CC BY
273
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2011. № 1. С. 132-138.
УДК 930.1 А.В. Хряков
Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского
КАРЛ ВЕЛИКИЙ И НЕМЕЦКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ 30-40-Х ГГ. XX ВЕКА
Посвящена образу Карла Великого в немецкой исторической науке 1930-1940-х гг. Уделяется большое внимание значению фигуры императора для национал-социалистической идеологии. Рассматривается спор между А. Розенбергом и немецкими историками относительно роли и значения Карла Великого для истории Германии.
Ключевые слова: Карл Великий, национал-социализм, немецкая историческая наука, историография.
Сегодня является общепризнанным, что в фашистской Германии отсутствовал официальный, утвержденный на высшем уровне догматизированный вариант историописания, который давал бы ясные и четкие рекомендации для понимания хода исторического процесса и критерии его оценки. Но отсутствие обязательного для остальных взгляда на историю не является препятствием для наличия собственного понимания истории, тем более что не только А. Гитлер, но и его ближайшее окружение придавали истории принципиальное значение, считая её фундаментом национал-социалистического мировоззрения. Никто из нацистских вождей не подвергал сомнению практическую значимость исторических исследований, способных легитимировать существующей порядок, укоренив его в национальной традиции. В данной статье мы постараемся продемонстрировать, как менялся образ императора Карл Великого в свете потребностей фашистского государства, и попробуем оценить ту роль, которую сыграли профессиональные немецкие историки в сохранении истинного облика средневековья.
Карл Великий является одним из тех средневековых властителей, которые вплоть до сегодняшнего дня представлены в культурной памяти немцев [1]. Объединив за годы своего почти полувекового правления германские племена, он заложил, по мнению многих исследователей, основы будущего немецкого рейха. Но вместе с тем Карл играет ключевую роль не только в немецкой национальной памяти, французы также считают его основателем собственной нации. Вопрос о том, предком чьей нации Карл может считаться с большим основанием, являлся основным в споре между немецкой и французской историографией, будоражил умы сразу же после основания Германской империи в 1871 г. и особенно сильно после окончания Первой мировой войны [2].
Национал-социалисты, ввиду значимости императора Карла для всей немецкой истории, также не могли пройти мимо годов его правления, обращаясь прежде всего к событиям войны франков с саксами
© А.В. Хряков, 2011
в последние десятилетия VIII века. Главную роль в формировании нового образа императора Карла сыграл Альфред Розенберг. В качестве доверенного лица фюрера Розенберг в июне 1934 г. предпринял пропагандистскую поездку по Нижней Саксонии, в ходе которой посетил могилу Виду-кинда где возложил букет с надписью «Немецкому герцогу», а вечером 24 июня выступил перед тысячами сторонников из числа членов гитлерюгенда с докладом о «первой тридцатилетней войне» [3]. С первых предложений своего выступления Розенберг призвал к пересмотру немецкой истории исходя из потребностей современности. «Вся Германия сегодня охвачена новым ощущением жизни, которое непреодолимой силой срывает старый налет отживших форм и начинает заново формировать настоящее и будущее. <...> Поэтому само собой разумеющимся является то, что немецкая нация другими глазами оглядывает свое прошлое и на основе иных, нежели прежде, употребляемых ценностей формирует свое собственное понимание прошлого» [4].
Из речи помощника фюрера становится понятным, что он считает именно профессиональную историческую науку повинной в том, что немцы «забыли» свое легендарное прошлое. «Находившиеся
прежде в центре внимания прошлой исторической науки образы должны уступить место, казалось бы, уже отзвучавшим преданиям. Вопреки многим историкам, в сердцах нижнесаксонцев осталась незабытой трагедия рубежа IX века. Первая тридцатилетняя война между королем Карлом и нижнесаксонцами была решающей эпохой в немецкой истории и повлекла за собой последствия, которые мы ещё сегодня переживаем» [5]. В выступлении Розенберга борьба саксов стала продолжением древней традиции борьбы германцев с засильем чуждого римского духа, тем необходимым звеном, что связало древнюю и современную историю Германии. Надо признать, что в своих выступлениях, касавшихся фигуры короля франков, Розенберг никогда не употреблял уничижительного в его отношении прозвища «Карл истребитель саксов». Он всегда придерживался амбивалентного подхода, отдавая должное и Карлу Великому, и его главному противнику Виду-кинду. Но, избегая прямого оскорбления и диффамации, нацистский идеолог так
расставлял акценты, что сразу становилось понятно, «что мы все в душе больше не на стороне тогдашнего короля франков, а находимся на стороне борющегося нижнесаксонского духа» [6].
Профессиональные историки долгое время обходили стороной нападки национал-социалистов на Карла Великого, лишь когда дело коснулось их непосредственной вотчины - школьного образования - они вступили в дискуссию. Инициатором выступил журнал «Прошлое и настоящее» - печатный органа «Союза немецких учителей истории». Новая редколлегия объяснила свою заинтересованность в споре многочисленными обращениями учителей, не понимающих, как в новой ситуации трактовать роль императора Карла для немецкой истории [7].
Дискуссию в июньском номере за 1934 г. открыл профессор Гейдельбергского университета Карл Хампе, ведущий специалист по средневековой истории Германии [8]. Для немецкого медиевиста вполне естественным являлось оценивание действий исторических персонажей в соответствии с масштабами их времени, не допускающее вмешательства современных вненаучных категорий. Именно поэтому для него является совершенно надуманным представление о саксах исключительно как о жертвах франкской завоевательной политики. Для Карла определяющим являлось обеспечение военной безопасности империи, её защита от постоянных набегов саксонских варваров. По словам немецкого историка, Карл был «целиком и полностью германским властителем», который и чувствовал себя соответствующим образом. Подчиняя саксов, император включал их в своё государство подобно другим германским племенам [9]. Исходя из этих же представлений средневековой эпохи, необходимо рассматривать и миссионерскую деятельность Карла, направленную на спасение «языческих душ» от вечного проклятия на Страшном суде.
Начатая гейдельбергским профессором дискуссия о значении Карла для немецкой истории была продолжена, журнал предложил возможность для публикаций как сторонникам, так и противникам Карла Хампе. Среди противников пожилого профессора выделялся Альберт Лампе из Лейпцига, не принадлежавший к университетской среде, являвшийся сто-
ронником германоцентрического представления об истории. В его выступлении в адрес профессиональной исторической науки прозвучали обвинения в несоответствии реальности и отсутствии связи с истинной «национальной жизнью». Лампе потребовал сменить перспективу и поставить в центр исторических исследований германцев, сделав их исходной точкой оценки любых прошлых событий. Университетскую медиевистику он упрекал в том, что она издавна находится в плену средневековой «монашеской историографии», интересы которой она так упрямо защищает. Со своей стороны Лампе призвал «так отстаивать источники, касающиеся Видукинда и его противника, чтобы это служило осознанно немецкому познанию и духовно-психической необходимости немецкого народа (выделено мною. - А.Х.) и немецким интересам»
[10]. По его мнению, необходимо прекратить мировоззренчески окрашенное толкование и фальсификацию сведений о Видукинде и восстановить истинный образ саксонского герцога как свободолюбивого германца.
Примирительную позицию в этом споре попытался занять приват-доцент университета в Галле Мартин Линтцель. По его мнению, «для нас совершенно невозможно вести речь о решении за или против одного (Карла) или другого (Видукин-да), так как они оба принадлежат нам»
[11]. Его доклад нельзя воспринимать как текст, направленный на защиту позиций чистой науки, он не был против переоценки средневековой эпохи в свете произошедших после 1933 г. перемен. Но даже меняя угол рассмотрения при интерпретации текстов источников, необходимо следовать за их фактическим содержанием. Если мы хотим учиться у истории, пишет М. Линтцель, мы должны «употреблять её только такой, какой она является, а не такой, как нам хочется» [12].
Выступление в защиту Карла для ученых являлось прежде всего защитой профессии историка, так как нападки на Карла Великого поставили под сомнение компетенцию и суверенитет исторической науки в формировании национально-политической памяти. Хотя споры между университетской и внеуниверситетской наукой проходили и прежде, до 1933 г. монополия на интерпретацию немецкой исто-
рии принадлежала исключительно университетской науке, и политическая элита столь нелюбимой профессорами Веймарской республики не ставила эту монополию под сомнение. С приходом к власти Гитлера ситуация кардинально изменилась, прежние маргиналы и сектанты из внеуниверситетской среды стали серьезно угрожать монопольному положению исторического цеха в интерпретации немецкой истории.
В 1935 г. спор вокруг Карла разгорелся с новой силой, что было связано с выходом в свет небольшой книжки «Карл Великий или Шарлемань? Восемь ответов немецких историков» [13], помимо уже выступавших в споре К. Хампе и М. Линтцеля, здесь были опубликованы работы пяти историков и одного германиста. За исключением доцентов Эрдманна и Линтцеля, сотрудников знаменитой Мопишеп1а Оегшатае Н1Б1:опса, остальные участники сборника являлись штатными профессорами своих университетов. Собрав вокруг проекта ведущих специалистов, инициаторы сборника столкнулись с затруднением, каким образом объединить известных, но совершенно разных представителей академической науки, придерживающихся к тому же и радикально противоположных политических убеждений. Историки оказались в сложной ситуации, стремясь сохранить верность традиционным идеалам исторической науки. Они заявили, что их объединило «стремление к истине», но, боясь быть обвиненными в непатриотичности, они отметили, что книгу задумали «ради Германии» [14]. Стараясь продемонстрировать свои патриотические настроения и выразить лояльность новому режиму, историки сознательно перевели спор из плоскости «являлся Карл германцем или негерманцем» к дилемме «являлся Карл немцем или французом», о чем, собственно, и свидетельствует название сборника. Профессиональные историки в своих попытках защитить Карла первоначально были вынуждены пойти на уступки господствующему тогда германскому дискурсу, но, сделав первую уступку, склонились и к другим, согласившись вести дискуссию в терминах идеологии «крови и почвы». Современный немецкий историк К.Ф. Вернер отмечает, что историки 30-х гг. XX века проявили изрядное мужество, осмелившись открыто выступить
против диффамации Карла Великого, и спрашивает о той «цене», которую пришлось им заплатить [15]. Забегая вперед, отметим, что никаких репрессий в отношении авторов сборника не последовало; историки сделали всё, чтобы их затея выглядела совершенно невинной, к тому же они изначально отказались от единого коллективного мнения, переложив ответственность за выступления персонально на каждого из участников проекта.
Общий примирительный тон сборника был задан уже первой статьей К. Хам-пе «Личность Карла», где он в совершенно несвойственной ему манере прославляет не столько деяния великого императора, а его... физические размеры, отмечая, что для того времени «героическое тело» являлось обязательной предпосылкой «героического величия», сам же Карл представляет собой «идеальный тип германского богатыря». Не обращая внимания на надуманность национальной проблемы для эпохи раннего средневековья, немецкий историк описывает национальное самоощущение императора, по его словам, «Карл ощущал себя как германец, не затронутый ещё совершенно какой-либо романизацией»[16].
Германн Аубин, медиевист из Бреслау, опираясь на уже известные генеалогические данные, а также на результаты современных ему демографических и историко-поселенческих исследований, обратился к проблеме происхождения Карла Великого. Стремясь спасти франкского императора для немецкой истории, Аубин старательно доказывает отсутствие среди предков Карла римлян, воодушевленно отмечая, что его происхождение «стандартное, а именно чисто франкское, то есть германское» [17].
Альберт Бракманн, отталкиваясь от коронации Карла императорской короной в 800 г., обратился к отношениям императорской власти и папства, выступая против современной критики, согласно которой папе Льву III удалось с помощью коронации императора привязать франков к Риму. Согласно Бракманну, церковно-политическая деятельность императора, напротив, позволила четко разделить сферы влияния духовной и светской власти, Карлу удалось остановить притязания папы. Лишь слабые преемники первого германского императора попали в зависимость от Рима, открыв печальную
страницу немецкой средневековой истории трагического противостояния между императором и папством [18].
Практически все участники сборника не состояли в нацистской партии и достаточно настороженно относились к идеологии национал-социализма, но это не помешало им пригласить в свой сборник убежденного нациста Ганса Науманна, не просто члена партии, а активного участника печально известного сожжения книг в мае 1933 г., прокатившегося по всей Германии. В своей статье с весьма характерным названием «Германская порода Карла» Науманн утверждает, что у Карла полностью отсутствует «немецкий нрав». По его мнению, насилие Карла в отношении не только саксов, но и других народов Европы свидетельствует о его жестокости, которая совершенно не свойственна германцам. «Списывать это насилие на счет германского происхождения Карла. было бы принципиально неправильно, та как германцы не знали подобной кровожадности и жестокости». Скорее всего её можно объяснить возвращением в ужасы «выродившейся эпохи Меровингов» и «зверства античных народов». Вообще, главной идеей доклада Науманна являлось стремление умалить значение культурного и политического влияния римской античности на империю Карла [19]. То, что главный тезис работы немецкого германиста вступал в прямое противоречие с идеями других авторов, представленных здесь же, не смущало ни его самого, ни, что самое интересное, главного редактора. Впрочем, предшествовавшие доклады Хампе, Аубина, Бракманна ни в чем не уступали Науманну. Занимаясь поиском германских корней в происхождении Карла, большинство авторов сборника не обращали внимания, что в источниках нет достаточных оснований для этого.
Вольфганг Виндельбанд являлся среди авторов единственным не медиевистом, его приглашение, по всей видимости, можно объяснить сферой его научных интересов - внешняя политика Франции, что как нельзя лучше соответствовало задумке авторов. Стараясь спасти Карла для Германии, он рассмотрел отдельные фазы французского внимания к наследию Карла Великого, указывая на то, как часто обращение французов к образу императора определяло их внешнюю политику. В связи с этим немецкий историк предос-
терег от опрометчивой передачи великого франка соседям на Западе [20].
Как мы уже отмечали, книга была написана не только «ради Германии», свидетельством чему являются уже рассмотренные нами статьи немецких историков, но и «ради истины», которой в полной мере соответствовали лишь сообщения Ф. Бает-гена, К. Эрдманна и М. Линтцеля. Баетген посвятил свой доклад «Фронт на Востоке» восточной политике Карла Великого, в которой он прежде всего отмечал цивилизаторскую миссию германцев по завоеванию, умиротворению и культурному просвещению Востока. Эти историко-культурные достижения стали для профессора из Кенигсберга поводом напомнить о сохранившейся, несмотря на проигранную войну 1914-1918 гг., «необходимости и задаче нашей национальной жизни». В то же время Баетген не побоялся выступить в защиту нещадно критикуемого в то время христианства, подчеркнув, что восточная политика Карла, как и все его начинания, «коренилась... в христианской имперской идее» [21].
На фоне других работ тексты К. Эрдманна и М. Линтцеля являются примерами научной честности и личного мужества. В своей работе «Наименование немец» Эрдманн попытался внести ясность в имеющийся хаос словоупотребления, а именно путаницы в использовании слов «немец» и «германец». Он писал: «...наименование немец не является по своему происхождению народным, это ученое образование». Немецкий историк подчеркнул большую заслугу классической латинской учености в деле становления всенемецкой общности и её осознания. «Мы называем сегодня баварцев, швабов, франков, тюрингов, саксов и фризов немецкими “племенами”, они все вместе являются нашим “народом”. Это различие понятий в раннее средневековье было еще не известно. Ко времени, когда Ка-ролинги пришли к власти, наши предки составляли полдюжины различных народов... Лишь в течение раннего и классического средневековья, на протяжении столетий из отдельных народов возник новый, великий народ: немцы. Это не было возвратом к условиям древнегерманского времени, но совершенно новое образование. Необходимо остерегаться распространенного смешения понятий “гер-
манский“ и “немецкий”» [22]. Он задается вопросом, как среди множества совершенно различных германских племен, объединенных Карлом, сумело сформироваться чувство немецкого самосознания. Обращаясь к понятию «немец», историк отмечает, что первоначально оно употреблялось для обозначения языка и лишь много позже стало использоваться для наименования народа. Участие франкского короля в этом процессе, по его мнению, оценено ещё недостаточно высоко, лишь под его господством на свет появилось осознание общности языка и культуры, и происходило это в размежевании с античной культурой, также привнесенной Карлом. «Исторически неверно, что соприкосновение с античностью и христианством ликвидировало или уменьшило своеобразие наших предков». По мнению Эрдманна, с заслугами Карла в возникновении Германии «ничего другого не может сравниться» [23].
Линтцель, несколько ранее вступивший в дискуссию, на сей раз затронул сюжет «Войны с саксами». Он отметил, что саксы в благодарность за то, что Карл вывел их из язычества, относились к нему после его смерти более дружественно, нежели современные нам «защитники саксов». «Несомненно, Карл перевел саксов из, так сказать, чисто германского состояния в менее чистое германское развитие. Но будет несправедливым упрекать его из-за этого. Идеал совершенной духовной и телесной чистоты германской расы в то время никому еще не был известен. Мы должны себе ясно представлять, что полное неприятие христианизации и франкского завоевания саксов означает не что иное, как отклонение. более чем тысячелетней немецкой истории». В отличие от своих коллег, Линтцель высказывается весьма резко и открыто: «Во времена Карла не было немецкого народа, не было немецкой нации и вообще не было понятия “немецкий” в нашем смысле. Ни Карл, ни его противник Видукинд и представить не могли ещё думать по-немецки» [24].
Борьбу профессиональных историков с обвинениями в адрес Карла ни в коем случае нельзя упрощенно понимать как борьбу свободной от идеологии науки с фашистским представлением об истории. В этом споре речь шла не о защите объективного, неполитического понимания ис-
тории, а прежде всего о сохранении своего лидерства в интерпретации истории, а следовательно, и в формировании национальной памяти.
Спор вокруг Карла закончился, как и должен был закончиться в тоталитарном государстве, вмешательством фюрера. 16 сентября 1935 г. на партийном съезде в Нюрнберге в своей заключительной речи Гитлер, не называя имен подробно, остановился на вопросах имперской истории; всем было понятно, что речь в его выступлении шла о Карле и Видукинде, а также об отношении к ним Розенберга. «Первое государственное объединение немцев, заявил Гитлер, смогло осуществиться только благодаря насилию в отношении народного образа жизни отдельных немецких племен. Поэтому неправильно сетовать о собственных религиозных и государственных жертвах, которые потребовались на пути становления немецкого народа. Что в эти столетия произошло, должно было произойти» [25]. Ни в коем случае нельзя считать, что именно вмешательство в дискуссию о Карле немецких историков привело к очередному изменению образа Карла. Да, в общем, и сами историки это прекрасно понимали, отложив чествование своей «победы» до лучших времен; никто из профессиональных историков никак не отреагировал на изменившуюся рецепцию франкского короля. Как ни странно, но именно после этого выступления Розенберг стал публично оправдываться, говоря, что он никогда не называл Карла «истребителем саксов», кроме того, в последующие издания «Мифа XX века» нацистский идеолог внес примечательные пояснения, отсутствующие в предшествующих публикациях. На сей раз, судя по тексту, и саксонский герцог, и император франков «вошли в историю Германии: Карл как основатель Германской империи, Видукинд как защитник свободы» [26].
Эта линия стала доминирующей на последующие годы. Хотя Видукинд и сохранил статус «идейного лидера» в борьбе с римским господством, но в качестве обратного полюса возникла «организация» олицетворяемая властным аппаратом, созданным Карлом Великим. В своих «Застольных речах», произнесенных уже в годы Второй мировой войны, фашистский главарь не раз касался немецкой истории вообще и личности Карла в частно-
сти. В речи 4 февраля 1942 г. фюрер назвал Карл Великого «одним из величайших людей в мировой истории, так как он сумел собрать под одной крышей германские упрямые головы». А в конце марта того же года он «предупредил Розенберга, чтобы тот не вздумал прославлять клятвопреступников в ущерб великим германским императорам и именовать таких героев, как Карл Великий, Карлом Истребителем Саксов» [27]. По мере расширения экспансионистских притязаний Гитлера линия на прославление организационных заслуг в интерпретации франкского короля всё более усиливалась, став со временем составной частью европейской идеологии национал-социалистов.
Мы можем констатировать, что в фашистском государстве присутствовало определенное противоречие между враждебным отношением национал-социалистической идеологии к науке, с одной стороны, и необходимостью научной деятельности для собственных нужд - с другой. Вследствие этого просматриваются две линии поведения нацистов по отношению к исторической науке. Прежде всего, это курс на однозначное «приобщение» историографии и замену старой «объективистской» науки новой, политически ангажированной. Но также существовал и альтернативный вариант, направленный на интеграцию консервативной, националистически ориентированной историографии Германии в структуры нового государства. В первые годы существования фашистского режима, безусловно, преобладала первая тенденция, ярко проявившаяся в попытках диффамации не только Карла Великого, но и всей исторической науки. Но наряду с этой сугубо разрушительной практикой сначала заметно слабее, а после 1936 г. всё более активно дает о себе знать вторая тенденция, направленная на сотрудничество с профессиональной частью немецкого исторического сообщества. И по мере приближения к войне эта заинтересованность возрастает, и не только в естественнонаучных дисциплинах, что вполне понятно, но и в гуманитарных, где исследованиям можно придать соответствующий политический характер. И образ Карла Великого является здесь неким маркером, позволяющим определить отношение нацистов к национальной истории в целом и исторической науке в частности.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Ehlers J. Charlemagne - Karl der Grosse // Deutsche Erinnerungsorte. Bd. I / Hrsg. von E. Frangois und H. Schulze. MQnchen, 2009. S. 41-55.
[2] Kipper R. Der Germanenmythos im Deutschen Kaiserreich. Formen und Funktionen historischer Selbstthematisierung. Gottingen, 2002.
[3] Rosenberg A. Der erste DreiUigjahrige Krieg // Rosenberg A. Gestaltung der Idee, Blut und Ehre. Bd. II. Reden und Aufsatze von 1933-1935 / Hrsg. von Th. von Trotha. 10. Aufl. MQnchen, 1939. S. 107-115.
[4] Ibid. S. 108.
[5] Ibid.
[6] Ibid. S. 108-109.
[7] Reichert F. Gelertes Leben. Karl Hampe, das Mittelalter und die Geschichte der Deutschen. Gottingen, 2008. S. 265.
[8] Hampe K. Karl der GroUe und Widukind // Ver-gangenheit und Gegenwart. 1934. Bd. 24. S. 313-325.
[9] Ibid. S. 314.
[10] Lampe A.O.A. Widukind und Karl der Westfranke // Ibid. S. 471.
[11] Lintzel M. Zur Beurteilung Widukinds und Karls des GroUen // Ibid. S. 658.
[12] Ibid. S. 653.
[13] Karl der GroUe oder Charlemagne? Acht Ant-worten deutscher Geschichtsforscher. Berlin, 1935.
[14] Vorwort // Ibid. S. 5.
[15] Werner K.-F. Das NS-Geschichtsbild und die deutsche Geschichtswissenschaft. Stuttgart, Berlin, Koln, Mainz, 1967. S. 74.
[16] Hampe K. Die Personlichkeit Karls // Karl der Grosse oder Charlemagne? S. 9-29.
[17] Aubin H. Die Herkunft der Karlinger // Ibid. S. 48.
[18] Brackmann A. Kaisertum und romische Kirche // Ibid. S. 92.
[19] Naumann H. Karls germanische Art // Ibid. S. 3040.
[20] Windelband W. Charlemagne in der fran-zosischen Ausdehnungspolitik // Ibid. S. 106-122.
[21] Baethgen Fr. Die Front nach Osten // Ibid. S. 78.
[22] Erdmann C. Der Name Deutsch // Ibid. S. 94.
[23] Ibid. S. 104.
[24] Lintzel M. Die Sachsenkriege // Ibid. S. 49-65.
[25] Die Reden Hitlers am Parteitag der Freiheit 1935. MQnchen, 1935. 6. Aufl. S. 73.
[26] Rosenberg A. Der Mythus des 20 Jahrhunderts. Eine Wertung der seelischgeistigen Gestal-tenkampfe unserer Zeit. 143.-146. Aufl. MQnchen, 1939. S. 186.
[27] Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера / пер. с нем. И.В. Розанова. Смоленск, 1993. С. 73, 147.
