CC BY
110
УДК 1(091) В.А. Чалый*
КАНТИАНСКИЕ ИДЕИ В ФИЛОСОФИИ РОНАЛЬДА ДВОРКИНА
В статье анализируется эволюция трактовок кантианской практической философии Р. Дворкиным, в ранних работах выступавшего критиком кантианства, в поздних - обратившегося к адаптации идей Канта для нужд собственной концепции эгалитарного либерализма. Автор утверждает, что предпринятая Дворкиным интерпретация нацелена на решение фундаментальной для современного либерализма проблемы уравновешивания морально-политического индивидуализма универсальными принципами, что эта интерпретация более точно трактует кантовские понятия, чем аналогичная интерпретация Ролза, и что она, не будучи полной, является тем не менее важным шагом в сторону снятия напряжения между индивидуальным и универсальным при сохранении ключевых ценностей либерализма - прав, вольностей, человеческого достоинства.
Ключевые слова: эгалитарный либерализм, индивидуализм, универсализм, автономия, свобода, вольность, достоинство.
Kantian ideas in Ronald Dworkin's philosophy. VADIM A. CHALY (Baltic Federal University)
The author analyzes the evolution of treatment of Kant's practical philosophy by Ronald Dworkin, who in his early works advanced general criticism, and in his late works came to adapt some important Kantian ideas to his own version of liberal egalitarianism. Dworkin's interpretation is aimed at finding a solution to fundamental problem of contemporary liberalism - that of balancing moral and political individualism with universal principles. His interpretation seems more precise in treating Kant's key concepts than that of John Rawls', this interpretation, while not being detailed and thorough, makes an important step towards resolving the tension between the individual and the universal while adhering to the key principles of liberal philosophy - rights, liberties, human dignity.
Keywords: liberal egalitarianism, individualism, universalism, autonomy, freedom, liberty, dignity.
Рональд Дворкин (1931-2013) известен как один из ведущих современных философов права, выдвинувший и много лет защищавший теорию «правового интерпретивизма» (legal interpretivism), согласно которой нормы права возникают при наложении на существующую правовую традицию некоторой ее интерпретации и потому не являются фиксированными. Перу Дворкина принадлежат многочисленные статьи, посвященные конкретным случаям правопри-
менения в самых разных областях человеческой деятельности. Однако он проявил себя не только как теоретик права и блестящий юрист, но и как философ, систематически обращавшийся к фундаментальным проблемам морально-политической философии в работах «О правах всерьез» (1977), «Дело принципа» (1985), «Империя права» (1986) а также, сравнительно недавно, «Справедливость для ежей» (2011) и «Религия без Бога» (2012).
* ЧАЛЫЙ Вадим Александрович, кандидат философских наук, заведующий кафедрой философии Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета имени И. Канта. E-mail: [email protected] © Чалый В.А., 2015
2015 • № 2 • ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ И НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ
157
В отечественной литературе хорошо изучены основные аспекты правовой концепции Дворкина [5], подвергнуты анализу основания его политической философии [3]. Целью настоящей работы является определение места и меры кантианских идей в философии Р. Дворкина. Важность проблемы объясняется тем, что заметной особенностью англоязычной политической философии с начала 1970-х гг. является стремление привлечь идеи Канта для обоснования возводящегося к нему и ставшего популярным т.н. «деонтологического» подхода, противопоставляемого утилитаристскому консеквенциализму и, позднее, этике добродетели коммунитаристов, а также для восполнения недостатка универсализма, присущего либеральным теориям.
В самом общем виде политическая философия Рональда Дворкина является обоснованием фундаментального значения принципа равенства, ставшего, по его мнению, общим местом всех современных политических течений, но трактуемого по-разному, а также фундаментального значения индивидуальных прав. Эта общая направленность позволяет относить Дворкина к числу сторонников эгалитарного либерализма (иногда называемого «либеральным эгалитаризмом»): «... отличительную особенность либеральной концепции равенства Дворкин видит в требовании нейтральности правительства, которое только тогда относится к гражданам как к равным, когда предоставляет им самим решать, какой образ жизни выбрать и что считать благом» [3, с. 58].
В своих работах Р. Дворкин неоднократно обращается к философским идеям Иммануила Канта. Представляется, что его трактовка кантовской практической философии начиная с первых работ эволюционировала от критического отношения в сторону более глубокого восприятия и систематических попыток интеграции кантианских аргументов в собственные построения.
В первой своей крупной работе, «О правах всерьез», Дворкин высказывается в отношении кан-товской философии при введении одного из базовых различений своей политической философии. Дворкин начинает с признания существования в основе всякой политической теории некоторых фундаментальных представлений о благе, долге и добродетели, а также некоторой их организации в иерархическую структуру в тех теориях, которые можно назвать «хорошо оформленными» [6, р. 171]. На основании того, что лежит в «аксиоматическом ядре» теории, как полагает американский философ, можно выделить три группы политических теорий, основанные на приоритете
целей, прав или долга. К четвертой «интуитиви-стской» группе Дворкин относит теории, не имеющие выраженного ядра, - в силу непроработанности аксиом либо в силу принципиального нежелания их авторов делать одни основоположения «фундаментальнее» других. Мы можем отметить, что в современной либеральной философии эта группа преобладает из-за распространенного желания избежать морально-политического фундаментализма. Однако, если взвесить пресуппозиции интуитивистских теорий с большей тщательностью и настойчивостью, мы обнаружим, что многие из них окажутся в одной из трех «классических» групп.
Приводя наиболее яркие примеры трех описанных подходов, Дворкин называет практическую философию Канта деонтологической доктриной «в практически чистом виде» и противопоставляет утилитаризму, основанному на целях, и «теории революции» Томаса Пейна, основанной на фундаментальности прав [6, р. 172]. Согласно Дворкину, этический утилитаризм (выступающий в его работах главным предметом критики) легко ведет к установлению приоритета целого над частью, что делает его фактически антилиберальной теорией и в пределе - тоталитарной доктриной, в то время как теории, утверждающие примат прав или долга, оказываются либеральными, индивидуалистическими. Именно им симпатизирует философ.
Выбирая далее между долгом и правами в качестве основополагающего принципа, Дворкин предпочитает права. Модель человека, обладающего индивидуальными правами, предполагает ценностью внешнюю свободу (точнее, вольность), она открыта, конструктивна, в то время как модель человека, подчиненного долгу, репрессивна, ограничительна, фактически расстается с либеральным принципом индивидуальной вольности. Кроме того, ригористическая деонтология, по мнению Дворкина, внутренне противоречива - и тут он приводит кантовский запрет на ложь в качестве примера деонтологического правила, ведущего к очевидным коллизиям.
Таким образом, в работе, снискавшей Дворки-ну философскую известность, он выступает критиком Канта, находя его теорию: а) репрессивной, б) проблематичной. Если ранжировать морально-политические предпочтения Дворкина на этом этапе творчества, то кантианство окажется на втором месте после «философии прав», но перед «философией целей» и недостаточно определенным интуитивизмом.
Вторая крупная политико-философская работа Рональда Дворкина носит название «Империя пра-
ва» [7]. В ней он воспроизводит свою прежнюю оценку практической философии Канта и обращается к ее положениям лишь в связи с рассуждениями о коллективной вине. Приводя примеры ответственности, которую многие современные немцы ощущают за нацизм и современные белые американцы за рабство, Дворкин пишет, что это чувство существует явно вопреки «кантианскому тезису о том, что никого нельзя винить в том, чего он не совершал сам» [7, p. 172-173]. В этом рассуждении, как представляется, уместнее было бы ссылаться не на Канта, а на специально занимавшихся проблемой вины Ясперса или Арендт. Если все же попытаться развить моральную философию Канта в данном направлении, то, как показывают, например, работы Э.Ю. Соловьева [4], Р.Г. Апресяна [1], а также более доступного Р. Дворкину А. Вуда [11, p. 187], кантовские категории вины, совести, ответственности едва ли можно интерпретировать в прямолинейно-индивидуалистическом ключе.
Третья книга Дворкина, в которой он обращается к Канту, вышла только двадцать пять лет спустя под названием «Справедливость для ежей»1 [8]. В ней Дворкин, отложив на склоне лет вопросы казуистики и правоприменения, берется за разрешение одной из вечных философских проблем -доказательство единства моральной ценности (moral value). Оставаясь, подобно большинству своих коллег, интерналистом - считая, что моральная ценность не сводится к внеэтическим категориям, - Дворкин полагает моральный плюрализм, присущий большинству современных либеральных доктрин, глубоко проблематичным. Целью его работы является подведение под либеральные теории такого фундамента, который защитил бы их от распространенных упреков в моральном релятивизме и следующей из него поверхностности, теоретической несостоятельности.
Дворкин разделяет наиболее полно высказанное в работе Дж. Ролза «Политический либерализм» мнение, что либеральное направление мысли сформировалось в XVII в. как попытка разрешить политическое столкновение трансцендентных представлений о благе, вызванного Реформацией - столкновение, в котором не могло быть победителя и которое вело к истощению всех сторон. Как считает Ролз, единственной альтернативой смертельному конфликту было удаление трансцендентного из политического пространства [10, p. xxviii], и чтобы понять это,
1 Название этой книги отсылает к строчке Архилоха: «Много знает лиса, еж [же] одно - но важное», которую в одном из своих эссе связал с политической философией Исайя Берлин («Еж и лиса», 1953).
2015 • № 2 • гуманитарные ИССЛЕДОВАНИЯ в вос
Европе потребовалось полтора столетия религиозных войн. Согласие вынести трансцендентное из области политического в область приватного, учредить «свободу совести» стало основой того, что Ролз называет «пересекающимся консенсусом» (overlapping consensus) и считает началом современного западного общества. Развитие этого общество заключалось в расширении и уточнении пространства консенсуса в форме учения об индивидуальных правах и вольностях (свободах).
Предложенное Ролзом понятие консенсуса было подвергнуто критике, в частности, Ф. Ан-керсмитом, обращающим внимание на то, что консенсус подразумевает политическое согласие и в отношении трансцендентного, добиться которого в любом, а особенно в либеральном, обществе едва ли возможно. Вместо слова «консенсус» Анкерсмит предлагает употреблять более уместное «компромисс». Однако изображение жизни либерального общества как напряженного пересечения мировоззрений, центры тяжести которых вытеснены из пространства политического и которые скреплены только хрупким и абстрактным представлением об индивидуальных правах и механизмах, необходимых для уравновешивания этих мировоззрений, сразу выявляет рискованность, нестабильность либерального проекта, его недостаточность. Дворкин пишет: «... мы можем выполнять обязанности по управлению или наши гражданские обязанности только если считаем, что наши моральные и другие принципы, на основании которых мы действуем или голосуем, представляют собой объективную ценность. Для чиновника и для голосующего за него недостаточно объявить, что теория справедливости, которой он придерживается, доставляет ему удовольствие» [8, p. 8]. Именно укреплению либерального проекта служит предпринятая Дворкиным попытка найти универсальное основание политического в моральном.
Вообще попытки вернуть в политическое универсализм, вытесненный либеральным плюрализмом, найти фундаментальные принципы, превосходящие индивидуальные интересы и их подчиняющие, организующие, составляют основное содержание современного консерватизма. Однако Дворкин подчеркивает, что является либералом, защитником индивидуальных прав, и это делает его поиск универсального особенно интересным.
На этот раз Кант становится для него не объектом критики, а союзником, идеи которого американский философ адаптирует для подкрепления собственных. Изначальным понятием в концеп-
>чной СИБИрИ И НА дальнем востоке 159
ции Дворкина становится человеческое достоинство (dignity). Он вводит его, указывая на то, что «достоинство и самоуважение являются необходимыми условиями хорошей жизни (living well)» [8, 13]. Дворкин, по-видимому, намеренно избегает понятия «благой жизни» (good life), которым широко пользуется Ролз в «Теории справедливости», рассуждая о «благом жизненном плане». Такое понятие слишком явным образом потребовало бы теории блага, которой у Дворкина пока нет, и «хорошая жизнь» здесь, во-первых, небольшая хитрость, дань этическому интуитивизму, но во-вторых и вполне серьезная попытка найти основание, общее для соревнующихся концепций блага -консеквенциализма, деонтологии и эвдемонизма, в каждой из которых есть место этому понятию. Итак, наряду с различными и часто несовместимыми целевыми и ценностными установками, частными интересами и т.д., практически всякое представление о «хорошей жизни» включает человеческое достоинство.
Следующий ход Дворкина таков: достоинство подразумевает самоуважение, самоуважение подразумевает уважение к другим. Если первая часть этого рассуждения вряд ли покажется проблематичной, будучи почти тавтологией, то проработка второго занимает в работе Дворкина десятки страниц, на которых имя Канта встречается регулярно. Сам тезис о связи самоуважения с уважением к другим американский философ называет «кантов-ским» и впервые формулирует так: «мы не можем адекватно уважать нашу собственную человечность, если не уважаем человечность других».
Здесь, как и во многих работах других англоязычных авторов, специально не занимающихся Кантом и не анализирующих оригинальные тексты, мы встречаем поверхностную трактовку понятия «Menschheit», обильно использовавшегося Кантом в различных контекстах, но значимого прежде всего как центральная категория второй формулы категорического императива, к которой, разумеется, отсылает нас Дворкин. Это понятие, как и используемое для его перевода на английский «humanity», не является однозначным. Другим его важным значением является «человечество», и именно так оно переведено на русский язык во второй формуле: «Поступай так, чтобы ты никогда не относился к человечеству как в своем лице, так и в лице всякого другого, только как средству, но всегда в то же время и как к цели» [2, с. 169].
Сложно с уверенностью говорить, каким в точности значением наделял это слово Кант, однако есть ряд обстоятельств, свидетельствующих
о том, что он мог намеренно соединить во второй формуле оба смысла понятия «Menschheit». Во-первых, в других контекстах, прежде всего в «Антропологии с прагматической точки зрения» и в «Споре факультетов», это понятие используется и как «человечество», и как «человечность», и как могущее равно означать и то, и другое. Во-вторых, специально понятие «человечность» Кант определяет в «Метафизике нравов» как «Menschlichkeit», он также пользуется словом «Humanität», а для человечества в его лексиконе есть «Menschenrace» и «Menschengattung» (напр., в «Определении понятия человеческой расы»). Конечно, Кант мог попросту не быть последовательным в употреблении этих понятий, но более вероятным кажется предположение, что он намеренно связывает индивидуализм с универсализмом во всех формулах категорического императива, во второй проделывая это через соединение смыслов «человечества» и «человечности» в слове «Menschheit». Дворкин этого не учитывает, и его «humanity» имеет значение «человечности», «гуманности», нарушая сбалансированность второй формулы в сторону индивидуализма (и гетерономии, поскольку чувства симпатии, сострадания и т.п. проявления «человечности» в обыденном смысле Кант считает эмпирическими, гетерономными).
Важной особенностью морально-политической концепции Дворкина является исходный разрыв между этикой и моралью, моральностью. В его представлении, вообще свойственном современной либеральной философии, этика - это дескриптивная дисциплина, изучающая бытующие в обществе представления о нормах, в то время как мораль составляют субъективные принципы поведения. Дворкин стремится преодолеть этот разрыв, показав, что по крайней мере некоторые моральные принципы обладают объективной нормативной силой, которая может быть зафиксирована в государственном порядке, поэтому преодоление крайнего индивидуализма становится для него важной задачей, решению которой как раз могло бы поспособствовать более внимательное прочтение кантовской второй формулы.
Для того, чтобы доказать «кантовский тезис», Дворкин считает необходимым опровергнуть расхожее представление о том, что моральная философия Канта «является воплощением самоотречения» [8, р. 19]. Кантовский человек мог бы быть поистине моральным только тогда, когда в поступках руководствуется исключительно моральным законом, подчиняя себя максимам, которые он мог бы разумно желать видеть законами для всех разумных существ. Условное наклонение «мог бы»
здесь не является случайным - реальный человек не в состоянии удовлетворить требованиям кан-товской моральной философии. Однако Дворкин считает, что моральная философия Канта при более внимательном рассмотрении имеет в основании тезис, что «моральный импульс агента может возникать из его желания создать из собственной жизни нечто достойное уважения» [8, р. 19].
Это внимательное рассмотрение, прежде всего, показывает, что кантовское понятие свободы напрямую связано с понятием достоинства, и что подлинная свобода возможна только как следование моральному закону, то есть как жизнь, исполненная достоинства. Для достоинства необходимо, во-первых, признание субъективной ценности жизни индивида. Такое признание дается нам без труда, оно попросту «встроено» в то особое отношение, которое мы имеем к собственной жизни. Однако, согласно Дворкину, мы вправе задать осмысленный вопрос: что именно в нашей жизни наделяет ее субъективной ценностью? Отвечая на этот вопрос, многие совершают ошибку, оценивая собственную жизнь в терминах наличия/отсутствия у нее каких-то признаков - таланта, богатства, красоты и т.п. Подобная релятивизация ведет, по мнению американского философа, не только к нежелательным практическим последствиям, но и к парадоксам. Объяснение субъективной ценности жизни любыми ее частными, случайными признаками является разновидностью «натуралистической ошибки».
Не найдя объяснения ценности собственной жизни в частном, мы, по мнению Дворкина, вынуждены обратиться к общему и принять, что она является ценностью сама по себе, а, следовательно, и одинаково ценной в каждом индивидуальном случае. Из этого тезиса в ряде доктрин (например, в утилитаризме) следует требование к индивиду равно стремиться к улучшению положения всякого человека, а не только собственного. Требование это, разумеется, оказывается и невыполнимым, и контринтуитивным, оно конфликтует с представлением о личном достоинстве как следовании собственному жизненному плану, развивающему некоторые наши способности до известных высот (такое представление в классическом виде встречается у Аристотеля, в современном - у Ролза). Либеральными философами уже высказывались предложения о том, что конфликт этот неразрешим, и от человека требуется лишь найти персональный напряженный баланс между преследованием частных целей и служением общему благу (см. напр.: [9]). Однако Дворкин, ссылаясь на Канта, считает, что мы способны не просто сбалансировать эти два устремления, но добиться их цельности.
Чтобы добиться этой цельности, чтобы связать индивидуальные интересы и универсальные принципы, необходимо усилить кантовские аргументы, потому что его собственное их изложение «сравнительно слабо», и его «теории свободы и разума кажутся темными даже тем, кто находит их привлекательными» [8, р. 265]. Мы уже установили, что кантовский «принцип человечности/ человечества» в первую очередь касается нас и наших целей: мы должны полагать их таким образом, чтобы они имели не только субъективную, но и объективную ценность. Важность того, как сложится наша жизнь, для нас объективна, мы не только не обязаны жертвовать собой, но обязаны развивать свои природные задатки, осуществляя «разумный жизненный план». Такое прочтение Канта, как представляется, сближает его практическую философию с аристотелианской этикой добродетели.
Однако этот принцип касается и других людей, поскольку в точности то, что ценно в нашей жизни, имеется и в их жизнях. И для того, чтобы мы могли уважать главное в себе, относиться к себе как к цели, мы так же должны относиться и к ним. Это отношение является неотъемлемой частью разумного и свободного жизненного сценария, и исключение этого принципа означало бы унижение нашего достоинства. Особенностью кантов-ской философии Дворкин видит и то, что этот принцип принимается последовательно мыслящим, разумным человеком совершенно свободно. Кантовская автономия означает свободное подчинение личностью своих поступков моральному закону вопреки собственным гетерономным интересам и животным склонностям. Надо сказать, что понимание Дворкиным автономии является более последовательным, чем трактовка Ролза (кантовская автономия - это состояние индивидов под «покровом неведения»). Автономия также предполагает ответственность: человек сам определяет свой способ соотнесения индивидуального и универсального ^ареге aude!), и подчинение в этом фундаментальном вопросе внешнему принуждению оказывается утратой и автономии, и человеческого достоинства.
Дворкин обнаруживает в моральной философии Канта еще одно важное преимущество: мягкость ее универсализма. В политическом пространстве универсализм Канта не выдвигает каких-либо содержательных требований, а ограничивается формальным требованием установления правопорядка и подчинения ему. Иными словами, универсализм выражается в категорическом императиве права, требующем оставлять себе столь-
2015 • № 2 • гуманитарные исследования в восточной сивири и на дальнем востоке
161
ко же внешней свободы (т.е. вольности, liberty), сколько ты готов предоставить каждому другому человеку. Это правило, по словам Дворкина, хорошо понятно любому специалисту по конституционному праву, и сама идея конституции призвана закрепить именно его. Если сравнить кантовское требование с требованиями, вытекающими из других этических доктрин - с утилитаристским требованием самопожертвования, с эвдемонист-ским эгоизмом - то оно покажется нам разумным, соответствующим здравому смыслу и, что немаловажно, выполнимым.
Так, начав с критики кантовской системы, Рональд Дворкин спустя четверть века обратился к адаптации идей Канта для решения важнейшей проблемы современного либерализма - поиска универсальных оснований политических решений. Если в ранних своих работах он расценивает этику долга Канта как «репрессивную» доктрину, то в поздних приходит к пониманию того, что она предлагает глубоко проработанный вариант совмещения универсализма и индивидуализма. Продолжая развивать эгалитарный либерализм Ролза, Дворкин продолжает и попытки сформулировать его «кантианскую интерпретацию». С одной стороны, его трактовка лишь намечает подходы к этой задаче, с другой, она в целом верно ухватывает направленность кантовской мысли и предлагает достаточно точное толкование ключевых понятий кантовской философии. Как представляется, начатая Дворки-ным работа открывает интересные перспективы развития современной либеральной политической философии в сторону уравновешивания тенденций индивидуализма требованиями универсализма.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Апресян Р.Г. О допустимости неправды по обязанности и из заботы. Один случай Канта [Доклад, участие в обсуждении и заключение] // Человек. 2008. № 3. С. 38-47.
2. Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 3. М., 1997.
3. Макеева Л.Б. Философия эгалитарного либерализма в США: Джон Ролз и Рональд Дворкин // История философии. Вып. 12. М.: ИФ РАН, 2005. С. 46-62.
4. Соловьев Э.Ю. Категорический императив морали и права. М.: Прогресс-Традиция, 2005.
5. Чурносов И.М. Правовая концепция Рональда Дворкина: дисс. ... канд. юр. наук. М., 2014.
6. Dworkin, R., 1977. Taking rights seriously. Cambridge: Harvard University Press.
7. Dworkin, R., 1986. Law's empire. Cambridge: Belknap Press.
8. Dworkin, R., 2011. Justice for hedgehogs. Cambridge: Belknap Press.
9. Nagel, T., 1991. Equality and partiality. New York: Oxford University Press.
10. Rawls, J., 1993. Political liberalism. New York: Columbia University Press.
11. Wood, A., 2007. Kantian ethics. Cambridge: Cambridge University Press.
REFERENCES
1. Apresyan, R.G., 2008. O dopustimosti nepravdy po obyazannosti i iz zaboty. Odin sluchai Kanta [On the permissibility of lies from duty or from care. One case of Kant], Chelovek, no. 3, pp. 38-47. (in Russ.)
2. Kant, I., 1997. Sochineniya na nemetskom i russkom yazykah [Collected works in German and in Russian]. Vol. 3. Moskva. (in Russ.)
3. Makeeva, L.B., 2005. Filosofiya egalitarnogo liberalism v SShA: Dzhon Rolz i Ronal'd Dvorkin [Philosophy of liberal egalitarianism in USA: John Rawls and Ronald Dworkin], Istoriya filosofii, Vol. 12. Moskva: IF RAS, pp. 46-62. (in Russ.)
4. Solovyov, E.Y., 2005. Kategoricheskiy imperativ morali i prava [The categorical imperative of morality and law]. Moskva: Progress-Traditsiya. (in Russ.)
5. Churnosov, I.M., 2014. Pravovaya kotseptsiya Ronalda Dworkina [Legal concept of Ronald Dworkin], dissertatsiya kandidata yuridicheskikh nauk. Moskva. (in Russ.)
6. Dworkin, R., 1977. Taking rights seriously. Cambridge: Harvard University Press.
7. Dworkin, R., 1986. Law's empire. Cambridge: Belknap Press.
8. Dworkin, R., 2011. Justice for hedgehogs. Cambridge: Belknap Press.
9. Nagel, T., 1991. Equality and partiality. New York: Oxford University Press.
10. Rawls, J., 1993. Political liberalism. New York: Columbia University Press.
11. Wood, A., 2007. Kantian ethics. Cambridge: Cambridge University Press.
