CC BY
47
лее вспомогательный характер, поскольку медиареальность изменяется слишком быстро.
В заключение своего выступления я хотел бы вернуться к мыслям основателя и исполнительного председателя Всемирного экономического форума Клауса Шваба и еще раз напомнить его слова о коллективной ответственности за будущее нашей планеты: «Четвертая промышленная революция обладает потенциалом роботизировать человечество и поставить под угрозу наши традиционные источники смыслов, такие как работа, общество, семья, личность. В наших силах не допустить такого развития сценария, а использовать Четвертую промышленную революцию для движения человечества вверх к новому коллективному и моральному сознанию, основанному на едином представлении о судьбе. Всем нам надлежит постараться, чтобы произошло именно так»1.
Благодарю вас за внимание !
2019.04.006. А.Ю. ДОЛГОВ. КАК МЕНЯЮТСЯ ПУБЛИЧНЫЕ БИБЛИОТЕКИ: ОТ «ХРАНИЛИЩ ЗНАНИЙ» К ПРОСТРАНСТВУ ОТКРЫТОГО РАВНОГО ДОСТУПА, ЗАЩИТЫ ПРАВ И ГРАЖДАНСКОГО УЧАСТИЯ. (Обзор).
A. Yu. DOLGOV. How public libraries are changed: From the «Knowledge storages» to the space of open equal access, defense of rights and civil participation. (Review). DOI: 10.31249/rsoc/2019.04.04
Аннотация. В обзоре рассматриваются социальные аспекты изменения роли публичных библиотек. Показано, что традиционная роль библиотек как «хранилищ знания» дополняется задачами защиты прав и создания пространства для публичной жизни.
Abstract. The review considers the social aspects of the changing role of public libraries. It shows how the traditional role of libraries as «knowledge storages» is supplemented by such tasks as defense of rights and creating space for public life.
Ключевые слова: библиотеки; публичная сфера; гражданское общество; равный доступ; права; мигранты; инвалиды.
Keywords: libraries; public sphere; civil society; equal access; rights; migrants; people with disabilities.
1 Шваб К. Четвертая промышленная революция. - М.: Издательство «Э», 2017. - С. 138.
Традиционно основной задачей публичных библиотек считается хранение информации на различных носителях и предоставление к ней общего доступа. Исследовательская оптика дает возможность увидеть, что библиотеки производят также множество различных социальных эффектов, с одной стороны, будучи вписанными в определенный социальный контекст, а с другой - оказывая влияние на него своей деятельностью. В представленном реферативном обзоре рассматривается, как библиотеки меняются в условиях современности - ее политических, экономических и технологических вызовов.
Улла Папе из Бременского университета, Германия, и Анастасия Смирнова из Института «Стрелка» и Высшей школы экономики, г. Москва, исследуют связь реформы московских библиотек с гражданским обществом и публичной сферой в России [Pape, Smirnova, 2018]. Авторы отмечают, что большинство исследований гражданского общества не затрагивают проблематику публичной сферы и чаще всего сосредоточены на изучении организаций (фондов или неправительственных организаций). Из-за этого «организационного» фокуса незамеченными остаются многие пространства публичной сферы, которые являются действующими площадками открытых общественных обсуждений [ibid, p. 773].
В своем исследовании авторы опираются на концептуализацию публичной сферы Юргена Хабермаса1. В их понимании «публичная жизнь охватывает все гражданские действия, которые разворачиваются в публичной сфере, тогда как публичное пространство относится к спатиальному измерению, например к пространству, где граждане собираются вместе» [Pape, Smirnova, 2018, p. 773]. Публичная сфера является частью гражданского общества [ibid, p. 776]. Авторы констатируют, что в последние годы в Москве значительно возросло количество гражданских инициатив в городском пространстве и приводят в качестве примера оживленную городскую жизнь в кафе, театрах, самоорганизованные выступления, дискуссионные клубы, молодежные мероприятия и т.д. Однако многие из этих инициатив носят коммерческий характер. В целом в России, как отмечают У. Папе и А. Смирнова, публичная жизнь представляет собой смесь публичных, коммерческих и граждан-
1 Habermas J. The structural transformation of the public sphere: An inquiry into a category of bourgeois society. - Cambridge: Polity press, 1989.
ских институтов [Pape, Smirnova, 2018, p. 773]. Для анализа публичной сферы современной России авторы фокусируют свое внимание на системе городских библиотек г. Москвы.
После того как СССР прекратил свое существование, в Москве продолжила функционировать сеть из 448 публичных библиотек, почти полностью в своем финансировании зависящих от городского бюджета. На протяжении более чем 25 лет после распада Советского Союза эти библиотеки работали без каких-либо серьезных изменений, пока в 2012 г. независимая группа интеллектуалов, архитекторов и урбанистов не выступила с инициативой их рефор-мирования1. Основной целью изменений было сделать библиотеки более доступными и привлекательными для общественности. Предложенный инициативной группой проект реструктуризации публичных библиотек Москвы был поддержан городским департаментом культуры, который на тот момент возглавлял Сергей Капков [ibid, p. 774].
Эмпирическую основу исследования составил анализ документов и интервью с различными стейкхолдерами, участвующими в проекте реформирования библиотек. Авторы провели три углубленных полуструктурированных интервью с лицами, принимающими решения в период с октября 2015 г. по октябрь 2016 г. Описание процесса изменения библиотек в основном опиралось на анализ программных документов реформирования библиотеки им. Достоевского и библиотеки «Проспект», которые вошли в пилотную часть проекта. Рассматривая восприятие реформы пользователями, авторы проанализировали онлайн-статьи и сообщения в социальных сетях [ibid, 775].
Одна из основных проблем, с которой сталкиваются сегодня публичные библиотеки, связана с тем, что им приходится постоянно обосновывать необходимость своего финансирования из государственного бюджета и объяснять свою социальную ценность («проблема цели», по Майклу Виддерсхайму2). Таким образом, ре-
1 Проект был инициирован группой архитекторов и градостроителей голландско-российской компании SVESMI и основателем московского книжного магазина «Фаланстер» Борисом Куприяновым.
2 Widdersheim M.M. Governance, legitimation, commons: A public sphere framework and research agenda for the public library sector // LIBRI. - Milano, 2015. -Vol. 65, N 4. - P. 237-245.
формирование библиотек можно рассматривать как ответ на вызовы современности, такие как цифровизация, коммерциализация общественных благ, позиционирование себя как востребованных культурных институтов [Pape, Smirnova, 2018, p. 775].
В концепции Хабермаса публичная сфера отличается как от публичной власти, так и от частной гражданской сферы, выполняя посредническую функцию между государством и гражданами. Она предоставляет арену обсуждения важных общественных вопросов и формирования общественного мнения. Через публичные дебаты граждане реализуют свое гражданство и отстаивают различные по-требности1. Одна из угроз для публичной сферы состоит в том, что публичные дискурсы могут быть коммерционализированы и поставлены в подчиненное положение властвующим элитам. Эта проблема свойственна российской публичной сфере, которая в условиях слабых демократических институтов и традиций вынуждена искать свое «место под солнцем».
Публичные библиотеки, по мнению ряда исследователей, выполняют функции публичной сферы, наиболее важной из которых является поддержка социальной инклюзии2. Публичные библиотеки гарантируют, что все граждане могут участвовать в публичной сфере и иметь равный доступ к знаниям [ibid, p. 777]. Нэнси Кранич, изучив функции публичных библиотек в Соединенных Штатах, определила семь основных ролей, в которых они выступают: 1) гражданское пространство; 2) инструмент обеспечения гражданской грамотности; 3) публичный форум и катализатор обсуждения; 4) гражданский информационный центр; 5) читальный зал для всего сообщества; 6) партнер по общественным услугам; 7) сервисный учебный центр3.
Конкурентами библиотек по выполнению функций публичной сферы стало увеличивающееся число коммерческих институтов, предоставляющих различные виды услуг (кафе, книжные мага-
1 Habermas J. Op. cit. - P. 27.
2 Holt L.E., Holt G.E. Public library services for the poor: Doing all we can. -Chicago (IL): American library association, 2010; Ingraham C. Libraries and their publics: Rhetorics of the public library // Rhetoric rev. - Mahwah (NJ), 2015. - Vol. 34, N 2. - P. 147-163.
3 Kranich N. Libraries and civic engagement // Library and book trade almanac / ed. by D. Bogart, B.J. Turock. - Medford (NJ): Information today, 2012. - P. 75-96.
зины и т.д.). Авторы характеризуют этот процесс как неолиберальную коммодификацию общественного пространства [Pape, Smirnova, 2018, p. 778]. Также они отмечают, что большую роль в утере библиотеками первенства в предоставлении информации сыграло развитие Интернета.
Для понимания реформы библиотек в Москве авторы используют концептуальную рамку, предложенную М. Виддерс-хаймом. Он предлагает рассматривать три взаимосвязанных измерения: 1) управление (governance), характеризующее институциональную структуру библиотеки, которая должна служить общественным ценностям и интересам; 2) легитимацию, включающую все аспекты придания законной силы действиям пользователей библиотеки, государственного сектора и других стейкхолде-ров; 3) общественное благо (commons), относящееся к публичной цели библиотеки, которая делится информацией и культурно-развлекательной программой со всеми членами общества1.
В Советском Союзе библиотеки играли не только образовательно-просвещенческую, но и идеологическую роль, направляя читателя к «правильным» материалам и не допуская его до «неправильных». Библиотекари в этих условиях выполняли функции охранителей, отвечающих за защиту книгохранилища от посторонних глаз. Как отмечают авторы, ограничения и информационный контроль были также отражены в архитектуре и организации публичных библиотек в СССР. Так, читальный зал и книгохранилище были строго разделены, а читательский билет можно было получить только с пропиской в районе, в котором находилась библиотека [ibid, p. 780]. Эта ситуация закрытости стала меняться только в годы перестройки.
После распада СССР и упразднения политической и идеологической монополии КПСС библиотеки перестали рассматриваться как институты, выполняющие сугубо идеологические функции, и стали восприниматься как поставщики информации для общественности, что мотивировало библиотеки меняться - использовать электронные ресурсы, развивать образовательные программы и т.п. Главной проблемой этого этапа становится резкое сокращение финансирования. Если в годы советского градостроительства в каж-
1 Widdersheim M.M. Op. cit.
дом районе обязательно была своя библиотека, то в постсоветский период из-за финансовых трудностей многие из них закрылись, другие в значительной степени утратили свою образовательную и культурную роль и потеряли свою читательскую аудиторию.
Инициативная группа, предложившая план реформирования московских библиотек, исходила из необходимости сохранения уникального культурного наследия библиотек, соединенного с современными социальными инновациями города. Кроме того, они видели своей задачей создание мест встреч и обсуждений для местных сообществ [Pape, Smirnova, 2018, p. 785]. Для администрации города проект реформирования должен был решить проблемы сокращения посещаемости и низкой эффективности библиотек. В приоритете для городской власти были финансовые соображения, хотя имиджевая сторона вопроса ей тоже была интересна.
Реформирование предполагало применение комплексного подхода к преобразованию библиотек: изменения затрагивали как протоколы обслуживания (например, внедрение более гибкого графика работы и использование в деятельности библиотек социальных сетей), так и стратегии закупки литературы, предоставление дополнительных услуг и реконструкцию стиля библиотечного пространства (создание современного открытого дизайна). Реализация пилотных проектов была признана успешной. Так, посещаемость библиотеки им. Достоевского увеличилась с 50 посетителей в день осенью 2012 г. до 380 посетителей в день в феврале 2014 г. [ibid, p. 787]. Специально оборудованное пространство позволяло проводить в библиотеках лекции, дебаты, кинопоказы, устраивать языковые курсы и обучающие семинары как для детей, так и для взрослых. Как отмечают авторы, обновленное пространственное устройство способствовало возникновению новых способов социального взаимодействия как между посетителями, так и между посетителями и библиотекарями [ibid, p. 788]. Однако некоторые библиотекари настороженно или даже критично встретили нововведения, продолжая, по словам одного из информантов исследования, в «старом стиле очень бережно относиться к библиотечным фондам», «часто создавая барьер между книгами и посетителями», поэтому команда проекта приложила много усилий для обучения сотрудников «более открытой библиотечной культуре» [ibid, p. 789].
Но несмотря на успехи проекта его поддержка со стороны администрации была прекращена, и в 2014-2015 гг. его реализация постепенно остановилась. В это время сильно изменился внутренний политический контекст, произошли значимые события в международных делах.
Рассматривая результаты реформирования библиотек с точки зрения трех ранее описанных измерений, авторы отмечают, что библиотеки, безусловно, превратились в культурное достояние, обогащающее культурную жизнь города (общественное благо). С точки зрения управления, были сделаны важные шаги в сторону повышения прозрачности и эффективности работы библиотек, однако это направление не достигло своей итоговой цели, поскольку, например, не был разработан и утвержден официальный документ, регламентирующий вопросы контроля над расходованием финансовых ресурсов библиотек. Неуспех реализации проекта больше всего связан с его неудавшейся легитимацией. Как только лицо, принимающее решение и поддерживающее проект (С. Капков), покинуло политическую сцену, реформа сразу же сошла на нет, не имея больше легитимации на уровне городской власти. По мнению авторов, недостаток легитимации также свидетельствует об отсутствии доверия со стороны властей к жителям города. Создание свободного пространства для обсуждения больше не входило в повестку дня городской администрации, так как это могло нести для нее риск гражданской активности, находящейся вне контроля [Pape, Smirnova, 2018, p. 793]. Несмотря на подчеркивание организаторами реформы «нейтральности» своего проекта, он оказался политически подозрительным в глазах городской администрации, поскольку подразумевал создание пространства для публичных встреч и дискуссий [ibid, p. 784].
Для развития публичной сферы России, заключают У. Папе и А. Смирнова, наследие проекта библиотечной реформы амбивалентно. С одной стороны, проект доказал, что создание новых публичных пространств в Москве возможно. С другой стороны, реформа показала, что публичная сфера в современной России ограничена, поскольку она не может развиваться за пределами культурно-нишевой инициативы. Для теории публичной сферы это означает, что политический контекст является важнейшим услови-
ем, которое необходимо учитывать для понимания возникновения публичной сферы [Pape, Smirnova, 2018, p. 795].
На Западе публичные библиотеки в соответствии с политическим контекстом меняются, ориентируясь на принципы равных прав и свободы. В статье «Практики предоставления убежища в скандинавских транснациональных городах: На примере публичных библиотек» Анна Лундберг (Линчёпингский университет, Швеция) и Лиза Дальквист (Лундский университет, Швеция) анализируют новую роль публичных библиотек в транснациональном городе, которые открывают свое пространство для нелегальных мигрантов [Lundberg, Dahlquist, 2018]. Таким образом, публичные библиотеки становятся уже не просто местом для использования книг, но и защищенным общественным пространством, в котором гарантируется право на информацию и свободу самовыражения. В работе рассматривается, как возникновение прав нелегальных мигрантов происходит в рамках государства, в противовес которому этот же процесс может оспаривать режим государственной депортации. Основной исследовательский случай, который рассматривается в статье, - городская библиотека Мальмё, Швеция. Этот город расположен на юге страны на границе с Данией. Он является крупнейшей точкой сосредоточения мигрантов в Скандинавии. В 2013 г. Комитет по культуре Мальмё инициировал открытие нелегальным мигрантам, ожидающим высылки из страны, доступ ко всем библиотечным услугам в целях обеспечения равного и бесплатного доступа к информации для всех [ibid, p. 143].
Дополнительно для сравнения с ситуацией в Мальмё приводятся примеры библиотек Копенгагена (Дания) и Осло (Норвегия). Все три места, по мнению авторов, объединены «скандинавскими ценностями», под которыми понимаются сильная система социального обеспечения, регулируемый рынок труда и либеральная ориентированность. Однако есть и существенные отличия: например, Дания демонстрирует более строгое законодательство в отношении мигрантов, а Швеция и Норвегия в последние годы показали сильную ориентированность на расширение социальных гарантий нелегальных мигрантов [ibid, p. 143-144].
Исследование авторов основано на нескольких предыдущих проектах по изучению прав человека и нелегальной миграции в 2014-2016 гг. Одна из авторов провела опрос среди библиотекарей
Копенгагена, Мальмё и Осло по электронной почте. Вторая исследовательница изучила национальное законодательство, посвященное определению миссии библиотек в Скандинавии. Ею также была проведена этнографическая работа в нескольких публичных библиотеках. В дополнение во всему перечисленному эмпирические материалы были получены из решений административного суда по делам, связанным с правом нелегальных мигрантов пользоваться публичными библиотеками в Мальмё [Lundberg, Dahlquist, 2018, p. 145].
Авторы статьи отмечают, что общим пунктом исследований нелегальной миграции является их фокус на «верховной власти» (sovereign), принимающей решение о контроле над миграцией1. Например, Натали Пейтц и Николас де Дженова использовали в своей работе термин «депортация», понимая под ней неоспоримый ресурс администрации, которая таким способом верифицирует и подтверждает государственный суверенитет. Депортация одновременно является унифицированной и глобальной реакцией на мир, который меняется из-за транснациональной мобильности2. В исследованиях также возникло направление критики режима депортации. Например, Кэролайн Пациас и Настасья Уильямс обосновывают тезис о том, что помощь нелегальным мигрантам является не нарушением закона, а скорее политическим обязательством3. Практика предоставления убежища мигрантам была исследована как пример законного действия, создания сетей солидарности и запроса на справедливость, объясняющего «урбанизацию прав человека»4. Таким образом, инициативы по предоставлению мигрантам убе-
1 Irregular migration in a Scandinavian perspective / ed. by M.B. Jergensen. -Maastricht: Shaker publishing, 2010; Watters C. Refugee children: Towards the next horizon. - L.: Routledge, 2008.
2 De Genova N.P., Peutz N. Introduction // The deportation regime: Sovereignty, space and the freedom of movement / ed. by N.P. De Genova, N. Peutz. - Durham (NC): Duke univ. press. - P. 2.
3 Patsias C., Williams N. Religious sanctuary in France and Canada // Sanctuary practices in international perspectives: Migration, citizenship and social movements / ed. by R. Lippert, S. Rehaag. - L.: Routledge, 2014. - P. 176.
4 Darling J. Defying the demand to «Go home»: From human rights cities to the urbanization of human rights // Global urban justice: The rise of human rights cities / ed. by B. Oomen, M.F. Davis, M. Grigolo. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2016. -P. 123.
жища можно рассматривать как вызов суверенному государству в контексте появления новых форм прав и городских форм гражданства [Lundberg, Dahlquist, 2018, p. 147].
Для А. Лундберг и Л. Дальквист права человека в рамках инициатив по предоставлению убежища являются формой локальной практики защиты прав человека в городе. Публичные библиотеки в таком случае играют социальную роль как места встречи сообщества и, по мнению авторов, могут быть концептуализированы как открытые пространства для усиления социальной сплоченности. Библиотеки могут выступать в качестве защищенных трансграничных мест встречи людей независимо от их правового статуса и открытых пространств для защиты прав [Lundberg, Dahlquist, 2018, p. 148].
Концепция публичной библиотеки (как и школы, университета и музея) исторически тесно связана с понятием публичной сферы, которая основана на идее свободного и открытого для всех пространства. Это место, где граждане могут обмениваться мнениями, участвовать в публичных обсуждениях и получать доступ к информации [Lundberg, Dahlquist, 2018, p. 149]. Принцип равного доступа для всех зафиксирован в «Манифесте публичных библиотек» ЮНЕСКО1. Схожие демократические принципы работы публичных библиотек декларируются в законодательстве скандинавских стран.
Решение Комитета по культуре Мальмё 2013 г. предоставить гарантированный доступ к библиотечным ресурсам нелегальным мигрантам встраивалось в логику обеспечения равного доступа для всех людей. В случае с нелегальными мигрантами, чтобы защитить их от полиции, была придумана специальная процедура регистрации. В библиотечной карточке не обязательно было указывать постоянный адрес проживания пользователя, достаточно было предоставить адрес электронной почты. Часть жителей Мальмё поддержала новую политику, другая выступила резко против - организовывались протесты и обращения в суд. Среди основных рисков такого решения критики называли высокую вероятность невозврата книг, небрежность пользования, мошенничество. Однако
1 IFLA/UNESCO public library manifesto / The international federation of library associations and institutions. - The Hague, 1994. - Mode of access: https://www. ifla. org/publications/iflaunesco-public-library-manifesto-1994 (Accessed: 22.08.2019.)
библиотечное сообщество оценило эти риски как издержки, которые необходимо взять на себя для обеспечения политики всеобщего равного доступа к информации [Lundberg, Dahlquist, 2018, p. 151]. Подобная практика регистрации нелегальных мигрантов в библиотеках была принята также в Стокгольме и Осло.
По-другому дела обстояли в библиотеках Дании. Здесь регистрация в библиотеках все так же была недоступна для лиц без гражданства. Авторы связывают это с тем, что в Дании регистрация в библиотеке обязательно предписывает предъявление карточки медицинского страхования, которая, в свою очередь, есть только у граждан этой страны.
По мнению авторов, когда публичные библиотеки в шведских и норвежских городах открыли свои услуги для нелегальных мигрантов и защитили этих «депортируемых» от государственного контроля за миграцией, они также сделали нечто большее, а именно защитили библиотеку как публичное учреждение от участия в работе механизма депортации. Это показало, что общественные институты, если они выступают гарантами предоставления убежища более или менее осознанно, противостоят тоталитарному социальному развитию [ibid, p. 154].
Реализация принципов равного доступа, публичности и открытости в библиотеках западных стран сталкивается и с другими серьезными проблемами. Одна из них связана с пользованием услугами библиотек людьми с инвалидностью. Исследовательницы из Университета Южной Австралии Джоан Кейдинг, Дайан Л. Ве-ласкес и Дебора Прайс рассмотрели перспективы доступа и инклюзии детей с ограниченными возможностями и их семей в публичные библиотеки [Kaeding, Velasquez, Price, 2017]. Авторы ставят перед собой следующие вопросы. С какими проблемами доступности и инклюзивности сталкиваются дети-инвалиды и их семьи, посещающие публичную библиотеку? Как сотрудники библиотеки видят эти проблемы? Почему так мало публичных библиотек уделяют внимание доступности и инклюзии детей с ограниченными возможностями и их семей? Что могут сделать публичные библиотеки для расширения доступности и инклюзии детей-инвалидов и их семей [ibid, p. 100]? Итогом их исследования стала разработка модели инклюзивной библиотеки.
Открытость и доступность для каждого - фундаментальный принцип работы публичных библиотек. История развития публич-
ных библиотек демонстрирует их ориентированность на инклю-зивность1, которая достигается через предоставление книг в разных форматах, включая аудио- и электронные книги, оборудование помещений пандусами, лифтами, столами для инвалидных колясок и т.п. Но на практике с соблюдением принципов доступности и инклюзивности очень часто возникают трудности. Это хорошо видно на примере с детьми с ограниченными возможностями и их сопровождающими. Ребенку может быть некомфортно в библиотеке, а его родители могут испытывать неловкость и неудобство перед другими посетителями или перед сотрудниками библиотеки, что может привести к решению поскорее уйти оттуда.
В обзоре литературы Хизер Хилл2, посвященной проблематике доступности библиотек для людей с ограниченными возможностями (198 опубликованных статей в области библиотековедения и наук об информации), показано, что основной фокус работ в этой области направлен на изучение электронного доступа (25% работ); лишь в 12% работ рассматривался вопрос доступности библиотек для людей с инвалидностью. Таким образом, наблюдается недостаток работ о социальных аспектах инвалидности и пользовании услугами библиотек людьми с ограниченными возможностями. Те авторы, которые все же обращались к этой теме, чаще всего рассматривали проблемы людей с нарушением зрения и слуха; другие виды нарушений рассматриваются намного реже [Kaeding, Velasquez, Price, 2017, p. 97].
В работе Рут Смолл и ее коллег3 отмечается, что публичные библиотеки продвинулись дальше других библиотек в решении вопроса доступности и инклюзивности. Однако в центре внимания
1 Hill H. Disability and accessibility in the library and information science literature: A content analysis // Library a. information science research. - Bingley, 2013. -Vol. 35, N 2. - P. 137-142; Jaeger P.T., Wentz B., Bertot J.C. Accessibility, inclusion and the roles of libraries // Accessibility for persons with disabilities and the inclusive future of libraries / ed. by B. Wentz, P.T. Jaeger, J.C. Bertot. - Bradford: Emerald group publishing, 2015. - P. 1-8.
2 Hill H. Op. cit.
3 Small R.V., Myhill W.N., Herring-Harrington L. Developing accessible libraries and inclusive librarians in the 21st century: Examples from practice // Accessibility for persons with disabilities and the inclusive future of libraries / ed. by B. Wentz, P.T. Jaeger, J.C. Bertot. - Bradford: Emerald group publishing, 2015. - P. 73-88.
публичных библиотек были физическая доступность и использование различных форматов информационно-библиотечных ресурсов. Эти исследователи также выявили четыре основных препятствия для доступа к библиотекам, а именно: нехватку времени и денег; решения, принятые без контроля со стороны библиотек (например, строительство зданий); постоянных пользователей, не знающих о доступных и инклюзивных ресурсах и услугах; библиотекарей, не имеющих необходимых знаний, навыков и подходов к работе [Kaeding, Velasquez, Price, 2017, p. 97].
Важным направлением исследований в этой области является изучение роли информационных технологий и Интернета, с помощью которых повышается уровень доступности к источникам информации для людей с ограниченными возможностями1. Но проблема эффективности доступа возникает и в этих ситуациях. Это касается качества составления электронных коллекций библиоте-карями2 или доступности веб-страниц на сайтах библиотек3.
В исследовании, проведенном Тесс Прендергаст4, изучалось, как публичные библиотеки обеспечивают и поддерживают развитие грамотности на раннем этапе у детей с ограниченными возможностями. Она взяла интервью у библиотекарей и родителей детей с ограниченными возможностями. Основные выводы Прен-дергаст заключались в следующем: учебная программа в библиотечных школах не готовила библиотекарей для удовлетворения потребностей детей-инвалидов и их семей; отсутствовала связь между библиотекарями и семьями детей с ограниченными возможностями; такая информационно-разъяснительная работа играла важную роль в развитии взаимодействия между ними. Она также отметила,
1 См., например: Jaeger P.T., Wentz B., Bertot J.C. Op. cit.
2 Schmetzke A. Collection development, e-resources and barrier-free access // Accessibility for persons with disabilities and the inclusive future of libraries / ed. by B. Wentz, P.T. Jaeger, J.C. Bertot. - Bradford: Emerald group publishing, 2015. -P. 111-142.
3 Lush B. Managing accessible library web content // Accessibility for persons with disabilities and the inclusive future of libraries / ed. by B. Wentz, P.T. Jaeger, J.C. Bertot. - Bradford: Emerald group publishing, 2015. - P. 169-189; Youngb-lood N.E. The digital inclusiveness of state library websites // Ibid. - P. 193-211.
4 Prendergast T. Seeking early literacy for all: An investigation of children's librarians and parents of young children with disabilities' experiences at the public library // Library trends. - Baltimore (MD), 2016. - Vol. 65, N 1. - P. 65-91.
что сотрудничество с другими специалистами, например с логопедами, может помочь библиотекарям и семьям [Kaeding, Velasquez, Price, 2017, p. 98].
В своей работе Дж. Кейдинг, Д.Л. Веласкес и Д. Прайс используют следующие основные понятия.
• Дети с ограниченными возможностями - дети в возрасте до 18 лет, имеющие «долговременные физические, психические, интеллектуальные или сенсорные нарушения, которые при взаимодействии с различными барьерами могут испытывать затруднения в полном и эффективном участии в жизни общества наравне с дру-гими»1.
• Под доступностью в широком смысле слова понимаются физическая, интеллектуальная, сенсорная, эмоциональная и психологическая доступность. Публичная библиотека доступна в случае, если у посетителей есть возможность как физически присутствовать в ней, так и осмысленно участвовать в происходящих процессах.
• Под семьями детей с ограниченными возможностями понимаются как члены ближайшей и расширенной семьи (родители, бабушки и дедушки, братья и сестры, тети и дяди), так и опекуны, сопровождающие, медицинские или социальные работники.
• Универсальный дизайн - «дизайн предметов и окружающей обстановки, максимально удобной в использовании всеми людьми без необходимости переделывания или специального проектирова-ния»2 [Kaeding, Velasquez, Price, 2017, p. 98-99].
Авторы использовали смешанный метод исследования: они провели полуструктурированные интервью, а также попросили 18 библиотечных работников из США и Канады, имеющих опыт предоставления доступа детям с ограниченными возможностями, заполнить онлайн-опросник. Интервью состояло из девяти открытых вопросов, а онлайн-анкета - из 41. Для отбора участников использовалась целевая выборка: у информантов обязательно должен был быть опыт инклюзивной работы в библиотеках. Ключевыми
1 Children and young people with disabilities fact sheet / United Nations children's fund. - N.Y., 2013. - May. - Mode of access: https://www.unicef.org/disabilities/ files/Factsheet_A5_Web_REVISED.pdf (Accessed: 22.08.2019.)
2 The principles of universal design / Center for universal design. - Raleigh (NC), 1997. - Mode of access: https://projects.ncsu.edu/ncsu/design/cud/pubs_p/docs/ poster.pdf (Accessed: 22.08.2019.)
темами опросника были демографические характеристики посетителей библиотек; доступность и инклюзивность библиотечных услуг; препятствия библиотек, возникающие перед детьми с ограниченными возможностями; планы библиотек по улучшению доступности и инклюзивности и т. д.
В интервью информанты рассказали о следующих решениях, которые предпринимаются в их библиотеках для улучшения доступности: обучение сотрудников, специальные библиотечные программы, партнерство, совершенствование библиотечных коллекций и материальное обустройство (пространство и оборудование) [Kaeding, Velasquez, Price, 2017, p. 103]. Анализ анкет показал, что опрошенные работники библиотек называли три наиболее распространенные направления, на которые ориентировались их учреждения: библиотечные программы; отношение, чувствительность и осведомленность сотрудников библиотеки; понимание особенностей и потребностей детей с ограниченными возможностями [ibid, p. 104].
Отвечая на вопрос, какие улучшения пространства сделаны в их библиотеках, большинство информантов указало, что помещения были оборудованы для инвалидных колясок, создавалось удобное пространство для детей [Kaeding, Velasquez, Price, 2017, p. 105]. Также результаты анкетного опроса показали, что наиболее распространенным стимулом для улучшения доступности в библиотеках выступали запросы семей.
Самыми большими препятствиями для детей-инвалидов информанты назвали отношение сотрудников библиотеки; отсутствие библиотечных программ по обслуживанию инвалидов; физическое пространство библиотек (шум, освещение и т.д.). Причинами, по которым эти недочеты не устраняются, респонденты чаще всего называли недостаток знаний о том, как это сделать, ограниченность кадровых и финансовых ресурсов [Kaeding, Velasquez, Price, 2017, p. 106]. В интервью участники отмечали важность формирования партнерских отношений со специализированными организациями, детьми-инвалидами и их семьями для достижений целей открытости и доступности библиотек. Главное, на чем бы хотели сконцентрироваться библиотекари для решения вопроса открытости и доступности, - это обучение и развитие персонала [ibid, p. 107].
Проанализировав интервью и анкеты, авторы статьи выделили шесть общих элементов, способствующих доступности и инк-люзивности: коллекции, материальное обустройство (пространство и оборудование), партнерство, программы, обучение и маркетинг. Перечисленные элементы легли в основу модели публичной библиотеки, ориентированной на улучшение доступности для детей-инвалидов и их семей.
Выделенные элементы работают в контексте определенной управленческой среды (менеджмента), который должен быть нацелен на поддержку инклюзивных программ как в финансовом отношении, так и с точки зрения планирования и осуществления политики доступности. Первым важным элементом модели является наличие в библиотеках специальных коллекций, предназначенных для использования детьми-инвалидами (в интервью информанты указали, что все библиотеки имеют такие коллекции). Но не все библиотеки соответствовали условиям материального обустройства, комфортного для инвалидов (пандусы, регулируемая мебель, адаптивное оборудование и т.д.). Сюда же относится ситуация с доступностью веб-сайтов: не все библиотеки, со слов информантов, приспособили свои сайты для использования людьми с ограниченными возможностями. Но почти все библиотеки, как показали анкеты, установили партнерство с организациями или внешними компаньонами, работающими с инвалидами. Запуск специальных библиотечных программ - наиболее сложный элемент, поскольку они должны отличаться друг от друга и нельзя создать одну-единст-венную идеальную программу, которая подходила бы всем. Обучение персонала должно, по мнению информантов, решить многие вопросы, связанные с неумением работать с детьми с особыми потребностями. Наконец, большая роль отводится маркетингу, с помощью которого предполагается продвигать библиотечные ресурсы, технологии и услуги, предназначенные для людей с инвалидностью [Kaeding, Velasquez, Price, 2017, p. 107-112].
Основным ограничением своей модели авторы называют то, что она не включает самих детей с инвалидностью и их семьи. Другим ограничением является то, что в своем подходе они не рассматривают отдельные виды инвалидности, фокусируясь на физических ограничениях в целом. Упомянутые ограничения, по мнению авто-
ров статьи, необходимо преодолеть в дальнейших исследованиях [Kaeding, Velasquez, Price, 2017, p. 112].
В заключение отметим, что публичные библиотеки, как видно из обзора публикаций, стремятся ответить на вызовы современности, изменяя принципы своей работы в сторону большей открытости и партиципаторности. Одна из развилок, возникающая из-за этого, связана с тем, останется ли приоритетной традиционная роль библиотек как институтов хранения и передачи знания или же библиотеки все сильнее будут ориентироваться на создание модных, удобных и востребованных публичных пространств.
Список литературы
1. Kaeding J., Velasquez D.L., Price D. Public libraries and access for children with disabilities and their families: A proposed inclusive library model // J. of the Australian library and information association. - Kingston, 2017. - Vol. 66, N 2. -P. 96-115.
2. Lundberg A., Dahlquist L. Sanctuary practices in Scandinavian transnational cities: The case of public libraries // J. of human rights practice. - Oxford, 2018. - Vol. 10, N 1. - P. 142-158.
3. Pape U., Smirnova A. Transforming the public sphere: The case of Moscow's city libraries // Cultural studies. - Vienna, 2018. - Vol. 32, N 5. - P. 772-799.
