CC BY
361
© 2012
А. Н. Свиридов
КАНГЮЙСКАЯ ПРОБЛЕМА В АРХЕОЛОГИИ КАЗАХСТАНА
В статье рассматриваются вопросы, связанные с решением так называемой Кангюй-ской проблемы в археологии Казахстана и Среднеазиатского Междуречья. Суть проблемы заключается в сложности соотношения археологических источников с письменными сведениями. Автор выделяет три основных периода, различающихся концептуальными подходами в решении проблемы, сравнивает основные точки зрения исследователей на периодизацию, этническую и культурную принадлежность памятников рубежа эр Южного Казахстана.
Ключевые слова: археология, Кангюй, Южный Казахстан
Кангюй — крупное государственное объединение II в. до н.э. — V в. н.э., расположенное в среднем и нижнем течении Сырдарьи. Кангюйской проблемой в археологии является проблема соотношения археологических источников с письменными сведениями об историческом Кангюе. Эта проблема тесно переплетается с целым рядом вопросов возникающих при изучении памятников Южного Казахстана рубежа эр.
В изучении круга вопросов, связанных с этногенетическими процессами в южноказахстанском регионе, можно выделить три основных периода, различающихся концептуальными подходами в решении рассматриваемых вопросов.
Первый период начинается с конца XIX века и продолжается до середины 50 — х. гг. XX века. Это время доминирования идеи о влиянии хунну на историко-культурные процессы в регионе. Второй период начинается со времени появления концепции западного влияния на культуру региона и характеризуется полемикой по поводу происхождения основного типа погребальных конструкций — под-бойно-катакомбных. Третий, современный период начинается с конца 80-х годов. В это время идет процесс внутренней структуризации археологических культур, время поиска новых подходов, в изучении и разработке проблемы этногенетиче-ских процессов рубежа эр.
Интерес к памятникам Южного Казахстана берет начало со второй половины XIX в., со времени первого открытия погребений с катакомбными конструкциями. В эти годы изучением памятников древностей Казахстана занималась Археологическая комиссия Императорского общества и её учреждения: Исторический музей, Московское археологическое общество и различные отделы.
Первыми исследователями производившими археологические работы на памятниках рубежа тысячелетий в регионе являлись Н. П. Остроумов (1887 г., 1893 г., копал курганы близ Ташкента, Борижарский могильник, а также городище Жуантобе), А. М. Фетисов (1891 г., провел работы на ряде памятников в Коч-карской долине), Г. Гейкель (1898 г. раскопал 10 курганов в могильниках Карбус, Коён-Токой, Джоон-Тобе, Чик-Тие)1.
Свиридов Алексей Николаевич — старший преподаватель кафедры археологии и этнологии Евразийского национального университета им. Л. Н. Гумилева. E-mail. a_sviridov@mail.ru
1 Отчет 1891, 93-98; Подушкин 2000, 11; Отчет 1893, 110-117.
На рубеже Х1Х-ХХ вв. в связи с возросшим интересом к изучению древностей и увеличением числа краеведов и любителей археологии создается ряд научных обществ, осуществлявших учет археологических памятников и их первичное изучение. В 1895 г. был создан Туркестанский кружок любителей археологи в Ташкенте (ТКЛА) распущенный в 1918 г. В сферу его задач входило изучение памятников Казахстана и Средней Азии. Члены ТКЛА занимались обследованием археологических памятников (курганы, городища и т.д.). В. В. Бартольдом и др. членами Туркестанского кружка были собраны значительные материалы, характеризующие древнюю и средневековую культуру края2.
Археологические работы к началу ХХ века в Средней Азии распадаются на три основных направления: изучение и частичное поддержание сохранившихся архитектурных памятников; археологические разведки и редкие раскопки; соби-
„ 3
рание случайных находок и организация их музейного хранения^.
Первыми крупными работами на поселенческих комплексах эпохи стали работы Г. В. Григорьева на городище Каунчи-тепе в 1935 г. Исследованиями были выявлены два хронологических горизонта — нижний, отнесенный к эпохе поздней бронзы, и верхний, датированный серединой первого тысячелетия до н.э. Верхний горизонт, или Каунчи II, соотносится с сакскими племенами, а хронологический период бытования определяется VI в. до н.э. — начало н.э.4
В 30-40 годы, благодаря исследованиям Г. И. Пацевича, А. И. Тереножкина, А. Н. Бернштама, значительно возрастает количество вновь выявленных комплексов в регионе и как следствие происходит значительное увеличение количества аналитических работ5.
Отдельно следует выделить работы А. Н. Бернштама. Исследователь на археологическом материале доказывал высказанную ранее К. Иностранцевым идею о влиянии хуннских элементов на культуру региона6. Экспедиция под руководством А. Н. Бернштама за небольшой срок раскопала огромное количество погребальных памятников. Сфера его научных интересов была связана со всем среднеазиатским регионом. Работы проводились в Семиречье, горах Каратау, Южном Казахстане, Кенкольской долине, Фергане, Тянь-Шане, Памиро-Алае и в других горных и равнинных регионах. В хронологическом плане исследовались памятники практически всех периодов древней и средневековой истории региона.
А. Н. Бернштам на археологическом материале связывал появление катакомб-ных погребений с традицией привнесенной гуннами извне.
В 1938-39 годах в Таласской долине был раскопан могильник Кенкол, ставший эталонным для памятников рубежа эр. Сравнение материала могильника с данными письменных китайских источников позволили А. Н. Бернштаму датировать его I в. до н.э. — II в. н.э.7 и соотнести происхождение могильника с известным по китайским источникам событием — проникновением в регион хунн-ских групп во главе с Чжи-чжи шаньюем. Непосредственно к кангюям, по его
2 Елиуов, Бахтыбаев 2011.
3 Обельченко 1964, 219.
4 Григорьев 1936, 30-35.
5 Подушкин 2000, 12; Тереножкин 1938, 210; Григорьев 1935, 181; 1940, 5-6.
6 Иностранцев 1926, 99.
7 Бернштам 1940, 27-32.
мнению, относится исследованный им Берккаринский могильник, состоящий из 457 насыпей различной формы и размеров8.
В 1946 году А. Н. Бернштам создает периодизацию историко-культурного развития Семиречья на протяжении двух тысяч лет. Автор объединяет памятники I тысячелетия до н.э. и памятники рубежа эр Семиречья в общий культурный пласт — сако-усуньский и делит их на 4 группы. Весь хронологический ряд объединяется общностью форм керамики и сходством погребального инвентаря. При этом усуньские комплексы датируются II в. до н.э. — II в. н.э., а не III в. до н.э. — I в. н.э. как предлагалось автором ранее9.
Возможность миграций усуней из Восточного Туркестана, как утверждают китайские источники, А. Н. Бернштам опровергает на основе того, что культура Семиречья в таком случае должна была бы носить схожий с Восточным Туркестаном характер, тогда как археологические памятники Ганьсу, Хэнани и южной части Восточного Туркестана, где китайские источники видят место проживания усуней в середине и второй пол. I тыс. до н.э., резко отличаются от культуры тянь-шанских усуней10.
Оставаясь верным выделенной им концепции историко-культурного развития региона, А. Н. Бернштам все вновь открытые комплексы рубежа эр соотносит со ставшим уже эталонным к концу 40-х годов кенкольским могильником.
На основании археологических данных и в соответствии с данными китайских источников о расселении кочевников III в. до н.э. — I в. н.э. определенный круг близких по характеру культур Тянь-Шаня обозначается как «усуньская» культура, для Каратау «кангюйско-каратауская», для Кетмень-Тюбе и Ферганы выделяется «хюсюньская», по Чон-Алаю — культура кочевников гюаньду11.
В работах А. Н. Бернштама конца 40-х годов стали прослеживаться идеи соотнесения усуньских комплексов с культурой типа кенкол. Подобное заключение подразумевает под собой разграничение понятия сако-усуньская культура на два различных компонента. В котором Усуни соотносятся с иным, нежели раньше этносом. В работе 1949 года Буранинские комплексы рассматриваются не в главе «сако-усуньская культура», куда по логике они должны были быть включены, а в главе «гунский этап (кенкол) и его последствия»12. Эта трансформация представлений вызвана появлением в регионе новых памятников с признаками, характерными для культуры усуней, но с элементами погребального обряда, указывающими на более позднее время. Как продолжение усуньской традиции называется Джувантепинский могильник, датированный У-УН вв. н.э. При этом высказывается предположение, что новая культура выросла в результате взаимодействия усуней с гуннами и образовании совместного племенного союза «юебань», известного еще в У в., а с VI в. вошедшего как «чубань» в конфедерацию дулу за-паднотюркского каганата13.
8 Бернштам 1941, 15.
9 Бернштам 1946, 112-113.
10 Бернштам 1949а, 356-357.
11 Бернштам 1949б, 58.
12 Бернштам 1949а, 360.
13 Бернштам 1949а, 361.
Наряду с изучением погребальных памятников ведутся работы на ряде поселенческих объектов. Исследования в пределах Отрарского оазиса 1948 года позволили А. Н. Бернштаму по керамическому материалу выделить так называемый античный период существования данных городищ. Отдельно выделяет кангюй-скую керамику, получившую, по его мнению, большое распространение в последующий гунно-тюркский период14.
Продолжение идей А. Н. Бернштама развивает в своих ранних работах С. С. Сорокин. Обобщив известный к тому времени материал по катакомбным погребениям Средней Азии, приводит данные могильников ущелья Беш-Таш, Кенко-ла, курганов долины р. Арпа, могильника № 3 долины р. Исфары. Автор впервые предлагает считать все вышеперечисленные комплексы гуннскими на основе ряда признаков: единой формы надмогильных сооружений, кольцевой деформации черепов, сходства керамики и инвентаря и датировать их I в. до н.э. — II в. н.э.15
В силу разного рода причин мнение А. Н. Бернштама зачастую не принималось различными исследователями. Конец 40-х годов — это время поиска этнокультурной атрибуции памятников рубежа эр. Так, курганная группа, раскопанная в северном Каратау в урочище Берккара, относится Г. И. Пацевичем к сарматской эпохе с датировками III—I вв. до н.э. — I—II вв. н.э.16
Полемику вызывает датировка городища Каунчи и археологических комплексов, близких к нему. В работах А. И. Тереножкина слой Каунчи 2 датировался VI в. до н.э. — началом н.э.17 Этой же датировки придерживается и Т. Г. Обол-дуева. Возникновение культуры Каунчи она связывает с подъемом оседло-земледельческих культур Средней Азии в кушанское время. По ее мнению, эта культура представляет собой ранний местный вариант согдийской культуры на средней Сырдарье. Выделенная ею джунская культура представляется как преемница каунчи и определяется временем III-IV в. н.э.18
Т. Н. Книпович, в свою очередь, на материалах Тали-Барзу, Каунчи II, Алим-бай-Тепе уточняет датировку керамического материала и самого комплекса Каун-чи II. Он предлагает датировать материалы городища I — II вв. н.э. или несколько позднее — III в. н.э.19 Е. И. Агеева и Г. И. Пацевич на основании типологии керамики выделяют раннекангюйский и позднекангюйский этапы с датировками III в. до н.э. — I в. н.э. и !-ГУ вв. н.э.20
Несколько позже, в 60-х годах, Б. А. Литвинский на основании исследования Джунского могильника выделяет каунчинско-джунскую культуру, включающую в себя памятники всего среднего течения Сыр-Дарьи, памятники Ташкентского оазиса и Чардары. К памятникам каунчинско-джунской культуры относит как погребальные конструкции, так и поселенческие комплексы, зачастую связанные
14 Бернштам 1951, 85.
15 Сорокин 1948.
16 Пацевич 1948, 92.
17 Тереножкин 1938, 30-35.
18 Оболдуева 1948.
19 Книпович 1949, 72-73.
20 Агеева, Пацевич 1958, 158-159, 203-210.
с сарматским кругом памятников21. При этом кангюй считает позднесакским государством, занимавшим территорию средней Сыр-Дарьи22.
Значимым вкладом в решение накопившихся вопросов становиться работа Л. М. Левиной, в которой исследователь систематизировала данные по трем культурам в долине Сыр-Дарьи: джетыасарской, отрарско-каратауской, каунчинской23.
Итогом многолетних работ Южно-Казахстанской археологической экспедиции стало выделение «кангюйско-каратауской» археологической культуры, которая соотнесена с культурой древнего канцзюя II в. до н.э. — IV в. н.э. и локализована на средней Сырдарье и зоне гор Каратау24.
С середины 50-х годов можно выделить новый этап в изучении проблем, связанных с памятниками рубежа эр. Начало периода тесно связано с ростом археологических изысканий в регионе. Основным содержанием периода можно назвать отказ от хуннской интерпретации подбойно-катакомбных погребений.
Одними из первых были исследованные О. В. Обельченко в 1953-54 годах Кую-Мазарский и Лявандакский могильники, расположенные в восточной части Бухарской области. Исследователь открыл новый тип памятников, неизвестный для Среднеазиатского региона25. Полученный материал из 30 раскопанных курганов позволил автору выделить две хронологические группы. Первая представлена погребениями в подбоях и катакомбах с южной ориентировкой погребенных и богатым сопроводительным инвентарем. Погребения первой группы датированы концом II в. до н.э. — I в. н.э. Вторая группа погребений представлена вторичным захоронением в катакомбах курганов первой группы. Погребения имели северную ориентировку, вооружение отсутствует. Датируется вторая группа курганов П-ГУ вв. н.э.
О. В. Обельченко делает вывод, что подбойные погребения, раскопанные в описанных могильниках, отличаются от всех ранее известных подбойных погребений Средней Азии и находят прямые аналогии в подбойных погребениях Нижнего Поволжья. Отличием от среднеазиатских катакомб помимо описанного инвентаря, зачастую не имеющего аналогий в регионе, является иная форма катакомбы, в которой дромос служит продолжением камеры, а не перпендикулярен ей26.
Исследователь впервые заостряет внимание на правомерности утверждения А. Н. Бернштама о привнесении подобной погребальной конструкции в регион из вне, и как следствие, ставит вопрос о необходимости пересмотра их принадлежности гуннам27.
В рамках нового контекста изучения региона публикует свои работы и С. С. Сорокин. Проведя качественный анализ керамического комплекса, происходящего из катакомбных погребений Ферганской долины, отмечает, что подобная керамика находит аналогии во всех могильниках региона и в керамике Ферган-
21 Литвинский 1967, 32-34.
22 Литвинский 1967, 36.
23 Левина 1966; 1971, 64-76.
24 Агеева, Пацевич 1958, 210-211.
25 Обельченко 1954.
26 Обельченко 1954, 10-15.
27 Обельченко 1954, 15.
ских поселений первых веков н.э.28 Несколько позже, в работе 1956 года, С. С. Сорокин пересматривает высказанную ранее точку зрения о соотнесении Кенколь-ского могильника с гуннскими племенами29. Подтверждением мысли о том, что керамический комплекс может служить маркером связи культуры катакомбных погребений, с тем или иным регионом30, считает форму керамики подбойных и катакомбных погребений типичной для первых веков нашей эры Средней Азии, и также увязывает ее генетически с более древними, местными формами. Это, по мнению исследователя, один из важных аргументов археологического характера в пользу того, что культура, представленная катакомбными и подбойными захоронениями, неразрывно связана с культурой древнего коренного населения Средней Азии, главным образом с ее северной и восточной частью31.
Продолжая последовательно разрабатывать идею об автохтонности катакомб-ной традиции в регионе, С. С. Сорокин на основе анализа всех известных раскопанных катакомбных погребений в Средней Азии еще раз убедительно доказывает, что хуннская гипотеза происхождения и принадлежности среднеазиатских катакомбных и подбойных захоронений совершенно неправомерна и не соответствует исторической действительности32. Вопрос о связях сарматского мира со Средней Азией считает еще недостаточно разработанным и не признает возникновение подбойно-кутакомбной традиции в Средней Азии в результате влияния сарматской культуры Нижнего Поволжья33. Мнение О. В. Обельченко поддерживает только с позиции поиска общих корней происхождения для двух групп памятников и считает приемлемой возможность их генетической однотипности34.
Не соглашается с идеей о полном хуннском влиянии на регион и К. А. Аки-шев. В обобщающей работе, подводящей итог 40-летнему развитию казахстанской археологии, К. А. Акишев к кангюям относит берккаринский и кенкольский
могильники, при этом саков, усунь, кангюй объединяет в союз родственных пле-
35
мен .
Полностью отвергает идею о решающей роли хуннского компонента в генезисе материальной культуры Южного Казахстана. Считает несостоятельным соотнесение катакомбных конструкций с пришлым этносом, развитие традиции видит в местных памятниках, присущих усуням и кангюям36.
В этой связи интересно отметить, что в поздних своих работах А. Н. Берн-штам, несмотря на имеющийся обширный материал, идущий вразрез с его теорией, не отказывается от разрабатываемой им концепции появления катакомбных погребений в регионе с приходом гуннов, им только подчеркивается, что вопрос происхождения катакомбной культуры сложен. При этом оговаривается, что племена гуннского союза подверглись сильному воздействию со стороны сармато-аланских и иных племен Средней Азии и Казахстана. Этот процесс прослеживает-
28 Сорокин 1954, 141.
29 Бернштам 1940; Сорокин 1948.
30 Сорокин 1954.
31 Сорокин 1956а, 5.
32 Сорокин 1956б; 1958.
33 Сорокин 1956б, 116.
34 Сорокин 1956б.
35 Акишев 1958, 82-84.
36 Акишев 1958, 88.
ся в виде уменьшения элементов культуры центральноазиатского происхождения к V в. н.э.37
Помимо интерпретации известных погребальных комплексов, появляются данные о новых объектах. В 1953-54 гг. Г. А. Кушаев в окрестностях городища Баба-Ата открыл несколько могильников, датированных I—II вв. н.э. В 1956, 1957, 1960 гг. Киргизской археологической экспедицией под руководством И. Кожом-бердиева раскапывается 24 кургана в Кенкольском могильнике. Весь известный материал он предлагает разделить на две группы: раннюю и позднюю с общей датировкой I — V вв. н.э.38
Отличительной чертой рассматриваемого периода, начиная с середины 60-х годов, является активизация исследований на территории Казахстана.
В полевых сезонах 1959-1963 годов в зоне строительства Чардаринского водохранилища были проведены комплексные работы по изучению памятников археологии региона. Чардаринской экспедицией в составе А. Г. Максимовой, М. С. Мерщиева, Б. И. Вайнберг, Л. М. Левиной были раскопаны поселения Акто-бе 2, городища Шаушукумтобе и Актобе 1, курганные могильники, расположенные вблизи названных поселений.
Материалы городища Актобе 2 свидетельствуют об однослойности памятника, время существование которого определено в пределах I — начала IV в. н.э.39
Около 40 погребений относятся исследователями к рубежу эр (погребение 4, кургана 1, курганы 5,9,12 с катакомбными погребениями, 21 грунтовая яма с за-плечиком). Погребальный инвентарь и устройство могильных конструкций могильников Актобе и Шаушукум схожи по целому ряду признаков. Могильник Актобе датируется I—III вв. н.э. и соотносится авторами раскопок с культурой Ка-унчи 2. Шаушукумский могильник датируется III—V вв. н.э., состоит из синхронных погребений, является единым комплексом и входит в круг памятников ташкентского оазиса. Наличие различных видов погребальных сооружений в нем, по мнению ученых, результат неоднородности племенного населения и сложности религиозных представлений40.
Разграничивая вопросы происхождения и эволюции подбоя и катакомбы и непосредственно культуры подбойно-катакомбных погребений, авторы склоняются к мнению об автохтонности подобных конструкций в регионе, соглашаясь тем самым с точками зрения, высказанными ранее Г. В. Григорьевым, Т. Г. Оболдуевой, М. Э. Воронец, С. С. Сорокиным41.
Помимо исследований на Чардаринском водохранилище, был проведен ряд археологических исследований и в других регионах Южного Казахстана. В полевых сезонах 1964-68 гг. отдельным отрядом Семиреченской археологической экспедиции исследовались городище Чоль-тобе, Кзыл-Кайнар-тобе. Раскопанные поселения датируются I-IV вв. н.э. по наличию более позднего вводного погребения IV-V вв. н.э.42
37 Бернштам 1955, 21.
38 Кушаев 1959, 242-247; Кожомбердиев 1960, 70-75; 1963, 33-77.
39 Максимова, Мерщиев, Вайнберг, Левина 1968, 5-79.
40 Максимова, Мерщиев, Вайнберг, Левина 1968, 193-239.
41 Максимова, Мерщиев, Вайнберг, Левина 1968, 188-189.
42 Мерщиев 1970, 79-88, 92.
В конце 60-х годов возобновляются раскопки Борижарского могильника. Б. Нурмуханбетов во главе археологического отряда в 1967-68 году раскопал 41 курган. В большинстве случаев погребения разрушены, фиксируется ориентировка погребенных головой на восток, север. Инвентарь, за исключением керамики, незначителен. Не оговаривая конкретных датировок, Б. Нурмуханбетов соотносит их с известными памятниками Алтая (Кудырге), Казахстана середины первого тысячелетия н.э.43
В 1969 году на южных склонах хребта Каратау А. Г. Максимовой были раскопаны погребения в наземных сооружениях из неотесанных камней и каменных плит, положенных путем постепенного напуска внутрь камеры, в результате чего образуется аркоподобная конструкция. Датирует памятники в силу малочисленности материала первой половиной первого тысячелетия н.э.44
Б. Н. Нурмахамбетов продолжая исследования Борижарского могильника выделяет основные типы сооружений — погребальные площадки на дневной поверхности; грунтовые могильные ямы; погребальные хумы; наземные погребальные постройки из пахсы, катакомбные камеры45.
В раскопанных погребениях видит две различные группы, отличающиеся устройством подкурганной конструкции, ориентировкой погребенных. Первая, ранняя, датируется началом н.э., сходна с могильником Жамантогай. Вторая по аналогиям с могильником Шаушкум ^-У вв. н.э.46 Им же проводятся исследования ряда погребений в могильнике Мардан и ближайших поселенческих комплексов — городища Байтобе, Костобе47.
С начала 70-х годов в научной литературе стала активно обсуждаться позиция связи подбойно-катакомбных погребений с этносом, пришлым с востока, но не хуннами, а юечжами. Основным сторонником данной теории становится Ю. А. Заднепровский. Не претендуя на полное решении вопроса о генезисе ката-комбных погребений и появления их в Средней Азии, считает их генетически не связанными с могильниками предшествующего сакского периода48.
Обозначает Кангюй наравне с саками как местные, автохтонные племена, считает их основой создания Кушанского государства. Наряду с обозначенной группой, выделяет еще две — племена центрально-азиатского происхождения (усуни, юечжи) и племена с территории Прикаспия49.
В связи с концепцией Ю. А. Заднепровского, вновь разгорается полемика вокруг кенкольского могильника. А. М. Манделштам считает необоснованным отождествление восточных хунну и западных гуннов как одного целого. Кенкольский могильник воспринимает не как погребения самих хунну, а только как отражение воздействия последних на кочевников региона. Считает, что во П-^ вв. н.э. в регионе, близком к Таласу, могла обитать определенная группа хунну, оказавшая влияние на культуру региона50.
43 Нурмуханбетов 1969, 162-174.
44 Максимова 1973, 156-164.
45 Нурмуханбетов 1975, 107-108.
46 Нурмуханбетов 1975, 110-115.
47 Нурмуханбетов 1976, 130-136.
48 Заднепровский 1997а, 37.
49 Заднепровский 1997б, 63.
50 Мандельштам 1975, 235-236.
И. Кожомбердиев в очередной раз, возвращаясь к проблеме кенкольской культуры, очерчивает ареал ее распространения, выделяет культурологические признаки. Мнение А. Н. Бершнтама не поддерживает, считает, что в регионе с древности существовала местная, самобытная культура, прошедшая длительный период эволюции. Кенкол считает одним из ее этапов51.
С кенкольским могильником и кенкольской культурой тесно переплетается вопрос о местном происхождении подобного типа погребальных конструкций. Идея автохтонности к концу 70-х — 80-м годам становится превалирующей.
По поводу необходимости выявления центральноазиатских элементов под-бойно-катакомбных памятников высказывался А. Д. Грач. Он обозначает период как гунно-усуньское время, для рассматриваемого региона важным считает выход на историческую арену хунну52.
Изменение вектора исследования от полемики о происхождении подбойно-катакомбных погребений к более четкому определению конкретно археологической атрибутики отдельных археологических культур, наметившееся к концу 80-х годов XX века, может, на наш взгляд, являться своеобразным показателем перехода к новому этапу изучения — современному.
Период характеризуется подведением итогов многолетнего изучения кангюй-ской проблематики и круга вопросов, связанных с подбойно-катакомбными погребениями. Своеобразный анализ прослежен в ряде работ Ю. А. Заднепровского, являющихся по своей сути определенными выводами исследователя.
Могильники Южного Казахстана, по его мнению, достаточно емко характеризуют культуру основной или господствующей части кочевого населения Кан-гюй. Кангюй расценивает как крупное объединение кочевников и земледельцев, территориально располагавшихся в среднеазиатском междуречье в период со II в. до н.э. по V в.н.э. Заостряет внимание на том факте, что существование в регионе такого крупного государственного объединения, как Кангюй, являлось непреодолимым барьером для беспрепятственного проникновения в Среднюю Азию сарматских племен во II—I вв. до н.э.53
Время возникновения кангюйского государства определяет не раньше IV-III вв. до н.э., оговаривая, что во II в. до н.э. оно уже однозначно существовало. В зависимости от кангюя, как и другие исследователи, рассматривает пять малых владений, одним из них являлся Хорезм.
Продолжает развивать высказанную ранее идею о связи подбойных погребений в Семиречье и Средней Азии с юечжами54. Кенкол рассматривает как кан-гюйско-хуннский памятник, в котором отразилось влияние хуннов на местное кангюйское население55.
Л. Т. Яблонский, являясь противником автохтонной теории происхождения подбойно-катакомбных конструкций, в отдельной монографии, посвященной погребениям раннего железного века левобережного Хорезма, критически рассмотрел основные точки зрения относительно территории формирования подбойных
51 Кожомбердиев 1983,51-52.
52 Грач 1983, 17.
53 Заднепровский 1997г, 110-111.
54 Заднепровский 1997д, 101.
55 Заднепровский 1997в, 25.
и катакомбных погребений. Исследователь считает, что на сегодняшний день среднеазиатская гипотеза происхождения подбоев представляется неубедительной. Более правомерным считает спонтанный характер распространения подбоев в регионе, не исключая при этом контакты с сарматами, как определенный катализатор этих процессов56.
Подчеркивая особенность развития Хорезма как одного из центров ранней государственности в Средней Азии, выделяет в его истории несколько этапов. Со вторым соотносит кангюйский, выделяя в нем ранне- и поздне-кангюйские периоды. Для раннекангюйского вслед за М. А. Итиной применяет название кой-крылганский по эталонному памятнику — Кой-Крылган-кала. Именно с этим временем (по другой интерпретации — послеахеменидским) связывает появление в левобережном Хорезме новой группы скотоводов, оставивших здесь захоронения в ямах с подбоями и катакомбами. Период датирует IV-II вв. до н.э. К поздне-кангюйскому времени, датированному II в. до н.э. — I в. н.э., относит появление погребений в оссуариях. Помимо этого с позднекангюйским временем в регионе связывает появление захоронений с классическим для кочевников инвентарем — богатым комплексом предметов вооружения57.
Конец 90-х годов ознаменовался рядом работ, в которых изложены основные историографические аспекты изучения проблемы интерпретации памятников рубежа эр Южного Казахстана и северной части Средней Азии.
Ю. А. Заднепровский в обобщающей работе, посвященной двум ключевым проблемам кангюйской археологии: первой — локализации кангюя и подвластных ему владений и второй — выявлению археологических памятников, непосредственно соотносимых с кангюским этносом, — выделяет несколько периодов в исследовании. Подводя итог, заостряет внимание на основных проблемах в изучении кангюйской истории. Главной считает зачастую неполное представление значимости огромного политического объединения в регионе на рубеже эр. Проблематичными называет вопросы выявления признаков, разграничивающих признаки могильников и поселений кочевого и оседлого населения. Сетует на то, что история Кангюя не стала объектом отдельного исследования58.
Другой аналитической работой, обобщающей достижения казахстанской археологии на конец XX века, является статья К. М. Байпакова. Автор останавливается на проблемных вопросах археологии Казахстана, в том числе и на проблеме взаимосвязи земледельческих центров Южного Казахстана с кочевниками. В рамках изучения оседлой культуры и процессов урбанизации в регионе главным считает получение материалов, которые позволили бы установить закономерности в развитии оседлости, земледелия и городской культуры в среде кочевых и полукочевых скотоводов59.
Л. М. Левиной еще в конце 60-х — начале 70 годов была более детально разработана периодизация и характеристика джетыасарской культуры. Исследовательница в развитии культуры видела три этапа, при этом первый, названный Джетыасар 1, относился к интересующему нас периоду и датировался последни-
56 Яблонский 1999, 51-52.
57 Яблонский 1999, 103-104.
58 Заднепровский 1997е, 44-48.
59 Байпаков 1997, 35.
ми веками до н.э. — концом III—IV вв. н.э.60 Позже, в 90-х годах, автор удревняет ранний этап до VII—VI в. до н.э. и делит на три самостоятельных хронологических периода: 1а, 1б, 1 в. Датирует их VII—VI вв. до н.э. — последним веками до н.э.; последние века до н.э. — первые века н.э.; II—IV вв. н.э. соответственно61.
Своеобразие археологических источникв отдельных регионов ипозволя-ет выделить локальные археологические культуры. А. Н. Подушкиным в 1986 г. в кандидатской диссертации первоначально был выделен арыский вариант отрар-ско-каратауской культуры62, а позже самостоятельная арыская археологическая культура, хронологически охватывающая период с IV в. до н.э. по IV в.н.э.63
Территория распространения культуры охватывает бассейн реки Сырдарьи в среднем течении, бассейн рек Арысь, Келес. Среди памятников культуры автор отдельно выделяет Арысско-Бадамский оазис, сыгравший, по его мнению, ключевую роль в существовании культуры. Как считает исследователь, арыская археологическая культура в своем развитии прошла три этапа: ранний караултобинский (IV—III — I в. до н.э.), развитой каратобинский (I в. до н.э. — IV в. н.э.), поздний, алтынтобинский (IV—VI в.в. н.э.). Всего к памятникам арыской культуры исссле-дователем было отнесено порядка 118 могильников и 268 оседлых памятников.
Выделение арыской археологической культуры было подвергнуто критики со стороны Е. А. Смагулова. Суть дискуссии сводится к отрицанию отдельной археологической культуры, которая, по мнению Е. А. Смагулова, не имеет четкого ареала распространения. Исследователь считает памятники культуры типично ка-унчинскими и отрарско-каратаускими64.
Последним наиболее емким изданием по проблемам кангюйской археологии является коллективная монография К. М. Байпакова, Е. А. Смагулова, А. А. Ержи-гитовой, вышедшая в 2005 году. Авторы попытались собрать воедино все известные на сегодняшний день погребения, соотносимые хронологически и территориально с Кангюйским этнополитическим объединением. Выделили три основные группы погребальных конструкций, происходящие из Отрарского оазиса и региона рр. Таласа и Арыси. Авторы обобщили порядка 290 погребений. Основными типами погребальных конструкций являются грунтовые погребения, погребения в катакомбах и наземные склепы. Помимо качественной проработки информации по погребальным конструкциям и инвентарю, в отдельной главе достаточно обоснованно реконструируют историю возникновения и существования кангюйского государства. На основе имеющегося археологического материала и данных письменных источников восстанавливают процессы взаимодействия с ханьским Китаем и соседними государственными объединениями65.
Обращают внимание на археологические культуры, известные в регионе. Особо подчеркивают правомерность выделения самостоятельной «кенкольской культуры»66. На основе анализа имеющихся точек зрения, а также материалов археологических памятников считают, что каунчинская, кенкольская, отраро-кара-
60 Левина 1971, 64-76.
61 Левина 1996, 10.
62 Подушкин 1986.
63 Подушкин 2000.
64 Смагулов 2004.
65 Байпаков, Смагулов, Ержигитова 2005.
66 Байпаков, Смагулов, Ержигитова 2005, 87-88.
тауская и джетыасарская культуры должны относиться к одной обшей культуре, и называют ее сырдарьинской. В этнополитическом плане связывают вновь выделенную культуру с кангюем и кангюйцами67. Культуры обозначенные в работе как «каунчиноидные», предлагают объединять уже в рамках одной, общей «сырдарьинской культурной общности»68.
Таким образом, в первой половине XX столетия основные вопросы, рассматриваемые в рамках изучения кангюйской и связанных с ней проблем, касались поиска этнокультурной атрибуции погребальных памятников рубежа эр. Основополагающей идеей являлось мнение о пришлости в конце первого тысячелетия до н.э. в регион этносов, принесших с собой новые традиции в погребальном обряде. Одним из первых, кто связал эту инфильтрацию в регион с определенным народом, являлся К. Иностранцев, позже на археологическом материале эту теорию доказывал А. Н. Бернштам. Основой концепции исследователя стало открытие в 1940 году могильника Кенкол, ставшего позже эталонным. Все последующие работы А. Н. Бернштама в той или иной мере затрагивали основную его идею — инфильтрацию в Среднеазиатский регион хунну в конце первого тысячелетия до н.э. и, связанные с этим процессы изменения местной культуры.
Вторым направлением является круг вопросов об интерпретации поселенческих объектов региона. Затрагиваются вопросы датировки поселенческих комплексов, этнической атрибутации различных культурных слоев. На основе полученного материалов выделяется кангюйско-каратауская и джунская культуры.
Следующий период изучения памятников Южного Казахстана характеризуется сменой культурно-исторической концепции. Переломный момент наступает после открытия О. В. Обельченко в Кую-Мазарском и Лявандакском могильниках двух типов погребальных конструкций имеющие аналогии, по его мнению, с западными регионами.
Основной характеристикой этапа является полемика по поводу этнической атрибутики племен, оставивших подбойно-катакомбный тип погребальной конструкции. Можно выделить три основных направления. Подобные конструкции возникли в регионе под влиянием западных племен (сарматских), данная теория разрабатывалась О. В. Обельченко, позже ее поддержали практически все сарматологи (С. С. Сорокин, В. Н. Ягодин, К. Ф. Смирнов, А. М. Мандельштам, А. С. Скрипкин, М. Г. Мошкова). Подбойно-катакомбные конструкции развивались в регионе на местной основе, сторонником данного мнения был в первую очередь К. А. Акишев. И третье направление, разрабатываемое в ряде работ Ю. А. Заднепровского, объясняет появление и широкое распространение подобного элемента в погребальном обряде влиянием этноса, пришедшего с востока, а именно юечжи.
Помимо этого, начиная с конца 50-х годов значительно увеличивается накопленный археологический материал по памятникам рассматриваемого периода, причем значительная часть происходит именно с территории Казахстана. Обсуждаются вопросы локализации государственного образования Кангюй и его владений. Вновь обращается внимание на Кенкольский могильник, благодаря усилиям
67 Байпаков, Смагулов, Ержигитова 2005, 88.
68 Байпаков, Смагулов, Ержигитова 2005, 168.
киргизских археологов значительно увеличивается информация по кенкольской культуре.
Качественно новым в рассматриваемый период является выделение и четкое обоснование археологических культур в регионе. В работе 1966 г. Л. М. Левина детально разрабатывает периодизацию джетыасарской культуры, Б. А. Литвин-ский в 1967 году выделяет каунчинско-джунскую культуру. Носителями культуры четко определяет племена Кангюй.
Определенным показателем периода является значительное увеличение исследованных объектов с территории Казахстана. Выявляется несколько типов погребальных конструкций: погребения в катакомбах, погребения в подбоях, погребения на глиняных площадках.
Заключительный, третий период можно охарактеризовать как аналитический: наблюдается тенденция к объединению различных, зачастую противоположных точек зрения к единому знаменателю. Сегодня, благодаря широкому изучению памятников рубежа эр, происходящих именно с территории Казахстана, у исследователей, в первую очередь казахстанских, складывается общее мнение по вопросу происхождения подбойно-катакомбной традиции погребения в регионе. В основе местные, автохтонные традиции, на протяжении долгого времени подверженные влиянию с различных территорий. При этом сегодня не рассматривается идея о полном привнесении подобных объектов в регион извне. Четко определяются рамки кангюйского государства, основной упор делается на определение детальных черт материальной культуры кангюев как оседло-земледельческих, так и кочевых по своему хозяйственному укладу.
ЛИТЕРАТУРА
Агеева Е. И., Пацевич Г. И. 1958: Из истории оседлых поселений и городов Южного Казахстана // ТИИАЭ АН КазССР. Т. 5. Алма-Ата.
Акишев К. А. 1958: Археология Казахстана за 40 лет // Известия АН КазССР. Серия истории, археологии и этнографии. Вып. 2 (7). Алма-Ата, 80-89.
Байпаков К.М. 1997: Историография древнего и средневекового Казахстана (из истории изучения археологических памятников в Казахстане. Проблемы археологии и их разработки) // История исследований культуры Казахстана / В. Сейткулова (ред.). Алматы, 19-46.
Байпаков К.М., Смагулов Е. А., Ержегитова А. А. 2005: Ранеесредневековые некрополи Южного Казахстана. Алматы.
Бернштам А. Н. 1940: Кенкольский могильник. Л.
Бернштам А. Н. 1941: Памятники старины Талаской долины. Историко-археологиче-ский очерк. Алма-Ата.
Бернштам А. Н. 1955: К вопросу о происхождении Киргизского народа // СЭ. 2, 1626.
БернштамА. Н. 1946: Некоторые итоги археологических работ в Семиречье // КСИИМК. 13, 110-118.
Бернштам А. Н. 1949а: Основные этапы истории культуры Семиречья и Тянь-Шаня // СА. 11, 337-384.
Бернштам А. Н. 1949б: Из итогов археологических работ на Тянь-Шане и Памиро-Алае // КСИИМК. 28, 54-66.
Бернштам А. Н. 1951: Древний Отрар // Известия АН КазССР. Серия археологическая. Вып. 3. 107. Алма-Ата, 81-97.
Грач А. Д. 1983: Центральная Азия и Киргизстан // Культура и искусство Киргизии / В. М. Масон (ред.). Л., 17-18.
Григорьев Г. В. 1935: Отчет об археологической разведке в Янгиюльском районе УзССР в 1934 г. Ташкент.
Григорьев Г. В. 1936: Каунчи-Тепа (раскопки 1935 г.). Ташкент.
Григорьев Г. В. 1940: Краткий отчет о работах Янгиюльской археологической экспедиции 1937 г. Ташкент.
Елеуов М., Бахтыбаев М. М. (сост.) 2011: Протоколы заседаний и сообщений членов Туркестанского кружка любителей археологии. Историко-культурные памятники Казахстана. Туркистан.
Заднепровский Ю. А. 1997а: Об этнической принадлежности памятников кочевников Семиречья Усуньского периода II в. до н.э. — V в н.э. // Древние номады Центральной Азии. Археологические изыскания. Вып. 40. СПб., 30-43.
Заднепровский Ю. А. 1997б: К истории кочевников Средней Азии кушанского периода // Древние номады Центральной Азии. Археологические изыскания. Вып. 40. СПб., 61-66.
Заднепровский Ю. А. 1997в: Номады северной Центральной Азии после вторжения Александра // Древние номады Центральной Азии. Археологические изыскания. Вып. 40. СПб., 10-29.
Заднепровский Ю. А. 1997г: Юго-восточная экспансия сарматов: pro и contra // Древние номады Центральной Азии. Археологические изыскания. Вып. 40. СПб., 106-111.
Заднепровский Ю. А. 1997д: Древние номады на перифирии Бухарского и Самаркандскаого Согда // Древние номады Центральной Азии. Археологические изыскания. Вып. 40. СПб., 101-103.
Заднепрровский Ю. А. 1997е: Проблема локализации кангюя в свете археологических данных // Древние номады Центральной Азии. Археологические изыскания. Вып. 40. СПб., 44-60.
Иностранцев К. 1926: Хунну и гунны. Л.
Книпович Т. Н. 1949: Некоторые вопросы датировки среднеазиатской керамики до-мусульманского периода // КСИИМК. 28, 72-76.
Кожомбердиев И. 1960: Новые данные о кенкольском могильнике // КСИИМК. 80, 70-75.
Кожомбердиев И. 1963: Катакомсбные памятники Таласской долины // Археологические памятники Таласской долины / П. Н. Кожемяко (ред.). Фрунзе, 33-77.
Кожомбердиев И. 1983: Кенкольская культура // Культура и искусство Киргизии. Тезисы докладов всесоюзной научной конференции / В. М. Массон (ред.). Л., 51-52.
Кушаев Г. А. 1959: Раннекочевнические курганы в районе городища Баба-Ата // ТИИАЭ АН КазССР. Т. 7, 242-247.
Левина Л. М. 1971: Керамика нижней и средней Сырдарьи в первом тысячелетии н.э. ТХАЭ. Т. 7. М.
Левина Л. М. 1996: Этнокультурная история Восточного Приаралья. I тысячелетие до н.э. — I тысячелетие н.э. М.
Литвинский Б. А. 1967: Джунский могильник и некоторые аспекты кангюйской проблемы // СА. 2, 29-37.
Максимова А. Г. 1973: Курумы хребта Каратау // Археологические исследования в Казахстане / К. А. Акишев (ред.). Алма-Ата, 156-164.
Максимова А. Г., Мерщиев М. С., Вайнберг Б. И., Левина Л. М. 1968: Древности Чар-дары. Алма-Ата.
Мандельштам А. М. 1975: К гуннской проблеме // Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных территорий. Новосибирск, 229-237.
Мерщиев М. С. 1970: Поселение Кзыл-Кайнар-тобе I-ГУ веков и захоронение на нем воина ГУ-V века // По следам древних культур Казахстана / М. К. Кадырбаев (ред.). Алма-Ата, 79-92.
Нурмуханбетов Б. 1969: Новые данные по археологии тюркского времени южного Казахстана // Культура древних скотоводов и земледельцев Казахстана / К. А. Акишев (ред.). Алма-Ата, 162-174.
Нурмуханбетов Б. Н. 1975: Катакомбы Борижарского могильника // Древности Казахстана / К. А. Акишев (ред.). Алма-Ата, 106-115.
Нурмуханбетов Б. Н. 1976: Могильник Мардан — погребальный памятник ранних земледельцев Отрарского оазиса // Прошлое Казахстана по археологическим источникам / К. А. Акишев (ред.). Алма-Ата, 130-136.
Обельченко О. В. 1954: Кую-Мазарский и Лявандакский могильники — памятники древней культуры Бухарского оазиса: автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Ташкент.
Обельченко О. В. 1964: К изучению курганных погребений в Средней Азии // История материальной культуры Узбекистана. Вып. 5. Ташкент, 213-232.
Оболдуева Т. Г. 1948: Курганы каунчинской и джунской культур в Ташкентской области // КСИИМК. 23, 48-49.
Отчет Императорской археологической комиссии за 1882-88 гг. 1891. СПб.
Отчет Императорской археологической комиссии за 1891 год. 1893. СПб.
Пацевич Г. И. 1948: Отчет об археологической разведке в Джувалинском районе Южно Казахстанской области в 1939 г. // Известия АН КазССР. Серия археологическая. Вып. 1, 92-97.
Подушкин А. Н. 1986: Памятники земледельческо-скотоводческой культуры Южного Казахстана I-ГУ вв. н.э. (бассейн р. Арысь, южные склоны Каратау и Каржантау): автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М.
Подушкин А. Н. 2000: Арысская культура Южного Казахстана IV в. до н.э. — IV в.н.э. Туркестан.
Смагулов Е. А. 2004: Арысская культура: миф или реальность (заметки по поводу) // Известия НАН РК № 1. Алматы, 284-301.
Сорокин С. С. 1948: К вопросу о гуннах в Средней Азии // Вестник Ленинградского университета. 11, 122-127.
Сорокин С. С. 1954: Некоторые вопросы происхождения керамики катакомбных могил Ферганы // СА. 20, 131-147.
Сорокин С. С. 1956а: О датировке и толковании Кенкольского могильника // КСИИМК. 64, 3-14.
Сорокин С. С. 1956б: Среднеазиатские подбойные и катакомбные захоронения как памятники местной культуры // СА. 26, 97-117.
Сорокин С. С. 1958: Культура древних скотоводов в предгорьях Ферганы: автореф. дисс.. канд. ист. наук. Л.
Тереножкин А. И. 1938: К историко-археологическому изучению Кахахстана и Киргизии // ВДИ. 1, 204-215.
Яблонский Л. Т. 1999: Некрополи древнего Хорезма (археология и антропология могильников). М.
THE KANGUY PROBLEM IN KAZAKHSTAN ARCHAEOLOGY
A.N. Sviridov
The article considers issues associated with the solution of the so-called Kanguy problem of Kazakhstan and Central Asia interfluve archeology. The problem consists in complex correlation between archeological sources and recorded data. The author recognizes three principal periods that conceptually differ in problem tackling. He also compares researchers' principal viewpoints on periodization and ethnic and cultural properties of South Kazakhstan relics at the turn of the
Key words: archaeology, Kanguy, South Kazakhstan
