CC BY
41
© 2013
В. С. Михайлов
К ВОПРОСУ ОСОБЕННОСТЕЙ РЕАЛИЗАЦИИ ПОЛОЖЕНИЙ НОРМАТИВНО-ПРАВОВЫХ АКТОВ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОРГАНОВ И УЧРЕЖДЕНИЙ, ИСПОЛНЯВШИХ НАКАЗАНИЕ В ВИДЕ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ, В ПЕРИОД 30-х — 60-х гг. ХХ ВЕКА
В статье рассматриваются положения нормативно-правовых актов, регламентировавших основания привлечения лиц к уголовной ответственности, условия отбывания наказания лицами, лишенными свободы, в период функционирования ГУЛАГа, а также особенности реального исполнения требований законодательства в обозначенной сфере.
Ключевые слова: ГУЛАГ, карательная политика, назначение наказания
Поднимая тему особенностей реализации положений нормативно-правовых актов в деятельности тюремной системы в рассматриваемый период, необходимо подчеркнуть, что еще в 20-х годах имели место первые попытки проанализировать преобразования, происшедшие в местах лишения свободы. В период с 1925 по 1931 годы был издан ряд работ по исправительно-трудовому праву, в том числе первый учебник для юридических вузов. Только в 1957 году появились статьи П. Е. Подымова и Е. Г. Ширвиндта, в которых частично были затронуты проблемы истории становления исправительно-трудовых учреждений (ИТУ). Тогда же П. М. Лосев и Г. И. Рагулин провели большую работу по систематизации нормативных актов по исправительно-трудовому праву, предложили периодизацию развития этой системы1.
Как показывает анализ нормативных актов, действовавших в исследуемый период, пенитенциарная система СССР фактически являлась репрессивно-карательной. Якобы подчиняясь общим законам государства, она жила самостоятельной жизнью за плотной пеленой секретных и совершенно секретных приказов, инструкций и распоряжений. В условиях тоталитарного государства принцип социалистической законности был фактически деформирован и заменен принципом государственной целесообразности. Любое решение партии могло быть сразу реализовано, поскольку пенитенциарная система советской России была органическим придатком механизма государственного управления.
В указанное время в советских исправительно-трудовых учреждениях применялась так называемая прогрессивная система исполнения наказания, согласно которой положение осужденного зависело от его поведения. Эта система не была изобретением советских пенитенциаристов, она уже снискала известность в мировой практике тюремного заключения. Сущность данной системы на Западе заключалась в делении срока отбывания наказания на несколько этапов. Примерное поведение и труд на предыдущем этапе давали новые льготы и послабления режима на последующем. Так сочетание принципов принуждения и убеждения
Михайлов Вячеслав Сергеевич — преподаватель кафедры режима и охраны в уголовно-исполнительной системе Самарского юридического института ФСИН России. Е-шай: b671oo@gmail.com, b671oo@mail.ru
1 Кузьмин 1992, 4.
уже в те годы легло краеугольным камнем в фундамент пенитенциарной системы страны. Но, безусловно, нужно помнить и о том, что расколотое гражданской войной общество не было социально однородным. Уже тогда перед советскими судами ставилась задача внимательно отслеживать классовую принадлежность подсудимого, от чего в большинстве случаев зависел приговор и его исполнение в системе ИТУ страны.
Один из видных теоретиков и практиков советской пенитенциарной системы К. Ширвиндт писал: «... по отношению к нашим «классовым врагам» основные принципы нашей пенитенциарной политики остаются в полной силе; если прохождение этапов прогрессивной системы обставляется для них большими трудностями и они ставятся в условия более жесткого режима, то, конечно, не может быть и речи о том, чтобы мы отказались в отношении к ним от принципа, согласно которому меры социальной защиты должны быть лишены признаков мучительства»2. Так закладывалась теоретическая база под произвол и массовые репрессии в отношении «классовых врагов».
Об объективности в исполнении приговора шла речь достаточно условно. Одним из первых о подобном подходе к исполнению судебных решений открыто заявил руководитель Наркомата юстиции РСФСР Н. В. Крыленко, заявивший на съезде работников юстиции в 1924 году: «... относительно осужденных из классово-враждебных элементов... исправление бессильно и бесцельно...»3. Такое отношение к осужденным в целом прослеживалось на протяжении еще нескольких десятилетий.
Принцип дифференцированного подхода при индивидуализации ответственности был сформулирован и в ряде работ В. И. Ленина, высказавшего мысль о создании системы мер государственного воздействия для различных социальных слоев общества. Также при этом находят практическую реализацию теоретические постулаты Н. В. Крыленко, Д. И. Курского о классовом подходе к личности осужденного. Согласно основному принципу классификации заключенных по местам заключения, «все случайно впавшие в преступления трудовые элементы должны попадать в колонии и облегченного типа исправительные учреждения, все упорные правонарушители, нуждающиеся в более длительной изоляции, — в исправдома и изоляторы. В самих местах заключения классификация должна производиться таким образом, чтобы в высший разряд легко могли попадать элементы, наименее социально опасные, трудовые... а в низший зачисляться все социально опасные и враждебные советскому строю правонарушители»4.
Вместе с тем наблюдается, что конец 30-х годов — период, когда исследования в области пенитенциарной системы России начинают носить все более закрытый характер. Это связано с теми политическими процессами, которые происходят внутри государства. Расцвет тоталитаризма как полный контроль государства над обществом особенно четко проявляет себя именно в это время, когда специфичной идеологией были охвачены все сферы жизни, все социальные институты и личная жизнь человека. В этот период окончательно сформировалась административно-командная система управления государством, поднялся на новую ступень
2 Стучка 1925.
3 Солженицын 2006, 200-201.
4 Стучка 1925.
авторитарный режим И. В. Сталина и наступил этап стратегии массовых репрессий, которые представляли собой «тщательно продуманную и последовательно проводимую в жизнь стратегию и систему массового уничтожения определенных групп и слоев населения Советского Союза»5.
Формально исправительно-трудовые лагеря осуществляли свою деятельность на основании «Положения об исправительно-трудовых лагерях», принятого СНК СССР 7 апреля 1930 года6. Положение закрепляло основания и порядок приема заключенных; принципы их классификации; порядок работы и проживания в соответствии с назначенным режимом; некоторые вопросы медицинского обслуживания; меры поощрения и дисциплинарной ответственности; основания предоставления свиданий заключенным; получение ими посылок и передач и другие вопросы. Однако рассматриваемый документ содержал в основном материальные нормы права, порядок реализации которых регулировался ведомственными инструкциями и положениями ОГПУ СССР, а также приказами администрации лагерей.
Данный документ представлял собой одну из самых трагических страниц в истории пенитенциарной политики Российского государства. Согласно Положению, в ИТЛ направлялись лица, приговоренные судом к лишению свободы на срок не ниже трех лет, а также лица, осужденные во внесудебном порядке постановлениями Коллегии или Особого совещания ОГПУ. Лагеря находились в ведении ОГПУ, которое руководило их деятельностью на основе внутриведомственных нормативных актов, утверждало организационную структуру и штатный состав работников каждого лагеря. Этот политический орган наделялся неограниченной властью над судьбами заключенных, которые, попав в сферу его полномочий, фактически выпадали из юрисдикции действующего законодательства. Поэтому и появилась, например, возможность такого нарушения: согласно Положению запрещалось отправлять в лагеря, находившиеся в особых климатических условиях, осужденных моложе 20 лет, мужчин старше 50, женщин старше 40, а также инвалидов. Но когда требовалась дополнительная рабочая сила, то с этим ограничением руководство ГУЛАГа не считалось7.
Положение классифицировало всех заключенных по трем категориям в зависимости от их социального положения и характера совершенного преступления. К первой категории относились заключенные из трудящихся (рабочие, крестьяне и служащие), пользовавшиеся до вынесения приговора избирательными правами, осужденные впервые на сроки не выше 5 лет и не за контрреволюционные преступления. Ко второй категории относились те же заключенные, но осужденные на сроки выше 5 лет. К третьей — все нетрудовые элементы и лица, осужденные за контрреволюционные преступления.
Для заключенных устанавливалось три вида режима: первоначальный (наиболее жесткий), облегченный и льготный. Заключенные, переведенные после отбытия части срока наказания (для первой категории — полгода, для второй — год и для третьей — два года) на облегченный и льготный режим, имели право работать в учреждениях, проживать в общежитиях, выходить за пределы лагеря и даже
5 Замковой 1995, 11.
6 СЗ СССР 1930, № 22, 248.
7 Кузьмин 1991, 97.
занимать административно-хозяйственные должности в управлении лагерем и на производстве.
Однако наряду с вводимыми правилами Положение строго предписывало: «Нетрудовые элементы и лица, осужденные за контрреволюционные преступления, не могут занимать административно-хозяйственных должностей»8. Из всех установленных в лагерях правил и запретов названное предписание нарушалось чаще всего, поскольку недостаток кадров всех специальностей вынуждал лагерное начальство использовать на административно-технических и хозяйственных должностях, в том числе и в аппарате лагерных управлений, специалистов, осужденных, как правило, по контрреволюционным статьям Уголовного кодекса.
Несмотря на это, вопросы перехода с одного режима на другой Положением регулировались слабо. Не закреплялись условия первоначального (наиболее сурового) режима, говорилось, что они могут устанавливаться и закрепляться начальником лагеря. Таким образом, при регулировании вопросов организации отбывания наказания в условиях исправительно-трудовых лагерей роль подзаконных актов, в особенности ведомственных, была чрезвычайно высокой, что приводило к увеличению карательного воздействия на заключенных со стороны органов государства и практически не контролируемой возможности усмотрения администрации ИТЛ. На первом этапе развития системы лагерей начальникам предоставлялось право самостоятельно издавать нормативные акты, способные повлиять на обеспечение производственно-хозяйственной деятельности и поддержание необходимого правопорядка среди контингента.
Естественно, что масштабы репрессий отразились на наполняемости пенитенциарных учреждений, численный рост которых плохо вписывался в рамки официальных демократических преобразований в стране, провозглашенных сталинской Конституцией 05 декабря 1936 года. Если в 1932 году в СССР функционировали 11 лагерей ГУЛАГа, то в середине 1937 года — 18. Вместе с тем возрастала и численность содержавшихся в них заключенных9.
Созданное в 1934 году Особое совещание при действовало вне процессуальных норм и не было строго связано нормами права. Особому совещанию предоставлялось право применять в административном порядке ссылку, заключение в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5 лет и высылку за пределы СССР. Таким образом, этот административный орган наделялся судебными полномочиями. В состав Особого совещания был введен Прокурор СССР или его заместитель. Осенью 1937 года полномочия Особого совещания были расширены: оно могло приговаривать к расстрелу, а также проводить разбирательство дел списками. На местах были созданы специальные тройки, которым также предоставлялось право вынесения приговоров вплоть до исключительной меры наказания. Функционирование подобных органов выполняло политический заказ, отражало политическую конъюнктуру и не имело ничего общего с законностью.
К слову о вышеупомянутой Конституции СССР. Своим содержанием она усилила противоречие между формальной и реальной властью. Несмотря на формальное конституирование, реорганизацию и упорядочение советской системы, она оставалась декоративным довеском политической системы, прикрывая собой
8 Кузьмин 1991, 98.
9 Лубянка 2004.
всевластие партии. По факту, Конституция 1936 года так и осталась всеобщей декларацией и не была способна защитить население ни от нарастающего насилия, ни от авторитарного влияния на общество. Советы согласно Конституции 1936 года, декларировались как политическая основа СССР. Конституция 1936 года не признавала принцип разделения властей, а лишь проводила более четкую грань между законодательной и исполнительно-распорядительной деятельностью10. В сфере союзных отношений, Конституция 1936 года разграничивала компетенцию Союза и республик, что также в условиях партийного централизма имело условный характер.
Упоминание в тексте Конституции 1936 года суда и прокуратуры придавало этим институтам конституционный характер, однако на практике их роль была невелика: в тот период из-под контроля органов прокуратуры были фактически выведены органы НКВД.
Законодательная власть СССР с введением Конституции стала осуществляться исключительно Верховным Советом СССР. Президиум Верховного Совета перестал пользоваться законодательным правом и стал издавать указы, толкующие содержание существующих законов. В качестве высшего органа государственного управления Совнарком СССР издает исполнительные и распорядительные акты, называемые постановлениями и распоряжениями. Различие между этими документами, издаваемыми «на основе и во исполнение действующего закона» (ст. 66 Конституции), заключается в том, что постановления являются административными актами общего порядка, которые не исчерпываются однократным исполнением и сохраняют силу (если не противоречат закону) до их отмены Совнаркомом СССР. Распоряжения исчерпываются однократным исполнением и действуют в течение срока, указанного в них, или до достижения результата.
Некоторые секретные, не подлежавшие опубликованию акты, открыто противоречили Конституции СССР. Например, постановление СНК и ЦК ВКП(б) «О порядке согласования арестов» (1935 года), не утратившее юридическую силу после принятия главного закона страны, устанавливало, что на аресты руководителей предприятий и специалистов требовалось разрешение соответствующего наркома (профессора вуза нельзя было арестовать без санкции наркома высшего образования). Для ареста члена партии требовалась санкция секретаря райкома. Это нарушало конституционный принцип равенства граждан перед законом. Тем не менее, примечателен сам факт, что принимались специальные усилия, чтобы создать правовое обеспечение политических репрессий. Например, по-прежнему был узаконен режим подавления политических оппонентов. На конституционном уровне этому соответствовал институт «врага народа» (ч. 2 ст. 131 главы 10), использовались лишение гражданства, лишение прав по суду. Для борьбы с внутриклассовым врагом на уровень Конституции выносился институт измены Родине, которая расценивалась как тягчайшее злодеяние (это уже не уголовное право и не право вообще, а чистая политика). «Измена Родине», «враг народа» — эти понятия были использованы для ужесточения норм в отношении преступлений, относимых к государственным. Был установлен особый порядок производства по делам о «террористических организациях» с необычайно кратким сроком рассле-
10 Авакьян 2010, 275.
дования дел — не более 10 суток. Вместо 3 суток копия обвинительного заключения вручалась обвиняемому за сутки до слушания дела. Прокурор не участвовал в таких процессах, т.е. был устранен надзор прокуратуры за соблюдением законов. Защитник участвовал только на стадии судебного разбирательства. Отменялись обжалование приговора в кассационном порядке и возможность ходатайства о помиловании. Позже аналогичные нормы стали действовать по отношению к обвиняемым во вредительстве и диверсиях11.
В отношении прав и свобод граждан также проявлялся декларативный демократизм. Конституционное законодательство конца 30-х годов последовательно упрочивало тоталитарный характер власти по отношению к личности. Сталинская Конституция 1936 года, формально сохранив ряд политических прав (свобода слова, печати, собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций), оговорила возможность их использования «соответствием интересам трудящихся и в целях укрепления социалистического строя», тем самым перечеркнув сам факт существования такого рода свобод.
Некоторые из прав первого поколения отсутствовали даже номинально даже на уровне декларации (например, свобода передвижения). Либеральные ценности, враждебные советскому строю, также были оставлены за бортом истории. Самая же главная особенность состояла в том, что не только отсутствовало право частной собственности, но и был определен круг объектов, которые могут находиться в личной собственности граждан.
Центр тяжести главы 10 Конституции СССР 1936 года, провозглашающей основные права и обязанности граждан, был перенесен с пространства свободы на «опеку государства». Подобные социально-экономические права в условиях ликвидации частной собственности оказались очень удобной идеологической ширмой, прикрывающей экономическую и политическую монополию государства на «устройство жизни» своих граждан и, как следствие, на полную ликвидацию «пространства свободы»12.
Конституция 1936 года впервые говорила о неприкосновенности личности, жилища и охране тайны переписки (ст. 127, 128). Это должно было гарантироваться тем, что аресты, обыски, выемки корреспонденции могли производиться лишь с санкции прокурора или по решению суда. Однако эти гарантии повсеместно нарушались при массовых репрессиях.
Уголовные дела того времени засекречены и не находятся в открытом доступе, поэтому такой анализ не может быть репрезентативным. Тем не менее, то небольшое количество дел, с которыми удалось ознакомиться, позволило сделать некоторые выводы о существовавших уголовно-процессуальных отношениях.
Первое, что бросается в глаза, — это игнорирование элементарных прав граждан, которые теперь записаны в Конституции РФ. Если в настоящее время нарушение конституционных прав граждан (например, на свободу, неприкосновенность жилья и т.д.) возможно лишь по судебному решению, то в тот период это проходило по решению начальника районного отдела НКВД. Именно он давал разрешение на арест, обыск. В этом проявляется не только упрощённый подход, но и ведомственная бесконтрольность.
11 Чибиряев 2010, 352.
12 Чибиряев 2010, 357.
Такой подход к даче разрешений на нарушение прав граждан приводит к следующей закономерности — упрощённый подход к процессу доказывания. Сегодня бы сказали, что в результате такой деятельности доказательства не получены. Увиденные в уголовных делах образцы процессуальных документов того времени по сравнению с современными были чрезвычайно компактны, явно не характеризовались качествами достаточности и обоснованности, носили формальный характер. Например, протокол обыска иногда состоял лишь из одной страницы, а в описательной части содержал лишь одну запись «при обыске изъята одна книга — история тридцатилетней войны». И такой протокол обыска мог быть доказательством контрреволюционной деятельности. Протоколы допросов часто были небольшие, но при этом две страницы отводились для анкетных данных арестованного. Кроме общих, анкетные данные содержали разделы о социальном статусе, вероисповедании, роде деятельности до революции 1917 года, службе в царской армии и т.д. Небольшие по объёму протоколы допросов сочетались с их повторностью по несколько раз. Порой допросы состояли из 1-2 вопросов, например, признаёт ли себя человек виновным?
Обвинительное заключение состояло, как правило, из 1 листа, а всё уголовное дело редко превышало 30 листов. Такой подход к следственным действиям свидетельствовал о поверхностном подходе, а также явно обвинительном уклоне производства по делу.
Кроме отмеченных свойств процессуальных документов, упрощённый подход к доказыванию проявлялся также в наличии разного рода презумпций — утверждений, не требующих своего опровержения. Например, ведение контрреволюционной агитации против советской власти, признание враждебно настроенным элементом, уклонение от финансовых платежей в доход государства. Подобные формулировки использовались для обоснования процессуальных решений: в постановлениях о возбуждении уголовного дела, о принятии мер пресечения, в обвинительных заключениях.
Обращает на себя внимание тот факт, что внесудебный порядок вынесения приговоров так называемыми тройками, двойками и Особым совещанием при НКВД маскировался в благовидную форму — понятием «спецколлегия». В протоколах об объявлении окончания предварительного следствия обычно писали: «В порядке ст. 206 УПК дело направляется в спецколлегию областного суда».
Вместо приговора как развёрнутого процессуального документа с соответствующей аргументацией и обоснованием в уголовном деле имелась лишь выписка из протокола заседания тройки УГБ УНКВД с решением, как правило, не более 2 строк. Подобная уголовно-процессуальная практика отличалась исключительным игнорированием не только общечеловеческих ценностей, но и юридических принципов того времени.
Вместе с тем необходимо отметить, что элементы политической конъюнктуры, имевшие место в последние годы в исторической науке, способствовали тому, что маховик идеологической машины государства со всей силой обрушился на пенитенциарную систему страны. Все лагеря и тюрьмы были буквально забиты политическими заключенными. При этом отбрасывались в сторону анализ криминогенной обстановки накануне войны, фактор роста преступности в предвоенные годы.
Необдуманные эксперименты в области уголовного права и уголовной политики (назначение за совершение преступлений сроков в один месяц, одну неделю, а то и день) породили невиданного размаха общеуголовную преступность. Уго -ловные преступления стали смыкаться с политическими.
Все эти процессы носили дестабилизирующий характер, расшатывая устои социалистического государства. Чтобы сохранить и укрепить позиции социализма, новому тоталитарному режиму была необходима система изоляции инакомыслящих. Политическая система советского общества, имеющая в основе идеологию марксизма-ленинизма, не могла существовать без репрессивной карательной системы подавления инакомыслия. В этих условиях пенитенциарная система советской России являлась органическим придатком Коммунистической партии. Доказательством тому служит факт, что все, даже самые малозначительные вопросы реорганизации системы исправительно-трудовых учреждений страны решались на уровне ЦК КПСС или даже Политбюро ЦК.
Пытаясь закамуфлировать свои истинные цели, Коммунистическая партия с самого начала существования советской власти в России стала проводить государственную политику с «двойным дном». С одной стороны, В. И. Ленин и большевики подчеркивали, что в социалистическом государстве места заключения должны иметь целью перевоспитание осужденных. Также официально объявлялось о том, что окончание гражданской войны и переход к мирному строительству позволяют отказаться от методов внесудебной расправы и все вопросы разрешать в судебном порядке. Об этом говорилось всенародно. С другой стороны, совершенно секретные инструкции и циркуляры по линии партии и ВЧК детально регламентировали проведение массовых репрессий, причем не только по отношению к классово чуждым элементам, но и к бывшим политическим противникам и даже просто научной и творческой интеллигенции, не принявшей Советскую власть. Вместе с тем, укрепление авторитарного режима И. В. Сталина шло параллельно с централизацией карательной системы государства. Жестокая и хитроумная политика Сталина достигла своей цели. Удалось убить двух зайцев: ликвидировать политическую оппозицию и решить крупные экономические задачи, стоявшие перед страной.
Идея бесплатного использования труда заключенных родилась уже в первые годы существования советского государства. Еще Ф. Э. Дзержинский отмечал, что необходимо будет заняться действительно организацией принудительного труда (каторжных работ) — лагерей с колонизацией населенных мест и с железной дисциплиной. Но в полной мере эта идея была реализована в 30-е годы. Как и Министерство внутренних дел царской России, НКВД СССР по существу превратилось в крупнейшее строительное и заготовительное ведомство. Более того, наиболее важные, оборонные исследования велись в системе секретных научно-исследовательских центров НКВД СССР, в которых трудились сотни талантливых ученых из числа осужденных. Материалы о деятельности этих секретных учреждений (специальных тюрем МГБ СССР) до сих пор недоступны для исследования. Предвоенный период характеризуется максимальной централизацией системы управления исправительно-трудовых учреждений. Роль общественности постепенно сводится к нулю. Сворачивается работа распределительных и наблюдательных комиссий. Система пенитенциарных учреждений выходит из-под контроля Советов.
Все формы отчетности проходят теперь только по вертикальной ведомственной линии.
Серьезным испытанием для пенитенциарной системы страны стала Великая Отечественная война. Расчет германских стратегов на создание в СССР «пятой колонны» из числа заключенных не оправдался. Немало заключенных, попавших на фронт, были удостоены высоких правительственных наград. Изменнические настроения среди заключенных носили эпизодический характер. Вместе с тем в годы войны основным средством воздействия на заключенных стал режим. Цель исправления по сути была снята с повестки дня. Главная задача — это решение экономических проблем (народнохозяйственных) за счет находившихся в тылу заключенных. Впервые в открытой печати рассматриваются проблемы формирования и воспитания агентурной сети среди военнопленных армий противника. Дается анализ форм и методов работы советской контрразведки по вербовке и перевербовке штатных сотрудников спецслужб для использования в разведывательных целях в пользу СССР в послевоенный период. Рассматриваются и иные формы агентурной работы в лагерях военнопленных. Таким образом, открываются совершено новые направления проводимой работы, в пенитенциарных учреждениях советского государства.
Вторая половина 50-х годов — время начала отхода от жестких форм диктатуры власти и смены вывесок. Исправительно-трудовые лагеря были заменены на исправительно-трудовые колонии. Это в свою очередь явилось основой для дальнейших преобразований демократического характера, хотя основ системы это не затронуло.
Таким образом, государственная политика «с двойным дном» продолжала действовать в полную силу на протяжении всего существования ГУЛАГа. С одной стороны, официально объявлялось о том, что окончание гражданской войны и переход к мирному строительству позволили отказаться от методов внесудебной расправы и разрешать все вопросы в цивилизованном, судебном порядке. При этом якобы существенно сужалась деятельность карательных органов госбезопасности. А в то же время, с другой стороны, секретными приказами и инструкциями государство наделяло чрезвычайными полномочиями органы защиты диктатуры пролетариата. Анализ документов показывает, что уже за 10 лет до создания Особого совещания при НКВД (1934 год) существовало наделенное широчайшими полномочиями Особое совещание при ОГПУ. Следовательно, Особое совещание при НКВД создавалось не на голом месте, ему предшествовала обширная практика применения внесудебных репрессий, свидетельства которой скрыты до сих пор в секретных архивах.
ЛИТЕРАТУРА
Авакьян С. А. 2010: Конституционное право России: в 2 т. М.
Замковой В. И. 1995: Сталинизм (сталинская модель тоталитаризма). М.
Лубянка 2004: Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937-1938. М.
Кузьмин С. И. 1992: Политико-правовые основы становления и развития системы исправительно-трудовых учреждений советского государства (1917-1985 гг.): автореф. дисс. ... д. юрид. наук. М.
Кузьмин С. И. 1991: Исправительно-трудовые учреждения в СССР (1917-1953 гг.). М. Солженицын А. И. 2006: Архипелаг ГУЛАГ: в 4-х т. Т. 2. Екатеринбург. СтучкаП. (ред.). 1925: Энциклопедия государства и права: в 6 т. М. Чибиряев С.А. 2010: История государства и права России. М.
ON THE ISSUE OF STANDARD LEGAL ACTS IMPLEMENTATION BY PENITENTIARY BODIES AND INSTITUTIONS IN 1930s — 1960s
The article deals with standard legal act regulations of criminal liability, penitentiary service conditions throughout the GULAG period, and especially with actual legislation terms implementation in the sphere under consideration. Key words: GULAG, penal policy, sentencing
