CC BY
13Аннотация
Авторами продолжено исследование, начатое в 2014 г., о пребывании в СССР американского экономиста Франка Уитсона Феттера (1930). В данной статье на основе выявленных архивных документов из фондов Государственного архива Республики Татарстан и библиотеки Дюкского университета, восстановлены коммуникативные связи Ф. У Феттера, так называемый «ближний круг» жителей г. Казани, которые помогали ему в освоении русского языка, знакомили с особенностями городской повседневной жизни советских людей. Источники позволили ввести в научный оборот новый пласт информации о настроениях и оценочных суждениях выходцев из дворянской среды и рядовых советских граждан, а также наблюдения самого Ф. У Феттера.
Аbstract
Since 2014, the authors have been working on their research about a visit of an American economist Frank Whitson Fetter (1930) in the USSR. Based on archival documents of the State Archive of the Republic of Tatarstan and the Duke University Library, the article describes communications of F. W. Fetter, the so-called "inner circle" of Kazan citizens who helped him to learn the Russian language and acquainted him with the peculiarities of the everyday life of Soviet people. The sources allowed to introduce into scientific discourse new information on sentiments and judgments of former Russian aristocracy and ordinary Soviet citizens, as well as F. W. Fetter's observations.
Ключевые слова
Франк Уитсон Феттер, Казань, 1930 год, «лишенцы», повседневность, библиотека Дюкского университета, Государственный архив Республики Татарстан.
Keywords
Frank Whitson Fetter, Kazan, 1930 year, "former people", daily life, Duke University Library, the State Archive of the Republic of Tatarstan.
УДК 338(470.41)+94(470.41.25)(093)
Казанские адреса Франка Уитсона Феттера
Р. О. Абилова,
Государственный музей изобразительных искусств Республики Татарстан, г. Казань, Республика Татарстан, Российская Федерация
Т. П. Крашенинникова,
Казанский федеральный университет, г. Казань, Республика Татарстан, Российская Федерация
Kazan addresses of Frank Whitson Fetter
R. O. Abilova,
The State Museum of Fine Arts of the Republic of Tatarstan, Kazan, the Republic of Tatarstan, the Russian Federation
T. P. Krasheninnikova,
Kazan Federal University, Kazan, the Republic of Tatarstan, the Russian Federation
В последние годы значительное внимание исследователей привлекают особенности пребывания иностранных туристов в Советском Союзе1. Наблюдается рост статей и монографий, специальных выпусков журналов и сборников о советской системе приема иностранных гостей и социально-политической ситуации в советской России сквозь призму дневников путешествий иностранцев2. Визит американского экономиста Франка Уитсона Феттера (18991991) в СССР стоит особняком в общем контексте изучения проблемы. Связано это с тем, что Феттер не только не писал воспоминаний, но и не готовил свои путевые заметки для публикации. Собственные черновые записи 1930 г. могли интересовать молодого экономиста лишь с точки зрения уточнения своих взглядов того времени при изучении экономики СССР. Возвратившись в США, Феттер еще какое-то время продолжал брать уроки русского языка и признавался, что он один из немногих американских экономистов, кто знает хотя бы русский алфавит, благодаря чему ему предложили организовать группу по изучению общей ситуации в России. Однако данный проект не увенчался успехом, ни один университет, ни один фонд не был готов оказать финансовую поддержку. В силу сложившихся обстоятельств Феттер начинает заниматься исследованием экономических проблем Великобритании.
С точки зрения изучения опыта пребывания Феттера в СССР есть много моментов, которые делают его записи информационно емкими. Визит Феттера в Казань в 1930 г. можно условно сравнить с посещением Москвы и Ленинграда в 1927 г. американским историком искусства Альфредом Барром. Ученые приехали в СССР по собственной инициативе, оба молодые и амбициозные - Барру 24 года, Франку - 31 год. Они хотели приобщиться к советской действительности на практике. И хотя сферы интересов у них были совершенно разные: Барр изучал советский авангард, а Феттер - экономические условия страны Советов, их объединяет одно - попытка зафиксировать свои ощущения на бумаге. Барр оставил «Московские дневники», которые увидели свет только в 1978 г., где он описывает свое путешествие в деталях и подробностях3. Феттер оставил после себя разрозненные листы, которые в совокупности при желании можно объединить в будущем в «дневники Феттера». Барр покупал детские книги и создал коллекцию детской советской литературы. Феттер интересовался советскими плакатами и свою коллекцию передал в Суортмор колледж (Swarthmore College Peace Collection). Оба они станут известными людьми, каждый в своей области. Однако есть и весьма существенное отличие, которое делает записи Феттера своеобразными и ценными. Барр путешествует самостоятельно в столичных городах, где многие имена узнаваемы и визуализируемы. Феттер познает самостоятельно провинциальную жизнь, где каждое имя - это тайна, которая требует расшифровки. Без восстановления этих имен невозможно всестороннее изучение путешествия, так как в него, помимо самого инициатора поездки, оказывается вовлечено множество других лиц, влияющих на выбор маршрута, способы передвижения и поведение. Анализ записей Феттера на предмет межличностных коммуникаций поможет определить ключевые фигуры - ближний круг, и их роль в процессе освоения пространства столицы АТССР4.
Предложение Феттеру посетить Казань поступило от бывшего профессора Московского университета, специалиста в области семейного и частного права Александра Марковича Винавера (1883-1947). С Казанью он был связан еще с дореволюционных времен, когда после разгрома в 1911 г. преподавательского
состава Московского университета министром Кассо, вынужден был сдавать магистерский экзамен в Казанском университете. После революции Винавер преподавал в Московском государственном университете. В 1924 г. его «сослали» преподавать в Ташкент5. В 1928 г. Александра Марковича пригласили в Казань на должность профессора факультета советского права, где в январе 1929 г. он приступил к чтению лекций, участвовал в деятельности учебного совета, предметной комиссии, выступил с публичной лекцией «Брак, семья и развод по советскому закону»6.
С 1 июня 1930 г. Винавер официально находился в очередном отпуске и жил в Москве7. Феттер посетил его квартиру в Полуэктовом переулке 29 июня. Протекцию ему составил американский профессор Самуэль Харпер8, который был лично знаком с Винавером с 1905 г. и отзывался о нем как о лучшем юристе России. В небольшой квартире, которую занимал профессор с женой, Феттер обратил внимание на висевший на стене портрет С. А. Муромцева, председателя I Государственной Думы России, и сделал для себя отметку «не коммунист». После чаепития Винавер вручил Феттеру рекомендательное письмо в Казань, которое писал и правил в его присутствии.
3 июля 1930 г. поездом через Муром и Арзамас Феттер отправился в Казань, куда прибыл 4 июля. Он благополучно добрался до пункта назначения, который, по всей вероятности, указал Винавер. Это был дом № 40 по ул. Рыкова. Именно сюда, в квартиру № 3, стали приходить письма Феттеру от жены и матери. Официально письма были адресованы Е. К. Семеновой. Настоящая фамилия Семеновой -Екатерина Казимировна Семон (Шестакович)9, 1880 г. р., полька, которая проживала здесь со своим мужем Карлом Артуром Николаем Людвиговичем Семоном (1884 г. р.) и сыном Евгением (1915 г. р.), французами, подданными Швейцарии. Накануне революции они работали в оценочно-статистическом бюро губернского земства, Екатерина Казимировна - помощницей заведующего бюро, а Карл Людвигович - регистратором. Проживали они по ул. Покровской, 25 в доме Т. И. Адоратской, кв. 3. Своей недвижимости не имели10.
В начале 1920-х гг. Екатерина и Карл Семон планировали уехать в Швейцарию, однако по ряду до конца не выясненных обстоятельств, сделать это им не удалось. На тот момент Карл Людвигович работал коммерсантом, а его жена была домохозяйкой. Каждый год они должны были продлевать «Билет» на право свободного пребывания в России с уплатой гербового сбора. Вопрос о подтверждении их гражданства решался на уровне Народного комиссариата внутренних дел РСФСР. В августе 1922 г. административный отдел НКВД сообщил, что Карл Семон не может быть признан иностранным гражданином11.
Ближайшие родственники К. Л. Семона12 также стремились выехать за пределы СССР. Сохранилось заявление Анжелины Семон-Урванцевой, которая обращалась в соответствующие инстанции: «разрешить мне и детям моим Вере, Надежде и Юрию Урванцевым перейти в швейцарское подданство, ввиду того, что до замужества я состояла швейцарской гражданкой и в настоящее время желаю ехать в свое отечество в Швейцарию»13.
Что касается супругов Семон, то оставшись в Казани, первоначально они попали в число лиц, лишенных избирательных прав, и приобрели статус «лишенцев»: Карл Людвигович как швейцарский подданный, а Екатерина Казимировна как иждивенка14.
Феттер снял комнату в гостевом доме и пансион с питанием. В первый день приезда Феттера в 4 часа по полудни за столом собралось немалое количество людей, которых Феттер, конечно, описывал лишь приблизительно. Сестра Екатерины Казимировны с двумя очаровательными девочками, пара молодых людей, один из которых знал английский и всячески старался это продемонстрировать, юноша, владевший немецким языком. Одеты все были скромно, как заметил Феттер, по-рабочему, без галстуков. Все воспитаны, религиозны. Феттер записал меню: суп, пшенная каша, мясо, чай с сахаром и на десерт тыквенная запеканка.
Феттера долго расспрашивали о жизни в США. Беседа была дружелюбной. Но больше всего его волновал главный вопрос, ради чего была предпринята эта поездка, - поиск учителя русского языка.
В письме жене Полли, датированном 4 июля, Феттер с уверенностью пишет о том, что с завтрашнего дня он начинает брать уроки русского языка. Судя по фрагментарным записям, которые оставил Феттер, одним из тех, кто мог стать его учителем, был некто Кошкин, с кем он познакомился в семье Семон. Однако Кошкин, неожиданно для Феттера, стал намекать, что общение с иностранцами в настоящее время становится опасным (06.07.1930)15. Этот эпизод подтвердил предупреждения Чемберлина и Харпера об опасении русских заводить связи с иностранцами. В дальнейшем, из частных разговоров Феттер узнал, что Кошкин, бывший юрист, недавно вернулся из Сибири и избегал общения с иностранцами, тем более, если шла речь о частных уроках. Сам Феттер так и не смог ответить для себя на вопрос: это было предупреждение (запрет) ГПУ (G.P.U.) или сам Кошкин был так напуган. Эта история, по его мнению, звучала очень правдоподобно и, вероятно, объясняла, почему Кошкин спросил, был ли Феттер коммунистом или социалистом (31.07.1930).
Поиски продолжались. 8 июля Феттер записал, что у него есть учитель, а 10 июля, почти через неделю после прибытия в Казань, состоялся первый урок. На основе выявленных документов удалось выявить имя учителя русского языка -Е. Н. Зыбина. Ее имя и адрес упоминаются в записях Феттера (Katherine Nicolavna Zybina, ул. Комлева д. 5, кв. 5). В процессе исследования нами обнаружены неточности в транслитерации фамилии на русский язык (ЗЫбина-ЗУбина), что позволило установить ее личность.
Екатерина Николаевна Зыбина, 1864 г. р., дочь титулярного советника, служила классной дамой в Оренбургском институте благородных девиц, с 1893 г. преподавала французский язык в Казанском Родионовском институте. Курсы французского языка окончила при Николаевском институте в Санкт-Петер-бурге. Была награждена Мариинским знаком отличия беспорочной службы Е. Н. Зыбина. 7 августа 1930 г. второй и первой степени. Выйдя
E. N. Zybina. August 7, 1930. в 1911 г. на пенсию, продолжала
преподавательскую деятельность. Каждое лето проводила в заграничных поездках для лечения и изучения преподавания языков в образцовых учебных заведениях Германии, Австрии и Швейцарии. В 1914 г. Первая мировая война застала ее в Копенгагене16. В начале 1920-х гг. работала в системе Американской администрации помощи (АРА) в Казани. Во второй половине 1920-х гг. преподавала английский язык в школе имени Песталоцци, располагавшейся на Первой горе (ныне ул. Ульянова-Ленина). Зыбину можно увидеть на школьных фотографиях 1927 и 1929 гг.17, благодаря которым удалось идентифицировать ее на фотоснимках Феттера.
Во время визита Феттера Екатерина Николаевна давала только частные уроки. Сохранилась очень редкая фотография учителя и ученика во время занятия на квартире Зыбиной. Система обучения, построенная на основе изучения алфавита, грамматики, сопровождалась постоянным общением и прогулками по городу. Екатерина Николаевна учила его понимать газетные тексты, аббревиатуру уличных вывесок. Не случайно, в записях Феттера все чаще встречаются русские слова, записанные на латинице: "devochka", "babushka", "konfetki", "xorocho", "dom odixa" и др.
Учительница была откровенна с Феттером и не скрывала своих убеждений. «Я верю в Бога, и я слишком стара, чтобы меняться» (10.07.1930). По этой причине она зачастую не могла получить работу в школе. Спустя несколько недель после начала занятий Феттер зафиксировал мнение Зыбиной о результатах «новой свободы»: «Никогда не пишет родственникам, так как она не может высказать то, что ей хотелось бы». Далее он привел цитату, причину увольнения Зыбиной из школы: «Я не могла сказать им, что все свободно и прекрасно, когда это было не так» (02.08.1930). Школьные учебники, по ее мнению, все несут пропаганду: «Для большевиков коллективное хозяйство. Все коллективное. Великая пропаганда org. в мире» (11.07.1930). Гаркави намекали Феттеру, что она «не советская» (not Sov.), чем вызвали у Феттера вопрос «Почему?». В последовавшем ответе было уточнение - «она ходит в церковь» (13.07.1930).
Даже, если судить по фотографиям комнаты Зыбиной, ее материальное положение оставляло желать лучшего. Недостаток денег заставлял ее распродавать вещи, чтобы купить хлеб. Отчаянное положение иногда приводило к мысли продать Библию, если бы она смогла это сделать (10.07.1930). В одно из воскресений они вместе ходили на базар, где, по словам Зыбиной, буржуазия продавала свои вещи. Она принесла на продажу золотую медаль, врученную ей в школе, где преподавала французский язык (20.07.1930).
Феттер тщательно записывал рассказанные Зыбиной истории, которые каким-либо образом проявляли ситуацию на денежном рынке. Одной из важных проблем этого периода стала нехватка металлических денег. Если при оплате проезда в транспорте не могли выдать сдачу, пассажир должен был покинуть вагон трамвая. Крестьяне, в зависимости от способа оплаты, меняли цену на свои товары. Например, при оплате монетами бутылка молока стоила 1 руб. 50 коп., а при оплате бумажными деньгами - 1 руб. 70 коп. В свою очередь, покупатели угрожали продавцам милицией, если те отказывались брать бумажные деньги. Феттер связывал это с котировкой рубля, при которой серебро в монетах стоило намного дороже внешней стоимости денег. По его мнению, эта ситуация с нехваткой металлических денег в обращении была немного угрожающей (24.07.1930).
Феттер и Зыбина посещали книжные магазины «Госиздата». Она помогла ему купить несколько книг, используемых для обучения взрослых (уровень для начинающих). Он приобрел семь книг (учебник по географии, две небольшие книги с рассказами Чехова, историю Гражданской войны и другие) и заплатил 5 руб. 19 коп. или 2 доллара. Феттер отметил, что книги Чехова обошлись всего по 20 копеек каждая, и добавил, что если люди в России не читают, то это не потому, что у них нет возможности. Феттер высоко оценил организацию казанского «Госиздата» и даже назвал его лучшим магазином в России, который выгодно отличается от других европейских книжных магазинов. Книги, по его мнению, были хорошо классифицированы, так, чтобы человек с небольшим уровнем образования мог найти то, что ему необходимо. Вывески указывали на тип книг на разных стеллажах. Примечательно, что одна секция была полностью отдана книгам по коллективным хозяйствам. И далее Феттер замечает: «как обычно, было несколько книг, посвященных тому или иному "Фронту". Как же большевики любят переносить военную терминологию в индустриальную. Недавно я видел книгу "The Planing Front". Она была о тракторах и машинах» (24.07.1930).
Феттер также обратил внимание на сотрудников магазина: «Моя учительница сделала комментарий, который заинтересовал меня. Она попросила мужчину-консультанта подобрать книги того или иного типа. Похоже, он не очень хорошо понял, о чем идет речь, и она обратилась за советом к девушке за прилавком с детскими книгами, которая оказалась ее знакомой. Продавщица выбрала несколько книг и сделала пару хороших предложений. Учительница отметила, что молодой человек вел себя хорошо, но у него не было образования, чтобы знать что-либо о литературе, и она добавила, что одной из причин, почему в магазинах и офисах дела шли так медленно, было то, что много должностей занимали люди, не имевшие необходимой подготовки. Она говорит, что сегодня требуется гораздо больше времени для ведения государственного бизнеса, чем это было при царском режиме» (24.07.1930).
В день последнего урока (7 августа) были сделаны совместные фотографии и портрет Зыбиной, несколько снимков на улице Ульянова-Ленина, в том числе запечатлены дома, где проживали Толстой, Ленин, сотрудники АРА (07.08.1930). Последнее упоминание о Зыбиной датировано 12 августа: «Books to Zybina» (Книги для Зыбиной) (12.08.1930).
После отъезда Феттера из СССР, между ним и Е. М. Зыбиной завязалась переписка. В архиве были обнаружены два письма от Зыбиной на английском языке. Из первого письма от 30 декабря 1931 г. становится известно о том, что Феттер прислал ей две почтовые открытки, в одной из которых поделился новостью о рождении сына. В ответ она попросила прислать фотографии ребенка и жены, американские газеты, уточнила, нужны ли ему какие-либо российские книги, поинтересовалась его успехами в изучении русского языка. О себе написала, что становится старее и слабее, по-прежнему дает уроки и переводит научные работы для заработка на жизнь. Прошедшая зима стала для нее очень холодной (три месяца морозов без снега), и она не могла оставаться в своей комнате, ей приходилось греться у друзей18. Спустя практически год Зыбина отправила еще одно письмо, из которого следует, что она не уверена, получил ли Феттер предыдущее послание. Зыбина шлет свои новогодние поздравления, узнает как дела у жены и сына, и просит о помощи: «Я намного слабее, чем в прошлом году, и я не могу больше
Письмо Е. М. Зыбиной Ф. У. Феттеру. Казань, 30 декабря 1931 г. General Correspondence - 1931 // Frank Whitson Fetter Papers, David M. Rubenstein Rare Book & Manuscript Library, Duke University.
A letter of Е. М. Zybina to F. U. Fetter. Kazan, December 30, 1931. General Correspondence -1931 // Frank Whitson Fetter Papers, David M. Rubenstein Rare Book & Manuscript Library,
Duke University.
зарабатывать на жизнь... Цены на все высоки, а пенсии хватает лишь на 10 дней... Если возможно, помогите мне... Я никогда не забуду Вашу доброту»19.
В предыдущей статье мы выразили предположение о том, что потенциальным консультантом Феттера могла быть Мария Геральдовна Дельвиг, так как ее фамилия была также указана в записях Феттера. Действительно, Феттер был знаком с Дельвиг, неоднократно бывал в ее доме. Мария Геральдовна, 1873 г. р., родилась в Казани, училась в Нижегородском институте благородных девиц. Отец - действительный статский советник Гарольд Георгиевич Кроль был членом судебной палаты20, мать - дворянка, имела поместья в Свияжском уезде. Мария Геральдовна первый раз вышла замуж за барона Д. Н. Дельвига, вице-губернатора Томской губернии. Имела шестерых детей. Сыновья Михаил и Андрей после Гражданской войны оказались в Харбине. Дочь Елена училась в Восточно-педагогическом институте в Казани. В период пребывания Феттера в Казани, Елена находилась под следствием по обвинению в пораженческой агитации21. В записях Феттера упоминание об этом факте отсутствует.
Мария Геральдовна, одна из многочисленных «бывших», с трудом могла найти работу. Проработав несколько месяцев, ее увольняли. Феттер фиксировал: Дельвиг зарабатывала 15 руб. в месяц, ее дочь - 5 руб. В момент знакомства с Феттером, она давала уроки русским инженерам на фанерном заводе, куда они вместе совершили небольшую поездку. По мнению Марии Геральдовны, теперь, когда есть свобода, все свободны: «Но, не пишите родственникам, письма
вскрывают» (02.08.1930). Считала, что бесполезно вкладывать деньги в ремонт квартиры, т. к. ее в любой момент могут отобрать. Много раз они обсуждали цены на продукты, условия жизни, недостаток товаров. Феттер недоуменно восклицал: «Она говорит мне, что у нее нет хлебной карты. Это показалось мне странным, так как она преподает на фабрике. Мне никогда не удавалось получить достаточно четкую статистику в отношении хлебных карточек. Некоторые люди говорили мне, что у самозанятого сапожника будет хлебная карточка, а у другого - нет» (29.07.1930).
На протяжении всего срока пребывания в Казани Феттер беспокоился о степени сохранности его переписки. Любая задержка писем от жены ассоциировалась у него с тем, что его письма просто до нее не доходили. Поэтому он был крайне аккуратен в выражении своих мыслей, не упоминал ни фамилий, ни конкретных мест посещения, ограничиваясь общими фразами. Только выехав за пределы СССР, он признался в письме Полли о некоторой неосторожности в высказывании в последних письмах. К его радости, все обошлось (02.09.1930).
Частные беседы с «бывшими» и «лишенцами» прервались у Феттера только один раз, когда он оказался в официальном статусе американского экономиста на мероприятии государственного масштаба. 23 июля 1930 г. в Казани было организовано торжественное открытие Татарского научно-исследовательского экономического института (ТНИЭИ). Феттер не только присутствовал на открытии института, его пригласили в президиум собрания как почетного члена. Наряду с Сэн Катаяма, членом президиума Исполкома Коминтерна, он выступил с приветственной речью, которую начал со слов: «Я очень сожалею, что не могу приветствовать вас сегодня на русском языке. Я надеюсь, что когда научусь по-русски, буду выступать на вашем родном языке»22. Лейтмотивом его краткого выступления была мысль о существовании проблем национальных меньшинств, и он пожелал коллективу института плодотворно работать над разрешением этого сложнейшего вопроса.
Роль гида в этот день выполняла Зоя Георгиевна Степанова (Miss. Stepanoff )23. Она несколько месяцев проработала в этом институте в качестве лаборантки, готовилась к поступлению в аспирантуру, знала многих из присутствующих и провела для Феттера своеобразную экскурсию. Языком общения был немецкий, которым Зоя Георгиевна свободно владела. Феттер оставил краткие записи своих наблюдений. Например, его поразило наличие в зале нескольких девушек в платках и красных косынках. Не ускользнуло от его внимания отсутствие женщин в президиуме. Впечатлил Феттера образ наркома просвещения, который произнес свою речь на татарском языке. С Зоей Степановой они посетили выставку, приуроченную к открытию института, где было множество плакатов, и выставку книг на татарском языке (23.07.1930).
Феттер успел пообщаться с директором юридического факультета, сравнив название его должности «директор» с заводской должностью, посетил библиотеку факультета (23.07.1930).
После столь масштабного мероприятия, Феттер вновь вернулся к общению с ближайшим окружением. Основными собеседниками на протяжении всего пребывания Феттера в Казани были его соседи по дому, вернее по нескольким домам, которые примыкали к дому № 40 по ул. Рыкова.
На улице Рыкова, 38 проживала известная казанская семья ветеринарного врача Ильи Ароновича Гаркави. К настоящему моменту благодаря фотографиям из
Н. П. Гаркави, И. М. Гаркави, Е. М. Гаркави, А. И. Брюно (Гаркави). 16 июля 1930 г.
N. P. Garkavi, I. M. Garkavi, E. M. Garkavi, A. I. Bryuno (Garkavi). July 16, 1930.
архивных документов Государственного архива Республики Татарстан и из частных коллекций24 удалось идентифицировать большинство членов семьи, запечатленных на фотоснимках Феттера25. На них зафиксированы Екатерина Михайловна Гаркави, ее дочь Анна Брюно (Гаркави), сын Михаил Гаркави и его жена Надежда Петровна, внуки Ирина и Игорь (дети Михаила и Надежды Гаркави), Александр (сын Анны и Ипполита Брюно).
Важно отметить, что Феттер не упоминает ни одного женского имени в своих записях. В них присутствуют многочисленные упоминания о «babushke». Вероятнее всего, так домочадцы называли Екатерину Михайловну Гаркави, а Феттер делал это вслед за ними. Она была дочерью Михаила Александровича Ротта, потомка шведского короля Густава Ваза26. Екатерина Михайловна являлась домовладелицей, ей принадлежали все постройки, включая жилые дома с пятью кирпичными печами каждый, водопроводом и люфт-клозетами. Один из домов имел террасу с зонтом27. По плану домовладения в двух жилых домах было по восемь комнат, часть из которых еще до революции сдавалась в наем.
Екатерина Гаркави и Илья Аронович в годы Гражданской войны потеряли трех сыновей, ушедших с белой армией: Георгия, Евгения и Александра. Сын Михаил, участник Первой мировой войны, остался в России. В 1929 г. семья Гаркави по-прежнему относилась к категории «лишенцев», Екатерина Михайловна как домовладелица, остальные - как члены ее семьи28.
Феттер отмечал, что Е. М. Гаркави ежедневно вставала в пять утра и выполняла большую часть работы по дому, никогда не теряла самообладания в независимости
М. И. Гаркави, Н. П. Гаркави, И. М. Гаркави. Из личного архива С. А. Брюно.
M. I. Garkavi, N. P. Garkavi, I. M. Garkavi. From S. A. Bryuno's private archive.
от поведения внуков и изменчивого характера невестки (28.07.1930). Именно вместе с «babushkoi» Феттер знакомился с устройством местных рынков и кооперативных магазинов. В фотоколлекции можно увидеть портрет Екатерины Михайловны во время одного из таких походов на рынок. Феттер регулярно записывал стоимость товаров и их ассортимент, санитарные условия рынков, особенности операций купли-продажи, происшествия. Каждую свою заметку он сопровождал неоднократным написанием слова «очереди!!!». Например, «Мисс. Гаркави» однажды отстояла в очереди за хлебом три часа.
Возможно, Феттер называл «Miss. Garkaveea» Надежду Петровну, жену Михаила Ильича Гаркави. С ней он тоже совершал прогулки за покупками и имел продолжительные разговоры. Спустя четыре недели она провела с ним «серьезный разговор» об обсуждении политики и о повторении всего того, что говорилось в их доме. Для Феттера это стало неожидан- м. И. Гаркави. 1930 г.
ностью, так как он не понял, был ли это ГА РТ, ф. Р-544, оп. 2, д. 8, л. 1. общий совет, или он сделал неблагоразум- M. I. Garkavi. 1930. The State Archive
ные высказывания. Миссис Гаркави сказала of the Republic ofTatarstan, fond R-544,
series 2, file 8, p. 1.
Остановка трамвая. Казань, 2 августа 1930 г. A tram stop. Kazan, August 2, 1930.
ему: «В этой стране никто не говорит о политике». Эту фразу Феттер расценил как демонстрацию «безмолвного господства террора», царящего в России. Она предостерегла его от публикации высказываний, сделанных за их семейным столом, и советовала не брать камеру во время посещения фабрик (31.07.1930). По-видимому, Феттер прислушался к советам. Он посетил казанскую меховую фабрику, где с 1929 г., после окончания кожевенно-мехового отделения техникума на красильной фабрике работал Михаил Гаркави29 (01.08.1930), но ни одной производственной фотографии в архиве Феттера выявить не удалось.
Феттер не раз отмечал, что бабушка и миссис Гаркави высказывают недовольство высокими ценами и ожиданиями в очередях
изумлен ценообразованием: «Когда я вижу цены, вижу, как Гаркави, которые находятся на хорошем уровне шкалы доходов, вынуждены ограничивать потребление, я не понимаю, как человек с зарплатой от 60 до 80 рублей, много работая, может свести концы с концами. Арендная плата за ренту - единственное, что спасает их (Гаркави. - Авт.). По документам за 1929 г. доход Е. М. Гаркави от сдачи жилья в аренду составлял 1 490 рублей30.
"Бабушка" подтверждает, что в настоящее время черный хлеб, чай с небольшим количеством сахара и картофель - это все, что рабочий может себе позволить. О покупке молока, масла и мяса не может быть и речи» (28.08.1930). Позднее Феттер называет доход Михаила Гаркави достаточно хорошим и указывает точную цифру - 226 рублей в месяц. Далее Феттер зафиксировал, что в лучшем положении находилась семья Брюно31, проживавшая по соседству - улица Рыкова, 36. Их называли «богачи» («bogatchis (rich)»), так как Ипполит Ипполитович Брюно зарабатывал 1 000 рублей в месяц, работая инженером (проектировка жилых домов) и преподавателем. В 1929 г. семье Брюно были возвращены политические права.
В семьях Гаркави и Брюно была практика содержания прислуги, что удивляло Феттера. В прислугу принимались только женщины, их оклад составлял 12 рублей в месяц, питание, проживание и одежда. Рабочий день продолжался восемь часов, предоставлялся один выходной в пять дней (31.07.1930).
В своих записях Феттер называл по имени лишь Михаила Гаркави (Michel) и детей Гаркави и Брюно, именно с ними он проводил много времени, изучая Казань и окрестности. На нескольких фотографиях запечатлены Игорь (Igor), Александр (Alexs, Shurik) и Ирина (Ira), где они отдыхают в парке «Русская Швейцария», позируют на фоне дома на ул. Подлужной или находятся в домашней обстановке на ул. Рыкова, катаются на качелях и купаются на р. Казанке и Волге. Он особенно ценил общение с детьми, которые готовы были говорить с ним на русском языке, пока взрослые были на работе или заняты по хозяйству. Возможно, благодаря семье Гаркави, Феттер смог посетить колхозы в Спасском районе ТАССР, побывать в с. Никольское32.
Соседи стали для Феттера и проводниками по культурной жизни Казани -совместные походы в кинотеатры, парки, на праздничные мероприятия, загородные прогулки. Судя по записям, его киногидом оказался Валентин Кальнин. Выявленные документы позволяют дополнить картину кинопросмотров. Помимо фильма о Чарли Чаплине они ходили на показ кино о саботаже на заводах (12.07.1930), смотрели немецкую комедию (13.07.1930). Чаще всего, Феттер фиксировал наполненность зала и реакцию зрителей, но на фильме о Турксибе (по-видимому, речь идет о советском черно-белом документальном кинофильме «Стальной путь (Турксиб)», Востоккино, 1929) остановился подробнее. Зрителей было гораздо меньше, чем на любом другом показе, на котором он присутствовал. Феттер назвал этот фильм достаточно интересным и описал отдельные сцены, на которых демонстрировались виды Туркестана, местной жизни, снежные горы, песчаная буря, приезд грузовика в деревню, реакция сельских жителей на технику, строительство железной дороги и финальные титры, уведомляющие об открытии дороги и введении ее в эксплуатацию (24.07.1930).
Также он упомянул о совместном посещении концерта в одном из парков, где можно было посетить театр (13 копеек), читальный зал (специальные стенды о колхозах и антивоенном дне), поиграть в бильярд (за 60 копеек в час), послушать оркестр (01.08.1930).
Из записей можно узнать о жилищных условиях Кальнина и его семьи. По словам Феттера, они жили в очень тесном помещении, схожим с трущобами
Ипполит Ипполитович и Александр Ипполитович Брюно. 1930-е гг. Из личного архива С. А. Брюно. Ippolit Ippolitovich and Alexander
Ippolitovich Bryuno. 1930s. From S. A. Bryuno'sprivate archive.
Нью-Йорка. У Кальнина была небольшая комната и маленький коридор, где готовилась еда на керосинке. Рядом с входом находился шкаф, в котором хранились вещи семьи, в том числе «библиотека». В комнате были кровать, детская кроватка, письменный стол и стулья. По мнению Феттера, даже при лучших условиях это не могло быть очаровательным маленьким любовным гнездышком из-за типичных способов ведения домашнего хозяйства, которые в России довольно ужасны. Кальнин рассказал, что этот дом принадлежал кооперативному товариществу, и что он пытался несколько улучшить жилищные условия, но безуспешно. Хотя у него было всего 10 кв. метров, что было значительно ниже минимума действующих на тот момент норм (в качестве минимума жилищной площади были установлены 6 кв. метров и в качестве стандартного максимума - 9 кв. метров). Феттер отметил, что арендная плата частично основывалась на зарплате жильцов, и для тех, кто получал менее 175 рублей в месяц, она составляла 40 копеек за кв. метр в месяц. В эту категорию он отнес Кальнина и предположил, что при таких условиях арендная плата могла бы обходиться в 4 рубля за месяц. Но при отсутствии электричества и водопровода, отнималось 25 % и тогда получалось 3 рубля в месяц, то есть 1,50 доллара. Однако если у человека более 9 кв. метров, то он должен был платить в три раза больше стандартного тарифа - 1 рубль 20 коп. в месяц. Феттер отметил, что этих сумм явно недостаточно для компенсации расходов на строительство новых зданий. Кальнин рассказал, что годом раньше жилищное товарищество проводило регулярные собрания, но лучшие комнаты получили председатель и его друзья. Феттер уже слышал подобные истории, и ему показалось это довольно удивительным, учитывая уровень жилья и нехватку продовольствия (25.07.1930).
Примечательно, что этот дом и флигель до революции принадлежали родственнице Кальниных - М. А. Застровой. В марте 1917 г. Мария Андреевна по-прежнему числилась в качестве управляющей домом, а семья Кальниных, состоящая из семи человек, занимала несколько квартир. Последние налоговые декларации оформлял отец Валентина - Август Якобович (Яковлевич) Кальнин, петроградский мещанин, работавший кассиром в Обществе потребителей при Алафузовских фабрике и заводах. Доход от сдачи квартир в наем по документам от 22 марта 1917 г. составлял 3 384 рубля33. После революции дом был национализирован, и как можно увидеть из заметок Феттера, Валентин Кальнин, которому на тот момент не было еще и 25 лет, проживал в крайне стесненных условиях.
В коллекции библиотеки Дюкского университета сохранился конверт и ряд рукописных листов (перечень каталогов ведущих автомобильных марок США и Европы и т. д.) с адресом Валентина Кальнина. Завязалась ли между ним и Феттером переписка установить невозможно. Среди документов было выявлено лишь одно письмо от Кальниной (вероятно, Юлия Петровна, жена Валентина Кальнина) Франку Феттеру от 19 июля 1934 г. на русском языке: «Дорогой Франк! К сожалению, вся семья Гаркави живут на даче за городом и Ваших друзей только я видела и кое-как сговорилась. Михаил будет очень жалеть, что не видел Вашего друга и не мог его свезти на дачу к фрау Гаркави. Мой муж и бабушка шлют вам и вашей семье привет. Кальнина»34. Этим летом американский экономист Эдвард Харрис путешествовал по СССР и посетил Казань, где навестил Кальниных. По поручению Феттера он привез подарки, но семью Гаркави не застал, они были в отъезде на даче35.
Когда исследователи задают вопрос, кто определяет характер и практику путешествия, ответ вряд ли получится однозначным. В случае с Феттером, у него была четкая цель - получить уроки русского языка. Но овладение русским языком, в свою очередь, становилось инструментом для познания и понимания сути происходящих экономических и политических процессов в СССР. Выбор и организация маршрутов путешествий во многом зависели от тех, кто окружал молодого исследователя, но предмет интереса, конечно, формулировал Феттер. Не случайно, покидая город, в руках он держал еще одно рекомендательное письмо, на этот раз из Казани в Москву: «Податель сего письма ассистент политической] экономии в Америке, приехал в Россию и в Москве не мог остаться из-за квартиры. Не откажите ему в приюте на несколько дней. Этот Феттер очень интересный человек,.. покажи ему всю структуру профсоюзных организаций и, если можно, своди на заводы,.. если тебе не трудно покажи ему образцовые дет[ские] ясли и сады. Этот вопрос его очень интересует...»36.
Результаты поездки Феттер подвел в письме от 30 сентября 1930 г. профессору Харперу. Он остался доволен своим путешествием: «Позвольте мне еще раз Вас поблагодарить за оказанную Вами помощь в Москве. Я не знаю, что бы я делал, если бы не Ваше предложение поехать в Казань. Я провел прекрасное лето, и могу от души рекомендовать Казань всем, кто интересуется изучением русского языка»37. Не последнюю роль в этом сыграли жители Казани, которые помогли Феттеру адаптироваться в непривычных для него условиях, выстроить маршруты путешествий по городу и за его пределами, были доброжелательными и в меру открытыми, в определенной степени предупреждая об изменившихся со дня революции правилах поведения. В основном это был круг образованных людей, окончивших гимназии, владевших иностранными языками, но предпочитавших о прошлом говорить сдержанно. По крайней мере, в записях Феттера отсутствуют упоминания о лишении их избирательных прав, национализации жилища и др.
Судьбы людей, с кем общался Феттер, сложились по-разному. По данным «Книги памяти» Республики Татарстан Екатерина Казимировна Семон арестована 31 марта 1938 г. Обвинение по ст. 58-6 (шпионаж). Приговор: высылка за пределы СССР. Реабилитирована 22 марта 1990 г. Мария Геральдовна Дельвиг перед войной работала консультантом по иностранным языкам в научной библиотеке Казанского университета. 25 октября 1941 г. была арестована, обвинение предъявлено по ст. 58-6 ч. I («шпионаж, дети живут за границей»). Умерла 13 апреля 1942 г. в возрасте 68 лет в больнице тюрьмы № 2 ТО НКВД ТАССР. Реабилитирована в июне 1990 г.
Валентин Августович Кальнин (1905-1941) в годы Великой Отечественной войны находился в распоряжении командира войсковой части 4 317 (офицерский состав). Пропал без вести в ноябре 1941 г.
Михаил Ильич Гаркави (1896-1955) после войны стал лауреатом Сталинской премии в области легкой промышленности. Сын Ипполита Ипполитовича и Анны Ильиничны Брюно, Александр Ипполитович (1917-2003) - главный инженер Главтатстроя в г. Казани, был награжден двумя орденами «Трудового Красного Знамени», двумя орденами «Знак Почета», восемью медалями, ему присудили почетное звание «Заслуженный строитель РСФСР» и «Почетный строитель России».
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Начало см.: Крашенинникова Т., Абилова Р. Франк Уитсон Феттер: «Мне очень повезло, что я добрался и живу в Казани» (1930 г.) // Гасырлар авазы - Эхо веков. - 2015. -№ 3/4. - С. 66-93.
2. Багдасарян В. Э., Орлов И. Б. Советское зазеркалье: иностранный туризм в СССР в 19301980-е годы. - М.: Форум, 2007. - 255 с.; Дэвид-ФоксМ. Витрины великого эксперимента: культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы. - М.: Новое лит. обозрение, 2015. - 561 с.; Голубев А. В. «...Взгляд на землю обетованную»: из истории советской культурной дипломатии, 1920-1930-х гг. - М.: Ин-т рос. истории РАН, 2004. - 272 с.; Жданова А. «Русский дневник» Джона Стейнбека в советской оптике: Публикация материалов фондов спецотдела ВОКСа Государственного архива РФ. - М.: Издательские решения, 2018. - 254 с.; Куликова Г. Б. Новый мир глазами старого. Советская Россия 1920-1930-х годов глазами западных интеллектуалов: очерки документированной истории. - М.: Институт российской истории РАН, 2013. - 368 с.; Фокин В. И. Международный культурный обмен и СССР в 20-30-е годы. - СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 1999. - 198 с.; Шишкин В. А. Россия в годы «великого перелома» в восприятии иностранного дипломата (1925-1931 гг.). - РАН. Ин-т рос. истории. С.-Петерб. фил. - СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. - 282 с.; Эткинд А. М. Толкование путешествий: Россия и Америка в травелогах и интертекстах. - М.: Новое лит. обозрение, 2001. - 438 с.
3. Барр А. Московский дневник. 1928. Электронный ресурс. Режим доступа: Ьй:р://го7а-nova.net/second_page.pl?id=295&catid=14.
4. МилюгинаЕ. Г., Строганов М. В. Русская культура в зеркале путешествий. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2013. - 176 с.
5. Мурзин Д. В. Об Александре Марковиче Винавере (1883-1947). Электронный ресурс. Режим доступа: http://civilista.ru/civilist.php?id=39.
6. 29 августа 1930 г., находясь в Москве, А. М. Винавер пишет заявление об увольнении из Казанского университета. Во многом это было связано с начавшейся на факультете борьбой с буржуазной профессурой и ее методологией. Винавера обвиняли в формально-догматическом направлении в преподавании хозяйственного права, в якобы сделанных заявлениях об отсутствии классовой борьбы в хозяйственном праве, а также о том, что советское хозяйственное право не имеет ничего нового по сравнению с гражданским правом буржуазных государств (см.: Багаутдинов Ф. Н. Профессор А. М. Винавер в Казани // Российский юридический журнал. - 2012. - № 1. - С. 201).
7. Архив КФУ оп. 2, д. 525, л. 17.
8. Самуэль Нортруп Харпер (1882-1943) - один из первых американских специалистов по истории России, профессор Чикагского университета, преподавал русский язык и читал лекции о политических институтах СССР. Автор многочисленных публикаций о России, в том числе мемуаров «Россия, в которую я верю. 1902-1941 гг.» (Чикаго, 1945), переведенных на русский язык в 1962 г. (М.: Издательство иностранной литературы). Харпер многократно посещал Советский Союз, в том числе и в 1930 г. Феттер познакомился с ним в Москве благодаря Уильяму Чемберлину. Харпер посоветовал Феттеру уменьшить исследовательский интерес к валютной системе СССР, так как большевики были очень раздражены этой темой, и лучше сфокусироваться на изучении русского языка.
9. В записях Феттера используется написание СИмон, в архивных документах ГА РТ встречается написание фамилии СЕмон и СИмон.
10. Адрес-календарь. Справочная книжка Казанской губернии на 1916 год. - Казань: Издание Казанского губернского статистического комитета, 1916. - С. 146.
11. ГА РТ, ф. Р-5852, оп. 1, д. 31, л. 108; д. 33, л. 98, л. 110, л. 113.
12. В семье Семонов было девять детей. Брат Карла, Людвиг Людвигович Семон (1877 г. р.) до революции работал врачом в 4-м смешанном высшем начальном училище, в амбулатории думских врачей, а также преподавал в казанской школе полицейских стражников. В 1919 г. он был арестован по обвинению в укрывательстве левых эсеров, однако дело было прекращено за недоказанностью обвинения. Сестры Алиса, Ирена и Антонина Семон преподавали французский язык в различных гимназиях г. Казани и Чебоксар. После революции Алиса Людвиговна учительствовала в школе I ступени № 6.
13. ГА РТ, ф. Р-5852, оп. 1, д. 32, л. 164.
14. Там же, ф. Р-326, оп. 2, д. 16, л. 75.
15. Далее в тексте статьи мы указываем в скобках даты записей, хранящихся в Calendars, Diaries and Journals - 1930 // Frank Whitson Fetter Papers, David M. Rubenstein Rare Book & Manuscript Library, Duke University.
16. ГА РТ, ф. 80, оп. 1, д. 1426, л. 1-40; д. 3216, л. 65; д. 3317, л. 20.
17. «Считается, что школа начала свое самостоятельное существование в 1919 г., когда она отпочковалась от огромного, очень пестрого коллектива учеников и педагогов, образовавшегося в стенах бывшего Родионовского института благородных девиц. Тогда она окончательно получила свой № 27, а вскоре и имя Песталоцци. Не без труда был получен вот этот деревянный дом на Первой Горе - бывший дом Юшковых - в первом этаже которого еще два года размещалось общежитие рабфака. Лишь в год моего поступления школа получила это здание полностью. Позднее, в 1927 году, при упорядочении нумерации городских школ, ее номер был сменен на № 15, но в школе любили говорить "Школа № 15 (бывшая 27) имени Песталоцци"» (см.: Воспоминания Сергея М. Ляхова «Школа имени Песталоцци города Казани». Электронный ресурс. Режим доступа: http://foto-progulki. ru/shkola_pestalozzi.
18. General Correspondence - 1931 // Frank Whitson Fetter Papers, David M. Rubenstein Rare Book & Manuscript Library, Duke University.
19. General Correspondence - 1932 // Frank Whitson Fetter Papers, David M. Rubenstein Rare Book & Manuscript Library, Duke University.
20. Краткий список лиц, служащих в Казанской губернии. В 2-х частях / Сост. Вл. Лотин. -Казань: Типография Губернского Правления. - 1896. - С. 21.
21. Елена Павловна Дельвиг (Криштафович), 1907 г. р. В ноябре 1929 г. была арестована по обвинению в пораженческой агитации (ст. 59-10, 58-11 УК РСФСР). Через год с нее была взята подписка о невыезде. В июле 1931 г. дело было прекращено за незначительностью. Реабилитирована в июне 1990 г.
22. Татарский научно-исследовательский экономический институт. Осведомительный бюллетень. XI - 1930. - Казань, 1930. - № 2. - С. 18-19.
23. Зоя Георгиевна Степанова (1900 г. р.). Отец - приват-доцент Казанского императорского университета. После смерти родителей воспитывалась в семье деда - земского врача. Выпускница Казанской Мариинской гимназии. Будучи ученицей 7-го класса, стала давать частные уроки, т. к. средств от родителей не осталось. Владела французским, немецким языками. Проживала на ул. Тельмана, д. 24, кв. 3. В 1931-1933 гг. обучалась в аспирантуре по экономгеографии в Казанском университете. Завершила обучение в 1933 г. без защиты диссертации. Была ассистенткой по курсу методики преподавания географии в университете, совмещая работу в университете с преподаванием географии в школах № 15, 19. Работала в ТНИЭИ, научным работником в Центральном музее ТАССР (1932-1934), в годы Великой Отечественной войны преподавала в школе № 15 г. Казани (см.: ГА РТ, ф. 15, оп. 30, д. 149, л. 168-170).
24. ГА РТ, ф. Р-544, оп. 2, д. 8-13; личный архив С. А. Брюно.
25. Фотографии из цифровой коллекции находятся в сети Интернет в открытом доступе. Электронный ресурс. Режим доступа: http://library.duke.edu/digitalcollections/esr/fetter/.
26. Подольская М. А. Дед, бабушка, папа и большая война // Казань. - 2017. - № 5. Электронный ресурс. Режим доступа: http://kazan-journal.ru/2016-10-24-11-48-01/ item/3415-ded-babushka-papa-i-bolshaya-voyna.
27. ГА РТ, ф. 2, оп. 13, д. 1283, л. 1-4; ф. 81, оп. 8, д. 388, л. 9-9 об.
28. Там же, ф. Р-326, оп. 2, д. 16, л. 75; д. 89, л. 32.
29. Там же, ф. Р-544, оп. 2, д. 1, л. 1.
30. Там же, ф. Р-326, оп. 2, д. 88, л. 79.
31. Подольская М. А. Бельгийский француз возродил Казань из руин // Наш дом - Татарстан. - 2014. - № 6. - С. 54-59.
32. В Спасском районе проживали родственники погибшего в Сибири в годы Гражданской войны Георгия Гаркави, который был женат на Татьяне Павловне Сотниковой (см.: ГА РТ, ф. 977, оп. 1 л., д. 41791, л. 10). В мае 1918 г. у них родился сын Николай (см.: ГА РТ, ф. Р-2858, оп. 5 л, д. 502, л. 6-6 об.). Брат Татьяны Николай Павлович Сотников после окончания университета был направлен врачом в центральную больницу Спасского кантона (1923). В 1930-1932 гг. - заведующий Спасской районной больницы (см.: ГА РТ, ф. 977, оп. л/д, д. 43208, л. 12-13).
33. ГА РТ, ф. 755, оп. 1, д. 60, л. 1-4.
34. General Correspondence - 1935 // Frank Whitson Fetter Papers, David M. Rubenstein Rare Book & Manuscript Library, Duke University.
35. Там же.
36. General Correspondence - October-December 1971 // Frank Whitson Fetter Papers, David M. Rubenstein Rare Book & Manuscript Library, Duke University.
37. General Correspondence - 1930 // Frank Whitson Fetter Papers, David M. Rubenstein Rare Book & Manuscript Library, Duke University.
Список литературы
Дэвид-Фокс М. Витрины великого эксперимента: культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы. - М.: Новое литературное обозрение, 2015. - 561 с.
Лебина Н. Б. Советская повседневность: нормы и аномалии. От военного коммунизма к большому стилю. - М.: Новое литературное обозрение, 2015. - 488 с.
Орлов И. Б. Советская повседневность: исторический и социологический аспекты становления. - М.: Высшая школа экономики, 2010. - 317 с.
Стейнбек Д. Русский дневник. Пер. с англ. Е. Кручины. - М.: Э. 2017. - 318 с.
References
David-Fox M. Vitriny velikogo ehksperimenta: kulturnaya diplomatiya Sovetskogo Soyuza i ego zapadnye gosti, 1921-1941 gody [Showcasing of the great experiment. Cultural diplomacy and western visitors to the Soviet Union, 1921-1941]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie publ., 2015, 561 p.
Lebina N. B. Sovetskaya povsednevnost: normy i anomalii. Ot voennogo kommunizma k bol-shomu stilyu [Soviet everyday life: norms and abnormalities. From military communism to big style]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie publ., 2015, 488 p.
Orlov I. B. Sovetskayapovsednevnost: istoricheskiy i sotsiologicheskiy aspekty stanovleniya [Soviet everyday life: historical and sociological aspects of formation]. Moscow, High School of Economics publ., 2010, 317 p.
Steinbeck J. Russkiy dnevnik [A Russian journal]. Translation from English by E. Kruchina. Moscow, E publ., 2017, 318 p.
Фотографии из коллекции Ф. Феттера публикуются с согласия библиотеки Дюкского университета. Photographs - Russia - 1930 // Frank Whitson Fetter Papers, David M. Rubenstein Rare Book & Manuscript Library, Duke University. Электронный ресурс. Режим доступа: http://library.duke. edu/digitalcollections/esr/fetter/.
The photos from F. Fetter's collection are published with consent of Duke Library. Photographs -Russia - 1930 // Frank Whitson Fetter Papers, David M. Rubenstein Rare Book & Manuscript Library, Duke University. [On-line]. Available at: http://library.duke.edu/digitalcollections/esr/fetter/.
Сведения об авторах
Абилова Рамина Олеговна, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Государственный музей изобразительных искусств Республики Татарстан, e-mail: ramina.abilova@ gmail.com.
Крашенинникова Татьяна Петровна, кандидат исторических наук, доцент, Институт международных отношений, Казанский федеральный университет, e-mail: tatyana.vdovina@mail.ru.
About the authors
Ramina O. Abilova, Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher, the State Museum of Fine Arts of the Republic of Tatarstan, e-mail: ramina.abilova@gmail.com.
Tatyana P. Krasheninnikova, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Institute of International Relations, Kazan Federal University, e-mail: tatyana.vdovina@mail.ru.
В редакцию статья поступила 01.02.2019 г., опубликована:
Абилова Р. О., Крашенинникова Т. П. Казанские адреса Франка Уитсона Феттера // Гасырлар авазы -Эхо веков. - 2019. - № 1. - С. 58-76.
Submitted on 01.02.2019, published:
Abilova R. O., Krasheninnikova T. P. Kazanskie adresa Franka Uitsona Fettera [Kazan addresses of Frank Whitson Fetter]. IN: Gasyrlar avazy - Eho vekov, 2019, no. 1, p. 58-76.
