CC BY
365
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. VI, № 4
арл Поппер и XXI век]
А. Л. НИКИФОРОВ
В 2004 г. исполнилось 10 лет со дня смерти одного из наиболее известных философов XX столетия Карла Раймунда Поппера. На протяжении почти полувека его идеи привлекали внимание мирового философского сообщества, ему удалось создать школу, представителями которой были такие блестящие мыслители, как И. Лакатос, Дж. Агасси, У. Бартли, Дж. Уоткинс и другие. Работы Поппера хорошо известны в нашей стране. К ним уже давно привлечено сочувственное внимание многих известных исследователей. Так, В.Н. Садовский, анализируя воззрения Поппера по широкому кругу проблем, в значительной мере соглашается с ними. Более того, он считает, что Поппер «существенно предопределил судьбу развития философии, прежде всего, гносеологии по крайней мере на ближайшие десятилетия». «Смею думать, - замечает В.Н. Садовский, - что эволюционной эпистемологии Поппера... принадлежит большое будущее»".
Да, много воды утекло за эти годы, особенно для наших соотечественников. Мнение авторитетных философов провоцирует задать вопрос: а что, собственно, осталось к сегодняшнему дню от десятка книг и сотни статей Поппера? Что осталось после шумных
Данный материал подготовлен по итогам дискуссии на семинаре Института философии РАН «Проблемы рациональной философии» (докладчик А.Л. Никифоров, оппонент В.Н. Порус, комментарий М.А. Розова) в рамках гранта РГНФ, 2006 г. Текст В.Н. Садовского поступил в редакцию как письменный отклик на доклад.
2 Садовский В.Н. Эволюционная эпистемология Карла Поппера на рубеже XX и XXI столетий. Вступительная статья // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. Карл Поппер и его критики. М., 2000. С. 3, 48. Об «огромной значимости» идей Поппера для сегодняшней философии науки пишет и Л.Б. Баженов, см.: Баженов Л.Б. Размышления при чтении Поппера // Вопросы философии. 2002. № 4.
споров 60-70-х гг. вокруг его идей? Безусловно, Поппер вошел в историю философии XX столетия, но оставил чш он что-либо нашему веку? Существуют ли еще «попперианцы» - так, как существуют кантианцы, гегельянцы, марксисты? Какие из идей и концепций Поппсра сохранятся в философской культуре XXI в.? Дело даже не в самом Поппере. За разговорами о нем стоит гораздо более интересный и важный вопрос: что остается от творчества философа последующим поколениям?
1. Как отмечал сам Поппер, первой и важнейшей для него проблемой была проблема демаркации, над которой он начал размышлять еще в 1919 г., когда ему было всего 17 лет. «В то время, - пишет он, - меня интересовал не вопрос о том, «когда теория истинна?», и не вопрос: «когда теория приемлема?». Я поставил перед собой другую проблему. Я хотел провести различие между I .{I наукой и псевдонаукой, прекрасно зная, что наука часто ошибает- > ся, и что псевдонаука может случайно натолкнуться на истину»3. Позднее в своей первой книге он так формулирует эту проблему: ', $ «Проблему нахождения критерия, который дал бы нам в руки средства для выявления различия между эмпирическими науками, с одной стороны, и математикой, логикой, а также «метафизическими» системами, с другой, я называю проблемой демаркации»*.
Хорошо известно, как Поппер решил эту проблему: «критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемостъ, опровержимость, или проверяемость»5. Лишь те идеи и концеп- |||Ь ции являются научными, которые в принципе могут быть опро- р вергнуты; если какую-то идею или теорию в принципе нельзя опровергнуть, то она лежит вне науки. Принцип фальсифицируемо-сги играет столь важную роль в мировоззрении Поппера, что его философию часто называют «фальсификационизмом».
На первый взгляд, мысль Поппера выглядит привлекательно: действительно, ученый стремится к адекватному описанию мира; невероятно, чтобы он сразу пришел к такому описанию, скорее всего, он будет делать ошибки; следовательно, то построение, которое рискует быть фальсифицированным, которое способно оказаться ложным, направлено на описание мира и отвечает целям X науки. Однако проблемы демаркации критерий Поппера не у решает.
Об этом гак много писали и это настолько хорошо известно, и что даже неловко об этом говорить. Я не буду останавливаться на логической асимметрии между верификацией и фальсификацией, послужившей для Поппера отправным пунктом в критике верифи- <5
-5--*
Поппер К. Предположения и опровержения. Рост научного знания. С;
М., 2004. С. 64. Л
4 Поппер К. Логика научного исследования. М., 2004. С. 30. (д
5 Поппер К. Предположения и опровержения. С. 69.
X
X
5 Зак. 3111
65
«I <
кационизма. Как показал A.A. Ивин6, эта асимметрия не столь серьезна, как представлялось, и можно построить логику без принципа фальсификации. Более интересно и важно другое. В своей «Логике» Поппер много раз повторяет, что решение проблемы демаркации с помощью критерия фальсифицируемости было высказано им в письме к издателю журнала «Erkenntnis»7. Однако он нигде, кажется, не упоминает о том, что на его письмо откликнулся один из издателей журнала Г. Рсйхснбах, «Bemerkung» которого помещен сразу после письма Поппера. Здесь Рсйхснбах говорит о том, что вопрос об односторонней разрешимости или полной неразрешимости законов природы давно и неоднократно обсуждался в Венском кружке. Более того, все его члены согласны с тем, что естественно-научные высказывания являются лишь гипотезами, которые нельзя полностью ни верифицировать, ни фальсифицировать. «Ни один закон природы, - пишет Рейхенбах, - не имеет предполагаемой господином Поппером формы, в соответствии с которой он был бы опровергнут, если бы встретил противоречащий пример; всегда существует возможность объяснить это противоречие тем, что предпосылки закона не были реализованы вполне»8. В сущности, Рейхенбах имеет здесь в виду элементарную вещь: закон природы всегда предполагает, что выполнены условия его применимости. Скажем, закон «Вода кипит при 100 градусах С» предполагает, что в воде нет каких-то примесей, что атмосферное давление нормальное и т.п. И если вдруг вода закипела при 90 градусах, мы не сочтем наш закон фальсифицированным, как полагал Поппер, а начнем искать нарушения условий его применения.
Рейхенбах схватил самую суть дела и счел вопрос исчерпанным. Впоследствии о трудностях фальсификации научных теорий и законов много писали ученики Поппера, указывая на то, что научные теории, как правило, невозможно фальсифицировать, ибо они говорят об идеализированных объектах, что при выводе эмпирических следствий из теории принимают участие так назы-ваемые редукционные правила, которые могут быть ошибочными, Q что многие теории с самого начала своего появления на свст ^ встречают противоречащие им факты, но отнюдь не считаются SC фальсифицированными и продолжают развиваться. Особенно j много в этом отношении сделал И. Лакатос, методологическая ЧС концепция которого была гораздо более реалистичной, нежели
К фадьсификационизм Поппера. ГО
z--
jjS 6 См.: Ивин A.A. Импликации и модальности. М., 2004.
1 См.: Поппер К. Критерий эмпирического характера теоретических
т
систем // Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 236-239. 8 См.: Erkenntnis. 1933. В. III. S. 428.
Но дело даже не в этом. Критерий фальсифицируемости не дает решения проблемы демаркации - той проблемы, для решения которой он был предназначен. Вне науки имеется много идей и построений, которые фальсифицируемы, в то же время в науке немало положений, которые трудно или даже невозможно фальсифицировать. Более того, сама проблема демаркации - в том виде, как она была сформулирована логическим позитивизмом и Поппером, кажется не только неразрешимой, но и в значительной мере лишенной смысла. Члены Венского кружка и вслед за ними Поппер исходили из убеждения в том, что между наукой и иными формами духовной культуры - философией, религией, искусством, околонаукой (прошу прощения за уродливый неологизм) и т.п. -можно провести жесткую разграничительную линию. Но такой границы нет и любая попытка установить ее имела бы фатальные последствия для науки. Между наукой и культурным контекстом, в котором она существует и развивается, всегда происходит обмен идеями, понятиями, методами. То, что вчера не считалось наукой, сегодня может быть признано научным; и наоборот, какие-то научные построения сегодняшнего дня завтра могут быть оттеснены в область мифологии или идеологии.
Таким образом, критерий фальсифицируемости не решил проблемы демаркации, да и сама проблема вызывает сомнения.
2. Много раз и с гордостью Поппер говорил о том, что он решил старую философскую проблему оправдания индукции - проблему, восходящую, по крайней мере к Юму. «Итак, проблема индукции решена», - утверждает он в лекции, прочитанной в Кембридже летом 1953 г.4
В чем состоит проблема? Из посылок «Все люди смертны» и «Сократ человек» я имею право вывести заключение «Сократ смертен», мой вывод обоснован правилами простого категорического силлогизма. Но что дает мне право из посылок «Лебедь А бел», «Лебедь Б бел»... делать вывод «Все лебеди белы»? Можно ли оправдать такой вывод? Каким образом? В какой степени? В поисках ответа на эти вопросы и заключается проблема индукции. Поппер решает ее просто: он отвергает существование индукции и индуктивных выводов, а раз индукции нет, то нечего и заботиться о ее оправдании. «Индукция, то есть вывод, опирающийся на множество наблюдений, представляет собой миф. Она не является ни психологическим фактом, ни фактом обыденной жизни, ни фактом научной практики»10.
Но если наука не пользуется индукцией в своем познании мира, то каков же метод науки? Грубо говоря, это «метод тыка» или, как выражается Поппер, метод проб и ошибок: «У нас нет более
' Поппер К. Предположения и опровержения. С. 98. 0 Там же. С. 96.
ы
х
и
и >.
X и X
ч
к
я X Л
С ф
X т
а
Гс{
рациональной процедуры, чем метод проб и ошибок - предположений и опровержений: смелое выдвижение теорий, стремление сделать все возможное для того, чтобы показать ошибочность этих теорий, и временное их признание, если наша критика оказывается безуспешной»11.
Щ Поппер действительно настоящий философ! Как и многие
; ■ крупные мыслители до него, он готов принять и отстаивать даже № самые абсурдные следствия своих исходных посылок. Конечно, ; порой и в науке, и в повседневной жизни мы вынуждены прибе-! гать к методу проб и ошибок: давай, ткнем и посмотрим, что получится? Но результаты наших проб учитываются и оказывают | влияние на наши последующие пробы: если в одном ресторане меня однажды покормили хорошо, а в другом - плохо, то в третий раз я пойду именно в первый ресторан. Это и есть индукция -опора на прошлый опыт. При этом мы прекрасно понимаем, что | прошлый опыт может нас подвести, что наши индуктивные пред-¡1 положения не слишком достоверны, но все же это лучше, чем ни-й чего. В науке же пробы - постановка эксперимента — обходятся | гораздо дороже, чем поход в ресторан, поэтому тс пробы, о кото-! рых говорит Поппер, там чрезвычайно редки.
Я не буду больше задерживаться на «решении» проблемы индукции Поппером. Хочу лишь обратить внимание на то, что коллеги Поппера, в частности Рейхенбах и Карнап, отнюдь не перестали заниматься индуктивной и вероятностной логикой, т.е. не обратили на его «решение» никакого внимания. А в приложении к книге «Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. Карл Поппер и его критики» помещена обширная статья В.К. Финна, который предлагает формализованную систему описания эвристических познавательных процедур, объединяющих индукцию, аналогию и абдукцию.
Короче говоря, никакого «решения» проблемы индукции Поппер не дал, во всяком случае, никто не обратил внимания на его «решение».
111! 3. Одной из важнейших среди проблем, которые ставил перед
собой Поппер, была проблема развития научного знания. «Цент-и ральной проблемой эпистемологии всегда была и до сих пор оста->, ется проблема роста знания. Наилучший же способ изучения рос-* та знания — это изучение роста научного знания», - писал он в X предисловии к первому английскому изданию его «Логики на-^ учного исследования»12. По-видимому, не лишено оснований мне-ние о том, что Поппер сыграл важную роль в переходе философии X науки от анализа структуры научного знания к изучению его раз-¡2 вития, в пробуждении интереса философов науки к истории нау-
Ф _
11 Там же. С. 92. ¡¡¡Ц Поппер К. Логика научного исследования. С. 15.
13
,1-
ки - интереса, который был очень слабо выражен в период господства логического позитивизма.
Итак, как развивается, изменяется, растет научное знание? От-встом на этот вопрос является схема развития научного знания, предложенная Поппсром. Наука начинает не с наблюдений, подчеркивает он, она начинает с проблем. «Эволюцию теорий мы можем суммарно изобразить следующей схемой:
Р,—TT—ЕЕ— Р2. Щ
Проблема (Р)) порождает попытки решить ее с помощью пробных теорий (tentative theories) ТТ. Эти теории подвергаются |||| критическому процессу устранения ошибок (error elimination) ЕЕ. Выявленные нами ошибки порождают новые проблемы Р2. Расстояние между старой и новой проблемой часто очень велико: оно указывает на достигнутый npoipecc»13.
Ну и где в этой схеме рост знания? Схема показывает, что изменяются научные проблемы, возможно, они становятся все более сложными. Продолжив эту схему, мы можем заметить и изменение наших теорий, но мы не увидим роста научного знания. Напротив, Поппер часто говорит о том, что новая теория должна быть как можно более смелой, неожиданной, невероятной в свете имеющегося знания, должна иметь с ним как можно меньше общего. Я не собираюсь здесь анализировать эту схему по существу, достаточно отметить, что она не решает той, действительно важной, эпистемологической проблемы - проблемы роста знания, -для решения которой была предназначена.
По-видимому, для описания развития научного знания схема Поппера совершенно не годится. Но что удивительно, так это то, что она в какой-то мере подходит для описания развития философии! Вот что он писал в своем предисловии к изданию своей первой книги «Logik der Forschung» (1934 г.): «В ином положении (по сравнению с ученым. - А. Н.) находится философ. Он сталкивается не с какой-либо сформировавшейся концептуальной структурой, а скорее с тем, что напоминает груду развалин (хотя под ними, возможно, покоятся сокровища)... Тем не менее есть еще люди, которые считают, что философия способна ставить подлинные X проблемы о вещах... И если при этом они не считают для себя у возможным принять ни одного из ныне существующих убежде-ний, то единственно возможный для них выход - это начать все и заново,с самого начала»14. В философию приходит молодой § философ, его не устраивают все прежние решения философских проблем, а порой - и сами проблемы. Перед ним - «груда развалин». Он предлагает собственные решения, а то и изобретает ЗС
■fl
Ч (0
С
Поппер К. Эволюционная эпистемология // Эволюционная эписте- ® мология и логика социальных наук. Карл Поппер и его критики. С. 58. ф
14 Поппер К. Логика научного исследования. С. 11-12. Гш1
К
П5
собственные проблемы. Но приходит новое поколение и начинает I * все заново, «с самого начала». Вот этот процесс в какой-то мере описывается схемой Поппера.
4. Возможно, очевидная неадекватность этой «наивно фальси-фикационистской» (по выражению И. Лакатоса) схемы побудила Поппера дополнить ее концепцией возрастания степеней правдоподобности наших теорий в процессе развития научного знания -концепцией, которая в свое время также вызывала немалый интерес.
Все логические следствия некоторой теории Поппер называет логическим содержанием этой теории. Если теория истинна, то все
^ ее логические следствия будут истинными, следовательно, все ее логическое содержание будет истинным. Но если теория ложна - а именно с такими теориями, по мнению Поппера, имеет дело наука, - то среди ее логических следствий будут встречаться как истинные, так и ложные высказывания. Совокупность истинных следствий теории Поппер называет ее истинным содержанием, совокупность ложных следствий теории - ее ложным содержанием. Соотношение истинного и ложного содержаний теории и определяет степень ее правдоподобности: чем больше ее истинное содержание или чем меньше ее ложное содержание, тем более правдоподобной будет теория. Прогресс научного познания, теперь утверждает Поппер, выражается не только в том, что становятся более глубокими наши проблемы, но также и в том, что наши теории становятся все более правдоподобными15.
Опять-таки это выглядит весьма привлекательно! Кстати, это очень характерно для Поппера: на уровне интуиции его идеи часто кажутся интересными, он умеет их изложить с подкупающей ясностью и простотой, он увлекает читателя широтой и смелостью своих рассуждений. Но когда пытаешься более внимательно проанализировать его идеи, они как бы растворяются в воздухе. Так и с концепцией степеней правдоподобности. Дело в том, что когда речь идет о двух истинных теориях, еще можно говорить, что одна из них превосходит по своему содержанию другую и, следовательно, более правдоподобна. Но в отношении двух ложных тео-зГ рий этого сказать нельзя, ибо все ложные теории имеют одно и то У же содержание: в классической логике из лжи следует все что >. угодно и это «все что угодно» будет содержанием каждой ложной * теории. На интуитивном уровне можно интересно рассуждать о X логических следствиях теории, но как только мы захотим прояс-нить и уточнить вопрос о сравнении классов этих следствий, мы
должны указать, какой логикои мы пользуемся при выводе след-
I ствии, какими правилами вывода, как ограничить число тривиаль-¡5 ных следствий и т.п., а это сразу же разрушает первоначальную ф интуицию. X ю
13 См.: Поппер К. Предположения и опровержения. Гл. 10.
С тех пор, как в 1970 г. Карл Гемпель показал некорректность попперовского определения правдоподобности, множество авторов пыталось уточнить, исправить, формализовать это понятие, но так ничего из этого и не вышло. Сейчас о понятии правдоподобности, кажется, уже никто и не вспоминает.
5. Рассматривая природу научного знания, Поппер критиковал эссенциализм и инструментализм. Однако его собственное истолкование знания выглядит весьма неясным и вызывает многочисленные вопросы. Знание - не просто инструмент для вычислений и предсказаний, настойчиво подчеркивает он, знание всегда претендует на истинность, т.е. является чем-то большим, чем инструмент. Если бы знание было лишь инструментом, то потеряли бы смысл все разговоры о фальсифицируемосги, ибо инструмент нельзя фальсифицировать, можно лишь ограничить сферу его применимости. «...«Третье истолкование» научных теорий можно кратко сформулировать в виде утверждения о том, что научные теории представляют собой подлинные предположения - высокоинформативные догадки относительно мира, которые хотя и не верифицируемы (то есть нельзя показать, что они истинны), но могут быть подвергнуты строгим критическим проверкам. Они являются серьезными попытками обнаружить истину»16. Если учесть, что, с точки зрения Поппера, всякое знание погрешимо (в этом суть его «фаллибилизма»), что всякая теория неизбежно будет когда-нибудь фальсифицирована и отброшена как обнаружившая наконец свою ложность, то получается, что научное знание - это ложь, которая претендует на то, чтобы быть истиной, и которую мы временно вынуждены принимать. Мне кажется, трудно всерьез рассматривать такое понимание знания.
В последних своих работах Понпер делает понятие знания совершенно расплывчатым. «Например, собака может знать, что ее хозяин возвращается домой по рабочим дням около шести часов вечера... Цветущие растения знают, что скоро наступят теплые дни, и они знают, как и когда раскрывать свои цветки и когда закрывать их соответственно ощущаемым изменениям интенсивности освещения или температуры»17. Возможно, при обсуждении каких-то проблем имеет смысл говорить, что и кристаллы «зна- и ют», как надо расти, и вода «знает», когда ей кипеть или замер- >,
и
зать, но такие разговоры, по-видимому, слишком далеко выходят
за рамки теории научного знания. X
6. В свое время много говорили и писали о его концепции ^
«трех миров». «Первый мир» - окружающий нас физический мир; jjj
Л
17 4
Поппер К. К эволюционной теории познания (1990 г.) // Эволюци- <У
онная эпистемология и логика социальных наук. Карл Поппер и его кри- Ц
тики. С. 195, 198. [¡¡у
«второй» - мир индивидуального сознания; «третий» - мир объективного знания, т.е. содержание книг, библиотек и иных хранилищ информации. Человек познает «первый мир», получает знание о I нем, и это знание образует свой особый мир, независимый от соз-
| нания того или иного человека, вообще независимый от сознания
людей, и в этом смысле столь же объективный, как и физический мир. Мир объективного знания противостоит индивидуальному сознанию точно так же, как физический мир: человек также может открывать в нем какие-то идеи, какие-то факты, которые уже содержатся в нем, но еще не известны людям. Кажется, никому еще в голову не приходило вычислить число «пи», например, до 753 знака, однако это число существует в мире арифметики и его можно найти. (Как, кстати, рассуждения о «знаниях» собаки, цветка или кристалла согласуются с этой концепцией третьего мира объективного знания?)
Что-то в этом напоминает грандиозные построения Платона или Гегеля. Но что? Можно допустить, что в отношении математики и логики это имеет какой-то смысл. Недаром Поппер все свои примеры черпает из математики. Действительно, когда логик создает некоторую аксиоматическую логическую систему, он еще не знает, полна она или неполна; независимы ее аксиомы одна от другой или нет, какие следствия из нее вытекают и т.п., хотя «объективно» все эти свойства уже присутствуют в его системе. Здесь сконструированный объект с его свойствами действительно противостоит субъекту как нечто внешнее. Но причем здесь окружающий мир? Человек создал некий инструмент и изучает свойства этого инструмента. Однако науки, имеющие некоторый внешний предмет изучения - будь то природа или общество, вовсе не заняты копанием в своем собственном содержании. Конечно, они уделяют какое-то внимание уточнению своих понятий или установлению логических связей между своими утверждениями, но для них главное - исследование внешнего объекта.
Пожалуй, еще к одному процессу концепция «третьего мира» имеет какое-то отношение - к процессу обучения. Когда студент 5 осваивает некоторую новую научную дисциплину, или ученый ^ знакомится с новой концепцией, то они противостоят субъекту как X нечто внешнее и неизвестное, субъект лишь постепенно открывает <£ для себя те идеи, факты, понятия, логические связи, которые уже с£ содержались в новой области знания или теории. Можно сказать, К что субъект открывает для себя новый мир объективного (а точнее ^ было бы сказать, интерсубъективного) знания. Но это, в общем, л достаточно тривиально. А в остальном, как мне представляется, Ф все разговоры Поипера о третьем мире объективного знания - не ■Ц более чем риторика, которая практически не оказала никакого г^ влияния на эпистемологию и философию науки.
такие рассуждения.
7. Наконец, его учение о предрасположенностях (propensities), которое он развивал и пропагандировал в последние годы жизни, представляется совершенно бессодержательным. Впрочем, и сам он называл это учение метафизическим.
Возьмем игральную кость - кубик с пронумерованными гранями от 1 до 6. После броска кубик может упасть любой стороной вверх. Классическая теория вероятностей говорит нам, что вероятность выпадения любой из граней кости равна 1/6. Все это известно и ясно. Но теперь заделаем кусочек свинца в одну из граней, скажем, в ту, на которой стоит 6. Тогда эта грань станет тяжелей и кубик чаще будет падать этой стороной вниз, следовательно, противоположная грань будет выпадать чаще. Так вот, Поппер говорит, что кубик «предрасположен» падать таким образом, как сахар «предрасположен» растворяться в воде, чашка - разбиваться, падая со стола на пол и т.д. В этом смысле «предрасположенности» Поппера ничем не отличаются от диспо- , зиций - предрасположенности вещей вести себя определенным j:'(«'i образом в определенных ситуациях. Но это не совсем диспозиции. В то время как диспозиционные свойства - это свойства самих объектов, «предрасположенности» Поппера - это свойства ситуаций, включающих объект. «Я подчеркивал, - пишет Поппер, - что предрасположенности следует рассматривать не как свойства, внутренне присущие объекту, такому как игральная кость или монета, а как свойства, внутренне присущие ситуации (частью которой, безусловно, является объект)»18.
Ну и что это нам дает? Возможно, введение понятия об объективно существующих предрасположенностях имеет какое-то значение для теории вероятностей, об этом я судить не могу. Поппер полагал, что его учение о предрасположенностях служит обоснованием индетерминизма: «В нашем реальном, изменяющемся мире ситуации, а вместе с ними возможности и тем самым предрасположенности все время меняются... Само наше понимание мира изменяет условия в меняющемся мире; аналогичным образом действуют наши желания, наши предпочтения, наши мотивации, наши надежды, наши мечты, наши фантазии, наши гипотезы, наши ^ теории... Всс это означает, что детерминизм попросту ошибочен: U все его традиционные аргументы увяли, индетерминизм и свобода ¡¿, воли стали частью физических и биологических наук»19. Конечно, * какой уж тут детерминизм, когда любая глупость, пришедшая мне х в голову, способна изменить мир! Я не берусь комментировать Ч
СК га
х
18 Поппер К. Мир предрасположенностей: два новых взгляда на при- ц чинность // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. Ф
Карл Поппер и его критики. С. 185.
19 Там же. С. 187.
Что же касается самого понятия предрасположенности, то мне оно представляется не только бессодержательным и излишним, но и может служить примером дурной метафизики. Да, если одна из сторон игральной кости утяжелена, то чаще обычного кость при бросках будет ложиться противоположной стороной вверх. Можно сказать, как это делает Поппер, что она «предрасположена» падать таким образом, и успокоиться на этом. Но уж слишком сильно это напоминает пустопорожние объяснения плохих диалектиков: почему этот автомобиль разбился всмятку? Потому, что количественные изменения привели к смене качества, и он перешел в новое состояние (хотя этот автомобиль просто врезался в фонарный столб). Это - иллюзия объяснения и понимания. Если на вопрос о том, почему кость слишком часто выпадает какой-то одной стороной, почему камень падает на землю быстрее, чем кленовый лист, почему дети похожи на своих родителей, нам ответят: «потому, что они к этому предрасположены», то такой ответ ничего нам не даст. Наука-то как раз и стремится раскрыть механизм этой предрасположенности - утяжеленность одной из сторон игральной кости, сопротивление атмосферного воздуха, передачу определенного набора генов от родителей детям. Словечко «предрасположенность» скрывает проблему, создавая иллюзию какого-то решения, и тем самым способно воспрепятствовать развитию познания. Впрочем, Поппер сам понимал все это, быть может, даже лучше, чем я.
Таким образом, окидывая общим взглядом основные идеи и концепции, выдвинутые Поппером, приходишь к неожиданному выводу: уже к концу XX в. от них ничего не осталось, все они были рассмотрены и отвергнуты, в XXI в. обсуждать идеи Поппера вряд ли кто-нибудь будет. В 1983 г. В.Н. Садовский говорил о «несостоятельности философской и логико-методологической концепций Поппера» и отмечал падение интереса к ней в западном мире: «Попперовская теория науки, несмотря на то, что в ней используется утонченная методология, потерпела крах, и поэтому необходимо построить новую теорию, - заявил в 1975 г. с трибуны V Международного конгресса по логике, методологии и филосо-0 фии науки канадский философ Дж. Хэттиангеди. Аналогичные ^ утверждения в последнее время были высказаны Дж. Коэном -X относительно концепции трех миров, М. Рьюзом - по поводу серь-езных некорректностей в философии биологии Поппера, С. Хаак -Щ в связи с попперовской концепцией эпистемологии без познающе-К го субъекта и многими другими западными философами»20. Вот Л так, человек два или три десятилетия находился в центре внимали ния философского сообщества, выступал на множестве конферсн-
Ф ---
¡^ Садовский В.Н. Логико-методологическая концепция Карла Поп-
РЛЦ^ пера // Понпер К. Логика к рост научного знания. С. 14.
X
ций и конгрессов, вокруг его идей бушевали споры и дискуссии, у него было много талантливых учеников - и ничего не осталось! Естественно возникает вопрос: «Почему?»21.
По-видимому, этому можно найти много причин, из которых я назову лишь три, причем, возможно, далеко не самых важных.
Прежде всего, как мне представляется, Поппера подвела ясность его сочинений - та ясность, которую высоко оценил в своей статье Л.Б. Баженов. Несомненно, ясность - громадное достоинство философских работ, все мы стремимся к ясности, храня в памяти последний афоризм из «Трактата» Л. Витгенштейна. Однако она не содействует их долгой жизни. Философ ясно и точно выразил какую-то идею, ее поняли, проанализировали, приняли, развили или отвергли. И все - возвращаться к ней уже никто не будет. Другое дело, если мысль выражена туманным, оракульским языком: ее трудно понять, ее можно по-разному интерпретировать, сторонники разных интерпретаций вступают между собой в споры. В таком случае мысль может жить долго и еще долго будут находиться философы, предлагающие се новые интерпретации и претендующие на аутентичное истолкование. У Поппера все ясно и кажется простым, при чтении его сочинений не нужно ломать голову в усилиях понять его мысль.
Во-вторых, недобрую шутку сыграла с ним его известность. Кажется, он всегда был о себе чрезвычайно высокого мнения, подчеркнуто дистанцировался от Венского кружка, всегда тщательно следил за тем, чтобы отмстить свой приоритет в решении тех или иных вопросов, о чем свидетельствуют многочисленные и надоедливые примечания в его сочинениях, он, наконец, создал свою школу. Поппер стремился к известности и приобрел ее. Его книги, статьи, выступления сразу же привлекали к себе широкое внимание: их обсуждали, комментировали, критиковали, защищали и развивали. Его фальсификационизм, идея правдоподобности, схема развития знания, идея третьего мира подвергались тщательному анализу и широко пропагандировались его учениками и сторонниками. В результате получилось гак, что все высказанные им идеи и концепции получили оценку еще при его жизни. Для последующего анализа или разработки уже ничего не осталось. Ну что можно сказать об идеях Поппера после того, как они были про- О ----х
Я совершенно не касаюсь социально-политических воззрений Поп- j»
пера, которые, на мой взгляд, вдохновлялись не научными или философ- Et
скими соображениями, а идеологией «западнизма», если воспользоваться д
выражением A.A. Зиновьева. Они были изложены им в работе «Открытое Я
общество и его враги» (1945), которая в период холодной войны Запада с ?
X и
Советским Союзом обеспечила Попперу широкую известность. Сейчас, Ц
кажется, уже довольно ясно, что социальные идеи Поппера слишком поверхностны и идеологизированы, для того чтобы их можно было рас- ф сматривать всерьез.
анализированы и талантливо развиты Лакатошсм, Агасси. Миллером, Бартли и другими? После того, как они были подвергнуты критике Рейхенбахом, Куном, Фейерабендом, Решером и множеством других исследователей?
Наконец, еще одно, быть может, несколько более важное обстоятельство. Философию Поппера он сам и многие другие часто называли «критическим рационализмом». В этом словосочетании важнейшим является первое слово. Сделав акцент на погрешимо-сти всего человеческого знания, считая все выдвигаемые гипотезы и теории не более чем рискованными - в конечном счете ложными - предположениями, Поппер главную задачу видел в критике существующих теорий и концепций, с тем чтобы побыстрее разоблачить их ложность и заменить их другими концепциями. Он слишком большое значение придавал критике. Многие философы начинали с критических сомнений во всем, пример в этом отношении подал Декарт. Но Декарт и многие другие все-таки находили гот пункт, где критика должна была остановиться и сомнения исчезнуть. И, отталкиваясь от этого пункта, они начинали сооружать философские системы, ставшие примером для последующих поколений. Кажется, Поппер не нашел такого пункта, а на одной критике трудно что-либо построить. Он и не построил.
Безусловно, Поппер содействовал освобождению философии науки от логического позитивизма, который царил в ней на протяжении тридцати лет. Конечно, не он «убил» логический позитивизм, как Поппер однажды выразился, но он содействовал тому, что логический позитивизм постепенно был оггеснсн на периферию философско-методологичсских исследований и тихо скончался вместе с Р. Карнапом в 1970 г. Это освобождение сопровождалось громадным расширением кругозора и возрождением интереса философов науки к истории науки и вообще к истории человеческого познания.
Поппер создал свою школу и воспитал целую плеяду блестящих учеников. Кто сейчас из молодых философов знает о Лондонской школе экономики? А в 60-70-е гг. это был всем известный научный центр, из которого по всему миру расходились новые О идеи, интересные статьи и книги, который в значительной мерс ¡¿, диктовал моду на те или иные идеи и концепции. * Но даже и не в учениках дело. Поппер оказал влияние на очень
X большой круг людей, работавших в философии в те десятилетия. Ч В противоположность логическим позитивистам, которые считали К традиционную философию лишенной смысла, он провозгласил не З; только осмысленность, но и ценность философии для человече Л С
ского познания. Он называл себя философом и считал, что фило-ф соф способен внести вклад в развитие научного познания: «Совершенно очевидно, что чисто метафизические - следовательно, философские - идеи имели величайшее влияние на развитие кос-
Ш
мологии. От Фалсса до Эйнштейна, от античного атомизма до декартовских рассуждений о природе материи, от мыслей Гильберта и Ньютона, Лейбница и Бошковича по поводу природы сил до рассуждений Фарадея и Эйнштейна относительно полей сил - во всех этих случаях направление движения указывали метафизические идеи»"". Это звучало вдохновляюще.
Его фаллибилизм и критицизм оказали, быть может, наибольшее влияние на советских философов, которые задыхались в душной атмосфере догматизированного марксизма. Критикуя - и часто вполне справедливо - те или иные концепции Поппера, мы незаметно для себя впитывали главное - критический дух его философии. И в этом смысле многие из тех, кто работал в области философии науки в советское время, вполне справедливо называли себя попперианцами. Воздействие его идей явно или неявно проявлялось в наших собственных размышлениях. Если утверждение, высказываемое с безапелляционной уверенностью, внушает мне подозрение; если концепция, согласующаяся с любыми возможными событиями, кажется мне бессодержательной; если идея, которую невозможно проверить, не вызывает у меня ингере- |||1 са - то во всем этом проявляется влияние Поппера. Оказывая воздействие на всех философов науки, работавших в его время, воспитывая учеников, организуя дискуссии с противниками и сторонниками, Поппер создавал историческую ткань развития философской мысли, вплетая в нее яркие нити собственных идей и концепций.
И, конечно, остались книги - книги, которые будут читать и в XXI в. Чтение Поппера - хорошая школа философского образования для любого философа. В них до сих пор можно открыть много неожиданных и смелых идей, поворотов мысли, они побуждают размышлять и искать собственные ответы на тс вопросы, которые ставил и решал Поппер. А на что еще может претендовать философ? Так что если философско-методологические концепции Поппера остались в прошлом, то его напряженное искание истины, широта кругозора, ясность мысли, дух свободной критики при- X надлежат будущему. и
И еще одну из идей Поппера я усвоил прочно и, по-видимому, никогда с ней уже не расстанусь: если твоя работа не вызывает ^ критики, то она, скорее всего, просто тривиальна. Надеюсь, что не все согласятся с моей оценкой методологии Поппера. 05
Я X л с
' Поппер К. Логика научного исследования. С. 18.
