидович Чеботарев аспирант, Самарский национальный исследовательский университет имени академика С. П. Королева (Россия, г. Самара, ул. Московское шоссе, 34)
Sergey D. Chebotarev Postgraduate student, Samara National Research University (34 Moskovskoe shosse street, Samara, Russia)
E-mail: 04031962@mail.ru
Михаил Михайлович Леонов доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой отечественной истории и историографии, Самарский национальный исследовательский университет имени академика С. П. Королева (Россия, г. Самара, ул. Московское шоссе, 34)
E-mail: mmleonov@gmail.com
Mikhail M. Leonov Doctor of historical sciences, professor, head of the subdepartment of national history and historiography, Samara National Research University (34 Moskovskoe shosse street, Samara, Russia)
Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов / The authors declare no conflicts of interests.
Поступила в редакцию / Received 22.05.2023
Поступила после рецензирования и доработки / Revised 16.07.2023 Принята к публикации / Accepted 10.08.2023
