CC BY
31УДК 94(47).07:392.61 DOI: 10.24412/2308-264X-2022-2-16-21
ЛИСИЦЫНА О.И.
КАТЕГОРИЯ «ЧЕСТИ» В РОССИЙСКОЙ ДВОРЯНСКОЙ КУЛЬТУРЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В.: ГЕНДЕРНЫЙ АСПЕКТ
Ключевые слова: дворянская культура, гендер, честь, российская дворянка, первая половинаXIXв., традиционный гендерный порядок.
В первой половине XIX в. в среде российского дворянства существовала жёсткая система морально-этических норм, регламентировавшая все сферы жизни. В ней центральное место занимала категория «чести», подразумевавшая под собой определённый набор характеристик личности, таких, как верность слову, прямота, бесстрашие и т.д. Однако все эти характеристики определяли исключительно «мужскую» честь, для женщины данная категория несла в себе совершенно иные смыслы. Выявляя гендерную составляющую понятия «честь», автор отмечает, что жизненные практики дворянок регламентировались в гораздо большей степени, чем мужские - и в особенности эти табу касались незамужних представительниц российского дворянства. Выделены три наиболее значимые события в жизни дворянки, символизировавшие ее взросление и ослаблявшие контроль и опеку за ней со стороны старших членов семьи - начало «выездов» в свет, «сговор» жениха и родителей невесты (помолвка) и замужество. Обоснован вывод о том, что в основе денной эволюции лежали представления о «чести» женщины, которые формулировались, прежде всего, в терминах «непорочности», «невинности», «чистоты».
LISITSYNA, O.I
THE CATEGORY OF "HONOR" IN THE RUSSIAN NOBLE CULTURE OF THE FIRST HALF OF THE XIX
CENTURY: GENDER ASPECT
Key words: noble culture, gender, honor, Russian noblewoman, the first half of the XIX century, traditional gender order.
In the first half of the XIX century among the Russian nobility there was a rigid system of moral and ethical norms that regulated all spheres of life. In it, the central place was occupied by the category of "honor", which implied a certain set of personality characteristics, such as loyalty to the word, directness, fearlessness, etc. However all these characteristics determined exclusively "male" honor, for a woman this category carried completely different meanings. Revealing the gender component of the concept of "honor", the author notes that the life practices of noblewomen were regulated to a much greater extent than men's - and in particular these taboos concerned unmarried representatives of the Russian nobility. Three most significant events in the life of a noblewoman, symbolizing her growing up and weakening the control and guardianship of her by older family members, are singled out - the beginning of "departure" in society, the "conspiracy" of the groom and bride's parents (engagement) and marriage. The conclusion is substantiated that the concept of "honor" of a woman, which was formulated, first of all, in terms of "chastity", "innocence", "purity", was at the heart of day evolution.
Цель статьи - выявить гендерную составляющую понятия «честь», являвшегося одной из ключевых категорий российской дворянской культуры первой половины XIX в. Данный период для российского дворянства характеризуется особенно заметным после «галантного века» ужесточением морали и соответствующей эволюцией представлений о «приличном», «пристойном» поведении в высшем обществе, что по всей видимости было связано с активно продолжающимся заимствованием культурных ценностей и поведенческих норм из Франции и Англии - стран, где в эти годы уже господствовала «буржуазная» этика, отличавшаяся гораздо большим числом условностей, строгостей и запретов по сравнению с «феодальной». Однако нельзя не отметить, что сам по себе так называемый «кодекс чести» - неписанный комплекс представлений о социально одобряемом и ожидаемом поведении «благородного человека» -безусловно, определял дворянскую этику и в XVIII в., а в определённой мере и ранее.
В исследовании анализируются литературные произведения, сочинения назидательного характера (сборники моральных и этикетных правил, нравоучительная литература) и эго-документы - «мужские» и «женские». Для обозначенной проблематики воспоминания, записки, дневники и письма являются одним из наиболее репрезентативных видов источников, поскольку более полно раскрывают систему ценностей и представлений, зачастую вписываемых авторами в текст непроизвольно.
В первую очередь, при обращении к проблеме, необходимо отметить ту колоссальную разницу в воспитании и, как следствие, - различия в стилях поведения мужчины и женщины, которые были характерны для российской дворянской культуры первой половины XIX в. Так, на мальчика или юношу благородного происхождения никогда не распространялись запреты, ограничивавшие общение с лицами противоположного пола (среди них следует упомянуть не только няню и кормилицу, но и крепостных и дворовых крестьянок) [1, с. 85]. Кроме того, сложно сказать, существовала ли в дворянских семьях сколько-нибудь жёсткая система цензурных запретов и ограничений чтения для мальчиков и, если да, то насколько повсеместной она была.
В частности, А.С. Пушкин в своих «Опровержениях на критики» заявляет, что «публика не 15-летняя девица и не 13-летний мальчик» [2, с. 342], явно подразумевая, что для данных категорий литература должна быть «пристойной», а потому - цензурироваться. Это позволяет говорить о некой исключённости мальчиков - наряду с девочками - из доступного «взрослым» дискурса сексуальности. Однако тот же Пушкин упоминает, что в Лицее он «читал охотно Апулея, // а Цицерона не читал» [3, с. 314], что свидетельствует об известной условности подобных запретов.
С женским же воспитанием дело обстояло совершенно иначе. Частым лейтмотивом женских воспоминаниях о детстве и юности становится упоминание того, что можно обозначить как «гендерная цензура»: «рядом с залой находится библиотека, и там на всех столах и диванах валяются соблазнительные томики иностранных романов или книжки русских журналов. Мне строго-настрого запрещено касаться их, так как гувернантка моя очень разборчива насчет дозволенного для меня чтения» [4]; «.. .лампу гасили к десяти часам, и мы не имели права сидеть дольше» [5]; «мы <.. > окружали всю ночь горевший ночник, чтоб прочитать запрещенную книгу (романы нам не позволялись)» [6] и др. Как видно из вышеприведённых цитат, не только «чтение» (практически единственный источник информации в те годы) дворянской барышни проходило строгую проверку, но и вся её жизнь подвергалась постоянному контролю и регламентации. Иначе, чем у дворянских юношей, у девушек обстояли дела и с доступом к общению с противоположным полом. По-видимому, какие-либо контакты с представителями противоположного пола, не являвшимися родственниками юной дворянки, были фактически исключены, либо осуществлялись под бдительным контролем и надзором со стороны «старших»
[7].
Как видим, женские жизненные практики регламентировались в гораздо большей степени, чем мужские - и в особенности эти табу касались незамужних представительниц российского дворянства. Однако здесь имела место определённая градация запретов, на которую влиял не только брачный статус дворянки. Следует выделить три значимых события в её жизни, символизирующих взросление и ослабляющих контроль и опеку старших членов семьи. Первым таким событием в жизни дворянской барышни становилось начало её «выездов» в свет. Очевидно, оно было значимо как для самой дворянки, так и для широкого круга её родственников [8, л. 1об.], поскольку служило матримониальным целям, а удачное замужество благотворно сказывалось на имидже не только самой невесты, но и свей её семьи. Коль скоро речь шла о поиске жениха, следует предположить, что запреты на общение с противоположным полом на этом этапе явно ослабевали. Однако, как правило, это общение осуществлялось только в публичном пространстве и с согласия «старших».
Ещё более важным событием с этой точки зрения становился «сговор» жениха и родителей невесты [8], то есть помолвка. Иногда «просватанной» невесте даже могли позволить оставаться наедине с женихом, а в редких случаях даже «они целовались и делали все то, что бы она долженствовала делать только с мужем» [9, с. 92]. Но чаще всё же жених и невеста были малознакомыми друг другу людьми и первое время после «сватовства» их отношения строились так же, как это было несколькими десятилетиями ранее: «ни малейшей-таки ласки и ни малейшего приветствия не хотела она мне оказать, и сколько я к ней ни ласкался, она и глядеть почти на меня не хотела» [10]; «.ласки моего назначенного мужа стали ко мне открытее. Но они меня не веселили, и я очень холодно их принимала. и сердце моё не чувствовало ни привязанности, ни отвращения, а больше страх в нём действовал» [11].
Ну и, наконец, третьим и ключевым «водоразделом» в жизни дворянки становилось замужество, которое чаще всего знаменовало собой выход дворянки из-под власти семьи (правда теперь она попадала под контроль и опеку со стороны мужа и его семьи, но чаще всего после заключения брака реальные запреты и цензура оставались в прошлом, однако она теперь жила в условиях самозапретов и самоцензуры, усвоенных ею в девичестве).
Итак, как бы то ни было, наибольшее число запретов и ограничений в российской дворянской культуре касалось именно незамужних девушек. Ключевой причиной подобных «строгостей» в отношении «барышень» являлась категория «чести». Она имела ярко выраженную гендерную специфику, связанную с теми отличиями в воспитании и поведении, о которых было сказано выше: в то время, как этические требования, предъявляемые в дворянском сообществе
мужчине, были сконцентрированы вокруг его личностных качеств, таких как бесстрашие, прямота, учтивость, самообладание, верность слову и т. д. [12], представления о «чести» женщины почти всегда формулировались в терминах «непорочности», «невинности», «чистоты». Следовательно, центральное место в данной системе представлений отводится её «целомудрию», то есть «способности» воздерживаться от сексуальных контактов до (или вне) брака [13, с. 80].
Безусловно, значимость «чистоты» невесты не была специфической чертой российской дворянской культуры, характеризуя как все новоевропейские общества [14, 15], так и разные сословия царской России. Но в российских реалиях была своя специфика, восходящая к феномену «теремного затворничества», практиковавшемуся в среде русской знати ещё в допетровскую эпоху [16, с. 6], а в представлениях о женской «чести» характерных для разных сословий Российской империи первой половины XIX в. тоже имелась заметная разница. Так, в крестьянской среде, где традиционно господствовал «природный натурализм» [1, с. 57] в отношении к сексуальному аспекту повседневности, понятие «почестности» [17] девушки понималась буквально, следовательно, факт сохранения «невинности», имел, в первую очередь, сугубо физиологическое наполнение (это находит многочисленные подтверждения в символике крестьянской свадебной обрядности). В дворянской же культуре категория «девичьей чести» приобретала ощутимо иное, «символическое» значение. Можно сказать, что в контексте дворянской системы представлений о «девичьей чести» оказывался значимым не столько сам факт «прелюбодеяния», потери «девства», сколько обширный ряд действий девушки (или, что весьма симптоматично, - действий в отношении неё), устойчиво воспринимавшихся как «недостойное», «порочное» - и, соответственно, маркируемое как недопустимое - поведение. Разумеется, это не говорит о том, что на «незаконные» половые связи дворянки (а таковыми для незамужних «девиц» признавались любые половые связи) смотрели снисходительно, вовсе нет, но высокий уровень символизма, характерный для российского дворянского общества, приковывал внимание к иному, иносказательному пониманию категорий «чести» и «бесчестия» [13, с. 79-80].
Вышеизложенное, пожалуй, наиболее наглядно демонстрируют пример, описанный А. Вульфом в «Дневнике» [18]. В числе прочих любовных похождений он упоминает об отношениях со своей кузиной - девушкой Лизой. В результате их связи, явно вышедшей за рамки «дозволенного» девушка считает себя «полностью отдавшейся» любовнику, хотя с точки зрения физиологии это не так: «.я провел её постепенно через все наслаждения чувственности, которые только представляются роскошному воображению, однако не касаяся девственности. Это было в моей власти, и надобно было всю холодность моего рассудка, чтобы в пылу восторгов не переступить границу, - ибо она сама, кажется, желала быть совершенно моею и, вопреки моим уверениям, считала себя такою» [18]. Подобные опасения незамужней девушки, по-видимому, в первую очередь, были связаны с полным отсутствием сексуального просвещения и абсолютным незнанием собственной физиологии. Она просто не обладала информацией о том, от чего именно её предостерегают, когда требуют «блюсти себя» и «беречь честь смолоду». Вот почему едва ли не любой физический контакт с мужчиной, выходивший за рамки «скромных» представлений юной дворянки (а в них, очевидно, входит немногое: лишь «свидания», «поцелуи» [19]) сразу представляется ей «потерей чести».
К слову, крестьянка того же возраста имела не только значительно более широкие возможности для приобретения познаний в сфере сексуальности (чему способствовали обитание многопоколенной семьи под одной крышей, близкое соседство с домашними животными и богатый эротический фольклор, а также фактическое отсутствие целенаправленного контроля и надзора), но и опыт более-менее «вольного» общения со сверстниками противоположного пола без контроля со стороны «взрослых» [1, с. 49-52], к тому же, в крестьянской среде на протяжении XIX в. табу на добрачные и внебрачные половые связи постепенно ослабевали, а в дворянской -нет.
Характерно, что никакие эго-документы дворянских женщин информации, сопоставимой с «Дневниками» А.Н. Вульфа, не содержат, в то время, как, судя по текстам мужчин, подобные «вольности» между «влюблёнными» всё же бывали. Судя по всему, такая разница в «мужском» и «женском» дискурсах объясняется существованием своеобразного «двойного стандарта», выражавшегося в чрезвычайно высоких требованиях, предъявляемых к женщине, которые должны были не только «блюсти себя», воздерживаясь от «непозволенной любви», но и благоприятно
влиять на моральный облик мужчины, не допуская его до своего тела. Если же женщина и решалась переступить эту «границу дозволенного», то, разумеется, всё хранилось в строжайшей тайне и не доверялось даже бумаге (письма же компрометирующего содержания в рамках дворянской любовной культуры было принято уничтожать, поэтому лишь очень немногие дошли до нас; среди них - письма сестры Алексея Анны Вульф, адресованные к Пушкину, которые не были сожжены легкомысленным поэтом и являют собой достаточно уникальный пример «живого» женского дискурса сексуальности [20]).
И всё же необходимо отметить, что подобное поведение дворянской девушки являло собой скорее исключение, нежели правило, ведь чаше всего она, находясь под постоянным бдительным контролем со стороны тех, кто считал себя ответственным за её «честь», просто не имела возможности действовать в соответствии со своими чувствами и желаниями. Так, Е.Н. Водовозова пишет, что её мать, выпускница института благородных девиц, по пути домой после его окончания на станции «в первый раз в жизни с посторонним мужчиною разговаривала!» [5], ведь воспитанницам институтов благородных девиц - даже не по отдельности, а всем классом -запрещено было находиться наедине с учителем, то есть заходить в учебный класс без классной дамы, специально приставленной следить за «нравственностью» девиц.
Как уже упоминалось, послабления делались для девушек из категории «невест», то есть уже помолвленных, вот почему последующий отказ жениться или расторжение помолвки женихом без видимых на то причин наносили существенный удар не только по чувствам девушки, но и по её репутации, а также могли быть восприняты как оскорбление не только её самой, а всей её семьи. Важно отметить, что самостоятельно «реабилитироваться» в глазах общества, равно как и повлиять каким-либо образом на сложившуюся ситуацию, барышня не могла. В этом и в любом другом подобном случае «восстановление» её репутации ложилось на плечи кого-то из её близких мужчин (отца, брата и др.; впрочем, порой это мог быть и малознакомый неравнодушный мужчина), определялявших «тяжесть» нанесённого оскорбления и получавших сатисфакцию посредством дуэли. Характерным примером этого может служить нашумевшая в 1825 г. дуэль К.П. Чернова, защищавшего «честь» сестры, с В.Д. Новосильцевым, сделавшим ей предложение, но не спешившим жениться, поскольку его мать не давала благословения на этот брак [21].
Разумеется, от разного рода ситуаций, «порочащих честь» не были ограждены и замужние дворянки, но следует отметить важное отличие: демонстративное «ухаживание» за замужней, уже «отданной другому» женщиной, как правило, не являлось для «ухажёра» самоцелью (для социально одобряемых и допустимых для замужней женщины практик флирта существовал строго определённый этикет, если же дело было в адюльтере, он, если и имел место, то, по видимому, чаще всего оставался не известен третьим лицам и уж тем более любовники не афишировали публично свою связь), а преследовало цель «свести счёты» с её мужем. Следовательно, в данной ситуации женщина служила всего лишь «поводом» для выяснения отношений между мужчинами, и чьё-либо чрезмерное внимание к ней, не вызвавшее даже, возможно, никакой ответной реакции, в этом случае влияло уже не столько на её собственную «честь», сколько на «честь» её мужа: ему в такой ситуации предстояло определить «тяжесть нанесённой обиды» [22, с. 165] и принять решение о дуэли.
Но всё же под наиболее строгие нормы сексуального поведения попадали незамужние представительницы дворянского сословия - барышни, которые ещё не «вывозились» в свет и не входили в категорию «невест». Их «честь» была предметом постоянной заботы со стороны родных (или воспитателей, если речь идёт о закрытом учебном заведении), поскольку они чувствуют, что несут за неё ответственность не в меньшей степени, чем сама девушка, ведь малейшие сомнения в «невинности» барышни могли затронуть не только её, но и их репутацию. И в этом российская дворянская культура была достаточно близка с крестьянской: в народной свадебной обрядности существовал ряд обычаев, суть которых сводилась к тому, что жених или его родня благодарили родителей невесты, если та оказывалась «честной», и наоборот, порицали и позорили, если она оказывалась «нечестной» [16, с. 124]. Можно сказать, что семья отвечает за сохранение «чести» дочери - символической или буквальной, - и в глазах общественного мнения именно она несёт ответственность за моральный облик дочери.
В некотором смысле, и само общество также регулировало модель поведения юных представителей дворянства - как девушек, так и юношей. Во время публичных «веселостей» [23]:
балов, маскарадов и других подобных мероприятий - не только родственники - всё общество в целом осуществляло контроль и опеку: «Зоя сидела возле Веры Яковлевны, князь стоял за нею, прислонясь к колонне. Они говорили и говорили, не замечая, как из всех углов посматривали на них зоркие глаза цензоров в чепцах и шалях» [24], а у Л.Н. Толстого в романе «Война и мир» искушенная в тонкостях светского флирта губернаторша говорит между делом Николаю Ростову, что он «слишком» ухаживает за «за той, за белокурой» для человека, собирающегося жениться на княжне Болконской [25, с. 23-24] и т.д.
Итак, в российском дворянском обществе предъявляются совершенно различные требования к женщине и мужчине - они как бы осмысляются в разных катерогиях, в разных плоскостях: для мужчины честь - это его качества и заслуги (иногда, возможно, и любовные победы и даже донжуанство в кругу друзей [26, с. 156], но ни в одном из нравоучительных сборников понятие мужской чести не трактовалось как тема верности избраннице, скорее, наоборот), а для женщины честь - умение контролировать собственную сексуальность, соблюдая «целомудрие» до брака и верность супругу в браке. Причём, в российской дворянской культуре женщина не могла сама реабилитироваться и защитить свою честь в глазах общества: сатисфакцию получал мужчина, (как правило близкий родственник, супруг или жених), зачастую посредством дуэли, что налагало на дворянку дополнительную ответственность, заставляя взвешивать все свои слова и поступки и жить в состоянии постоянного самоконтроля и самоцензуры, которые проявлялись как в её дискурсе, так и в поведении.
Литература и источники
1. Кон И.С. Сексуальная культура в России. Клубничка на березке. - М.: ОГИ, 1995.
2. Пушкин А.С. Опровержение на критики и замечания на собственные сочинения // Собрание сочинений в десяти томах / Под общ. ред. Д.Д. Благого, С.М. Бонди, В.В. Виноградова, Ю.Г. Оксмана. - М., 1962. - Т. 6.
3. Пушкин А.С. Евгений Онегин // Сочинения. В 3-х т. Поэмы; Евгений Онегин; Драматические произведения. - М.: Худож. лит., 1986. - Т. 2.
4. Ковалевская С.В. Воспоминания детства [Электронный ресурс]. URL: http://www.imwerden.info/belousenko/books/ memoirs/kovalevskaya_memoirs.htm (дата обращения: 17.09.2021).
5. Водовозова Е.Н. На заре жизни [Электронный ресурс]. URL: http://az.lib.rU/w/wodowozowa_e_n/text_0020.shtml (дата обращения: 07.09.2021).
6. Стерлигова А.В. Воспоминания о Екатерининском институте. [Электронный ресурс]. URL: http://duchesselisa. livejournal.com/78186.html (дата обращения: 25.09.2021).
7. Головина В.Н. Мемуары // Российский мемуарий [Электронный ресурс]. URL: http://elcocheingles.com/Memories/Texts/ Golovina/Golovina.htm (дата обращения: 17.09.2021).
8. Письмо Е.В. Гоголь-Яновской к В.С. Аксаковой от 25 июня 1851 // РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 1. Д. 119. Л. 3 об.-4
9. Сиповский В.В. Очерки из истории русского романа. - СПб., 1910.
10. БолотовА.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова: Описанные самим им для своих потомков. [Электронный ресурс]. URL: http://az.lib.rU/b/bolotow_a_t/text_0110.shtml (дата обращения: 04.04.2022)
11. Лабзина А.Е. Воспоминания // Российский мемуарий. [Электронный ресурс]. URL: http://elcocheingles.com/Memories/Texts/Labzina/Labzina.htm (дата обращения: 07.04.2022).
12. Письмо Волконской С.Н. к Бахметевой А.П. от 1832 г. на франц. яз. // ЦГАМ. Ф. 1845. Оп. 1. Д. 1204.
13. Лисицына О.И., Пушкарёва Н.Л. Представления о женской чести в российской дворянской культуре (конец XVIII - начало XIX в.) //Женщина в российском обществе. 2015. № 2(75).
14. Добрыя мысли, или Последния наставления отца к сыну, исполненныя различными разсуждениями. - М., 1789.
15. Монкриф Ф. Опыт о надобности и средствах нравиться. - М., 1788.
16. ПушкареваН.Л. Сексуальность в частной жизни русской женщины (X-XX вв.): влияние православного и этакратического гендерных порядков // Женщина в российском обществе. - 2008. - № 2 (47).
17. Пушкарева Н.Л. Позорящие наказания для женщин в России XIX - начала XX в. [Электронный ресурс]. http://womenation.org/pozoriaschiye-nakazania/ (дата обращения: 28.09.2021).
18. Вульф А.Н. Дневник Алексея Николаевича Вульфа. 1828-1831 гг. [Электронный ресурс]. URL: http://mirknig.com/ knigi/history/1181652345-dnevnik-alekseya-nikolaevicha-vulfa-1828-1831-gg.html (дата обращения: 18.09.2021).
19. Пушкин А.С. Капитанская дочка // Сочинения. В 3-х т. Т. 3. Проза. - М., 1986.
20. Письма женщин к Пушкину / сост. Л.П. Гроссман. Москва: АСТ, 2013.
21. ГординЯ.А. Дуэли и дуэлянты: Панорама столичной жизни [Электронный ресурс]. URL: http://e-libra.ru/read/362651-dueli-i-duelyanti:-panorama-stolichnoy-jizni.html (дата обращения: 27.09.2021).
22. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). - СПб.: Искусство - СПб, 2006.
23. Ган Е.А. Идеал. Повесть [Электронный ресурс]. URL: http://fb2.booksgid.com/content/55/elena-gan-ideal/1.html (дата обращения: 14.09.2021).
24. Жукова М.С. Дача на Петергофской дороге. Повесть [Электронный ресурс]. URL: http://az.lib.ru/z/zhukowa_ m_s/text_0040.shtml (дата обращения: 13.09.2021).
25. Толстой Л.Н. Война и мир. Том четвёртый // Собр. соч. - М., 1981. - Т. 7.
26. Губер П.К. Донжуанский список А.С. Пушкина. - М., 1990.
References and Sources 1. Kon I.S. Seksual'naya kul'tura v Rossii. Klubnichka na berezke. - M.: OGI, 1995.
2. Pushkin A.S. Oproverzhenie na kritiki i zamechaniya na sobstvennye sochineniya // Sobranie sochinenij v desyati tomah / Pod obshch. red. D.D. Blagogo, S.M. Bondi, V.V. Vinogradova, YU.G. Oksmana. - M., 1962. - T. 6.
3. Pushkin A.S. Evgenij Onegin // Sochineniya. V 3-h t. Poemy; Evgenij Onegin; Dramaticheskie proizvedeniya. - M.: Hudozh. lit., 1986. - T. 2.
4. Kovalevskaya S.V. Vospominaniya detstva [Elektronnyj resurs]. URL: http://www.imwerden.info/belousenko/books/ memoirs/kovalevskaya_memoirs.htm (data obrashcheniya: 17.09.2021).
5. Vodovozova E.N. Na zare zhizni [Elektronnyj resurs]. URL: http://az.lib.ru/w/wodowozowa_e_n/text_0020.shtml (data obrashcheniya: 07.09.2021).
6. Sterligova A.V. Vospominaniya o Ekaterininskom institute. [Elektronnyj resurs]. URL: http://duchesselisa. livejournal.com/78186.html (data obrashcheniya: 25.09.2021).
7. Golovina V.N. Memuary // Rossijskij memuarij [Elektronnyj resurs]. URL: http://elcocheingles.com/Memories/Texts/ Golovina/Golovina.htm (data obrashcheniya: 17.09.2021).
8. Pis'mo E.V. Gogol'-Yanovskoj k V.S. Aksakovoj ot 25 iyunya 1851 // RGALI. F. 10. Op. 1. D. 119. L. 3 ob.-4
9. Sipovskij V.V. Ocherki iz istorii russkogo romana. - SPb., 1910.
10. Bolotov A.T. Zhizn' i priklyucheniya Andreya Bolotova: Opisannye samim im dlya svoih potomkov. [Elektronnyj resurs]. URL: http://az.lib.ru/b/bolotow_a_t/text_0110.shtml (data obrashcheniya: 04.04.2022)
11. Labzina A.E. Vospominaniya // Rossijskij memuarij. [Elektronnyj resurs]. URL: http://elcocheingles.com/Memories/Texts/Labzina/Labzina.htm (data obrashcheniya: 07.04.2022).
12. Pis'mo Volkonskoj S.N. k Bahmetevoj A.P. ot 1832 g. na franc. yaz. // CGAM. F. 1845. Op. 1. D. 1204.
13. Lisicyna O.I., Pushkaryova N.L. Predstavleniya o zhenskoj chesti v rossijskoj dvoryanskoj kul'ture (konec XVIII - nachalo XIX v.) // Zhenshchina v rossijskom obshchestve. 2015. № 2(75).
14. Dobryya mysli, ili Posledniya nastavleniya otca k synu, ispolnennyya razlichnymi razsuzhdeniyami. - M., 1789.
15. Monkrif F. Opyt o nadobnosti i sredstvah nravit'sya. - M., 1788.
16. Pushkareva N.L. Seksual'nost' v chastnoj zhizni russkoj zhenshchiny (H-XX vv.): vliyanie pravoslavnogo i etakraticheskogo gendernyh poryadkov // ZHenshchina v rossijskom obshchestve. - 2008. - N° 2 (47).
17. Pushkareva N.L. Pozoryashchie nakazaniya dlya zhenshchin v Rossii XIX - nachala XX v. [Elektronnyj resurs]. http://womenation.org/pozoriaschiye-nakazania/ (data obrashcheniya: 28.09.2021).
18. Vul'f A.N. Dnevnik Alekseya Nikolaevicha Vul'fa. 1828-1831 gg. [Elektronnyj resurs]. URL: http://mirknig.com/ knigi/history/1181652345-dnevnik-alekseya-nikolaevicha-vulfa-1828-1831-gg.html (data obrashcheniya: 18.09.2021).
19. Pushkin A.S. Kapitanskaya dochka // Sochineniya. V 3-h t. T. 3. Proza. - M., 1986.
20. Pis'ma zhenshchin k Pushkinu / sost. L.P. Grossman. Moskva: AST, 2013.
21. Gordin Ya.A. Dueli i duelyanty: Panorama stolichnoj zhizni [Elektronnyj resurs]. URL: http://e-libra.ru/read/362651-dueli-i-duelyanti:-panorama-stolichnoy-jizni.html (data obrashcheniya: 27.09.2021).
22. Lotman Yu.M. Besedy o russkoj kul'ture: Byt i tradicii russkogo dvoryanstva (XVIII - nachalo XIX veka). - SPb.: Iskusstvo - SPb, 2006.
23. Gan E.A. Ideal. Povest' [Elektronnyj resurs]. URL: http://fb2.booksgid.com/content/55/elena-gan-ideal/Lhtml (data obrashcheniya: 14.09.2021).
24. Zhukova M.S. Dacha na Petergofskoj doroge. Povest' [Elektronnyj resurs]. URL: http://az.lib.ru/z/zhukowa_ m_s/text_0040.shtml (data obrashcheniya: 13.09.2021).
25. Tolstoj L.N. Vojna i mir. Tom chetvyortyj // Sobr. soch. - M., 1981. - T. 7.
26. Guber P.K. Donzhuanskij spisok A.S. Pushkina. - M., 1990.
ЛИСИЦЫНА ОЛЬГА ИГОРЕВНА - кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории, Тверской государственный университет ([email protected]).
LISITSYNA, OL'GA I. - Ph.D. in History, Department of General History, Tver State University ([email protected]).
УДК 94(47).08:61:31 DOI: 10.24412/2308-264X-2022-2-21-27
СИМОНЯН Р.З.
СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ МЕДИКО-САНИТАРНОЙ СТАТИСТИКИ В РОССИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX - НАЧАЛЕ ХХ ВВ.
Ключевые слова: санитарная статистика, медико-статистические бюро, инфекционные заболевания, учет, регистрация, унифицированные формы отчетности, медицинская отчетность, статистическое управление.
В статье исследуется процесс становления и развития медицинской санитарной статистики в России. Показано, что вторая половина XIX века в России ознаменовала собой переход к новой прогрессивной форме медицинского обслуживания населения, направленной на выявление заболеваний и наблюдение за состоянием здоровья населения. Для этой цели земские органы самоуправления посредством организованных ими медико-статистических бюро осуществляли санитарно-статистические исследования заболеваемости, движения населения, санитарного состояния местности. В годы Первой мировой войны медико-санитарная статистика способствовала учету раненых и погибших военнослужащих. После 1917 года медицинская санитарная статистика укрепилась, как общественно-медицинская наука; были разработаны и внедрены во врачебную практику унифицированные регистрационные формы для учета различных категорий больных и заболеваний.
SIMONYAN, R.Z.
FORMATION AND DEVELOPMENT OF MEDICAL SANITARY STATISTICS IN RUSSIA IN THE SECOND HALF OF
THE XIX - EARLY XX CENTURIES
Key words: sanitary statistics, medical statistical bureaus, infectious diseases, accounting, registration, unified reporting forms, medical reporting, statistical office.
The article is devoted to the study of the process of formation and development of medical sanitary statistics in Russia. The second half of the XIX century marked the transition to a new progressive form of medical care for the population, aimed at detecting diseases and monitoring the health of the Russian population. For this purpose, the zemstvo self-government bodies, through organized medical and statistical bureaus, carried out sanitary and statistical studies of morbidity, population movement, and the sanitary condition of the area. During the First World War, medical and sanitary statistics contributed to the accounting of wounded and dead servicemen. After
