CC BY
15
Ас1а Linguistica РейороШт. 2020. Уо1. 16.3. Р. 9-28 БО! 10.30842/а1р2306573716301
Карело-вепсский диалог на карте южной Карелии*
А. А. Афанасьева
Петрозаводский государственный университет, Петрозаводск; [email protected]
И. И. Муллонен
Институт языка, литературы и истории, Карельский научный центр РАН, г. Петрозаводск; [email protected]
Аннотация. В статье развиваются идеи Д. В. Бубриха о диалектном членении карельского языка, обусловленном участием вепсского языкового компонента в формировании ливвиковского и людиковского наречий. Через ареальный и этимологический анализ конкретных лексических и топонимических основ устанавливается характер вепсско-карельского контактирования на территории Онежско-Ладожского перешейка: вепсские субстратные явления в карельском и, соответственно, карельские включения в вепсские диалекты. В целях реконструкции исторических границ вепсской и карельской территории на перешейке привлечен топонимический материал. Показано также, что граница, разделяющая ливвиков-ский и людиковский ареалы, проходит по древнему транзитному водно-волоковому пути с р. Свирь на р. Шуя, который на протяжении длительного времени использовался вепсами и препятствовал в определенной степени карельскому продвижению на восток вдоль р. Шуя.
Ключевые слова: ареальная лингвистика, языковой ареал, субстрат, вепсский и карельский языки, языковые контакты, прибалтийско-финская топонимия.
* Статья подготовлена в рамках выполнения госзадания КарНЦ РАН.
A Karelian-Veps dialogue on the map of southern Karelia
A. A. Afanasjeva
Petrozavodsk State University, Petrozavodsk; [email protected] I. I. Mullonen
Institute of Language, Literature and History, Karelian Scientific Center, Russian Academy of Sciences, Petrozavodsk; [email protected]
Abstract. The paper elaborates on D. V. Bubrikh's ideas about the dialectal division of the Karelian language associated with the impact of the Veps linguistic component on the formation of the Livvi and Ludic variants. An areal analysis of specific lexical and toponymic stems was employed to identify the nature of Veps-Karelian contacts in the Onego-Ladoga isthmus, i.e, the Veps substrate in Karelian and, correspondingly, Karelian inclusions in the Veps language. The toponymic material made it possible to reconstruct the historical distribution of the terms addressed (the Veps purde 'spring (wellhead)' and the Karelian kiidzin 'moss growing underwater on the bottom') and, building on this, the historical boundaries of the Veps and Karelian territories in the isthmus. It is also demonstrated that the dividing line between the Livvi and the Ludic areas runs along the ancient boating and portage route from the Svir River to the Shuja River that had for a long time been in Vepsian use, impeding, in a way, Karelian advancement eastwards along the Shuja. Its markers are several Veps toponymic patterns (e.g., the metaphoric name for hills Kukoinharj, literally 'Cockscomb'). Along with the areal method, the paper applied an etymological study to prove that the Veps. purde 'spring' is derived from the Baltic-Finnish verb stempuurta- 'dig, form a stream bed'. The paper also discusses approaches to reveal the etymology of the Karelian kiidzin.
Keywords: areal linguistics, linguistic area, substrate, Veps and Karelian languages, language contacts, Finnic toponymy.
1. Введение
Южная Карелия, расположенная между Ладожским и Онежским озерами, была в свое время зоной активного вепсско-карельского контактирования, в ходе которого сформировалась языковая карта этой относительно компактной территории. На западе и в центральной части
Онежско-Ладожского перешейка сложились два карельских ареала — ливвиковский и людиковский, а на востоке — северновепсский, отделенный от карельской территории «русским коридором», протянувшимся вдоль реки Ивина.
Происходивший здесь карело-вепсский диалог не раз становился предметом научного обсуждения. В нем принял участие и Д. В. Бу-брих, предложивший свою модель генезиса ливвиковского и лю-диковского наречий карельского языка. Его теория исходила из существования вепсского субстрата [Бубрих 1947], в то время как предшествующие исследования не сформулировали четкого механизма взаимоотношений между языками и описывали их как «вепсское влияние», «вепсское отражение», «вепсское наследие» (см., например, обзор гипотез формирования ливвиковского наречия в [И-^мп 1971: 153-154]). Субстратная гипотеза подтвердилась в ходе дальнейшего исследования. Наиболее убедительное подтверждение наличия вепсского субстрата в олонецком (а также косвенным образом и в людиковском) наречии предложил в свое время Терхо Итко-нен. Он связал с субстратом особенности в системе чередования ступеней согласных, а также появление конечного гласного и / и на месте исторических а/ а [^о^п 1971].
Несмотря на целый ряд исследований, тема карело-вепсского диалога не исчерпана полностью. В центр внимания настоящей статьи вынесен ареальный аспект этого диалога: выявляются и анализируются границы ареалов отдельных лексем и топооснов, показательных с точки зрения контактов, реконструируются пути их проникновения на искомую территорию, обсуждается относительная хронология формирования ареалов. Предлагаются также подходы к этимологической интерпретации ряда лексических и топонимических основ.
Карело-вепсский диалог получил отражение на всех языковых уровнях. В данной статье проблема контактирования рассматривается на материале лексики как самого проницаемого для иноязычного воздействия уровня языка и топонимии. Топонимические модели носят ареальный характер и хронологически обусловлены, и поэтому они способны конкретизировать наше понимание этого диалога, уточнить его ареальные и временные рамки. Кроме того, в связи со значительной консервативностью географических названий, топонимические ареалы нередко оказываются шире лексических и позволяют реконструировать исторический ареал бытования лексемы.
2. Вепсское наследие на Олонецком перешейке: вепс. рнгйв 'родник'
Для обозначения родника в вепсских говорах бытует несколько терминов: purde, 1аЫе, икпщ, иШщ и позднее русское заимствование rodnik. Из них исконно вепсская лексема риМе ~ риПе < *purdeg, не имеющая аналогов в других прибалтийско-финских языках, была, очевидно, основным термином для выражения понятия 'родник, ключ'. При этом ее современный ареал (Рисунок 1) должен характеризоваться как остаточный. На более широкое распространение термина ри^е
Рис. 1. Вепс. purde 'родник'и его наследие в говорах и топонимии южной Карелии Fig. 1. Vepsianpurde 'spring' and its reflexes in the dialects and in the toponymy of southern Karelia
в прошлом указывает относительно хорошая его сохранность в западных средневепсских говорах, включая и группу переходных говоров верховий Капши, спорадические фиксации в северновепсском, а также южновепсском ареале. Термин уже практически утрачен говорами вепсского Прионежья, его бытование в значительной степени реконструировано по топонимическим фиксациям конца XX в.: болото Purdeso, покос РиЫепШ, поле Ригйвроий, урочища Purdedorog, Ри^е. Южновепсская фиксацияриНе 'открытое место в лесу, поляна' [СВЯ], видимо, представляет собой результат семантического развития исходного значения, если только не является топонимом — названием лесной поляны, которое составители СВЯ ошибочно внесли в словарь как самостоятельную лексему. Однако в любом случае это свидетельство бытования термина в южновепсском ареале.
В контексте карело-вепсского диалога существенно бытование термина риЫе ~ Ъи^е 'родник' за северными пределами собственно вепсского ареала: в михайловском говоре людиковского наречия карельского языка, содержащем мощный вепсский субстрат (Рисунок 1). Бытование слова в южнолюдиковском ареале, на северных рубежах вепсской территории, при полном отсутствии его на остальной карельской территории подтверждает его вепсские корни.
На Рисунке 1 также показан ареал топонимов с основой Ри^е- и ее вариантами за пределами собственно вепсской территории. Ниже приводится соответствующий номерам на карте список названий с указанием вида объекта, а также административной привязкой в формате «область, район, сельсовет (в некоторых случаях конкретный населенный пункт в составе сельсовета)» в соответствии с [СНМ 1926 и Рышкин 1933] 1:
1 — Пурдомох болото [К, Сегежа, Надвоицы, Кочкомозеро]
2 — Бурднаволок мыс [К, Шунгский, Кажма, Вершуньга]
3 — Пурдега деревня, Пурдежское болото [К, Шунгский, Кажма]
4 — Пурдега болото [К, Великогубский, Космозеро]
5 — Бурта покос [К, Великогубский, Яндомозеро]
6 — Бурдук покос [К, Шальский, Авдеево]
7 — РигсОНатЫ ~ Ри^о1атЫ озеро [К, Сямозерский, Савиново,
Сыссойла]
1 В указанной в квадратных скобках административной привязке К — Карельская АССР, Л — Ленинградская область.
8 — Purdosuo болото [К, Видлицкий, Колатсельга]
9 — Purde покос [К, Олонецкий, Куйтежи, Самбатукса]
10 — Purdepeldo ~ Purdegenpeldo поле [К, Святозерский, Пряжа,
Прякки]
11 — Burde родник [К, Святозерский, Святозеро]
12 — Agd'anpurde родник, Purdepeldo поле [К, Святозерский, Важин-
ская Пристань, Кашканы]
13 — Purde угодье, Purdeniitud покосы, Purdesild мост, Purdesel'g уго-
дье, Purdeoja ручей, Purdepalo ~ Purtkenpalo угодье, Purdekaiv колодец [К, Олонецкий, Михайловское]
14 — Purde, Purdeniit, Purdepoudугодье, Пурдеж угодье, Purde угодье,
Purdedorog дорога, покос [К, Шелозерский, Шокша]
15 — Purdeso ~ Purzoso болото, Purtkei покос [К, Шелтозерский,
Вехручей]
16 — Purte ~ Purtked покос [К, Шелтозерский, Шелтозеро Бережное]
17 — Пурмох болото, Пурручей ручей [К, Пудожский, Пильмасозеро,
Загорье]
18 — Пурболото болото [Л, Оштинский, Сяргозеро]
19 — Пуртка покос [Л, Винницкий, Чикозеро]
20 — Purte поляна [Л, Ефимовский, Кортлахта]
21 — Пурдога покос [Л, Вашкинский, Индоман]
22 — Пурдога деревня, Пурдовский родник [Л, Вашкинский, Пав-
шозеро]
Список включает в себя несколько топонимов с территории пограничного с михайловским святозерского людиковского говора и свидетельствует, таким образом, о более широком ареале бытования люди-ковского термина purde в прошлом. Единичные фиксации топоосновы известны и на территории смежных ливвиковских говоров Самбатуксы (покос Purde), Коткозера (ручей Burrinoja), ведлозерской Сыссойлы (Purdoilambi) и даже в довольно удаленном от современного вепсского ареала тулмозерском говоре (болото Purdosuo). Топонимический ареал, таким образом, выходит за северные границы лексического и, в совокупности с другими аналогичными топонимическими «вепсизмами», позволяет говорить о притоке вепсского населения и на Олонецкий
перешеек и участии вепсского языкового компонента в формировании южных карельских наречий.
Для реконструкции исторического ареала лексемы важно учесть и севернорусские фиксации, в частности, олонецкое пурдажник (кур-дажник) 'еловый лес на топком месте', пурвиж 'торф, торфяное болото' [СРНГ], вытегское пурдожина 'торф', пурдежная земля 'глинистая почва, хорошо удерживающая влагу' [ СРГК]. Сюда же, по-видимому, относятся территориально более отдаленные архангельские пурдеж 'низкое болотистое место на поле', пурдега 'низкая плохая трава на сырых местах' [ СРНГ]. Стоит обратить также внимание на такие топонимы, как деревня Пурдега, мыс Бурднаволок, покос Бурда в Заонежье, покос Бурдук в Пудоже, а также урочище Пурдога, деревня Пурдога, родник Пурдовский в северном Белозерье, которые, видимо, являются вепсским языковым наследием на этих обрусевших территориях. Логичным продолжением обонежского ареала на север является наличие топоосновы в русском Сегозерье (Пурдомох). В контексте ряда других здешних вепсских топонимических фиксаций она отражает, очевидно, присутствие вепсов на транзитном водно-волоковом пути из Обонежья в Поморье и реконструирует, таким образом, северный предел ареала вепсской лексемы. Не менее значимо и наличие топоосновы на Онеж-ско-Белозерском водоразделе, указывающее на проникновение вепсов в Белозерье. Сложнее интерпретировать топонимы на территории Архангельской области, ареально удаленные от вепсского этноязыкового ареала: Пурдосское болото (Коноша), Пурдевское озеро, Пурдево или Пурдевское болото, река Пурдева (Пинега), а также озеро Пурдом (Хол-могоры) [КТЭ]. При этом они согласуются с отмеченными выше архангельскими диалектными лексемами пурдега и пурдеж. В любом случае, приведенные карельские и русские диалектные и топонимические данные подтверждают широкий ареал и активное бытование purde 'родник' на ранних этапах вепсской языковой истории.
В «Лингвистическом атласе прибалтийско-финских языков» для вепсского слова предложена германская этимология [ALFE], которая выглядит неубедительной и в силу семантики германского этимона, и в общем контексте отсутствия в вепсских говорах таких германских заимствований, которые не имели бы аналогов в других прибалтийско-финских языках. В свою очередь, финский исследователь Алпо Ряйсянен, анализируя истоки финского термина puro 'ручей', высказался за его родство с вепс. purde. При этом он возвел фин. puro к puristaa 'жать, выжимать', pursua 'сочиться, просачиваться', тем
самым предполагая сходный отглагольный путь развития и для вепс-скогоригс1е [И^апеп 2010: 515]. Однако такая интерпретация не объясняет -С- в основе вепсского слова. Логичнее полагать, что термин ригСе < *purdeg является исконно вепсским производным от прибалтийско-финской глагольной основы рии^а- (фин. рии^аа, карел. риипе), в широком семантическом поле которого присутствуют значения 'ко -пать, формировать русло; суетиться', а в числе производных известны фин. рииНо, рииНато 'след на водной поверхности от подводного камня, водоворот', рии^о 'труд, старание', а также ШЫееприи^о 'небольшой родник, водянистое место', тегеприиНо 'быстрое повышение и понижение уровня воды и море' и др. [ББЛ]. В этом ряду находится и вепс. ригСе, при том, что исходный глагол в вепсских говорах отсутствует, будучи, очевидно, утраченным. Вариант риНе с глухим смычным может быть вызван ассимиляционным оглушением, которое произошло в основе слова (риНке-п) вследствие закономерного выпадения гласного второго слога. Наоборот, звонкий вариант с озвончением начального согласного (ВигСе) спровоцирован, очевидно, звонко-сонорным кластером -гС- внутри слова. Подобного рода озвончение глухих смычных к, р, t известно в отдельных вепсских [Типке1о 1946: 41-44] и людиковских [Тигипеп 1946: 48-52] примерах. В ряде русских вариантов (Пурдега, Пурдога) законсервирован исторический звук который был представлен в абсолютном исходе слова в вепсском термине, т. е. ригСе < *purdeg. Русские топонимы демонстрируют также закономерное опрощение сочетания согласных на стыке структурных элементов сложных топонимов: Пурболото, Пурмох, Пурручей. Русская адаптация, отражающая, с одной стороны, вепсский оригинал, в котором последний согласный может быть как звонким, так и глухим, а с другой — русские фонетические особенности, приводит к бытованию таких топонимов, как Бурдук или Пуртка.
Интепретация вепс. ригСе как отглагольного имени косвенно может подтверждаться словообразовательным анализом другого термина: 1аЫе 'колодец, родник', очевидного отглагольного имени, ср. ШкЫа (< *1аЫеёак) 'выходить, идти'. В нем представлен тот же механизм формирования ландшафтного термина.
Итак, в ситуации вепсско-карельского диалога на Олонецком перешейке термин ригСе является очевидным вепсским наследием, прочно закрепившимся в территориально смежных с вепсским ареалом южно-людиковских говорах, где представлен не только в топонимии, но и лексике. Знаменательно его бытование в русских говорах
Присвирья и Обонежья [СРНГ, СРГК]. Совокупный лексико-топони-мический ареал, видимо, может рассматриваться как вепсское субстратное наследие на обширной территории Обонежья. Именно такой генезис характерен для вепсской по истокам ландшафтной терминологии в русских говорах. Видимо, об этом же свидетельствуют топонимические фиксации основы за пределами территории непосредственных вепсских контактов.
3. Карельские включения в северновепсском говоре
Карельский след в вепсских говорах исследован мало, и, по-видимому, в силу этого складывается впечатление о его незначительности. Однако по мере накопления информации выявляются вполне убедительные «карелизмы» в вепсской языковой среде, причем на разных языковых уровнях. Они особенно убедительны в северном диалекте, а также в восточных говорах средневепсского диалекта [Зайцева 2016: 301309], согласуясь с этнографическими данными о заметном карельском воздействии на северных вепсов [Винокурова 2015: 177-178].
Появление карельского элемента в вепсском Прионежье вызвано, очевидно, исходом карелов из Корельского уезда в ХУ1-ХУ11 вв. в связи с переходом территории под власть Швеции. Карельские выходцы оседают в Обонежье, особенно в бассейнах и приустьевой части рек Суны и Шуи, поглощая здесь предшествующее вепсское население. Южнее же, в отдалении от магистральных колонизационных путей, приток их не носит столь массового характера. Вселяясь в существовавшие на то время вепсские деревни, карелы, оказываясь в меньшинстве, растворялись со временем в вепсском большинстве. При этом они привнесли определенные карельские языковые особенности в местную вепсскую речь. Принято считать, что к таким карельским рудиментам относятся геминированные согласные, присущие северновепсскому диалекту [Типке1о 1946: 148-149]. Карельским влиянием обусловлен ряд особенностей в глагольном спряжении, в том числе особый тип основы на -о в форме 3 лица ед. числа презенса индикатива, форма 3 лица мн. числа имперфекта, показатель инфинитивов возвратных глаголов [Зайцева 2016: 104, 114, 126]. На уровне лексики карельское наследие в вепсских говорах исследовано мало. В качестве примера приведем северновепсскую лексему аМ 'волна'. Она функционирует
Рис. 2. Именования понятия 'волна' в вепсских говорах Fig. 2. The word for 'wave' in Vepsian dialects
во всех говорах северновепсского диалекта, однако не известна другим вепсским диалектам, в которых для обозначения озерной или речной волны используется лексема 1атеН ~ 1етеН ~ 1атй. В виде 1атеН она зафиксирована и в двух северновепсских пунктах — Шокше и Каске -сручье (Рисунок 2). Иначе говоря, прионежские говоры используют два
синонимичных слова: общевепсское ¡агпек и северновепсское аЫ. При этом сугубо северновепсский ареал слова аЫ обусловлен, конечно, карельским языковым воздействием. В виде оаЫо, оаЫо [ККБ] оно бытует в территориально смежных карельских говорах. Надо полагать, что его закрепление при уже бытовавшем ¡агпек было обусловлено специфической семантикой слова аМ, обозначающего, прежде всего, большую волну, характерную для Онежского озера.
Для реконструкции исторических позиций карельского языка как участника языкового диалога, происходившего на Олонецком перешейке, актуально и привлечение топонимического материала. В этом случае одна из принципиально важных задач состоит в выявлении дистрибуции карельских и вепсских моделей. В силу близкого родства языков их топосистемы в значительной степени идентичны. Один из существенных критериев разграничения лежит в ареальной характеристике, в выявлении центра топонимического ареала, а также путей распространения модели. Далее этот тезис будет продемонстрирован рядом топонимов с основой Kiidz- / Киж- с территории Онежско-Ладожского перешейка (Рисунок 3, с. 20). Среди них несколько заливов с названиями Kiis¡akti, Kiidzi¡¡aкti (1аМ 'залив') на северном берегу Ладожского озера, а также Kiidzin¡aкti, Kiidzi¡aкti, KiidzuguЪa в центральной части Онежско-Ладожского перешейка. В этом же ряду озера Kiismen¡amЪi, Kiidzari, болота ^¿тетт, Kid'zmansuo, на русской территории перешейка в восточной части ареала болото Кижечный мох, залив Ки-жимлахта и др.
Названия восходят к карельскому слову kiidzin:kiidzime-, бытовавшему во всех диалектах карельского языка и обозначавшему разные виды мхов — от лишайников до ягеля и кукушкина льна [ККБ]. В этом контексте стоит отметить, что топонимия весьма избирательна в выборе тех растений, которые закрепляются в названиях мест. Выбор определяется в первую очередь использованием их в хозяйственной деятельности местных жителей. Судя по материалам традиционной культуры, к таким широко востребованным в традиционном быту растениям относилась водная разновидность мха kiidzin. Известно, что карелы-людики использовали его для мшения [уплотнения мхом] построек [Тигипеп 1946: 201]. Такая же информация имеется и из ливви-ковского Сямозерья: "¡ammiz nostetaк kiidzimet кагауоИ кшуак, ре^Ы samma¡detaк" [ККБ] — "мох граблями поднимают из ламбы [лесного озера] на сушу, мшат избу". В Линдозере Кондопожского района наши информанты вспоминали, как мох поднимали из залива Kiidzi¡aкti
Рис. 3. Ареал карельской топоосновы Kiidz(in)-Fig. 3. Areal of Karelian toponymic base Kiidz(in)-
с помощью специальной вертушки и затем, высушив на берегу, использовали при строительстве изб. Подобная практика бытовала и на за-онежском острове Кижи — всемирно известном музее деревянного зодчества. Водный мох, поднятый специальными граблями со дна залива Мошгуба, использовался для мшения стен, полов, лодок-кижанок [Агапитов 1993: 20-21]. Показательно здесь, конечно, и само название залива Мошгуба, т. е. 'моховая губа': в нем как раз и отложилась память о мхе кИСгт, название которого переведено на русский словом мох. Сам структурный облик русского названия явно указывает на возможность кальки, иначе говоря, карельский оригинал Мошгубы мог выглядеть как
*Kiidzilahti (< *Kiidzillahti < *Kiidzinlahti) и входить в один ряд с соответствующими названиями заливов в Суоярви, Линдозере, на Сямо-зере, кондопожском Мунозере и других местах. Карельский топоним *Kiidzilahti превращается в русскую Мошгубу на том не столь уж отдаленном этапе истории, когда в южном Заонежье еще бытовало двуязычие и название озерного мха kiidzin, растущего на дне неглубоких хорошо прогреваемых озерных заливов, еще не было здесь забыто. Карельская топооснова была переведена в названии залива, но сохранилась в названии острова Кижи.
Впервые «растительная» этимология названия острова Кижи была предложена В. Агапитовым [Агапитов 1993: 20]. Она, несомненно, лучше мотивирована, чем получившая в свое время широкую известность «игрищная» интерпретация, связывавшая топоним Кижи с карельским словом kizad 'игры, игрища'. В качестве мотива называния предлагался сакральный характер острова, на котором проводились некогда ритуальные праздники. Однако эта интерпретация не находит подтверждения в виде топонимов-тезок, образующих внятный ареал. Наоборот, как было ранее показано, название водного мха распространено в топонимии. Выявленный ряд топонимов формируется в довольно компактный ареал (Рисунок 3) на территории южной Карелии. Он протянулся от Северного Приладожья до северного Кенозерья и наиболее насыщен на Онежско-Ладожском перешейке — в карельском ливвиковско-людиковском языковом ареале, где зафиксирован и соответствующий апеллятив. Слово известно также некоторым восточно-финским говорам, например, в саволакских говорах kisilevä 'водоросль, используемая для окрашивания' [SMS]. Топооснова образует достаточно плотный ареал в восточной Финляндии, в зоне исторического карельского присутствия. В совокупности это позволяет реконструировать исконный карельский термин, в настоящее время уже практически утраченный. Помимо языковой составляющей (бытования термина в карельских диалектах) очертания топонимного ареала обусловлены также, по-видимому, и климатической зоной. Северная граница ареала следует очертаниям северной границы зоны среднета-ежных сосновых лесов, а также т. н. южной климатической зоны, отличающейся наиболее благоприятными для проживания климатическими условиями [КЭ, т. 2: 21-22, 26].
Истоки самого слова не вполне ясны, хотя в нем возможно выделение суффикса -in с первоначальным диминутивным значением, которым оформлен ряд наименований растений, в том числе muurain
'морошка',рио1ат 'брусника', siestain 'смородина черная', vaarain 'малина', киша^)п 'жимолость' [НакиНпеп 1968: 111].
С распространением карелов из Приладожья слово попало в Обо-нежье и достигло на востоке даже Кенозерья, где на Ундозере в местном русском говоре бытует слово кижа 'озерный ил' [СГРС]. Оно, по-видимому, является карельским включением, оставленным в наследие карелами, переселенцами из Корельского уезда. В наименовании озера Кижевато на Ундозере основа могла закрепиться как в карельском, так и в русском виде: кпСпп >кижа (киже-).
В контексте вепсско-карельского диалога особый интерес вызывают два топонима на вепсской территории в Шимозерье: озеро КшСагу (рус. Кижозеро) и болото Kiziso. Еще один — Кижов остров на реке Ояти — засвидетельствован в д. Мустиничи Шапшенского сельсовета, на территории, которая еще в довоенное время была вепсской. В том ареальном контексте, который описан выше, они отражают карельское проникновение на смежную вепсскую территорию. Карельские корни топоосновы убедительно подтверждаются как присутствием исходной лексемы в карельских говорах и других производных древне-карельского языка, так и ареалом, который совпадает с путями миграции карелов из Приладожья на восток. В одной из своих ранних работ, не зная приведенного выше карельского контекста, один из авторов данной статьи ошибочно квалифицировал топонимы вепсской территории как законсервировавшие вепсский термин, бытовавший в прошлом в вепсских говорах [Муллонен 1994: 58-59]. Сейчас очевидно, что речь должна идти о карельском «следе».
Карельское наследие в вепсском лексическом и топонимическом континууме не исчерпывается, конечно, приведенными выше двумя примерами. Дополнительный лексический материал содержится в «Лингвистическом атласе вепсского языка», опубликованном в 2019 г. [ЛАВЯ].
4. Ливвиковско-людиковская граница на Олонецком перешейке
Вопрос о генезисе южных наречий карельского языка — ливвиков-ского и людиковского — и участия в их образовании вепсского субстрата был принципиально решен еще Д. В. Бубрихом [Бубрих 1947],
а дальнейшие исследования развили и уточнили целый ряд высказанных им положений. При этом проблема формирования территориальной границы между ливвиковским и людиковским языковым ареалами, равно как и факторы, обусловившие становление северновепсского ареала на юго-восточной окраине Олонецкого перешейка, вплоть до последнего времени специально не обсуждались. Проведенный анализ топонимных ареалов показал, что культурные границы в регионе Обо-нежья обусловлены в первую очередь ландшафтно-географическими [Муллонен 2012]. Для становления границы между ливвиковским и лю-диковским языковыми ареалами исключительно важную роль сыграл транзитный водно-волоковой путь, соединяющий Присвирье через Онежское озеро с Белым морем. По северному участку этой дороги в ХХ веке прошел Беломорско-Балтийский канал. Южный участок полностью совпадает с ливвиковско-людиковской границей. Видимо, уже в период активного карельского освоения Онежско-Ладожского перешейка продолжалось проникновение вепсов на эту территорию, причем использовался путь по реке Важинке. Среднее и верхнее течение Свири изобилует порогами, поэтому издревле был известен обходной путь вдоль северного притока Свири, реки Важинки, через водораздел в озеро Святозеро и далее на реку Шую. Неслучайно в устье Важинки располагался центр древнего Важинского погоста — средневекового административного подразделения, из которого происходило расселение по территории речного бассейна и за его пределы.
Этот путь активно и на протяжении длительного времени использовался вепсами, о чем свидетельствуют четко накладывающиеся на него ареалы ряда вепсских топонимных моделей (напр., Kukoinharj, Pyhajarv 'Святое озеро', топооснова Jalo-, ср. *jalo 'большой' [Захарова и др. 2018: 36-40]). Яркий пример — вепсская метафорическая модель Ku-koinhar'j 'петушиный гребень', которая использовалась для называния незначительных возвышенностей. Она является, очевидно, довольно поздней, поскольку не охватывает весь вепсский ареал и привязана исключительно к недолговечным по времени существования микротопонимам. Карта показывает (Рисунок 4, с. 24), что модель четко коррелирует с упомянутой уже водной дорогой на север и одновременно с людиковско-ливвиковской границей. Здесь отмечены урочище Ku-kuoinhard' в дер. Мошничье на реке Важинке, поле Kukuenhard'a в старинном людиковском селе Святозеро, урочище Kukoiharja на восточном берегу озера Сямозеро. Этот ряд замыкается на севере названием расположенной на болоте песчаной возвышенности Петушиный Гребень
Рис. 4. Ареал вепсской топоосновы Kukoinharj Fig. 4. Areal of Vepsian toponymie base Kukoinharj
(дер. Шайдома), которое, по всей видимости, является переводной калькой вепсского оригинала.
Используя путь по Важинке на север, вепсское освоение выходило к реке Шуе, которая в ХУ-ХУП вв. стала основной дорогой карельского продвижения из Приладожья на восток. В результате в низовьях Шуи
фактически столкнулись два потока: карельский с запада и вепсский с юга. Очевидно, выход вепсов на реку Шую препятствовал в определенной степени поступательному движению карелов с запада на восток по Шуе. В результате к востоку от вепсского пути сформировалась лю-диковская территория, где вепсский компонент значительно более мощный, чем в западном олонецком или ливвиковском диалекте. Однако «людизация» затронула в Прионежье прежде всего территории, тяготеющие к транзитным водным путям — Важинке, Шуе и Суне, — и лишь в малой степени коснулась более отдаленных от них мест, в частности, северновепсского ареала. На рубеже Средневековья и Нового времени (ХУ-ХУ11 вв.), когда происходило активное карельское продвижение на Онежско-Ладожский перешеек, северновепсская территория была довольно глухой окраиной на границе двух погостов Обонежской пятины (Остречинского и Оштинского) с очень ограниченным количеством сельскохозяйственных земель. Это и защитило ее от карелизации.
5. Выводы
Языковые сюжеты, предложенные в статье, являются в определенном смысле эталонными в представлении вепсско-карельского языкового взаимодействия на Олонецком перешейке. На рубеже Средневековья и Нового времени (ХУ-ХУ11 вв.) проникновение карельских переселенцев из Северного Приладожья проходило по основным водным артериям территории и приводило к карелизации населявших Онежско-Ладожский перешеек вепсов. Степень этой карелизации ослабевает по мере продвижения с запада на восток. При этом, как показал анализ топонимического материала, границы сформировавшихся языковых ареалов — ливвиковского, людиковского и вепсского — определялись в значительной степени ландшафтно-географическими особенностями местности и связанными с ними водно-волоковыми путями.
Литература
Агапитов 1993 — В. А. Агапитов. Кижи: что в имени твоем? (О происхождении названия Кижи и не только...) // Г. М. Керт, Н. Н. Мамонтова, Л. П. Михайлова (ред.). Родные сердцу имена (Ономастика Карелии). Петрозаводск: КарНЦ РАН, 1993. С. 20-21.
Бубрих 1947 — Д. В. Бубрих. Происхождение карельского народа. Повесть о союзнике и друге русского народа на Севере. Петрозаводск: Госиздат Карело-Финской ССР, 1947.
Винокурова 2015 — И. Ю. Винокурова. Мифология вепсов. Энциклопедия. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2015.
Зайцева 2016 — Н. Г. Зайцева. Очерки вепсской диалектологии (лингвогеографи-ческий аспект). Петрозаводск: КарНЦ РАН, 2016.
Захарова и др. 2018 — Е. В. Захарова, Д. В. Кузьмин, И. И. Муллонен, Н. Л. Шибанова. Топонимные модели Карелии в пространственно-временном контексте. М.: ЯСК, 2018.
Муллонен 1994 — И. Муллонен. Очерки вепсской топонимии. СПб.: Наука, 1994.
Муллонен 2012 — И. И. Муллонен. Природные и культурные факторы формирования вепсской этнической территории // Труды КарНЦ РАН. Серия Гуманитарные исследования. 2012. № 4. Вып. 3. C. 13-24.
Рышкин 1933 — П. Е. Рышкин. Административно-территориальное устройство Ленинградской области. Л.: Изд-во Леноблисполкома и Ленсовета, 1933.
Hakulinen 1968 — L. Hakulinen. Suomen kielen rakenne ja kehitys. Kolmas, korjattu ja lisätty painos. Helsinki: Otava, 1968.
Itkonen 1971 — T. Itkonen. Aunuksen äänneopin erikoispiirteet ja aunukselaismurteiden synty // Virittäjä. 1971. № 2. S. 153-182.
Räisänen 2010 — A. Räisänen. Kostamo, Onkamo ja muita paikannimiä // Virittäjä. 2010. № 4. S. 502-530.
Tunkelo 1946 — E. A. Tunkelo. Vepsän kielen äännehistoria (Suomalaisen Kirjallisuud-en Seuran Toimituksia. Vol. 228). Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 1946.
Turunen 1946 — A. Turunen. Lyydiläismurteiden äännehistoria. Vol. I. Konsonantit (Suomalais-Ugrilaisen Seuran Toimituksia. Vol. LXXXIX). Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1946.
Источники
КТЭ — Картотека топонимической экспедиции Уральского университета.
КЭ — A. Ф. Титов (ред.). Карелия. Энциклопедия. Т. 1. Петрозаводск: Петро-пресс, 2007.
ЛАВЯ — Н. Г. Зайцева (ред.). Лингвистический атлас вепсского языка. СПб.: Нестор-История, 2019.
СВЯ — М. И. Зайцева, М. И. Муллонен. Словарь вепсского языка. Л.: Наука, 1972.
СГРС — Словарь говоров Русского Севера. Т. 1- . Екатеринбург: Изд-во Уральского гос. университета, 2001-.
СНМ 1926 — Список населенных мест Карельской АССР (По материалам Переписи 1926 года). Петрозаводск: Изд-во Статистического управления, 1928.
СРГК — А. С. Герд (ред.). Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. Вып. 1-6. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского гос. университета, 19942005.
СРНГ — Словарь русских народных говоров. Вып. 1-. М.; Л; СПб.: Наука, 1965—.
ALFE — T. Tuomi (päät.), S. Suhonen, T.-R. Viitso, V. Rjagoev (toim.). Atlas Linguarum Fennicarum. T. I—III (Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran Toimituksia. Vol. 1295; Kotimaisten kielten tutkimuskeskuksen julkaisuja. Vol. 159). Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 2004-2010.
IMS — R. E. Nirvi (toim.). Inkeroismurteiden sanakirja (Lexica Societatis Fenno-Ug-ricae. Vol. XVIII). Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1971.
KKS — Karjalan kielen sanakirja. T. I-VI (Lexica Societatis Fenno-Ugricae. Vol. XVI). Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1968-2005.
SMS — Suomen murteiden sanakirja. Osa 1- (Kotimaisten kielten tutkimuskeskuksen julkaisuja, 36-). Helsinki: Kotimaisten kielten tutkimuskeskus, 1985- .
References
Agapitov 1993 — V. A. Agapitov. Kizhi: chto v imeni tvoem? (O proiskhozhdenii naz-vaniya Kizhi i ne tolko...) [Kizhi: What's in your name? (On the origin of the names of Kizhi and not only ...)]. G. M. Kert, N. N. Mamontova, L. P. Mikhaylova (eds.). Rodnye serdtsu imena (Onomastika Karelii) [Names, dear to the heart (Onomas-tics of Karelia)]. Petrozavodsk: Karelian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences, 1993. P. 20-21.
Bubrikh 1947 — D. V. Bubrikh. Proiskhozhdenie karelskogo naroda. Povest o soyuzni-ke i druge russkogo naroda na Severe [The origin of the Karelian people. The story of an ally and friend of the Russian people in the North]. Petrozavodsk: State Publishing House of the Karelian-Finnish SSR, 1947.
Hakulinen 1968 — L. Hakulinen. Suomen kielen rakenne ja kehitys. Kolmas, korjattu ja lisätty painos. Helsinki: Otava, 1968.
Itkonen 1971 — T. Itkonen. Aunuksen äänneopin erikoispiirteet ja aunukselaismurteiden synty. Virittäjä. 1971. No. 2. S. 153-182.
Mullonen 1994 — I. Mullonen. Ocherki vepsskoy toponimii [Essays on Veps toponymy]. St. Petersburg: Nauka, 1994.
Mullonen 2012 — I. I. Mullonen. Prirodnye i kulturnye faktory formirovaniya vepss-koy etnicheskoy territorii [Natural and cultural factors of the formation of the Veps ethnic territory]. Trudy KarNTs RAN. Seriya Gumanitarnye issledovaniya. 2012. No. 4. Iss. 3. P. 13-24.
Räisänen 2010 — A. Räisänen. Kostamo, Onkamo ja muita paikannimiä. Virittäjä. 2010. No. 4. S. 502-530.
Ryshkin 1933 — P. E. Ryshkin. Administrativno-territorialnoe ustroystvo Leningradskoy oblasti [Administrative and territorial structure of the Leningrad region]. Leningrad: Publishing House of the Leningrad Executive Committee and the Leningrad City Council, 1933.
Tunkelo 1946 — E. A. Tunkelo. Vepsän kielen äännehistoria (Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran Toimituksia. Vol. 228). Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 1946.
Turunen 1946 — A. Turunen. Lyydiläismurteiden äännehistoria. Vol. I. Konsonantit (Suomalais-Ugrilaisen Seuran Toimituksia. Vol. LXXXIX). Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1946.
Vinokurova 2015 — I. Yu. Vinokurova. Mifologiya vepsov. Entsiklopediya [The mythology of the Veps. Encyclopedia]. Petrozavodsk: Petrozavodsk State University Publishing House, 2015.
Zaharova 2018 — J. V. Zaharova, D. V. Kuzmin, I. I. Mullonen, N. L. Shibanova. To-ponimnyye modeli Karelii v prostranstvenno-vremennom kontekste [Toponymic models of Karelia in the spatio-temporal context]. Moscow: LRC Publishers, 2018.
Zaytseva 2016 — N. G. Zaytseva. Ocherki vepsskoy dialektologii (lingvogeografiches-kiy aspekt) [Essays on Veps dialectology (aspects of linguistic geography)]. Petrozavodsk: Karelian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences, 2016.
Sources
ALFE — T. Tuomi (päät.), S. Suhonen, T.-R. Viitso, V. Rjagoev (toim.). Atlas Linguarum Fennicarum. T. I—III (Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran Toimituksia. Vol. 1295; Kotimaisten kielten tutkimuskeskuksen julkaisuja. Vol. 159). Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 2004-2010.
IMS — R. E. Nirvi (toim.). Inkeroismurteiden sanakirja (Lexica Societatis Fenno-Ugricae. Vol. XVIII). Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1971.
KE — A. F. Titov (ed.). Kareliya. Entsiklopediya [Karelia. Encyclopedia]. Vol. 1. Petrozavodsk: Petropress, 2007.
KKS — Karjalan kielen sanakirja. T. I-VI (Lexica Societatis Fenno-Ugricae. Vol. XVI). Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1968-2005.
KTE — Kartoteka toponimicheskoy ekspeditsii Uralskogo universiteta [File cabinet og the toponymic expedition of the Ural State University].
LAVJ — N. G. Zaitseva (ed.). Lingvisticheskiy atlas vepsskogoyazyka [Veps linguistic atlas]. St. Petersburg: Nestor-Istoriya, 2019.
SGRS — SlovargovorovRusskogoSevera [Dictionary of dialects of the Russian North]. Vol. 1- . Ekaterinburg: Ural State University Press, 2001-.
SMS — Suomen murteiden sanakirja. Osa 1- (Kotimaisten kielten tutkimuskeskuksen julkaisuja. Vol. 36-). Helsinki: Kotimaisten kielten tutkimuskeskus, 1985- .
SNM 1926 — Spisok naselennykh mest KarelskoyASSR (Po materialam Perepisi 1926goda) [List of populated areas of the Karelian Autonomous Soviet Socialist Republic (Based on materials from the 1926 Census)]. Petrozavodsk: Statistical Office Publishing, 1928.
SRGK — A. S. Gerd (ed.). Slovar russkikh govorov Karelii i sopredelnykh oblastey [Dictionary of Russian dialects of Karelia and adjacent areas]. Iss. 1-6. St. Petersburg: St. Petersburg State University Press, 1994-2005.
SRNG — Slovar russkikh narodnykh govorov [Dictionary of Russian folk dialects]. Iss. 1-. Moscow, Leningrad, St. Petersburg: Nauka, 1965-.
SVYa — M. I. Zaytseva, M. I. Mullonen. Slovar vepsskogo yazyka [Veps Dictionary]. Leningrad: Nauka, 1972.
