CC BY
35
РОССИЯ ВЧЕРА,
СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
Ю.С.Пивоваров
КАК НАМ ОКОНЧАТЕЛЬНО НЕ РАЗРУШИТЬ РОССИЮ?
Пивоваров Юрий Сергеевич - директор Института
научной информации по общественным наукам
(ИНИОН) РАН, член-корреспондент РАН.
На наших глазах Россия пережила очередной в своей истории фундаментальный переворот и... (по сути) ничего не изменилось. Мы вернулись сами к себе (впрочем, на то он и переворот). Да, в конце ХХ столетия русский человек получил свободу, что есть возможность самоосуществления. Результат известен: постыдный и жалкий общественный порядок (точнее: социальный беспорядок), саморазрушение страны, культуры индивида.
Позор 90-х и начала нового века требуют от нас по-иному посмотреть на русскую историю. Весной 1918 г. в Ростове-на-Дону спорили два армейских подполковника - Тетькин и Рощин (Алексей Толстой «Хождение по мукам»). Один из них, тот, что вскорости окажется в Добрармии, страстно утверждал: «... Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населенная народом, прожившим на ней великую историю. Может быть по-большевистскому это и не так.». Другой, не участвовавший в Гражданской войне, но занимавший позиции благожелательного нейтралитета к красным, парировал: «Нет, именно так-с... Горжусь. И лично я вполне удовлетворен, читая историю государства Российского. Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь свою собственную историю, развернутую не в прошлые, а в будущие времена. Сытую историю. К тому же у них вожди - пролетариат. Эти идут еще дальше, -дерзают творить. мировую историю».
А за девять месяцев до того, жаркой петроградской ночью Семнадцатого, тот же Рощин (вез военному министру план спасения фронта) глухим голосом твердил нечто иное: «Великая Россия теперь - навоз на пашню. Все надо заново: войско, государство, душу надо другую втиснуть в нас.». Возбужденный этим гибельным отчаянием, инженер и прапорщик Телегин не мог уснуть. И когда к нему в кабинет пришла взволнованная жена, Даша, он стал читать ей о Смуте XVII столетия. О полной разрухе на Руси, разрушении государства, общества, голоде, повальной смерти. И о том, как привезли в Москву юного Михаила Романова, как потихоньку жизнь начала возрождаться, страна обустраиваться. «Иван Ильич захлопнул
книгу: - Ты видишь... И теперь не пропадем... Великая Россия пропала! А вот внуки этих самых драных мужиков, которые с кольями ходили выручать Москву, - разбили Карла Двенадцатого и Наполеона. А внук этого мальчика, которого силой в Москву на санях притащили, Петербург построил. Великая Россия пропала! Уезд от нас останется - и оттуда пойдет русская земля.».
Сегодня все эти интеллигентские споры, пессимизмы и оптимизмы следует ... не то что забыть, но отодвинуть в сторону. Они иррелевантны. «Сто миллионов мужиков» желали и получили свою собственную историю, «развернутую в будущее». Русский пролетариат дерзал и творил мировую историю. Великая Россия не пропала! Навоз на пашне (старая Великая Россия) способствовал новым всходам, новым войску, государству, другой душе, которую-таки втиснули нам.
Но через семь десятилетий после начала очередной русской истории она в очередной раз развалилась. - Интересно, что ныне бы сказали Рощин, Телегин, Тетькин? Боюсь: то же самое. Во всяком случае, пространство историософского дискурса в целом осталось в тех границах, что очертил Алексей Толстой (этот Лев Толстой для бедных, для тех, кто хотел иметь «сытую историю»). Однако, повторю, все это - иррелевантно.
Мы показали и доказали - бесповоротно - себе и всему миру: на Руси национализация и денационализация (приватизация) имеют один и тот же результат. Ограбление народа. Точнее: самоограбление народа. Мы также показали и доказали: на Руси по сути не важно, какова форма собственности, каков властный режим, каковы господствующие духовные («антидуховные») и идейные ценности и пр. Суть русской жизни неизменна: презрение к личности, в том или ином варианте насилие над человеком и его в конечном счете закабаление, воровство (как в традиционно русском, так и современном смысле), умение самоорганизоваться лишь на злое дело.
Еще 100 лет назад у русских была надежда: «барская история» не удалась (мне, правда, эта история нравится), удастся «мужицкая». И что ж? - Как сказано у Бориса Савинкова (Ропшина): «богоносец-то поднасрал». И хорошо знакомый нам с детства подполковник Рощин предупреждал: «Диктатура пролетариата! Слова-то какие! Глупость! Ох глупость российская. А мужичок? Ох, мужичок! Заплатит он горько за свои дела». - Заплатил. И продолжает платить. Еще 20 лет назад у русских была надежда: «коммуно-мужицкая история» не удалась, удастся демократическая, не-тоталитарная, с правами человека, частной собственностью и правовым государством. И что же? «Россия в обвале», - припечатал Солженицын.
Да, нужен новый взгляд на русскую историю, качественно иное ее понимание. Это многие уже осознают. Многие призывают к этому. «Новый», поддержу и я, но какой? Перестать рассматривать русский исторический путь девиантным. Во всех смыслах, в том числе выбросить из головы всякие там «запаздывающие модернизации». Иными словами, что есть, то есть. Или, по словам Георга Еллинека, «норма-
тивность фактического». Нормативность исторического бытия (Sein), а не долженствования (Sollen). - С этим, конечно, трудно примириться. Но говоря о «нормативности фактического», я вовсе не призываю к «оправдательному приговору», моральному соглашательству и т.п. Нет, речь о другом.
И все же: что конкретно я имею в виду, говоря о новом видении русской истории? - Поясню это на примере статьи двух казанских авторов: В.М.Бухараева и Д.И.Люкшина. Она называется «Крестьяне России в 1917 году. Пиррова победа общинной революции»1. В ней, как мне представляется, in nuce заложены основы чаемой исторической интерпретации.
По словам исследователей, к зиме 1916-1917 гг. положение крестьян Казанской губернии было вполне сносным. «... Казанская губерния продолжала относиться к числу районов, в которых наблюдался некоторый избыток производства хлеба над потреблением. Усилиями только государственного аппарата в ней заготовлялось продовольствие для Нижегородской, Ярославской, Владимирской и Тверской губерний. Нормы отпуска продовольствия в губернии превышали аналогичные показатели Нижегородской губернии в восемь-десять раз. К тому же, несмотря на введение твердых цен на хлеб осенью 1916 г., крестьяне продолжали на свой страх и риск спекулировать хлебом. За счет разрушения в годы войны хлеботоргового аппарата в хозяйствах накапливались запасы продовольствия, так что основная масса крестьянства едва ли имела основания для недовольства»2.
Итак, перед нами, еще раз подчеркну, сытый и в минимальной степени затронутый мировой войной уголок стомиллионной русской крестьянской вселенной. «Конечно, - замечают авторы, - говорить о процветании мелких сельскохозяйственных производителей тоже нельзя: уменьшилась площадь посевов, резко сократилось число самих пахарей (45% трудоспособного мужского сельского населения были призваны в армию. - Ю.П.), из-за развала (иллегализации) внутреннего хлебного рынка у ряда хозяйств возникли проблемы с уплатой налогов.»3.
Тем не менее в 1917-1918 гг. в Казанской губернии, как, впрочем, и во всей России (и в относительно благополучных и в неблагополучных регионах), произошли события, которые в современной науке принято называть «общинной революцией». В чем же дело? Где подлинные причины этой революции»?
В.М.Бухараев и Д.И.Люкшин дают следующий ответ. «Основная проблема хозяев-общинников в этот период состояла в наметившемся и все более углублявшемся разрыве между положением крестьянских хозяйств с позиций этики выживания и их финансово-экономическим положением. С одной стороны, еды было достаточно и угроза голода не возникала, с другой - накапливалась задолженность
1. См.: Октябрьская революция: От новых источников к новому осмыслению. - М., 1998. - С. 131-142.
2. Указ. соч. - С. 132-133.
3. Там же. - С.133.
по налогам, сужались возможности погашения банковского кредита... Перед общинным самоуправлением вставала задача выравнивания стандартов: организационно-хозяйственного и экономического. Решить ее можно было двумя способами: либо, задействовав компенсаторные механизмы общинной этики выживания, обеспечить экономическую дееспособность захиревших хозяйств, либо ... понизить уровень организации всей национальной экономики до стандарта этики выживания. При условии сохранения государственного строя - о втором пути не приходилось даже мечтать, однако именно он гарантировал выживание общины как социального института. На практике это означало стремление общины переложить свои тяготы на плечи не вмонтированных в систему "моральной экономики" хозяйственных субъектов, включая промышленный город, что она и постаралась сделать после того, как общинные структуры "чудесным" образом оказались облеченными властью. Однако решающим условием победы общинного "мятежа" явился захват общинниками пахотных земель и изгнание прежних владельцев. Проведенная явочным порядком "социализация" на некоторое время сделала крестьянские миры единственными властителями на земле бывшей Российской империи»4.
Надеюсь, что эта обширная цитата выписана нами не зря. Однако проясним в ней некоторые места (определенная небрежность стиля, к сожалению, несколько затемняет смысл). - Община, столкнувшись с трудностями (об их природе еще будет сказано), могла пойти двумя путями. Первый: преодолевать их экономически эффективно и в этическом плане действовать на высоте. Второй: хозяйственные и этические стандарты свести до минимума, выходить из кризиса (не такого уж и острого, как выясняется) за счет иных, некрестьянских социальных субъектов (города, в первую очередь). Что и произошло. Возможным это стало в силу развала государства. Община сама - впервые в своей истории - стала властью. Единственной реальной властью в стране. И тут же «позволила» себе захватить все необщинные пахотные земли, изгнать их прежних владельцев, «послать» город куда подальше, опустить уровень экономики (сельской сначала и, как результат всего этого, общенациональной) до немыслимого низа.
Но было еще одно крайне важное обстоятельство, способствовавшее общине (всероссийской) действовать именно так. «. Временное правительство, уничтожив корпус жандармов, Департамент полиции и институты полицейского сыска, фактически расправилось с государственным аппаратом, поскольку именно эти структуры обеспечивали связь между отдельными частями и общее функционирование ... этатистской машинерии Российской империи. Все остальные институции немедленно автономизировались под влиянием внутренних ведомственных интересов. Кроме того, жандармско-полицейский аппарат был едва ли не единственным государственным органом, проникавшим на волостной уровень, что в стране, где
4. Указ. соч. - С.133.
сельское население составляло порядка 80%, имело решающее значение. Утратив это "государево око", правительство как бы враз ослепло, лишившись не только контроля над деревней, но и просто информации с мест»5.
Итак, полиция (в широком смысле слова) признается главным властным инструментом России. Именно она обеспечивала единство всего механизма управления и контроль над основной массой населения страны. И стоило «отменить» полицию, как империя рассыпалась в пух и в прах.
Безусловно, одной из важнейших причин русского Семнадцатого года был знаменитый аграрный кризис. Низкая культура сельскохозяйственного производства и быстрый рост населения привели к земельному голоду и, соответственно, взрывоопасной социальной ситуации. Война несколько сняла напряжение. Но когда летом 1917 г. мужчины стали возвращаться в родные места, все вернулось на круги своя. И «демография» сыграла здесь роковую роль. Именно солдаты-фронтовики «выступили застрельщиками первых крестьянских беспорядков. Акции эти носили аффективно-спонтанный характер и напоминали хулиганские выходки. Направлены они были прежде всего против разбогатевших односельчан, хуторян. Нападавших интересовали продовольственные запасы, самогон, вещи. Поскольку государство было неспособно остановить погромщиков, все большее число крестьян присоединялось к беспорядкам, которые порой охватывали целые волости. Если учесть, что в рамках морально-экономического мироощущения, присущего крестьянам-общинникам, акция, не повлекшая за собой наказание, считается справедливой, то очевидно, что отсутствие конных стражников побуждало общинников к новым социальным экспериментам»6.
Забегая вперед, скажу: по сути то же самое мы наблюдали в 90-е годы. Но уже не только в деревне, а по всей стране (впрочем, и в деревне, однако не она к концу столетия определяла русскую жизнь). Видимо, общинное морально-экономическое мироощущение сохранилось у нас и в нас, несмотря на наверное, лишь по-види-мости - круто-переломный ХХ в. Как только «начальство ушло» и по рукам уже некому было дать, большая часть популяции бросилась к новому переделу (кстати, и значительная доля «начальников» ушла как раз на воровское дело)... Однако повременим немного с нашими «окаянными днями», послушаем еще о тех.
«Большинство крестьяноведов квалифицируют социальные стратегии крестьянства как оборонительные. Крестьяне не проявляют социальной агрессивности, однако возмущение по поводу попранных прав проявляется у них на «тактическом» уровне в виде насильственных актов (потрава, порубка, пьяный дебош и т.п.). Поскольку «возмущение» - состояние субъективное, постольку претензии крестьянства не ограничиваются решением конкретных вопросов. Они, так сказать, без-
5. Указ. соч. - С. 133-134.
6. Там же. - С. 134.
брежны, удовлетворить их в принципе невозможно. На протяжении тысячелетий агродеспотии для ограничения претензий общинников прибегали к аргументам военно-полицейского порядка. Когда общинникам казалось, что у них урывали слишком много, происходили беспорядки. «Дискуссионное поле» ограничивалось, с одной стороны, частоколом штыков, с другой - заревом горящих усадеб. И когда разошедшийся крестьянин чувствовал у своей груди штык, он понимал - дальше нельзя. Приступая к беспорядкам, общинники рассчитывали на появление, рано или поздно, полицейской стражи. Но ни весной, ни летом 1917 г. они так и не дождались представителей силовых структур. А раз нет стражников, значит государство не считает поступки крестьян несправедливыми и можно расширить набор претензий»7.
Нет, не зря все-таки мы потратили время на выписывание из этой замечательной статьи. Вот она на практике - «нормативность фактического». Нормативность русской социальной психологии. И только с учетом этого можно строить политику, экономику, идеологию. И только с учетом этого можно формулировать новую (и адекватную) историософию. Мне скажут: как же так?! Необходимо преодолевать это страшное наследие многовекового русского рабства и деспотии; необходимо реформировать и модернизировать; посмотрите на опыт Германии, Италии, Китая и т.д. Мне также скажут: это поклеп на русскую историю, русский народ, русскую (особую) духовность; у нас не все так гнусно, как пытаются изобразить некоторые авторы...
Конечно, отвечу я, картина, написанная В.М.Бухараевым и Д.И.Люкшиным, не очень-то симпатична. Но по мне - справедлива и честна, исторически достоверна. Здесь вновь хочу напомнить современникам: а что мы с вами делали в 90-е, да и сейчас продолжаем. Разве не то же самое, что общинники в семнадцатом-восем-надцатом.
Так вот, еще раз: мы должны, обязаны признать именно этот тип социального действия нормативно-русским. Мы должны перестать фантазировать о возможности какого-то иного по своей сути общества на Руси. Однако в рамках «нормативности фактического» постараться сделать упор не на отрицательные, разрушительные его «энтелехии», а на позитивные, созидательные. Следовательно, необходимо обнаружить их, определить. Постараться выбрать такой социальный маневр и обхождение, с помощью которых традиционно-русская ментальность повернется к устроению жизни (какой-никакой, бедной, скромной, далее: по Тютчеву), но не к потрясению ее зыбких - в нашем, повторю, случае - основ.
Если в работах типа В.М.Бухараева и Д.И.Люкшина (а такие в науке есть, пусть их и немного), закладывается фундамент нового исторического (вообще социального!) видения, то в последние годы уже появились исследования, которые
7. Указ. соч. - С. 135.
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
несут нам это самое видение. Скажем, книга Г.А.Гольца «Культура и экономика России за три века, XVIII-XX вв.: Т. 1. Менталитет, транспорт, информация (прошлое, настоящее, будущее)». Один из ключевых тезисов монографии состоит в следующем: любое усложнение (в смысле: разнообразия, полисубъектности и т.п.) российской социальной жизни ведет к кризису. «... Даже скромные шаги по увеличению экономического разнообразия в обществе и городах ... привели ... к нарастанию социальной напряженности»8. И так было всегда (в последние столетия). Не случайно большинство реформ - от Петра до наших дней - несет на себе печать упрощенчества. То есть складывающаяся постепенно сложность социальной ткани, увеличение ее разнородности начинают угрожать каким-то важнейшим, принципиальным первоосновам традиционного status quo, традиционного равновесия (может быть даже и в «диссипативной» форме). И тогда приходят реформаторы, берут в руки топоры и вырубают все, как им кажется, ненужное, мешающее их представлениям о «должном». Это путь от сложности (когда «цветущей», когда, напротив, не по Константину Леонтьеву, «пиджачной» и «семиэтажной», «мещанской») к «упрощению» («вторичному», «первичному», «революционному», европеидному, антизападному, «смесительному», аскетическому, гедонистическому).
Этот вывод Г.А.Гольца необычайно ценен (хотя, конечно, в реальной русской истории случались и реформы иного толка, которые, пользуясь терминологией самого замечательного ученого, не были «удивительно линейны»). Несколько лет назад А.И.Фурсов и я чисто теоретически, «метафизически» (так любили мы выражаться) пришли к выводу: в последние пять столетий господствующая в нашей стране Русская Система устойчива лишь тогда, когда невысок уровень социальной сложности и вещественной субстанции. Как только этот уровень преодолевается, Русская Система сбивается с хода. Г.А.Гольц своей книгой убедительно, на фактах, подтверждает это наше полагание.
Кстати, пример этого автора говорит нам: новая историософия невозможна вне перепроверки хорошо известного, устоявшегося в сознании и профессиональной эрудиции исследователей. И это, казалось бы «хорошо известное», было базой для, как выясняется, ошибочных концептуальных построений. Возьмем, вслед за Г.А.Гольцем, тему «урбанизация». Оказывается (из этой книги; хотя, разумеется, не ее автор первым в науке показал это; но именно его свидетельство крайне важно, поскольку здесь «цифры» не сами по себе, а «элемент» концепции), что в 1900 г. в городах жило 2% населения, а не 14% - согласно всеми признанной статистике, в 1917 г. - не 18%, но - 3%. Откуда это известно? - Да просто Г.А.Гольц исключил из состава городов и городского населения «неурбанизированные территории и социальные слои». Исключил так называемых пригородников, людей неурбанизиро-
8. Гольц Г.А. Культура и экономика России за три века, ХУШ-ХХвв.: Т. 1. Менталитет, транспорт, информация (прошлое, настоящее, будущее). - Новосибирск, 2002. - С. 40.
ванной культуры, хотя и проживавших в административных границах городов. И сделал это совершенно справедливо (вот вам и «развитие капитализма в России».!).
Но отсюда, из этого радикального пересмотра статистики, следуют и радикальные изменения в понимании того, чем была Россия в начале ХХ в. А была она сплошь крестьянской - в своей ментальности, культуре - страной. А далее, по В.М.Бухараеву и Д.И.Люкшину...
* * *
Однако ведь посмотреть по-новому на русскую историю означает не только выработать на нее иной, хотел бы надеяться - адекватный, взгляд и понимание. Но и также, о чем уже вскользь говорилось, научиться так обходиться с русской жизнью, русской реальностью, чтобы - не скажу: «сделать их прекрасными» - по минимуму калечить их и по минимуму калечиться самим. - Вот, к примеру, две центральные темы политической повестки сегодняшнего дня: административная реформа и (фактическая) редукция партийной системы к безраздельному господству «Единой России». Сразу множество вопросов: как переустраивать административную машину (ведь сколько раз уже брались за это, а результаты примерно одинаковые - неудовлетворительные)? Почему не получается? Что упускают из виду эти замечательные реформаторы? Почему вновь многопартийность (пусть не вполне эффективная и не очень похожая на «нормативную» - западную) вырождается в нечто странное, так сказать, медведеобразное. А вслед за партиями теряет свое и так не очень существенное (по конституции) значение парламент.
Попробуем порассуждать об этом sub specie тех требований, которые мы выставляли уже к искомому новому видению русской истории. То есть с позиций нормативности, но - не девиантности истории отечества. Начнем с административной реформы. Разумеется, мы не будем поучать государственных мужей как ее осуществлять. Мы лишь укажем на несколько важных социально-исторических условий и предпосылок, которые следовало бы учитывать при проведении этой реформы. Дело в том, что они, эти условия и предпосылки, сложились в результате многовековой эволюции России.
В нашей стране господствует «самодержавная политическая культура». Ее главная характеристика - властецентричность. Причем «власть» должна писаться с большой буквы - «Власть». Она - ведущее действующее лицо исторического процесса, в ходе которого лишь меняет свои наименования - царь, император, генсек, президент. Важно также подчеркнуть, что эта Власть всегда персонифицирована, т.е. обязательно предполагает определенного ее носителя (в отличие от этого на Западе власть имеет абстрактную природу - отделена, независима от правителя, не является его личной прерогативой).
Соотношение самодержавной Власти и иных типов власти, существующих в обществе, было хорошо понято еще русской наукой XIX в. «Права государственной власти, во всем их объеме, принадлежат Государю Императору. Нет той сферы уп-
как нам окончательно
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА не разрушить россию?
равления, которая бы не была подчинена его самодержавию. Но из этого не следует, чтобы император осуществлял свои права непосредственно. Правильная организация... предполагает существование посредствующих властей, действующих именем императора, но самостоятельно в кругу представленных им дел. Эта мысль выражена в наказе императрицы Екатерины: «основные законы государства предполагают по необходимости средние протоки, т.е. правительства, через которые действует власть государства».
«Система подчиненных властей, имеющих свою компетенцию и определенную степень власти. удовлетворяет и требованию разделения властей, необходимого во всякой форме правления. Во всяком государстве какое-либо учреждение сосредотачивает в своих руках всю полноту верховной власти. Оно является источником всякой власти и все прочие установления действуют его именем и по его полномочию. Но принцип разделения властей находит себе применение там, где возникает вопрос об осуществлении различных прав государственной власти»9.
Таким образом, Россия в полном объеме управляется персонифицированной Властью. Но реальные административные задачи требуют, «предполагают» наличия «посредствующих властей», «подчиненных властей», «средних проток., через которые действует власть государства». То есть суверенитет находится в руках у Власти, а «посредствующие власти» имеют «свою компетенцию» и определенные полномочия. Здесь действует принцип разделения властей. Самодержавная же Власть правит вне системы разделения властей; она не просто не вписана туда, она существует в иных измерениях, в иных координатах. Она - субстанция и субстанциальна, «посредствующие власти» - функции и функциональны.
В этом контексте становится понятным, почему Россия на протяжении всех пяти столетий ее современной истории имеет два параллельных типа высших административных организаций, управляющих страной.
Система высшего административного управления в России
Приказы ХУ1-ХУ11 вв. а
Коллегии XVIII в. а
Министерства Х1Х-ХХ вв.
XVI-XVIII вв. - Государев двор (в XVIII в. - Императорский двор) а
XIX в. - Собственная Его Императорского Величества Канцелярия
а
XX в. - ЦК КПСС
а
XX в. - Администрация Президента РФ
9. Градовский А.Д. Начала русского государственного права. - Т. I. О государственном устройстве. - СПб., 1875. - С. 143-144.
Приказы, коллегии, министерства - это суть функциональные органы, «посредствующие», «подчиненные власти». К тому же они специализированы, т.е. точно определена сфера их деятельности (например, Министерство иностранных дел). Что касается Государева двора, Собственной Е.И.В. Канцелярии, ЦК КПСС, Администрации Президента РФ, то они (через них) осуществляют связь между Самодержавной Властью и «посредствующими властями», руководят этими властями, направляют их. При этом Двор-Канцелярия-ЦК-Администрация занимаются всем; сфера их деятельности и полномочий не ограничена, поскольку они действуют от имени и по поручению неограниченной Власти. В этом коренная специфика русской административной системы.
Эта специфика проявляется в том числе и в борьбе между приказно-коллеги-ально-министерским началом и Двором-Канцелярией-ЦК-Администрацией. И так будет до тех пор, пока сохраняется «самодержавная политическая культура» (но она никуда не собирается «уходить»; выжила и господствует даже после демократических преобразований 90-х годов ХХ в.). Государев двор (Канцелярия, ЦК, Администрация) обслуживает Власть, транслирует ее волю и решения и «посредствующим властям», и обществу. Это не может не привести к противостоянию «нормальных», министерского типа, учреждений и этих при-Властных. Ведь объект управления один и тот же - страна. На одной и той же «площадке» сталкиваются различные «команды» с разными видением и подходами.
Но проблема соперничества различных типов управленческих структур этим не исчерпывается. Напомним формулу В.О.Ключевского: в России нет борьбы партий, но есть борьба учреждений. Великий историк имел в виду следующее: неразвитость гражданского общества в России одним из своих следствий имеет неразвитость партийной системы. Политические партии возникли у нас довольно поздно и не играли значительной роли. Кроме того, нередко то, что мы называем «партиями», таковыми в классическом смысле не являются.
Вместе с тем в каждом (и русском тоже) обществе имеются различные интересы, у различных социальных групп неодинаковое понимание того, каким путем должно идти, какие средства и как применять. Запад решает эти задачи во многом через партии, выражающие и представляющие волю и интересы того или иного сектора (сегмента) социума. У нас - тоже во многом - роль партий играют учреждения (министерства, ведомства).
Классический исторический пример: острое соперничество во второй половине XIX в. либерального Министерства финансов и консервативного Министерства внутренних дел. Два этих министерства играли в русской политике тех лет роли, сопоставимые с ролями либеральной (виги) и консервативной (тори) партий в Великобритании. У них - партии, у нас - учреждения.
Эта русская специфика неизбежно снижала эффективность деятельности административного аппарата. Когда две его важнейшие части находятся в состоянии
непрекращающейся борьбы, невозможно строить и осуществлять единый курс, единую стратегию управления. Но это не девиантность нашего социально-политического развития. Это наша норма. В измененном, «превращенном» виде ситуация сохраняется и сегодня.
Одно из важнейших свойств русской системы управления ее неинституцио-нальность. Основным элементом, «актором» администрации является не «институт», а всякого рода «чрезвычайные комиссии» (ЧК). Разница между институтом и ЧК состоит в том, что первый - орган конституционный, его существование закреплено в основополагающих нормативных актах; он действует в границах правового поля, его функционирование не ограничено во времени, его полномочия четко определены и известны обществу. Это - «правильный» (с формальной точки зрения) способ управления (для современного общества).
Вторые («чрезвычайные комиссии») создаются тогда, когда задачи управления не решаются посредством институтов. Существование ЧК не закреплено в фундаментальных нормативных актах. Для этих органов возможен выход за пределы права; их действия нередко носят полусекретный (или даже секретный) характер; во всяком случае, общество знает о деятельности ЧК далеко не все. Это -«неправильный» способ управления.
Важнейшая причина возникновения ЧК также связана с господством в нашей стране «самодержавной политической культуры». Русская Власть не может допустить становления «правильной» институциональной системы. Такая система была бы вызовом Власти, ограничивала бы ее, ставила под вопрос ее доминирующее положение. В известном смысле, русская Власть и система институтов - взаимоисключающие феномены.
Поскольку же в России так и не сложилась правильная институциональная система, все задачи управления становятся чрезвычайными. В каком-то смысле современное МЧС - это символ и псевдоним наших административных органов. Власть вынуждена создавать различные «чрезвычайные комиссии» для решения постоянно возникающих чрезвычайных ситуаций. Эти ЧК всегда полностью зависят от нее, а не от «объективной» правовой системы. С их помощью Власть легко перепрыгивает через барьеры права. Кроме всего прочего, ЧК гораздо менее опасны для Власти, чем институты. ЧК можно легко уничтожить, заявив, что дело сделано и для дальнейшего существования данного органа нет никаких оснований.
С такой точки зрения русская административная система имеет три измерения. Назовем их по степени влияния и близости к Власти. 1. Государев Двор-Канцелярия-ЦК-Администрация. 2. Чрезвычайные комиссии. 3. Приказы-Коллегии-Министерства. Кстати, относительная слабость последнего, третьего, измерения в полной мере отражена в традиционной слабости российского правительства как такового. До 1906 г. у нас не было правительства вообще; министерства и министры были напрямую подчинены императору и «выходили» на него каждый
сам по себе. При советской власти министерства дублировались отделами ЦК и во многом управлялись ими. Такого «единства», субстанции как правительство, фактически не существовало. ЦК и его генсеки не могли терпеть рядом с собой еще одну реально управляющую инстанцию. Во многом в этом причины поражения Г.М.Маленкова и А.Н.Косыгина. В постсоветской России в этом смысле правительства тоже нет. «Силовые» министерства (и МИД) напрямую подчинены Президенту, остальные - под контролем Администрации. Вновь правительство - функционально, а не «субстанциально».
Кроме того, власть создает ЧК и для того, чтобы делом занимались люди, менее пораженные болезнью коррупции. «Традиционные» министерства, «традиционная» бюрократия, как правило, коррумпированы донельзя. В ЧК особый подбор людей, с упором на тех, в чьей репутации позорных пятен поменьше. В начальство же выводят (зачастую) лично близких, личных знакомых и облеченных доверием самой Власти.
Осмысленное, адекватное проведение административных реформ невозможно без учета темы «унитаризм - федерализм». Здесь Россия тоже представляет собой особый случай. При этом необходимо отметить, что именно относительно данного вопроса существует, наверное, самая большая путаница. Господствует мнение: до 1917 г. Россия была унитарным государством, после революции - формально-федералистским, на практике же - жестко-централизованно-унитарным, постсоветская Россия строит федеральное государство, но пока не очень успешно.
В действительности за свою более чем тысячелетнюю историю Россия «попробовала» различные способы властной самоорганизации. Однако нередко оказывалось, что наше прошлое неожиданно становится настоящим. К примеру, российский федерализм 90-х годов ХХ столетия напоминает «Московскую федерацию» конца XV в. (эпоха Ивана III). Это тоже была разноуровневая федерация, т.е. субъекты Федерации не являлись равноправными (и «равнообязанными»). Это тоже была федерация, в рамках которой Центр (Власть) заключал договоры с участниками союза («federatio» (итал.) - союз). Царство Польское, Великое княжество Финляндское, казачьи области, среднеазиатские ханства, кочевники (нынешних Казахстана и Калмыкии) имели существенную (в разных объемах) самостоятельность в управлении, в религиозных, образовательных, культурных вопросах. Кстати, разные системы администрации существовали в европейских и сибирских губерниях. В первой половине 90-х годов прошлого века РФ напоминала также «Киевскую федерацию» X-XII вв.10
Не была жестко-унитаристским государством и дореволюционная Россия. В ее устройстве явно проглядывали федералистские черты.
10. См.: Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. Русская Система /Политическая наука. - М., 1997. - № 3, 4.
Трудно назвать совершенно формальным и советский федерализм. Так, например, распад СССР далеко не случаен, он не есть только следствие ошибок или близорукой позиции союзного руководства (это было, но не было решающим фактором). Под покровом вроде бы декларативного федерализма формировались новые нации, с новым национальным самосознанием, государственническими инстинктами, волей к самоуправлению и самоорганизации (у прибалтийских народов все это было и ранее). В конечном счете, нельзя отрицать и определенную самостоятельность республик и в доперестроечное время. Элементы реального федерализма мы находим и в 20-е годы, и в хрущевско-брежневском периоде.
Говоря о современном российском федерализме, следует подчеркнуть его традиционную разноуровневость и в то же время традиционную замкнутость на Центр (Власть). Договоры между субъектами и Центром в эпоху Ельцина не были чем-то чуждым духу федерализма (в его российском варианте). Только так и возможно в рамках «самодержавной политической культуры». Только так и возможно «примирить» властецентричность русской цивилизации и, видимо, имманентные ей элементы федерализма.
Один важнейший вопрос строительства федеративного государства в России (пока весьма спорный, неясный и, по всей видимости, трудно разрешимый) состоит в том, какое количество субъектов оптимально. Исторически предлагалось несколько способов решения этой проблемы. Петр Великий разделил Россию на 8 губерний, в состав которых входило 50 воеводств. Павел Пестель - стопроцентный враг федерализма - предлагал поделить Россию на 10 областей, куда бы входило 50 губерний. Никита Муравьёв - автор первого классически федералистского проекта российской Конституции - полагал необходимым ликвидировать губернское (областное) управление. Построить федеративную Россию из 13 держав, в свою очередь состоящих из 569 уездов. Известно, что в окружении П.А.Столыпина вынашивались планы по разделению России на 11 округов, каждый из которых включал бы в себя определенное количество губерний.
Таким образом, этот вопрос волновал умы как сторонников федерализма, так и приверженцев унитаризма. Это означает, что он действительно требует решения. Но какого? Более традиционного, когда области входят в округа и постепенно отдают им часть своих властных полномочий? Или на повестке дня стоит реализация модели Никиты Муравьёва? Последнее, конечно, менее вероятно. Поднять руку на более чем двухсотлетнее губернско-областное управление России (в 1775 г. ввела Екатерина II)? Кто решится?
С «унитаризмом-федерализмом» связана и тема местного самоуправления. -А.И.Солженицын утверждает, что от бюрократии, коррупции, неэффективности управления нас спасут земства. Да, действительно, между 1864 (когда были введены) и 1917 г. эти органы местного самоуправления проявили себя весьма эффективно. Но возможно ли вернуться к земствам (или чему-то подобному) сегодня?
По-видимому, нет. И причин этому две. Во-первых, основой работы земств был опыт дворянских, купеческих, ремесленных, городских и др. обществ (гильдий), который к тому времени исчислялся уже семью-восемью десятилетиями. Во-вторых, земства были финансово независимы от государства. Их бюджет составлялся из местных налогов.
Ныне это маловероятно. Обыватель (в основном) беден, богатые прячут свое богатство; идея «общего дела», «общей пользы» мало трогает сограждан-современников, «специализирующихся» в индивидуально-индивидуалистическом выживании.
Попытки же разыграть карту: «местное самоуправление против губернаторс-ко-областной администрации» - не имеют перспективы. Они могут дать некие дивиденды в борьбе Центра против строптивых и эгоистичных местных «царьков»-губернаторов, но не более того. Это все поверхностно-ситуативные выгоды и удобства.
Важнейшим же измерением административной реформы несомненно является социальное. Необходимость учитывать особенности российского общества, особенности российского гражданина вроде бы ясна всем. Однако то, как проводились экономические реформы 90-х годов, показывает, что на практике этому не придается большое внимание. Главная ошибка тех людей заключалась в том, что они не понимали природы общества, которое решились менять. Попытка радикальными мерами строить радикально-либеральную экономику в социуме, не имеющем устойчивых либеральных традиций, больше, чем глупость, это - ошибка. Но об этом хотя бы говорят сегодня. Что же касается административной реформы, это «обстоятельство» фактически не обсуждается.
«Правовое государство», являющееся конституционной нормой (в смысле: записано в Основном законе), такая же химера и обман, как и «рыночная экономика». Но ведь административная реформа должна быть проведена в рамках, пространстве именно «правового государства». Здесь уже возникает противоречие, напряжение. Для того чтобы быть эффективной и адекватной (властным традициям и социальной специфике), административная реформа «обязана» выйти за пределы умозрительного (пусть и желаемого) «правового государства».
Теоретики и идеологи административной реформы также должны помнить, что большая часть активного российского населения так или иначе связана с «теневой экономикой». Причем, это не только те, кто занят (в том или ином виде) в частном секторе. Это и те, кто работают в бюджетной сфере, но определенную (порою большую) часть доходов получают нелегальным путем («черный нал»). Подобная ситуация существует уже давно и нет никаких оснований полагать, что скоро она уйдет в прошлое, что это - переходный этап, «транзит». Напротив, все это очень устойчиво и является имманентным качеством современного русского социума.
Такой человек, такое общество будут «убегать», «прятаться» от любой административно-контролирующей системы. Вообще русская история - с известной
точки зрения - есть процесс постоянного убегания населения от Власти и постоянная погоня Власти за населением (во многом отсюда специфическое крепостное право). Это, с одной стороны. С другой - такой человек, такое общество неизбежно станут эту административную систему видоизменять, «подрабатывать под себя». То есть разнообразными методами и средствами коррумпировать, обманывать; а различные «группы интересов» - прямо ставить себе на службу.
Здесь не должно быть никаких иллюзий. При всех грандиозных и казалось бы «необратимых» трансформациях, которые Россия пережила в ХХ столетии - революция 1905-1907 гг., столыпинские реформы, война, революции 1917 г. и Гражданская война, НЭП, коллективизация и индустриализация, сталинщина, вновь война, послевоенное время, хрущевизм, брежневизм-«застой», перестройка, революция 1991-1993 гг., десятилетие реформ, распада, рождения принципиально нового, -природа русского общества и человека сохранилась. Адекватно ситуацию можно описать «внешне» абсурдным образом: кардинально изменилось всё, кроме фундаментальных характеристик индивида и социума. Ментальность, трудовая этика, политическая культура и прочие основополагающие «качества» пережили столыпинскую революцию, коммунистическую революцию и антикоммунистическую революцию.
* * *
Ну, а теперь о несложившейся нашей партийной системе. Или - переформулируем тему - о «Единой России». Это ведь она вытеснила остальные партии и по-хозяйски расселась в Думе. Смею предположить: если мы объясним, кто такие «медведи», откуда взялись, зачем природа произвела их на свет, то, тем самым, получим ответ и на вопрос о причинах провала русской многопартийности.
...В начале ХХ в. в России родились два проекта политических партий. Причем они были взаимоисключающими. О первом из них, ленинском - «партия нового типа», мы вполне осведомлены. Так сказать, вкусили от его плодов. Что касается второго, то до самого последнего времени мы ничего о нем не знали. Не знали до тех пор, пока историк Ирина Глебова не обнаружила в архивах письмо Д.Ф.Тре-пова Николаю II (сентябрь 1905 г.)11. Сподвижник последнего императора предлагал создать в Думе и по всей России «партию власти». Включить в нее всех начальников всех государственных уровней, взять под контроль прессу, подтянуть к этой партии солидные финансы и т.п. Однако тогда, в последнее десятилетие царизма, этот проект в силу различных причин не был реализован. Видимо, еще не созрели исторические условия. Ведь он был принципиально новым для Русской Системы -предполагались действия с позиций, расположенных внутри, в рамках status quo.
11. См. об этом: Россия и современный мир. - М., 2003. - № 3. - С. 180-197.
Ленинский проект - «партия нового типа» - был абсолютной новацией для мировой политической практики и мысли (точнее: стал таковым после своей триумфальной победы). В этом его можно сравнить с «Государем» Макиавелли. Но для России и Русской Системы был вполне традиционным (каков парадокс: «отживающая» монархия порождает новацию, а идущая ей на смену сила - традиционную модель). Ведь Русская Власть, сформировавшись в ходе своей эволюции как дистанционная, могла преобразовывать и образовывать общество лишь по своему образу и подобию. Естественно извне.
Для этого Русская Власть создает внесистемные, внесоциальные организации. Классический пример - опричнина и петровская гвардия. Причем эти внесистемные организации являлись не только и не просто хирургическим инструментом, с помощью и посредством которого Власть производила операции над обществом. Они были также носителями новых мировоззренческих ценностей, альтернативных по отношению к традиционным. И хотя в опричнине это воплощено не столь ярко и определенно, но и в ней мы можем обнаружить начатки новой «идеологии».
В этом смысле Ленин действовал в русле самодержавной традиции, хотя внешне его акции и идеи выглядели прямо противоположными всему тому, что тогда господствовало в русском обществе.
Ленинский проект победил еще и потому, что историческая власть - самодержавие - к этому моменту изжила себя (это не означает, что изжила себя вообще Русская Власть). Самодержавие уже не могло (а отчасти и не хотело) контролировать основные социальные процессы, развертывавшиеся в стране. И прежде всего то, что происходило в стомиллионной крестьянской массе. В таких условиях создание «партии власти» было обречено на неудачу. - Те силы, на которые могла бы опираться Власть, сами хотели стать (быть) Властью, а не ее партией. К тому же «партия власти» не могла предложить обществу альтернативную систему ценностей. Общество же еще нуждалось в определенном мировоззрении, но традиционное, подобно Власти, изжило себя (во всяком случае в привычных формах).
Парадоксальным образом победа «партии нового типа» стала одновременно (в тот же миг!) и ее поражением. Придя к власти, она сразу начала умирать. Ведь захват власти и был исполнением ее исторического призвания. Ей уже ничего не оставалось делать. Правда, ни она (эта партия), ни кто другой (включая ее противников) не знали, что Русская Власть и Русская Система спасены от гибели. Только не путем реставрации, ибо это и есть умирание, но - в новых формах, в новом обличье.
И это заложило в основание революционного порядка новые фундаментальные конфликты, которые, в конечном счете, через много-много лет и подточили устои коммунистического рейха. Дело в том, что, как уже подчеркивалось, Русская Власть предполагает режим персонификации. Она не может быть разделена, распределена, размазана. Однако большевики создали порядок, который на языке кон-
цепции «Русская Система» называется «Властепопуляция». То есть Популяция была Властью, а Власть - популяционной.
Действительно, тот, кто был ничем, стал всем. Кухарка управляла государством. В то же время это совсем не означает, что ранее бесправный русский народ вдруг обрел реальное самоуправление. Случилось следующее: основанная на насилии и презрении к человеческой личности Русская Власть попала в руки миллионов и миллионов. И здесь-то, повторим, коренился новый разрушительный конфликт.
Вожди «партии нового типа» (Ленин, Троцкий, Сталин, др.), следуя (бессознательно, не рефлектируя по этому поводу) русской исторической логике, стремились к персонификации власти. Но на их пути встала та самая «партия нового типа», которая, разумеется, не «хотела» умирать, не «соглашалась» с ролью «лишь» инструмента по спасению Русской Власти и Русской Системы. На пути к персонификации стояла и Властепопуляция в целом, которая не «желала» отдавать то, что получила и что всегда было идеалом народных масс (вспомним «идеологию» Болотникова, Разина, Пугачёва и т.п.). Кстати, еще много десятилетий назад Н.Н.Алексеев точно описывал этот властепопуляционный порядок. - «В обществе, где исчезнут классы, должно исчезнуть и государство. Общество станет безгосударственным, однако, не анархическим. Оно сохранит начало властности, аппарат принуждения и централизованный характер. Даже все эти особенности в коммунистическом обществе более развиты, чем в буржуазном государстве. Но, с другой стороны, по учению коммунистов, в таком обществе не будет господствующих классов; властвовать в нем будут все трудящиеся. Отношения властвования приобретут характер текучий, бюрократия уничтожится, властные функции все будут отправлять по очереди. Загадочность подобного общественного устройства состоит в том, что оно, обладая всеми чертами государства, объявляется, однако, обществом безгосударственным; и что оно, обладая явно выраженным принудительным характером, в то же время объявляется "царством свободы"»12.
В начальной стадии этого конфликта («персонификация Власти и Властепо-пуляция») погибает Ленин. Конечно, физически он умер своей смертью. Но в историческом плане (перспективе) уход теоретика и создателя «партии нового типа» оказался прологом исчезновения самой этой партии. Следующим этапом стало уничтожение в качестве политически значимой фигуры Троцкого, а заключительным аккордом этой трагедии (прежде всего для народов СССР) - массовое избиение ленинской гвардии в 1936-1938 гг. В борьбе за персонификацию власти и превращение своего господства в абсолютное Сталин создает и пестует номенклатуру, которая становится его приводным ремнем по управлению страной. Здесь Сталин такой же гениальный новатор и первопроходец как Ленин со своей «партией нового типа».
12. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - М., 1998. - С. 223.
Далее Сталин делает вновь гениальный шаг - он не разрушает Властепопуля-цию, но закабаляет ее. С исторической точки зрения это - беспрецедентно. Вековые чаяния народных масс удовлетворены - они получили полноту власти. И одновременно сохранены традиционные рабские условия их существования. Гражданин СССР - и полновластный властелин, и бесправный раб в одном лице. Никогда ранее и позднее в русской истории народ не получал таких возможностей к самореализации и никогда не переживал эпоху такого беспросветного и тотального рабства. Действительно, Властепопоуляция - это полное смешение «безграничной свободы» и «безграничного деспотизма» (термины социолога Шигалева - см. роман «Бесы»).
Но такой режим долго существовать не мог. Он зависел от слишком многих внутренних и внешних условий. Слишком зыбок был его фундамент и ненадежна «гармония». - В итоге окрепнувшая в ходе Войны номенклатура уничтожила своего хозяина и создателя (речь, разумеется, идет не о физическом убийстве Сталина; хотя это, возможно, и было). В этом смысле смерть Сталина подобна смерти Ленина. Началось разложение этого кровавого порядка. Постепенно умирает, мельчая в карикатурных вождях, персонификационное начало власти; разлагается номенклатура, перерождаясь в «боярство», которое стремится к контролю над вещественной субстанцией. Следовательно, хочешь-не-хочешь, потихонечку встает вопрос о наследственной частной собственности. С размыванием дикого тотального рабства (в 50-е) пошел процесс распада Властепопуляции. Под покровом «общенародного государства» и «новой исторической общности - советского народа» формируются новые социальные группы: массовая советская интеллигенция, массовый рабочий класс, массовое колхозное крестьянство. А также: массовый слой работников «теневой экономики» (в начале 1980-х годов в «тень» ушло до 25% советской экономики, т.е. миллионы работников). Кроме того: новые «нации», те самые, что взорвут СССР на рубеже 80-90-х годов.
М.С.Горбачёв и его окружение попытались всему этому придать более современный, открытый и управляемый вид. При этом, не покушаясь на по-прежнему провозглашаемые основополагающие принципы: социализм etc. И здесь вновь, как во времена Николая II - Д.Ф.Трепова, на повестке дня оказался вопрос о «партии власти» (хотя, конечно, никто этим термином не пользовался). По сути тогдашняя КПСС годилась на эту роль. Это была массовая организация с хорошими (в специфическом смысле) навыками управления. Михаил Сергеевич и делал на это ставку (неважно, что он думал на самом деле; он был «орудием истории»). Горбачёвцы хотели приспособить КПСС к руководству сложным и многосоставным, но «еще» не структурированным и не способным к самоуправлению обществом. Для этого допускалась и определенная плюральность внутри самой партии (это было свидетельством признания разнородности социума). Такая партия должна была учитывать реальные интересы различных социальных групп и слоев.
Казалось бы, ситуация для реализации треповского проекта была идеальной: готовая структура плюс стремление власти иметь в руках именно такой инструмент. Но вновь попытка оказалась неудачной. Власть не сумела удержать власть в своих руках. Россия вошла в эпоху социальной революции. В этом смысле в конце века повторилось его начало.
Однако сразу же после установления нового российско-федеративного порядка идея «партии власти» оказалась востребованной. ДВР-93, НДР-95, «Единство»-99 и, наконец, апофеоз выборов 2003 - «Единая Россия». Почему?
.«Партия власти» - это один из инструментов перехода к третьей исторической форме и способу, наряду с Самодержавием и Властепопуляцией, существования Русской Системы. При том, что эссенцией Русской Системы в конечном счете остается властецентричность. Но это - самая сложная и трудноосуществимая форма Русской Системы. Она характерна для той стадии исторического бытования русского общества, когда население уже не является Популяцией по преимуществу. И власть вынуждена с этим считаться. Причем, когда мы говорим: «население уже не является Популяцией по-преимуществу», это не означает, что когда-то похищенная у него субъектная энергия возвращена ему (хотя отчасти это так). Дело в том, что большая доля русского народа вышла за пределы социального пространства, превратилась в асоциалов. Она находится вне зон права, общественного контроля, официально господствующих (но совсем не обязательно господствующих в наличной реальности) разного рода норм, табу и пр.
Попутно заметим: все это, т.е. то, что сейчас только складывается в России, ни в коей мере не новое издание бонапартизма, о котором все чаще говорят отечественные политологи. Бонапартизм строится на маневре власти, смысл которого -опора то на одну общественную силу, то на другую. Цель маневра: сохранение личного господства и поддержание социального мира. Система же «партии власти» -это реализация властных полномочий с помощью некоего новообразования, которое, по аналогии с термином Ральфа Дарендорфа - «социальная плазма», можно было бы назвать - «властной плазмой».
Р.Дарендорф, создавая теорию социального конфликта (во многом дискутируя с марксизмом), утверждал, что внимание следует концентрировать не на причинах, а на формах конфликта. Ни в коем случае вообще нельзя посягать на причины конфликтов, так как конфликты суть одна из форм существования общества. Конфликты должны сохраняться. Но поскольку они все же опасны для стабильности и устойчивости общества, их необходимо поместить в некую среду, которая не поглотит их окончательно, но минимизирует разрушительную силу. Конфликты локализуются и перестанут носить интенсивный характер. Основной элемент этой среды, или «социальной плазмы», - обширный средний класс. Главные характеристики - сохранение определенного социального неравенства, наличие различных интересов и воззрений. Важнейшие организационные принципы - институты и процедуры по регулированию конфликтов, внятные правила игры для всех.
В известном смысле, современная Россия столкнулась со схожими проблемами (т.е. такими, которые вызывают необходимость «социальной инженерии» да-рендорфовского типа). Если коммунистический режим был ориентирован на уничтожение причин конфликта (хотя, как мы знаем, на последней стадии своей эволюции был вынужден смириться с фактом их неизбывности), то нынешний уже не может и не хочет бороться с конфликтами как таковыми. Он вынужден существовать в условиях острых общественных противоречий. И потому обязан их минимизировать.
«Партия власти», наряду с другими путинскими новациями (так называемое укрепление властной вертикали, ослабление реальных полномочий субъектов Федерации, подготовка в том же духе административной реформы и т.д.) и есть создание русской «плазмы», в которой конфликты будут протекать, но не разрушать общество. Только если на Западе эта плазма - социальная, то здесь - властная. На смену Властепопуляции приходит «властная плазма». Властепопуляция потому и была сочетанием абсолютной власти и абсолютного бесправия, деспотизма, свободы, рабства, возможностей, безысходности и т.п., что строилась на принципах бесконфликтности и превентивного уничтожения причин конфликтов. «Властная плазма» есть принятие конфликта an sich, принятие конфликта вовнутрь себя, там его внутреннее сгорание и одновременно энергетическая подпитка.
Далее. Если «социальная плазма» функционирует, как уже отмечалось, с помощью четких процедур и обязательных для всех правил игры, то «властная плазма» строится на основе коррупции. Именно коррупционный механизм, механизм передела финансовых и материальных средств является важнейшим измерением «властной плазмы». В известном смысле коррупция и есть плазма, в которой протекают конфликты - переделы. Коррупция - это среда, в которой развертывает себя в пространстве и времени «государство».
Главным принципом эпохи Властепопуляции была перманентная революция. Она не удалась по Троцкому - вширь, «по дорожке, по бульвару, по всему земному шару». Но удалась по Сталину - вглубь, во внутрь русского социального пространства. По всей видимости, сегодня мы входим в эпоху перманентной коррупции, которая не есть девиантность, которая не может быть побеждена, остановлена и т.п.
Здесь, в этих новых исторических условиях, «партия власти» просто находка. Если бы ее не было, ее следовало бы придумать. Ведь коррупция крайне опасная «штука». Я не имею в виду те опасности, о которых во всем мире абсолютно справедливо говорят все. Я имею в виду опасности для стабильности существования Русской Системы. И хотя, как известно, ее «порядок» есть принципиальный беспорядок, смута, диссипативность базовых элементов, но в этом и через это она обретает определенную устойчивость и равновесие. А жестокие коррупционные игры могут поставить под вопрос эту хрупкую и странную для «гордого иноплеменного взора» гармонию.
Но вот является «Единая Россия» и ограничивает - во всяком случае призвана к этому - эти «игры». Дисциплинирует их участников. Xотя поле для игр широкое и удобное. И драка между чиновничеством и бизнесом, между федеральным и местным чиновничеством, между Администрацией президента и правительством, между отдельными министерствами, между Кремлем и Тверской, 13, между многими другими продолжается и несть ей конца.
В рамках же «Единой России» их помирят. В случае недисциплинированного поведения напомнят, накажут, определят линию поведения и «полагающуюся» долю в коррупционном переделе.
Таким образом, «Единая Россия» есть и будет формой организации служилых людей в новое управляющее сословие. Вспоминаю слова, сказанные умным В.В.Шульгиным в эмиграции: «.Для того, чтобы Россия опять стала Россией, необходима порода людей, способная быть служилым сословием». Вот людей такой породы и подбирают (помните «правящий подбор» евразийцев?)13 в «ЕР». Иными словами, «властная плазма» предполагает создание обширного «среднего властного слоя».
Существен вопрос: почему вдруг (или не вдруг?) коррупция стала «нашим всем»? - Здесь, на мой взгляд, интересные соображения мы можем найти в книге известного социолога Льва Тимофеева «Институциональная коррупция». В ней утверждается: «Кризис социалистической системы, за которым последовал ее полный крах, в конце концов показал, какого рода институциональные ценности подсо-ветского общества на деле были альтернативой коммунистической доктрине и определили характер происшедших изменений: кризис системы, совершенно неожиданно для всех, проявился как всеобщий бунт собственников»14. Далее автор говорит, что в СССР десятилетиями складывалась теневая реальность. «.Еще в семидесятые годы некоторые исследователи обратили внимание на происходившее в течение всей истории коммунистического государства развитие теневых отношений. Причем развивались эти внелегальные отношения в тесной связи с формированием специфических институтов коммунистического государства. Однако теневая собственность, теневое право, теневая экономика - весь комплекс «теневой реальности» - мыслился не как всеобъемлющий общественный институт и уж вовсе не как альтернативный коммунистической доктрине системообразующий фактор исторического процесса. Авторы большинства работ, посвященных теневой (или второй) экономике, говорили, прежде всего, о явлении экономического порядка и
13. Кстати, евразийцы (П.Н.Савицкий и Л.П.Карсавин) тоже выдвинули свой партийный проект. Который был напрямую связан с ленинским, являлся его продолжением и отрицанием одновременно. Однако, как выясняется сегодня, евразийский проект имел общие черты и с треповским. Но это уже тема другой работы.
14. Тимофеев Л. Институциональная коррупция. - М., 2000. - С. 78.
трактовали его как «негативные черты системы», как нарушение ее институциональных норм или, в лучшем случае, как их спасительную самопроизвольную коррекцию...»15.
Л.Тимофеев не согласен с таким подходом. Внелегальная, вторая, теневая реальность была связана с институтами коммунистического государства. А теневые собственность, экономика, право образовывали всеобъемлющий общественный институт, альтернативный господствовавшему коммунизму и подготовили всеобщий бунт (теневых) собственников. По мнению Л.Тимофеева, лишь один западный ученый «близко подошел к пониманию сути теневых отношений при социализме»16. Это француз Ален Безансон. Прежде чем дать ему слово, подчеркнем: вслед за ним Тимофеев всю «теневую реальность» объемлет одним термином -коррупция. Итак, А.Безансон писал: «Коррупция есть болезнь коммунизма, и поэтому в рамках противопоставления между «ними» и «нами», между партией и обществом коррупция для последнего есть признак здоровья. Она есть не что иное, как проявление жизни, жизни патологической, но которая все же лучше, чем смерть. В ней проявляется возрождение частной жизни, ибо сама фигура спекулянта есть победа личности, индивидуальности. Отношения между людьми вместо того, чтобы выливаться в искусственные формы идеологии, возвращаются на твердую почву реальности: личной выгоды, спора о том, что положено мне, что - тебе, сделки, заключаемой в результате соглашения между сторонами, пользующимися определенной автономией. Фальшивые ценности, существующие лишь на словах, и чье принудительное хождение обязано лишь непрочной магии идеологии, быстро оказываются погруженными в «ледяную воду» эгоистического расчета. Это возрождение общества, идущее окольным путем коррупции, может быть охарактеризовано в терминах экономики как возрождение рынка»17.
Комментируя этот гимн коррупции, Л.Тимофеев делает вывод: теневые отношения были систематической альтернативой коммунистической доктрине. Когда же коммунизм рухнул, именно «теневая реальность» стала фундаментом и источником новой социальной жизни. «Теневые отношения были важнейшей органической частью коммунистической системы, и когда вся система в целом была снята, теневая сфера осталась как самая прочная, как самая жизнеспособная ее институциональная сердцевина.»18. С некоторой иронией (на самом деле восхищаясь исследователем Л.Тимофеевым) скажем: эта научная логика напоминает
15. Тимофеев Л. Институциональная коррупция. - М., 2000. - С. 79-80.
16. Там же. - С. 82.
17. Безансон А. Краткий трактат по советологии, предназначенный для гражданских, военных и церковных властей // Русское прошлое и советское настоящее. - Лондон, 1984. - С. 182-184.
18. Тимофеев Л. Указ. соч. - С. 83.
советскую - марксистскую, ту, с которой мы знакомы со школьных лет. Феодализм как системная альтернатива складывался в недрах рабовладельческого строя, капитализм - феодального, социализм - капиталистического. Вот только на смену социализму, в качестве его высшей, неальтернативной, а, напротив, реализующей именно его интенции и потенциалы формы, должен был прийти коммунизм. Явился же коррупционно-передельный порядок - хаос (играя в слова и словами: Россия сегодня «коррупция-хаус»). Таким образом, предшествовавший ему закат социализма (парадоксальным образом «закат» оказался и «расцветом»; безусловно, для массового обывателя это был лучший, т.е. наименее травмировавший и угнетавший, период социализма; однако «расцвет» обернулся не только «закатом», или -наоборот, все равно, но и «рассветом» new brazen world; таким образом: «закат» социализма = его «расцвету» = «рассвету» его «могильщика») можно квалифицировать как коррупционал-социализм.
...Разумеется, и это хорошо известно, у коррупции не только советские корни. Но и - дореволюционные. Причем не одни лишь, так сказать, чисто-коррупционные. Вне всякого сомнения (для меня), коррупция советского периода есть наследник (по прямой) социальных отношений, господствовавших в передельной общине. В самой-то общине никакой коррупции, конечно, не было. Однако после ее уничтожения Сталиным, когда миллионы крестьян пришли в город, они принесли вместе с собой навыки перманентного передела. И это-то во многом стало питательной средой для коррупции. Которая, согласимся отчасти с Львом Тимофеевым и Аленом Безансоном, была способом существования, выживания подсоветского человека.
Это, собственно говоря, все, о чем хотелось порассуждать в этой статье. Ее вывод достаточно тривиален: мы нуждаемся в адекватной историософии с тем, чтобы адекватно понимать и действовать. Понимать самих себя и действовать не во зло себе. Однако пока это по большей части пожелание...
*
*
*
