CC BY
98
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
УДК 78(4)
Ю. И. Колобова
«КАНТАТА О ЛЕНИНЕ» П. СУВЧИНСКОГО - С. ПРОКОФЬЕВА В КОНТЕКСТЕ ЕВРАЗИЙСКИХ ИСКАНИЙ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ
В статье в контексте политических исканий русской эмиграции рассматривается музыкальный проект С. С. Прокофьева «Кантата о Ленине» (1936 г.), литературный каркас которого был создан П. П. Сув-чинским из текстов К. Маркса, Ф. Энгельса, В. Ленина и И. Сталина.
The musical project by S. Prokofyev «Lenin Cantata» (1936) is touched upon in the article in the context of political aspirations of Russian emigration. The literary frame of the project was created by P. Suvchinsky on the basis of works by K. Marx, F. Engels, V. Lenin and I. Stalin.
Ключевые слова: П. П. Сувчинский, С. С. Прокофьев, «Кантата о Ленине», русская эмиграция.
Keywords: P. Suvchinsky, S. Prokofyev, «Lenin Cantata», Russian emigration.
Любая «неизвестная величина» в культурно-историческом процессе - будь то деталь биографии художника или эстетическое направление, частная жизнь людей, творивших историю, или эскиз ненаписанного произведения - вызывает множество вопросов, требующих научного осмысления. Не является исключением и богатое, но все еще малоизученное культурное наследие русской эмиграции. В этом отношении затронутая в статье проблема встраивается в пласт научных исследований [1], посвященных изучению художественных проектов русских эмигрантов 1920-1930-х гг.
Одним из примеров, возникших на стыке поисков современного образного ряда в искусстве и новых политических моделей государственного устройства, а также порожденных изменившимся отношением русских эмигрантов к советской России (в сторону большей лояльности и искренней заинтересованности процессами, протекающими на родине), является художествен-
КОЛОБОВА Юлия Игоревна - кандидат культурологии, старший преподаватель кафедры культурологии и рекламы ВятГГУ © Колобова Ю. И., 2009
ный проект С. С. Прокофьева «Кантата о Ленине» (первая редакция - «Кантата к ХХ-летию Октября», 1936-1937 гг.).
Попытки рассмотреть вопрос, связанный с историей создания данного произведения в музыковедческом аспекте, предпринимались неоднократно. В частности, кантата не раз становилась предметом исследования в работах И. В. Нестьева [2], М. И. Нестьевой, посвященных творчеству С. С. Прокофьева [3]. В монографии И. Г. Вишневецкого «"Евразийское уклонение" в музыке 1920-1930-х годов» [4], она введена в контекст размышлений автора в качестве иллюстрации преломления евразийских идей в музыкальной эстетике и социологии музыки ХХ в. Однако непрокомментированным остается вопрос о том, каким образом, с какой мотивацией рождалась первая редакция либретто «Кантаты о Ленине».
Долгие годы советское музыкознание (за единственным исключением [5]) избегало упоминаний о том, что литературный каркас «Кантаты о Ленине» был создан П. П. Сувчинским (18921985) - одним из основателей евразийского движения [6], музыкальным критиком-эмигрантом, на протяжении долгих лет остававшимся близким другом С. С. Прокофьева. Анализ биографического текста 1920-1930-х гг. приводит к выводу, что в обоюдной логике жизни С. С. Прокофьева, П. П. Сувчинского (впрочем, как и большинства деятелей русской и западноевропейской культуры этого периода) под воздействием мировых событий и общественных противостояний происходит мощная политизация личной жизни и творческой деятельности. Как складывался новый творческий союз? И чем был обусловлен взаимный интерес Прокофьева - Сувчин-ского к советской тематике, несмотря на довольно продолжительный эмигрантский отрезок [7] в жизни каждого? Эти вопросы - в центре последующих рассуждений.
К началу 1920-х гг. П. П. Сувчинский принадлежал к числу наиболее близких и доверенных композитору людей. Анализ эпистолярного наследия свидетельствует, насколько С. С. Прокофьеву в эти годы важно было обрести единомышленника-друга, причем такого знающего, искушенного в вопросах искусства, каким был всеми признан П. П. Сувчинский. В возрастном отношении они были почти ровесниками (Сув-
чинский младше композитора на год), но Прокофьев не воспринимал Сувчинского как соперника или заказчика. Перед ним он мог легко открыться, обсудить интересующие его темы. С. С. Прокофьев всегда щедро делился своими планами, успехами, высылал корректуры новых сочинений, советовался по малейшему поводу.
Благодаря непосредственной близости к творческому процессу С. С. Прокофьева, П. П. Сувчинскому выпала роль на протяжении многих лет быть объективным критиком, ценителем новых произведений композитора. «Творческий тип Прокофьева таков, - писал П. П. Сувчинский в одной из своих музыковедческих статей, - что он (Прокофьев. - Ю. К.) не исчерпав свои силы, с каждым новым сочинением гранит и вырабатывает самого себя, поэтому от каждого последующего его сочинения - можно ожидать все новых достижений и совершенствований» [8]. Безусловно, для композитора было важно мнение друга, к словам которого он внимательно прислушивался. Опосредованно через С. С. Прокофьева П. П. Сувчинский, в свою очередь, вовлекался в творческую лабораторию дягилевской антрепризы, в насыщенную музыкальную жизнь Европы. Однако с 1930-х гг. пути Сувчинского и Прокофьева начали постепенно расходиться. Последним их совместным творческим проектом и явилась «Каната о Ленине» (1936 г.).
Не рискнув самостоятельно написать либретто, композитор предложил подобрать необходимые цитаты из работ «классиков революции» своему другу [9]. В истории творческих взаимоотношений С. С. Прокофьева и тонкого ценителя его дарования подобное предложение было не единственным. Понимая, что «сквозь монокль Западной Европы невозможно представить современную Россию» [10], С. С. Прокофьев, обсуждая с П. П. Сувчинским реализацию (несостоявшегося) [11] «просоветского» балета, летом 1925 г. писал, аргументируя свой выбор в его пользу: «Ваши преимущества в этом случае таковы: вы лучше, чем мы, знаете, какой стала Россия сейчас; вы знаете сцену, и у вас есть необходимый такт, чтобы обсуждать тему именно в том плане, чтобы не ввести в ярость ни тех, кто отсюда, ни тех, кто оттуда, но которая, тем не менее, будет отражать современную большевистскую жизнь. А для этого нужен не только такт, но и острый взгляд» [12]. Дипломатическое и творческое чутье, знание особенностей советской действительности (посредством общения с видными политическими деятелями и представителями культуры СССР, выезжавшими за рубеж), многолетний стаж дружбы стали решающим фактором при выборе либреттиста для первой просоветской кантаты Прокофьева.
В течение нескольких месяцев 1936 г. П. П. Сувчинский работал над литературной основой, обратившись непосредственно к текстам К. Маркса, Ф. Энгельса, В. Ленина, И. Сталина. При этом неукоснительно соблюдался принцип невмешательства в текст оригинала. Однако версия литературного каркаса первой версии «Кантаты», подтверждавшая этот принцип, не обнаружена [13]. Данный факт весьма затрудняет ее детальное изучение. Но понятным становится одно: для обоих авторов текст (и литературный, и музыкальный) стал попыткой быть услышанным на родине. Композитор, вероятно, надеялся, что сочинение в духе советской мифологии окажется востребованным во время проведения массовых мероприятий. В свою очередь, П. П. Сувчинский, скорее всего, верил, что он будет востребованным в качестве соавтора композитора - пусть и через чужое слово (как в случае с «Музыкальной Поэтикой» И. Ф. Стравинского [14]). В целом взаимоотношения людей, вынужденных покинуть родину и под воздействием определенного типа отношений как к самой эмиграции, так и послереволюционной России стремящихся наладить связь с советской властью, тема отдельного исследования. Однако, предваряя дальнейшие рассуждения, важно подчеркнуть, что интеллигенция, привнося высокое интеллектуальное начало в отношения с «властью Советов», пыталась тем самым принять как можно более активное участие в политической жизни покинутой ими родины.
На протяжении первых десятилетий своего пребывания за границей в статусе апатрида П. П. Сувчинский вместе с другими русскими интеллектуалами (среди которых - Н. Трубецкой, П. Савицкий, Г. Флоровский, Л. Карсавин и др.) разделял основные концептуальные положения евразийской теории. И не просто разделял, но многие идеи разрабатывал в своих философ-ско-культурологических работах. О евразийстве написано достаточно много, чтобы задерживаться на особенностях этого социально-философского учения. В данном контексте оно интересует нас по причине «евразийского соблазна» (термин Г. Флоровского), который испытал П. П. Сув-чинский и который повлиял на его отношение с Советским Союзом, тем самым отразившись на либреттном материале «Кантаты».
Тема «евразийство и большевизм» всегда была довольно актуальной в публицистической литературе. Ученые, изучающие этот феномен, обращают внимание не только на симпатию евразийства по отношению к большевизму, но и на интерес большевизма к отдельным идеям евразийства [15]. Возникнув первоначально как интеллектуальное движение, евразийство в конце 1930-х гг. стало стремительно политизироваться и превра-
щаться в просоветскую организацию, что послужило мотивом к его быстрому расколу. На примере П. П. Сувчинского можно говорить о том, что наряду с Савицким, Араповым и некоторыми другими лидерами у него появилась призрачная надежда повлиять на ход событий в советской России и реализовать евразийские идеалы. После 1924 г. (когда от движения отошел Г. Фло-ровский) евразийство в качестве важнейшей задачи провозгласило распространение своих идей не столько в эмиграции, сколько в советской России (в том числе и через тех, кто будет прибывать в Европу из России).
С позиции анализа биографического текста становится вполне очевидным, что появление этого произведения для П. П. Сувчинского стало последним шансом практической реализации его евразийских идей, которые он вынашивал на протяжении долгих лет. Как известно, оригинальному замыслу не суждено было осуществиться: окончательную литературную редакцию С. С. Прокофьев сделал сам - без участия друга, но и его версия была забыта на долгие годы (вплоть до 1966 г.). В жизни П. П. Сувчинского увлечение советской идеологической доктриной в 1920-1930-х гг. - факт очевидный. Именно в этот период он был максимально близок к тому, чтобы на определенных условиях перейти к обслуживанию «коммунистического эксперимента» [16] и самым серьезным образом - и этому есть доказательства - заняться организацией своего отъезда на родину. В 1921 г. именно С. С. Прокофьев отговорит его от слишком раннего возвращения в Россию: «Большевизм, - писал он, -в последнее время особенно заострил косу на русское искусство: Гумилев, Блок... прямо боишься раскрывать газету». Или в том же году (8 июля): «Вашу мысль отправиться осенью в Россию в погоне за "жизнью с искусством" считаю ошибкой. Я думаю, что там теперь все лицо искусства перекошено голодом, пощечинами и слезами за окружающее. Лучшее, на что Вы можете рассчитывать, это какая-нибудь должность под началом Лурье и, в виде утешения, несколько вздохов на плече Асафьева. Не резон лезть сейчас в Россию, когда там как раз самая гадость назревает» [17]. И в продолжение - еще одна цитата из письма С. С. Прокофьева к П. П. Сувчинскому от 30 июля 1922 г.: «С точки зрения эмоциональной, необходимо решить: закисаете ли Вы сейчас от безделья (точнее, от отсутствия полноты деятельности) - или же чувствуете себя свежим, работающим и готовым к работе. Если первое, то надо ехать <...> и рискнуть встречей с тамошними минусами, иначе грозит сход с рельсов и потеря прямой линии. Буде же Вы чувствуете, что, наоборот, силы у Вас накопляются, или если не накопляются, то хранят-
ся без утечки, или, наконец, просто, что Вы сможете превозмочь засос эмиграции еще в течение нескольких лет, то ехать не надо, ибо свежие силы пригодятся не только при вколачивании свай, но и при возведении стен» [18].
С дистанции сегодняшнего дня может показаться безумием, но мысли о возвращении на Родину - особенно на гребне развязанного И. В. Сталиным массового террора 1930-х гг. -были присущи не одному П. П. Сувчинскому. Трагический итог встречи с родиной для большинства евразийцев-реэмигрантов (Д. Свято-полк-Мирский, С. Эфрон) общеизвестен. Хотя тот же С. С. Прокофьев, заметим, возвратится в СССР для «возведения стен» на уже благоприятных для себя условиях «живого классика» новой советской музыки. В конечном итоге, понимание того, что «совестливая, устремленная к истине и справедливости» Россия «живет и за тюремной решеткой советской государственности» [19], возможно, предотвратило трагический исход судьбы П. П. Сувчинского. Жизненным итогом стало то, что в конце 1930-х гг. его интерес к «коммунистическому эксперименту» окончательно остывает. А пока в середине десятилетия эстетические и общественно-политические взгляды русского эмигранта, находившегося «поодаль» от настоящей советской действительности, отличает высокая степень утопичности.
Возвращаясь к истории создания либретто «Кантаты о Ленине», следует отметить, что речи идеологов марксизма стали для П. П. Сувчинского лишь поводом к созданию совершенно нового для эмигрантского сознания образа как самой России, так и ее революционного прошлого. Если в отношениях к советской власти в стане евразийцев присутствовала неоднозначность, то к революции 1917 г. их отличало редкое единодушие. Они полагали, что советская власть - это ничто иное, как «саморазложение императорской России, гибель старой России как особой симфонической личности, индивидуализировавшей русско-евразийскую культуру» [20], которое и привело к рождению новой России. По мысли И. Г. Вишневецкого [21], именно в «Кантате о Ленине» автор демонстрирует, с одной стороны, привычную для евразийской идеологии тему Нового Запада, идущего на смену «старушке Европе», -в лице послереволюционной России, а с другой -уподобляет революцию природному циклу, тем самым порождая вокруг исторического события плотный мифологический шлейф.
Кантата, рассчитанная, по замыслу композитора, на исполнение двумя смешанными хорами, симфоническим и военным оркестрами, оркестром аккордеонов и шумовых инструментов [22], в качестве музыкально не исполняемого эпиграфа имела растиражированную цитату из «Мани-
феста Коммунистической партии»: «Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма». Важнейшей центральной сценой произведения было заявлено Октябрьское революционное восстание, а далее - «через певучее анданте «Победы» слушатель должен был погрузиться в народный Реквием памяти Ленина («Клятва»)» [23] на текст речи Сталина, произнесенной им в 1924 г. Финал кантаты получился не слишком оптимистичным. Не слишком оптимистичными выглядели и надежды П. П. Сувчинского на воплощение «евразийского проекта» музыкальными средствами на родине. «Советский миф» угасал, как угасали радужные планы по поводу возвращения в Россию.
Еще в 1928 г. П. П. Сувчинский определил евразийство как установку на «современность». Она и спасла его в буквальном смысле слова от политических заблуждений, «прибив» к близкой и «вечной» для него сфере художественного творчества. В своих последующих публицистических высказываниях он, не без иронии, конкретизирует свое уже полное неприятие всякого идеологического давления: «...Некоторым современным поколениям непонятным образом вполне по себе, когда они покорно восхищаются (в самых, конечно, разнообразных, противоречивых и даже противоположных случаях) вожаками, идеологическими диктаторами, теми, кто "наверху", -подлинными и предполагаемыми, кто давлением своей воли или популярности дает выход воображению каждого индивидуума». И далее П. П. Сувчинский продолжает: «Складывается впечатление, что почти романтическая тоска по "человеку высшего порядка" завладела этими поколениями, навязав им очередное, основанное на восхищении и покорности, поклонение "великим посвященным", лидерам и героям» [24].
Распад евразийства, деятельность ОГПУ в его рядах [25], движение «Возвращение на Родину», развенчание иллюзий о жизни в СССР - все это породило, в конечном итоге, скептическое отношение и разочарование во всякой возможности обновления путей развития общества. В сохранившейся переписке евразийцев можно найти размышления Д. Святополк-Мирского, пророчествующего о музыкально-эстетическом будущем своего друга: «Если все то, что слышно в твоем голосе, правда, тогда ты стоишь золота. Мое искреннее мнение, если хочешь знать: если ты не будешь ею (музыкой - Ю. К.) заниматься, ты -полный дурак, и тогда не политикой ты вынужден будешь заниматься, а заставлять себя наблюдаться у психиатра... Если бы ты познал себя, ты сам увидел бы, насколько твое участие в политике не конструктивно даже в будущем» [26].
Дальнейшее служение идее обновления (правда, исключительно средствами научно-просвети-
тельской, организационно-творческой, а не идеологической риторики) окончательно отвлекло П. П. Сувчинского от реальной политической борьбы, дав импульс к развитию культурологических и музыкально-эстетических взглядов, чтобы совершить свой прорыв к «музыке будущего». Связан этот разворот будет и с личным чувством ответственности, с убеждением, что только свобода и независимость от любого идеологического воздействия может быть условием для реализации творческих способностей человека. Пытаясь на протяжении всего жизненного пути обрести себя, находясь между несколькими альтернативными выборами, П. П. Сувчинский - в силу внешних и внутренних обстоятельств - был абсолютно не совместим с тем тоталитарным мышлением, которое главенствовало в Советском Союзе.
Анализ истории создания «Кантаты о Ленине» сквозь призму евразийских и просоветских взглядов П. П. Сувчинского, тяготевшего в середине 1930-х гг. к советской мифологии, к теоретической и практической близости с советской Россией, свидетельствует о том, что один из идеологов евразийства испытал довольно серьезное увлечение новой идеологической доктриной, продемонстрировав тем самым утопизм эстетических переживаний человека, находившегося «поодаль» от настоящей реальности.
Примечания
1. См. Демидова О. Р. Литературный быт русской эмиграции как инструмент власти // Наука, культура и политика русской эмиграции: сб. ст. и материалов все-рос. науч. конф. / Санкт-Петербургский гос. ун-т культуры и искусств; науч. ред. И. А. Шомракова, П. Н. Ба-занов. СПб., 2004. С. 157-161. (Труды Т. 162); Вишне-вецкий И. Г. «Евразийское уклонение» в музыке 19201930-х годов: История вопроса. Статьи и материалы
A. Лурье, П. Сувчинского, И. Стравинского, В. Ду-кельского, С. Прокофьева, И. Маркевича: монография. М., 2005; Евразийское пространство: Звук, слово, образ / Рос. акад. наук. Научный совет «История мировой культуры»; Ин-т мировой культуры МГУ им. М. В. Ломоносова; Евразийская ассоциация университетов; отв. ред. Вяч. Вс. Иванов; сост. Л. О. Зайонц, Т. В. Цивьян. М., 2003. (Язык. Семиотика. Культура); Смит А. Между искусством и политикой (Рассказ Марины Цветаевой «Китаец» в свете идей евразийского движения в Париже 1920-1930-х годов) // Марина Цветаева и Франция. Новое и неизданное / под ред.
B. Лосской, Ж. де Пройар. М., 2002. С. 178-193.
2. Нестьев И. Прокофьев. М., 1957.
3. Нестьева М. Сергей Прокофьев. Челябинск, 2003.
4. Вишневецкий И. Г. Указ. соч.
5. См.: Римский Л. Б. Сувчинский // Музыкальная энциклопедия / гл. ред. Ю. В. Келдыш. Т. 5. М., 1981. С. 346.
6. Вот только несколько штрихов к официальному евразийскому портрету этой неординарной личности. После эмиграции (осенью 1919 г.) Сувчинский созда-
ет в Софии «Росийско-болгарское книгоиздательство», в котором вышла первая книга евразийцев - «Европа и человечество» кн. Н. Трубецкого. Совместно с ним (а также при участии географа и политолога П. Савицкого, философа и богослова Г. Флоровского) Сувчинский основывает евразийское движение и принимает самое активное участие в популяризации его идей в эмигрантских кругах. Кроме того, он инициирует выход журнала «Версты», объединившего вокруг себя Л. Шестова, А. Ремизова, М. Цветаеву.
7. Как известно, траектория жизни Прокофьева проделала сложный маршрут. В 1918 г. он проехал через всю Россию в Японию, жил в США, Британии, Германии, а затем возвратился на родину. Череда скитаний Сувчинского в начале 1920-х гг. приводит в Стамбул, затем в Софию, в Берлин, а с 1925 г. он окончательно обосновался во Франции.
8. Сувчинский П. Сергей Прокофьев // Петр Сувчинский и его время. Русское музыкальное зарубежье в материалах и документах / под ред. А. Бретаниц-кой. Кн. 1. М., 1999. С. 106.
9. Для П. П. Сувчинского это была уже вторая работа в качестве либреттиста. Первая была связана с оперой Н. Мясковского «Идиот» по роману Ф. Достоевского. См. о работе П. Сувчинского с Н. Мясковским: Нестьев И. В. Четыре дружбы. П. Сувчинский и русские музыканты // Советская музыка. 1987. № 3. С. 86-88.
10. Poldiaeva E. Suvchinski et Prokofiev // Pierre Suvchinski, cahiers d' étude / Sous la direction d' Éric Humbertclaude. Paris, 2006. P. 157.
11. Работа, как известно, не состоялась. П. П. Сув-чинский отклонил предложение С. С. Прокофьева и С. П. Дягилева.
12. Poldiaeva E. Op. cit. P. 155.
13. Свою версию относительно содержания первой редакции «Кантаты» предлагает И. Г. Вишневец-кий на страницах монографии «Евразийское уклонение в музыке». См. указ. выше изд. С. 127-131.
14. В 1938 г. Сувчинский выступит одним из авторов «Музыкальной поэтики» И. Ф. Стравинского, сняв собственное авторство и «подарив» композитору свои размышления по типологии музыкального творчества, будущего современной советской музыки и др. См.: Стравинский И. Ф. Хроника. Поэтика. М., 2004.
15. См.: Пащенко В. Я. Социальная философия евразийства. М., 2003. С. 235.
16. См. «Жму вашу руку, дорогой товарищ». Переписка Максима Горького и Иосифа Сталина / пуб-
ликация, подготовка текста, вступ. и коммент. Т. Ду-бинской-Джалиловой, А. Чернева // Новый мир. 1997. № 9. С. 167-192.
17. Цит. по: Савкина Н. П. Некоторые материалы о зарубежном периоде жизни С. С. Прокофьева // Русские музыкальные архивы за рубежом. Зарубежные архивы в России: материалы междунар. конф. Науч. труды Моск. гос. консерватории им. П. И. Чайковского. Сб. 31. М., 2000. С. 53.
18. Цит. по: Польдяева Е. «Я часто с ним не соглашался...» Из переписки С. С. Прокофьева и П. П. Сувчинского // Петр Сувчинский и его время. Русское музыкальное зарубежье в материалах и документах / под ред. А. Бретаницкой. Кн. 1. М., 1999. С. 74.
19. Степун Ф. Встречи. М., 1998. С. 140.
20. Евразийство: опыт системного изложения. Париж, 1926. С. 45-46. Цит. по: Пащенко В. Я. Социальная философия евразийства. М., 2003. С. 243.
21. Вишневецкий И. Г. Указ соч. С. 341.
22. Задействованный музыкальный ресурс С. С. Прокофьев указал в подстрочнике «Кантаты к ХХ-летию Октября».
23. Нестьева М. Сергей Прокофьев. Челябинск, 2003. С. 147.
24. Сувчинский П. Стравинский вблизи и поодаль. Девять (разнородных) положений // Петр Сувчинский и его время. Русское музыкальное зарубежье в материалах и документах. М., 1999. С. 287.
25. В. Козовой, близкий друг П. П. Сувчинского в последние годы его жизни, упоминает, что в 1930 г. тот, получив от разведывательных служб предложение о сотрудничестве, отклонил его. В 1937 г. на столбцах газеты «Последние новости» на Сувчинского клеветал П. Н. Милюков, статья содержала утверждение о том, что он был агентом НКВД. П. П. Сувчинский привлек газету к суду и выиграл дело. Это обеспечило ему характеристику человека честного и заслуживающего доверие. См. Козовой В. О Петре Сувчинском и его времени // Петр Сувчинский и его время. Русское музыкальное зарубежье в материалах и документах. М., 1999. С. 14-15.
26. Smith G.-S. The letters of D. S. Mirsky to P.-P. Suvchinskii (1922-1931). Birmingham: University of Birmingham, Birmingham Slavonic monographs 26, 1995. P. 141. Цит. по: Walterskirchen K. Pëtr Suvcinskij (19821985) // Pierre Suvchinski, cahiers d' étude / Sous la direction d' Éric Humbertclaude. Paris, 2006. P. 99.
