CC BY
26
АЛ. Крон (Чикагский университет)
КАК В.В. ЗЕНЬКОВСКИЙ ССОРИЛСЯ С H.A. БЕРДЯЕВЫМ
Тот, кто знаком с двухтомной «Историей русской философии» отца Василия Зеньковского, вышедшей в Париже в 1948 г. (потом по-французски и по-английски в 1952 г.), не может не заметить взволнованного, почти полемического тона последней статьи первого тома - «Василий Розанов».
Читатель, ранее не знавший Розанова и желающий получить информацию, найдет эту сложную статью «проблематичной», поскольку она состоит на треть из чужих (ложных) мнений о философе, с которыми автор борется и которые он опровергает. Слишком часто на десяти страницах читатель встретит слова «наоборот» (4 раза) или «не так как полагают» или что Розанов НЕ материалист, НЕ пантеист, что он НЕ завяз в роде и семье, и т. д. В дополнение к этому слишком много слов и выражений выделено курсивом, довольно непонятным для читателя, ищущего элементарных знаний о Розанове.
Это тем более поражает того, кто читает «Историю» Зеньковского от начала до конца и уже привык к спокойно элегантному тон> изложения, к академическому стилю автора, к всеобщему наукообразию этого труда, где в основном царят беспристрастие, профессорская объективность и преобладает повествование от третьего лица. В результате этих качеств монументальный труд (свыше 900 с.) так высоко ценился и ценится по сей день. А тут вдруг в середине статьи тон острой полемики! Защита Розанова от несправедливых нападений и искажений его философского наследия! Защита от кого? Ответы кому?
АЛ. Крон
134
Мы намереваемся показать, что в подавляющем большинстве -это ответы H.A. Бердяеву, защита умершего в 1919 г. Розанова от его образа, выводимого Бердяевым уже до эмиграции, но особенно на Западе между 1925 и 1948 гг. (и в «Самопознании», бердяевской автобиографии, появившейся посмертно). Для студентов русской философии за рубежом России было два авторитетных и противоположных образа Розанова-мыслителя: Розанов Бердяева и, после 1948 г., Розанов Зеньковского. Они предоставляли западному студенту или исследователю бинарный выбор. Кто Розанова не любил или мало им интересовался, тяготел к бердяевской версии. Кто интересовался им глубже - Г. Клайн, Джеймс Сканлан, Г. Штаммлер, А. Шмеманн, JI. Шестов, даже (до некоторой степени) многолетний сотрудник Бердяева Борис Вышеславцев, и целый ряд менее известных зарубежных розановедов - склонялись к образу Розанова, вычерченному О. Зеньковским.
Надобно подчеркнуть, что речь здесь идет только о Розанове-мыслителе, о его религиозном сознании, философских концепциях и их значении для православной мысли и религиозных исканий в целом, мы совсем не говорим о Розанове - художнике слова, хвалимого в зарубежье почти всеми - от кн. Д.С. Мирского и Шестова и поныне. Как известно, H.A. Бердяев не раз хвалил замечательный писательский талант В.В. Розанова. Добавим, что сознательно оставляем в стороне «Розанова-человека», публициста, антисемита, юдофила, критика. Как в России, так и на Западе многие брезговали тем или иным аспектом этой сложной личности. Розановедение, тем не менее, никогда не обрывалось, а развивалось неким подводным течением. Это частичная заслуга Бердяева, который чаще всех философов напоминал западному интеллектуальному миру о Розанове в статьях и особенно в книгах, переведенных на больше чем 15 языков.
В интересах научной объективности, автор стремится передать два господствующих образа Розанова - религиозного мыслителя в зарубежной литературе, словами их главных составителей: сперва Бердяева под рубрикой «Тезис» и затем ответный «Антитезис» Зеньковского. Такой порядок анализа соответствует действительной хронологии этих высказываний, ибо Бердяев писал о Розанове раньше, чаще и пространнее, чем Зеньковский. Более того, такое рассмотрение идей Бердяева заполняет некоторые зияющие пробелы в «недоговоренной» полемике Зеньковского, делая его статью более понятной.
Зеньковский считал, что Розанов оказывал особенно сильное влияние на мыслителей, которые были враждебны к нему, в том числе и на Бердяева. Как бы то ни было, Бердяев отнюдь не всегда осуждал Розанова. Молодой Бердяев (младше Розанова на 17-18 лет) хвалил Розанова особенно второго периода (1896-1904) в статье «Метафизика пола и любви» в своей книге «Новое религиозное сознание и общественность» (Спб., 1907). Он впоследствии неоднократно признавал некоторые заслуги старшего мыслителя, особенно это касается «постановки» полового вопроса, но не его решения! Главные антиро-зановские выпады начинаются со статьи «Христос и мир. Ответ В.В.Розанову» (Русская Мысль. 1908. №1) - реакция Бердяева на устное прочтение Розановым доклада «О сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира». Образ Розанова в этой статье, опубликованной до эмиграции и в Европе, выявляет философское ядро его тезиса, составные части которого повторялись в книгах «Смысл творчества», «Философия свободы», «Судьба России» и «Самопознание», изданных на разных европейских языках. Уже в первом выпуске журнала «Путь» (1925) он, как главный редактор, открыто заявляет, что его редколлегия не идет по «пути» Розанова, Леонтьева и Толстого.
Ввиду того что Зеньковский отвечает Бердяеву по пунктам (тезисам), мы представляем этот диалог по темам.
Тезис 1 Бердяева. Розанов позитивист и материалист, в котором нет духовного начала (оставляем в сторону то, что он «раб», раб материи, обыватель и мещанин, тема нефилософская и, впрочем, более ярко выраженная Троцким и Луначарским, как атака классовая/ сословная). «Розанову чужды дух и высшее бытие. Для Розанова бытие есть быт». То есть: он рабски завяз в биологии, роде и семье.
«Розанов поклоняется семейному благополучию, с детским во жделением смотрит на сладость варенья и незаметно скатывается к. апологии обыденности и мещанства. Он хотел бы обожествить жизнь натурального рода» (235). «Он скатывается по наклонной плоскости к вульгарному позитивизму» (242).
Коррелят к этому тезису: Чувства духовного и трансцендентного нет у Розанова.
«Очень слабо в Розанове трансцендентное, ему чужды трансцендентная тоска и ожидание трансцендентного исхода» (234).
Антитезис (ответ Зеньковского).
АЛ. Крон
136
Сперва Зеньковский цитирует Розанова: «Пол есть наша душа» («В мире неясного и нерешенного, с. 7) (464) и «Человек - трансформация пола» («Люди лунного света», с. 71) (464) и замечает: «Это совсем не есть какой-то антропологический материализм, а как раз наоборот». У Розанова: «нет крупинки в нас, ногтя, волоса, капли крови .... которые бы не имели духовного начала» (ЛЛС, с. 70). И еще: «Пол не функция и не орган. Отношение к полу как к органу есть разрушение (курсив Зеньковского) человека» («Религия и культура», с. 173). Заключение Зеньковского: «Розанов говорит против поверхностного эмпиризма в учение о поле» (464). И дальше: «Розанов глубже других чувствовал божественный свет в космосе, непосредственное касание к трансцендентной сфере» (467).
Для Зеньковского реальность у Розанова всегда носит трансцендентный характер: «Рационализм, чуть-чуть приближающийся к трансцендентализму, сейчас же истолковывается у Розанова в смысле трансцендентализма» (467). Это очень близко к символистскому аЬ геаИЬш ас! геаИога <от реального к наиреальнейшему> Вячеслава Иванова.
Розанов часто прибегает к кантовским понятиям феномена и ноумена, казалось бы ошибочно, восклицая «Ноуменально!». Но, с его своеобразной философской позиции, это не совсем ошибка, так как для Розанова высшее бытие иногда доступно не разуму, а интуиции, т.е. оно «реально» здесь в юдольном мире.
Тезис 2. Розанов-пантеист.
Бердяев: «Розановское мироощущение можно назвать 'имманентным пантеизмом' ... в нем заложено могущественное первоощу-щение (намек на язычество) божественности мировой жизни» (231). И в другом месте:
«Пантеизм Розановского типа мог бы обогатить и опоэтизировать прозу социального строительства» (243) (политическая ирония антисоветчика Бердяева).
Зеньковский опровергает идею о пантеизме три раза на десяти страницах.
1. «...биоцентризм Розанова совсем не вел его к пантеистическому мистицизму, как полагают... Так как у него всегда было очень острое чувство Творца и тварности, всего - то космоцентризм у него не переходил в пантеизм» (462).
2. «Ощущение природы у Розанова действительно исключительно» (458).
3. «Реальность у Розанова истолковывается в линиях теизма».
Следует помнить, что Зеньковский признает и употребляет
термин Сергея Булгакова «панентеизм», промежуточный между пантеизмом и теизмом, но не применяет его к Розанову, который для него всегда - теист.
Тезис 3. Розанов не понимает свободной человеческой личности, да и не имеет личности!
Это - явное преувеличение, если учесть пространное неославянофильское толкование именно христианской личности у Розанова в книге о Великом инквизиторе. Тут Бердяев сам мог бы получиться! Но он преследует свою цель пуще прежнего: «У Розанова очень слабое чувство человеческой личности. Личного самосознания у Розанова нет, настолько нет, насколько это возможно у современного человека... Мир для Розанова есть родовой быт, личности он не видит в мире... личность где-то по ту сторону мира» (236). «В ветхозаветном и первобытном роде личность была затеряна, едва просыпалась от сна...» (236).
Эта точка зрения особенно гневит Зеньковского. Он, как, впрочем, и Шестов, отвергает бердяевскую идею, что не было личности в античном мире и у иудеев.
Антитезис Зеньковского: «Я не разделяю мнения Волжского что 'Любовь к жизни Розанова вне личности'». Наоборот, у него исключительно велико чувство личности (в человеке), но это чувство окрашено космоцентрически. Вся метафизика человека сосредоточена для Розанова в тайне пола, но это абсолютно далеко от пансексуа-лизма Фрейда (материалиста), ибо всё в тайне пола у Розанова очеловечено»(464).
Для Зеньковского Розанов - персоналист (один из любимых терминов Бердяева для своей позиции).
«Углубление в проблемы пола у Розанова входит как в общую (философскую) рамку в систему персонализма. В этом вся значительность его размышлений» (464).
Тезис 4. Розанов не христианский мыслитель. Он застрял на стадии язычества или юдаизма. Розанов даже не понимает Искупления.
А.Л. Крон
138
Бердяев: «Розанов - враг Христа... Только отсутствие мужества заставляет Розанова маскировать эту вражду и вводить в заблуждение добрых людей, которые продолжают думать, что Розанов требует только поправок к Христианству, что цели его реформаторские» (230-231).
Еще одна цитата здесь:
Было очевидно для Зеньковского, каких добрых (и наивных) людей Бердяев имеет в виду, а именно тех членов образованного духовенства, которые принимали острую критику Церкви, и потом Христа исторической Православной Церкви, всерьез. В 1908 г. это был только намек. Позднее, в книге «Русская идея» (Париж, 1946) Бердяев говорит об этих обманутых священниках прямым текстом. Стало быть, духовенство не умеет различать, кто христианин и кто нет! Как внук священника (после долгой подготовки сам принявший священство в 1942 г.), Зеньковский не удостаивает этих утверждений прямым ответом. Он везде только подчеркивает, что Розанов бунтовщик внутри Православия и что бунг его весьма полезен для Православия.
Зеньковский: «Розанов всегда исходил от Христианства...». Все время был «около церковных стен» (упоминание розановской книги повторено дважды на десяти страницах).
О великой любви Розанова к Христианству он цитирует самого Розанова на эту тему, его плач-восклицание в «Уединенном»: «Всю жизнь посвятить на разрушение того, что одно в мире люблю... Была ли у кого печальнее судьба?» (462) и комментирует: «Это действительно верно».
Из сказанного Зеньковским явствует, что Розанов интересовался другими религиями (юдаизмом, культом Осириса) всегда с оглядкой на Христианство и ради осуществления более совершенного Христианства и выявления более подлинного Христа (чем Церковь проповедовала).
Статья Шестова о том, почему Бог и сам Христос простят этот порой жуткий (даже порой поросячий!) бунт Розанову (в журнале «Путь». 1930. №6), предлагает аналогичную аргументацию. Дозволенная к печати Бердяевым, эта статья свидетельствует о его терпимости к чужим мнениям.
Зеньковский, разумеется, горячо любит Церковь но, как и Розанов, не считает историческую Церковь и Христианство на земле
совершенными или вполне- осуществившимися в истории. Он очень высоко ценит раннюю статью Розанова «Номинализм в Христианстве» (в книге «В мире неясного и нерешенного»). Видимо, Зеньковский согласен с главными идеями данной статьи, т. е «что вся задача религии (Христианства) на земле - это «осуществиться, стать реальной» и что «глубин Христианства никто не постиг» (461). Периодизация или эволюция философии Розанова у Зеньковского трех-частная: Первый период - православный или нео-славянофильский; Второй период - критика исторического Христианства - религия Голгофы и смерти - переходящий в борьбу с Церковью; Третий период - борьба с самим Христом (завершающаяся в «Апокалипсисе нашего времени»).
Ввиду того что Зеньковский как философ обрабатывал свою собственную концепцию Софии (Софилогию) под влиянием Флоренского и особенно Булгакова, и почти всю жизнь заботился о проблеме секуляризма, мы вынуждены считать его заключительные абзацы о Розанове - религиозном философе - в высшей степени похвальными:
1. «Розанов стоял на пути к софиологической концепции. Розанов внес свою лепту в будущую, еще не до конца построенную русскими философами софиологию» (468).
2. «Розанов всегда был сознательным противником секуляризованной Европы, но это не помешало ему трагически выразить нерешенность в Церкви самой темы секуляризма».
На фоне других статей в этой истории русской мысли надо признать розановский вклад в православную мысль весьма весомым и важным. Автор заключает статью на позитивной ноте:
«Итог сложного, напряженного творчества Розанова ... по существу является положительным. Совершенно невозможно отвергать это положительное влияние самых острых идей Розанова на обновление и возрождение русских религиозных исканий. Проблема церковной культуры не может быть решена, обходя темы Розанова, обходя его космоцентризм. Даже больше: русский персонализм, часто слишком накреняющийся в сторону одного этицизма <в том числе у Бердяева^ должен вместить в себя темы Розанова, чтобы взойти до софиологической его подготовки. На этом пути к будущей софиологии идейное наследство Розанова является особенно ценным».
А.Л. Крон
140
Тезис 5. Розанов не признается «творческим» человеком по теориям Бердяева.
Корни фундаментальных расхождений между Зеньковским и Бердяевым, которые присутствуют лишь косвенно в вышеизложенной полемике, гораздо значительнее и глубже, чем его защита Розанова показывает. Они восходят по меньшей мере к 1906 г., когда вышла книга «Смысл творчества». Вскоре после появления этого труда, в котором Бердяев уже называет себя христианином, Розанов и Зеньковский в статье «Проблема творчества» («Христианская мысль». Киев. 1916. Кн. 9. С. 124-148) ополчаются против бердяевской концепции «подлинного творческого». В 1916 г. Зеньковский писал о книге «Смысл творчества» подробно и весьма почтительно, местами с неподдельным восхищением или сожалением. Тогда, в Серебряном веке, он все еще был высокого мнения о Бердяеве-мыслителе.
Бесспорно, Зеньковский и в 1916 г. не соглашается, что Розанов «человек рабского менталитета с недоразвитой личностью»; Розанов был жив и вполне в силах тягаться с Бердяевым и не нуждался в защитниках. В названных статьях три главных момента в бердяевской теории вызывают резкую реакцию как Зеньковского, так и Розанова. «Опасный враг Христа» Розанов заступается за Христианство против Бердяева - нового христианина. Зеньковский и Розанов не согласны: 1) с тем, что исторические эпохи античности, эпоха закона (ветхозаветный юдаизм) и эпоха искупления = 19 веков Христианства были периодом «дотворческим»; 2) что Христианство и мораль Искупления / Евангелия подавляют творческий дух в человеке и вообще несовместимы с подлинным творчеством и 3)что наступает новая эпоха подлинного творчества, пророком / буревестником которого является Бердяев сам. Их главные возражения состоят в узости и исключительности того, что Бердяев понимает под «подлинным творчеством». Будущий настоящий «творец» призван к сотворению «нового Бытия», а не просто культуры-цивилизации. Согласно Зеньковскому, это утопическое желание, пожалуй, вполне «христианское» по духу, но пока оно намечено только «в словах, а не в силе», Бердяев порицает целые века великих достижений, и подвигов святых, на самых разнообразных поприщах и, разумеется, современности. Во втором томе «Истории русской философии» Зеньковский беспощадно отвергает Бер-дяевское понятие творчества, считая его тупиковым, философски непродуктивным, житейски неполезным и логически абсурдным. В
своих воспоминаниях о Бердяеве, в самом конце жизни, Зеньковский признается, что он «давно» потерял интерес к мысли Бердяева («Мои встречи с выдающимися людьми» // Записки русской академической группы в США. Нью-Йорк, 1994. Т. 26. С. 18).
Зачем Зеньковский связывает все свои возражения с фигурой Василия Розанова? Наверное, бердяевский образ этого мыслителя его раздражает больше других. По некоторым соображениям Бердяева в «Смысле творчества», именно Розанов с его антихристианским «свободомыслием» был бы самым очевидным образцом бердяевского грядущего постискупленческого / постхристианского «творца». Если Бердяев ставит гения-грешника Пушкина выше Святого Серафима Саровского, то в современности признанный Бердяевым писательский гений Розанова и его явный статус «страшного грешника» должны были бы заработать ему хоть скромное место среди гениальных русских людей!
