CC BY
11
...» [4, с. 128]; «Да, ...» [4, с. 130]; «Нет, нет, уверен, что этот парень станет предателем» [4, с. 134]; «Нет, думаю, так не пойдет» либо «Нет, хоть родной аул совсем близко, он даже не глянет в его сторону» [4, с. 137+99]; «В самом деле, этот простачок Нур-бий временами мог так серьезно размышлять, <...>, что Анзаур диву давался» [4, с. 138].
Следовательно, достаточно частыми можно считать такую синтаксическую конструкцию, как неполное предложение во всех его проявлениях и применительно к тексту анализируемого нами адыгского прозаика Хазрета Ашинова. Две его распространенные повести на русском языке «Сочинители песен», «Вооруженные люди» и одна повесть на адыгском языке «Тэ ук1уагъэми сы-къэк1ощт» (= «Куда бы ты ни пошел - я пойду»), изученные нами на предмет присутствия здесь неполных предложений, продемонстрировали уверенную закономерность. В частности, сС. 91181, т. е. девяносто страниц текста второй из названных содержат в своем синтаксическом пространстве сто двадцать восемь неполных предложений. Это свидетельствует о верности тезиса.
Имеет место практически обязательное и даже двойное присутствие на каждой из страниц текста Х. Ашинова неполного предложения. Налицо его различные видовые проявления, сопровождаемые определенными вышерассмотренными качествами, как то ситуативность, контекстуальность, эллиптичность. Не замещёнными могут быть позиции традиционных членов предложения (и главных, - подлежащего, сказуемого, и второстепенных, - дополнения, обстоятельства, определения). Они выявляются на конкретных текстовых примерах Х. Ашинова с учётом их
Библиографический список
структуры. И в случае подобного разнообразия и вариативности можно согласиться с тезисом, утверждавшимся ещё В.В. Виноградовым.
В общем, неполное предложение в художественном тексте являет собой действие, распространенное практически в каждом произведении и, более того, практически на каждой странице (и даже - в абзаце). Однако, судя по рассмотренному материалу, можно утверждать, что неполное предложение исследовано еще не в полной мере. В частности, адыгские лингвисты и языковеды (за исключением упоминавшихся нами Г.В. Рогавы и З.И. Керашевой) минимально затрагивают данную проблематику и в современных исследованиях. Так, в частности, в докторской диссертации современного доктора филологии, профессора Б.М. Берсирова, посвященной рассмотрению глагольных формообразований в адыгских языках, неполнота привязывается преимущественно к морфологии, и никак не упоминается такая тенденция применительно к синтаксису и предложению. При этом в целом по стране отечественные языковеды, лингвисты не способны еще представить согласованного и цельного определения. Это обусловлено тем, что в научной лингвистической терминологии, отданной синтаксису, не существует единых точек зрения, нередки и возможны расхождения. Поиск и разрешение проблем происходят и в современном социуме. Итак, данная синтаксическая категория достаточно активна, но все еще нуждается в последовательном и обстоятельном изучении, что применимо и к современному адыгскому литературному языку.
1. Виноградов В.В. Основные вопросы синтаксиса предложения (на материале русского языка). Избранные труды, исследования по русской грамматике. Москва: Наука, 1975.
2. Рогава Г.В., Керашева З.И. Грамматика адыгейского языка. Майкоп: Краснодарское кн. изд-во, I966.
3. Валгина Н.С., Розенталь Д.Э., Фомина М.И. Современный русский язык. Москва: Логос, 2002.
4. Ашинов Х. Сочинители песен. Москва: Советский писатель, 1976.
5. Ашъын Х. Тэ ук1уагъми сыкък1ощт. Мыекъуапэ: Адыгэ тхылъ тедзап1, 1962.
6. http://scicenter.online/russkiy-yazyik/nepolnyie-ellipticheskie-predlojeniya-70899.html
References
1. Vinogradov V.V. Osnovnye voprosy sintaksisa predlozheniya (na materiale russkogo yazyka). Izbrannye trudy, issledovaniya po russkoj grammatike. Moskva: Nauka, 1975.
2. Rogava G.V., Kerasheva Z.I. Grammatika adygejskogo yazyka. Majkop: Krasnodarskoe kn. izd-vo, I966.
3. Valgina N.S., Rozental' D.'E., Fomina M.I. Sovremennyjrusskijyazyk. Moskva: Logos, 2002.
4. Ashinov H. Sochinitelipesen. Moskva: Sovetskij pisatel', 1976.
5. Ash'yn H. T'e ukluag'misyk'kloscht. Myek'uap'e: Adyg'e thyl' tedzapI, 1962.
6. http://scicenter.online/russkiy-yazyik/nepolnyie-ellipticheskie-predlojeniya-70899.html
Статья поступила в редакцию 27.02.17
УДК 811
Dzhambekova T.B., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Head of Department of Literature and Teaching Methods,
Chechen State Pedagogical University (Grozny, Russia), E-mail: [email protected]
Inarkaeva S.I., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Department of Literature and Teaching Methods, Chechen State
Pedagogical University (Grozny, Russia), E-mail: [email protected]
CATEGORY OF FATE AND ITS ACTUALIZATION IN THE LITERARY TEXT SPACE OF MUSA BEKSULTANOV' BOOK "THE ROAD, RETURNING TO THE START". The article presents the first attempt to study a concept of a person in the art space of a Chechen writer Musa Beksultanov. The article includes only one aspect of the manifestation of personality in the fiction writer - the category of fate. In the book of the Chechen writer this category is connected with human nature and is very close to ideas of Russian and world culture. The category of fate in the interpretation of the writer's text is realized in the space of the literary text and coincides with historically deterministic themes, motifs and themes, emerging in the works of the writer, that have been influenced by different cultures, traditions, history, and philosophy. The material of the research doesn't present an overall data, and the work on the world of the modern Chechen writer Musa Beksultanov will be continued.
Key words: concept, fate, identity, image, character, art space.
Т.Б. Джамбекова, д-р филол. наук, проф., зав. каф. литературы и методики её преподавания, Чеченский
государственный педагогический университет, г. Грозный, E-mail: [email protected]
С.И. Инаркаева, канд. филол. наук, доц. каф. литературы и методики её преподавания, Чеченский государственный
педагогический университет, г. Грозный, E-mail: [email protected]
КАТЕГОРИЯ СУДЬБЫ И ЕЁ ПРОЯВЛЕНИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ ПОВЕСТИ МУСЫ БЕКСУЛТАНОВА «ДОРОГА, ВОЗВРАЩАЮЩАЯСЯ К НАЧАЛУ»
В статье впервые предпринята попытка исследования концепции личности в художественном пространстве чеченского писателя Мусы Бексултанова. Статья включает в себя лишь один из аспектов проявления личности в художественном тексте писателя - категорию судьбы. Категория судьбы в трактовке писателя, реализованная в художественном пространстве пове-
сти, тесно перекликается с исторически детерминированными темами, мотивами и сюжетами, формирующихся в творчестве писателя и под влиянием различных культур, традиций, истории, философии. Представленный в статье материал не является исчерпывающим по избранной теме, она, безусловно, получит свое развитие в последующих исследовательских работах, посвященных многогранному художественному миру современного чеченского писателя Мусы Бексултанова.
Ключевые слова: концепция, судьба, личность, образ, герой, художественное пространство.
Начиная говорить о проблеме личности, о самой структуре концепции личности, о способах ее формирования в художественном тексте, следует изначально понимать, что сама категория личности не относится к кругу литературоведческих, а в целом, и эстетических терминов и понятий. В исследовании всяческих проявлений личности в художественном тексте, уникальности этих проявлений, способов формирования типологии личности в художественном произведении необходимо учитывать проявления, прежде всего, особенностей национального характера, национальных образов мира, а также таких типов и категорий, как личность рациональная и иррациональная, прогрессивная и консервативная, личность естественная, природная, традиционная и «постиндустриальная», личность героическая и личность маленького человека.
Судьба как категория общефилософского порядка в исследованиях различных ученых имеет многоаспектное толкование и определение. «Судьба - понятие - мифологема, выражающее идею детерминации как несвободы. Судьба не просто скрыта в некоей темноте, но сама есть темнота, не высветленная никаким смыслом», - считает русский учёный С.С. Аверинцев [1, с. 158].
Известный ученый - лингвист советского периода В.Г. Гак определил понятие судьбы следующим образом: «Судьба есть движение жизни, изменение в положениях человека. Движение жизни происходит зависимо или независимо от чьей-либо воли. В свою очередь, носителем (источником) воли, определяющей путь и его изменения, может быть сам человек или нечто, постороннее ему. Источником изменений, находящимся вне человека, может быть божество или иной распределитель судеб, либо ни от кого не зависимый рок, предназначение...» [2, с.198 - 199].
О.Я. Сивков, придерживается мнения о том, что судьба есть «закономерная неизбежная и единственно возможная цепь событий» [3, с. 9 - 10].
В художественном пространстве прозы Мусы Бексултанова определение судьбы находит свое выражение и, безусловно, свое решение. Повесть Мусы Бексултанова «Дорога, возвращающаяся к началу», на материале которой будет выведена линия наших суждений относительно избранного предмета исследования, судя по датам (1986 - 2004 годы), писалась довольно долго, а, следовательно, ее нужно считать плодом долгих и мучительных раздумий автора [4].
Очевидно одно, что для автора сама тема повести, ее идея, судьбы героев, в целом, понятие «художественное пространство» дались очень нелегко. Общий план событий в повести носит ретроспективный характер и уводит читателя в разные временные пласты: с одной стороны, современность, с другой -трагические события прошлого, а с третьей - личные судьбы героев, тесно вплетенные в них. Главный герой повести - старик Керим. В его воспоминаниях и раздумьях разворачивается основная сюжетная линия повести.
В самом названии повести уже присутствует некий философский посыл, выраженный в мифологеме «дорога», символизирующая движение, течение жизни с присущими ей циклическими включениями - рождение, взросление, постижение мира, старость, смерть. Повесть начинается с того, что ее главный герой старик Керим сидит под полуденным солнцем и пристально смотрит в сторону местного кладбища, на котором покоятся многие из тех, с кем начиналась его жизнь, многие из его родных и близких. Это место было излюбленным местом старика, сюда он любил приходить ежедневно и подолгу сидеть, прислушиваясь к тишине, снова и снова возвращаясь в события прошлых лет.
Нравственно-философский контекст повести задается с самых первых страниц, и первое появление героя в этом смысле глубоко символично: перед лицом Вечности (кладбище - последнее пристанище человека, символ Вечности в повести), его воспоминания об ушедшей жизни звучат почти как исповедь. Автор повести изначально определяется с приоритетами, на которых выстраивается понятие судьбы, ее эволюция. Одним из главных приоритетов в повести является любовь. Линия любви в повести осмысливается в традиционном ключе, предопределяя многое в поведении, характере героя. Личность главного героя широко мотивирована в контексте национальных морально - нравственных норм поведения, в её проявлениях обнаруживается яркое муж-
ское начало, в основе которого лежат сугубо традиционно-национальные (в целом, кавказские) представления о чести, долге. Кодекс чести горца - чеченца является в повести не только регламентирующим поведение главного героя, но прежде всего его определяющим фактором. Любовная интрига захватывает почти все художественное пространство повести. Тема любви в повести глубоко трагична, и первое упоминание о возлюбленной главного героя происходит при первой встречи с ним, когда он в очередной раз приходит к кладбищу и устремляет свой взгляд в сторону могилы любимой девушки. И в этом есть также некий посыл, предрекающий трагическое развитие событий в повести.
Возлюбленная главного героя - девушка Заза - красива во всех смыслах: она хороша собой и умна. В описании своей героини автор повести не раз подчеркивает её грациозную фигуру, тонкий стан, белизну кожи, жгучий черный цвет волос, искру в глазах. Главный герой повести, постоянно возвращаясь ко времени своей ранней молодости, подчеркивает, что этому периоду жизни человека присущи беспечность, легкое отношение ко всему, что происходит вокруг, и даже к любви как к чему-то само собой разумеющемуся. «Сонта х1ума а хиллера жималла, доза доцуш сонта. (Молодость оказалась беспечной, беспечной без границ...), - говорит он сам себе, признавая причиной именно это свойство молодости, не позволившее ему когда-то разделить судьбу с любимой девушкой [4, с. 52].
В образе Зазы Муса Бексултанов подчеркнуто создает образ чеченской девушки, в котором реализует свои представления о женской красоте - внешней и внутренней, о женских добродетелях, создаваемых, воспитываемых в традиционной национальной среде, культуре. Моментом яркого эмоционального напряжения в повести становится возвращение героем праха любимой женщины из Казахстана на Родину. Спустя много лет, Керим едет в Казахстан за останками своей возлюбленной. Он хоронит ее на своем родовом кладбище рядом с могилой своего отца, признав с ней, таким образом, кровное родство, совершает необходимые ритуальные действия. Это «выбивает» героя повести из обычного ряда простых людей. Личностно он гораздо выше, чем те, кто его окружают в будничной повседневной жизни. И многие из них снисходительно посмеиваются над ним, недоумевая по поводу того, что Заза была женой другого мужчины, и ему не подобает совершать такие поступки.
Но герой Бексултанова «выпадает» за рамки обывательских представлений о том, что есть плохо или правильно. Регламентирующим его поведение рычагом становится сама жизнь, которая прокрутила его через многие испытания. Керим видел много человеческого страдания, горя, смерти, низость человеческого проявления и вместе с тем высоту человеческого духа, ему довелось увидеть людей, остающихся по-настоящему свободными и сильными духом, когда обстоятельства жизни делали их внешне, физически несвободными. Это был трагический опыт жизни героя повести, и он давал ему возможность подняться над обывательскими суждениями о том, что правильно или неправильно. На протяжении жизни у него сложилась своя система ценностей, свои представления о чести и долге. И в своих поступках он руководствуется только ими.
В художественном пространстве повести Мусы Бексултанова слилось воедино многое. В ней репрезентированы многие проблемы нравственно-философского порядка, в определенном смысле находит решение тема депортации, ГУЛАГа, базовой в формировании национальной идеи признается автором категория «къонахалла» - кодекс чести чеченца, культивирования его основных постулатов.
В настоящей статье нами сделана попытка определить (лишь общими штрихами) принципиально важные моменты, характеризующие художественную концепцию судьбы в повести, выявив, тем самым, основные составляющие индивидуальной картины художественного мира Мусы Бексултанова.
Категория «судьба» в повести чеченского писателя носит общечеловеческий характер и тесно пересекается с представлениями о ней в русской и мировой культуре [5]. Категория судьбы в трактовке писателя, реализованная в художественном пространстве повести, тесно перекликается с исторически детерми-
нированными темами, мотивами и сюжетами, формирующихся в творчестве писателя и под влиянием различных культур, традиций, истории, философии.
Художественная концепция судьбы Мусы Бексултанова носит как индивидуальный, этноспецифический, так и универсальный характер, что позволяет осмыслить художественное про-
странство как обладающее глобальной глубиной и перспективой. В индивидуально-авторской картине мира важную роль играют религиозный, философский аспекты мировосприятия, при этом для философской парадигмы важной становится категория свободы, национального духа, реализуемая в повести в проявлениях личности героев.
Библиографический список
1. Аверинцев С.С. Судьба. Философская энциклопедия. Москва, 1970; Т. 5: 158.
2. Гак В. Г. Судьба и мудрость. Понятие судьбы в контексте разных культур. Москва, 1994.
3. Сивков О.Я. Судьба как неизбежная цепь событий. Основы теории философии. Москва, 1994.
4. Бексултанов М. Дорога, возвращающаяся к началу. Девушка моего брата. Грозный, 2011.
5. Новоселова Т.А. Концепция судьбы в романе Л. Улицкой «Медея и её дети». Махачкала, 2012.
References
1. Averincev S.S. Sud'ba. Filosofskaya 'enciklopediya. Moskva, 1970; T. 5: 158.
2. Gak V. G. Sud'ba i mudrost'. Ponyatie sud'by vkontekste raznyh kul'tur. Moskva, 1994.
3. Sivkov O.Ya. Sud'ba kak neizbezhnaya cep'sobytij. Osnovy teorii filosofii. Moskva, 1994.
4. Beksultanov M. Doroga, vozvraschayuschayasya k nachalu. Devushka moego brata. Groznyj, 2011.
5. Novoselova T.A. Koncepciya sud'by v romane L. Ulickoj «Medeya i ee deti». Mahachkala, 2012.
Статья поступила в редакцию 01.03.17
УДК 821.351.32
Israfilov N.R., Cand. of Sciences (Philology), Doctoral postgraduate, Dagestan State Pedagogical University (Makhachkala,
Russia), E-mail: [email protected]
TURKIC LOANWORDS IN AGHUL. The article is a thorough analysis of Turkic loanwords in Aghul. The author presents an overall characterization of Turkic loanwords. Phonetic as well as lexical and grammatical changes of these words in Aghul are discussed. Part of the article is dedicated to spheres of usage and derivational productivity of the Turkic loanwords. Some consistency is observed in ways Azerbaijani words penetrate into the Aghul language. Turkic loanwords are found in many domains of Aghul. A big group of them are names for concrete objects, animals, plants, people's activities. Many words for space and time in Aghul are loanwords from Azerbaijani. The analysis of the Turkic words in Aghul indicates that the degree of influence of Turkic (Azerbaijani) language here has also been diversified and touched all spheres of the Agul language. In the language new lexical and grammatical word classes appear and develop, in the field of word formation the author especially points at assimilation of the most common suffixes to form plurals.
Key words: Turkic loanwords, Aghul language, contacts, loanwords, dradual influence.
Н.Р. Исрафилов, канд. филол. наук, докторант каф. дагестанских языков Дагестанского государственного
педагогического университета, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
ТЮРКСКИЕ ЗАИМСТВОВАНИЯ В АГУЛЬСКОМ ЯЗЫКЕ
Статья посвящена пристальному анализу тюркских заимствований в агульском языке. В данной статье дается характеристика тюркизмов, с точки зрения фонетического и лексико-грамматического усвоения. Тюркизмы в словарном составе агульского языка занимают значительное место. В семантическом отношении они обнаруживают большое разнообразие. Словарный запас агульского языка заметно пополнялся заимствованиями из соседних тюркских языков. Исторические связи с тюркскими языками, в основном с азербайджанским языком, сыграли существенную роль в развитии и обогащении словарного состава агульского языка. Тюркские заимствования охватывают самые разнообразные семантические пласты агульского языка, в частности, значительные группы тюркизмов, относятся к наименованиям живых существ, растений, отдельных конкретных реальных предметов, а также понятий, связанных с человеком и его деятельностью, с пространством и временем.
Ключевые слова: тюркизмы, агульский язык, контакты, заимствования, поэтапное влияние.
В лексическом фонде агульского языка значительное место занимают заимствования из тюркских языков, особенно из азербайджанского языка. Тюркские заимствования в лексическом фоне агульского языка занимают определенное место. Исторические связи, с тюркскими языками в основном с азербайджанским языком сыграли существенную роль в развитии и обогащении словарного состава агульского языка. Проникновение тюркизмов в агульский язык осуществлялось в основном устным путем. Словарный запас агульского языка заметно пополнялся заимствованиями из соседних тюркских языков (в основном, из азербайджанского). Тюркизмы стали проникать в агульский язык еще с XIX века. С этого времени положено начало исторических контактов лезгинских языков.
Связи дагестанских языков с тюркскими языками освещались во многих научных работах. Ещё в начале XX века обсуждалась проблема о тюркско-яфетическом смешении [1, с. 34]. Особо следует выделить исследования тюркизмов в родственных языках лезгинской группы. Одним из первых работ посвященных тюркским заимствованиям в лезгинском языке является монография Р.И. Гайдарова. В указанной работе дается общая характеристика тюркизмов, приводится основной количествен-
ный состав, характеризуются с точки зрения фонетического и лексико-грамматического усвоения, стилистической окрашенности и деривационной продуктивности. В поле зрения языковедов, изучавших языки лезгинской группы, находились и вопросы воздействия азербайджанского языка на соседние языки на уровне фразеологии. Непосредственное соседство носителей лезгинских языков с азербайджанцами и длившиеся веками социально-экономические, культурно-исторические и торговые связи между ними (отходничество, совместная жизнь в городах и рабочих поселках) послужили причиной не только заимствования иноязычных слов, но и распространения знания азербайджанского языка среди носителей агульского языка.
Следует отметить то, что многие агульцы, как и соседние табасаранцы, лезгины, рутульцы, цахурцы, занимались сезонным отходничеством в Азербайджан. После уборки урожая, начиная с осени, основная часть мужского населения уходила на заработки в соседний Азербайджан работать на Бакинские нефтяные промыслы или работать на сельскохозяйственных работах.
Наиболее интенсивные связи носителей агульского языка с азербайджанским языком следует отнести к первым годам установления Советской власти в республике Дагестан, когда
