CC BY
64
ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ
Вестник Омского университета, 2003. №2. С. 108-112. © Омский государственный университет
КАТЕГОРИЯ «ВЛАСТЬ» КАК МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА ИССЛЕДОВАНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ
ВЛАСТИ
P.JI. Иванов
Омский государственный университет, кафедра теории и истории государства и права
644077, Омск, пр. Мира, 55а
Получена 5 февраля 2003 г.
The article is devoted to the problem of the concept of power as the methodological basis of the concept of state power. The author considers different points of view and defines one's own position for these problem.
Государственная власть традиционно рассматривается в ряду важнейших характеристик государства, порою ее считают даже главным его атрибутом. Практически любая дефиниция государства содержит обязательное упоминание о ней [1]. Однако уровень научной разработки этого понятия нельзя признать удовлетворительным. Весьма показателен тот факт, что в учебниках по общей теории государства и права это явление не только специально не анализируется, но в большинстве из них не дается даже краткого его определения. В то же время в работах ученых-юристов можно встретить различные интерпретации власти, причем иногда пытаются обосновать властную природу не только государства и юридических норм, но и любого субъективного права [2].
Выработка правильного научного представления о государственной власти не возможна без исследования власти как таковой, ведь государственная власть - лишь один из ее видов, а потому в своем возникновении, функционировании и развитии подчиняется общим закономерностям и обладает едиными признаками, свойственными всем разновидностям власти. В этом плане категория «власть» выполняет роль методологической основы для разработки понятия «государственная власть». Поэтому специальный юридический анализ этого понятия должен быть предварен общей характеристикой феномена власти, тем более, что единства мнений ученых по данной проблеме тоже нет.
Одна из причин сложившейся ситуации - полисемия термина «власть» [3], обусловившая противоречивость воззрений на нее не только в по-
вседневной жизни, где чье-либо суждение, например о «власти вещей» или «власти над вещами», обычно не вызывает недоумения у окружающих, но и в науке, где властные отношения обнаруживают порой и у некоторых видов животных [4]. Сложность точного научного описания власти дала повод некоторым исследователям вообще объявить ее понятие «сущностно оспариваемым», поскольку его значение и критерии применения постоянно открыты для обсуждений и пересмотра, а содержание не определено и неопределимо в принципе [5].
Рассмотрение феномена власти начнем с анализа наиболее существенных ее черт, к числу которых, на наш взгляд, принадлежат следующие.
Власть - явление исключительно общественное, поскольку способна проявляться только при взаимодействии людей. Она не может быть сведена к способности одной стороны этого взаимодействия навязать свою волю другой несмотря на ее противодействие, хотя это мнение получило распространение в литературе [6]. Способность сделать свою волю доминирующей - лишь потенциальная возможность власти, но еще не сама власть, так как о реальном наличии данной способности, ее масштабах и объективных предпосылках нельзя судить в отрыве от реального поведения обеих сторон. В противном случае неизбежен вывод о том, что власть - феномен чисто субъективный.
Основная форма существования власти - специфическое волевое асимметричное субъект-субъектное отношение (властеотношение), содержанием которого выступает взаимодействие его участников, один из которых (властвующий) навязы-
вает свою волю, делает ее доминирующей, обязательной, а другой (подвластный) подчиняется полученному властному предписанию, сообразуя с ним свое поведение. Асимметрия сторон здесь обусловлена неоднородностью, диффе-ренцированностью общества в силу естественно-биологических (половозрастное разделение) и социальных (групповая дифференциация) причин. Вследствие субъект-субъектного характера вла-стеотношения взаимное положение его участников в принципе обратимо, они могут меняться местами - властвующий при определенных условиях может превратиться в подвластного и наоборот. «Власть над собой, над своими чувствами, потребностями» и иные подобные суждения - не более чем метафоры: властеотношений здесь нет, поскольку «властвующий» и «подвластный» совпадают в одном лице.
Определение власти не может распространяться и на отношения между субъектом, наделенным сознанием (человеком или группой людей), и миром вещей. В данном случае человек взаимодействует с объектами, не способными воплотить властное побуждение в поведенческий акт или сформулировать и отдать властное предписание человеку. Хотя в обыденной жизни часто и говорят о «власти над вещами» или «власти вещей», это не власть, а лишь констатация определенных зависимостей, связанных с ее проявлением не только в человеческом поведении, но и в различных предметных, в том числе символических, формах: письменных документах (нормативных и индивидуальных актах), средствах принуждения (оружие), символике власти (эмблемы, флаги, гербы, штандарты) и т. д. Отсюда проистекает их персонификация, очеловечивание [7], например, имеющееся в суждении о необходимости принятия уголовного закона, который должен заставить работодателей вовремя выплачивать работникам заработную плату. Понятно, что в указанном случае реально заставить это сделать может не закон, а соответствующие государственные органы и должностные лица. Закон лишь облекает властное решение в юридическую форму.
Воля как сознательное регулирование поведения, требующего преодоления внешних и внутренних трудностей на основе целеполагания, отличает власть от внешне похожих на нее процессов доминирования одних особей над другими в животном мире. Отсутствует власть и при взаимоотношении животных с человеком, когда они исполняют его команды. У них, как и у вещей, мыслительные и волевые акты отсутствуют, а исполнение соответствующих команд основано на выработке и использовании людьми механизма условных и безусловных, врожденных рефлексов.
Поэтому волевые акты человека, воспринимаемые и осуществляемые животными, не выражают отношений власти.
Необходимо отметить, что многие исследователи не разделяют трактовку власти как особого волевого отношения. «Раз я представляю себе нечто, от чего сознаю себя зависимым, - писал Н.М. Коркунов, - это нечто властвует надо мной, все равно, имеет ли оно направленную на властвование волю и даже существует ли нечто в действительности» [8]. В данном случае правильно обращается внимание на активную роль сознания подвластного субъекта, который вовсе не является пассивным объектом властного предписания, а способен оказывать обратное воздействие на властвующего, побуждая его выбирать не любые, а лишь определенные средства и способы властвования. «Те, кто господствует, имеют перед собой не материал для информации, которым они могут манипулировать, а субъектов, чьи действия господствующий должен объединить со своими действиями и которые сопротивляются подчинению при помощи своей собственной стратегии» [9]. Однако отрицание двухстороннего волевого характера власти не только лишает ее какой бы ни было специфики (осознаваемая людьми зависимость друг от друга вовсе необязательно является проявлением власти, например, взаимозависимость продавца и покупателя), но и выводит за рамки социальности.
Власть неразрывно связана с принуждением, применением или возможностью применения силы. Вместе с тем такая связь не дает основания для их отождествления. Поскольку власть осуществляется в особых волевых отношениях, то ее действенность проявляется прежде всего в способности властвующего эффективно влиять на внутренний мир подвластного с помощью средств, рассчитанных на добровольное подчинение: своего авторитета [10], исходящего из личных достоинств, традиции, закона; стимулирования (предоставления вознаграждений в обмен на подчинение); убеждения, манипулирования сознанием (обмана), морального поощрения. Мотивами поведения подвластных здесь являются уважение к субъекту власти, идентификация с ним, привычка, вера, заинтересованность в выполнении распоряжений [11]. Лишь отсутствие возможности использования указанных средств или их неэффективность компенсируется духовным или физическим принуждением.
Как писал И.А. Ильин, «бывают положения и периоды, когда власть без меча есть непригодная и гибельная власть, но это периоды исключительные и ненормальные. Нормальная сила власти не в мече, а в авторитетном влиянии ее волевого авторитета» [12].
110
Р.Л. Иванов.
Кроме того, физическое принуждение может и не быть проявлением власти, например, в спортивных единоборствах. Насилие здесь - не показатель власти одного спортсмена над другим, поскольку изначально в их взаимодействии отсутствует асимметрия, а физическое принуждение
- не следствие доминирования одной воли над другой, а лишь средство для его достижения. К тому же победитель не получает в итоге возможности господства над проигравшим в будущем. Равным образом духовное принуждение, не находящее требуемого отклика со стороны того, к кому оно применяется, и лишенное возможности опереться на принуждение физическое, тоже не есть выражение власти. Тем самым властное принуждение обязательно содержит и духовный, и физический компоненты.
Объектом духовного принуждения, формами которого выступают психологическое (угрозы) и идеологическое (навязывание обеспечивающих господство принципов и идеалов) давление, является сознание людей; объектом физического
- телесная оболочка человека и материальные ценности [13]. Физическое принуждение нередко обозначают также термином «насилие».
Несмотря на очевидность связи власти с принуждением, последнее иногда не рассматривается в качестве обязательного ее признака [14] либо из него исключают физическое принуждение, насилие [15]. В первом случае властеотношения теряют асимметричность и лишаются какой бы то ни было специфики, по сути, превращаясь в фикцию, во втором - ликвидируются объективные гарантии исполнения властного предписания, а потому из понятия власти исключаются социальные институты, обеспечивающие властное насилие, в том числе и институты государственной власти: органы охраны внутригосударственного правопорядка, пенитенциарные учреждения, вооруженные силы и т. д. Соответственно и обозначать бы их следовало не как органы государственной власти, а как органы государственного насилия.
Власть универсальна, поскольку проявляется в любых сферах общественных отношений, где возможна асимметрия между их субъектами. Поэтому всегда актуальна проблема правильного определения границ, пределов распространения не только власти как таковой, но и отдельных ее видов. Среди факторов, определяющих эти границы, есть объективные, не зависящие от воли людей (например, биологические особенности человека, его инстинкты и безусловные рефлексы, властное воздействие на которые не возможно; закономерности общественного развития), а также субъективные, зависящие от усмотрения властвующего, его воззрений на природу власти
и ее назначение и предопределяемые особенностями менталитета данного народа, его национальной культуры. В юриспруденции этот вопрос обычно исследуется в рамках проблематики правового государства, соотношения гражданского общества и государства, государственного принуждения [16].
Потребность во власти вызвана необходимостью обеспечить организованность и порядок в обществе и различных его сегментах в условиях, когда нельзя добиться согласования конкурирующих интересов отдельных людей и коллективов путем их взаимных уступок, что в конечном итоге может вызвать распад социальных связей и хаос, а субъектов подтолкнуть к взаимоистреблению. Социальная ценность власти как универсальной системы волевых асимметричных отношений, через которые осуществляется управление делами социума, заключается в том, что она обеспечивает его целость, выживание и развитие несмотря на существующие в нем противоречия. Однако не следует забывать и то, что использование властных полномочий вопреки этим целям, распространение властеотношений за пределы их объективных границ превращает власть в разрушающую силу, влекущую регресс и гибель общества. Поэтому на протяжении всей своей истории человечество вырабатывало средства «обуздания» власти, среди которых важнейшее значение принадлежит праву и нравственности.
Рассмотрение власти может осуществляться на разных уровнях: единичного властеотношения, в котором взаимодействуют отдельные субъекты; обособившегося коллектива (организации, социальной группы), охватывающего властеотношения в рамках относительно автономной общности людей, и на макроуровне, включающем властеотношения между социальными группами. В результате общая научная картина должна представлять собой синтез результатов анализа каждого из них, а власть как целостность (отдельный ее вид) предстает как система всех властеотношений, существующих в обществе (относящихся к данному виду).
Подводя итог, можно сформулировать следующее обобщающее определение: власть - это универсальная система особых волевых асимметричных отношений, содержанием которых является навязывание властвующим своей воли подвластному, обеспеченное возможностью принуждения.
Вследствие асимметричности властеотношений главным их субъектом принято считать властвующего, фигура которого нередко заслоняет реальное содержание власти как двухстороннего взаимодействия. Отсюда проистекает не только недоучет активной роли в этом взаимодействии другой стороны - подвластного, что отражено и
в специальной литературе, где его обычно называют «объектом» власти [17], но и широко распространенное отождествление власти лишь с носителем властных полномочий. Последнее характерно и для правоведения, где понятие «государственная (публичная) власть» давно стало синонимом категорий «государственный аппарат» и «органы государственной власти». Ограничение научного исследования власти выявлением особенностей только властвующего субъекта не позволяет осуществить ее адекватное описание и искажает реальное соотношение власти, общества, государства и права.
Конечно, рассмотренными общими характеристиками власть не исчерпывается. Для всестороннего ее познания необходим и подробный анализ каждой из сторон властеотношений, вариантов их взаимодействия, средств и методов, обеспечивающих реализацию властных полномочий, иерархии властеотношений и их системных связей; нужна типология власти, соотнесение ее понятия с иными научными категориями и т.д. Но это уже - предмет отдельного исследования.
[1] См., например: Морозова Л.А. Понятие, сущность, типология государства // Теория государства и права / Под ред. В.К. Бабаева. М.: Юри-стъ, 1999. С. 57; Четвернин В.А. Государство: сущность, понятие, структура, функции // Проблемы общей теории права и государства / Под ред. B.C. Нерсесянца. М.: НОРМА - ИНФРА-М, 1999. С. 515-516.
[2] Право и политика современной России. М.: Былина, 1996. С. 5 -14.
[3] Халипов В. Ф. Власть: Кратологический словарь. М.: Республика, 1997.
[4] Например, по мнению А.И. Демидова, властные отношения можно обнаружить в случаях формирования иерархических связей в стаях высокоорганизованных животных типа волков или обезьян (См.: Демидов А.И. Учение о политике: философские основания. М.: НОРМА, 2001. С. 30-31).
[5] Болл Т. Власть // Психология и психоанализ власти: Хрестоматия / Сост. Д.Я. Райгородский. Самара, 1999. Т. 1. С. 29, 37.
[6] См., например: Бурлацкий Ф.М. Ленин. Государство. Политика. М.: Наука, 1970. С. 83.
[7] Власть // Политология: Энциклопедический словарь. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993. С. 41 - 42.
[8] Корку нов Н.М. Указ и закон // Теория государства и права: Хрестоматия: В 2 т. / Авт.-сост. В.В. Лазарев, C.B. Липень. М.: Юристъ, 2001. Т. 1. С. 255.
[9] Кола Д. Политическая социология. М.: Весь Мир; ИНФРА-М, 2001. С. 112. Данное обстоятельство не учитывают сторонники субъект-объектной интерпретации властеотношения, для которых оно представляет единство властвующего субъекта и подчиняющегося объекта. Кро-
ме того, эта конструкция неприемлема для описания правовых властеотношений. (О субъект-объектной характеристике властеотношений см.: Зуев В.И. «Власть» в системе политологических категорий // Государство и право. 1992. № 5. С. 94; Власть // Политология: Энциклопедический словарь. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993. С. 41).
[10] Основное отличие собственно авторитетного воздействия (авторитета) от власти заключается в том, что оно не опирается ни на какое принуждение.
[11] Дмитриев A.B., Залысин И.Ю. Насилие: социо-политический анализ. М.: РОССПЭН, 2000. С. 17.
[12] Ильин И. А. О сущности правосознания // Ильин И.А. Сочинения: В 2 т. М., 1993. Т. 1. С. 196 -197.
[13] Дмитриев A.B., Залысин И.Ю. Указ. соч. С. 19 - 25.
[14] Луман Н. Власть. М.: Праксис, 2001. С. 18 - 19.
[15] Болл Т. Указ. соч. С. 35.
[16] См., например: Витченко А.М. Теоретические проблемы исследования государственной власти. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1982. С. 31-56; Кот-ляревский С.А. Власть и право. Проблема правового государства. СПб.: Лань, 2001; Гринберг М.С. Пределы принуждения (уголовно-правовой аспект) // Государство и право. 1994. № 4.
[17] Немаловажную роль в такой трактовке статуса подвластного субъекта сыграла тесная связь власти с управленческой деятельностью. Поскольку понятие управления является универсальным и охватывает не только отношения между людьми, но и воздействие человека на животных и объекты неживой природы, постольку теория управления человеком, животными или механической техникой стала частью теории информации, активно разрабатываемой кибернетикой. С позиции этой теории ситуация, когда отдается приказ машине, по существу, не отличается от ситуации, возникающей в том случае, когда отдается властное предписание какому-либо лицу (См.: Винер Н. Человек управляющий. СПб.: Питер, 2001. С. 13, 22-23, 30). Поскольку машина или животное - всегда объекты управления, точно также начали характеризовать и подвластного субъекта, закрепив за ним в теоретической модели властеотношения место «объекта» управленческого воздействия и игнорируя при этом качественное отличие между процессами управления людьми, наделенными сознанием, энергией, активностью, ценностными установками, и неодушевленными предметами и животными. Вместе с тем, как справедливо заметил Ф.М. Бурлацкий, попытки рассматривать управление людьми в качестве варианта управления вещами обусловлены ни чем иным как легковесной верой в беспредельные возможности кибернетики и упованием на осуществимость автоматизации даже процессов социальной жизни (Бурлацкий Ф.М. Указ. соч. С. 87).
