CC BY
51
УДК 101.1
КАТЕГОРИИ «СТАРОЕ» И «НОВОЕ»: ИСТОРИКО - ФИЛОСОФСКИЙ
КОНТЕКСТ
А.В. Гайков - кандидат философских наук, доцент
Поволжская государственная академия физической культуры, спорта и туризма, НабережныеЧелны
THE CATEGORY OF «OLD» AND «NEW»: HISTORICAL AND PHILOSOPHICAL CONTEXT
A.V. Gaikov- candidate of philosophy, associate professor Povolzhskaya State Academy of Physical Culture, Sport and Tourism,
Naberezhnye Chelny
e-mail: kzm_diss@mail.ru
Ключевые слова: старое, новое, противоречие, диалектика, субъективация.
Аннотация. В статье рассматривается историко - философская традиция анализа противоречия между стары и новым в социально-культурном контексте. Раскрывается влияния этой традиции на современные исследования субъективации нового.
Keywords: old, new, contradiction, dialectics, subjectivation.
Annotation. The article deals with the historical and philosophical tradition of the contradiction between the "old" and the "new " analysis in socio-cultural context. The article shows the influence of this tradition on modern researches of subjectivation of the "new ".
ВВЕДЕНИЕ
Реализация принципа историзма предусматривает в качестве первого этапа анализ наиболее развитого состояния исследуемого объекта. Таковой для нас является философская рефлекция сущности нового. Соответственно, высшим проявлением процесса его субъекти-зации выступают историко-философские традиции в данном вопросе.
В активе отечественной историко-философской литературы последних десятилетий нет специальной работы, обобщающей взгляды мыслителей предшествующих эпох на природу нового. Единственное, на что можно сослаться - несколько фрагментов, косвенно отражающих вопрос в контексте новых исследовательских задач. Но и здесь дело осложняется тем, что большинству из них (в том числе и единственной монографии, посвященной возникновению нового (Г.М. Елфимов, 1986), свойственна онтологическая ориентация. Поэтому для осмысления социально-философской постановки вопроса, имеющего многовековую историю, необходимо было осуществить специальный поиск, некоторые результаты которого отражены в данной статье.
В трактовке противоречия между старым и новым, осознанного уже в самых древних философских концепциях, можно выделить две основные тенденции. Иногда они проявляются на разных этапах формирования одного учения, как это зафиксировано в раннем и позднем буддизме; чаще - выступают как элемент полемики различных философских школ и направлений (например, школ Парменида и Гераклита).
Различие между двумя точками зрения на соотношение старого и нового заключается в выдвижении одной из сторон противоречия в качестве ведущей, а в социально-философском плане - наиболее значимой для функционирования и развития общества. Философско-методологическое обоснование их различий связывает ориентацию на старое с метафизической традицией, а ориентацию на новое - с диалектической.
Именно становление диалектической точки зрения на соотношение старого и нового будет в центре нашего внимания. Но вначале нельзя не отметить особенности альтернативного взгляда на существо дела.
Отрицание нового как общественной ценности связано, как правило, с социально-философскими и политическими взглядами, обосновывающими идеологически окрашенную идею незыблемости экономических, государственных, политических, религиозных устоев общества. В античной традиции она наиболее ярко проявляется в платоновских «Законах». «Молодежь, - с неудовольствием и беспокойством отмечает мыслитель, пытающийся создать модель идеального государства, - ... вводит новшества, постоянно прибегает к разным изменениям и не одно и то же всегда считает себе любезным, ... не признает раз и навсегда установленных правил, . относится с величайшим почтением к тому человеку, кто вечно вносит нечто новое ...». И далее объясняется причина нежелательности новаторства и новаторов: «для государства нет ничего наиболее гибельного, чем все это» [8, С. 275].
В восточной философии сходную позицию можно найти у конфуцианцев. Речь идет о квазиреволюционных тезисах этого учения, согласно которому государственное чиновничество не только имело право критиковать императора и его министров, но даже апеллировать к народным массам, если правитель и его ближайшее окружение оказывались глухи к критике «снизу». На самом же деле, как показывает автор цитируемой монографии (Л.С. Васильев, 1970), конфуцианская революция более похожа на консервативную реакцию, своеобразную контрреволюцию в интересах защиты всего старого.
Ориентацию на старое (либо в смысле традиционности, либо в смысле следования, стремления к вечному и неизменному образцу, идеалу), как неоднократно подчеркивалось исследователями, восприняла религиозно ориентированная культура средневековья. Конечно, было бы преувеличением и чрезмерной схематизацией говорить об этом периоде истории как о времени безраздельного господства идеалов старого. В литературе отмечается и способность средневековых мыслителей использовать традиционалистскую форму для нового содержания, и постановку, - пусть даже в рамках ортодоксально теологических трактовках, -проблематики историзма общественного развития, интенсивное обсуждение рядом мыслителей проблемы становления. Если взять арабо-мусульманскую философию данного периода, то идущая от Платона и Аристотеля тенденция к разработке и обоснованию модели идеального государства уже допускает здесь понимание динамизма, постоянного обновления государственных законов по мере движения общества к заданному идеалу. Но господствующую акцентировку общественного сознания в данный период эти попытки осмыслить ценность нового не составляли. Ее достаточно четко фиксирует А. Я. Гуревич. «Термин» «modernitas», - пишет он, - легко принимал в средние века отрицательный, хулительный смысл: все новое, не освященное временем и традицией, внушало подозрение. Обвинения в «неслыханных новшествах», «в новых модах» . было опасным средством общественной дискредитации» (А.Я. Гуревич, 1972).
Если рассмотренная тенденция в трактовке противоречия между старым и новым вытекает из методологических посылок Парменида, для которого проблема возникновения нового в принципе не имеет содержательного смысла, то разработку оснований диалектической точки зрения традиционно связывают с воззрениями Гераклита Эфесского. Однако анализ дошедших до нас фрагментов из трудов родоначальника античной диалектики не дает оснований считать, что в сфере, которую мы сегодня называем социально-философской, он последовательно проводил свой основной мировоззренческий принцип.
Ориентация на новое как общественно значимую ценность в большей мере прослеживается у материалистов более поздней Античности. Так, например, Лукреций Кар в своей
поэме формулирует мысль о том, что развитие общества осуществляется благодаря открытиям и изобретениям, осуществляемым талантливыми людьми. А по мере накопления изобретений и развития орудий труда улучшается производство, совершенствуется общественная жизнь. Отмеченная еще Платоном естественная ориентация на новое в свободной человеческой деятельности не могла не найти своего отражения и в интеллектуальной рефлексии. Не случайно в своей классификации деятельностей уже Аристотель выделяет творчество ради творчества (поэтику, риторику), т. е. ту сферу духовной активности, где ориентация на новое как самостоятельную ценность формируется достаточно рано. Особенно ярко это отразилось в творчестве представителей позднего эллинизма. Так, философская поэзия Овидия содержит уже четкую фиксацию преобладания нового в ценностных ориентациях мыслителя: «К новому устремляется душа». Но это лишь первые шаги формирования в общественном сознании устойчивой ценности нового.
Более четко она проявляется в мировосприятии эпохи Возрождения. Главный пафос этого исторического периода, с точки зрения осмысления противоречия между старым и новым, заключается в культе творца, художника, мастера, что является, наряду с достаточно высоким уровнем развития общественной практики, необходимой предпосылкой для восприятия нового как ценности. Однако титаны эпохи Возрождения отражали борьбу старого и нового чаще в практических установках и результатах своей творческой деятельности, нежели на уровне теоретической рефлексии. Сделать это было суждено их духовным наследникам уже в Новое время.
Для нас существенно важным представляется показать не только существование или сосуществование с древнейших времен полярно противоположных трактовок противоречия между старым и новым, но и их взаимодействие, в ходе которого приоритеты общественного сознания все более склоняются в сторону нового. Характерна в этом плане своеобразная и внешне противоречивая трактовка интересующей нас проблемы, данная Ф. Бэконом.
Констатируя непримиримость двух начал, - «старое завидует росту нового, а новое, не довольствуясь тем, что привлекает последние достижения, стремится совершенно уничтожить и отбросить старое», - Ф. Бэкон, казалось бы, выступает сторонником традиционализма на основе умеренного принципа золотой середины: «неумеренное стремление к двум крайностям - старому и новому» - объявляется им вредным отеком, недомоганием науки, преодолеть который можно лишь следуя библейской заповеди - встать на древние пути, посмотреть, какой из них прямой и правильный, и следовать по нему. «Уважение к старому требует признать, что древнее - молодость мира» - подчеркивает философ [2, С. 217].
Что же, традиционализм торжествует? Ничуть не бывало. Оказывается, древность, о которой толкует Ф. Бэкон, это не библейская и даже не античная старина, а ... чистейшей воды современность! Но для цитируемого автора здесь нет противоречия, поскольку «именно наше время является древним, ибо мир уже состарился, а не то, которое отсчитывается в обратном порядке, начиная от нашего времени» [Там же, С. 218]. Следовательно, встать на позиции старого означает не что иное, как требование осмысливать анализируемую ситуацию с позиции современной науки. Традиционализма как не бывало. Из-под смиренной маски почитателя древности лучится насмешливый и пытливый взгляд истинного новатора.
Если взгляды «последнего философа Возрождения и первого философа Нового времени» еще несут на себе печать противоречий переходной эпохи, то в дальнейшем общественное развитие создает целостный комплекс как объективных, так и субъективных предпосылок для дальнейшего осмысления сущности нового и его социальной значимости. Если «первым условием существования всех прежних промышленных классов, - пишут авторы «Манифеста Коммунистической партии», - было сохранение старого способа производства в неизменном виде», то «буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть и всей совокупности общественных отношений»[7, С. 427].
Поэтому не случайно в условиях становления рыночных отношений проблема старого и нового все более четко становится и в объективном, и в субъективном её аспектах. Так,
Лейбниц, с одной стороны, отрицая онтологический статус нового, рассматривает обе стороны противоречия при оценке коммуникативных процессов, осуществляющихся в рамках современного ему философского сообщества. Субъективная трактовка позиции «новатора», хотя и приобретает у немецкого мыслителя негативную окраску, не мешает ему тем не менее стремиться к объективной, сбалансированной оценке. Обращаясь к одному из своих корреспондентов, Лейбниц подчеркивает, «что далеко не все надо приписывать новаторам, хотя, с другой стороны, нельзя всего и отнимать у них»[5, С.85]. Для нас важно, что здесь, так же как у Ф. Бэкона, речь идет о противоречии старого и нового в области философского и научного творчества.
В течение XVII-XVIII веков проблема соотношения старого и нового приобретала все более широкий культурный контекст. Поводом для этого служили, с одной стороны, ознакомление различных слоев общества с наследием античности, а с другой - достижения интенсивно развивающейся собственной культуры Нового времени. Дискуссия, развернувшаяся в этот период, известна нам как знаменитый спор о древних и новых, в рамках которого критически осмысливается и продолжается интеллектуальное движение Ренессанса.
Если во времена Возрождения обращение к античности служило средством раскрепощения и обновления, преодоления духовного диктата церкви, то носители новой культуры уже ставят под сомнение эту зависимость, отстаивая собственное право на развитие. Ничто так не препятствует совершенствованию, ничто так не ограничивает умы, как чрезмерное восхищение древними, - утверждает один из сторонников «новых» Б. Фонтенель. Считая своих современников не менее одаренными, не менее талантливыми, чем мыслители и художники античности, он пытается утвердить свою позицию, опираясь на стихийный материализм современного ему естествознания. «Природа, - пишет Б. Фонтенель, - месит всюду одно и то же тесто, из которого лепит людей, животных и растения, и, конечно, она не сотворила Платона, Демокрита, Гомера из более тонкой и лучше замешанной глины, чем наших нынешних философов, ораторов и поэтов»[1, С. 64].
Если французский атеист лишь указывает на «связь наших умов, нематериальных по природе своей, с материальным миром, различные особенности которого производит все различие между умами», то английский эстетик, публицист и общественный деятель Э. Бёрк, базирующийся в своей работе на материалистических воззрениях Дж. Локка, пытается дать более глубокое гносеологическое толкование интересующей нас проблемы. Рассмотрение происхождения идей возвышенного и прекрасного он начинает с понятия новизны. Связывая «любое наше стремление к новизне и любое удовольствие, которое мы от нее получаем» с первой и самой простой (по его мнению) человеческой эмоцией - любопытством, Э. Бёрк считает, что «в каждом средстве воздействия на дух одной из составных частей должна быть определена степень новизны».
Спустя тринадцать лет после выхода в свет работы Э. Бёрка энциклопедические статьи, посвященные проблеме нового, пишет Вольтер. Не избежав иронии, свойственной ему всегда, когда он говорит о социальной реальности, французский просветитель тем не менее отдает должное рассматриваемой ориентации человеческих сознания и деятельности. «Это всеобщее пристрастие к новизне, - пишет он, - пожалуй, благодеяние природы. Нас увещевают: довольствуйтесь тем, что имеете, не желайте ничего лучшего, обуздывайте ваше любопытство, смиряйте ваш беспокойный дух. Это прекрасные поучения, но если бы мы до сих пор всегда следовали им, то мы бы до сих пор питались бы желудями, спали бы под открытым небом»[3, С. 246].
Таким образом, в философском движении Нового времени четко наметилась тенденция на приоритетное значение нового в осмыслении соответствующего противоречия. Под воздействием развития естествознания и укрепления позиций механистического материализма создались предпосылки его научного осмысления. Но надо отметить и другое. Проблема соотношения старого и нового, хотя и ставилась все более настойчиво и осмысленно, глубокого решения еще не находила.
Воспоминания о мыслителях XVIII - века как «предвестниках будущих революционных бурь», необходимо отметить, что они нередко сами думали и поступали новаторски. Это относится в значительной мере и к их трактовке старого и нового в общественном сознании и в общественной практике. Но общая устремленность на первое и недооценка второго привели, как известно, к тому, что в конечном итоге деятельностную сторону данного вопроса развивали в этот период представители идеализма.
Классическая оценка, данная познавательной ситуации второй половины XVIII - начала XIX века, обнаруживает свою справедливость, если с ее позиций взглянуть на трактовку противоречия между старым и новым представителями немецкой философии. В данном тексте, не имея возможности детально проанализировать всю совокупность идей, высказанных по интересующему нас вопросу представителями этой философской парадигмы, ограничимся лишь обсуждением ряда положений, содержащихся в работах Гегеля и имеющих в контексте нашего исследования существенное значение.
Из всех категорий гегелевской философии, неоднократно обсуждавшихся на страницах философской литературы, категориям старого и нового уделено наименьшее внимание. И дело не только в том, что Гегель высказывает свои представления о старом и новом весьма смутно, как подчеркивают некоторые комментаторы. Очевидно влияние и соответствующего данному невниманию социального заказа.
Между тем, осмысливая наследие предшествующей философской традиции через призму своего диалектического метода, Гегель рассматривает противоречие между старым и новым (равно как и способность к его рефлексии) как родовое отличие социального. «При всем многообразии изменений, совершающихся в природе, в них обнаруживается лишь круговращение, которое вечно повторяется. В природе ничто не ново под луной и в этом отношении многообразная игра и ее форм вызывает скуку.
Лишь в изменениях, совершающихся в духовной сфере, появляется новое. Это явление, совершающееся в духовной сфере, позволяет вообще обнаружить в человеке иное определение, чем в природных вещах (подчеркнуто нами - А.Г.), в которых всюду проявляется один и тот же постоянный характер, оставшийся неизменным, а именно - действительную способность к изменению, и притом к лучшему, стремление к совершенствова-нию»[4, С. 51-52].
Конечно же, стремление к новому интерпретируется здесь немецким философом как характеристика мышления и в этом, как неоднократно подчеркивалось его критиками, ограниченность и коренной недостаток гегелевской точки зрения. Но мышление, в понимании великого немецкого диалектика, - явление подлинно новаторское. Оно уже «скомпрометировало высшие устои жизни, подорвало устои всего положительного (т.е. старого в контексте закона отрицания - А.Г.)».
С тех пор, как были высказаны эти положения, они неизменно находились и сегодня остаются в центре идейной полемики по проблемам общественного развития.
По-своему пытается трактовать и использовать гегелевскую идею о социальной значимости противоречия между старым и новым буржуазная общественная мысль. В конце XIX-начале XX века наблюдается стремление (в соответствии с социальными и теоретическими установками отдельных авторов) то продлить ее объективно-идеалистическое «бытие», как это наблюдается во французском направлении философского эволюционизма, то дать ей субъективно-идеалистическую направленность, лишь потенциально содержащуюся в гегелевских работах.
Так, уже Ницше, через эту призму рассматривая особенности общественного развития, именно отношение к старому и новому превращает в критерий выделения закономерно сменяющих друг друга этапов данного процесса. Говоря об истории европейского нигилизма, который - как отрицание старого - представляется ему важнейшим фактором движения общества, немецкий мыслитель выделяет четыре периода: а) период неясности, когда предпринимаются всякого рода попытки «консервировать» старое (под старым здесь понимается вера в нравственные абсолюты, против которых восстает Ницше как идеолог нигилизма); б)
период ясности, когда люди уже понимают, что старое и новое - это фундаментальные противоположности, что старые моральные ценности рождены нисходящей, а новые (аморальные, имморальные) ценности рождены восходящей жизнью, что все старые идеалы суть идеалы, враждебные жизни. Но, по мнению Ницше, понимая старое, люди еще долго не готовы для нового. Поэтому история закономерно вступает в следующий этап: в) период трех великих аффектов - презрения, страдания и разрушения. Заканчивается исторический цикл периодом катастрофы, когда Новое, наконец, торжествует над старым. Если отбросить нигилистическую форму, то этапы, выделяемые Ницше, вполне соответствуют современным системным представлениям о зарождении нового качества в недрах старой целостности. Но (что и является обычным для субъективно-идеалистической постановки вопроса) именно доведенная до абсолютизации субъективная сторона дела поглощает в данной концепции все позитивные содержания. Если у Гегеля новое, являясь детерминантной общественного развития, снимает все старое в своем содержании, то ницшеанский нигилизм предполагает абсолютное, катастрофическое отторжение старого, что противоречит естественно-историческим принципам развития.
Основная методологическая установка при этом остается неизменной - использовать одностороннее толкование проблемы для опровержения, или, по крайней мере, дискредитации тезиса об объективном характере законов общественного развития и их познаваемости. Приведем пример одной из таких попыток. Возникновение нового, утверждает Д. Риккерт, до сих пор нигде не входило и не могло войти ни в какой закон, так как закон содержит только то, что повторяется несколько раз. Поэтому,- считает он,- если под прогрессом мы будем понимать, во-первых, возникновение чего-то нового и, во-вторых, - возрастание ценностей, то, с логической точки зрения, понятие «закон прогресса» является вдвойне противоречивым.
Неокантианское отрицание объективного характера сущности нового, ее детерминированности закономерностями исторического развития создает предпосылки для экзистенциально-субъективистского понимания нового. Оно проявляется с различными нюансами в концепциях «творческой эволюции» А. Бергсона и «эмержентной эволюции» К. Л. Моргана, в «философии - не» Г. Башляра.
В последние десятилетия можно наблюдать, пожалуй, две основные тенденции в подходе к проблеме соотношения старого и нового со стороны западных философов, обусловленные на современном этапе особенностями социально-классовой борьбы и научно-технической революции.
Первая - это идеологизация постановки вопросов, связанная в основном с формальной стороной дела. Но ее истоки - в давнишней традиции изобретения «новых» философских, общественно-политических и других систем, концептуальных схем. Так возникают одно за другим течения «новых философов», «новых левых», «новых правых» и т. д., на проверку всегда оказывающиеся синкретическим палеотивом учений прошлого, данью определенной традиции.
Внешнюю противоположность, а по существу - продолжение и углубление рассмотренной линии, представляют собой «новое» прочтение забытых авторов от восточных мыслителей до К. Маркса. При этом возникновение в жизни новых проблем, требующих новых теоретических подходов и решений, сопровождается возрождением интереса к старым, казалось бы, давно себя исчерпавшим теоретическим и методологическим схемам.
Однако, в целом, основной целью всего рассматриваемого направления является создание такой теоретической парадигмы, которая смогла бы вписать практику современного буржуазного общества и его науку в окрыляющую перспективу изменения, преобразования мира; парадигмы, которая, оставаясь реформистской, обладала бы пафосом и обаянием прорыва к новой, пострыночной, неиндустриальной реальности.
Вторая тенденция, свойственная западной науке последних десятилетий в трактовке проблемы старого и нового, связана с использованием в обществоведении современных научных подходов, и в первую очередь - различных модификаций системной представленно-
сти объектов. Это движение также неоднородно. Во-первых, сюда необходимо отнести многие культурологические исследования, где противоречия между старым и новым признается одним из существенных, с точки зрения функционирования и развития социально-культурных комплексов в целом (А. Моль) или их отдельных подсистем (Т. Кун). Во-вторых, относительно самостоятельным в рамках данной тенденции направлением можно считать многочисленные футурологические исследования, где старое и новое интерпретируется как в структурно-генетическом (прошлое-настоящее-будущее), так и в нормативно-аксиологическом контексте (новое как идея, идеал, цель). Наконец, нельзя не упомянуть интенсивно начатый с 80-х годов XX века поток социологических, психологических и междисциплинарных исследований, масштабы которого позволили говорить об инновационном буме. В отличие от формально-идеологической направленности, свойственной рассмотренной ранее тенденции, представители инноватики прилагают значительные усилия для выявления сущности противоречия между старым и новым, опираясь на экспериментальный анализ реально существующих систем. Но и здесь социальная направленность очевидна. Она проявляется, как правило, в откровенной социально-технологической, манипулятивной направленности, в стремлении обеспечить в первую очередь исправное функционирование рассматриваемых социально-экономических систем даже тогда, когда развитие последних декларируется как цель и ценность.
Литература
1. Берк, Э. Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного : Пер. с англ. / Э. Бёрк. - М. : Искусство, 1979. - 237 с.
2. Бэкон, Ф. Великое восстановление наук / Ф. Бэкон // Соч. : В - т. - Мысль, 1971. - Т. I. - 590 с.
3. Вольтер. Эстетика. Статьи. Письма : Пер. с франц. / Вольтер - М. : Искусство, 1974 . - 392 с.
4. Гегель, Г. Энциклопедия философских наук: В 3 т./Г. Гегель - М.: Мысль, 1974. - Т. I. - 452 с.
5. Лейбниц, Г. В. Рассуждения о метафизике : Пер. с франц. / Г.ВЛейбниц // Соч. : В 4 т. - М. : Мысль, 1982. - Т. I. - С. 125-163.
6. Лейбниц, Г. В. Письмо к Якобу Томазию о возможности примирить Аристотеля с новой философией : Пер. с лат. / Г.В Лейбниц // Соч. : В 4 т. М. : Мысль, 1982. - Т. I. - С. 85-102.
7. Маркс, К., Энгельс, Ф. Манифест Коммунистической партии / Маркс К., Энгельс Ф.// Соч. - 2-е изд. Т. 4 - С. 419-459.
8. Платон, Законы : Пер. с древнегреч. / Платон // Соч. : В 3 т. - М. : Мысль, 1972. - Т. З Ч. П. С. 83-469.
9. Фонтенель, Б. Рассуждения о религии, природе и разуме : пер с фр. / Б. Фонтенель. - М. : Мысль, 1979. - 300 с.
Bibliography
1. Berk, E. Philosophical research about the origin of our ideas of sublime and beautiful: translation from English/ E. Berk . - M. : Art, 1979. - 237 p.
2. Bacon, F. Great renewal of sciences / F. Bacon // Work: Idea, 1971. - 590 p.
3. Volter. Aesthetics. Articles. Letters: Translation from French / Volter - М.: Art, 1974 . - 392 p.
4. Gegel, G. Encyclopedia of Philosophy: 3rd volume./G. Gegel - М.: Idea, 1974. - Т. I. - 452 p.
5. Leibniz, G.W. Discussion about metaphysics: Translation from French / G.W. Leibniz // Work : in 4 volumes - М. : Idea, 1982. - Т. I. - p. 125-163.
6. Leibniz, G.W. Letter to Yakob Tomazi about the possibility to reconcile Aristotle with a new philosophy: Translation from Latin / G.W. Leibniz // Work : in 4 volumes М. : Idea, 1982. - Т. I. - p. 85-102.
7. Marks, K., Engels, F. Manifesto of the Communist Party / Marks К., Engels F.// Work. - 2nd edition. Т. 4 - p. 419-459.
8. Platon, Laws: Translation from Greek / Platon // Work : in 3 volumes - М. : Idea, 1972. - Т. З Ч. П. p. 83469.
9. Fontenel, B. Discussion of the religion, nature and mind: translation from French / B. Fontenel. - М. : Idea, 1979. - 300 p.
Статья поступила в редакцию: 01.11.2012
