Кайе А. Социология как антиутилитаризм Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Кайе А.

СОЦИОЛОГИЯ КАК АНТИУТИЛИТАРИЗМ Cailrn A.

Sociology as anti-utilitarianism // European j. of social theory. -L., 2007. - Vol. 10, N 2. - P. 277-286.

Ален Кайе, профессор Университета Париж-X в Нантере и издатель журнала «La revue de MAUSS», начинает свою статью с замечания о том, что современная социология, как никакая другая научная дисциплина, производит впечатление крайней гетерогенности. Во всяком случае, ни в одной другой области социальной мысли нет столь сильного разрыва между одинаково возможными и приемлемыми определениями объекта или метода исследования. За этим обескураживающим разрывом стоят две различные традиции описания предметной области социологии. Одна из них, генералистская, восходит к французскому позитивизму (от А. Сен-Симона к М. Моссу через О. Конта и Э. Дюркгейма), от которого эта интенция перешла к функционализму, культурализму и структурализму. Приверженцы генералистской традиции склонны рассматривать социологию как науку об обществе в целом, которая включает в себя историю, антропологию, отчасти - экономику и политическую философию. Генера-листы ориентируются на системную перспективу, стремясь (насколько это возможно) рассматривать общество в его целостности. Представители другой традиции, партикуляристской, отдают предпочтение конкретным историческим событиям и контингентным феноменам. Опорой для них служит огромный массив данных сравнительной исторической социологии. Однако, замечает Кайе, каждая из этих двух традиций сможет раскрыть свой потенциал лишь в том случае, если продемонстрирует готовность принять во внимание основные достижения другой.

На протяжении последних трех десятилетий наблюдается явное преобладание партикуляристской традиции. В какой-то степени это связано с тем, что представители других социальных наук решительно отстаивают собственную идентичность, из-за чего социологам приходится ограничивать свои амбиции. Но здесь возникает вопрос о том, в чем же состоит отличие социологического исследования от исторического, философского или экономического. Связано ли это отличие со спецификой собственного объекта исследования или же с тем, что социологи на свой лад изучают объекты других дисциплин? Этот вопрос не только не разрешен, но, по мнению автора, даже не поставлен должным образом.

То обстоятельство, что существуют специализированные социологии труда, организаций, спорта, досуга, права, управления, войны, науки и т.д., позволяет говорить о множественности объектов социологического исследования. Но как эти социологии соотносятся друг с другом и что

102

между ними общего? В каком смысле все они могут считаться социологией, если не существует общей социологии в той или иной форме? Ведь как заметил еще Зиммель, определение специализированного направления социологического исследования по его эмпирическому объекту или по специфическому контенту является иллюзорным.

По сути дела, основная тенденция последних 30 лет состояла в сдвиге от макросоциологической перспективы к перспективе микросоциологической. Наиболее значительный вклад в этом направлении был сделан символическим интеракционизмом и его новейшими модификациями. Значительную роль сыграл также частичный переход от поиска универсальных закономерностей в рамках сравнительной исторической социологии к конструктивистско-деконструкционистскому подходу, ориентированному на выявление степени контингентности существующих институтов. В результате социологическое знание достигло такого уровня гетерогенности, при котором у многих заинтересованных наблюдателей может появиться ощущение безнадежности попыток преодолеть это состояние фрагментации. Как писал в свое время Р. Арон, только одна вещь вызывает всеобщее согласие социологов - это их принципиальная неспособность прийти к согласию о том, что же такое социология. Впрочем, полагает Кайе, социологи все же могут достичь согласия относительно того, что социологией являться не может. В связи с этим автор обращается к истории классической социологии.

Одним из наиболее важных факторов становления классической социологии стал интерес ее отцов-основателей к политической экономии и, прежде всего, к утилитаризму. Утилитаристская идея homo oeconomicus была для них своеобразным центром притяжения-отталкивания. Однако даже негативистское восприятие идеи homo oeconomicus оставалось на первых порах бесплодным, поскольку противники утилитаризма не предлагали собственного объяснения сущности социального действия. Социология стала наполняться позитивным содержанием лишь в тот момент, когда социологи сосредоточили свое внимание на отношениях, которые находятся за пределами политической экономии. При этом они руководствовались амбивалентными побуждениями. С одной стороны, социологи классического периода стремились превзойти по степени объективности представителей экономической науки. С другой стороны, в своем анализе субъекта социального действия - не важно, индивидуального или коллективного, - они пытались раскрыть присущие ему особенности, выявить его креативный потенциал и свободу выбора, которые мало интересовали сторонников идеи homo oeconomicus. Магистральным направлением решения этих задач стала историзация - рассмотрение субъекта социального действия в контексте исторических фактов. На место homo oeconomicus должен был прийти «конкретный человек», подлежащий эмпирическому социальному исследованию. Но что должно было служить базовой категорией подобного исследования? Группы? Классы? Расы? Народы? Нации?

103

Каждый из классиков социологической мысли предлагал свой вариант ответа на этот вопрос. И все же было нечто, что их объединяло: все они, включая Маркса, в той или иной форме приходили к признанию религии в качестве важнейшего фактора социального действия. Но вслед за этим выявлялись глубочайшие расхождения в интерпретации и даже в определении сущности религиозного влияния на социальные отношения.

Не пытаясь разрешить эту сфинксову загадку социологической мысли, автор подчеркивает: на глубочайшем уровне анализа социология обнаруживает, что отношение между социальными субъектами должно конституироваться как таковое, что оно не сводится к утилитарным, инструментальным, функциональным или экономическим составляющим и что обрести свою форму и работоспособность это отношение может только благодаря символизации (и ритуализации). В интерпретации М. Мосса данное отношение обнаруживает себя в контексте дара (gift dimension), благодаря чему подчеркивается момент необусловленности, без которого отношение между социальными субъектами неизбежно свелось бы к акту обмена или контракту. Иначе говоря, в таком отношении должны присутствовать и утилитаристская компонента, и то, что возвышает взаимодействие социальных субъектов над инструментальным уровнем, - антиутилитаристская необусловленность.

Принципиальный теоретический и метатеоретический вызовы, на которые должна ответить социология в стремлении обрести собственную идентичность и относительное единство, заключается в прояснении оснований социологической теории действия, дополняющей стандартную экономическую парадигму и одновременно противостоящей этой парадигме. Что может связывать веберовскую теорию действия, функциональную сетку AGIL Парсонса1, концепцию габитуса Бурдье, теории Лумана или Хабермаса и т.д.? По убеждению автора, основой интеграции этих столь различных социологических концепций могла бы стать теория действия Мосса, которая, правда, все еще остается имплицитной. Эта теория показывает, как в каждом социальном действии одновременно сочетаются свобода и обязательства, интерес к самому себе и интерес к другим. Теория Мосса постулирует приоритет интереса субъекта социального действия к самоконституированию (признанию) по отношению к его инструментальным интересам. Иначе говоря, антиутилитарное измерение находится на более высокой иерархической позиции по сравнению с утилитарным измерением. Моссианская парадигма индивидуального действия может быть с легкостью трансформирована в парадигму коллективного действия, в рамках которой координация обеспечивается интересом и/или солидарно-

1 AGIL - сокращенное название предложенных Т. Парсонсом четырех критериев, соответствие которым обеспечивает эффективность и функциональность системы: адаптация (adaptation), достижение цели ^оа1 attainment), интеграция (integration) и латентность (Ыепсу). - Прим. реф.

104

стью, обязанностью и/или свободой креативного поведения. При этом моссианская парадигма оставляет достаточно простора для эмпирического исследования, не ограничивая его будущие выводы чрезмерно жесткими теоретическими рамками.

Что касается общего подхода, который мог бы быть принят сторонниками различных течений социологической мысли, то Кайе называет следующие императивы:

1) описание реальности;

2) ее объяснение при помощи принципа причинности, выявление объективных причин;

3) понимание и интерпретация субъективных значений действия;

4) оценка реальности, выявление предпочтительного направления развития.

Первые три принципа едва ли вызовут серьезные разногласия, тогда как четвертый, по всей видимости, будет оспариваться многими представителями социологического сообщества. Однако автор, вслед за Э. Гоулд-нером, считает, что последний принцип имеет важнейшее методологическое значение, поскольку он открывает социологию для аксиологической рефлексии и конвергенции с философской и экономической традициями.

А. Кайе подчеркивает, что социология должна осознавать и свое положение новичка среди социальных наук. У социологии нет никаких гарантий, что ее релевантность не связана с историческим периодом ее появления, т.е. с эпохой революционного перехода от традиционных обществ к экономическому, политическому, техническому и научному модерну. Но теперь, в эпоху глобализации, вновь нарождающиеся социальные отношения, вероятно, будут иметь мало общего с тем порядком вещей, который ранее анализировали Дюркгейм или Парсонс. Первичные общества, т.е. малые социальные общности, основанные на единых для их членов знании, символизме и обязанности делать, получать и давать ответные дары, были объектом исследовательского интереса антропологов. Интерес классической социологии фокусировался на модальностях и импликациях вторичного общества - крупной социальной общности, связанной в единое целое правовыми отношениями. Традиционалистские вторичные общества (Ancien Rugime) были основаны на религиозном праве. Пришедшие им на смену общества модерна базируются на системе отношений, распределенных между экономическими законами рынка, юридическим правом государства, научными законами и универсальным моральным правом. В эпоху глобализации мы наблюдаем появление третичного общества, основной модальностью которого является виртуальность, т.е. свойство дереализации всего того, что считалось реальным в прежних обществах. Однако этот третичный и виртуальный мир не сможет выжить, если не будет способен к дальнейшему строительству социальных отношений как таковых (во всей бесконечности их вариаций), к воспроизводству антиутилитаристского измерения социального бытия.

105

Кайе полагает, что фрагментация социологии как дисциплины не очень болезненна с метатеоретической точки зрения, но с точки зрения исследовательской и преподавательской практики она, несомненно, играет негативную роль. Такое положение приводит к замыканию в узких рамках отдельных школ социологической мысли, специализированных социоло-гий и локально преобладающих исследовательских методологий. А дебаты, которые все же разворачиваются между различными социологическими школами и традициями, чаще всего редуцируются к спорам об их элементарных основаниях. При этом междисциплинарные дискуссии с философами, экономистами, историками и политологами оказываются и вовсе маргинальными.

В связи с этим автор считает необходимой попытку вернуться к более ранним проектам обретения социологией своего единства, один из которых был связан с учениями Зиммеля и Вебера, а другой - Дюркгейма и Мосса. Вслед за Зиммелем он предлагает признать, что социология вовсе не имеет собственного объекта, или по крайней мере согласиться с Вебе-ром, полагающим, что ее объектами являются вариации исторических форм. Он также считает нужным принять во внимание позицию Дюркгей-ма и Мосса, которые видели в общей социологии не что иное, как социальную науку, рассматриваемую с точки зрения принципиального единства ее составляющих. Правда, явной слабостью проекта Дюркгейма было стремление оставить за социологией последнее слово в обобщении данных других наук. Там, где философия претендует на спекулятивный синтез, дюркгеймовская социология предлагает синтез позитивный и эмпирический. А это вызывает отторжение у представителей других социальных дисциплин.

Тем не менее Кайе считает, что вдохнуть жизнь в интеллектуальные дебаты и преодолеть подобие слепоты, сопровождающей интеллектуальное разделение труда по дисциплинарному принципу, можно лишь в случае признания права на жизнь и институционализации общей социальной науки, которая могла бы развиваться вместе со специализированными направлениями социального знания. Общая социальная наука не может быть сведена только к социологии или к какой-либо иной дисциплине. Ее задачей должно стать создание рамочных условий для кооперации между теми экономистами, социологами, историками, политологами и философами, которые полагают, что элементы общности между их дисциплинами значительно важнее, чем специфические особенности этих отраслей знания.

Д. В. Ефременко