CC BY
67
92
ВЕКТОР РАЗВИТИЯ НАУКИ
В
ЕСТНИК
УНИВЕРСИТЕТА
имени О.Е. Кугафина(МГЮА)
Ярослав Сергеевич КОЖЕУРОВ,
кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры международного права Университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
«КАТЫНСКОЕ» ДЕЛО В ЕВРОПЕЙСКОМ СУДЕ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА (ЕСПЧ): «УСТУПКА ЮРИСДИКЦИИ» В ПОЛЬЗУ СУДА ИСТОРИИ ИЛИ УПУЩЕННЫЙ ШАНС
НА ПРАВО НА ПРАВДУ?
В деле Janowiec and Others v. Russia1 заявители, родственники 12 польских граждан (военных, полицейских, гражданских чиновников), попавших в плен после вторжения Красной Армии в восточную Польшу осенью 1939 года и расстрелянных вместе с более чем 22 000 других польских военнопленных без суда и следствия по решению Политбюро ЦК ВКП(б) весной 1940 г. («Катынский расстрел»2), жаловались на то, что власти Российской Федерации не провели надлежащего и эффективного расследования этих событий, тем самым нарушив процедурный аспект позитивных обязательств по защите права на жизнь, предусмотренного ст. 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (Конвенция), и право не подвергаться бесчеловечному и унижающему человеческое достоинство обращению (ст. 3 Конвенции). Советские власти, после неудачной попытки вменить в Нюрнберге расстрел польских граждан нацистской Германии, долгое время замалчивали трагедию. Лишь в 1990 году руководство СССР признало факт внесудебных казней, передало польской стороне ряд архивных материалов, а Главная военная прокуратура начала расследование, в ходе первых лет которого было предпринято большое количество следственных действий — эксгумации, работа с архивами, допросы сотен свидетелей и др. В 2004 году расследование уголовного дела № 159 было прекращено, само постановление и значительная часть важных томов дела были засекречены.
Палата Европейского Суда по правам человека (Суд, ЕСПЧ) 16 апреля 2012 г. отказалась рассматривать жалобу в части нарушений ст. 2 Конвенции, посчитав, что обжалуемые события находились вне пределов темпоральной юрисдикции ЕСПЧ, и признала нарушение ст. 3 Конвенции (изъяны расследования в постратификационный период были приравнены к бесчеловечному и унижающему достоинство обращению с родственниками расстрелянных военнопленных), а также нарушение «процессуальной» ст. 38 (обязательство государств сотрудничать с Судом). По запросу заявителей, не согласившихся с выводами Палаты в части отсутствия юрисдикции по ст. 2, дело было передано в Большую Палату. Однако постановление Большой Палаты оказалось еще более невыгодным для заявителей: подтвердив выводы Палаты по ст. 2 и
© Я. С. Кожеуров, 2015
Janowiec and Others v. Russia (GC), nos. 55508/07 and 29520/09, 21 October 2013.
Подробнее об обстоятельствах этого преступления и его расследования см., напр.: Яжборовская И., Яблоков А., Парсаданова В. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях. <http://www.katyn-books.ru/library/katinskiy-sindrom14.html>
2
по ст. 38, Большая Палата пересмотрела ее решение в части ст. 3, тем самым в окончательном решении каких-либо нарушений прав заявителей установлено не было, что вызвало дискуссию относительно отсутствия в Конвенции «запрета поворота к худшему»3.
Юрисдикция ratione temporis. Суд напомнил, что Конвенция не имеет ретроактивного действия и не налагает обязательств в связи с событиями, имевшими место до вступления Конвенции в силу для государства-ответчика (критической даты). Вместе с тем Суд сослался на недавнее дело, в котором он обобщил до этого весьма противоречивую практику по вопросу темпоральной юрисдикции. В деле Silih v. Slovenia4, касавшемся оценки эффективности расследования смерти сына заявителей, случившейся за год до вступления в силу Конвенции для Словении, Большая Палата подчеркнула, что обязательство расследовать факты причинения смерти и (или) бесчеловечного обращения представляет собой самостоятельное автономное обязательство, которое, хотя и порождается фактами, которые могут иметь место до критической даты и в отношении которых Суд не обладает юрисдикцией, может быть «отделяемым» от них и продолжаться после критической даты. Поэтому, если случай причинения смерти произошел до критической даты, Суд не может рассматривать вопрос о соблюдении государством обязательств государства по ст. 2 в их материальном аспекте (обязательство не допускать произвольного лишения жизни), но, если значительная часть следственных
3 Janowiec and others v. Russia (GC), 21 October 2013. Partly concurring and partly dissenting opinion of Judge Wojtyczek. Para. 11.
4 Silih v. Slovenia (GC), no. 71463/01, 9 April 2009.
6/2015
Ш m
A
4 □
TJ Tl À Ш Ш
n
НАУКИ'
>
действий происходит либо должна происходить после критической даты, Суд обладает юрисдикцией в отношении оценки эффективности расследования, то есть в отношении соблюдения государством своих обязательств по ст. 2 в их процедурном аспекте.
При этом Большая Палата в деле Silih сформулировала следующие критерии:
1) Суд обладает юрисдикцией только в отношении той части расследования, которая имела место либо должна была иметь место после критической даты;
2) в отношении процессуальных обязательств расследования должна существовать «подлинная связь» (genuine connection) между фактом смерти и вступлением в силу Конвенции;
3) наконец, в некоторых случаях подлинная связь может базироваться на необходимости обеспечения гарантий и основополагающих ценностей Конвенции таким образом, чтобы они были защищены реальным и эффективным образом (оговорка о конвенционных ценностях)5.
В деле Janowiec Суд был вынужден «прояснить» эти критерии. Согласившись с Палатой в том, что все важные следственные действия имели место на начальном этапе расследования, а после критической даты не появилось новой информации или доказательств, которые бы обусловили необходимость возобновления активного расследования, Большая Палата добавила, что обнаружение новых материалов может «освежить» обязательство расследовать только в случае, если соблюдаются условия «подлинной связи» или «конвенционных ценностей»6.
Относительно подлинной связи Большая Палата пояснила, что период времени между фактом причинения смерти и критической датой должен быть умеренно коротким и, как правило, не должен превышать 10 лет7.
Что касается оговорки о «конвенционных ценностях», то она применяется к обязательству расследовать деяния, которые представляют из себя нечто большее, чем обычное уголовное преступление, и посягают на самые устои Конвенции — то есть серьезные преступления по международному праву, такие как военные преступления, геноцид и преступления против человечности8. Однако данная оговорка не может применяться к событиям до 4 ноября 1950 года, то есть до даты, когда Конвенция начала существование как договор по правам человека. Государства-участники не могут нести ответственности за непроведение расследования даже самых серьезных преступлений по международному праву, если они имели место до принятия Конвенции как таковой9.
Применив указанные критерии в настоящем деле, Суд пришел к выводу, что период в 58 лет, прошедший между катынским расстрелом и критиче-
Ibidem, paras. 162—163.
Janowiec and Others v. Russia (GC), para. 144.
Ibidem, para. 146.
Ibidem, para. 150.
Ibidem, para. 151.
ской датой, слишком длинный «в абсолютных терминах» для установления подлинной связи10, что большая часть расследования имела место до критической даты, а после нее не было обнаружено новой информации и материалов, которые смогли бы восстановить подлинную связь между катынским расстрелом и вступлением Конвенции в силу для России11. Наконец, оговорка о конвенционных ценностях неприменима в силу того, что преступления были совершены за 10 лет до принятия Конвенции. Суд согласился с выводом Палаты о том, что в настоящем деле отсутствуют «элементы, способные связать отдаленное прошлое с недавним постратификационным периодом»12. На основании всего вышеизложенного Суд постановил, что он не обладает компетенцией рассматривать дело в отношении соблюдения процедурных обязательств по ст. 2 Конвенции.
Статья 3. Запрещение пыток. В деле Janowiec Палата и Большая Палата заняли различные позиции относительно предполагаемого нарушения властями Российской Федерации ст. 3 Конвенции в отношении заявителей — родственников жертв катынского расстрела. Палата в своем решении от 16 апреля 2013 года признала, что часть заявителей (не все, а только вдова одного из расстрелянных и те дети, которые на момент расстрела находились в «сознательном» возрасте и успели сформировать с убитыми персональные семейные связи13) долгое время находились в состоянии неопределенности относительно судьбы своих родственников, долгие годы, несмотря на то, что польские и советские власти усиленно замалчивали и скрывали катынскую трагедию, лелеяли надежду на то, что их родственники выжили, и в конце концов пережили «двойную травму»: от потери родственников во время войны и от того, что более 50 лет по политическим мотивам от них скрывали правду о судьбе их родственников14. Уже в постратификационный период заявителям было отказано в доступе к материалам дела, они никак не были вовлечены в него (было отказано в статусе потерпевших), а итоговое постановление о прекращении дела было засекречено.
Таким образом, по мнению Палаты, хотя начало расследования Катынского дела в 1990 г. дало заявителям «луч надежды», он постепенно гас в период после ратификации, когда заявители столкнулись с отношением официального отрицания и безразличия к их острому желанию знать обстоятельства гибели близких членов семьи и места их захоронений. Заявители были оставлены вне уголовного дела под предлогом их иностранного гражданства, им запретили изучение собранных материалов. Они получали формальные и неинформативные ответы от российских властей, а выводы, которые последовали в ходе расследования, были не только противоречивы и неоднозначны, но иногда оказывались не совместимыми с историческими фактами, которые, Ш
тем не менее, были официально признаны на самом высоком политическом А
□
>
11 12
13
14
Ibidem, para. 157.
Ibidem, para. 159. Ç
Ibidem, para. 160. È
Janowiec and others v. Russia, 16 April 2012, para. 153. Ibidem, para. 156.
i k
НАУКИ Ъ
уровне. Российские власти не предоставили заявителям какой-либо официальной информации об обстоятельствах смерти их родственников и не предприняли никаких серьезных попыток найти их захоронения в нарушение своих обязательств по статье 3. Кроме того, признавая, что родственники заявителей были в плену в советских лагерях, но заявляя, что их дальнейшая судьба не может быть выяснена, российские суды, по сути, отвергали реальность внесудебных казней. Такой подход противоречит фундаментальным ценностям Конвенции и усугубляет страдания заявителей. В целом, по мнению Палаты, российские власти продемонстрировали вопиющее, продолжающееся и бездушное игнорирование озабоченностей и переживаний заявителей, что превышает минимальный порог жестокости и должно быть расценено как бесчеловечное обращение по смыслу ст. 3 Конвенции15.
Большая Палата не согласилась с этими выводами. Для начала Большая Палата обобщила судебную практику применения ст. 3 (бесчеловечное обращение) к родственникам лиц, в отношении которых установлено нарушение ст. 2 (право на жизнь). Для установления отдельного нарушения ст. 3 Конвенции в отношении родственников жертв необходимо, чтобы их страдания по своему характеру и силе отличались от эмоциональной боли, вызванной нарушением как таковым. Должны приниматься во внимание следующие факторы: крепость семейных уз, особые обстоятельства родства, насколько родственник был свидетелем событий и насколько он старался получить информацию о судьбе жертвы16.
Суд напомнил, что в отношении родственников лиц, подвергшихся насильственному исчезновению, особое значение нужно придавать, во-первых, длительности периода состояния неизвестности о судьбе жертвы (до момента обнаружения останков), во-вторых, значение имеет не столько серьезность нарушений, сколько пренебрежительная реакция властей, выражающаяся, например, в непредоставлении ответов на запрос информации или в чинимых этому препятствиях. Данные обстоятельства вынуждают родственников в одиночку пытаться узнать судьбу близких без какой-либо помощи со стороны властей, то есть реакция, которая может быть охарактеризована как вопиющее, продолжающееся и безразличное отношение к выполнению обязанностей выяснять судьбу исчезнувших лиц17.
Однако в случаях, отличающихся от насильственных исчезновений, — в случаях установленного противоправного причинения смерти, — подход Суда более ограничительный: отдельное установление нарушения ст. 3 допускается тогда, когда заявитель являлся свидетелем страданий умирающей жертвы18.
Ibidem, para. 164—166.
Janowiec and others v. Russia (GC), 21 October 2013, para. 177. bidem, para. 178.
Ibidem, paras. 179-181. Как в другом рассмотренном в 2013 году деле — Salakhov and Islyamova v. Ukraine (no. 28005/08, 14 March 2013), которое касалось недостатка медицинской помощи заключенному — больному ВИЧ, который умер через две недели после освобождения, Суд признал нарушенной ст. 3 в отношении матери заключенного, которая была вынуждена бессильно наблюдать, как ее сын медленно умирает в заключении без медицинской помощи и в наручниках.
15
16
17
Переходя к рассмотрению обстоятельств дела Janowiec, Большая Палата указала, что, действительно, изначально ситуация имела все черты «насильственного исчезновения»: власти замалчивали и всячески отрицали трагедию, родственники находились в состоянии неопределенности относительно судьбы близких19. Однако Суд имеет юрисдикцию только в отношении времени после ратификации Конвенции Россией. К этому периоду, по мнению Большой Палаты, никаких сомнений по поводу судьбы польских военнопленных (в том числе благодаря расследованию, проведенному российской прокуратурой) уже не осталось. То, что раньше было «насильственным исчезновением», в постратификационный период превратилось в «подтвержденную смерть»20. Несмотря на то, что большинство тел не было обнаружено, смерть польских военнопленных стала «установленным историческим фактом»21. Этот вывод Большой Палаты не поколебало даже то, что российские суды, отказывая заявителям в статусе потерпевших, предпочитали трактовать польских военнопленных как «пропавших без вести», а не убитых22.
Таким образом, Большая Палата применила к ситуации критерии нарушения ст. 3, разработанные для случаев «подтвержденной смерти», согласно которым установление нарушения оправданно только тогда, когда заявители были свидетелями страданий и смерти родственника: «Размах преступления, совершенного в 1940 году советскими властями, представляет собой сильный эмоциональный фактор, однако с чисто юридической точки зрения Суд не может признать его достаточной причиной для отхода от своей судебной практики относительно статуса членов семьи «исчезнувших лиц» как жертв нарушения ст. 3 и распространения этого статуса на заявителей, для которых смерть их родственников являлась несомненным фактом»23.
Статья 38. Обязательство сотрудничать с Судом. Несмотря на неоднократные запросы Суда, Российская Федерация отказалась предоставить копию постановления о прекращении «катынского» дела от 21 сентября 2004 г., ссылаясь на то, что данное постановление засекречено ввиду того, что содержит сведения, составляющие государственную тайну. Большая Палата обобщила судебную практику по ст. 38 Конвенции, которая раньше касалась случаев нарушения этой статьи вкупе с нарушением «материальных» статей: отказ правительства предоставить требуемую Судом информацию может не только привести Суд к выводу об обоснованности утверждений заявителя, но и негативно сказаться на выводе о соблюдении государством своих обязательств по ст. 38. Примечательно, что в деле Janowiec ЕСПЧ впервые установили нарушение этой статьи в отсутствие других нарушений Конвенции.
Большая Палата подчеркнула, что «будучи хозяином своей собственной процедуры и своих собственных правил, Суд имеет полную свободу определять Ш
не только допустимость и относимость, но и доказательственную ценность лю- А
□
т
т >
20 21 22 23
Ibidem, paras. 182—183.
Ibidem, para. 185. Ç
Ibidem, para. 186. È
Ibidem, para. 185. Ibidem, para. 186.
Н k
НАУКИ Ъ
бого доказательства в деле. Только Суд может решить, (...) какие доказательства стороны должны предоставить в целях должного рассмотрения дела»24. Суд еще раз отметил, сославшись на ст. 27 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г., что простая ссылка на национальное право, которое не содержит правил предоставления «чувствительных» документов международным органам или прямо препятствует этому, не является надлежащим оправданием непредставления требуемых Судом документов25. Оценивая решения национальных судов, поддержавших решение ФСБ РФ о засекречивании существенной части материалов «катынского» дела, ЕСПЧ указал, что они не привели каких-либо обоснований того, почему обстоятельства этого дела должны храниться в тайне спустя 70 лет после событий. Национальные суды ограничились ссылкой на то, что решение о засекречивании было принято в рамках полномочий соответствующих органов, не проверяя наличия реальных причин считать, что обнародование материалов будет действительно угрожать национальной безопасности. Национальные суды не нашли надлежащего баланса между интересом защиты информации, находящейся в распоряжении ФСБ РФ, с одной стороны, и публичным интересом, заключающимся в гласном расследовании преступлений тоталитарного режима, а также частным интересом заявителей знать обстоятельства случившегося с их родственниками26.
Возможно, рассуждения Большой Палаты в части ст. 38 были призваны несколько смягчить тот факт, что признав смерть польских военнопленных «установленным историческим фактом», что не оставляет какой-либо «неопределенности относительно судьбы польских военнопленных», Европейский Суд высказался не только по поводу предполагаемого нарушения прав родственников, но и лишил себя возможности внести вклад в развивающуюся концепцию «права на правду», которое имеет как индивидуальное, так и коллективное измерение27.
Согласно принципу 2 Обновленного свода принципов защиты и поощрения прав человека посредством борьбы с безнаказанностью, «каждый народ имеет право знать правду об имевшихся случаях совершения ужасных преступлений и относительно обстоятельств и причин, которые привели, вследствие массовых и систематических нарушений прав человека, к совершению таких преступлений. Полное и эффективное обеспечение права на установление истины является важнейшей гарантией предупреждения повторения нарушений в будущем»28.
24
25
26
Ibidem, para. 208. Ibidem, para. 211. Ibidem, para. 214.
Большое внимание концепции «права на правду» уделила неправительственная организация «Open Society Justice Initiative» в ее письменном представлении по делу См.: Janowiec and others v. Russia. Written Comments of the Open Society Justice Initiative. Paras. 17—46. <http://www.opensocietyfoundations.org/sites/default/files/echr-jano-wiec-written-comments-20130116.pdf>.
Commission on Human Rights. Report of the independent expert to update the Set of principles to combat impunity, Diane Orentlicher. Addendum. Updated Set of principles for the protection and promotion of human rights through action to combat impunity. E/ CN.4/2005/102/Add.1. 8 February 2005. P. 7.
27
"Т^ЕСТНИК
Ш МУНИВЕРСИТЕТА
ЩЬ имени О. Е. Кутафина (МГЮА)
99
Органы ООН рассматривают право на правду как «неотъемлемое и самостоятельное право»29, Межамериканский и Европейский суды по правам человека выводят его из обязательства государства проводить расследование нарушений закрепленных в соответствующих конвенциях прав.
Межамериканский Суд по правам человека принял большое число решений (что объясняется спецификой переходного периода от диктатур к демократии в большинстве стран Латинской Америки), в которых констатируется право на правду, которое выводится из права жертв и их родственников получать разъяснения, относящиеся к нарушениям и корреспондирующим обязательствам компетентных государственных органов, посредством расследований и уголовных производств в соответствии со статьями 8 и 25 Американской конвенции по правам человека30.
Европейский Суд для определения процедурного обязательства расследовать нарушения применяет иную юридическую технику, поэтому в его решениях право на правду рассматривается как часть процедурного аспекта прав, закрепленных в статьях 2, 3 или 5. В деле, касавшемся обязательств расследования обстоятельства массовых убийств во время румынской революции в 1989 году, Европейский Суд подчеркнул «важность прав жертв и членов их семей знать правду об обстоятельствах событий, повлекших массовые нарушения таких фундаментальных прав, как право на жизнь, которое подразумевает право на эффективное расследование и право на возможную компенсацию»31.
В деле Janowiec, в котором рассмотрение права на правду в контексте ст. 2 было невозможно в силу установленного Судом отсутствия компетенции, Палата в решении от 16 апреля 2012 г. упомянула право знать правду в контексте ст. 3: родственникам жертв долгое время по политическим причинам не позволяли «выяснить правду о том, что случилось», в течение более 50 лет они принуждались признавать «искаженные советскими и польскими коммунистическими властями исторические факты»32. Однако Большая Палата пришла к выводу, что после ратификации Конвенции Россией уже никакой неопределенности в судьбе польских военнопленных не осталось, их смерть стала «историческим фактом».
Даже если согласиться с той весьма спорной точкой зрения, что в судьбе польских военнопленных не осталось исторических неясностей, все равно возникает вопрос: может ли « историческая правда» подменить собой « юридическую правду»? По мнению Межамериканского Суда, никак нет: рассматри-
30
31
32
Human Rights Council. Implementation of General Assembly Resolution 60/251 of 15 j
March 2006 Entitled "Human Rights Council". Right to the truth. Report of the Office of the m
High Commissioner for Human Rights. A/HRC/5/7. 7 June 2007. Para. 85; Commission on ^
Human Rights. Study on the right to the truth. Report of the Office of the United Nations g
High Commissioner for Human Rights. E/CN.4/2006/91. 8 February 2006. Para. 55. "0
lACtHR, Bamaca-Velasquez v. Guatemala. Merits. Judgment of November25, 2000, para. 201. >
ECtHR, Association 21 December 1989 v. Romania, app. no. 33810/07, Judgment of 24 J May 2011, para. 144 (Original: French)
ECtHR, Yanowiec and others v. Russia, app. nos. 55508/07 and 29520/09, Judgment of 16 April 2012. Para. 156.
i k
НАУКИ Ъ
29
100 ВЕКТОР РАЗВИТИЯ НАУКИ
JFjp 1 'И ^^ 1
ЕСТНИК
УНИВЕРСИТЕТА
имени О.Е. Кугафина(МГЮА)
вая деятельность различных комиссий по примирению и установлению истины, он неоднократно подчеркивал, что « историческая правда», содержащаяся в материалах указанных комиссий, не заменяет собой обязательство государства установить правду посредством юридических процедур. В этом смысле статьи 8 и 25 Американской конвенции защищают правду в целом33.
Представляется, что сфокусированный на жертвах подход ст. 3 Европейской конвенции с массой выработанных в практике Европейского Суда условий, необходимых для признания бесчеловечным обращением практики отказа в предоставлении информации и проведении надлежащего рассле-дования34, не самый удобный инструмент для развития права на правду, тем более в ее социальном измерении. Тут опять же уместно вспомнить, что Межамериканский Суд долгое время отказывался, несмотря на представления Межамериканской комиссии, рассматривать связь между правом на правду и правом получать и распространять информацию35 (ст. 13 Американской конвенции). Однако в деле Гомес Лунд Межамериканский Суд впервые в своей практике поступил именно так, расширив содержание права на правду, и вывел его не только из статей 8 и 25, но и из статьи 13: родственники жертв и общество должны быть информированы обо всем, что связано с массовыми нарушениями прав человека36. Право на правду «связано с правом на доступ к суду и с правом искать и получать информацию, предусмотренным ст. 13 Американской конвенции»37.
Остается сожалеть, что история катынской трагедии не получила своего рассмотрения в контексте ст. 10 Европейской конвенции. Позиция родственников жертв, сфокусировавших свои усилия в национальных и европейских инстанциях на праве на реабилитацию, объяснима и понятна. Что интересно, попытку оспорить засекречивание постановления о прекращении уголовного дела № 159 — документа, в котором должны содержаться основные выводы следствия, и в этом качестве представляющего огромный общественный интерес, — предприняла лишь правозащитная организация «Мемориал»38. Однако развития в Европейском Суде эта тема не получила.
Европейский Суд мограссмотреть этот вопростолько косвенно,через призму выполнения Россией ее процедурных обязательств содействовать Суду. В этом смысле решение Суда признать нарушение Россией обязательств, предусмотренных статьей 38, выразившееся в непредоставлении Суду копии секретного постановления о прекращении уголовного дела № 159, на фоне от-
IACtHR, Almonacid-Arellano et al v. Chile. Preliminary Objections, Merits, Reparations and Costs. Judgment of September 26, 2006. Para. 150.
Обобщение практики — ECtHR [GC], Yanowiec and others v. Russia, app. nos. 55508/07 and 29520/09, Judgment of 21 October 2013. Paras. 177—181.
lACtHR, the Rochela Massacre v. Colombia. Merits, Reparations, and Costs. Judgment of May 11, 2007. Para. 147.
lACtHR, Gomes-Lund et al. (Guerrilha do Araguaia) v. Brazil. Preliminary Objections, Merits, Reparations, and Costs. Judgment of November 24, 2010, para. 202.
Ibid., para. 201.
ECtHR [GC], Yanowiec and others v. Russia, app. nos. 55508/07 and 29520/09, Judgment of 21 October 2013. Paras. 61—65.
33
34
35
36
37
в
ЕСТНИК к°жеурОВ я. с. ^ й ^ 1П1
УНИВЕРСИТЕТА «Катынское» дело в Европейском Суде по правам человека (.ЕСПЧ.):: I^JI
имени O.E. Кутафина(мгюд) «уступка юрисдикции» в пользу Суда истории....
каза рассмотреть или признать нарушение материальных статей Конвенции, подчеркивает то значение, которое придает этому вопросу Суд.
В связи с настоящим делом возникает закономерный вопрос: порождает ли установленное Судом нарушение процедурных обязательств, предусмотренных Разделом II Конвенции, последствия, вытекающие, согласно практике Европейского Суда, из обязательства по ст. 46 подчиняться окончательным решениям Суда, а именно — «предпринять, под надзором Комитета министров меры индивидуального и/или общего характера для того, чтобы положить конец нарушению, установленному Судом, и устранить, насколько это возможно, его последствия»39?
С одной стороны, свою риторику по ст. 46 Конвенции Европейский Суд четко увязывает со ст. 1, которая содержит обязательство уважать и обеспечивать права, признаваемые в Разделе I Конвенции. По мнению Суда, «подходящие меры общего или индивидуального характера должны быть направлены на то, чтобы обеспечить право заявителя, которое Суд посчитал нарушенным. Такие меры также должны быть предприняты в отношении других лиц в позиции заявителя, в особенности путем разрешения проблем, которые послужили основанием для выводов Суда»40. Но нарушение ст. 38 — это нарушение права Суда, но не заявителей.
С другой стороны, допустить, что констатация факта такого нарушения не влечет никаких последствий, значит, лишить всякого смысла эту часть решения. Однако каково содержание последствий установленного Судом в деле Janowiec нарушения — вопрос открытый.
Заключение. С одной стороны, необходимость борьбы с безнаказанностью серьезных и грубых нарушений прав человека, усиление существующего права через развитие процедурных аспектов защиты прав человека не всегда укладываются в прокрустово ложе принципа запрета ретроактивного действия международных обязательств. С другой стороны, Европейский Суд не готов подвергнуться риску стать «опасным» в глазах государств, представ в образе некоего наднационального нормотворца, серьезно подорвать убедительность и эффективность своих решений41. Открыв ящик Пандоры в деле Silih, Суд предпринял попытку прикрыть его крышку в деле Janowiec. Критерии ретроспективного действия Конвенции, будучи продуктом судебного активизма Суда (некоторые скажут: чрезмерного активизма), сами по себе изначально были противоречивы, неоднозначны и неясны, на что указывалось в нескольких отдельных мнениях судей по делу Silih и что было констатировано Европейским Судом путем признания необходимости их прояснения в деле Janowiec. Однако методы и результаты такого « прояснения» оставляют немало вопросов. В сглаживании излишков своего активизма Европейский Суд проявил еще больший Ш
активизм: по сути, Суд создал новую норму «исковой давности» (10 лет) в от- ê
□
39 ECtHR [GC], Scozzari and Giunta v. Italy, app. nos. 39221/98 and 41963/98, Judgment of 13 July □ 2000. Para. 249. >
40 ECtHR, Savriddin Dzhurayev v. Russia, app .no. 71386/10, Judgment of 25 April 2013. Para. 247. j
41 Перед глазами пример неоднозначной практики пилотных постановлений, в особенности — ситуация с электоральными правами заключенных в Великобритании - Greens and M.T. v. the United Kingdom, nos. 60041/08 & 60054/08, 23 November 2010.
Н k
НАУКИ
102 ВЕКТОР РАЗВИТИЯ НАУКИ
ЕСТНИК
УНИВЕРСИТЕТА
имени О.Е. Кугафина(МГЮА)
ношении критерия «подлинной связи», и волевым, но мало обоснованным решением установил предел своей «машины времени» — 4 ноября 1950 г.
Несомненно, что решение по делу Janowiec представляет собой результат компромисса. Насколько он возможен в делах о массовых и грубых нарушениях основополагающих прав человека — другой вопрос. Большинство судей Европейского Суда, не желая рисковать устойчивостью европейской системы, показали свою неготовность в деталях разбираться с черными страницами европейского прошлого, предоставив это право историкам.
Судьи Ковлер (Россия) и Юдкивска (Украина) в своем совместном совпадающем мнении к постановлению Палаты от 16 апреля 2012 г. выразили убеждение в том, что «Европейская конвенция о правах человека, явившаяся результатом кровавой главы в истории Европы ХХ века, появилась на свет "в рамках процесса восстановления Восточной Европы по окончании Второй мировой войны", а не с намерением вдаваться в подробности этой черной главы»42.
Им вторит судья Войтычек, избранный от Польши: «Представляется, что цели Конвенции были исключительно перспективными: принимая во внимание болезненное прошлое Европы, вопрос заключался в предотвращении будущих нарушений прав человека»43.
Вот так в этом деле удивительно близкими оказались мнения судей, избранных от государств, занимавших в процессе диаметрально противоположные позиции. В деле, которое по аналогии с уступкой юрисдикции в пользу Большой Палаты (ст. 30 ЕКПЧ) можно охарактеризовать как «уступку юрисдикции в пользу Суда Истории».
42 Janowiec and others v. Russia, 16 April 2012. Joint concurring opinion of Judges Kovler and Yudkivska.
43 Janowiec and others v. Russia (GC), 21 October 2013. Partly concurring and partly dissenting opinion of Judge Wojtyczek. Para. 5.
