CC BY
25ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ КУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ
М. В. Новиков Т. Б. Перфилова
DOI 10.24411/1813-145X-2019-572 УДК 008:001.8
https://orcid.org/0000-0002-2013-1919 https://orcid.org/0000-0002-2498-8688
Картина мира человека архаических и древних обществ в трактовке Ф. И. Буслаева
Работа выполнена по государственному заданию Министерства науки и высшего образования РФ,
проект 33.7591.2017/8.9
Для цитирования: Новиков М. В., Перфилова Т. Б. Картина мира человека архаических и древних обществ в трактовке Ф. И. Буслаева // Ярославский педагогический вестник. - 2019. - № 6 (111). - С. 151-159.
В статье рассматривается интерпретация Ф. И. Буслаевым картины мира архаических и древних народов, появившейся, по его мнению, уже в доисторический период. Приводится буслаевская трактовка причин, объясняющих в космологии народов Земли антропоморфизацию Вселенной и космизацию человеческого организма. Подчеркивается вывод Буслаева об универсальности понимания человеком с мифологическим типом мышления пространства и времени, которые не считались абстрактными понятиями, а были образами, основанными на эмоциях и практическом жизненном опыте. Отмечается выявленная Буслаевым этноцентрическая концепция восприятия пространства народами древности. Объясняется вывод Буслаева о пространственном понимании времени и о темпоральном восприятии пространства архаическими и древними народами, то есть о совместимости в их сознании спатиальных и темпоральных проекций картины мира, о способности «пространства-времени» к перетеканию, взаимопроникновению, перемещению друг в друга. Наблюдение ученого о восхождении сознания человека древности к отвлеченному абстрактному представлению о времени трактовалось в логике творческой деятельности языка. Рассматриваются выводы Буслаева об отношении первобытного человека к слову и цифре как способам упорядочения природных и социальных планов бытия. Отмечается убеждение Буслаева в том, что для архаических людей слово являлось реальным и «материально» осязаемым предметом, а цифра как неотъемлемая часть мифологического сознания выражала идеи гармонизации Универсума, упорядочивания отношений со сверхъестественными силами.
Ключевые слова: архаические и древние народы, мифологический тип мышления, пространство, время, картина мира, спатиально-темпоральные представления, природный и социальный Универсум.
M. V. Novikov, T. B. Perfilova
Picture of the world of man of Archaic and ancient societies in F. I. Buslaev's interpretation
F. I. Buslaev's interpretation of the picture of the world of archaic and ancient peoples, which, in his opinion, appeared already in the prehistoric period, is considered. Buslaev's interpretation of the reasons explaining the anthropomorphization of the universe and the cosmization of the human organism in the cosmology of the peoples of the Earth is given. Is stressed Buslaev's conclusion on the universality of understanding by a person with a mythological type of thinking space and time, which were not considered abstract concepts, but were images based on emotions and practical life experience. The ethnocentric concept of perception of space by peoples of antiquity identified by Buslaev is noted. Here is explained Buslaev's conclusion on the spatial understanding of time and on the temporal perception of space by archaic and ancient peoples, that is, on the compatibility in their minds of spatial and temporal projections of the picture of the world, on the ability of «space-time» to flow, interpenetrate, move into each other. The scientist 's observation of the rise of the consciousness of man of antiquity to the distracted abstract idea of time was interpreted in the logic of the creative activity of language. Here are considered Buslaev's conclusions on the relation of primitive man to the word and figure as ways to regulate natural and social plans of being. It is noted that Buslaev believes that
© Новиков М. В., Перфилова Т. Б., 2019
THEORETICAL ASPECTS TO STUDY CULTURAL PROCESSES
for archaic people the word was a real and «material» tangible subject, and the figure as an integral part of mythological consciousness expressed the ideas of harmonization of the Universal, regularization of relations with supernatural forces.
Keywords: archaic and ancient peoples, mythological type of thinking, space, time, picture of the world, spatially-temporal representations, natural and social Department.
Интерес к ментальным факторам социогенеза архаических и древних народов приковывал внимание Ф. И. Буслаева к их картине мира, создававшейся уже на заре человеческой истории и «подновлявшейся» по мере возникновения и развития первых цивилизаций. Никогда не употребляя выражения «картина мира», он прозревал неизбежность обращения в будущем к этому концепту, с тем чтобы акцентировать «цельность духовной жизни» этнокультурной общности, вносившей в свое умственное достояние при помощи синергии языка, мифа, «мифологического эпоса» (фольклора), обычаев, обрядов «всю природу и жизнь», весь свой умственный и нравственный быт [11, с. 159, 161, 166; 20, с. 2]. «Полная картина природы и жизни» [11, с. 163], по соображениям ученого, появилась уже в доисторический период, когда язык, взяв на себя миссию «духовного деятеля» народа [20, с. 6], стал облекать «звуками понятие обо всем мире» [11, с. 159].
В процессе слово- и мифообразования язык, становясь средством мышления, не просто руководствовался воззрениями человека, по-детски наивным способом воспринимать мир [15, с. 63, 64], привычками сознания - создавая мир новой -образно-символической реальности, язык постоянно «имел в виду человека». Он творил антропоморфными идеями и образами, максимально сближая продукты своей деятельности с «осязательным» архетипическим инвариантом - человеком [11, с. 165, 166, 168, 187].
В этом заключается одна из причин, объясняющая феномен антропоморфизации Вселенной в космологии народов Земли: по их мифологическим представлениям, либо все сущее возникает из тела космического великана - гигантской анатомической версии человека, либо человек «производится» из вечных неуничтожимых природных стихий и космических элементов, срастаясь с другими элементами мироздания [7, с. 76, 77].
Другая указанная Ф. И. Буслаевым причина состояла в том, что «отелеснивание» природы и, наоборот, космизация человеческого организма могли быть порождены нерасчлененностью первобытного мышления, еще окончательно не отделившегося от эмоциональных элементов психики. Поэтому при «созерцании природы» или реализации стремления «сблизиться с предметом наблю-
дения и познания» язык «называл вещи не по тому, что они суть на самом деле, а по тому, как они кажутся» [11, с. 168]. Реакции органов чувств человека объективировались через антропоморфные метафоры, ассоциации, уподобления, а сам человек превращался во вместилище оживленных его сознанием «внешних сил» и соответствующих сенсорных реакций [20, с. 10, 12, 70-73].
Хотя естественная среда обитания, по наблюдениям Ф. И. Буслаева, накладывала отпечаток на творчество языка [4, с. 247; 14, с. 541, 550], влияла на развертывание сюжетных линий мифов и характер действовавших мифологических персонажей, ему было ясно, что и в «великом всеобъемлющем эпосе» германо-скандинавских народов [5, с. 145], который он взял за образец реконструкции картины мира архаических («культурно отсталых») народов Европы, и в мифологии реликтовых племен, сохранивших примитивный уклад жизни в XIX в., модель мира демонстрирует некие константы, коренные представления о природном и социальном Универсуме.
Так, в мифотворчестве всех племен, «наиболее склонных к историческому прогрессу» и оставивших богатое духовное наследие [2, с. 252; 5, с. 117], особое место отводилось мироустроитель-ным «преданиям».
Космогонические мифы рисовали образ мира «до» и «после» процесса преобразования небытия - деструктивной хаотической стихии в организованный космос; смысл этой метаморфозы выражался в переходе от тьмы к свету, от пустоты к веществу, от разрушения к созиданию. Миро-устроительные мифы повествовали о порядке создания упорядоченного мира, указывали на место человека в пространстве природы, подсказывали способы гармонизации взаимоотношений социума с природным окружением.
В сделанных ученым интерпретациях таких мифов одной из наиболее значимых стала мысль о том, что мир природы и мир людей не воспринимались изолированно, обособленно друг от друга. Напротив, им было свойственно диффузное взаимопроникновение - результат абсолютной погруженности человека в природную среду. Многочисленные примеры, приводившиеся исследователем (сплошная персонализация природного окружения, придание «личной индивидуально-
сти» одушевленным и неодушевленным обитателям живой природы, говорящие природные объекты, ««чародейское всеведение» хищных животных и птиц, вера в сны, знамения и предсказания, сакрализация земли и другие) [5, с. 222; 9, с. 256; 12, с. 292, 306; 15, с. 28-31, 36-38, 42, 43; 20, с. 41, 42, 61, 70, 73], служили подтверждением родственной близости [7, с. 65, 67] и не знавшей преград спаянности мира природы и мира людей с мифологическим типом мышления, выступали проявлением инстинктивного чувства единства с природным Универсумом. Эта цельность миросозерцания была результатом нерасчлененности первобытного мышления, которое предоставляло равные права на существование реальным и вымышленным планам бытия. Оттого-то в картине мира архаических и древних народов физически ощущавшиеся и «идеальные» представления о природе и социуме были сомкнуты в единое пространство космоса [5, с. 164, 165; 7, с. 67-69, 82, 85].
Ф. И. Буслаев обратил внимание на то, что отсутствие противопоставления природы человеку являлось одной из причин возникновения прагматичного, «практического взгляда» людей древности на объекты природы. Они не превращались в источники поэтического вдохновения, зарождения сентиментальных чувств - интенции праздного любования миром природы подавлялись потребительским отношением к богатствам матери-Земли [5, с. 123; 8, с. 36, 37]. Игнорирование красот природы могло быть свидетельством и особых ориен-тационных практик человека «эпической старины»: средоточием всего мира в стародавние времена был «сам человек с его семьей и родным домом». Потребность воссоздать красоту природного окружения в поэзии появилась только «по мере удаления человека от природы» [20, с. 66], когда зависимость от среды обитания начала ослабевать и органический союз мира людей и мира природы был нарушен.
Интерес к ориентационным принципам людей древности и способам символического моделирования окружающего их мира превратил Ф. И. Буслаева в первого отечественного мыслителя, положившего начало исследованиям о фундаментальных параметрах существования природного и социального Универсума - пространстве и времени. Доказанное в наши дни воздействие восприятия этих основополагающих форм физического и духовного бытия человека на развитие «целых обществ», на выбор мотивов и стратегий поведения как отдельных носителей культу-
ры, так и социальных групп [21, с. 44] в годы жизни Ф. И. Буслаева было новым словом в науке.
Главное, на что обратил внимание исследователь, заключалось в констатации уникальности понимания человеком с мифологическим типом мышления пространственно-временные акцентов картины мира. Пространство и время в архаических и древних обществах не считались абстрактными понятиями: они были образами, основанными на чувственных переживаниях и практическом жизненном опыте [5, с. 128; 7, с. 191; 18, с. 320].
«Изобразительная форма» использовалась для передачи и спатиальных, и темпоральных измерений. Так, для характеристики протяженного, значительного по масштабам пространства употреблялись знакомые каждому предметы большой прочности (например, «железные башмаки»), степень износа которых могла указать на длительность пути и бескрайность просторов, преодоленных героем [18, с. 338, 339]. «Понятие о ходе и движении», в свою очередь, определяло «смысл меры», то есть формировало подходы к измерению времени [7, с. 191], поэтому для выражения продолжительности события или процесса человек использовал понятные ему в своей регулярной периодичности смены весен зимами [17, с. 302].
Ф. И. Буслаев отметил в развитых индоевропейских мифологиях трихотомическое в вертикальной проекции деление пространства. Оно могло быть выражением стремления людей древности очертить границы видимого мира, придать ему организованный, а значит, и управляемый характер. Ученый не увидел в попытках упорядочения космоса намерения разрушить идею целостности Универсума [5, с. 155], так как ось земли -Мировое дерево, пронзавшая верхний, средний и нижний «миры», а также проницаемость их границ свидетельствовали об обратном: центростремительной направленности всех структурных звеньев Вселенной [5, с. 159, 160; 18, с. 322].
По наблюдениям Ф. И. Буслаева, пространство в «народном сознании» не отличалось гомогенностью. Оно всегда было наполнено множеством предметов и событий, заселено, помимо людей, божествами и мифологическими персонажами, придававшими ему свойства одушевленности и одухотворенности.
Враждебно настроенные к людям и угрожавшие существованию упорядоченного космоса исполины первобытного хаоса и «неведомые силы природы» в фантастических образах природ-но-пространственных объектов были оттеснены
на периферию известных человеку земель. Это обстоятельство, по ощущениям Ф. И. Буслаева, могло придавать пространству качественную неоднородность, потому что люди стали соотносить край земли с «плохими» территориями - средоточием опасности и неистребимого зла. Неприятности разного рода, угрожавшие существованию архаических народов, могли источать не только хтонические великаны, но и «поганые... лютые враги», враждебные «своим» иностранцы-недочеловеки («немцы»), говорившие на непонятном - «зверином» - языке [15, с. 65, 66, 212].
«Чужое» (отдаленное, окраинное, пограничное) пространство вступало в оппозицию к священной земле предков - «своей», «хорошей» территории, находившейся под покровительством богов и обустроенной в соответствии с божественным замыслом.
Дихотомия «своя» - «чужая» земля, отмеченная Ф. И. Буслаевым, в сознании народов древности была соотнесена с этическими категориями добра и зла, поэтому ценностные свойства пространства мифологическое мышление экстраполировало и на людей, разделенных на те же оппозиционные категории «своих» и «чужих» [5, с. 151; 15, с. 21, 32, 34, 35, 39, 41, 52, 55, 61, 65, 66, 212; 17, с. 301].
Таким образом, Ф. И. Буслаев сделал попытку, помимо вертикального членения пространства по оси «верх - низ», выявить в мифологии и его горизонтальные акценты с выраженными аксиологическими смыслами. Он также проакцентировал те стороны света, которые вызывали позитивную и негативную реакцию у создателей «мифического эпоса». Для скандинавских и финских племен отрицательную коннотацию получил север, который ассоциировался с царством мертвых [5, с. 147, 155, 156, 236]. Юг, напротив, воспринимался положительно. В то же время появление в скандинавской «Эдде» отождествлявшихся со сторонами света четырех карликов, которые поддерживали небесный свод после акта отделения неба от земли, могло служить импликацией попытки мифологического сознания гармонировать космос, чтобы созидательные и разрушительные элементы, уравновешивая друг друга, спасли мир от вселенской катастрофы [1, с. 3, 4; 5, с. 148].
В мифотворчестве индоевропейцев Ф. И. Буслаеву удалось обнаружить присутствие этноцентрической концепции восприятия пространства [3, с. 461; 15, с. 65; 19, № 4, с. 596, 606, 607, прим.; 20, с. 66], подобрать факты, указывающие на то, что дуальная, противоречивая струк-
тура космоса, включавшая, кроме мироустрои-тельных компонентов, силы разрушения и смерти, была залогом его стабильности [5, с. 159, 160], а представления об упорядоченном, организованном пространстве рассматривались фундаментальным признаком божественного миропорядка [17, с. 301]. Привлечение, наряду с мифологической традицией, сведений из области сравнительной грамматики, высветило трудности, с которыми сталкивался человек с мифологическим сознанием при производстве умозрительных понятий о Вселенной в общечеловеческом смысле [7, с. 186-189; 11, с. 174], и одновременно подсказало вывод о том, что у кочевых и воинственных народов раньше оседлых земледельческих племен появилось представление о мире как о «необъятном круге всечеловеческого». Зарождению подобных убеждений способствовал подвижный образ жизни не связанных с домашним очагом этносов: они соединяли понятие о мире не с родным кровом, а с глаголами «измерять», «идти» [7, с. 180, 190, 191].
Осуществленные Ф. И. Буслаевым комментарии темпоральных представлений людей с мифологическим типом мышления также вызывают интерес. Они привлекают не только первыми, но вполне успешными подступами исследователя к изучению основополагающих категорий культуры, но и богатством эмпирического материала (фактов из исторической грамматики, мифологии, фольклора, повседневных практик архаических и древних народов), привлеченного им для познавательных и резюмирующих операций.
Отмечая связь представлений о времени с «умственным развитием» народов древности, Ф. И. Буслаев показал эволюцию их сознания, развивавшегося от «наглядного, наивного» предметно-чувственного ощущения времени [19, № 10, с. 679] до попыток создания умозрительных темпоральных «отвлеченных понятий счета» [5, с. 220].
Для людей, ощущавших родственную связь с естественной средой обитания, полагал Ф. И. Буслаев, время поначалу выступало аналогом ритма жизни, упорядоченный ход которой направлялся, в свою очередь, размеренностью астрономических циклов и налаженным чередованием сезонных сельскохозяйственных работ. Коллективная память фиксировала впечатления о самых ярких событиях годичного (природного) цикла, поэтому в семантике слова «год» закрепилась информация не о длительности (измерении, сроке) временного интервала, а о празднике (тор-
жестве, пиршестве), сопровождавшем значимый для существования каждого сородича и соплеменника религиозный ритуал [13, с. 447].
«Понятие о временах года» зародилось, по версии ученого, в процессе постепенного разделения временного потока, проживавшегося человеком календарного года, «на участки», количество которых (4 или 6) зависело «от местности, климата и мифических представлений» народов Земли. Физически ощущая течение времени, ограниченного «замкнутым круговоротом» астрономических явлений, люди по «прибыли или убыли солнечного тепла» определяли наступление зимы («замирание природы») или возвращение цветущей весны. Появившиеся названия месяцев и дней недели также приурочивались к наиболее характерным явлениям природы, которые вызывали ощутимые изменения в повседневных практиках людей, хотя в силу «заматорелой» привычки истоки всех перемен они искали в «проявлениях жизни и сил мифических существ», с которыми олицетворялись эти отрезки времени [5, с. 214-217].
«Мифической связью с божествами» творческая фантазия объясняла как каждодневное чередование света и тьмы, так и монотонную повторяемость календарных обновлений природы [18, с. 321]. Это придавало картине мира язычников неизменные - «стоячие» - свойства [13, с. 440] и формировало одно из главных ощущений темпорального мышления древности - веру в круговорот времени, которое периодически возвращалось к своему началу, завершив работу по смене природных ритмов-циклов.
В работах Ф. И. Буслаева имплицированы важные для осознания смыслов народной культуры наблюдения, позже получившие развитие в семиотических исследованиях: о качественной неоднородности времени как одной из знаковых характеристик темпорального восприятия в древности [5, с. 221, 222; 15, с. 22, 23; 18, с. 326, 327]; об асинхронном ощущении времени, способном растягиваться и сжиматься в зависимости от ценностного отношения к нему человека [5, с. 216]; о возможности существования местного (локального) времени в разных уголках планеты [15, с. 55, прим.].
«Отвлеченное понятие о времени, то есть о его протяжении в прошедшем и будущем», пришло на смену эмоциональному переживанию времени с его предметным и событийным наполнением. По верному замечанию Ф. И. Буслаева, это стало возможным на более высокой ступени исторического бытования народов - «высшей, отвлеченной и
нравственной» стадии развития, когда у греков, персов, скандинавов оформились мифологические системы. Новое отношение к понятию «время», само по себе свидетельствовавшее о способности мифологического сознания к совершенствованию, тем не менее, еще долго нуждалось в «наглядно-наивном» подкреплении. Только опираясь на прежние темпоральные воззрения как необходимый умственный опыт и отталкиваясь от него, индоевропейцы научились передавать избавленное от дискретности ощущение текучести времени и, либо через антропоморфные образы богинь судьбы (Норн, Парк, Эриний), либо с помощью осязаемых фигур богов времени (Хроноса, Зерва-на), осваивать мировоззренческие категории необходимости, рока, судьбы [19, № 10, с. 678, 679; № 1, с. 307].
«Лингвистическая генеалогия» снабдила Ф. И. Буслаева неопровержимыми свидетельствами творческой деятельности языка, участвовавшего в создании абстрактных понятий. Они образовывались «метонимически: от перемещения действия или события, происходящих во времени, на само время», что было вполне естественно для человека с мифологическим мышлением, подчеркивал ученый, «ибо время мы чувствуем, понимаем и ценим только по тому, что в течение его совершается» [11, с. 170]. Ассоциативно совмещая с категорией «время» социально значимые события (праздник, мирская сходка, суд), человек мог начать истолковывать время как место, или пространство, которое предназначалось для осуществления данных событий [13, с. 447, 448]. Следовательно, перенос пространственных отношений на сущность более сложных для осмысления понятий темпорального класса и мог облегчить процесс восхождения сознания человека к отвлеченному абстрактному представлению о времени.
Впервые высказанная нашим талантливым соотечественником мысль о пространственном понимании времени и о темпоральном восприятии пространства [19, № 10, с. 670], то есть о совместимости в сознании архаических и древних народов спатиальных и темпоральных проекций картины мира, получит подтверждение в культурно-антропологических трудах зарубежных и отечественных ученых XX в.
Способность «пространства-времени» к «перетеканию, взаимопроникновению, перемещению друг в друга» [23, с. 242] ощущалась не только в сакральную мифическую эпоху первотворения [5, с. 147, 156, 160]. Эмпирическая эпоха - начало
истории человеческого рода - тоже наследовала из «священной области» эры мироздания глобальную по значимости идею преодоления хаоса ради гармонизации космического и земного слоев Универсума. Изученные Ф. И. Буслаевым «мифические предания и обычаи» свидетельствовали о том, что мир людей был вовлечен в гигантскую образно-символическую систему, созданную космогоническими мифами, так как все, что относилось к социуму, было порождено эпохой перво-творения и первопричин - мифологической эпохой Первоздания и ее «первообразами» [12, с. 289, прим.; 15, с. 44, 47, 52].
Это проявлялось в том, считал Ф. И. Буслаев, что непременными атрибутами благоустроенного мироздания народы с мифологическим мышлением называли солнце и луну, ответственные за чередование дня и ночи, света и тьмы, смену сезонов года. Уничтожение этих главных для людей светил знаменовало либо конец света, либо приход болезней и мора. Даже временное отсутствие солнца (света) ассоциировалось либо с пребыванием в пространстве преисподней, либо с наступлением наихудшего периода в жизни людей (простиравшегося с ноября по февраль), смертельно опасного «волчьего времени» [5, с. 148, 150, 174, 237, 242; 15, с. 54, 55; 16, с. 93].
Антропоморфизация неодушевленных объектов и восхождение к «космической материи» [22, с. 12] самого человека, его плоти, анатомического строения, духовной и душевной организации также корреспондировали о включенности обладателя мифологического мышления в пространство-время организованной Вселенной и причастности к креационным процессам эпохи первотво-рения [5, с. 153, 154; 6, с. 138, 139; 7, с. 65, 67, 71; 16, с. 112, 113, 132; 20, с. 10-12, 17].
Ф. И. Буслаев обратил внимание на то, что архаические и древние народы не замечали «несуразностей» и «анахронизмов» в космогонических и этиологических мифах [2, с. 283], противоречивых версий происхождения человека, его физиологических и психологических состояний. Различные трактовки самой важной для человечества темы жизни и смерти (как и поединка добра и зла) [1, с. 4; 13, с. 444; 19, № 4, с. 622], тем не менее, не шли вразрез с универсальным пониманием процесса креации как божественного промысла, принятием аналогии единственно возможной формой объективации сенсорных реакций для адекватной передачи смысла закона творения, признанием тождественности сущности органического (или
неорганического) объекта и процесса его создания [5, с. 229, 239; 15, с. 66].
Мир сородичей, соплеменников, соотечественников не менее органично, как и сам человек, включался в целостную картину мироздания, чему способствовала, по убеждению Ф. И. Буслаева, «нечувствительно» прививавшаяся с детства каждому носителю культуры вера в неразделимость природных и социальных компонентов Вселенной. Предопределенная «волшебными пряхами» судьба; зло как «порождение темных сил»; болезнь как порча, выражение злого умысла безжалостных богов; беспощадность карающей силы рока; «роковой закон» увядания и разрушения как проявление неподвластного человеку времени; умение «удерживать себя в пределах» как «основа правильной и законной жизни» на земле и на небе - служили подтверждением обнаруженного ученым в мифологических системах древности закона диффузии макрокосма и микрокосма [5, с. 156, 159, 160, 173, 174; 9, с. 253, 254; 13, с. 443. 444; 16, с. 109, 115-117; 20, с. 56]. Свадебные и погребальные обряды, праздничные церемонии, религиозные ритуалы, правила устройства жилища были исполнены стереотипами восприятия пространства и времени, имитировавшими макро-космические отношения [20, с. 15].
Прорицания и гадания, заклятия и заговоры болезней, магия имени и чисел, символика формы и цвета также передавали присущую обладателям мифологического мышления уверенность в слитности мира природы и человека [5, с. 197, 199, 203-205, 222; 7, с. 135, 189; 16, с. 101, 102; 20, с. 47-49].
В стремлении человека архаических и древних обществ упорядочить природные и социальные планы бытия, в попытках гармонизировать всю сложность отношений в Универсуме Ф. И. Буслаев, интуитивно постигая духовный мир человека «седой древности», особую роль отводил слову и цифре. Он был убежден в том, что слово для язычников являлось столь же реально и «материально» осязаемым, как и поступок, так как, совмещая в своем сознании все планы и грани бытия, наши далекие предки не видели разницы между физическими и духовными сущностями и их проявлениями. Не случайно поэтому от колыбели и до тризны архаические и древние народы сохраняли веру в «вещую силу» клятвы и непреодолимость вредоносных чар «черного» слова (сглаза, ворожбы), питали особый интерес к имянаречению, осуществлявшемуся либо по ассоциации с природными объектами, либо по
принципу соотнесения с высшими силами - охранителями и подателями здоровья и жизненных благ [5, с. 186, 187; 16, с. 113, 115-117, 131; 20, с. 35].
Символика цифр, хотя и не была осмыслена Ф. И. Буслаевым в полной мере, в его трудах предстает как неотъемлемая черта мифологического сознания. Привычка создавать триады и бинарные оппозиции с положительными и отрицательными оценочными категориями [5, с. 155-163, 236-242; 10, с. 229; 18, с. 330, 332, 338, 339] имплицировала веру обладателя мифологического мышления в количественные показатели как синонимы порядка, меры, благодаря которым в мир людей вносились размеренность и стабильность, упорядочивались отношения со сверхъестественными силами, возобновлявшими жизнь природы и человечества.
Таким образом, постоянно доказывая невыде-ленность человека с мифологическим мышлением из среды обитания, Ф. И. Буслаеву удалось привлечь внимание историков культуры к основополагающим категориям картины мира архаических и древних народов: пространству, времени, числу (мере), способам «моделирования» Универсума, операциям управления контактами между миром природы и миром людей, миром земным и потусторонним. Он обнаружил универсальные, охватывавшие все слои общества представления, установки, убеждения, посредством которых воспринимался, интерпретировался и формировался мир людей «древнейшего мифического» периода и эпохи ранних цивилизаций. Весь присущий человеку - «коллективной личности» умственный инструментарий, благодаря которому социокультурный опыт сменявших друг друга поколений превращался в национальный характер, в фундамент культурной идентичности народа [2, с. 250, 257; 15, с. 127, 128], по утверждению Ф. И. Буслаева, был порождением уникального способа мироощущения, неосознанно навязываемого и так же неосознанно присваиваемого - мифологического типа мышления.
Библиографический список
1. Буслаев, Ф. И. Бес [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Мои досуги: собранные из периодических изданий мелкие сочинения : в 2 ч. - Ч. 2. - М. : В Синодальной типографии, 1886. - С. 1-23.
2. Буслаев, Ф. И. Бытовые слои русского эпоса [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Народная поэзия. Исторические очерки. - СПб. : Тип. Императорской Академии наук, 1887. - С. 245-284.
3. Буслаев, Ф. И. Волот Волотович [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства : в 2 т. -Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 455-463.
4. Буслаев, Ф. И. «Индо-германы, или сайване» А. Ф. Вельтмана [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Догадки и мечтания о первобытном человечестве / сост., подг. текста, статья и коммент. А. Л. Топоркова. - М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2006. - С. 546-559.
5. Буслаев, Ф. И. Лекции Ф. И. Буслаева Е. И. Наследнику Цесаревичу Николаю Александровичу (1859-1860 гг.) [Текст] / Ф. И. Буслаев // Старина и Новизна: исторический сборник, издаваемый при обществе ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III. - М. : Синодальная типография, 1904. - Кн. 8. - С. 97-375.
6. Буслаев, Ф. И. Мифические предания о человеке и природе, сохранившиеся в языке и поэзии [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства : в 2 т. -Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 137-150.
7. Буслаев, Ф. И. О влиянии христианства на славянский язык. Опыт истории языка по Остромирову евангелию [Текст] / Ф. И. Буслаев. - М. : В университетской типографии, 1848. - 211 с.
8. Буслаев, Ф. И. О народной поэзии в древнерусской литературе [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства : в 2 т. - Т. 2. Древнерусская народная литература и искусство. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 1-63.
9. Буслаев, Ф. И. О сродстве одного русского заклятия с немецким, относящимся к эпохе языческой [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства : в 2 т. - Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 250-256.
10. Буслаев, Ф. И. Об эпических выражениях украинской [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства : в 2 т. - Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 210-230.
11. Буслаев, Ф. И. Областные видоизменения русской народности [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства : в 2 т. - Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 151-209.
12. Буслаев, Ф. И. Песня о Роланде [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Народная поэзия. Исторические очерки. - СПб. : Тип. Императорской Академии наук, 1887. - С. 285-320.
13. Буслаев, Ф. И. Письмо к автору «Истории России» [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев
Ф. И. Догадки и мечтания о первобытном человечестве / сост., подг. текста, статья и коммент. А. Л. Топоркова. - M. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2006. - С. 439-469.
14. Буслаев, Ф. И. «Русские сказки» А. Афанасьева [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Догадки и мечтания о первобытном человечестве / сост., подг. текста, статья и коммент. А. Л. Топоркова. - M. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2006. - С. 538-545.
15. Буслаев, Ф. И. Русский богатырский эпос [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Народная поэзия. Исторические очерки. - СПб. : Тип. Императорской Академии наук, 1SS7. - С. 1-215.
16. Буслаев, Ф. И. Русский быт и пословицы [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства : в 2 т. - Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 78-136.
17. Буслаев, Ф. И. Сказание Новой Эдды о сооружении стен Ыидгарда и сербская песня о построении Скадра [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства : в 2 т. - Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 301-307.
18. Буслаев, Ф. И. Славянские сказки [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства : в 2 т. -Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 308-354.
19. Буслаев, Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии [Текст] / Ф. И. Буслаев // Русский вестник, издаваемый M. Катковым. -M., 1872. - № 10. Октябрь. - Т. 101. - С. 645-727; 1873. - № 1. Январь. - Т. 103. - С. 293-329; 1873. -№ 4. Апрель. - Т. 104. - С. 568-649.
20. Буслаев, Ф. И. Эпическая поэзия [Текст] / Ф. И. Буслаев // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства : в 2 т. -Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 1-77.
21. Гуревич, А. Я. Категории средневековой культуры [Текст] / А. Я. Гуревич. - 2-е изд., испр. и доп. -M. : Искусство, 19S4. - 350 с.
22. Топоров, В. Н. Ыировое дерево: Универсальные знаковые комплексы [Текст] / В. Н. Топоров. -Т. 2. - M. : Рукописные памятники Древней Руси, 2010. - 496 с.
23. Топоров, В. Н. О мифопоэтическом пространстве : избр. ст. [Текст] / В. Н. Топоров. - Pisa : ECIG, 1994. - 316 p.
Reference List
1. Buslaev, F. I. Bes = Demon [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Moi dosugi: sobrannye iz periodicheskih izdanij melkie sochinenija : v 2 ch. - Ch. 2. - M. : V Si-nodal'noj tipografii, 1886. - S. 1-23.
2. Buslaev, F. I. Bytovye sloi russkogo jeposa = Household layers of Russian epos [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Narodnaja pojezija. Istoricheskie ocherki. -SPb. : Tip. Imperatorskoj Akademii nauk, 1887. -S. 245-284.
3. Buslaev, F. I. Volot Volotovich = Volot Volotovich [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva : v 2 t. - T. 1. Russkaja narodnaja pojezija. - SPb. : V tip. tov-va «Ob-shhestvennaja pol'za», 1861. - S. 455-463.
4. Buslaev, F. I. «Indo-germany, ili sajvane» A. F. Vel'tmana «Indo-Germans, or saivans» by A. F. Veltman [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Dogadki i mechtanija o pervobytnom chelovech-estve / sost., podg. teksta, stat'ja i komment. A. L. Toporkova. - M. : Rossijskaja politicheskaja jenci-klopedija (ROSSPJeN), 2006. - S. 546-559.
5. Buslaev, F. I. Lekcii F. I. Buslaeva E. I. Nasledniku Cesarevichu Nikolaju Aleksandrovichu (1859-1860 gg.) Lectures of F. I. Buslaev E. I. to Heir Tsesarevich Nikolai Aleksandrovitch (1859-1860) [Tekst] / F. I. Buslaev // Starina i Novizna: istoricheskij sbornik, izdavaemyj pri obshhestve revnitelej russkogo istoricheskogo prosvesh-henija v pamjat' imperatora Aleksandra III. - M. : Si-nodal'naja tipografija, 1904. - Kn. 8. - S. 97-375.
6. Buslaev, F. I. Mificheskie predanija o cheloveke i prirode, sohranivshiesja v jazyke i pojezii = Mythical stories about man and nature kept in language and poetry [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva : v 2 t. - T. 1. Russkaja narodnaja pojezija. - SPb. : V tip. tov-va «Ob-shhestvennaja pol'za», 1861. - S. 137-150.
7. Buslaev, F. I. O vlijanii hristianstva na slavjanskij jazyk. Opyt istorii jazyka po Ostromirovu evangeliju = On the influence of Christianity on Slavic. Experience of language history according to the Ostromirov gospel [Tekst] / F. I. Buslaev. - M. : V universitetskoj tipografii, 1848. - 211 s.
8. Buslaev, F. I. O narodnoj pojezii v drevnerusskoj literature = About folk poetry in ancient Russian literature [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva : v 2 t. - T. 2. Drevnerusskaja narodnaja literatura i iskusstvo. - SPb. : V tip. tov-va «Obshhestvennaja pol'za», 1861. - S. 1-63.
9. Buslaev, F. I. O srodstve odnogo russkogo zakljatija s nemeckim, otnosjashhimsja k jepohe jazycheskoj = About the affinity of one Russian spell with German, referring to the era of pagan [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva : v 2 t. - T. 1. Russkaja narodnaja pojezija. - SPb. : V tip. tov-va «Obshhestvennaja pol'za», 1861. - S. 250-256.
10. Buslaev, F. I. Ob jepicheskih vyrazhenijah ukrainskoj = About epic expressions in Ukrainian [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva : v 2 t. - T. 1. Russkaja narodnaja pojezija. - SPb. : V tip. tov-va «Obshhestvennaja pol'za», 1861. - S. 210-230.
11. Buslaev, F. I. Oblastnye vidoizmenenija russkoj narodnosti = Regional modifications of the Russian people [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva : v 2 t. -T. 1. Russkaja narodnaja pojezija. - SPb. : V tip. tov-va «Obshhestvennaja pol'za», 1861. - S. 151-209.
12. Buslaev, F. I. Pesnja o Rolande = Song about Roland [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Narodnaja pojezija. Istoricheskie ocherki. - SPb. : Tip. Imperatorskoj Akademii nauk, 1887. - S. 285-320.
13. Buslaev, F. I. Pis'mo k avtoru «Istorii Rossii» = Letter to the author of «History of Russia» [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Dogadki i mechtanija o pervobytnom chelovechestve / sost., podg. teksta, stat'ja i komment. A. L. Toporkova. - M. : Rossijskaja politich-eskaja jenciklopedija (ROSSPJeN), 2006. - S. 439-469.
14. Buslaev, F. I. «Russkie skazki» A. Afanas'eva»Russian fairy tales» by A. Afanasiev [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Dogadki i mechtanija o pervobytnom chelovechestve / sost., podg. teksta, stat'ja i komment. A. L. Toporkova. - M. : Rossijskaja politicheskaja jenciklopedija (ROSSPJeN), 2006. -S. 538-545.
15. Buslaev, F. I. Russkij bogatyrskij jepos = Russian heroic epic [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Narodnaja pojezija. Istoricheskie ocherki. - SPb. : Tip. Imperatorskoj Akademii nauk, 1887. - S. 1-215.
16. Buslaev, F. I. Russkij byt i poslovicy = Russian life and proverbs [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva : v 2 t. - T. 1. Russkaja narodnaja pojezija. -SPb. : V tip. tov-va «Obshhestvennaja pol'za», 1861. -S. 78-136.
17. Buslaev, F. I. Skazanie Novoj Jeddy o sooruzhe-nii sten Midgarda i serbskaja pesnja o postroenii Skadra =
Tale of New Edda about the construction of Midgard walls and a Serbian song about the construction of Skadr [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva : v 2 t. - T. 1. Russkaja narodnaja pojezija. - SPb. : V tip. tov-va «Obshhestvennaja pol'za», 1861. - S. 301-307.
18. Buslaev, F. I. Slavjanskie skazki = Slavic fairy tales [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva : v 2 t. -T. 1. Russkaja narodnaja pojezija. - SPb. : V tip. tov-va «Obshhestvennaja pol'za», 1861. - S. 308-354.
19. Buslaev, F. I. Sravnitel'noe izuchenie narodnogo byta i pojezii = Comparative study of folk life and poetry [Tekst] / F. I. Buslaev // Russkij vestnik, izdavaemyj M. Katkovym. - M., 1872. - № 10. Oktjabr'. - T. 101. -S. 645-727; 1873. - № 1. Janvar'. - T. 103. - S. 293-329; 1873. - № 4. Aprel'. - T. 104. - S. 568-649.
20. Buslaev, F. I. Jepicheskaja pojezija = Epic poetry [Tekst] / F. I. Buslaev // Buslaev F. I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva : v 2 t. - T. 1. Russkaja narodnaja pojezija. - SPb. : V tip. tov-va «Obshhestvennaja pol'za», 1861. - S. 1-77.
21. Gurevich, A. Ja. Kategorii srednevekovoj kul'tury = Categories of medieval culture [Tekst] / A. Ja. Gurevich. - 2 e izd., ispr. i dop. - M. : Iskusstvo, 1984. -350 s.
22. Toporov, V N. Mirovoe derevo: Universal'nye znakovye kompleksy = World tree: Universal landmark complexes [Tekst] / V N. Toporov. - T. 2. - M. : Rukopisnye pamjatniki Drevnej Rusi, 2010. - 496 s.
23. Toporov, V N. O mifopojeticheskom pros-transtve : izbr. st. = About mythopoietic space: chosen articles [Tekst] / V N. Toporov. - Pisa : ECIG, 1994. -316 p.
