CC BY
76
RAR УДК 008 ББК 71
36
КАРТИНА МИРА РУССКОГО ЭПИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ: ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ ОСОБЕННОСТИ
Миронов Арсений Станиславович,
кандидат филологических наук, ректор Московского государственного института культуры,
Библиотечная ул. 7, Химки email: [email protected]
Аннотация
В статье предлагается описание картины мира, свойственной русскому эпическому сознанию, её базовые ценностные концепты выявляются посредством анализа структуры и соотношения «ценностных центров» эпического героя и сказителя/аудитории. Ключевые слова
Былины, картина мира, русское эпическое сознание, цивилизационные особенности.
Под русским эпическим сознанием предлагается понимать совокупность отразившихся в русском эпосе общих убеждений, идей, нравственных норм традиционной аудитории эпических певцов (преимущественно крестьянства), а также самих исполнителей былин, в регионах живого бытования русских эпических песен в период их активной научной фиксации с конца 1850-х и приблизительно до 1930-х годов (когда многие очаги былинной традиции угасли, и в репертуаре народных исполнителей существенной сделалась доля сюжетов, воспринятых из книг).
Атрибутом любого сознания является соответствующая картина мира. Для описания картины мира, свойственной русскому эпическому сознанию, необходимо выявить её базовые ценностные концепты — это можно сделать, изучив структуру и соотношение «ценностных центров» эпического героя и сказителя/аудитории. Мы будем пользоваться сформулированным М. М. Бахтиным определением «ценностного центра» автора и героя как «смысловой и оценивающей позиции человека по отношению к себе самому и по отношению к окружающей его дей-
ствительности»1. Субъектом эпического сознания русских является ценностный центр слушателя/сказителя (и его аудитории), включающий главные акисологические концепты: сила («работа богатырская», «стояние», миссия свыше, бремя призвания), любовь-сострадание («жалость», «сердце неутерпчивое», «обида»), смелость («смелость-ухватка»), честь («честь-хвала богатырская»), слава, молитва, стойкость («не-упадчивость») и др.
Объектом эпического сознания в былинах является ценностный центр героя. Важно отметить, что этот ценностный центр — в отличие от ценностного центра слушателя/сказителя — весьма динамичен, изменчива его структура, в частности, иерархия концептов. Например, для одного и того же эпического героя в различные периоды его богатырской «биографии» разной ценностью обладает собственное призвание (Добрыня) и принятые на себя заповеди (Илья) или обеты (Садко), институт княжеской власти (Илья), пленные соотечественники (До-
1 Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского // Собр. Соч. М.: Русские словари; Языки славянской культуры, 2002. Т. 6. С. 56.
брыня), институт христианского брака и «любовь телесная» (Алеша, Потык), воспитание ребенка (Илья), «золота казна» (Садко), вино (Потык).
Почти в каждой былине можно отметить случаи несовпадения ценностных центров эпического героя и сказителя/аудитории ни по содержанию, ни по структуре. Например, герой песен о Садке и традиционная аудитория этих песен по-разному воспринимают: а) ценность богатства в начале былины, 2) ценность взятого на себя обета в середине былины и 3) ценности выживания, покаяния и самопожертвования, выявляемые через сопоставление в сюжете о бросании жребиев на море. Ярким примером несовпадения ценностных центров героя и аудитории может служить негативное отношение сказителя и слушателей к мирному договору, заключенному Добрыней со Змеей (за что певец называет Добрыню «глупешеньким»): заключая этот мир, Добрыня слишком мало ценит жизни русских пленников, которые остаются томиться в «пещерах» или «норах» Змеи.
Примеров несоответствия ценностных центров былинного героя и аудитории можно привести множество. Это несовпадение объясняется изменчивостью структуры ценностного центра героя — а это значит, что необходимо отказаться от привычного для школьных и вузовских учебников представления о том, что образы богатырей статичны, что русский эпос не замечает недостатков своих героев, якобы воплощающих нравственный идеал доброты, мужества, стойкости, выдержки.
Е. А. Костюхин, например, называет богатырей «идеальными героями с нравственной^ точки зрения»2. Авторы другого учебника пишут об «идеальном типе русского былинного героя, воплотившем представления народа о личном достоинстве, гуманизме, любви к родной земле, свободолюбии, социальной активности и бесстрашии в борьбе за свои цели»3. Подобные утверждения сложно подтвердить результатами исследования ценностных центров героя и сказителя/слушателя. Былина показывает не статичный («конечный») идеал героя, но — историю
2 Костюхин Е. А. Лекции по русскому фольклору. М.: Дрофа, 2004. С. 163.
3 Народная художественная культура: Учебник/Под ред. Ваклановои" Т. И., Стрельцовои"Е. Ю. М.:
МГУКИ, 2000. С. 166.
личной внутренней борьбы, которая не всегда завершается победой богатыря над самим собой.
Соглашаясь с формулой В. Я. Проппа, определявшего эпос в содержательном плане как «песни о борьбе и победе» 4, надо распространить это определение на область духовной борьбы героя с собственными грехами, страстями и слабостями. Ключом к пониманию поступков былинных героев является не идейно-политическая борьба, в том числе с иноземными захватчиками, но — внутренняя духовная борьба. Суть этой борьбы и ее законы понятны сказителю и его слушателям, знакомы из личного духовного опыта либо воспринимаются (детьми) как опыт предков, содержащий актуальные ценностные ориентиры и модели поведения.
Динамика соотношения ценностных центров героя и сказителя/слушателя обеспечивает, на наш взгляд, притягательность и актуальность эпоса для аудитории. В отличие от героя мифов, былинный герой не несет на себе каких-либо черт божественной природы и не представляется аудитории эпического певца неподсудным с точки зрения человеческой морали. В русском эпосе есть поэтическая гиперболизация силы богатырей, но вовсе нет их идеализации. Илья Муромец трусит, опасаясь гнева Святогора и совершает блуд с его женой; он же зачинает в блуде сына и забывает о нем, в результате сын вырастает и становится мощнейшим анти-богаты-рем, воспитанным в «вере поганой». Добрыня Никитич заключает мирный договор со Змеей, за что сказитель называет его «глупешеньким», по сути, он избегает богатырской миссии, отказываясь от избавления русских пленников, которые томятся в пещерах Змеи. Садко — этот русский Фауст — из любви к золоту заключает договор с морским дьяволом. Михайло Потык не в силах противиться блудной страсти и пьянству. Дюк Степанович трусит перед шатром, в котором спят Илья и Добрыня. Ставр Годенович, Сухман, даже Илья Муромец — хвастают прежде совершения подвига. Былинные герои не воплощают ценности русской цивилизации в идеальном состоянии. Скорее, былина показывает слушателю основные трудности на пути к русскому идеалу человека — и делится опытом духовных побед на этом пути.
4 Пропп В. Я. Русский героический эпос (Собр. трудов В. Я. Проппа). М.: Лабиринт, 1997. С. 6.
37
38
Главный психологический конфликт русского эпоса есть конфликт между частными интересами героя — и его призванием, его миссией. Причем эта миссия трактуется не в духе вассальной верности сюзерену или преклонения перед прекрасной дамой, но преимущественно — на путях служения ближнему.
Многие исследователи былин отмечали: русский эпический герой действует не в личных интересах, но исходя из остро переживаемого чувства духовной необходимости. В своих лекциях С. П. Шевырев говорил: русские богатыри «не заняты оскорблениями личной чести и страстями сердца, как рыцари Запада», но «над всеми личными чертами возвышается в них и господствует одна великая черта, принадлежащая тому народу, который они олицетворяют: самоотвержение» 5. С. К. Аксаков замечал, что сила для русского богатыря — «полезное орудие для добраго дела только»6. Орест Миллер развил эту мысль: «Илья Муромец ... ничего не ищет для себя самого»: «в западноевропейском богатырском эпосе. богатырская сила представлялась исключительно доставляющею права, прямо противоположно тому значенью ея у нашего Ильи Муромца, по которому она налагает обязанности»7.
Для русского эпического героя сила — не бонус, не конкурентное преимущество и не средство достижения корыстных целей, но — бремя служения. Результаты аксиологического анализа русского эпоса подтверждают одно из ключевых наблюдений Н. Я. Данилевского: отличительной чертой славянской цивилизации является то, что в важнейшие моменты жизни русским человеком движет не личный интерес, но «внутреннее нравственное сознание, медленно подготовляющееся в его духовном организме» и «всецело обхватывающее его, когда настает время для его внешнего практического обнаружения и осуществления».8 Русский эпический герой получает от Бога чудесную силу и право на побе-
5 Шевырев С. П. История русской словесности, преимущественно древней. Ч. 1. Лекция IV. М., 1840. С. 190.
6 Аксаков К. С. Богатыри времен великого князя Владимира/ «Русская беседа». Т. 4 за 1856 г.
7 Миллер О. Ф. Сравнительно-критические наблюдения над слоевым составом народного русского эпоса. Илья Муромец и богатырство киевское. СПб., 1869.
С. 817.
8 Данилевский Н.Я. Россия и Европа./Составление
и комментарии Ю. А. Белова/Отв. ред. О. Платонов.
М.: Институт русскойй цивилизации, 2008. С. 17.
ду лишь тогда, когда производит определенную духовную работу в своем сердце и оказывается подготовлен к пассионарному акту любви — жалости, сострадания.
Данилевский уделяет огромное значение этому «психологическому процессу», он описывает его как «внутреннее перерождение», происходящее в душе отдельного человека, переходящего из одного нравственное состояние в другое, высшее. В свете этого открытия Данилевского очевидно, что этот психологический процесс, происходящий в душе героя, есть характерная черта русского эпоса. Именно духовное перерождение обычного человека в особое «богатырское» состояние является цивилизационной особенностью былины, в отличие от общечеловеческих смыслов — борьбы с чудовищами, символизирующими силы дикой природы, защиты родной земли и разнообразных задач, определяемых историческими обстоятельствами.
«Богатырское» состояние души (эпический певец называет его «неутерпчивостью» сердца, способностью откликаться на чужую «обиду») соответствует состоянию особой «пассио-нарности», о котором писал А. С. Панарин. Он полагал, что «от падения в хаос Россию всегда спасал не закон — он сделать этого не в состоянии, — а вера, обеспечивающая спонтанность дарения на всех уровнях и во всех слоях общества»9. По мнению А. С. Панарина, пассионар-ность человека православной цивилизации состоит в ощущении необходимости дарить свою силу, свой талант, не ожидая ничего взамен, просто по зову сердца, потому что так должно поступать.
Когда жена Соловья или разбойники-«ста-ничнички» предлагают Илье Муромцу «золоту казну», богатырь отвечает: «Кабы мне брать вашу золоту казну,//За мной бы рыли ямы глу-бокия! // Кабы брать мне ваше платье цветное, // За мной бы были горы высокия! // Кабы мне брать ваших добрых коней, // За мной бы гоняли табуны великие!»10.
Любовь-жалость направлена на ближнего, то есть на человека, который нуждается в приложении нашей энергии здесь и сейчас. Это христианский концепт, фундаментальный для русско-
9 Панарин А. С. Православная цивилизация. М.: Ин-т
русск. цивилизации, 2014. С.184.
10 Песни, собранные П. В. Киреевским. Вып. 1-4. М.,
1860-1862. С. 17-18.
го эпоса. Он определяет мотивацию богатырей в абсолютном большинстве случаев. Заметим, что открытие этой фундаментальной основы картины мира русского эпического сознания, в частности, обрекает на бессмысленность поиски «глубинных» смысловых слоев, связанных с язычеством, которые якобы таятся под внешними христианскими формами.
Жалость не является концептом языческого этоса. Идеал милующего сердце «вполне чужд античной культуре», отмечал С. С. Аверинцев. Он утверждал, что «в пределах языческого мировоззрения такая жалость явно бессмысленна»11. Между тем, именно ценность любви-жалости составляет основу картины мира русского эпического сознания. Свою чудесную силу русский эпический герой получает не от божественной природы и не по волшебству, как Ахилл или Зигфрид; он получает ее свыше как ответ Бога на акт жалости, акт духовной работы, производимой в «неутерпчивом» сердце богатыря.
Принципиально важно, что былинные богатыри нередко утрачивают свою чудесную силу (Добрыня и Сухман, Василий Вуслаев и даже Илья Муромец в битве с Сокольником). Условием сохранения силы в понимании эпического певца является «неупадчивость» — стойкость к греху.
Важнейшей чертой русского эпического сознания является ясное представление о причинно-следственных связях духовного характера. А. Н. Ужанков полагает, что на определенном этапе развития восточных славян «возникло понимание некоторых законов миропорядка», они обнаружили «прямую взаимосвязь между поступками человека, нарушавшими христианские заповеди, и историческими событиями»12. В своей работе «Историческая поэтика древнерусской словесности» А. Н. Ужанков показывает, что с начала XIII века древнерусская культура отражает особый метод познания, который исследователь называет «религиозно-прагматическим». Множество примеров религиозного
11 Аверинцев С. С. На перекрестке литературных традиций. Византийская литература: истоки и творческие принципы/Религия и литература. Ann Arbor: Эрмитаж. 1981. С. 47.
12 Ужанков А. Н. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций. Монография. М.: Изд. Лит. института им. А. М. Горького. 2011. С. 104.
прагматизма, демонстрации скрытых духовных причин событий содержат и былины.
В частности, эпический певец знает, что победа героя выковывается задолго до сражения с врагом. И напротив, если совершить грех накануне сражения, битву не выиграть. Простой пример — поединок Ильи с Сокольником, который имеет две фазы: духовную (эта схватка происходит на расстоянии, прежде чем богатыри увидели друг друга — через посредника, посыльного) и физическую (собственно сшибка в чистом поле). Сокольник — наделен не только физической силой, он — тонкий психолог и умелый провокатор. Прежде чем сразиться с Ильей в чистом поле, он на расстоянии наносит Илье психологический удар, он задирает, искушает его, вынуждая впасть в гнев и похвальбу. И что же происходит? Илья Муромец поддается этому искушению. Он не может проявить «неупадчивость», впадает в гнев и хвастовство («Не успеете вы горшка сварить/Привезу вам голову татарина поганого»). Это — духовное поражение Ильи, поэтому, когда доходит до второй фазы поединка, аудитория эпического певца уже догадывается, что «по грехам с Ильюшенкой случится» и его ноженька подвернется, так что русский герой окажется на краю гибели.
Русский эпос — результат многовекового коллективного опыта духовного созерцания, собрание жизненных уроков, актуальных для слушателя. Знание духовных законов позволяет аудитории эпического певца предсказывать исход событий. Добрыня не послушался матери — и потому становится уязвим для соблазна со стороны Маринки. Добрыня удержался от блудной связи с Маринкой — и потому колдунья не может его погубить. Садко не построил обетную церковь — и потому попадает во власть морского царя, водяного дьявола. Однако Садко сумел проявить сострадание к гибнущим корабельщикам — и Никола дает ему шанс вырваться из рабства Морского царя. Сможет Садко удержаться от блудной связи с дочерью морского царя — значит, он сможет обрести свободу и вырваться обратно в мир людей.
Эпический певец и его аудитория обладают духовным опытом поколений — информацией о причинно-следственных связях, которые соединяют события внутреннего мира человека и их последствия, проявляющиеся в поступках. Это позволяет героям былин «программировать» будущее, а слушателям эпического певца — его
39
40
предсказывать. Не случайно перед боем с Сокольником Илья Муромец спешит в монастырь исповедовать свои грехи. Задумаемся: именно Сокольник так страшен для Муромца потому только, что у Сокольника есть духовное «право» на победу, которое вынуждены признать и сказитель, и аудитория. Ведь Сокольник — незаконнорожденный сын Ильи, забытый им и воспитанный в поганой вере. Исповедание этого греха и раскаяние — увеличивает шансы Ильи выжить в борьбе со страшным противником и примириться с ним.
Демонстрацию действия «духовных законов» — описанных выше причинно-следственных связей — мы видим в каждой былине. Если в детстве Волху Всеславичу «похотелось много мудрости» настолько, что он начинает увлекаться магией, оборотничеством, — то непременно этот богатырь закончит тем, что превратится в изверга и узурпатора, приказавшего вырезать население целого города (кроме «душечек красных девушек»). Захватив чужой трон и чужую жену, Волх перестает быть русским богатырем — он уже не возвращается на Русь, превращается в очередного «индейского царя» или, в других вариантах, — в нового «турец-сантала».
Сила придается богатырю тоже не случайно, но как результат действия духовных законов. Добрыня бессилен перед Змеей — до тех пор, пока Змея не начинает глумиться над пророчеством «святых отцов». Услышав это глумление, Добрыня вступается за поруганную честь «святых отцов» и вмиг делается богатырем. С этого момента единственный шанс Змеи — это повредить духовную защиту Добрыни, раскачать его «неупадчивость». Поэтому Змея не сдается, она продолжает духовный поединок и предлагает богатырю золото, коня и саму себя в образе прекрасной девицы. Только духовная стойкость Добрыни обеспечивает ему победу в физическом противоборстве.
Духовный закон былины строго запрещает хвалиться до совершения подвига — потому что еще не известно, в каком духовном состоянии герой подойдет к моменту физической схватки. Похвальба до подвига «перепрограммирует» будущее, обрекая героя на поражение.
Знание духовных законов проявляет даже юный Алеша Попович — вместе с парубком Екимом они решают, по какой дороге поехать, и Алеша отказывается ехать в Чернигов об-
щаться «с девушками хорошими». Алеша говорит о возможном ущербе для своей репутации, но аудитория эпического певца осознает также риск утраты героем духовной защиты — «неу-падчивости».
Заметим, что духовная победа, одержанная над самим собой, позволяет Алеше впоследствии вызывать дождь при помощи молитвы. В былинной вселенной молитва есть действенное оружие, однако, она действует не автоматически, как магическое заклинание, но при условии совершения предварительной духовной работы.
Ключевой концепт русского эпоса есть концепт любви-жалости, но его продолжением является концепт бодрствования. Сон есть отрицание пассионарности, он исключает дарение — так же, как исключает дарение плен. Русский эпический герой боится плена больше всего на свете потому, что плен не позволяет применить, использовать богатырский талант — силу. И это — самобытный концепт свободы, характерный для русского эпического сознания. Свобода, воля обладает высшей ценностью потому, что дает возможность применить данный от Бога талант, силу.
Еще один важный концепт русского эпического сознания — это специфический концепт чести. Любой объект, который достоин того, чтобы его защищать, является «честным». В картине мира былины особое место занимают честные монастыри и честные вдовицы, честью обладают даже пиршественные столы. И чудесная сила дается богатырю от Бога именно на восстановление чести тех, у кого она была поругана.
Здесь не применимо ни языческое понимание чести как ритуала, который должен быть соблюден, ни западно-европейское понимание рыцарской чести как платы за вассальную службу. Ю. М. Лотман описывает концепт чести в западно-европейском эпосе следующим образом: «Показательно, что честь всегда дают, берут, воздают, оказывают. Честь неизменно связывается с актом обмена, требующим материального знака, с некоторой взаимностью социальных отношений, дающих право на уважение и общественную ценность»13.
Русский эпический концепт чести связан не с принципом обмена, о котором пишет Лотман, но с принципом дарения. Богатырь обязан передаривать талант (физическую силу, творче-
13 Лотман Ю. М. Избранные статьи. В 3-х т. Т. II. Таллин,
1992. С. 123.
ский талант, вежество, богачество и др), дарованную ему от Вога, направлять их на соблюдение и восстановление чести других людей и прочих «честных» объектов (монастырей, честных икон, Непры-реки и т. д.). Иначе русский эпический герой рискует утратить чудесную силу, как это происходит в определенные моменты с Добрыней (битва со «змеенышами», первая битва со Змеей, битва с Настасьей), Ильей (битва с Сокольником), Потыком (каждая встреча его с Лебедью Белой, кроме последней), Сухманом (смертельное ранение героя в конце битвы), наконец, со всеми русскими богатырями (битва с «силой незнаемой»).
Как можно видеть, картина мира русского эпического сознания обладает выраженными особенностями, которые соответствуют уникальным атрибутам славянского культурно-исторического типа (в теории Н. Я. Данилевского) и «православной цивилизации» (в понимании А. С. Панарина). Выявление специфики ценностных концептов русского эпического сознания (таких как «любовь-жалость», сила как бремя, «неупадчивость», бодрствование, свобода как возможность исполнения миссии, честь как право на защиту, хвастовство (молва) как инструмент удержания врагов от нападения) подтверждает, во-первых, выводы Н. Я. Данилевского о том, что характерной мотивацией человека славянской цивилизации является осознание внутренней нравственной необходимости действия в противоположность личной выгоде.
Во-вторых, выявленное в былинах отношение эпического певца и его аудитории к силе (и вообще таланту) как к дару, который необходимо передаривать нуждающимся, подтверждает предположение А. С. Панарина о том, что пассионарное «дарение» является характерным свойством православной цивилизации.
Изучение ценностных концептов русского эпического сознания в свете цивилизационно-го подхода не только выявляет неадекватность представления о содержании эпоса как о своего рода «культурном слое» разновременных и противоречивых ценностных напластований (связанных либо с древнейшими мифологическими смыслами, либо с воспоминаниями народа об исторических событиях). Оно открывает
также перспективный взгляд на русский эпос как на обладающее внутренней целостностью собрание психологически достоверных сюжетов, показывающих действие законов внутреннего мира человека и духовных законов истории.
Список литературы
1. Аверинцев С. С. На перекрестке литературных традиций. Византийская литература: истоки и творческие принципы/Религия и литература. Ann Arbor: Эрмитаж, 1981.
2. Аксаков К. С. Богатыри времен великого князя Владимира. «Русская беседа». Т. 4 за 1856 г.
3. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского // Собрание сочинений. М.: Русские словари. Языки славянской культуры. М., 2002 г. Т. 6.
4. Данилевский Н. Я. Россия и Европа./Составление и комментарии Ю. А. Белова/Отв. ред. О. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2008.
5. Костюхин Е. А. Лекции по русскому фольклору. М.: Дрофа, 2004.
6. Лотман Ю. М. Избранные статьи. В 3-х т. Т. II. Таллин, 1992.
7. Миллер О. Ф. Сравнительно-критические наблюдения над слоевым составом народного русского эпоса. Илья Муромец и богатырство киевское. СПб., 1869.
8. Народная художественная культура: учебник/под ред. Баклановой Т. И., Стрельцовой Е. Ю. М.: МГУКИ, 2000.
9. Панарин А. С. Православная цивилизация. М.: Инст. русск. цивилизации, 2014.
10. Песни, собранные П. В. Киреевским. Вып. 1-4. М., 1860-1862.
11. Пропп В. Я. Русский героический эпос (Собрание трудов В. Я. Проппа). М., Лабиринт. 1997.
12. Ужанков А. Н. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций. Монография. М.: Изд. Лит. института им. А. М. Горького, 2011.
13. Шевырев С. П. История русской словесности, преимущественно древней. Ч. 1. Лекция IV. М., 1840.
41
PICTURE OF THE WORLD OF RUSSIAN EPIC CONSCIOUSNESS: CIVILIZATION FEATURES
Mironov Arseny Stanislavovich,
PhD, Rector of the Moscow State Institute of culture,
Library Street, 7, Khimki [email protected]
Abstract
In this article proposes a description of world peculiar to the Russian epic consciousness, its basic values concepts identified through analysis of the structure and «value ratio centers» of the epic hero and the storyteller/audience. Keywords
Bylina, worldview, Russian epic consciousness, civilizational features.
42
