Кастело А. Русская кампания. (реферат) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Кастело А.

РУССКАЯ КАМПАНИЯ (Реферат)

Castelot A.

La campagne russe. - P.: Perrin, 2002. - 339 p.

Андре Кастело (23.01.1911-18.06.2004) - французский историк и писатель, один из наиболее популярных и читаемых авторов XX века1. Активно писал для журналов и газет (например, Le Figaro), готовил передачи для радио и телевидения. Гран-при Французской академии (1984). Кавалер ордена Почетного легиона. В книге «Русская кампания 1812 года» автор шаг за шагом подводит читателя «к развязке этой трагедии, завершившейся катастрофой, драматизм которой превосходит самое разгоряченное воображение в области ужасного. Поэтому я как можно чаще буду давать слово действующим лицам и свидетелям этой драмы» (с. 1).

В сдержанно-ироническом тоне Кастело повествует о завязке драмы - встрече Наполеона и Александра в Тильзите на разукрашенном плоту посреди реки Неман и дружеских объятиях после проигранной царем битвы. Однако Александр неверно понимает мотивы, по которым Наполеон не обращается с ним как с побежденным. Он видит в его сдержанности и великодушии лишь самолюбие дворянчика-выскочки по имени Буонапарте, который смеет говорить на равных с царем всея Руси. Наполеон, в свою очередь,

1 В переводе на русский язык изданы: «Жозефина» (Северо-Запад, 1994); «Сын Наполеона» (М.: Захаров, 2007); «Королева Марго» в серии «Жизнь замечательных людей» (М.: Молодая гвардия, 1999; 2-е изд. - 2009) и, наконец, дилогия «Бонапарт» и «Наполеон», посвященная восхождению, царствованию и падению Наполеона Бонапарта.

благосклонно отзывается об Александре - «красивом молодом человеке, похожем на героя романа». Оба императора, полные растущей взаимной симпатии, обсуждают планы раздела Европы (тогда это был весь мир). Проекты множатся... Россия будет владеть Востоком, Франция - Западом! Предметом обсуждения становится также союз между обеими империями. Условия мирного договора предусматривают в числе прочего обязательство царя быть посредником между Францией и Англией, а если роль арбитра окажется безрезультатной, Россия объявит войну Англии и присоединится к континентальной блокаде. Единственный камень преткновения: находясь в тот момент в состоянии войны с турками, царь хотел бы овладеть Константинополем, но Наполеон против: «Древняя Византия - это ключ ко всемирной империи». Взамен он предлагает России прирастить свою территорию на севере за счет Швеции.

По возвращении в Петербург Александр, невзирая на торжественную встречу, понял, что переговоры в Тильзите произвели неблагоприятное впечатление во всех слоях общества, начиная от высших сановников. Как можно было царю-батюшке обниматься с Антихристом? Присоединение к континентальной блокаде разорит страну! За пять лет русский экспорт в Англию принес 75 млн. рублей в казну, и бюджет государства вырос на треть. Автор приводит слова Труайа: «Для элиты Петербурга врагом была не Франция, а император французов». Жива была память о казни герцога Энги-енского; военные неудачи в Испании и Португалии свидетельствовали, что наполеоновская империя не была застрахована от поражений... И вскоре Наполеон почувствовал, что союз с Россией зашатался. Чтобы иметь свободу действий в Испании, единодушно поднявшейся против завоевателя, императору надлежало вернуть дружбу царя, «красивого и славного молодого человека», каким он был в Тильзите. В сентябре 1808 г. в Эрфурте со всяческой пышностью организуется встреча двух императоров. Вновь обсуждаются головокружительные проекты - раздел Турции, покорение Индии.

Талейрану поручено выработать принципы, которым надо следовать при разделе Европы: «Принципы - это хорошо, это ни к чему не обязывает». Для России они состояли в том, чтобы поддерживать блокаду Англии. Взамен дается согласие на присоединение к России Молдавии, Валахии и Финляндии. Наполеон надеялся ослепить Александра роскошью приема, чтобы облегчить переговоры, и намеренно затягивал их. Увеселения, театр, охота и, наконец, разговор с Талейраном о разводе с Жозефиной, о новой женитьбе и желании иметь наследника: «Я должен положить осно-

вание династии. Это возможно лишь благодаря союзу с принцессой из великого царствующего дома Европы. У императора Александра есть сестры, одна из них подходит мне по возрасту». Речь шла об Анне Павловне. Александр, услышав это предложение от посланца, взволнованно отвечал: «Если бы речь шла только обо мне, я охотно дал бы свое согласие, но этого недостаточно; моя матушка сохраняет над дочерьми власть, которую я не вправе оспаривать. Я могу лишь попытаться убедить ее» (с. 52). Далее дело не пошло, и развод с Жозефиной состоялся лишь годом позднее. Наконец договор подписан; Россия может завладеть Финляндией и Дунайскими провинциями, Франция - занять в Германии области, захваченные после Иены, и завоевать Испанию. Императоры расстаются, и, по словам Кастело, Наполеон сознает, что Александр изменился, его уже нельзя подчинить своему влиянию, как в Тильзите.

Александр, слывущий мастером двойной игры, заявляет Ко-ленкуру: «Если император Н. подойдет к моим границам, если он хочет войны, он ее получит, но без малейшего повода со стороны России» (с. 55). Коленкур, посол, пожалуй, слишком наивный, во власти «славянского шарма» Александра, верит честному слову суверена, при котором аккредитован, тогда как в этот самый момент Россия сближается с Англией и начинает с ней переговоры. Здесь царь, несомненно, более ответствен за новый конфликт, нежели Наполеон: он умело готовит разрыв и ищет союзников, протягивая руку Австрии. Наполеон тем временем требует ускорить подготовку к войне. Как мы знаем сегодня, до конца 1810 г. Россия держала на берегу Немана до 300 000 солдат, тогда как французский император в тот момент располагал лишь 50 000, рассредоточенными между Рейном и Вислой.

Прощаясь с Коленкуром, который отозван в Париж, царь говорит ему пророческие слова: «Если император Наполеон объявит мне войну, то возможно, даже вполне вероятно, что он разобьет нас, если мы примем битву, но это не принесет ему мира. Испанцы нередко бывали разбиты, но они ни побеждены, ни покорены. Однако они отстоят не столь далеко, как мы, от Парижа; они не располагают ни нашим климатом, ни нашими ресурсами... Мы обладаем пространством, хорошо организованной армией. Я не выну шпагу первым, но вложу ее в ножны только последним. Если на поле боя мне не повезет, я удалюсь на Камчатку -скорее уж это, но не уступка моих провинций и не подписание в моей столице договоров, которые явятся лишь временной передышкой. Француз храбр, но долгие лишения и дурной климат

надоедают ему. Этот климат, наша зима, будет вести свою войну вместо нас.». Трудно предвидеть будущее более провидческим образом, добавляет Кастело (с. 242).

Русская кампания была задумана Бонапартом как наказание строптивого Александра I, уклонявшегося от договоренностей, достигнутых в Тильзите. Российский император не желал участвовать в блокаде Англии, это наносило тяжелый урон русской экономике. Газеты сообщают, что Наполеон отправляется делать смотр войскам на Висле. Автор описывает триумфальное шествие его по Европе, воинственное настроение, уверенность в победе, которая передавалась окружающим. Однако не всё так легко и просто. Гигантские размеры армии, сущего Вавилона в походе, чрезвычайно усложняют движение. Интендантство действует плохо, хуже, чем в предыдущих кампаниях. Не надеясь на склады, солдат перегружают, что утомляет их и замедляет продвижение. Дороги чем дальше, тем всё хуже, артиллерия вязнет в грязи.

23 июня 1812 г. огромная армия подошла к Неману в районе Ковно. Наполеон не отдает себе отчета в том, что уже разгар лета, тогда как нападение следует совершать весной. Он осознает это поздно. слишком поздно! Помнит ли он еще, что сказал в Государственном совете, перед тем как оставить Париж? «Я отправляюсь в Варшаву, проведу там зиму, занимаясь организацией и подходом запасных частей. Моя позиция будет достаточно внушительной, чтобы рассчитывать на заключение мира. Если последний не будет заключен весной, я произведу осаду и захвачу Ригу, затем нанесу удар по Санкт-Петербургу ... ибо не следует допускать мысли о том, чтобы оставаться в России» (с. 106).

Сегодня, когда он готов переправиться через Неман, каков план нападения? Фронт растянулся на 200 км, Наполеон в центре в сопровождении своей гвардии, состоящей из 21 000 пехотинцев, 7000 кавалеристов, 7000 артиллеристов, всего 3 5 000 человек. Они образуют ядро французской армии, общей численностью 230 000 человек, которую возглавляют маршалы Ней, Даву, Удино. Переправившись через Неман близ Ковно, они направляются к Вильне.

Им противостоит основная русская армия под командованием Барклая де Толли. Однако противника не видно, и это раздражает Наполеона. Императору представляется невозможным, чтобы русские сдали столицу Литвы без борьбы: «Сдать Вильно -значит потерять Польшу!» (с. 117). Однако оптимизм не покидает его: «Через два месяца, - сообщает он Коленкуру, - Россия запросит у меня мира. Крупные собственники будут напуганы и даже

разорены. Император Александр окажется в затруднительном положении» (с. 118). Помолчав, Коленкур напоминает, что сказал ему царь: «Я отдаю должное великому военному таланту императора, но лучше избегать равняться с ним. Если мы будем разбиты, то будем брать пример с испанцев». Выйдя на русский берег, ожидая, что их встретят залпами, французские солдаты останавливаются в недоумении. По словам одного из них, «казалось, что мы на кладбище; ни одного живого существа, ни одного жителя в деревнях! Вдали клубы черного дыма - горят литовские деревни». Наполеон в ярости. Он надеялся дать сражение на литовской территории, но Барклай де Толли отступил. Русские применяют тактику выжженной земли. Об этом императора предупреждает и посланец Александра Балашов: «Это будет война всего народа, огромной и опасной массы. Русский солдат храбр, и народ предан родине» (с. 111).

Описывая «величайший беспорядок», нарастающий в Великой армии по мере ее продвижения по опустошенной земле, автор замечает: «Не лучше ли было бы остановить продвижение к Москве, или даже открыто отступить?» (с. 133). Но Наполеон, жертва своей склонности к гигантизму, ничего не хочет слышать. Наконец он обращается к Дарю, возглавляющему интендантство, желая узнать его мнение о войне. «Она не является национальной, - осмеливается ответить министр. - Ввоз некоторого количества английских товаров в Россию и даже создание царства Польского - недостаточные причины для столь отдаленной войны. Если провизии не хватает в Витебске, что же будет дальше? Офицеры, которых Ваше Величество посылает добыть ее, возвращаются с пустыми руками. Немного муки или мяса, которые удается достать, тут же поглощается гвардией; в других корпусах говорят, что она требует и поглощает всё, что она составляет привилегированный класс. Медицинская помощь, фургоны, стада скота - всё отстает. Госпитали недостаточны для больных, в них не хватает провизии, мест, медикаментов» (с. 155). И вновь, как лейтмотив, два слова: что делать? «Все советуют остановиться, - пишет граф де Сегюр, - но, более того, после Витебска не приходится рассчитывать на доброе расположение жителей. Как поднять их за свободу, если они даже слова этого не понимают?» Наполеон бросает фразу о возможности отмены крепостничества в России. «Однако, - утверждает Кастело, -отмена рабства в "освобожденных" провинциях ничуть не входила в намерения императора. Единственная цель занимала все его мысли: добиться подписания мира царем, а для этого продолжать форсированный марш и дать решающее сражение» (с. 167).

Автор рисует удручающую картину того, как марш на Москву в погоне за русской армией привел к расстройству войск, лишенных необходимых припасов из-за отставания обоза, и к столкновениям характеров и темпераментов среди французского генералитета, например, между маршалами Л.Н. Даву и Й. Мюратом. Наступление на Москву неизбежно «приняло характер варварского вторжения», когда местность совершенно разорялась передовыми частями французской армии, обрекая всех остальных на голод и болезни. Перекличка 2 сентября 1812 г. в Гжатске, накануне генерального сражения, показала, что у Наполеона могло быть в строю не более 133 819 человек. В это число входили и те, кто должен был присоединиться к главным силам в течение последующих пяти дней.

Исход Бородинской битвы обе стороны восприняли как свою победу. На самом же деле уже тогда ее результат был оценен как «недостаточно полный» успех французской армии. В числе причин назывались простуда Наполеона и его отказ бросить в бой гвардию, чтобы добиться полной победы. Сам император утверждал, что должен был сохранить гвардию, «чтобы нанести решающий удар в большой битве, которую нам даст противник перед Москвой. На сегодня успех обеспечен. Я должен подумать об успехе кампании, и поэтому сохраняю резервы» (с. 287). Но сражения не будет, Москва покинута жителями.

После боя прошел проливной дождь. К мукам голода и жажды добавился холод. 13 000 раненых с русской стороны и 7000 с французской обречены на смерть, поскольку помочь им нечем. Измученные солдаты, греясь у костров, жарят конину, забивая собственных лошадей. «Можно ли назвать подобную бойню победой?» - вопрошает Кастело (с. 295).

Кутузов, у которого из 103 000 солдат осталось 45 000, не мог и думать об обороне Москвы. Он отступает. За русским арьергардом под командованием генерала Милорадовича по пятам следует авангард Мюрата. Русский генерал посылает ему парламентера с предложением заключить перемирие на несколько часов, а также уточняет, что 9000 раненых и больных остаются в Москве и доверены великодушным заботам французской армии. Полковник, посланный Милорадовичем, передает ответ Мюрата: «Излишне доверять больных и раненых великодушию французской армии: для французов их пленники более не враги». Но это не всё. «Генерал Милорадович, - продолжает полковник, - убежден, что неаполитанский король предпочел бы занять столицу своих противников в нетронутом состоянии, и потому просит не беспокоить наш арьер-

гард. Он хотел бы, чтобы нам позволили пройти, в противном случае он будет биться до последнего человека и не оставит камня на камне» (с. 310).

Другими словами, король должен был отдать приказ остановить французскую колонну, готовую вступить в Москву. Мюрат ответил вначале, что не может ничего решить без своего кузена Наполеона, но потом передумал: «Я готов принять предложение генерала Милорадовича. Я буду двигаться так медленно, как вы того желаете, при условии, что Москва может быть занята именно сегодня» (с. 312).

Это мимолетное возвращение к галантному поведению на войне вскоре станет невозможным. Наполеон не желал понять, что война стала отечественной, народной и что переговоры о мире в этих условиях были исключены. Пожар Москвы, считает автор, всецело входил в стратегический замысел русских: «Ростопчин велел выпустить из тюрем 800 заключенных, обещая им амнистию за поджог Москвы» (с. 324).

В конце своего пребывания в захваченной столице, вернувшись из Петровского замка в Кремль, Наполеон, по-видимому, уже понял, что потерпел поражение, но не мог в этом признаться. Кастело приводит слова графа де Сегюра: «Он проводил долгие часы полулежа, с книгой в руке, как бы в оцепенении, ожидая развязки своей ужасной истории», и продолжает: «Это была книга о Карле XII, совершившем поход на Москву и потерпевшем поражение. Точно так же 130-ю годами позднее Гитлер в Бергхофе, а затем в Вольфшанце будет читать и перечитывать перевод книги графа Сегюра о Русской кампании.» (с. 394).

Автор приводит рассуждения Наполеона по возвращении из России: «Русские - это бич всех народов, война против России -это война всецело в интересах старой Европы и цивилизации. У Европы есть только один враг - русский колосс». Коленкур осмеливается сказать императору, что он в бесконечно большей степени является «предметом общего беспокойства», нежели «русский колосс». Но тот снова и снова размышляет о причинах своего поражения: «Мы стали жертвой климата: хорошая погода ввела меня в заблуждение. Если бы я выступил двумя неделями раньше (из Москвы. - Реф.), моя армия была бы в Витебске. Дела пошли плохо, потому что я слишком долго оставался в Москве. Если бы я, вступив в нее, уехал через четыре дня, как и собирался, увидев пожар, Россия бы пала. Император Александр был бы счастлив заключить мир, который я великодушно предложил бы ему в Ви-

тебске». Игнорируя тот факт, что в этот самый момент его армия полностью развалилась, император, казалось, готов был начать всё сначала: «Я всегда бил русских. Я соберу триста тысяч солдат. Я дам им два-три сражения на Одере, и через шесть месяцев снова буду на берегу Немана. То, что произошло, ничего не значит. Это несчастье. Виноват климат, враг здесь не при чем, я бил их повсюду» (с. 577).

Император не сознает причин своего поражения, констатирует автор. Но достаточно вспомнить цифру в 4-5 сотен выживших солдат когда-то 35-тысячной гвардии, чтобы убедиться, что отступление из России было самым ужасным из испытаний, выпавших на долю воюющих во все времена. Число уцелевших не превышало 20 000 - всё, что осталось от армии в 400 000 человек, перешедших Неман несколько месяцев тому назад! (с. 594).

Так складывалась «наполеоновская легенда», которая легла в основу французской национальной традиции изучения войны 1812 года. Историческая память французов об этой войне в своей основе оставалась до последнего времени фактически неизменной. Ее основополагающими элементами были убежденность в превосходстве французской армии, высоких морально-волевых и профессиональных качествах ее солдат, одержавших в 1812 г. ряд побед (под Витебском, Смоленском, при Бородине, Малоярославце, Красном, на Березине), но не выдержавших нечеловеческих условий похода и давления «стихий». Лишь на рубеже нового тысячелетия французская историография начинает выходить из тени «наполеоновской легенды». Одним из свидетельств этого является книга Кастело, которая, сохраняя объективно-нейтральный тон повествования, вскрывает всю непродуманность и авантюризм Русской кампании 1812 года и неизбежность ее трагических последствий.

Т.М. Фадеева