CC BY
102
Карательное право как первая ступень правогенеза*
КОРСАКОВ Константин Викторович, старший научный сотрудник отдела права Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук, кандидат юридических наук, доцент
620048, Россия, г. Екатеринбург, ул. Софьи Ковалевской, 16
E-mail: korsakovekb@yandex.ru
Рассмотрены генезис и специфика одной из исторически известных разновидностей права — карательного (архаического) права на государственном этапе развития общества и человеческой цивилизации в юридическом, антропологическом и культурологическом аспектах. Показан и дан критический анализ ряда наиболее распространенных в юридической науке точек зрения и подходов к описанию и объяснению данной формы нормативного регулирования поведения человека. Сформулированы выводы как о причинах и условиях появления, так и о социально-правовой природе данной разновидности права. Автором разграничивается данный вид права с обычным правом и предлагается именовать его не рудиментарным или примитивным правом, а карательным правом первобытно-общинной допо-литической эпохи. Сделан вывод о том, что система запретов-табу была не только одним из условий функционирования формирующейся общественной системы, но и залогом перехода человека из естественно-природного состояния в социальное, а карательное право стало элементом формирующейся правовой культуры, с появлением которой обозначилась граница между животным стадом и человеческим обществом.
Ключевые слова: происхождение права, архаическое право, правогенез, юридическая антропология, карательное право, первобытное общество, мононормы.
Jus Puniendi as the First Stage of the Genesis of Law
K. V. KORSAKOV, candidate of legal sciences, associate professor
The Institute of Philosophy and Law of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences
16, S. Kovalevskaya st., Ekaterinburg, Russia, 620048
E-mail: korsakovekb@yandex.ru
There is a consideration of genesis and specificity of one of the historically known varieties of law. That is jus puniendi (archaic law) on the pre-state stage of development of society and human civilization in legal, anthropological and cultural aspects. A critical analysis of some of the most common legal science' point of view and approach to the description and explanation of this form of normative regulation of human behavior are shown and presented. Conclusions both as the causes and the conditions of emergence and as socio-legal nature of this type of law are formulated. The author differentiates this type of law from customary law and offers to name it not a rudimentary or primitive law, but jus puniendi of primitive pre-state era. It is concluded that the system of prohibitions-taboo was not only one of the conditions of functioning of the emerging social system, but also the key to man's passage from a natural state to social and punitive law has become an element of the emergence of legal culture and the emergence of the latter marked the border between an animal herd and a human society.
Keywords: the origin of law, archaic law, the genesis of law, legal anthropology, jus puniendi, primitive society, mono rules.
DOI: 10.12737/22196
Интерес представителей теоретической юриспруденции к нормативности эпохи первобытного доклас-
* Статья подготовлена при поддержке гранта Президента Российской Федерации для молодых ученых — кандидатов наук № МК-6928.2015.6.
сового и догосударственного общества не ослабевал со времен трудов И. Бахофена, а в последнее время обращение многих ученых-правоведов к реалиям дополитического социума заметно участилось, так как без них, как верно писал А. Б. Венгеров, они «не смогли бы понять действитель-
ные процессы возникновения и развития правовых институтов»1.
Многие отечественные авторы справедливо связывают момент начала процесса возникновения права с процессами социогенеза и антропогенеза: «Вера в право, потребность права выступали везде в качестве некоего исходного начала жизни разумных существ...» — заключал С. С. Алексеев2. В то же время долгий и нелегкий путь человека к праву, морали и абсолютным идеалам социальной справедливости пролегал через тернии вражды, розни и конфликтов с себе подобными, многочисленных проб и ошибок, а та жертва, которую человеческая цивилизация «принесла на алтарь» этих гуманитарных ценностей, была очень велика.
Эмбриональные, первоначальные формы права как общесоциального и культурного завоевания не могли возникнуть без тех сущностей, которые образуют его ведущие и отличительные свойства, поэтому вслед за видными исследователями в данной области — Д. А. Керимо-вым и С. Ф. Кечекьяном — мы считаем, что рассуждать научно о присутствии либо отсутствии права в каком-либо социуме нельзя без обращения к таким категориям и понятиям, как интерес, установка и воля. Основной среди них выступает именно воля, названная в свое время «почвой права» еще Г. В. Ф. Гегелем3. Действительно, установка, возникающая на основании осознанной человеческой потребности — интереса, не может самостоятельно реализоваться без «мускулатуры» рассудочно-мыслительной деятельности — волевых усилий: «именно воля
1 Венгеров А. Б. Значение археологии и этнографии для юридической науки // Советское государство и право. 1983. № 3. С. 28.
2 Алексеев С. С. Право: азбука — теория — философия: опыт комплексного исследования. М., 1999. С. 186.
3 См.: Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет.
Т. 2. М., 1973. С. 47.
как предметный и действенный вид сознания, как объединение потребности, интереса и цели с действием на основе установки является творцом права, составляет ядро права и фактор его реализации»4.
В эпоху существования первобытно-общинного строя человеческая воля, выработавшаяся наряду с разумом, сознанием и мышлением, активно, действенно и целенаправленно проявляет себя в процессе выработки поведенческих нормативов и стандартов, и прежде всего запретов-табу, передача, культивирование и соблюдение которых часто облекалось в личину ритуалов, традиций и обычаев. Именно в силу данного обстоятельства обеспечивающее их безукоризненное исполнение первобытное право в юридической литературе нередко именуют «обычным». Как писал об этом типе права известный американский представитель школы аналитической юриспруденции Уильям Сигл, «оно дано в обычае и только через обычай»5.
Созидающая данное право воля исходила не от отдельных личностей, а от всего первобытно-общинного коллектива, т. е. являлась социальной, всеобщей, коллективной. При этом всеобщая воля рассеивала и поглощала в себе личностное, приватное и партикулярное начала, обладала ярко выраженным свойством надындивидуальности и довольно длительное время препятствовала проявлению индивидуализма, личных амбиций и своеволия отдельных членов социума, утверждая и культивируя коллективистские и солида-ристские идеалы, нормы и ценности.
Такие характерные черты первобытно-общинной действительности, как природный (естественный) коллективизм, подавляющий какую-либо инициативную или автономную личностную активность, неот-
4 Керимов Д. А. Философские проблемы права. М., 1972. С. 134.
5 Seagle W. The Quest for Law. N. Y., 1941. С. 29.
делимость человека от общества, зависимость поведения каждого члена архаической общины от интересов и нужд всего коллектива, не раз выделялись и в фундаментальных трудах по антропологии, этнографии и археологии (Э. Тайлор, А. П. Окладников, А. Радклифф-Браун, Э. Эванс-Притчард), и в работах по истории права. Авторами подчеркивалось, что в эпоху архаики все процессы и явления обычно-правовой жизни, в том числе репрессивные акты, носили публичный характер.
Например, известный исследователь первобытного общества О. Ю. Артемова, описывая и анализируя совокупность норм архаического социума, резюмировала: «Эти нормы весьма жестко санкционированы, нарушение их влечет за собой суровое наказание, которое осуществлялось отдельными лицами, выполняющими решение или же волю коллектива в целом»6. Сама природа древней обычно-правовой нормы предполагает во-леизъявительную активность общности индивидов — общности, которая утверждает эту норму, обеспечивает ее и в рамках которой она используется. Древнее право, появившееся еще до времени перехода от коллективного сознания к индивидуальному, имело своей созидательной и жизнеутверждающей основой не индивидуальную или же политическую (государственную) волю, а волю всеобщую, социальную, коллективные воззрения первобытных общинников на должное в поведении, и применялось исключительно в публичных форматах деятельности.
Постижение области действия первобытного права, наличие которого подтверждают многочисленные работы, развенчавшие некогда имевшие место в науке попытки отрыва древних нормативов от архаического сознания и рассмотрения следования таковым как некоего подсозна-
6 Артемова О. Ю. Личность и социальные нормы в раннепервобытной общине. М., 1987. С. 16.
тельного (рефлекторного, инстинктивного) акта, прежде всего предполагает изучение ее сущностного своеобразия.
Данную исследовательскую проблематику отличает разнообразие имеющихся парадигм, взглядов, традиций и подходов. Продолжительное время в данной сфере научного поиска преобладала теория, выдвинутая известными французскими социологами М. Моссом и Э. Дюрк-геймом, которые оценивали первобытную нормативную систему как сугубо религиозную, а саму религию называли исторически первым общественным явлением, из которого выделились право, мораль, наука и политическая власть. Позже возникли и получили распространение концепция этнографа Б. Малиновского, который последовательно и аргументированно доказывал правовую природу нормативов первобытных обществ, и теория известного отечественного ученого-историка С. А. Токарева, называвшего систему первобытно-общинных поведенческих норм моралью, а мораль — первым и изначальным социальным регулятором, из которого выделились впоследствии право и иные общественные институты7.
Многие представители советской теории права во второй половине XX в. разделяли доктрину моно-норматики — монолитного, инди-скретного сплетения, неотделимости в первобытном социуме всех поведенческих норм — юридических, религиозных, моральных, предложенную А. И. Першицем8. Первым эту концепцию подверг научной кри-
7 Подробнее об этом см.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 1996; Малиновский Б. Магия. Наука. Религия. М., 1998; Мосс М. Социальные функции священного. СПб., 2000; Токарев С. А. Ранние формы религии и их развитие. М., 1990.
8 См.: Першиц А. И. Проблемы нормативной этнографии // Исследования по общей этнографии. М., 1979. С. 213—215; Пер-шиц А. И. Обычное право народов Сибири
тике Ю. И. Семенов, обосновав собственную модель, согласно которой колыбелью нормативной жизни была не диффузная мононорматика, а три отдельно стоящие дискретные системы нормативов: право, мораль и религиозно окрашенный табуитет9.
На слабые стороны и недостатки теории А. И. Першица также указывали многие теоретики права (В. М. Корельский, В. И. Леушин, В. С. Нерсесянц), которые возражали против научной трактовки мононорм как преходящего архаического явления в силу того, что данное явление характерно и для современной системы социального упорядочивания, предписания которой очень часто объединяют и религиозные нормативы, и моральные стандарты, и правовые императивы, выступая всеми ими одновременно. В частности, С. С. Алексеев писал, что «мораль — это не есть нечто внешнее по отношению к праву: она представляет собой такую форму общественного сознания, которая проникает в саму плоть права. В соответствии с этим правовое — это всегда в своем основании также и моральное»10. На современном нам этапе развития юридической мысли решительным противником концепции А. И. Пер-шица является польский правовед Ф. Гунько, который также, как некогда Б. Малиновский, настаивает на правовой природе самых первых поведенческих нормативов11.
Отталкиваясь от тезиса о невозможности абсолютной синкретности и дискретности, мы полагаем, что если говорится о неразрывном единстве
(буряты, якуты, эвенки, алтайцы, шорцы) // Государство и право. 1998. № 1. С. 119.
9 См.: Семенов Ю. И. Формы общественной воли в доклассовом обществе: табуитет, мораль и обычное право // Этнографическое обозрение. 1997. № 4. С. 23.
10 Алексеев С. С. О понятии права // Известия вузов. Серия «Правоведение». 1970. № 1. С. 26.
11 См.: Gunko F. Poczprawa. Warszawa,
2014. С. 64—66.
в мононорме проявлений юридического, религиозного и нравственного начал, то тем самым признается существование этих проявлений в определенных формах, а потому нет необходимости доказывать таковое в единой мононорме на основании лишь их одновременной сопоставимости с правом, религией и нравственностью, первообразами и зачатками которых они по своей сути являются.
А. И. Першиц в ряде своих последних публикаций указал на неточность в той части его концепции, в которой утверждалось, что мононормы расщепляются и трансформируются в обычное право лишь в период стратификации — появления классов — и публичной власти в виде по-литий, обратив внимание на функционирование так называемых ран-непотестарных (дополитических) систем власти, в частности таких, как вождества, чифдом и институт биг-менов12. В связи с этим время образования обычного права стало определяться их более ранним фазисом — этапом возникновения зачаточных форм политической власти — пред-политий, выделявшихся из социума и управляющих им.
Мы считаем, что тип права, который А. И. Першиц, Л. Е. Куббель, Л. А. Файнберг, В. Р. Кабо и Ю. И. Семенов называли обычным, сформировался до периода раннего классо-образования и начала становления палеопотестарной властной организации и обеспечивался он существующей в условиях естественного равенства самоуправляющейся первобытной общиной. Такое право появилось вместе с обычаями и поддерживающей их властью, которой была власть самой общины, и было призвано обеспечить обычаи, тем самым являя собой вполне самостоятельный феномен общественного сознания в доклассовом и дополитиче-ском обществе.
12 См.: Думанов Х. М, Першиц А. И. К уточнению понятия «обычное право» // Государство и право. 2005. № 3. С. 78—82.
Некорректным было бы считать, что в первобытном обществе нормы-обычаи выполнялись автоматически, инстинктивно, подобно обычаям-повадкам системы зоологического доминирования — имели место случаи их нарушения, которые порождали конфликты и создавали ситуации, именовавшиеся С. С. Алексеевым «правовыми», т. е. ситуации, «требующие для своего решения права»13, заставляли реагировать на них всю общину, проявлять свою властную, общую волю, основанную на началах укорененного в ней чувства солидарности, всеобщего равенства и отсутствии политической власти. «Нормы права составляют принадлежность всякого общества, — подчеркивал правовед Б. Н. Чичерин, — они являются не только в устроенном гражданском порядке, но и на самых низших ступенях общежития»14.
Результатом такого нормообразо-вания была выработка общественного механизма, обеспечивающего защиту от несоблюдения первичных нормативов, появление карательного права, имевшего собственный объект и функции и по содержанию охраняемых им связей, отношений во многом соответствовавшего современному нам уголовному праву. Как без нарушения каких-либо запретов не может быть правонарушения, так и без случаев нарушения первых социальных нормативов не могло возникнуть первобытное карательное право, которое было настолько связано с обычаем, что некоторые исследователи, лишая его собственного содержания, продолжают именовать его совокупностью все тех же обычаев, не учитывая, что обычай — это не сам способ поведения, а способ передачи, трансляции норм поведения, в
13 Алексеев С. С. Право на пороге нового тысячелетия: некоторые тенденции мирового правового развития — надежда и драма современной эпохи. М., 2000. С. 39.
14 Чичерин Б. Н. Избранные труды. СПб., 1997. С. 69.
том числе правовых, от одного поколения к другому.
Научный подход, нивелирующий разницу между правом и обычаями, проистекает из точки зрения, не принимающей во внимание то обстоятельство, что любой отдельно взятый и рассмотренный обычай (как древний, так и современный), не лишенный своего регулятивного начала (отличающего его от обряда, традиции, таинства, ритуала и т. п.), всегда является либо морально-этическим (русское гостеприимство), либо религиозным (обрезание у мусульман и иудеев), либо правовым (кровная месть у ряда народов), т. е., подобно законам и прецедентам, является формой, источником для той или иной нормативной материи.
Полагаем, что для определения правовых норм эпохи первобытности нам лучше отказаться от словосочетания «обычное право», растворяющего первые формы правового в системе обычаев, и по той причине, что оно повсеместно используется для обозначения не только совокупности норм первобытно-общинного права, но и народных обычаев, санкционированных государственной властью путем признания или отсылки к ним в законе, судебной практике и иными способами, а равно правовых обычаев современных племен и народностей (караваи, корубу и т. д.), находящихся в наши дни на стадии патриархально-родового строя, что нередко порождает путаницу.
Мы также возражаем против использования для этого и порождений эволюционизма, присущего в основном англо-саксонской правовой мысли, некоего юридического «джингоизма», объявляющего одни правовые системы «зрелыми», «совершенными», а другие — «недоразвитыми», «отсталыми», — терминов «примитивное право» и «рудиментарное право». Отсутствие письменной формы, о которой Н. Рулан справедливо пишет, что «можно усомниться в том, что письменность везде и всегда представляет собой прогресс и
что письменное право стоит "выше" права устного»15, а также обеспеченность принуждением, отражающим не государственную волю, а коллективную волю всех общинников, членов кровнородственного коллектива, и другие особенности этой разновидности права не принижают ее по сравнению с современным позитивным правом.
Для обозначения указанной формы догосударственного права нами предлагается использовать уже получившее распространение в юридической литературе словосочетание «архаическое право», а также для выделения его специфических черт, качеств, свойств и преемственности в отношении к современному уголовному праву вполне может быть использован термин «карательное право» первобытно-общинной эпохи: «чем древнее право, тем выше в нем доля уголовных запретов, тем в большей степени оно является уголовным»16.
На связь кровной мести — одного из основных ресурсов в арсенале средств описываемой нами разновидности права — и современного нам уголовного права не раз обращалось внимание в отечественной научной литературе. В частности, Е. Б. Пашуканис некогда верно подметил: «Происхождение уголовного права связывается исторически с обычаем кровной мести. Несомненно, что генетически эти явления близки друг другу»17. На данную генетическую связь также неоднократно указывал в своих фундаментальных работах профессор Г. В. Мальцев18.
Очерчивая контуры архаического (карательного) права, мы отнюдь не исходим из посылок юснатурализ-
15 Рулан Н. Юридическая антропология. М., 2000. С. 70.
16 Дюркгейм Э. Указ. соч. С. 87.
17 Пашуканис Е. Б. Избранные произведения по общей теории права и государства. М., 1980. С. 160.
18 См.: Мальцев Г. В. Месть и возмездие в
древнем праве. М., 2012. С. 14.
ма и естественно-правовых представлений, согласно которым «подобно языку право развивается само по себе и никакой законодатель не в состоянии остановить этот рост или существенно изменить его направле-ние»19, а понимаем право в его сугубо современном юридическом значении, однако при этом отказываясь от весьма зауженной и купированной его трактовки легизмом и не придерживаясь устаревшей утилитаристской парадигмы, которая принципиально никакого права, не исходящего от воли государственной власти, не признает.
Выявление предпосылок и факторов, опосредовавших образование карательного права, помимо изучения социальной реальности, в которой существовали первобытные общества, по нашему мнению, невозможно без обращения к процессу мышления и формам сознания древних людей, ведь именно в сфере сознания и мыслительной деятельности формируются любые интенции человеческой активности, на которые и опирается воля.
Соглашаясь с мнением исследователей, отрицавших нелогичность (или антилогичность) мышления отдельного индивида в первобытную эпоху и считавших, что оно обязательно должно соответствовать определенной логике, мы считаем, что не следует безапелляционно принимать сентенцию об отсутствии логических черт и свойств в сфере коллективного (общего) сознания членов первобытных общностей (термин «коллективное сознание» утвердился в научном обиходе благодаря Э. Дюркгейму, понимавшему под ним «всю сумму верований и переживаний, единых для членов одного общества, отражающую его структуру и образующую определенную систему со своей собственной жизнью»20) — сознания, в кото-
19 Трубецкой Е. Н. Энциклопедия права. СПб., 1999. С. 78.
20 Дюркгейм Э. Указ. соч. С. 89.
ром «идеи и образы объектов не существовали независимо от чувств, эмоций, страстей, которые вызывают эти идеи и образы либо вызываются ими»21.
По вопросу о соотношении индивидуального логического мышления и мешающего ему проявиться дологического общего сознания антрополог и этнолог Л. Леви-Брюль высказал точную мысль, что «в отличие от общих, коллективных представлений здравый смысл человека логичен, а логизация мышления в ходе исторического развития общества заключается в освобождении мышления индивида из-под влияния коллективных представлений, в расширении сферы применения здравого смысла, непосредственно переходящего в научное мышление»22. Господствовавшие в то время над индивидуальной формой сознания коллективные представления архаических людей — обладателей мифологического миропонимания — проявляли себя в логически выстроенном мифотворчестве, истоки которого очень глубоки.
Время возникновения мифологии большинство специалистов относят к эпохе позднего палеолита (30—40 тыс. лет назад), а некоторые из них считают, что живший 100— 140 тыс. лет назад неандерталец уже обладал примитивными религиозными верованиями. По вопросу о сущности мифа выдвинуто множество идей и теорий (эвгемерическая, натуралистическая, биологическая и др.), в них он интерпретируется «как примитивная и неумелая попытка объяснить мир природы, как продукт поэтической фантазии доисторических времен, неправильно понятый последующими поколениями, как хранилище аллегорических наставлений, направленных на адаптацию индивида к сообществу, как средство передачи глубочайших
21 Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994. С. 28.
22 Там же. С. 581.
метафизических представлений человека и, наконец, как откровение бога его детям...»23.
Мифология тесно связана либо включает такие явления, как анимизм, натурализм, политеизм, антропоморфизм, тотемизм, фетишизм, идолопоклонство и ритуали-зованность. Все эти явления оказали безусловное влияние на формирование догосударственного карательного права. В частности, Ж. Карбонье резюмировал, что «свойственные дологической ментальности антропоморфизм и представления о причинности порождают такую систему ответственности, при которой наказание в равной степени распространяется на людей и на животных, на того, кто совершил действие, и на его родителей и соседей»24.
В научной литературе не раз обращалось внимание на аксиологическое и гносеологическое значение мифов, однако их регулятивные, социально-нормативные свойства стали объектом осмысления относительно недавно. Формулируя представления о должном и запретном в своих сюжетах и задавая тем самым поведенческие эталоны и образцы, мифы, безусловно, выполняли и регулятивную функцию. Белорусский правовед Л. О. Мурашко справедливо выделяет мифообоснован-ность в качестве одного из основных признаков первичных социальных норм наряду с их общеобязательностью, образностью и коллективно-стью25, а западноевропейские авторы М. Гравитц и Р. Пэнто отмечают, что «любое человеческое общество определяется правом и невозможно без определенного правопорядка. В кровнородственных кланах и племенах процесс разработки правовых
23 Кэмпбелл Д. Тысячеликий герой. М., 1997. С. 370.
24 Карбонье Ж. Юридическая социология. М., 1986. С. 55.
25 См.: МурашкоЛ. О. Начальные виды социальной нормативности // Журнал россий-
ского права. 2002. № 2. С. 88.
норм имел мистический характер: он производился от имени и за счет сверхъестественных сил»26.
Мифологическое мышление архаического человека предполагало заданность миропорядка и того места, которое занимает в нем коллектив людей, представляющий собой неотъемлемую, органическую часть этого предустановленного свыше порядка. Божества и уподобляемые им мифологические герои являлись символическими персонификациями законов, управляющих космическим порядком, который в условиях политеизма не был установлен одним, главным божеством, а исходил от множества воображаемых существ, имеющих различные, требующие уважения, интересы. Человеку эпохи архаики было характерно видеть за всеми проявлениями окружающего его мира волю и желания богов, он находился в постоянном общении, диалоге и взаимодействии с ними, ожидал и получал от них жизненно важную для себя информацию.
Первобытные люди существовали в атмосфере ежедневного страха и постоянной тревожности, однако их причиной была не боязнь природных стихий, а рефлексивность архаического мышления, когда не только любое событие интерпретируется как обращение со стороны сверхъестественных сил, но и собственные любые действия постоянно рассматриваются с точки зрения того, какое значение они имеют для последних, как они будут ими восприняты и какая ответная реакция последует с их стороны.
Данная особенность позволила нам выявить критерий, на основании которого поведение каждого человека расценивалось в то далекое время как правильное или неправильное: правильное поведение — это поведение «ответственное», т. е. предполагающее ответ свыше, и рефлексив-
26 Пэнто Р., Гравитц М. Методы социальных наук. М., 1972. С. 54.
ное, учитывающее ожидания богов. Прежде всего такое поведение включает неукоснительное соблюдение строго определенных правил и требований: запретов-табу, появившихся на самых ранних этапах развития общества, охватывавших практически все стороны жизни и распространявшихся на самые разнообразные формы поведения, отношения между полами, пищу, животных, растения, неодушевленные предметы, человеческое тело и его отдельные части, слова и т. д.
Именно на обеспечение соблюдения запретов-табу было нацелено карательное право первобытно-общинной эпохи. Можно утверждать, что, явившись базовым элементом первобытной социальной культуры, система табуитета привнесла в нее нормативность, насыщая коллективное сознание представлениями об обязанностях, ответственности, долге, и способствовала выработке и усвоению стереотипов поведения, которые прочно закреплялись на уровне сознания и подсознания людей и настолько проникали в психику, что нередко само преступление запретов-табу и страх божественной кары приводили нарушителя к психогенной смерти27.
Думается, что происхождение системы запретов-табу объясняется не только объективными сложными социальными процессами, но и особенностями человеческой психики, предрасположенной к ограничению поведения, они имеют под собой физиологическую основу, которая, в свою очередь, обусловлена природой человека, заложена генетически. Также нельзя не обратить внимание на то, что запреты-табу в первобытном обществе служили целям подавления биологического индивидуализма, сдерживания инстинктов и обуздания подсознательных деструктивных влечений, пре-
27 См.: Корсаков К. В. Модель возмездия в криминологии и уголовно-правовой доктрине. М., 2007. С. 38.
