CC BY
19
К ВОПРОСУ ОБ ОБРАЗНЫХ КОНСТИТУЕНТАХ МНОЖЕСТВЕННОСТИ
Е.В. Федяева
Ключевые слова: множественность, образы восприятия, сознание.
Keywords: plurality, perception images, consciousness.
Рассмотрение языка в качестве одного из модусов когниции, в основе которого лежат ментальные структуры, отвечающие за переработку, хранение и репрезентацию знаний, ведет к осознанию того факта, что отличительной чертой когнитивизма в языкознании является своеобразие единиц, подвергающихся исследованию в рамках данного направления, которые, принадлежа области сознания, скрыты за языковой данностью, имеют глубинный характер и образны по своей природе. Поэтому одной из целевых установок данного направления можно считать реконструкцию этих содержательных ментальных сущностей.
Однако выявление и рассмотрение данных сущностей, которые представляют собой единицы т.н. «промежуточного языка», единицы, которыми оперирует мысль в процессе отражения сознанием объективного мира, а также сама идея структурирования этих единиц представляется довольно сложной, если не невозможной задачей, поскольку разнообразие и число этих единиц поистине бесконечно вследствие бесконечного разнообразия окружающего человека мира и поступающей из него информации. Тем не менее, как отмечает Ю.Н. Караулов, единицы промежуточного языка поддаются «обобщению и типизации, их можно ... усреднить и описать их нормативные свойства, что находит методологическую параллель, например, в статистическом усреднении свободных ассоциаций и установлении ассоциативных норм» [Караулов, 2004, с. 188].
Образы восприятия представляют собой наиболее типичные и чаще остальных упоминаемые элементы промежуточного языка, возникающие как отражение в сознании объектов и явлений окружающей действительности, характеризующиеся наглядностью, недискретностью, схематичностью. Терминологический ряд для этого типа элемента промежуточного языка достаточно широк - его называют «имагеном», «образ-
ами реальных предметов», «чувственно--наглядными образами», «акустическими, двигательными, наглядными образами», «представлением» и др. Причем в случае последнего непременно подчеркивается его начи-нательность и зачаточность, «его потенциальность, своеобразная невербальная заголовочность, чреватая перерастанием в более усложненный образ» [Караулов, 2004, с. 190].
Оперирование обобщенными терминами «представление» и «образы сознания», которые используются в работах В.З. Демьянкова, А.А. Залевской, Н.А. Лукьяновой, Н.В. Уфимцевой, Е.Ф. Тарасова и др., в рамках данной статьи представляется вполне оправданным, поскольку идеология когнитивной семантики в целом тесно связана с образными представлениями, а образы сознания, как известно, представляют собой довербальные сущности, лежащие в основе когнитивных моделей и формирующие когнитивную основу семантики языковых единиц.
Одной из работ, направленных на выявление внутренних ментальных единиц, стала статья Г.И. Берестнева «Образы множественности и образ множественности в русском языковом сознании», вышедшая в 1999 году, в которой автором была проведена детальная реконструкция образов множественности на материале русского языка, в результате которой была выделена вся совокупность структурных характеристик представления о множественности, а образные репрезентанты множества были сведены к четырем основным классам:
I. Факторы внутренние: сила, большие размеры, внутренняя неупорядоченность.
II. Факторы внешние: объединяющее и удерживающее усилие.
III. Характеристики экзистенциальные: бытийность, локальность.
IV. Характеристики функциональные: субъективная или объективная мера чего-либо [Берестнев, 1999].
Поставив вопрос о степени универсальности выделенных образных репрезентантов множественности, попытаемся их проанализировать, привлекая данные других языков.
I. Внутренние факторы, формирующие представление о множественности, представлены образами силы, больших размеров, внутренней неупорядоченности.
Наличие образного репрезентанта силы в структуре представления о множественности в русском языковом сознании эксплицирует такие отличительные характеристики русской культуры, как пассионарность, смирение с силами природы, которые неподконтрольны человеку. Осмысление внутреннего состояния человека проходит сквозь призму наблюдения за силами внешнего мира, проникая в сферу эмоций и чувств,
«обнажая» единство физического (природного) и духовного начал. Так, чувство бессилия и страха русского человека перед природной стихией преломляется, например, в чувство бессилия перед болезнью или таким чувством, как тоска, что находит свое отражение в выражениях типа «сильно болеть», «сильная и необъяснимая тоска». Такие чувства и эмоции, как любовь, ненависть, желание также зачастую рассматриваются как неподконтрольные человеку, оказывающие свое влияние извне феномены. Таким образом, представления о силе в русском языковом сознании оказываются напрямую связанным с представлениями об интенсивности или большом количестве чувств, эмоций, явлений и т.п.
В англоязычном языковом сознании представления о силе играют не столь важную роль и имеют несколько иной характер. Как показало исследование концепта СИЛА в английском языке, проведенное Т.М. Шеховцевой, «лексемы-репрезентанты концепта СИЛА распадаются на четыре понятийные области, или сегмента: "Физическая сила", "Психическая сила", "Жизненные силы", "Социальная сила"» [Шехов-цева, 2011, с. 5]. Были также установлены тесные межконцептуальные корреляции концепта СИЛА внутри англоязычной концептосферы со следующими концептами: ЕДИНСТВО, ТЕРПЕНИЕ, ЛЮБОВЬ, СМЕРТЬ, ВЕРА, ЗНАНИЕ, ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ, ДЕНЬГИ / БОГАТСТВО, СМЕЛОСТЬ, СТРАХ, ТРАДИЦИИ. Содержание исследуемого концепта составляют коллективные представления носителей английского языка о силе как о способности человека выполнять физические, психические, интеллектуальные и социальные действия [Шеховцева, 2011, с. 20]. Таким образом, в англоязычном сознании профилируются не столько внешние силы, силы природы, сколько СИЛА как результат человеческой деятельности.
Необходимо также отметить, что, в отличие от русскоязычного сознания, в англоязычном сознании образы и представления о силе оказываются более "размытыми", чем обусловлено рассредоточение данного значения в рамках скорее нескольких лексем, таких, например, как strength, power, force, energy и др.
В англоязычном сознании представление о силе такого чувства, как любовь может пропускаться сквозь призму пространственной модели (относительно вертикальной оси) когда человек чаще рассматривается как вместилище чувств:
1) ... she was a wonderful mother and loved her son deeply (D. Steel).
Анализируя данный пример, отметим различие, возникающее при переводе данного предложения на русский язык, отражающее некоторые различия в представлениях об интенсивности проявления такого чувства
как любовь в сознании представителей русско- и англоязычного лингво-культурных сообществ. Поскольку, как отмечалось выше, для русскоязычной картины мира понятие силы является значимым, то в русском варианте это скорее «сильно любить», нежели «глубоко любить». Однако следует отметить, что не только в англоязычном, но и в русско-, и во франкоязычном сознании чувства все же могут мыслиться как «глубокие», например, «глубокое чувство вины» - в русском, «une profonde tristesse» - во французском. Это вероятно обусловлено тем, что выход на самые базовые уровни сознания обнажает самые общие универсальные категории, к которым относится и категория пространства.
Образы множественности во франкоязычном сознании также оказываются связанными с представлениями о силе, в подтверждение чего отметим тот факт, что согласно «Ассоциативному словарю французского языка», лексема «beaucoup» - много представляет собой одну из реакций на стимул «fort» - сильный [Дебренн, 2010, с. 57(II)]. Большая значимость данного понятия для франкоязычного сознания по сравнению с англоязычным становится очевидной при сравнении некоторых английских и французских выражений типа: to work hard и travailler fort, to be good at math и être fort en mathématiques и т.д.
Кроме того, ценностный статус понятия силы для франкоязычного сознания последовательно отражается в подробной языковой разработанности, заключающейся в большом количестве конструкций с лексемой «force»: force majeur - непреодолимая сила; dans la force de l'âge - в расцвете сил, лет; de toute sa force (или ses forces) - изо всех сил; en force - значительными силами, в большом количестве; force gens - много людей и др. Заметим, что сравнительное исследование концепта СИЛА в русском и французском языках показало, что данный концепт является значимым культурным концептом и для русской, и для французской нации, являясь «стабильным образованием в русском языке и более динамичным во французском языке» [Ильинская, 2006]. Интересным в этой связи представляется следующий пример:
2) ... mon amour plus grand que le tour du monde, plus fort que les ouragans et les tempêtes, les siroccos et les tramontanes, les vents du nord et tous les vents d'est... (K. Pancol). - ... моя любовь больше, чем кругосветное путешествие, сильнее, чем все ураганы и штормы, сирокко и тра-монтаны, сильнее всех северных ветров и ветров восточных.
Любовь как эмоциональное состояние человека представлено в данном примере как сложное переплетение образов и больших размеров, и силы, сравнение с такими явлениями природы, как, «ураган» и «буря»
добавляет описываемому чувству динамики, мощи и интенсивности за счет актуализации импликациональных сем.
Н.К. Рябцева подчеркивает, что «смысл "сила" <...> чрезвычайно грамматикализован, имеет специальные и при этом морфологические модели выражения <...> и образует устойчивые синтаксические конструкции <...>; устанавливает связь между большим количеством оценочных определений <...>, парадигматически продуктивен <...>, связан с выражением каузации <...>; является наиболее стандартным способом выражения и представления параметра Ма§п: способен означать и заменять много очень в большой степени /мере значительно существенно крайне и др.» [Рябцева, 2005, с. 112].
Идея о существовании различных лексических функций, высказанная И.А. Мельчуком в 70-х годах прошлого столетия, сохраняет свой объяснительный потенциал и сегодня в рамках когнитивного направления исследования языковых фактов, поскольку данная идея, с одной стороны, подтверждает положение о наличии особых дополнительных смыслов и, с другой стороны, помогает воссоздать еще более глубинные содержательные элементы, конституирующие те или иные понятия. Одной из таких функций является функция Magn (лат. magnus 'большой') -обозначение высокой степени, интенсивности (~ 'очень') самой ситуации [Мельчук, 1974, с. 89].
Следовательно, наличие образного репрезентанта силы в структуре представления о множественности ведет к дополнительным глубинным смысловым приращениям, обусловленным «подключением» функции Ма§п. Результатом этого процесса становится синкретичное представление о некой множественности и как о большом количестве, и как о максимальной степени проявления интенсивности, свидетельствующее не только об отсутствии жестких границ между концептуальными областями количества и интенсивности в сознании, но и об их непосредственной корреляции.
Образные репрезентанты множественности, связанные с представлениями о больших размерах, отражают ментальную операцию вычленения у различных объектов реальности количественно измеримого свойства, такого, как размер, представляющего собой параметрическую характеристику и отражающего синтез концептуальных областей пространства и количества в сознании. Отметим также, что данная ментальная операция выведения параметрической характеристики включает и такие компоненты, как качество и оценка, поскольку «большой» - это всегда несколько больший относительно какого-либо эталона сравнения.
Как показывает анализ языкового материала, в языковом сознании разных лингвокультурных сообществ образные репрезентанты, связанные с представлениями о больших размерах, играют существенную роль в формировании представления о множественности в целом.
Отмеченная значимость понятия силы для русского языкового сознания ведет к некоторым несовпадениям, касающимся того факта, что в англо- и франкоязычном сознании представления об интенсивности явлений зачастую мотивированы представлением о большом размере, в то время как в русскоязычном - представлениями о силе. Обратимся к примерам:
3) He hurt his neck and he has a brace on it, and a big, big headache (D. Steel).
4) L'écureuil est seul pendant les grands froids ... dans le grand parc... (K. Pancole). - Во время сильных (больших) морозов, белки остаются совсем одни в большом парке.
Отмеченное различие проявляется в переводе данных предложений на русский язык, поскольку английское выражение «big headache» становится «сильной головной болью», а французское «grands froids» -«сильными морозами». Приведенные примеры, как представляется, оказываются также весьма показательными в отношении осмысления функции Magn по направлению «большой» - то есть значительный по силе и интенсивности, из чего следует, что смысл интенсивности может быть выражен метафорически при помощи лексем со значением большого размера.
Образные репрезентанты множественности, соотносимые с глубинным смыслом внутренней неупорядоченности, связаны с представлениями о скоплении объектов, которые репрезентируются в русском языке посредством лексем типа «толпа», «толкучка», «стадо» и т.д. Данные представления также объективируются и в таких английских лексемах, как (a) crowd (of shoppers), (a) horde (of men), (a) shoal (of tourists), (a) swarm of employees, и во французских - (une) foule, (un) troupeau (de moutons, de prisonniers), tas (d'êtres humains). Идея неупорядоченного движения, как представляется, может овнешняться в языке через любое частеречное оформление, однако наиболее "выпукло" она эксплицируется посредством глагола, поскольку процессуальность как категориальное значение глагола придает образу особую динамичность. Например:
5) We flock and throng and cluster... (M. Drabble).
Таким образом, внутренние факторы представления о множественности, объединяющие в себе образные репрезентанты силы, больших
размеров и неупорядоченности характеризуют внутреннюю динамику множественности и его потенциальное приращение.
II. Факторы внешние: объединяющее и удерживающее усилие.
Наличие довольно обширного разряда слов, представленного именами совокупностей в русском, английском и французском языках позволяет предположить, что образные репрезентанты множественности, связанные с представлением об объединяющем и удерживающем усилии носят универсальный характер. Наличие в языке такого рода имен связано с тем, что существительное как концептуальный архетип физического объекта, характеризуется способностью "превращать" составные сущности в сущность единообразную, в дальнейшем представляя ее как некое единство, что обусловлено спецификой концептуализации физических объектов когнитивными структурами и служит основанием для когнитивных операций более высокого порядка [Langacker, 1999, с. 41].
В зависимости от характера совокупности, образные конституенты множественности, связанные с представлениями об объединяющем, удерживающем усилии, имплицированы в таких лексемах в русском языке, как стопка, груда, пачка, охапка, в английских лексемах типа (a) pile, heap, stack, bunch, bundle, а также во французских лексемах (une) pile, (une) liasse, (un) tas и др., которые репрезентируют совокупности как результат внешнего процесса объединения сущностей в единое множество.
Отметим также, что в английском языке идея объединяющего и удерживающего усилия четко прослеживается и в таких существительных, как handful, armful, spoonful, plateful, sackful, carful и др., в которых производная основа специфицирует границы пространства некой совокупной множественности, а суффикс -ful, помимо идеи предельного наполнения, обусловленной наличием глубинного параметра Magn в его содержании, комплементирует идею множественности по линии осмысления иконической сущности языкового знака. Например:
6) In the bedroom, he sat on the unopened Sony box and marveled at the roomful of documents (J. Grisham).
III. Экзистенциальные характеристики множественности такие, как бытийность, локальность сами по себе не раскрывают сущностного его содержания, констатируя лишь наличие или отсутствие некой множественности. Однако заметим, что вариантными образными репрезентантами экзистенциальности являются образы «утраченной бы-тийности», связанные с представлениями о гибели, конце, смерти. Понятие смерти с одной стороны связано с категорией небытия (отсутствия), которая имеет большое познавательное значение, а, с другой - символи-
зирует крайнюю точку, предел и в этом отношении оказывается связанным с градуальностью и параметром Magn. Обратимся к примерам:
7) I was dying to know what «accidental» marriage might be code for (many women in my family, too, had to get married because of «accident»), but no more information was forthcoming (E. Jilbert).
8) - Tu peux appeler le garcon ? Je meurs de faim (K. Pancol). -Ты можешь позвать официанта? Я умираю от голода.
В приведенных примерах потенциальная замена выделенных глагольных лексем со значением «умирать от желания» на конвенциональные средства выражения количественной интенсивности представляется вполне очевидной. Однако смысл «крайне, предельно», соотносимый с представлениями о смерти характеризуется особой образностью и нетривиальностью.
Поскольку и мир, данный человеку для непосредственного наблюдения и познания, и когнитивная система в целом едины для всех людей, то, несмотря на различия внутри культур, существует нечто общее и в способе отбора и структурирования накопленного опыта, и в самих феноменах, подвергающихся обработке и структурированию. Синкретизм образов множественности, связанных с представлениями о смерти в англо-, франко- и русскоязычном сознании обусловлен универсальностью концептов ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ в рамках любой национальной и индивидуальной картинах мира. Данные понятия входят в ядро языкового сознания и русских, и французов, и англичан [Дебренн, 2010, с. 14-18 (I)].
IV. Образные репрезентанты множественности, условно конституирующие зону субъективной или объективной меры чего -либо, связаны с представлениями о норме, мере, удовлетворенной потребности. Понятие меры, как известно, являет собой единство основных философских категорий качества и количества, в пределах которой количественное изменение степени качества не ведет к преобразованию последнего. Мера присуща не любому признаку, а только такому, который допускает количественные изменения, то есть градуирование. Градуальные характеристики формируются субъектом, выражающим свое отношение (оценку) к объекту или явлению действительности. При оценке количества в условиях отсутствия объективного эталона сравнения, то есть в терминах «много» / «мало», оценка является субъективной, поскольку основанием оценки становятся только чувства и ощущения индивида, либо некоторый стандарт, включенный в персональную систему ценностей субъекта оценки.
Идея «мерной множественности» выражается посредством указания на избыточное количество, соотносимое с инвариантным значением «высокая степень интенсивности», которая особенно показательно обнаруживает себя, например, в своеобразных «антропоцентрических мерах», когда части человеческого тела становятся основанием для освоения сознанием меры множественности. Сравним: в русском - «быть по уши в делах, работе», в английском - «up to one's ears», «s'en mettre plein les trous de nez» (насытиться до ноздрей).
Рассмотрев выделенные классы образных конституентов множественности, можно сделать общий вывод о том, что образы сознания, связанные с представлениями о некой множественности скорее имеют универсальный характер. Это обусловлено тем фактом, что концепт КОЛИЧЕСТВО, неотъемлемой частью которого является представление о множественности, как известно, относится к числу базовых универсальных концептов человеческого сознания, вследствие чего, и самые глубокие уровни представления о некотором множестве также маркированы общими чертами. В этом аспекте множественность - это некий синтез внутренних факторов силы, больших размеров и неупорядоченности или внешних факторов объединяющего и удерживающего усилия. Инвариантным значением, способствующим осмыслению глубинной структуры множественности, является параметр Magn, отвечающий смыслу «очень». Подобное «разложение» внутреннего содержания множественности на составляющие, еще раз позволяет указать на континуальность сознания и корреляцию различных концептуальных областей, в частности - количества, интенсивности, качества, оценки, пространства.
Однако, несмотря на универсальный в целом «набор» образных конституентов в содержании множественности, необходимо отметить несовпадения, касающиеся статуса некоторых репрезентантов, что указывает на необходимость учета фактора этноспецифической обусловленности сознания.
Так, выявленная большая значимость одного из ядерных конституентов множественности - понятия силы для франко- и русскоязычного сознаний позволяет сделать вывод о большей схожести русской и французской культур. Менее ценностный статус понятия «сила» для англоязычного сознания обусловлен такими традиционно значимыми для данной культуры тенденциями, как стремление к рациональному объяснению, основанному на фактах. Деятельност-
ное отношение к окружающей действительности представителей данной лингвокультуры в противовес более созерцательному представителей русской и французской лингвокультур вполне согласуется с выстроенной Ш. Балли семантической типологией языков, согласно которой импрессионистическая феноменологическая ориентация, для которой характерно отражение явлений с точки зрения их восприятия, более очевидна в русском языке по сравнению с немецким, более в немецком, чем во французском, и более во французском, чем в английском. Напротив, аналитическая тенденция, ориентирующаяся на рационалистическое представление, более очевидна в английском, чем во французском, более во французском, чем в немецком, более в немецком, чем в русском [Балли, 2001, с. 203].
В заключение отметим, что, поскольку когнитивные структуры ориентированы на отражение структуры внешнего мира, попытка реконструкции образов сознания, связанных с представлениями о различных фрагментах действительности в сопоставительном аспекте дает возможность выявить как универсальные содержательные компоненты в структуре того или иного глубинного представления, так и специфические уникальные компоненты, обусловливающие своеобразие языкового сознания того или иного народа.
Литература
Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. M., 2001.
Берестнев Г.И. Образы множественности и образ множественности в русском языковом сознании // Вопросы языкознания. 1999. № б.
Дебренн M. Французский ассоциативный словарь : в 2-х тт. Новосибирск,
2010.
Ильинская Т.Н. История формирования и эволюция концепта «сила» во французском и русском языках. [Электронный ресурс]. URL: http:IIwww.dissercat.comIcontentIistoriya-formirovaniya-i-evolyutsiya-kontsepta-sila-vo-frantsuzskom-i-russkom-yazykakh
Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. M., 2004.
Meльчук И.А. Опыт теории лингвистических моделей. Смысл ^—> Текст. Семантика. Синтаксис. M., 1974.
Рябцева Н.К. Язык и естественный интеллект. M., 2005.
Шеховцева ТМ. Вербализация концепта «сила» в современном английском языке : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Белгород, 2011.
Langacker R.W. Grammar and Conceptualization. N.Y., Berlin, 1999.
Drabble M. The Red Queen. Penguin Books, 2005.
Grisham J. The Firm. Arrow books, 1993.
Jilbert E. Committed. Penguin Books, 2011.
Pancol K. Les écureuils de Central Park sont tristes le lundi. Albin Michel, 2010.
Onnonoraa u HenoBeK. 2013. №4
Steel D. The House on Hope Street. Corgi Books, 2001.
